Дин Кунц Молния Посвящается Грегу и Джоан Бенфорд Иногда я думаю, что у нас нет более интересных знакомых, чем вы. Тогда я принимаю две таблетки аспирина и ложусь отдохнуть. Но я не могу расстаться с этой мыслью. Плач новорожденного сливается с погребальными песнопениями. Лукреций Я не боюсь умереть. Я просто не хочу при этом присутствовать. Вуди Аллен Американские горы: 1) небольшая гравитационная рельсовая дорога... с крутыми спусками, что позволяет осуществлять стремительное движение вниз вагончиков с любителями острых ощущений. Из словаря издательства "Рэндом Хауз" Часть первая Лора Страстная любовь к вам делает вас сильным; ваша страстная любовь к кому-то делает вас мужественным. Лао-Цзы Глава первая Свеча на ветру 1 В ночь, когда родилась Лора Шейн, разразилась сильная гроза и погода была непривычной, о чем люди вспоминали потом долгое время. Среда двенадцатого января 1955 года выдалась холодной, серой и мрачной. В сумерках крупные пушистые снежинки посыпались из низких туч, и жители Денвера почувствовали приближение метели со стороны Скалистых гор. К десяти вечера пронизывающий ледяной ветер подул с запада, завывая на горных перевалах и шумя по диким лесистым склонам. Снежинки уменьшились до размера крупинок наподобие мелкого песка и резко хлестали по окнам уставленного книжными полками кабинета доктора Пола Марквелла. Марквелл, откинувшись в кресле за письменным столом, согревался с помощью виски. Но причиной охватившего его упорного озноба был не холодный сквозняк, а внутреннее оцепенение ума и сердца. За те четыре года, что прошли со дня смерти от полиомиелита его единственного сына - Пенни, Марквелл пил все больше и больше. Вот и теперь, дежуря в ожидании срочных вызовов из окружной больницы, он не удержался и налил себе еще немного виски. В просвещенном 1955 году детей вакцинировали сывороткой доктора Джонаса Солка, и близился день, когда всем детям до единого перестанет грозить паралич или смерть от полиомиелита. Но Ленни заразился в 1951 году, за год до того, как доктор Солк приступил к испытаниям вакцины. Паралич охватил дыхательные мускулы, а бронхопневмония осложнила течение болезни. Ленни был обречен. Низкий рокот с западных гор эхом раскатился в зимней ночи, но Марквелл сначала не обратил на это внимания. Он был столь глубоко погружен в свою постоянную едкую черную тоску, что временами почти не замечал происходящего вокруг. Фотография сына стояла перед ним на столе. Даже по прошествии четырех лет он испытывал муку при взгляде на улыбающееся лицо ребенка. Следовало убрать фотографию со стола, но он продолжал держать ее на виду, потому что непрестанное самобичевание было его методом искупления вины. Никто из коллег Пола Марквелла не подозревал, что он пьет. Внешне он всегда был трезв. Последствия тех промахов, которые он допускал при лечении некоторых пациентов, могли возникнуть и естественным путем. Но он-то знал, что допустил ошибку, и, презирая себя, еще глубже погружался в бездну пьянства. Вновь раздался рокот. На этот раз Марквелл угадал в нем гром, но по-прежнему оставался равнодушным. Зазвонил телефон. Алкоголь сковывал его движения и замедлял реакцию, и он взял трубку только после третьего звонка. - Алло? - Доктор Марквелл? Это Генри Яматта. - Яматта, интерн при окружной больнице, явно нервничал. - Муж только что привез вашу пациентку Джанет Шейн. У нее начались роды. Они с мужем задержались из-за бурана, так что родовая деятельность усилилась. Марквелл пил виски и слушал. Потом, довольный тем, что у него не заплетается язык, спросил: - Она еще в первом периоде? - Да, но у нее слишком сильные и продолжительные для этого периода схватки. Выделение кровянистой слизи из влагалища. - Это обычное дело. Яматта перебил: - Нет-нет, это не обычные выделения. Слизь, или кровянистые вагинальные выделения, была верным признаком начала и первого периода родов. Но Яматта сказал, что схватки у миссис Шейн уже приобрели регулярный характер. Марквелл явно ошибался, убеждая интерна в обычности процесса. Яматта продолжал: - Это не то чтобы кровотечение, но что-то тут не так. Атония матки, узкий таз, общая слабость. - Я не обнаружил никакой патологии, угрожающей беременности, - резко перебил Марквелл. Но в душе он знал, что мог допустить ошибку, если был пьян. - Сегодня дежурит доктор Карлсон. Если до моего приезда что-то случится, он... - Только что привезли четырех пострадавших в дорожных происшествиях. Карлсон занят по горло. Вы нам очень нужны, доктор Марквелл. - Я выезжаю. Буду через двадцать минут. Марквелл повесил трубку, допил виски и взял из кармана мятную конфету. С тех пор как он пристрастился к виски, он всегда имел при себе мятные конфеты. По пути из кабинета в переднюю он развернул обертку и положил конфету в рот. Он был пьян, но собирался принимать роды. Могло случиться, что он окажется не на высоте, тогда конец его карьере, его репутация будет погублена, но ему было все равно. С каким-то извращенным чувством он даже предвкушал катастрофу. Он натягивал пальто, когда раскаты грома разорвали тишину ночи. Дом содрогнулся вместе с ними. Он сдвинул брови и удивленно взглянул на окно рядом с входной дверью. Мелкие сухие снежинки вихрились у стекла, на мгновение, едва утихал ветер, повисали неподвижно, затем снова продолжали свой танец. Всего один или два раза за многие годы он слышал гром во время метели, но всегда в ее начале, и всегда он звучал приглушенно и вдалеке, совсем не так угрожающе, как теперь. Молния блеснула раз, потом другой. Падающий снег странно мерцал в мигающем свете, и на секунду окно превратилось в зеркало, в котором Марквелл увидел призрачное отражение своего лица. Последовавший раскат грома превзошел все предыдущие. Марквелл отворил дверь и остановился, вглядываясь в буйную ночь. Ураганный ветер задувал снег под крышу веранды, наметая сугробы у стены дома. Свежее пышное белое одеяло покрывало лужайку, и ветви сосен с подветренной стороны провисли под тяжестью снега. Вспышка молнии больно ослепила Марквелла. Оглушительный удар грома, казалось, звучал не только в вышине, но исходил из самых недр земли, будто небеса и веси разверзлись, оповещая о наступлении Страшного суда. Две извилистые пересекающиеся блестящие молнии прорезали тьму. Загадочные силуэты подпрыгивали, извивались, корчились вокруг. Каждая вспышка столь причудливо искажала тени перил, балюстрады, деревьев, обнаженных кустов и уличных фонарей, что привычный Марквеллу мир обрел черты сюрреалистического пейзажа: таинственный свет озарял привычные предметы, придавая им странные формы, пугающе меняя их. Светящиеся небеса, гром, ветер и белые набегающие волны бурана ошеломили Марквелла, и он внезапно, впервые за этот вечер, почувствовал, что пьян. Он не мог понять, что это за удивительные световые явления, какие из них настоящие, а какие плод его пьяных галлюцинаций. Осторожно он пересек скользкую веранду до ступенек крыльца, ведущих к заснеженной дорожке, и, прислонясь к столбу, поддерживающему крышу, запрокинул голову, чтобы оглядеть рассекаемое молниями небо. Громовые разряды раз за разом сотрясали лужайку перед домом и саму улицу, отчего вся картина походила на кадры старой киноленты, застревающей в изношенном проекторе. Молния высветила в ночи всего два цвета: собственную ослепляющую белизну и сверкающую белизну снега, темноту беззвездного неба и черных, как чернила, содрогающихся теней. Пока он в изумлении и страхе созерцал удивительные причуды небес, наверху разверзлась еще одна неровная трещина. Притягиваемый землей пылающий конец молнии ударил в железный столб уличного фонаря, и Марквелл вскрикнул от ужаса. В момент контакта ночь обратилась в яркий день, а стекла фонаря вылетели под силой взрыва. В такт разряду у Марквелла застучали зубы, загремели половицы веранды. Холодный воздух на мгновение дохнул озоном и раскаленным железом. Тишина, покой и тьма вернулись на землю. Марквелл проглотил мятную конфету. Изумленные соседи появились на верандах своих домов. А может быть, они там и простояли всю бурю, а он увидел их, только когда воцарилось сравнительное спокойствие обычной метели. Некоторые направлялись через сугробы к пострадавшему фонарю, железный колпак которого полурасплавился. Они переговаривались друг с другом и обращались к Марквеллу, но тот не откликался. Ужасающее зрелище ничуть не отрезвило его. Боясь, что соседи заметят его состояние, он ушел с веранды и скрылся в доме. К тому же у него не было времени, чтобы болтать о погоде. Он должен был позаботиться о роженице, принять младенца. Стараясь совладать с собой, он вытащил из стенного шкафа в передней шерстяной шарф, закутал шею, завязал концы на груди. У него тряслись руки, а пальцы заледенели, он с трудом застегнул пальто. Борясь с головокружением, надел резиновые боты. Он не сомневался, что эта странная молния была каким-то образом связана с ним. Своего рода знак, предзнаменование. "Что за чепуха, - подумал он. - Это виски играет со мной шутки". Но это чувство не покидало его и когда он направился в гараж, поднял дверь и вывел машину; цепи на зимних шинах скрипели и тихо позвякивали на снегу. Когда же он выехал на дорогу и остановился, чтобы выйти и закрыть гараж, кто-то резко постучал в окно рядом с ним. Марквелл испуганно повернул голову и увидел человека, который, согнувшись, пытался рассмотреть его через стекло. Незнакомцу было лет тридцать пять. У него были крупные правильные черты лица. Даже через запотевшее окно было видно, какой это красивый человек. На нем был морской бушлат с поднятым воротником. Пар шел у него из ноздрей, и, когда он заговорил, слова в ледяном воздухе облекались в облачка. - Вы доктор Марквелл? Марквелл опустил окно. - Да, в чем дело? - Вы доктор Пол Марквелл? - Да, да. Я же вам сказал. Но сегодня я здесь не принимаю, к тому же я тороплюсь в больницу к пациентке. Ярко-голубые глаза незнакомца напомнили Марквеллу чистое зимнее небо, отраженное в первом тончайшем ледке замерзающего пруда. Они были неотразимо прекрасны, но он сразу понял, что это глаза опасного человека. Прежде чем Марквелл успел включить скорость и повернуть на улицу, где мог рассчитывать на помощь, человек в бушлате просунул через открытое окно револьвер. - Не делайте глупостей. Дуло револьвера впилось в нежную кожу под подбородком, и доктор с некоторым изумлением осознал, что ему не хочется умирать. А ведь он давно убедил себя, что готов безропотно принять смерть. И вот теперь, вместо того чтобы приветствовать свою волю к жизни, он почувствовал угрызения совести. Ведь принять жизнь означало изменить сыну, с которым он мог соединиться только в потустороннем мире. - Погасите фары, доктор. Вот так. А теперь выключите мотор. Марквелл вытащил ключ из замка зажигания. - Кто вы такой? - Это не имеет значения. - Для меня имеет. Что вам надо? Что вы собираетесь со мной делать? - Подчиняйтесь, и все будет в порядке. А попробуете бежать, я разнесу вашу дурацкую голову. Да еще всажу несколько пуль в ваше мертвое тело, так просто, для развлечения. - Он говорил мягким, неожиданно приятным, но одновременно твердым тоном. - Дайте мне ключи. Марквелл протянул их через открытое окно - А теперь выходите. Постепенно трезвея, Марквелл вылез из машины. Свирепый ветер Обжигал лицо. Он зажмурился, защищая глаза от мелкого снега. - Прежде чем закрывать дверь, поднимите стекло. - Незнакомец стоял вплотную, преграждая путь к спасению. - Вот так, прекрасно. А теперь, доктор, пойдемте в гараж. - Это какое-то безумие. Почему... - Живее. Незнакомец крепко держал Марквелла под руку с левой стороны. Если кто-нибудь и наблюдал сцену из соседнего дома или с улицы, то темнота и падающий снег мешали рассмотреть оружие в руках человека. В гараже Марквелл по указанию незнакомца опустил тяжелую дверь. Взвизгнули холодные несмазанные петли. - Если вам нужны деньги... - Замолчите. Идите в дом. - Послушайте, моя пациентка рожает в больнице. - Если вы не заткнетесь, я выбью вам зубы рукояткой вот этого револьвера, и тогда вы уж наверняка замолчите. Марквелл поверил в угрозу. Незнакомец, как и Марквелл, был футов шести ростом и весил примерно сто восемьдесят фунтов, но производил пугающее впечатление. Его светлые волосы смерзлись, и теперь ручейки сбегали по лбу и вискам; он казался бесчувственным, как ледяное изваяние на зимнем карнавале. Марквелл не сомневался, что в рукопашной схватке незнакомец в бушлате легко одолеет любого противника, не говоря уже о пьяном враче средних лет, который уже давно не в форме. * * * Боб Шейн задыхался в тесной комнате ожидания при родильном отделении. В комнате был низкий потолок, покрытый звукопоглощающими плитками, тусклые зеленые стены и единственное заиндевевшее окно. В ней было душно. Шесть кресел и два низких столика загромождали узкое пространство. Ему хотелось толкнуть дверь в коридор, добежать до главного входа на другом конце больницы и вырваться наружу на холодный ночной воздух без запаха дезинфекции и болезней. Но он должен был оставаться в комнате ожидания при родильном отделении, чтобы быть рядом с Джанет, если он вдруг ей понадобится. Роды всегда означали страдания, но только не такие мучительные и жестокие, какие уже столько времени терзали Джанет. Врачи не ожидали серьезных осложнений, но и не скрывали своей озабоченности. Боб понял причину своей клаустрофобии Он не боялся давящих стен. Он боялся смерти, смерти жены или еще не родившегося ребенка - или смерти их обоих. Кто-то открыл дверь, и в комнате появился доктор Яматта. Поднимаясь с кресла. Боб натолкнулся на столик, и журналы веером рассыпались по полу. - Как она, доктор? - Все так же. - Яматта был невысок, худощав, с добрым лицом и большими печальными глазами. - Доктор Марквелл скоро будет здесь. - Но ведь вы и так делаете все, что нужно? - Не сомневайтесь. Мы делаем все, что в наших силах. Просто я подумал, что вам будет приятно узнать, что скоро приедет ваш лечащий врач. - Да... Конечно... Благодарю вас. Послушайте, доктор, а я могу ее увидеть? - Пока нет, - отозвался Яматта. - Тогда когда же? - Когда... когда ей станет легче. - Я не понимаю. А когда ей станет легче? Когда, черт возьми, все это кончится? - Он тут же пожалел о своей несдержанности. - Я... простите меня, доктор. Просто... Просто я боюсь. - Понимаю. Я все понимаю. * * * Внутренняя дверь вела из гаража в дом Марквелла. Они прошли через кухню, зажигая по пути свет. Комки тающего снега падали с их ботинок. Бандит заглянул в столовую, гостиную, кабинет, приемную для больных, затем скомандовал: - Теперь наверх. В спальне Марквелла он зажег одну из ламп. Взял у туалетного столика стул с прямой высокой спинкой, обитый материей с ручной вышивкой, и поставил его посередине комнаты. - Прошу вас, доктор, снимите перчатки, пальто и шарф. Марквелл подчинился, бросая одежду на пол, и по приказанию бандита сел на стул. Незнакомец положил револьвер на комод и вытащил из кармана моток крепкой веревки. Он полез под бушлат и вынул короткий нож с широким лезвием, который он, видимо, держал в ножнах у пояса. Он разрезал веревку на куски, явно намереваясь привязать Марквелла к стулу. Марквелл посмотрел на оружие на комоде, прикидывая, не удастся ли ему схватить револьвер. Встретился взглядом с ледяными голубыми глазами и понял, что его замысел столь же ясен врагу, как простодушная уловка ребенка взрослому. Светловолосый улыбнулся, словно говоря: "Ну давай, чего ждешь". Пол Марквелл хотел жить. Покорно, не сопротивляясь, он позволил незваному гостю привязать себя за руки и за ноги к стулу. Затягивая узлы, но не слишком туго, незнакомец выражал непонятную заботу о своем пленнике. - Я не хочу затыкать вам рот. Вы пьяны, кляп может вызвать у вас рвоту, и вы задохнетесь. Так что придется мне вам поверить. Только не пытайтесь звать на помощь, а то я вас убью на месте. Понятно? - Да. Когда бандит не ограничивался несколькими словами, а держал более продолжительную речь, он говорил с легким акцентом, столь неприметным, что Марквелл не мог определить, из каких он мест. Он съедал окончания некоторых слов, и временами в его произношении проскальзывали еле уловимые гортанные нотки. Незнакомец присел на край постели и положил руку на телефонный аппарат: - Дайте номер больницы. Марквелл удивился: - Зачем вам? - Не ваше дело, давайте номер, и все тут. А не дадите, я не стану его искать в телефонной книге, а выколочу его из вас. Напуганный Марквелл дал номер. - Кто там сегодня на дежурстве? - Доктор Карлсон. Херб Карлсон. - Он надежный человек? - Что вы хотите сказать? - Он лучше вас как доктор или такой же пропойца? - Я не пропойца. Я... - Вы безответственный эгоистичный алкоголик и полная развалина, и вы это знаете. А теперь отвечайте на мой вопрос: Карлсон - надежный человек? Внезапно подступившая к горлу тошнота была лишь частично вызвана чрезмерным потреблением виски; другой причиной была истина, прозвучавшая в словах незваного гостя. - Да, Херб Карлсон - надежный человек. И очень хороший доктор. - А кто сегодня старшая сестра? Марквелл на секунду задумался. - Кажется, Элла Хэнлоу. Точно не знаю. Если не Элла, то Вирджиния Кин. Незнакомец набрал номер окружной больницы и сказал, что он говорит от имени доктора Пола Марквелла. Он попросил к телефону Эллу Хэнлоу. Порыв ветра налетел на дом, загремел плохо запертым окном, засвистел в стропилах и вновь напомнил Марквеллу об урагане. Он смотрел на снег, что валил за окном, и опять им овладело чувство неясного беспокойства. Ночь была до такой степени переполнена событиями - молния, этот непонятный пришелец, - что внезапно он ощутил ее нереальность. Он сделал попытку выпутаться из веревок, притягивающих его к стулу, уверенный, что они" лишь часть пьяного сновидения и распадутся, как паутина, но они не поддались, и от усилия у него закружилась голова. Тем временем незнакомец говорил в трубку: - Это сестра Хэнлоу? Доктор Марквелл не сможет сегодня приехать. Вы говорите, что у его пациентки Джанет Шейн тяжелые роды? Вот как? Да, он знает. Он хочет, чтобы роды принимал доктор Карлсон. Нет-нет, боюсь, он никак не сможет приехать. Нет, не из-за погоды. Просто он напился. Нет, вы не ослышались. Он опасен для больных. Нет... В таком состоянии он не может взять трубку. Сожалею. В последнее время он много пил, но скрывал это, а сегодня он совершенно невменяем. Что-что? Я сосед. Ладно. Благодарю вас, сестра Хэнлоу. До свидания. Марквелл почувствовал злость и одновременно неожиданное облегчение от разоблачения его тайны. - Подонок, ты меня погубил. - Нет, доктор, это вы сами себя погубили. Ненависть к самому себе разрушила вашу жизнь. Из-за этого вас бросила жена. Ваш брак и без того был непрочным, это верно, но вы могли его спасти, будь жив Ленни, и даже после его смерти, если бы вы не ушли целиком и полностью в себя. Марквелл был потрясен: - Откуда, черт возьми, вы знаете, как это было у нас с Анной? И откуда вы знаете о Ленни? Я вас вижу впервые. Откуда вы все обо мне знаете? Не отвечая на вопросы, незнакомец бросил две подушки к изголовью кровати. Положил на покрывало ноги в мокрых грязных ботинках и растянулся на постели. - Что бы вы там ни думали, вы не виноваты в смерти сына. Вы только врач, а не чудотворец. А вот уход Анны - это ваша вина. Как и то, что вы превратились в настоящую угрозу для ваших больных. Марквелл попытался было возражать, но вздохнул и низко опустил голову. - Знаете, в чем ваша беда, доктор? - Скажите, ведь вы все знаете. - Ваша беда в том, что вам все доставалось легко, вы не знали, что такое горе. Ваш отец был богатым человеком, у вас было все, что пожелаете, вы учились в самых лучших школах. И хотя как врачу вам сопутствовал успех, вы никогда не нуждались в деньгах, а проживали наследство. Поэтому, когда Ленни заболел полиомиелитом, вы не знали, как бороться с несчастьем, у вас не было никакого опыта. У вас не было иммунитета против житейских невзгод, а значит, вы не могли им противостоять и впали в отчаяние в самой тяжелой его форме. Марквелл поднял голову и замигал, вглядываясь в незнакомца. - Не понимаю. - Постоянные страдания все-таки кое-чему вас научили, Марквелл, так что, если вы перестанете прикладываться к бутылке и научитесь ясно мыслить, для вас еще не все потеряно. У вас еще есть небольшой шанс исправиться. - А может, я не хочу исправляться? - Боюсь, что тут вы говорите правду. Мне кажется, вы страшитесь смерти, но не знаю, хватит ли у вас мужества, чтобы продолжать жить. Марквелл дышал винным перегаром и мятой. Во рту пересохло, язык распух. Он жаждал опохмелиться. Без надежды на успех он подвигал руками, привязанными к стулу. Наконец, презирая себя за жалостливый голос, но не в силах держаться с достоинством, он прохныкал: - Что вам от меня нужно? - Я не хочу, чтобы вы сегодня ехали в больницу. Я хочу быть точно уверен, что вы не будете принимать роды у Джанет Шейн. Вы превратились в мясника, потенциального убийцу, и на этот раз вас надо остановить... Марквелл облизал сухие губы. - Я до сих пор не знаю, кто вы такой. - И никогда не узнаете, доктор. Никогда. * * * Никогда прежде Боб Шейн не испытывал такого страха. Он изо всех сил сдерживал слезы, потому что суеверно полагал, что открыто проявлять страх - это значит искушать судьбу, что может навлечь смерть на Джанет и младенца. Сгорбившись, опустив голову, он молил про себя: "Господи, ведь Джанет могла сделать лучший выбор. Она такая красивая, а я - настоящее чучело. Я всего-навсего простой бакалейщик, и моя лавчонка никогда не будет приносить большого дохода, а она все равно меня любит. Господи, она такая хорошая, добрая, скромная... она не должна умереть. Может, Ты хочешь забрать ее потому, что она уже достойна рая. Но я-то еще не достоин и нуждаюсь в ней, чтобы она могла сделать из меня хорошего человека". Дверь отворилась. Боб поднял голову. Доктор Карлсон и доктор Яматта в зеленых больничных халатах вошли в комнату. Их появление испугало Шейна, и он медленно поднялся с кресла. Глаза Яматты никогда не были такими грустными. Доктор Карлсон был высоким солидным мужчиной, который выглядел представительно даже в мешковатой больничной форме. - Мистер Шейн... Я очень сожалею. Очень сожалею, но ваша жена скончалась во время родов. Боб застыл на месте, словно ужасная новость обратила его в камень. Он почти не слышал, что говорит Карлсон. - Слишком узкий таз... одна из тех женщин, которых природа не предназначала для деторождения. Ей нельзя было беременеть. Сожалею... Очень сожалею... все, что было в наших силах... сильное кровотечение... но младенец... Слово "младенец" вывело Роберта из состояния паралича. Он неуверенно шагнул к Карлсону. - Вы сказали "младенец"? - Это девочка, - ответил Карлсон. - Здоровенькая маленькая девочка. Боб считал, что все потеряно. И вот теперь он смотрел на Карлсона, и в его душе зарождалась робкая надежда, что частица Джанет не умерла и что в конце концов он не совсем одинок в этом мире. - Это правда? Девочка? - Да, - подтвердил Карлсон. - Удивительно красивый ребенок. Она родилась с густыми темными волосами. Глядя на Яматту, Боб произнес: - Моя девочка выжила. - Да, - в свою очередь подтвердил Яматта. Горькая улыбка мелькнула у него на губах. - Вы должны благодарить доктора Карлсона. Боюсь, что миссис Шейн была обречена. А в менее опытных руках погибла бы и девочка. Все еще боясь поверить. Боб обратился к Карлсону: - Ребенок... Ребенок выжил, значит, мне есть за что благодарить судьбу. Врачи стояли в неловком молчании. Затем Яматта положил руку на плечо Боба Шейна, словно чувствуя, что тот нуждается в таком прикосновении. И хотя Боб был куда выше и тяжелее хрупкого доктора, он склонился к Яматте. Подавленный горем, он расплакался, и Яматта обнял его. * * * Хотя незнакомец пробыл у Марквелла еще час, он молчал и не отвечал ни на один его вопрос. Погруженный в свои мысли, он лежал на кровати, уставившись в потолок и почти не двигаясь. По мере того как доктор трезвел, его начала одолевать мучительная головная боль. Как всегда во время похмелья, он испытывал к себе еще более острую жалость, чем та, которая вынуждала его пить. Наконец незваный гость посмотрел на свои часы: - Одиннадцать тридцать, мне пора уходить. - Он поднялся с кровати, подошел к стулу и вытащил из-под бушлата тот самый нож. Марквелл напрягся. - Я немного подрежу веревки, доктор. За полчаса вы сумеете из них выпутаться, если очень постараетесь. А у меня будет достаточно времени, чтобы убраться отсюда подальше. Пока человек, склонившись, подрезал веревки, Марквелл ждал, что лезвие ножа вот-вот вонзится ему между ребер. Но не прошло и минуты, как незнакомец опять спрятал нож и, задержавшись у двери спальни, сказал: - Вы еще можете исправиться, доктор. Не думаю, что у вас на это хватит воли, но, кто знает, может, я ошибаюсь. И он вышел. Минут десять, пока Марквелл старался освободиться от веревок, он время от времени слышал снизу какой-то шум. Видимо, гость искал, чем поживиться. И хотя он казался загадочным, вернее всего, он был обычным взломщиком со странной манерой поведения. В двадцать пять минут после полуночи Марквелл наконец высвободился. От трения веревок у него на запястьях выступила кровь. И хотя уже полчаса снизу не доносилось ни звука, он взял из ночного столика револьвер и осторожно спустился по лестнице. Он направился в кабинет, где принимал больных и где вор наверняка запасся наркотическими средствами; но никто не прикасался к двум белым высоким шкафам, где хранились лекарства. Он поспешил в библиотеку, уверенный, что найдет взломанным свой ненадежный сейф. Но сейф не был взломан. В растерянности он повернулся, чтобы уходить, и вдруг заметил гору пустых бутылок из-под виски, джина, текилы и водки в раковине при баре. Гость задержался лишь для того, чтобы найти запас спиртного и вылить его в раковину. К зеркалу в баре была приклеена клейкой лентой записка. Пришелец написал ее аккуратными крупными печатными буквами: Если вы не прекратите пить, если вы не примиритесь с мыслью о смерти сына, то не пройдет и года, как выстрелом в рот вы разнесете себе мозги. Это не предсказание, а непреложный факт. Сжимая в руках записку и револьвер, Марквелл обвел взглядом пустую комнату, словно незнакомец, как привидение, которое по своему желанию может появляться и исчезать, все еще незримо присутствовал здесь. - Кто вы такой? - спросил Марквелл. - Кто вы такой, черт побери! * * * В одиннадцать часов на следующее утро, после ранней встречи с директором похоронного бюро по поводу погребения Джанет, Боб Шейн вернулся в больницу, чтобы посмотреть на свою новорожденную дочь. Он надел халат, шапочку, хирургическую маску, тщательно, под руководством сестры, вымыл руки, и только после этого ему разрешили войти в палату для новорожденных и осторожно взять Лору из кроватки. В палате находились еще девять новорожденных. Все они были по-своему хороши, но Боб мог с полной уверенностью и без преувеличения сказать, что Лора Джин была самой хорошенькой. И хотя у ангела в обычном представлении должны быть голубые глаза и светлые кудри, а у Лоры глаза были карие, а волосы каштановые, она была на вид настоящим ангелочком. За все десять минут, пока он держал ее на руках, она ни разу не заплакала, а только моргала, щурилась, зевала и смотрела по сторонам. Она выглядела печальной, будто знала, что лишилась матери и что в этом холодном неприветливом мире они с отцом могут рассчитывать только друг на друга. Большое окно, через которое родные могли наблюдать за новорожденными, занимало всю стену. Пять человек стояли за стеклом. Четверо из них улыбались, показывали пальцами и корчили гримасы, чтобы рассмешить младенцев. Пятым был блондин в морском бушлате, который стоял, засунув руки в карманы. Он не улыбался, не показывал на кого-нибудь из младенцев, не делал гримас. Он пристально разглядывал Лору. Прошло несколько минут, а незнакомец все смотрел на ребенка, и Боб ощутил беспокойство. Это был приятный, привлекательный и даже красивый мужчина, но в его лице угадывалась жестокость и еще что-то такое, чего Боб не мог выразить словами, но сознавал, что этот человек многое повидал и был способен на ужасные поступки. Он вдруг вспомнил сенсационные случаи похищения младенцев и их продажи на черном рынке. Он убеждал себя, что сходит с ума, воображает несуществующую опасность, и все из-за того, что, потеряв Джанет, он теперь страшился потерять и дочь. Но чем дольше светловолосый мужчина созерцал Лору, тем беспокойнее становилось на душе у Боба. Словно почувствовав это волнение, человек поднял на него глаза. Их взгляды скрестились. Взгляд синих глаз незнакомца был необычайно острым, пронизывающим. Страх Боба усилился. Он крепче прижал к себе дочь, словно незнакомец мог вломиться внутрь через окно и схватить ее. Он хотел было позвать кого-нибудь из сестер, чтобы та обратилась к человеку и выяснила, кто он такой. Внезапно человек улыбнулся. Широкая, сердечная, искренняя улыбка преобразила его лицо. В один миг из зловещей фигуры незнакомец превратился в доброжелателя. Он подмигнул Бобу через толстое стекло, выразительно артикулируя, произнес одно-единственное слово: "Красавица". Боб расслабился, улыбнулся, понял, что его улыбку скрывает маска, и кивнул в знак благодарности. Незнакомец еще раз взглянул на Лору, снова подмигнул Бобу и отошел от окна. * * * Позже, когда Боб Шейн уехал домой, высокий человек в темной одежде приблизился к окну палаты. Его имя было Кокошка. Сначала он разглядывал младенцев, затем отвел взгляд в сторону и увидел свое бесцветное отражение в полированном стекле. Это было широкое плоское лицо с острыми чертами, губы тонкие и плотно сжатые, казалось, что у него их вообще нет. Дуэльный шрам рассекал левую щеку. Темные глаза были невыразительными, будто сделаны из жести, и очень схожи со злобными глазами акулы, охотящейся в темных океанских расселинах. Он развеселился, приметив, как резко его лицо контрастировало с невинными личиками младенцев за стеклом; улыбнулся, что было для него весьма редким проявлением чувств, но его лицо оставалось каменным и выглядело еще более зловещим. Он снова осмотрел палату. Легко отыскал Лору Шейн среди спеленутых детишек: карточка с именем каждого была прикреплена к спинке кроватки. "Почему такой интерес к тебе, Лора? - спросил он себя. - Почему твоя жизнь имеет такую значимость? Зачем все эти усилия, чтобы ты благополучно явилась в этот мир? Может быть, мне стоит тут же убить тебя и разрушить планы предателя?" Он мог без сожаления прикончить ее на месте. Он не в первый раз убивал детей, правда не таких крошечных. Он готов был на любое, самое страшное преступление во имя цели, которой посвятил всю свою жизнь. Девочка спала. Время от времени она причмокивала, ее личико жалобно морщилось, возможно, она печалилась о той спокойной жизни, которую вела во чреве матери. Наконец он принял решение не убивать ее. Еще не пришло время. - Я всегда могу потом прикончить тебя, малышка, - пробормотал он. - Сначала я узнаю, какую роль тебе отводит предатель в своих планах, вот тогда ты распрощаешься с жизнью. Кокошка пошел прочь от окна. Он знал, что расстается с девочкой на целых восемь лет. 2 Дожди редки в Южной Калифорнии весной, летом и осенью. Сезон дождей начинается обычно в декабре и завершается в марте. Но в субботу второго апреля 1963 года тучи покрывали небо, а влажность была необычайно высокой. Боб Шейн распахнул дверь своей небольшой бакалейной лавки в Санта-Ана и выглянул наружу: все говорило о том, что приближается последний сильный ливень сезона. Фикусовые деревья в саду дома напротив и финиковая пальма на углу застыли в неподвижном воздухе и опустили листья, словно под тяжестью грядущей бури. Рядом с кассовым аппаратом негромко играло радио. Группа "Бич бойз" исполняла свой новый хит "Американский серфинг". С учетом погоды песня была столь же уместна, как и "Белое Рождество" в июле. Боб посмотрел на свои часы: три пятнадцать. "Дождь хлынет в три тридцать, - подумал он, - и это будет настоящий потоп". Торговля шла хорошо утром, а после обеда он сидел без дела. Сейчас в магазине не было покупателей. Бакалейной лавке, которая была семейным делом, грозила новая сильнейшая конкуренция со стороны сети однотипных магазинов таких компаний, как "Семь-Одиннадцать". Боб планировал расширить кулинарный отдел, увеличить ассортимент полуфабрикатов, но тянул с этим, поскольку кулинария требовала значительных затрат труда. Если надвигающаяся гроза будет очень сильной, то вряд ли стоит рассчитывать на большое число покупателей вечером. Он может пораньше закрыть лавку и повести Лору в кино. Повернувшись, он сказал: - Пойди приготовь лодку, милочка. Лора, погруженная в работу, стояла на коленях у нижней полки как раз напротив кассы. Боб принес со склада четыре картонки консервированных супов, и теперь за дело взялась Лора. Ей было всего восемь, но она была надежной опорой и любила пометать отцу в магазине. Наклеив с помощью "пистолета" ценник на каждую банку, она расставляла их на полке с учетом срока годности товара: новые банки позади еще не проданных. Она неохотно подняла голову. - Лодка? Какая лодка? - Там наверху, в квартире. Лодка в стенном шкафу. Ты только посмотри на небо, она нам может сегодня пригодиться. - Глупышка, - отозвалась Лора. - У нас в стенном шкафу нет лодки. - Хорошенькая голубая лодочка. - Да неужели? В шкафу? Каком еще шкафу? Он начал размещать на металлическом стенде у кассы пачки диетического печенья рядом с пакетами крекеров. - Шкаф в библиотеке, будто ты не знаешь. - У нас нет библиотеки. - Разве? Ну раз так, значит, не в библиотеке. Она в шкафу в жабиной комнате. Лора хихикнула. - Какой такой комнате? - Уж не хочешь ли ты сказать, что ничего не слыхала о жабе? Усмехаясь, она затрясла головой. - В настоящее время у нас снимает комнату достопочтенный и добропорядочный джентльмен из Англии. Джентльмен-жаба находится здесь по поручению Ее Величества. Вспыхнула молния, и в апрельском небе прогрохотал гром. Треск электрических разрядов заглушил песенку "Ритм дождя" группы "Каскады". Лора не обращала внимания на грозу. Она не боялась того, что пугало большинство детей. Она была столь уверена в себе и самостоятельна, что иногда походила на маленькую старушку, облаченную в детское платье. - А почему Королева поручает дела жабе? - Жабы - отличные бизнесмены, - ответил Боб, вскрывая пачку диетического печенья и откусывая кусочек. После смерти Джанет и переезда в Калифорнию, где он начал все сначала, он прибавил пятьдесят фунтов. Он и прежде не ходил в красавцах. А теперь, в тридцать восемь, это был приятно округлый мужчина, у которого оставалось мало шансов вскружить голову женщине. Удача не баловала его и в делах: никто еще не нажил богатства, держа бакалейный магазин в пригороде. Но у него была Лора, и он был примерным отцом, и она всей душой отвечала на его любовь, поэтому ему было все равно, что думает о нем остальной мир. - Да, жабы действительно отличные бизнесмены. А эта семья служит Короне уже столетия. Между прочим, этот джентльмен возведен в рыцарское достоинство. Он сэр Томас Жаба. Молния вспыхнула еще ярче. Раскаты грома стали оглушительными. Лора кончила расставлять товар, поднялась с колен и вытерла руки о белый передник, прикрывавший майку и джинсы. Густые каштановые волосы и большие карие глаза делали ее очаровательной и очень похожей на мать. - А сколько сэр Томас платит за комнату? - Шесть пенсов в неделю. - Он живет в комнате рядом со мной? - Да-да, в той самой комнате, где в шкафу спрятана лодка. Она снова рассмеялась, - Пусть только не храпит. - Он и тебя тоже об этом просит. Изношенный проржавевший "Бьюик" остановился перед магазином, и стоило водителю отворить дверь, как третий всполох молнии расколол темнеющее небо. Словно расплавленная лава, пылающий свет затопил улицу вместе с "Бьюиком" и проезжавшими машинами. Последовавший гром потряс дом от крыши до основания, бушующее небо и земля слились в единое целое, казалось, началось землетрясение. - Вот это да! - Лора бесстрашно приблизилась к окну. Сильный порыв западного ветра закрутил листья и мусор, хотя еще не упало ни капли дождя. Человек, вылезший из потрепанного голубого "Бьюика", изумленно взирал на небо. Одна молния за другой пронзали облака, рассекали воздух, пожаром отражались в стеклах и хроме автомобилей, и каждую из них сопровождал раскат грома, будто некто на небесах изо всех сил колотил по земле мощными кулаками. Следующая молния заставила Боба вздрогнуть от ужаса. Он закричал Лоре: - Милочка, отойди от окна! Она бросилась к нему за прилавок, позволила обнять себя, скорее не из-за своего, а его собственного страха. Человек из "Бьюика" поспешил укрыться в магазине. Показывая на бушующие небеса, он воскликнул: - Вы когда-нибудь такое видели? Вот это да! Гром стих, и вернулась тишина. Пошел дождь. Крупные капли сначала редко ударяли по стеклу, потом хлынули сплошным водопадом, отрезав обитателей маленькой лавки от внешнего мира. Потенциальный покупатель повернулся к Бобу и с улыбкой сказал: - Ничего себе светопреставление. Боб хотел было ответить, но, присмотревшись к клиенту, смолк, почуяв опасность, как олень чует присутствие затаившегося волка. На визитере были разбитые нечищеные высокие ботинки на шнуровке, грязные джинсы и неопрятная куртка; - расстегнутая на груди, из-под которой виднелась заношенная майка. Давно не мытые волосы торчали в разные стороны, а небритое лицо покрывала щетина. У него были воспаленные, налитые кровью глаза. Наркоман, точно наркоман. По пути к прилавку он вытащил из куртки револьвер, и Боб принял это как должное. - Давай кассу, задница. - Сейчас, сейчас, только не волнуйся. Наркоман облизнул растрескавшиеся губы. - Не вздумай поднять тревогу, ублюдок. - Ладно, ладно, твоя взяла. - Одной рукой Боб подталкивал Лору, чтобы спрятать ее за спину. - Оставь девчонку, чтобы я мог ее видеть! Я хочу ее видеть. А ну-ка перестань ее прятать, твою мать, что я тебе говорю! - Ладно, ладно, успокойся. Наркоман был весь напряжение, ощерившись застывшей улыбкой, он заметно трясся всем своим телом. - Так, чтобы я мог ее видеть. Займись кассой и не вздумай шарить под прилавком, искать револьвер, не то я вышибу твои паршивые мозги. - У меня нет оружия, - заверил Боб. Он взглянул на окна, по которым стекали струи дождя, в надежде, что никто из покупателей их не посетит, пока идет налет. Наркоман нервничал и мог уложить на месте первого же, кто откроет дверь. Лора хотела спрятаться за отца, но бродяга предупредил: - А ну стой на месте! Боб сказал: - Ей только восемь... - Она сучка, они все гребаные сучки, и большие, и маленькие... - Его пронзительный голос все время срывался на визг. Судя по всему, он был напуган не меньше Боба, что приводило того в еще больший ужас. И хотя все его внимание было сосредоточено на бродяге и его револьвере, Боб почему-то слышал, как радио играет песню Малыша Дэвиса "Конец света", что звучало для него абсолютно пророчески. Он горячо молил, чтобы песня поскорее кончилась и чтобы вместе с концом света в песне не завершилась и их с Лорой жизнь; подобное суеверие было вполне оправданным для человека под дулом револьвера. - Вот деньги, все что есть, бери. Сгребая деньги с прилавка и засовывая их в карманы грязной куртки, бродяга спросил: - У тебя есть складская комната за магазином? - Зачем тебе? Движением руки наркоман в злобе смел на пол диетическое печенье, леденцы и жевательную резинку. Он приставил револьвер к животу Боба. - У тебя есть склад, задница, я точно знаю. Пойдем-ка туда. У Боба вдруг пересохло во рту. - Послушай, забирай деньги и уходи. Ты ведь за этим пришел. Уходи. Прошу тебя, уходи. Теперь, когда у него в кармане лежали деньги, а Боб был явно напуган, наркоман чувствовал себя более уверенно, хотя еще не смог унять дрожь. Ухмыляясь, он сказал: - Не бойся, я не собираюсь никого убивать. Мне бы только побаловаться с этой маленькой сучкой, а там меня только и видели. Боб клял себя, что не обзавелся револьвером. Лора прижималась к нему, ища защиты, а он ничем не мог ей помочь. По пути на склад он мог бы броситься на бродягу, попытаться вырвать у него револьвер. Но ему мешал лишний вес, он был не в форме. Он не сможет совладать с ним, получит пулю в живот и останется умирать на полу, а мерзкое животное утащит Лору в заднюю комнату и там изнасилует. - А ну пошевеливайся, - нетерпеливо приказал бродяга. - Давай, давай! Раздался выстрел и одновременно крик Лоры, и Боб, защищая, крепко прижал ее к себе, но выстрел предназначался бродяге. Пуля вошла в левый висок, снесла часть черепа, и он с маху рухнул на рассыпанное на полу печенье, крекеры и жевательную резинку; смерть была столь мгновенной, что он не успел нажать на курок собственного револьвера. В ошеломлении Боб взглянул направо и увидел высокого блондина с револьвером в руке. Он явно проник в дом через заднюю служебную дверь и тихо прокрался через складское помещение. А в лавке он без предупреждения застрелил бродягу. Спокойно, без эмоций, словно опытный убийца, он созерцал мертвое тело. - Слава Богу, полиция, - сказал Боб. - Я не полиция. - На человеке были серые брюки, белая рубашка и темный спортивный пиджак, а под мышкой виднелась кобура. Боб в растерянности соображал, не был ли спаситель следующим налетчиком, готовым продолжить начатое предыдущим и столь радикально прерванное мероприятие. Незнакомец поднял голову. Взгляд его ярко-голубых глаз был прямым, проницательным. Боб не сомневался, что видел прежде этого человека, но не мог вспомнить где и когда. Незнакомец посмотрел на Лору: - Как ты себя чувствуешь, дорогая? - Хорошо, - отозвалась она, по-прежнему прижимаясь к отцу. Резкий запах мочи исходил от убитого: в миг смерти он потерял контроль над мочевым пузырем. Обойдя мертвое тело, незнакомец пересек магазин и закрыл на засов входную дверь. Опустил на ней металлическую штору. Он озабоченно посмотрел на широкие окна витрин, по которым непрерывно стекали дождевые потоки, мешая разглядеть что-нибудь снаружи. - Окна, видимо, никак не прикроешь. Надо надеяться, что никто не станет заглядывать внутрь. - Что вы с нами сделаете? - спросил Боб. - Я с вами? Да ничего. Я не псих. Мне от вас ничего не надо. Я просто запер дверь, чтобы мы могли отработать версию, которую вы выдадите полиции. Нам надо уточнить все до мелочи, прежде чем кто-нибудь явится и увидит тело. - Зачем мне версия? Склонившись над трупом, незнакомец вытащил из карманов запятнанной кровью куртки ключи от автомобиля и пачку денег. Выпрямившись, он сказал: - Ладно, я вам объясню: вы должны сказать, что нападавших было двое. Один заинтересовался Лорой, а другой и слышать не хотел, чтобы насиловать маленькую девочку, а хотел поскорее убраться отсюда. Они начали спорить, потом ссориться, второй пристрелил этого ублюдка и скрылся с деньгами. Вы можете говорить убедительно? Боб никак не мог поверить, что они с Лорой спасены. Одной рукой он по-прежнему крепко прижимал к себе дочь. - Я... Я ничего не понимаю. Вы ведь не сообщники. Вы не виноваты, что убили его, ведь, в конце концов, он сам собирался нас убить. Почему бы нам не сказать правду? Возвращая Бобу пачку денег, незнакомец спросил: - Какова же правда? - Вы... вы тут оказались случайно и увидели, что это ограбление. - Я не просто так здесь оказался, Боб. Я охранял вас с Лорой. - Человек вложил револьвер в кобуру под мышкой и взглянул на Лору. Она смотрела на него широко открытыми глазами. Он улыбнулся и негромко пояснил: - Я ваш ангел-хранитель. Нисколько не веря в ангелов-хранителей, Боб спросил: - Вы нас охраняли? Зачем, как долго и где вы прятались? Незнакомец нетерпеливо ответил, и в его голосе Боб впервые заметил легкий неуловимый акцент. - Это моя тайна. - Он взглянул на омываемые дождем окна. - Я не хочу, чтобы меня допрашивала полиция. Так что постарайтесь запомнить эту версию. Боб спросил: - Откуда я вас знаю? - Вы меня не знаете. - Нет, я точно видел вас прежде. - Вы ошибаетесь. Кстати, вам и не надо меня знать. А теперь, ради Бога, спрячьте деньги, чтобы касса была пустой: странно было бы, если бы второй бродяга скрылся без денег. Я отведу его машину за пару кварталов отсюда, так что можете дать полицейским се описание. Да и мое тоже. Это не имеет значения. Снаружи прогремел гром, но теперь это были приглушенные отдаленные раскаты, а не те взрывы, с которых началась буря. Во влажном воздухе медленно крепчал запах крови с привкусом меди, мешаясь с вонью мочи. Почти успокоенный. Боб опирался на прилавок, по-прежнему одной рукой прижимая Лору к себе. Он спросил: - А могу я сказать, что вы помешали грабежу, застрелили этого типа, но не хотели неприятностей и поэтому ушли? Незнакомец нетерпеливо повысил голос: - Как просто: вооруженный человек оказался поблизости при налете и решил разыграть героя? Полиция не поверит в такую за уши притянутую байку. - Но так оно и было... - Только они это не скушают! Послушайте, может случиться, они станут подозревать, что это вы пристрелили наркомана. А так как у вас нет оружия, по крайней мере зарегистрированного, они могут подумать, что у вас был нелегальный пистолет и что вы от него избавились, когда пристрелили этого типа, а потом состряпали историю о Робин Гуде, который явился невесть откуда для вашего спасения. - Я честный торговец с хорошей репутацией. В глазах незнакомца промелькнула грусть, печальное воспоминание. - Боб, вы хороший человек, ., но вы немного наивны. - О чем вы". Незнакомец поднял руку, призывая к молчанию. - К сожалению, в критических ситуациях репутация человека мало что значит. Большинство людей доброжелательны и готовы поверить вам на слово, но отдельные озлобленные личности могут пойти на все, чтобы уничтожить, погубить других людей. - Его голос упал до шепота, и, хотя он не спускал глаз с Боба, он был далеко отсюда, в иных местах и с иными людьми. - Зависть, Боб, съедает их заживо Будь у вас деньги, они завидовали бы вашему богатству. Нет денег, так они завидуют, что у вас такая добрая, умная, любящая дочь. Они будут завидовать вам только потому, что вы не умираете от зависти к ним самим. Одна из величайших горестей человеческой жизни состоит в том, что люди не находят счастья в своей собственной жизни, а счастливы только бедами других. Боб не мог опровергнуть обвинения в наивности, он знал, что незнакомец говорит правду. Эта мысль заставила его вздрогнуть. После минутного молчания страх исчез с лица незнакомца и сменился выражением озабоченности. - А когда полицейские решат, что вы выдумали этого спасителя Робин Гуда, тогда они начнут думать, что, возможно, бродяга приходил сюда не для грабежа, а потому, что он ваш знакомый, что вы с ним что-то не поделили, а может, даже и запланировали убийство и пытаетесь замаскировать его под грабеж. Именно так у них работает голова, Боб. А если они не смогут вам это пришить, то вылезут из кожи, чтобы отравить вам жизнь. Вы хотите, чтобы Лора прошла через все это? - Нет. - Тогда соглашайтесь. Боб кивнул: - Я согласен. Но кто вы такой, черт побери? - Не имеет значения. Да и времени у нас сейчас нет. - Он зашел за прилавок и наклонился к Лоре, приблизив свое лицо к ее лицу. - Ты поняла, что я сказал отцу? Если полиция спросит тебя, что случилось... - Вы пришли с этим человеком. - Она не глядя махнула рукой в сторону трупа. - Правильно. - Вы с ним дружили, - продолжала она, - но потом стали спорить из-за меня, хотя я не знаю почему, я ничего такого... - Не будем выяснять это, милая, - сказал незнакомец. Лора кивнула. - И вы его застрелили, выбежали на улицу с деньгами, сели в машину и уехали, а я очень испугалась. Незнакомец посмотрел на Боба. - А ей всего восемь лет. - Она умная девочка. - И все же будет лучше, если они не станут на нее слишком давить. - Я им не позволю. - А станут, - сказала Лора, - я буду плакать, и они отвяжутся. Незнакомец улыбнулся. Он так ласково смотрел на Лору, что Боб ощутил беспокойство. Но в нем не было ничего от того маньяка, который хотел утащить Лору на склад; его лицо выражало нежность и расположение. Он погладил ее по щеке. К великому удивлению Боба, в глазах незнакомца появились слезы. Он заморгал, смахивая их. - Спрячьте деньги, Боб. Помните, что я их забрал. Боб осознал, что все еще держит в руках пачку банкнот. Он затолкал ее в карман брюк под широким передником. Незнакомец отпер дверь и поднял металлическую штору. - Береги ее. Боб. Она у нас особенная, - сказал незнакомец и, не закрывая двери, выскочил под дождь, сел в "Бьюик" и стремительно, с визгом шин, тронулся с места. По-прежнему играло радио, но Боб не слышал его с тех самых пор, как звучал "Конец света", перед выстрелом, убившим наркомана. Теперь Шелли Фабарес пела "Джонни-ангела". Вдруг он вновь услышал шум дождя, и не просто как глухой стук и шорох вдали, а действительно услышал, как дождь бешено колотит по окнам и крыше наверху над квартирой. Несмотря на открытую дверь, через которую порывами врывался ветер, запах крови и мочи нестерпимо усилился, и так же внезапно Боб вышел из транса и понял, как близко смерть подошла к его драгоценной Лоре. Твердя ее имя, он подхватил ее на руки, прижал к груди, гладил по голове. Он прижался лицом к ее шее, вдыхал свежий запах кожи, ощущал биение пульса и благодарил Бога за то, что она жива. - Я так люблю тебя, Лора. - Я тоже люблю тебя, папочка. Но теперь нам пора вызывать полицию. - Ты права, - согласился он, неохотно опуская ее на пол. Слезы слепили ему глаза. В растерянности он вдруг забыл, где стоит телефон. Лора уже сняла трубку. Она протягивала се ему. - Хочешь, я сама позвоню, папочка? Номер тут на диске. Давай я позвоню. - Нет, я сам, девочка. - Сдерживая слезы, он взял у нее аппарат и сел на старую деревянную табуретку за кассой. Она положила ему руку на плечо, понимая, что он нуждается в ее прикосновении. У Джанет был сильный характер. Но сила воли и самообладание Лоры не соответствовали ее возрасту, и Боб Шейн удивлялся, откуда это у нее. Может быть, она полагалась на себя оттого, что росла без матери. - Папочка! - Лора, напоминая, пальцем стучала по телефону. - Ты должен позвонить в полицию, ты не забыл? - Да, да. - Задыхаясь от запаха смерти, заполнившего магазин, он набрал номер экстренного вызова. * * * Задумчиво поглаживая шрам на щеке, Кокошка сидел в машине напротив маленькой бакалеи Боба Шейна. Дождь прекратился. Полиция уже уехала. С наступлением темноты вспыхнули неоновые вывески магазинов и зажглись фонари, но, несмотря на эту иллюминацию, темный, слабо поблескивающий асфальт мостовой и тротуара; казалось, поглощал, а не отражал яркий свет. Кокошка прибыл сюда одновременно со Штсфаном, этим светловолосым и голубоглазым предателем. Он слышал выстрел, видел, как Штефан скрылся на автомобиле убитого, он смешался с толпой зевак по приезде полиции и таким образом был неплохо осведомлен о случившемся в магазине. Он ни на секунду не поверил в абсурдное утверждение Боба Шейна, что Штефан один из сообщников убитого. Штефан был не врагом, а их добровольным защитником и, без сомнения, не открыл им. Кем он в действительности является. Лора была вновь спасена. Но зачем? Кокошка попытался разгадать, какую роль девочка может играть в планах предателя, ни зашел в тупик. Он понимал, что расспросы девочки ничего не дадут: она слишком мала, чтобы ей доверили важную тайну. Причина ее спасения была для нее самой такой же загадкой, как и для Кокошки. Он был уверен, что и отец ничего не знает. Именно девочка, а не отец интересовала Штефана, поэтому Боба Шейна наверняка не посвятили в тайну личности и намерений Штефана. В конце концов Кокошка подъехал к ближнему ресторану, пообедал, а затем, когда уже совсем стемнело, вернулся к магазину. Он поставил машину на боковой улочке в тени широкой кроны финиковой пальмы. В магазине было темно, но в окнах квартиры на втором этаже горел свет. Из глубокого кармана плаща он извлек револьвер. Это был короткоствольный "кольт-агент" тридцать восьмого калибра, компактный, но мощный. Кокошка был неравнодушен к оружию хорошей конструкции и работы, а этот револьвер был ему особенно по руке: это была сама Смерть в стальной оболочке. Кокошка мог бы перерезать телефонные провода в доме Шейнов, тихо взломать дверь, убить девочку и отца и незаметно скрыться, прежде чем на выстрелы прибудет полиция. Он обладал талантом и склонностью к такого рода эскападам. Но, если он убьет их, не зная, почему он их убивает, не понимая, какую роль они играют в планах Штефана, потом может обнаружиться, что их уничтожение было ошибкой. Прежде всего надо выяснить цели Штефана. Он неохотно спрятал револьвер в карман. 3 В безветрии ночи дождь прямыми струями падал на город, и каждая капля была неимоверно тяжелой. Дождь громко барабанил по крыше и переднему стеклу небольшого черного автомобиля. В час ночи в этот вторник в конце марта улицы, поливаемые дождем и затопленные на некоторых перекрестках, были пустынными, за исключением военных машин. Штефан избрал окружной путь до Института, чтобы избежать известных ему контрольно-пропускных пунктов, но боялся натолкнуться на вновь выставленные заставы. Его документы были в порядке, а недавно оформленное разрешение избавляло его от соблюдения нового комендантского часа. Тем не менее он не мог допустить обыска машины, где в чемодане на заднем сиденье были сложены медный провод, детонаторы и пластиковая взрывчатка, на которые у него не было официального разрешения. От дыхания запотело стекло, дождь мешал разглядеть смутные очертания призрачных улиц, изношенные щетки плохо сгоняли воду, а затемненные фары ограничивали поле зрения, и он чуть не пропустил узкую мощенную камнем улочку, что была позади Института. Машина резко, с визгом шин, обогнула угол, и ее слегка занесло на скользких булыжниках. Штефан остановился в темноте неподалеку от заднего входа, вышел из машины и взял чемодан с сиденья. Институт помещался в неприметном четырехэтажном кирпичном здании с толстыми решетками на окнах. На всем вокруг лежал мрачный отпечаток, хотя трудно было подозревать, что здание хранит секреты, которые в корне изменят мир. Металлическая дверь на скрытых укрепленных петлях была покрашена в черный цвет. Он нажал кнопку, услыхал звонок внутри и, нервничая, стал ждать ответа. На нем были резиновые сапоги и плащ с поднятым воротником, но он был без шляпы и зонта. Холодный дождь стекал по мокрым прилипшим волосам и проникал за шиворот. Дрожа, он взглянул на узкую щель окна в стене рядом с дверью. Это была прорезь шириной пятнадцать и высотой тридцать сантиметров, закрытая зеркальным стеклом, прозрачным изнутри. Он терпеливо слушал, как дождь стучит по крыше машины, хлещет по лужам и булькает, стекая ручьями в ближайший сток. С холодным бормотанием дождевые струи шевелили листья платанов у обочины. Над дверью зажегся свет. Желтое сияние под цилиндрическим абажуром было сконцентрировано и направлено прямо вниз на него. Штефан улыбнулся зеркальному окну и за ним дежурному, которого он не видел. Свет наверху погас, лязгнули отпираемые засовы, и дверь распахнулась внутрь. Он знал дежурного: Виктор, как там его, тучный человек лет пятидесяти с коротко подстриженными седыми волосами и очками в металлической оправе, за грозным видом которого скрывался мягкий характер и который, подобно курице-наседке, пекся о здоровье друзей и знакомых, - Позвольте спросить вас, господин Кригер, что вы делаете на улице в такой ливень? - Мне не спится. - Мерзкая погода. Да что же вы не входите! Вы можете простудиться. - Я беспокоился, что не кончил работу, и решил закончить ее, раз не сплю. - Вы загоните себя в могилу, честное слово. Штефан вошел в проходную и, пока дежурный запирал дверь, лихорадочно искал в памяти какую-нибудь деталь из личной жизни Виктора. - Судя по вашему виду, ваша жена по-прежнему готовит для вас вкусные запеканки из макарон, помните, вы мне рассказывали. Виктор обернулся и, добродушно смеясь, похлопал себя по животу. - Могу поклясться, она вошла в сговор с дьяволом, чтобы ввести меня в искушение, перво-наперво в грех обжорства. А что это у вас, господин Кригер? Чемодан? Вы переезжаете? Вытирая с лица дождевые капли, Штефан ответил: - Научные документы. Взял их домой пару недель назад, работал с ними по вечерам. - Что, у вас совсем нет личной жизни? - Раз в две недели я выкраиваю для себя двадцать минут. Виктор неодобрительно пощелкал языком. Он подошел к столу, занимавшему треть тесной комнаты, взял трубку и позвонил второму ночному дежурному, который располагался в такой же проходной у главного входа в Институт. По правилам, когда кого-то впускали в здание в нерабочее время, дежурный всегда предупреждал коллегу на другой стороне, прежде всего чтобы избежать ложной тревоги и не застрелить ложного нарушителя. Роясь в карманах в поисках связки ключей, Штефан подошел ко второй, внутренней, двери; вода, стекая с его плаща, замочила истертую ковровую дорожку. Как и наружная дверь, эта тоже была стальной и со скрытыми петлями. Открыть ее можно было только двумя ключами одновременно: один находился у служащего, имевшего на то разрешение, а другой - у дежурного. Деятельность Института была столь необычной и секретной, что ночной дежурный не имел доступа в лаборатории и комнаты, где хранились документы. Виктор положил трубку. - Как долго вы здесь пробудете, господин Кригер? - Часа два. Сегодня еще кто-нибудь работает? - Никто. Вы единственный мученик. А мучеников мало кто ценит. Даю слово, вы себя уморите, а ради чего? Кто о вас вспомнит? - Элиот написал: "Святые и мученики правят из могилы". - Элиот? Он вроде бы поэт? - Т. С. Элиот, да, он поэт. - "Святые и мученики правят из могилы"? Что-то я о нем не слыхал. Он не похож на признанного поэта. Смахивает на подрывной элемент. - Виктор добродушно расхохотался, его явно забавляло нелепое предположение, что его трудолюбивый друг может оказаться предателем. Вместе они отперли внутреннюю дверь. Штефан втащил чемодан со взрывчаткой в холл на первом этаже и зажег свет. - Если у вас войдет в привычку работать по ночам, - сказал Виктор, - то я подкормлю вас пирогами, которые печет моя жена. - Спасибо, Виктор, надеюсь, что это не станет привычкой. Дежурный закрыл металлическую дверь. Автоматически щелкнул замок. Оставшись один, Штефан не в первый раз возблагодарил небо за свою выигрышную наружность: светловолосый, с правильными чертами лица, голубоглазый. Именно поэтому он мог смело внести взрывчатку в Институт, не опасаясь обыска. В нем не было ничего темного, непонятного, подозрительного; он олицетворял идеал, особенно когда его лицо озаряла ангельская улыбка, и таким людям, как Виктор, которые слепо повиновались государству и кому сентиментальный патриотизм мешал разбираться в очень многих вещах, не приходило в голову сомневаться в его преданности родине, людям. Он поднялся на лифте на третий этаж и направился прямо к себе в комнату, включил на столе лампу на высокой гибкой ножке. Сняв сапоги и плащ, он вытащил папку из шкафа и разложил ее содержимое на столе, чтобы создать полное впечатление, что он занят работой. Надо было сделать все возможное, чтобы отвести подозрение, на случай пусть даже маловероятного появления в середине ночи еще одного из сотрудников. С чемоданом в одной руке и заранее приготовленным карманным фонарем в другой он, минуя четвертый этаж, поднялся по лестнице до самого чердака. Свет фонаря озарил толстые стропила с торчащими кое-где плохо забитыми гвоздями. И хотя на чердаке был настил из неструганых досок, его не использовали под склад, и он был пуст, за исключением серого слоя пыли и паутины. Под крутой, крытой черепицей крышей в центре чердака можно было выпрямиться во весь рост, а ближе к краю ему придется работать согнувшись и стоя на коленях. Крыша была всего в нескольких сантиметрах, и ровный гул дождя напоминал рев моторов бесчисленных эскадрилий бомбардировщиков, идущих на бреющем полете. Это был пророческий образ, потому что Штефан верил, что этому городу уготована именно такая неотвратимая участь - разрушение. Он открыл чемодан. Работая с быстротой и ловкостью специалиста-взрывника, он разместил пакеты пластиковой взрывчатки так, чтобы направить силу взрыва вверх и вниз. Взрыв должен был не просто снести крышу, но и разрушить средние этажи, чтобы тяжелая черепица и крыша рухнули вниз, сметая все на своем пути. Он спрятал пластиковые заряды между стропилами и в углах чердака и даже приподнял несколько половых досок и засунул под них взрывчатку. Снаружи буря на мгновение стихла. Но скоро новые зловещие раскаты грома раскололи ночь, и дождь хлынул с еще большей силой. Задул долгожданный ветер, завывая и голося в водостоках и под карнизами; странный заунывный голос, казалось, угрожал городу и одновременно оплакивал его. Заледенев на холодном чердаке, Штефан делал свою тонкую работу дрожащими руками. И, несмотря на дрожь, его внезапно бросило в пот. Он вставил детонатор в каждый заряд и протянул провода от всех зарядов в один из углов чердака. Он присоединил их к одному общему медному проводу и опустил его в вентиляционный колодец, который шел вниз до самого подвала. Заряды и провода были спрятаны достаточно надежно, их нельзя было обнаружить поверхностным взглядом, только открыв дверь на чердак. Но при более внимательном осмотре или использовании чердака Под склад провода и пластик были бы, конечно, обнаружены. Нужно было, чтобы в течение двадцати четырех часов никто не входил на чердак. Это представлялось не такой уж невыполнимой задачей, поскольку он был единственным человеком в Институте, посетившим чердак за многие месяцы. Завтра ночью он привезет сюда второй чемодан и установит заряды в подвале. Два взрыва, сверху и снизу, сокрушат здание, и это единственный путь превратить его" вместе с содержимым, в груду обломков камня и кусков искореженного железа. После взрыва, а за ним пожара тут не останется никаких документов, чтобы продолжить опасные исследования. Большое количество взрывчатки, как бы продуманно он ни обработал и ни разместил ее, повредит дома вокруг Института, и он опасался, что при взрыве погибнут ни в чем не повинные люди. Но другого выхода не было. Он не решился уменьшить количество взрывчатки, оно было необходимо для полного уничтожения всех документов и их копий, иначе работу можно будет быстро возобновить. Этому проекту следовало немедленно положить конец, от этого зависела судьба всего человечества. А ему придется взять на душу гибель невинных людей. За два часа, около трех утра, он закончил работу на чердаке. Он вернулся в свою комнату на третьем этаже и некоторое время сидел за столом. Он не мог уйти, пока не высохнут его влажные от пота волосы и он не уймет наконец дрожь; все это могло вызвать подозрение Виктора. Он закрыл глаза. Представил лицо Лоры. Мысль о ней всегда его успокаивала. Сам факт ее существования умиротворял и поддерживал его. 4 Друзья Боба Шейна не хотели, чтобы Лора присутствовала на похоронах своего отца. Они считали, что для двенадцатилетней девочки это будет суровым испытанием. Однако Лора настаивала, она хотела во что бы то ни стало в последний раз попрощаться с отцом, и тут никто не мог ее остановить. Четверг двадцать четвертого июля 1967 года был самым ужасным днем в ее жизни, более печальным, чем вторник, когда умер отец. Безразличие, вызванное шоком, постепенно исчезло, и Лора, пробуждаясь к жизни, с трудом сдерживала и контролировала свои чувства. Она начала понимать, как много потеряла. Она выбрала в своем гардеробе синее платье, потому что у нес не было черного. Она надела черные туфли и синие носки, она беспокоилась насчет носков, потому что они казались ей детскими, несерьезными. Но она никогда прежде не носила нейлоновых чулок и не решилась впервые надеть их на похороны. Она знала, что отец будет смотреть на нее сверху с небес во время службы, и хотела быть такой, какой он привык ее видеть. Ему было бы стыдно за нее, надень она прозрачные нейлоновые чулки: неуклюжий подросток, который старается походить на взрослую девушку. В зале при похоронном бюро, где проходила заупокойная служба, она сидела в первом ряду между Корой Ланс, хозяйкой дамской парикмахерской неподалеку от бакалейной лавки Шейна, и Анитой Пассадополис, которая вместе с Бобом занималась благотворительностью от пресвитерианской церкви св.Андрея. Им обеим было под шестьдесят, и, как добрые бабушки, они старались поддержать Лору, ласково прикасаясь к ней и бросая на нее озабоченные взгляды. Они напрасно беспокоились. Она не собиралась плакать, кричать и рвать на себе волосы. Она понимала, что такое смерть. Это удел каждого. Смертны все без исключения: люди, животные, птицы, растения. Даже древние секвойи, и те в конце концов умирают, хотя они и прожили двадцать или тридцать человеческих жизней, что казалось несправедливым. С другой стороны, прожить тысячу лет деревом куда скучнее, чем сорок-пятьдесят лет счастливым человеком. Отцу было всего сорок два, когда у него остановилось сердце от внезапного приступа, что, конечно, было очень рано. Но так уж устроен мир: слезами горю не поможешь. Лора гордилась своей рассудительностью. Кроме того, смерть не означала конца человеческого существования. Наоборот, смерть была только его началом. За нею следовала другая, лучшая жизнь. Лора верила в это, потому что так сказал ей отец, а отец всегда говорил правду. Отец был самым правдивым человеком и таким добрым, мягким. Когда пастор подошел к кафедре рядом с гробом, Кора Ланс склонилась к Лоре: - Как ты себя чувствуешь, дорогая? - Я? Хорошо, - ответила она, отводя взгляд. Ей не хватало сил, чтобы смотреть кому-нибудь в глаза, поэтому она сосредоточенно изучала окружавшие ее предметы. * * * Она впервые была в похоронном бюро, и ей здесь не нравилось. Ноги вязли в чересчур пушистом бордовом ковре. Занавеси и обивка были тоже бордовыми, с узенькой золотой отделкой, а лампы венчали бордовые абажуры; невольно казалось, что декоратор помешался на этом цвете, что это был его фетиш. "Фетиш" было новое слово для Лоры. Она слишком часто его употребляла, как всегда, к месту и не к месту она употребляла все новые слова, но тут оно было кстати. Недавно, когда она впервые узнала чудесное словечко "секвестровать" в смысле "лишать" или "изолировать", она использовала его при каждой возможности, пока отец не стал поддразнивать ее: "Как поживает сегодня моя секвестрованная Лора?" или "Картофельные чипсы быстро раскупают, надо разместить их поближе к кассе, а то в этом углу они вроде секвестрованы". Ему нравилось смешить ее сказками о жабе сэре Томми, британском подданном и земноводном, которого он выдумал, когда ей было восемь лет, и чью смешную биографию он чуть ли не каждый день украшал новыми подробностями. В некотором отношении отец был большим ребенком, чем сама Лора, и она обожала его за это. У нее задрожала губа. Она ее прикусила. Изо всех сил. Если она расплачется, значит, она не верит в то, что отец всегда говорил ей о загробной, лучшей, чем эта, жизни. Если она расплачется, значит, он умер, умер окончательно и навсегда, finita. Ей хотелось, чтобы ее подвергли секвестрации в ее комнате над лавкой, чтобы она лежала в кровати, натянув на голову одеяло. Ей понравилась мысль, что слово "секвестрация" может стать ее "фетишем". * * * Из похоронного бюро они направились на кладбище. Кладбище было без памятников. Бронзовые дощечки на низких мраморных основаниях, установленные на одном уровне с землей, отмечали могилы. Зеленые лужайки на холмах, затененные огромными индейскими лаврами и невысокими магнолиями, можно было спутать с парком, местом игр, смеха и радости, если бы не открытая могила, над которой уже был подвешен гроб Боба Шейна. Прошлой ночью Лора дважды просыпалась от раскатов отдаленного грома, и в полусне ей чудилась вспыхивающая за окном молния; но если в ночной тьме и разразилась гроза не по сезону, то теперь от нее не осталось и следа. Безоблачное небо сияло голубизной. Лора стояла между Корой "Анитой, которые ее обнимали и шептали слова утешения, но ни их слова, ни их жесты не согревали Лору. Холодная тоска росла в ее груди с каждым словом заупокойной молитвы, и ей казалось, что она стоит, продрогнув на ледяном ветру, а не в тени деревьев в жаркое безветренное июльское утро. Представитель похоронной службы включил мотор лебедки. Гроб с телом Боба Шейна начал медленно опускаться в могилу. Не в силах следить за медленным движением гроба, чувствуя, что у нее перехватило горло, Лора отвернулась, вырвалась из заботливых объятий добровольных бабушек и пошла в глубь кладбища. Она была холоднее мрамора; она не могла больше оставаться в прохладной тени. Она замедлила шаги, почувствовав на лице теплые лучи солнца, но и они не согревали ее. Она остановилась на склоне пологого холма и с минуту смотрела вниз, прежде чем заметила человека вдали, на другом конце кладбища, на краю лавровой рощи. На нем были светло-коричневые брюки и белая рубашка, которая, казалось, слабо светилась в тени деревьев, как если бы он был привидением, променявшим свой ночной приют на яркое сияние дня. Он наблюдал за ней и другими участниками похорон у могилы Боба Шейна. Лора не могла разглядеть его лица, но определила, что он высокий, крепкий, светловолосый... и очень ей знакомый. Она заинтересовалась им, хотя не могла объяснить почему. Словно зачарованная, она спустилась вниз по склону, пробираясь между могилами. Чем ближе она подходила к светловолосому человеку, тем более знакомым он ей казался. Сначала он не реагировал на ее приближение, но она чувствовала, что он напряженно ее разглядывает; ощущая на себе тяжесть его взгляда. Кора и Анита звали ее, но она не обращала на них внимания. В непонятном волнении она ускорила шаги, и теперь не более тридцати футов отделяли ее от незнакомца. Человек отступил в призрачную тень под деревьями. Опасаясь, что он ускользнет от нее, прежде чем она хорошенько его рассмотрит, - хотя непонятно, почему ей это: было важно, г Лора побежала бегом. Подошвы ее новых черных туфель скользили по траве, и несколько; раз она чуть не упала. Трава в том месте, где он стоял, была примята; значит, он не был привидением. Лора заметила легкое движение среди деревьев, белое пятно его рубашки. Она поспешила за ним. Редкая бледная трава росла в тени лавров, куда не проникали лучи солнца. Корни деревьев выступали из-под земли, обманчивые тени уводили в сторону. Она споткнулась и, чтобы не упасть, ухватилась за ствол дерева, удержалась на ногах, посмотрела по сторонам и обнаружила, что человек исчез. В роще росло не менее сотни деревьев. Их ветви густо переплелись, и солнечные лучи тонкими золотыми нитями пробивались сквозь чащу, словно неведомая пряха распускала небесную материю. Вглядываясь в темноту, Лора пробиралась вперед. Много раз ей казалось, что она его настигла, но всякий раз ее обманывало движение ветвей, игра света и собственное воображение. Подул ветерок, в шуме листьев ей почудились крадущиеся шаги, и она побежала на этот звук, уводивший ее все дальше и дальше. Через несколько минут она вышла из рощи на дорогу, которая пересекала другую часть обширного кладбища. На обочине, блестя на солнце, стояли автомобили, а неподалеку группа людей у другой могилы слушала заупокойную службу. Тяжело дыша, Лора остановилась у дороги, недоумевая, куда исчез человек в белой рубашке и какая сила увлекла ее в погоню за ним. Солнце по-прежнему обжигало все вокруг, ветерок, не успев разыграться, прекратился, полная тишина вновь опустилась на кладбище - Лора ощутила беспокойство. Лучи солнца, казалось, струились сквозь нее, как если бы она была прозрачной, и она чувствовала себя удивительно легкой, почти невесомой, и в то же время испытывала головокружение: она была словно во сне и парила над странным пейзажем. "Сейчас я упаду в обморок", - подумала она. Она оперлась о крыло стоявшей машины, сжала зубы, стараясь сохранить сознание. И хотя ей было всего двенадцать, она редко мыслила или действовала как ребенок, да она никогда и не считала себя ребенком до того момента на кладбище, когда вдруг почувствовала себя совсем маленькой, слабой и беспомощной. Коричневый "Форд" неторопливо ехал по дороге и замедлил движение, приближаясь к ней. За рулем сидел человек в белой рубашке. И тут она вспомнила, почему он казался ей таким знакомым. Налет четыре года тому назад. Ее ангел-хранитель. Она никогда не забудет его лицо, хотя тогда ей было всего восемь лет. Он почти остановил машину и еле двигался, не спуская с нее взгляда. Их разделяло всего несколько футов. Через открытое окно автомобиля можно было рассмотреть каждую черточку его красивого лица, запомнившегося ей в тот страшный день, когда впервые увидела его в магазине. Его ярко-голубые глаза сохранили всю свою притягательность. Их взгляды встретились, она вздрогнула. Он хранил молчание и без улыбки, напряженно рассматривал ее, как бы стремясь сохранить в памяти каждую черточку. Он смотрел на нее, как человек, пересекший пустыню, смотрит на родник прохладной воды. Его молчание и упорный взгляд пугали Лору, но в то же время наполняли душу непонятным спокойствием. Машина проезжала мимо. Она закричала: - Остановитесь! Обретя новые силы, она бросилась за "Фордом". Незнакомец нажал на газ, и "Форд" выскочил за ворота кладбища, оставив ее в одиночестве под палящим солнцем, пока сзади она не услыхала мужской голос: - Это ты, Лора? Она обернулась, но сначала никого не увидела. Голос опять позвал ее по имени, очень негромко, и неподалеку, в глубокой фиолетовой тени индейских лавров, она заметила мужчину. Он был в черных брюках и рубашке, абсолютно неуместных в этот солнечный день. Озадаченная, влекомая любопытством, Лора направилась к человеку; она спрашивала себя, не связан ли он каким-то образом с ее ангелом-хранителем. Она была уже совсем рядом, когда вдруг поняла, что черная одежда была не единственной причиной его дисгармонии с теплым безоблачным летним днем: он дышал зимней стужей, холод исходил от него самого, словно он был создан для жизни за Полярным кругом или в ледяных пещерах высоких заснеженных гор. Она остановилась в двух шагах от него. Он больше ничего не говорил, но смотрел на нее с любопытством. Она заметила шрам на его левой щеке. - Почему именно ты? - спросил ледяной человек и двинулся вперед, протягивая к ней руки. Лора, спотыкаясь, отступила назад, крик застрял у нее в горле. Кора Ланс позвала из рощи: - Лора! Где ты, Лора? Голос Коры спугнул незнакомца, он повернул назад и стал углубляться в заросли лавров, а его облаченная в черное фигура слилась с тенями, будто он был не человеком, а порождением мрака, которое на миг обрело жизнь. * * * Через пять дней после похорон, во вторник двадцать девятого июля, Лора вернулась в свою комнату над бакалейной лавкой. Она укладывала вещи и прощалась с местом, которое всю жизнь, сколько она себя помнила, было ее домом. Присев отдохнуть на край смятой постели, она вспоминала, какой спокойной и счастливой она была в этой комнате всего несколько дней назад. Множество книг в мягких обложках, большинство о собаках и лошадях, стояло на полке в углу комнаты. Пятьдесят стеклянных, медных, фарфоровых и оловянных фигурок собак и кошек разместились на полках над изголовьем кровати. У нее не было домашних животных, потому что санитарные правила запрещали держать животных в квартире над продовольственным магазином. Она мечтала когда-нибудь завести собаку, а может быть, даже лошадь. Но больше всего она мечтала стать ветеринаром и лечить больных и раненых животных. Отец говорил ей, что она может стать кем угодно: ветеринаром, адвокатом и даже кинозвездой. - Ты можешь стать погонщиком оленей или танцовщицей на проволоке. Выбирай что хочешь. Лора улыбнулась, вспоминая, как отец изображал танцовщицу. Но она также вспомнила, что его больше нет, и ее сердце сжалось от страшного одиночества. Она вытащила все вещи из стенного шкафа, аккуратно сложила одежду и наполнила два вместительных чемодана. В сундук она сложила любимые книги, игры и игрушечного медведя. Кора и Том Ланс составляли опись вещей в небольшой квартире и товаров в бакалейной лавке. Лора должна была переехать к ним, хотя еще не было решено, постоянно или временно. Она нервничала и беспокоилась при мысли о своем неопределенном будущем, но продолжала собирать вещи. Она открыла ящик ночного столика и застыла на месте при виде миниатюрных сапог, крошечного зонтика и кукольного шарфа, которые приобрел отец как доказательство, что сэр Томми действительно снимает у них квартиру. , Он упросил своего друга, умелого сапожника, сшить просторные и по ноге сапоги для перепончатых лап. Он купил зонтик в магазине, торгующем миниатюрными игрушками, а клетчатый зеленый шарф с аккуратной бахромой на концах старательно сделал сам. Когда она вернулась домой из школы в день своего девятилетия, сапоги и зонтик стояли в прихожей у двери, а шарф висел на вешалке. - Тише, тише, - прошептал отец, прикладывая палец к губам, - сэр Томми только что вернулся из тяжелого путешествия в Эквадор по поручению Королевы - у нее там алмазные копи, и очень устал. Наверное, будет спать целыми днями. Наверное, его теперь не добудишься. Но он тебя не забыл, сказал, чтобы я пожелал тебе счастливого дня рождения, и даже подарок оставил во дворе. - Подарком оказался новый велосипед марки "Щвинн". Теперь, глядя на эти три предмета, Лора поняла, что умер не только отец. Вместе с ним ушли сэр Томми и многие другие вымышленные персонажи и смешные занимательные выдумки, которыми он ее развлекал. Широкие сапоги, крошечный зонтик и кукольный шарф выглядели так трогательно, что она была готова поверить, что сэр Томми действительно существовал и что теперь он ушел в свой собственный лучший мир. Страдальческий стон вырвался у нее из груди. Она упала на кровать и зарылась лицом в подушку, заглушая громкие всхлипывания: впервые после смерти отца она дала волю своему горю. Она не хотела жить без отца, но должна была не только жить, но жить достойно, потому что каждый ее день будет продолжением его жизни. И хотя она была совсем юной, сознавала, что если она останется добрым, порядочным человеком и будет вести честную жизнь, то частица отца будет жить вместе с нею. Лора понимала, как трудно обрести счастье и смотреть на будущее с оптимизмом. Теперь она знала, как много в жизни внезапных трагедий и перемен. Жизнь может быть то безоблачной и радостной, то вдруг холодной и полной невзгод, и не угадать, когда судьба нанесет удар любимому человеку. Ничто не вечно. А жизнь словно свеча на ветру. Это был тяжелый урок для девочки ее возраста, и она чувствовала себя старой, умудренной. Когда поток теплых слез иссяк, она собралась с силами, ей не хотелось, чтобы Кора и Том заметили, что она плакала. Если мир вокруг суров, жесток и непредсказуем, то нельзя проявлять ни малейшей слабости. Лора бережно завернула сапоги, зонтик и шарф в тонкую бумагу и спрятала пакет в сундук. Разобрав содержимое двух ночных столиков по бокам кровати, она занялась письменным столом и обнаружила на сукне сложенный лист из блокнота с посланием для нее, написанным ясными, красивыми, почти печатными буквами. "Дорогая Лора! Некоторые вещи в жизни предопределены судьбой, и никто не в силах их предотвратить. Даже твой собственный ангел-хранитель. Будь довольна тем, что твой отец любил тебя всей душой и всем своим сердцем, что редко выпадает на долю большинства людей. И хотя ты считаешь, что никогда больше не узнаешь счастья, ты ошибаешься. Придет время, и счастье вернется к тебе. И это не пустое обещание. Это факт". Записка была без подписи, но Лора знала, кто ее написал: тот человек на кладбище, который разглядывал ее из проезжавшей машины и который много лет назад спас ее с отцом от пули убийцы. Никто другой не мог называть себя ее личным хранителем. Она вздрогнула, но не от страха, а потому что необычность и загадочность ее хранителя вызывали в ней изумление и любопытство. Она поспешила к окну спальни и отдернула прозрачную занавеску между тяжелыми портьерами, уверенная, что увидит его у магазина внизу, но там никого не было. Не было там и человека в черной одежде, но она и не ожидала его увидеть. Она почти убедила себя, что второй незнакомец никак не связан с ее хранителем, что другая причина заставила его явиться на кладбище. Тем не менее он знал ее имя...Но, может быть, он слышал, как Кора звала ее со склона холма. Она постаралась выбросить его из головы, потому что не хотела, чтобы он вошел в ее жизнь, как она того страстно желала в отношении ангела-хранителя. Она снова перечитала послание. Хотя она не понимала, кто этот светловолосый человек и почему он ею заинтересовался, записка успокоила Лору. Совсем необязательно понимать, достаточно верить. 5 На следующую ночь после того, как он разместил взрывчатку на чердаке Института, Штефан, ссылаясь на бессонницу, вновь явился с уем же чемоданом. В ожидании полночного визита Виктор принес ему в подарок половину пирога, испеченного его женой. Штефан откусывал от пирога по кусочку, пока прятал взрывчатку. Огромный подвал был разделен на две половины, и, не в пример чердаку, в нем ежедневно бывали служащие Института. Нужно было изрядно потрудиться, чтобы надежно укрыть заряды и провода. В одной половине находились шкафы с научными документами и результатами исследований и два длинных дубовых рабочих стола. Шкафы высотою в два метра стояли вдоль двух стен Он спрятал взрывчатку на шкафах, задвинув поближе к стене, где даже самый высокий из сотрудников не мог ее заметить. Он протянул провода за шкафами, хотя ему пришлось пробить небольшое отверстие в стене, чтобы провести детонационный провод в другую комнату Он сделал это в незаметном месте, так что была видна лишь его небольшая часть. Вторая комната служила для хранения канцелярских и лабораторных принадлежностей, в ней также стояли клетки, в которых держали животных: хомяков, белых крыс, двух собак и весьма подвижную обезьяну, которую использовали в первых научных экспериментах и которая осталась жива. Хотя животные были уже не нужны, их держали, чтобы выяснить, не проявятся ли у них с течением времени непредвиденные осложнения в результате проведенных на них необычных опытов. Штефан прилепил мощные заряды в пустых проемах за сложенными коробками и протянул все провода к решетке вентиляционного колодца, в который он прошлой ночью спустил провода с чердака; работая, он чувствовал на себе напряженное внимание животных, словно они догадывались, что им осталось жить всего двадцать четыре часа. Он покраснел от сознания вины, чего, как ни странно, я случилось с ним, когда он планировал гибель сотруднике Института, возможно, потому, что животные были невинными тварями, а этого нельзя было сказать о людях. К четырем часам утра Штефан закончил подготовку взрыва в подвале и свою работу в бюро на третьем этаже. Перед уходом он зашел в главную лабораторию на первом этаже и с минуту созерцал Ворота. Самое главное. Ворота. Множество шкал, манометров и экранов светились мягким оранжевым, желтым и зеленым светом, так как электропитание никогда не отключалось от узла управления. Сами цилиндрические Ворота, длиной в три с половиной и диаметром в два с половиной метра, еле виднелись в полумраке, лишь освещенные приборы бросали неясные блики на их внешнюю полированную стальную облицовку. Он пользовался Воротами множество раз, но все еще испытывал перед ними страх; не столько потому, что они олицетворяли выдающееся научное открытие, сколько потому, что их потенциальные возможности нанести вред были безграничными. В руках опасных людей это были настоящие Врата Ада. Поблагодарив Виктора за пирог и объявив, что он съел все до крошки - на самом деле он большую часть скормил животным, - Штефан вернулся к себе домой. Вторую ночь подряд бушевала буря. Северо-восточный ветер нес с собой дождь. Вода вырывалась из водосточных труб и, пенясь, исчезала в стоках, водопадами обрушивалась с крыш, образовывала озера на улицах и переполняла канавы, и оттого, что город лежал почти в полной тьме, потоки и лужи казались маслянисто-тяжелыми, как нефть. На улицах встречались редкие военные патрули; в своих черных блестящих плащах они казались загадочными существами, которые сошли со страниц старого готического романа Брэма Стокера. Штефан проехал напрямик домой, не объезжая известные ему контрольно-пропускные пункты. Документы у него были в порядке, он совсем недавно получил новое разрешение на передвижение во время комендантского часа, к тому же с ним не было нелегально добытой взрывчатки. Дома он поставил будильник у кровати и мгновенно заснул. Он действительно нуждался в отдыхе, так как днем ему предстояли две трудные поездки и стрельба, много стрельбы. А без ясной головы легко самому получить пулю. Ему приснилась Лора, и он счел это добрым предзнаменованием. Глава вторая Неугасающее пламя 1 Судьба Лоры Шейн с двенадцати до семнадцати лет была подобна судьбе перекати-поля под ветром калифорнийской пустыни: то оно задержится на короткий отдых в минуты затишья, то снова помчится, когда буря сорвет его с места. У нее не было родственников, и она не могла жить у лучших друзей отца Тома и Коры Ланс. Тому было шестьдесят два, а Коре пятьдесят семь, хотя они жили вместе уже тридцать пять лет, у них не было детей, и они не решались взять на себя ответственность за воспитание молодой девушки. Лора их понимала и не сердилась. В тот августовский день, когда она покидала дом Лан-сов в сопровождении сотрудницы Общества попечения о детях округа Оранж, она расцеловала Кору и Тома и объявила, что все будет в порядке. Она весело махала Коре и Тому из машины в надежде, что для них ее отъезд будет "абсолюцией". "Абсолюция" - это слово недавно пополнило ее словарь. Абсолюция - это освобождение от ответственности, это прощение грехов, это освобождение от обязательств. Она хотела получить абсолюцию от обязательства пробивать себе дорогу в этом мире без помощи любящего отца, абсолюцию от обязанности жить дальше во имя его памяти. * * * Из дома Лансов ее привезли в детский приют Макилрой, который оказался старым хаотичным особняком в двадцать семь комнат, построенным сельскохозяйственным магнатом в дни процветания этой отрасли в округе Оранж. Позже здесь устроили общежитие для взятых под опеку детей, где они временно находились до отправки в приемную семью. Это учреждение мало походило на те, что описывают в книгах. Начать с того, что здесь не было добрых монахинь в длинных черных одеждах. И потом здесь был Вилли Шинер. Лора впервые заметила его вскоре после приезда в приют, когда социальный работник миссис Боумен повела ее в комнату, где ей предстояло жить с сестрами-близнецами Аккерсон и девочкой по имени Тамми. Шинер подметал кафельный пол коридора. Это был крепкий жилистый мужчина лет тридцати, с бледным веснушчатым лицом, зелеными глазами и ярко-рыжей, как медь, шевелюрой. Работая, он улыбался и насвистывал. - Как поживаете, миссис Боумен? - Прекрасно, Вилли, прекрасно. - Миссис Боумен явно симпатизировала Шинеру. - Это Лора Шейц, нашла новая воспитанница. Лора, это мистер Шинер. От взгляда Шинера у Лоры пошли мурашки по коже. Когда он наконец заговорил, то произнес охрипшим голосом и запинаясь: - Кхе-кхе... Добро пожаловать в наш приют. Следуя да миссис Боумен, Лора оглянулась назад на Шинера. Без свидетелей Шинер положил руку на ширинку и демонстративно почесался. Лора больше не оглядывалась. Позже, когда она раскладывала свои жалкие пожитки, стараясь придать уют своей четвертушке комнаты, она, обернувшись, вдруг увидела на пороге Шинера. Она была одна, все другие дети играли во дворе или в комнате для игр. Хищная, злобная улыбка на его лице сильно отличалась от той, какой он одарил миссис Боумен. В свете, падавшем из небольшого окна, его зеленые глаза стали грязно-серыми, будто затянутые катарактой глаза покойника. Слова застряли у Лоры в горле. Она пятилась, пока не наткнулась на стену рядом с кроватью. Шинер стоял неподвижно, опустив руки по швам, сжав кулаки. В приюте не было кондиционеров. Несмотря на распахнутые окна, в комнате стояла тропическая жара. Но Лора не ощущала духоты, пока не увидела Шинера. Теперь майка на ней взмокла от пота. За окнами раздавались смех и крики играющих детей. Они были рядом, но звуки долетали до Лоры как бы издалека. Тяжелое равномерное дыхание Шинера становилось все громче, постепенно заглушая детские голоса. Они долго стояли молча и неподвижно. Потом он резко повернулся и вышел из комнаты. Вся в поту, Лора подошла к кровати и села на край: у нее подкашивались ноги. Изношенная сетка провисла, заскрипели пружины. Постепенно сердце перестало бешено колотиться в груди, Лора оглядела свое новое мрачное жилище и ужаснулась. По четырем углам комнаты стояли узкие железные кровати, покрытые изношенными до дыр покрывалами, с бесформенными плоскими подушками в изголовье. У каждой кровати размещалась исцарапанная, с пластиковым верхом тумбочка, а на каждой тумбочке лампа с железным абажуром. Лоре принадлежали два из восьми ящиков в старом комоде. Она также могла распоряжаться половиной одного из двух стенных шкафов. Изодранные полинявшие занавески бесформенными засаленными тряпками свисали с ржавых карнизов. Весь дом дышал плесенью и запустением; сам воздух в нем пах чем-то неуловимо неприятным, а по комнатам и коридорам бродил Вилли Шинер, словно злой дух в ожидании полнолуния и кровавого шабаша с его участием. * * * В тот вечер после ужина близнецы Аккерсон закрыли дверь и пригласили Лору сесть вместе с ними в кружок на потертом коричневом ковре, чтобы поделиться секретами. Четвертая соседка по комнате - странная, тихая, как мышка, хрупкая блондинка по имени Тамми - не присоединилась к ним. Положив за спину подушку, она сидя читала в кровати и непрерывно грызла ногти. Лоре с первого взгляда понравились Тельма и Рут Аккерсон. Им недавно исполнилось двенадцать, и они были немного младше Лоры, но казались старше своего возраста. Они остались сиротами в девять лет и жили в приюте уже почти три года. Найти приемных родителей для детей их возраста было трудно, особенно для близнецов, которые не хотели расставаться. Их никак нельзя было назвать хорошенькими, и они были удивительно схожи в своей некрасивости: каштановые волосы без блеска, близорукие карие глаза, широкие лица, грубоватые черты, большие рты. И хотя им не хватало красоты, они возмещали это своим острым умом, энергией и добрым характером. Рут была в голубой пижаме с темно-зеленой отделкой на рукавах и воротнике и в голубых домашних туфлях, а волосы собраны в лошадиный хвост. Тельма была одета в ярко-красную пижаму и пушистые желтые тапочки, на каждой туфле по две пуговицы, как два глаза, а волосы распущены по плечам. С наступлением вечера невыносимая дневная жара спала. До океана было всего десять миль, и легкий бриз приносил прохладу для ночного отдыха. Его слабое свежее дуновение Шевелило старые занавески и проникало в комнату. - Летом здесь скучно, - объявила Рут, когда они уселись в кружок на полу. - Нам запрещено уходить с участка, а он маленький. И еще летом все наши благодетели заняты своим собственным отдыхом, ездят на пляж купаться и не вспоминают о нас. - Вот Рождество - это другое дело, - сказала Тельма. - Весь ноябрь и декабрь - это просто чудо, - сказала Рут. - Верно, - подтвердила Тельма. - Праздники - хорошее время, благодетели вспоминают, что у них всего навалом, а мы, бедные, нищие, бездомные сиротки, носим пальто на рыбьем меху, туфли на картонной подошве и питаемся вчерашней кашей. Вот тогда они присылают кучу всяких вкусных вещей, водят в магазины за покупками и в кино, правда, всегда на дрянные фильмы. - Не такие уж и дрянные, - поправила Рут. - Знаешь, такие фильмы, где никто никогда не напивается. Ну а чтобы там какие-нибудь чувства, так это ни-ни. И чтобы какой-нибудь тип лапал девушку, это тоже исключено. Семейные фильмы. Да от них сдохнешь. - Не обращай внимания на мою сестру, - посоветовала Рут. - Она воображает, что находится в периоде полового созревания. - Так оно и есть! Меня душит желание! - Тельма худенькой рукой схватилась за горло, показывая, как оно ее душит. Рут продолжала: - Отсутствие родительского надзора тяжело сказалось на ней. Она до сих пор не свыклась со своим положением сироты. - Не обращай внимания на мою сестру, - посоветовала на этот раз Тельма. - Она решила пропустить период половой зрелости и прямо из девочки превратиться в старуху. Лора спросила: - А кто такой Вилли Шинер? Близнецы Аккерсон обменялись понимающими взглядами и хором без промедления дали ему характеристику. - У него не все дома, - сказала Рут, а Тельма добавила: - Это подонок. - Его надо лечить, - сказала Рут, а Тельма добавила: - Его надо пару раз хорошенько огреть по голове палкой и еще добавить, а потом навсегда запереть в психушку, Лора поведала им о посещении Шинера. - И он ничего не сказал? - спросила Рут. - Странно. Обычно он говорит: "Какая ты хорошенькая маленькая девочка" или... - Или угощает конфетами. - Тельма скорчила гримасу. - Представляешь себе? Конфеты! У него нет ни капли воображения! Можно подумать, что этот гад учится на брошюрках, которые раздает детям полиция, чтобы предупредить об извращенцах. - Нет, конфет не предлагал. - Лора вздрогнула, вспомнив вдруг изменившийся цвет глаз Шинера и его тяжелое равномерное дыхание. Тельма наклонилась вперед и театральным шепотом спросила: - Похоже, что Бледный Угорь проглотил язык, так зажегся, что позабыл свой репертуар. Может, у него к тебе особая страсть? - Бледный Угорь? - Вот именно, - подтвердила Рут. - А для краткости просто Угорь. - Это прозвище ему подходит, он такой бледный и скользкий, - сказала Тельма. - Могу поклясться, у него к тебе особая страсть. Знаешь, девочка, ты просто обалденная. - Ты ошибаешься, - сказала Лора. - Не прикидывайся, - отрезала Рут. - Посмотри, какие у тебя волосы, а глазищи... Лора покраснела и хотела было запротестовать, но вмешалась Тельма: - Послушай, Шейн, блестящий дуэт сестер Аккерсон в составе Рут и Тельмы не страдает ложной скромностью, но и не терпит хвастовства. Мы режем правду в лицо. Мы знаем свои достоинства и гордимся ими. Мы знаем, что нам не выиграть титул "Мисс Америка", но мы умные, и даже очень, мы этого не отрицаем. А ты потрясающая, и нечего притворяться. - Моя сестра иногда слишком прямолинейна и чересчур красочна в своих выражениях, - извинилась Рут. - А моя сестра, - продолжала Тельма, - пробуется на роль Мелани в "Унесенных ветром". - Она заговорила с преувеличенным южным акцентом и наигранным сочувствием. - Скарлетт у нас добрая. Говорю вам, Скарлетт очень хорошая. Ретт в душе тоже хороший человек, и солдаты-янки тоже хорошие, даже те, что разграбили Тару, сожгли урожай на полях и сшили сапоги из кожи наших младенцев. Лора не могла удержаться от смеха. - Так что брось прикидываться скромницей, Шейн! Ты потрясающая, и все тут. - Ладно, ладно. Я знаю, что я... хорошенькая. - Шутишь. Бледный Угорь свихнулся, когда тебя увидел. - Верно, - поддержала Рут, - ты его просто ошарашила. Он даже позабыл о конфетах. - Подумаешь, конфеты! - подхватила Тельма. - Пакетики леденцов, шоколадки! - Ты, Лора, будь поосторожней, - предупредила Рут. - Он больной человек... - Он ублюдок! - крикнула Тельма. - Помойная крыса! - Он не такой уж плохой, - тихо сказала Тамми из своего угла. Белокурая девочка была такой молчаливой, застенчивой и неприметной, что Лора забыла о ее присутствии. Лора увидела, что Тамми отложила в сторону книгу и сидит на постели, подтянув к груди худые коленки и обхватив их руками. Ей было десять, она была на два года младше остальных и маленькой для своего возраста. В белой ночной рубашке и носках она казалась привидением. - Он и пальцем никого не тронет, - продолжала она неуверенным, дрожащим голосом, как будто высказывать мнение о Шинере было так же опасно, как идти по проволоке без страхующей сетки внизу. - Еще как тронет, да только боится, - сказала Рут. - Он просто... - Тамми кусала губы. - Он просто... одинокий человек. - Нет, милочка, - отозвалась Тельма, - он совсем не одинокий. Он такой самовлюбленный, что ему достаточно своего общества. Тамми отвернулась. Поднялась, сунула ноги в разношенные тапочки и пробормотала: - Скоро отбой. Она взяла с тумбочки косметичку, шаркая, вышла из комнаты и, затворив дверь, направилась к умывальной в конце коридора. - Тамми берет конфеты, - пояснила Рут. Волна отвращения захлестнула Лору. - Не правда. - Нет, правда, - сказала Тельма. - И не потому, что ей хочется сладкого. Она... она запуталась. Ей нужна опора, пусть даже это Угорь. - Но почему? - настаивала Лора. Рут и Тельма вновь обменялись одним из тех взглядов, что позволял им мгновенно и без слов обсудить вопрос и принять решение. Рут сказала со вздохом: - Видишь ли, Тамми нуждается в такой опоре, потому что... потому что этому ее научил отец. Лора подскочила: - Собственный отец ? - Не все дети в приюте сироты, - ответила Тельма. - Некоторые здесь потому, что их родители совершили преступление и сидят в тюрьме. А других родные били или... подвергали насилию. Лоре почудилось, что освежающий августовский ветерок, проникавший в окна, превратился в ледяной порыв поздней осени, преодолевший неведомым образом расстояние в несколько месяцев. Лора спросила: - Но Тамми, наверное, это не нравится ? - Думаю, что нет, - сказала Рут. - Но ее... - Ее принуждают, - закончила Тельма. - Она не может выбраться. Она запуталась. Они смолкли, занятые ужасными мыслями, и наконец Лора сказала: - Как это страшно... и печально. А мы не могли бы помочь? Сказать о Шинере миссис Боумен или еще кому-нибудь из воспитателей? - Это не поможет, - ответила Тельма. - Угорь станет все отрицать, и Тамми тоже, к тому же у нас нет доказательств. - Но, если Тамми не одна тут такая, кто-то другой... Рут покачала головой. - Большинство теперь в приемных семьях, некоторых усыновили или они вернулись к родным. Двое-трое остались, но они или как Тамми, или до смерти запуганы Угрем, боятся даже рот открыть. - И кроме того, - сказала Тельма, - взрослые не желают этим заниматься. О приюте может пойти дурная слава. Им неудобно, что все это происходит у них под носом. Да и кто поверит детям? - Тельма столь точно передразнила миссис Боумен и ее лживые нотки, что Лора тотчас ее узнала. - Моя дорогая, они ужасны, эти лживые маленькие создания. Шумные, непослушные, надоедливые животные, они способны из озорства запятнать доброе имя мистера Шинера. Вот если бы их можно было держать в бессознательном состоянии, без движения, с помощью лекарств, да еще кормить с помощью внутривенных вливаний, то наша система функционировала бы более эффективно. Да и для них это было бы лучше, дорогая. - Угря оправдают, - сказала Рут, - он вернется на работу и уж найдет способ нам отомстить. Так уже случилось с другим извращенцем, который здесь работал. Мы его звали Хорек Фогель. Бедный Денни Дженкинс... - Денни донес на Хорька Фогеля, сказал Боумен, что Хорек приставал к нему и еще двум мальчикам, и Фогеля отстранили от работы. Но два других мальчика не поддержали Денни. Они боялись Хорька... и еще они страдали этой болезненной тягой к нему. Когда Боумен и Другие воспитатели допрашивали Денни... - Они засыпали его каверзными вопросами, чтобы сбить с толку, - сердито перебила Рут. - Он запутался, сам себе противоречил, и они объявили, что он все это придумал. - И Фогель вернулся на работу, - сказала Тельма. - Он сначала выждал, а потом стал издеваться над Денни, - сказала Рут. - Он его жестоко мучил, и в один прекрасный день... Денни сорвался, закричал и не мог остановиться. Доктор сделал ему укол, и его забрали. Они сказали, что он "эмоционально неустойчивый". - Рут готова была расплакаться. - Мы его никогда больше не видели. Тельма положила руку на плечо сестры. Лоре она сказала: - Рут любила Денни. Он был хороший мальчик. Худенький, застенчивый, скромный, куда уж ему было бороться. Вот почему надо твердо держаться с Угрем. Нельзя показывать, что ты его боишься. А если начнет приставать, кричи что есть мочи. А главное, бей его между ног. Тамми вернулась из умывальной. Не взглянув в их сторону, она сбросила тапочки и забралась под одеяло. И хотя мысль о том, что Тамми поддается Шинеру, вызывала у Лоры омерзение, она скорее сочувственно, чем с отвращением смотрела на девочку. Слабое, одинокое, загнанное существо на провисшей узкой кровати. Что может быть жалостливей этого зрелища? Ночью Лоре приснился Шинер. У него была его собственная человеческая голова, но тело была рядом белого угря, и, где бы Лора ни пыталась скрыться, Шинер, извиваясь, скользил за ней, подползая под запертые двери, обходя препятствия. 2 Штефан вернулся из главной лаборатории к себе в комнату на третьем этаже; его тошнило от увиденного. Он сел за стол и закрыл лицо руками, его трясло от злости, отвращения и страха. Этот рыжий ублюдок Вилли Шинер мог когда угодно изнасиловать Лору, избить ее до полусмерти, превратить в неизлечимую калеку. И это не предположение, это станет реальностью, если Штефан не предпримет необходимых мер. Он уже представлял себе последствия: Лора с синяками на лице, распухшими изуродованными губами. Самым ужасным были ее глаза, равнодушные, почти мертвые, глаза ребенка, который никогда больше не узнает радости и надежды. Холодный дождь барабанил по окнам комнаты, и этот громкий звук эхом отдавался у него в груди, будто страшные вещи, свидетелем которых он был, опустошили его до дна, оставив одну оболочку. Он спас Лору от наркомана в магазине отца, и вот на ее пути встал еще один - педофил. Опыты в Институте научили его, что изменить будущее не всегда просто. Судьба противилась нарушению установленной схемы. Возможно, Штефан не мог предотвратить насилие и разрушение Лориной психики; возможно, это было запланированной частью ее жизни и должно рано или поздно случиться. Возможно, он не способен спасти ее от Вилли Шинера, а если он остановит Шинера, в жизни Лоры может появиться еще один насильник. Но не следует отступать. Он вспомнил полумертвые тусклые глаза... 3 Семьдесят шесть детей жили в приюте Макилрой, все не старше двенадцати лет; как только им исполнялось тринадцать, их переводили в приют Касвелл-Холл в Анахейме. В отделанной дубом столовой можно было разместить только сорок человек, и детей кормили в две смены. Лора ела во вторую смену, вместе с сестрами Аккерсон. Стоя в кафетерии в очереди между Тельмой и Рут в первое утро своего пребывания в приюте, Лора увидела, что Вилли Шинер является одним из четырех раздатчиков пищи. Лора двигалась вперед вместе с очередью, и Угорь не спускал с нее глаз, не обращая внимания на тех, кого он обслуживал. - Не вздумай показать ему, что боишься, - шепнула Тельма. Лора попыталась твердо выдержать вызывающий взгляд Шинера, но первой опустила глаза. Когда она дошла до него, он сказал: "Доброе утро, Лора" - и положил ей на поднос сладкую булочку, которую приберег для нее. Булочка была раза в два больше других и щедро украшена цукатами и глазурью. * * * Во вторник, на третий день пребывания Лоры в приюте, ей пришлось выдержать разговор с миссис Боумен в ее кабинете на первом этаже на тему "Как ты тут привыкаешь". Этта Боумен была толстой женщиной, носившей уродливые цветастые платья. Она уснащала свою речь штампами и прописными истинами с той самой лживой интонацией, которую идеально передразнивала Тельма, она задавала множество вопросов, не ожидая на них правдивых ответов. Лора врала, что ей нравится в приюте, и миссис Боумен была в восторге. Возвращаясь к себе в комнату на третьем этаже, Лора встретила на лестнице Угря. Он протирал тряпкой дубовые перила. Новая бутылка полироля для мебели стояла на ступеньке рядом. Лора застыла на месте, и сердце заколотилось у нее в груди: она догадалась, что он ее подстерегает. Он знал, что ее вызывали к миссис Боумен, и рассчитал, каким путем она будет возвращаться к себе в комнату. Они были одни. Каждую секунду мог появиться кто-нибудь из детей или воспитателей, но пока они были одни. Она хотела было повернуть обратив и подняться по другой лестнице, но вспомнила совет Тельмы не уступать Угрю и ее слова, что такие, как он, находят себе добычу среди слабаков. Она приказала себе молча пройти мимо, но ноги словно приросли к ступеням, и она не могла двинуться с места. При виде Лоры Угорь заулыбался. Это была кошмарная улыбка: кожа у него на лице была бледной, губы бесцветными, а желтые кривые зубы усеяны черными пятнами, словно кожа спелого банана. Лицо под непокорной медной шевелюрой напоминало маску клоуна, но не того, которого видишь в цирке, а того, что пугает людей в ночь Хэллоуина[1] и прячет в кармане не хлопушку, а велосипедную цепь. - А ты, Лора, прехорошенькая девочка. Она хотела послать его к черту, но не могла вымолвить ни слова. - Я хочу стать твоим другом, - продолжал он. Собрав последние силы, Лора двинулась вверх по лестнице. Он заулыбался еще шире, видимо считая, что она принимает его дружбу. Сунул руку в карман брюк цвета хаки и извлек оттуда две шоколадки. Лора вспомнила, как Тельма комически описывала глупые и недалекие уловки Угря, и вдруг перестала его бояться. Со своими жалкими шоколадками и плотоядной улыбкой Шинер был карикатурной фигурой, пародией на зло, и она готова была рассмеяться ему в лицо, если бы не мысль о том, что он сделал с Тамми и другими девочками. Она запретила себе смеяться и быстро прошла мимо Угря, презирая его за глупое поведение и нелепую наружность. Кoгдa он понял, что она отвергает и конфеты, и дружбу, он попытался остановить ее, положив руку на плечо. Лора в гневе ее сбросила. - Не смей ко мне прикасаться, псих! Она поспешила вверх по лестнице, с трудом сдерживаясь, чтобы не побежать. Если она побежит, он поймет, что она все еще его боится. Главное, не проявить никакой слабости, иначе он не оставит ее в покос. Всего две ступеньки отделяли ее от следующей площадки, и она тешила себя надеждой, что одержала победу, что он поражен ее твердостью, как вдруг она услыхала за спиной звук расстегиваемой на ширинке "молнии". Он сказал громким шепотом: - Ты только посмотри на это, Лора. Посмотри, что у меня есть. - В его голосе зазвучали злобные безумные нотки. - Посмотри, что у меня в руке, Лора. Она не оглянулась. Она миновала площадку и пошла вверх по лестнице, твердя себе: "Не смей бежать, не смей, что я тебе говорю". С нижней площадки раздался голос Угря: - Посмотри, Лора, какая у меня большая шоколадка. Такую не купишь. На третьем этаже Лора бегом бросилась в умывальную и долго скребла руки. Ей казалось, она запачкалась, когда сбрасывала с плеча ладонь Шинера. Вечером, когда Лора и двойняшки Аккерсон уселись на пол в соответствии с ритуалом, Тельма чуть не умерла со смеху, услышав рассказ Лоры о том, как Угорь приглашал ее полюбоваться его "большой шоколадкой". Она сказала: - Где еще такого найдешь? Это уникум. И откуда, интересно, он берет свои монологи? Может, "Даблдей" издало "Справочник классических приемов для извращенцев"? - Все дело в том, - озабоченно сказала Рут, - что он не отказался от своих планов, хотя Лора ему не поддается. Не думаю, что он от нее скоро отвяжется, как от других девочек, с которыми у него трудности. Ночью Лора почти не спала. Она думала о своем личном хранителе и о том, когда же он появится, чтобы расправиться с Вилли Шинером. Ей почему-то казалось, что в этот раз она не может на него рассчитывать. * * * Август был на исходе, и все последние десять дней Угорь неотступно следовал за Лорой, как Луна следует за Землей. Стоило ей и сестрам Аккерсон направиться в комнату для игр, чтобы сыграть в карты или лото, как там немедленно появлялся Шинер и принимался мыть окна, полировать мебель или чинить карниз для занавесок, но при этом он не спускал глаз с Лоры. Если девочки уединялись в отдаленном углу спортивной площадки за домом, чтобы поболтать или сыграть в какую-нибудь свою игру, Шинер вскоре появлялся во дворе, чтобы подстричь кусты или подсыпать под них удобрения. Хотя третий этаж был предназначен только для девочек, мужской персонал имел право входить туда в рабочие дни для уборки или ремонта с десяти утра до четырех часов дня, и в эти часы Лора не чувствовала себя в безопасности даже в своей комнате. Но хуже настойчивости Угря была та пугающая быстрота, с какой росла его темная страсть к Лоре, болезненная тяга, которую выдавали напряженность его взгляда и кислый запах пота, распространявшийся вокруг, стоило ему оказаться в одной комнате с Лорой. Лора, Рут и Тельма убеждали себя, что каждый день бездействия Угря уменьшает угрозу с его стороны, что его нерешительность говорит о том, что Лора для него неподходящая жертва. В глубине души они понимали, что принимают желаемое за действительное, но не осознавали всей опасности, пока однажды в субботу в конце августа они, вернувшись к себе в комнату, не застали Тамми, которая в припадке извращенной ревности уничтожала Лорину библиотечку. Пятьдесят книг в мягких обложках, любимых книг, которые она забрала с собой из квартиры над бакалейной лавкой, хранились у Лоры под кроватью. Тамми вытащила их на середину комнаты и в припадке ярости изорвала на части более половины. Лора в растерянности остановилась, но Рут и Тельма оттащили девочку от кучи книг. Это было для Лоры настоящим ударом: и потому, что это были ее любимые книги, и потому, что их купил отец, а значит, это была ниточка, связывавшая ее с ним; но больше всего потому, что это была ее единственная собственность. Принадлежавшие ей вещи были немногочисленны и убоги, но она внезапно поняла, что они служили ей защитой против жестокости окружающего мира. Тамми потеряла всякий интерес к книгам, как только перед ней возник настоящий предмет ее ненависти. - Ненавижу тебя, ненавижу! - Впервые за время их знакомства Лора видела ее в таком состоянии: бледное худое лицо Тамми покраснело, исказилось от злости. Несмотря на темные круги под глазами, она больше не казалась слабой или несчастной; наоборот, она была само неистовство и ярость. - Ненавижу тебя, Лора, ненавижу! - Тамми, милая, - Тельма пыталась удержать девочку, - ведь Лора не сделала тебе ничего плохого. Тяжело дыша, но уже не вырываясь из рук двойняшек, Тамми крикнула Лоре: - Он только о тебе и говорит, он больше не обращает на меня внимания, только о тебе одной, ненавижу! И что тебя сюда принесло! Ненавижу! Никто не спрашивал, о ком идет речь. Всем было ясно: об Угре. - Я ему не нужна, я никому больше не нужна, я ему нужна только для того, чтобы добраться до тебя. Все Лора, Лора, Лора. Он хочет, чтобы я заманила тебя в укромное местечко, чтобы его не побеспокоили, но я на это ни за что не пойду! Если он своего добьется, мне конец. - Ее лицо побагровело от бешенства. Но ужаснее всего было то глубокое отчаяние, которое скрывалось за ее яростью. Лора выскочила из комнаты и по длинному коридору побежала в уборную. Задыхаясь от отвращения и страха, она упала на колени на разбитые пожелтевшие изразцы перед одним из унитазов, и ее вырвало. Почувствовав облегчение, она долго полоскала рот над раковиной, брызгала в лицо холодной водой. Когда она наконец подняла голову и посмотрела на себя в зеркало, слезы хлынули у нее из глаз. Она плакала не потому, что была одинока и напугана. Она плакала о Тамми. Как же отвратительно жесток этот мир, если десятилетняя девочка дошла до такого падения; если единственным выражением сочувствия взрослых были слова безумца, который ее совратил; если ее единственным богатством было худенькое недоразвитое тело ребенка. Лора понимала, что положение Тамми куда серьезнее, чем ее собственное. Даже лишившись книг, Лора сохранила светлые воспоминания о любящем, добром, нежном отце, чего не было у Тамми. Даже если отнять у нее немногие принадлежащие ей предметы, Лора все равно сохранит ясность ума, а психика Тамми уже изуродована, и, наверное, навсегда. 4 Шинер жил в бунгало на тихой улочке в Санта-Ана. Это был один из пригородов, застроенных после второй мировой войны, состоящий из небольших аккуратных домиков, украшенных интересными архитектурными деталями. К лету 1967 года фикусовые деревья сильно разрослись и укрывали своими широкими ветвями стоявшие под ними коттеджи; дом Шинера затеняли еще и разросшиеся кусты азалий и миртов и цветущие красными цветами кусты гибискуса. Близилась полночь, когда Штефан открыл с помощью пластмассовой отмычки замок задней двери и вошел в дом. Осматривая бунгало, он не таясь зажигал свет и не заботился о том, чтобы задернуть занавески. Кухня сияла ослепительной чистотой. На покрытых голубым пластиком прилавках не было ни соринки. Хромированные части кухонных приборов и оборудования. Краны над раковиной и металлические ножки кухонной мебели блестели ярким блеском, не замутненным ни единым отпечатком пальцев. Штефан рассеянно открыл холодильник, не зная, что он ожидает там найти. Разве что доказательства безумия Вилли Шинера, а может быть, одну из жертв его извращенных наклонностей, умерщвленную и замороженную в память прошлых страстей? Ничего подобного там не оказалось. Однако внутренность холодильника вновь подтвердила феноменальную аккуратность Шинера: все продукты хранились в одноцветных пластмассовых коробках. Единственное, что обращало на себя внимание, так это обилие сладостей и в холодильнике, ив шкафах: мороженое, печенье, торты, конфеты, пироги, сдобные булочки и даже крекеры для животных. В шкафах хранились также и многие новинки: новые сорта спагетти и банки овощного супа с лапшой в виде знаменитых героев мультиков. Невольно приходило в голову, что продукты закупал ребенок с деньгами, но без надзора взрослых. Штефан двинулся в глубь дома. 5 Столкновение по поводу разорванных книг лишило Тамми последних остатков мужества. Она больше не упоминала Шинера и внешне не проявляла никакой враждебности к Лоре. С каждым днем она все глубже уходила в себя, отводила глаза, все ниже опускала голову, ее голос звучал все тише. Лора не знала, какое из двух зол хуже: подвергаться постоянной угрозе со стороны Бледного Угря или наблюдать, как на глазах тает и без того уже прозрачная Тамми, которая все меньше реагирует на окружающий мир. Но тридцать первого августа, в четверг, эти две тяжелые ноши упали с ее плеч: она узнала, что с завтрашнего дня будет жить в приемной семье в Коста-Меса. Лоре было жаль расставаться с сестрами Аккерсон. Она знала их совсем недолго. Но ничто так быстро и прочно не укрепляет узы дружбы, как общая опасность. В этот вечер, когда они уселись в кружок, Тельма сказала: - Послушай, Шейн, если вдруг попадешь в хорошую семью, к добрым людям, то сиди смирно и наслаждайся жизнью. Если это приличные люди, забудь о нас, заведи новых друзей, живи своей жизнью. Но знаменитые сестры Аккерсон - это значит мы двое - уже прошли через это чистилище, через целые три приемные семьи, так что, если попадешь в паршивое место, не вздумай там оставаться. Рут посоветовала: - Побольше реви и рассказывай всем и каждому, какая ты несчастная. Не можешь плакать, так хоть притворяйся. - Дуйся, - советовала Тельма. - Будь растяпой. Будешь мыть посуду, разбей пару тарелок. Досаждай всем и каждому. Лора удивилась: - И вы шли на это, чтобы вернуться сюда, в приют? - И не только на это, - добавила Рут. - А вам не было стыдно, когда вы били чужую посуду? - У Рут это плохо получалось, - сказала Тельма. - Другое дело я, во мне сидит чертенок, а в нее переселилась душа тихой монашенки из четырнадцатого века, вот только мы еще пока не узнали ее имя. * * * Прошел всего один день, а Лора уже поняла, что не хочет оставаться в семье Тигель, но решила немного потерпеть, потому что сначала ей казалось, что здесь лучше, чем в приюте. Флора Тигель имела весьма смутное представление о реальной жизни и интересовалась одними кроссвордами. Она проводила все дни до позднего вечера за столом в своей желтой кухне, закутавшись в теплую кофту независимо от погоды, и разгадывала один за другим кроссворды с удивительным упорством, граничившим с идиотизмом. Обычно она обращалась к Лоре только для того, чтобы дать ей указания по дому или заручиться помощью в разгадке особо трудного слова. Миссис Тигель могла спросить, когда Лора мыла посуду: - Семейство кошачьих, слово из семи букв. Лора всегда отвечала одно и то же: "Не знаю". - Не знаю, не знаю, ничего ты не знаешь, - издевалась миссис Тигель. - Можно подумать, девочка, что ты вообще ничего не знаешь. Чему вас только учат в школе? Разве ты не интересуешься языком, словами? Слова для Лоры таили особые чары. Для нее слова были сама красота, каждое словно магический порошок или волшебное зелье, которые можно смешать в одной чаше и получить колдовской напиток. А для Флоры Тигель слова были игральными фишками для заполнения квадратов головоломки, вызывающими раздражение неуловимыми сочетаниями букв. Муж Флоры, Майк, коренастый, с лицом младенца, работал шофером на грузовике. Он проводил вечера в кресле за чтением газеты "Нэшнл энквайрер", впитывая из сомнительных статей бесполезные сведения о внеземных контактах и поклоняющихся дьяволу кинозвездах. Его любовь к такого рода "экзотическим фактам", как он их называл, можно было бы считать безвредной, если бы он был столь же поглощен ими, как его жена кроссвордами; но он часто делился новостями с Лорой и читал вслух наиболее выдающиеся статьи во время ее работы по дому или в те редкие моменты, когда ей удавалось заняться школьными уроками. Статьи казались ей глупыми, нелогичными, бессмысленными, но она не смела заикнуться об этом. Майк не обижался, когда она говорила ему, что его газеты - это макулатура. Он снисходительно смотрел на нее и назидательно, терпеливо - что выводило Лору из себя, - как переучившийся невежественный всезнайка, объяснял ей, как устроен мир. Утомительно долго. С повторами. - Лора, тебе надо учиться. Большие шишки там, в Вашингтоне, все знают об инопланетянах и загадках Атлантиды. Но как бы ни различались Флора и Майк, в одном они сходились: приемыша берут в дом, чтобы заполучить бесплатную домработницу. В обязанности Лоры входили уборка, стирка, глажка и готовка пищи. Их единственный ребенок Хэйзел была на два года старше Лоры и избалована до предела. Хэйзел никогда не готовила, не мыла посуду, не стирала белье и не убирала дом. И хотя ей было только четырнадцать, ногти на ее руках и ногах были идеально накрашены. Если попробовать вычесть из четырнадцати лет число дней, - потраченных ею на прихорашивание перед зеркалом, то ей было бы всего пять лет. - В день стирки, - пояснила она Лоре в первый день ее пребывания в доме, - ты должна в первую очередь отгладить мои платья. И не забудь их развесить в шкафу по цветам. "Да я читала эту книгу и видела фильм, - подумала Лора. - Господи, мне досталась главная роль в "Золушке"!" - Я буду знаменитой кинозвездой или манекенщицей, - продолжала Хэйзел. - Мое лицо, руки и тело - это мое будущее. Я обязана о них заботиться. Когда в субботу, шестнадцатого сентября, в соответствии с установленным порядком Лору навестила социальный работник миссис Инс, тощая до безобразия женщина с заостренным лицом гончей, Лора хотела попроситься обратно в приют. Угроза, которую представлял Вилли Шинер, побледнела перед лицом каждодневного существования в семье Тигель. Миссис Инс пришла точно в назначенный час и застала Флору Тигель за мытьем посуды, чем она занималась впервые за две недели. Лора сидела за кухонным столом и разгадывала кроссворд, который ей сунули в руки, когда раздался звонок. Личная беседа, для которой отводилась часть визита, состоялась в комнате Лоры, однако миссис Инс отказалась поверить, что на Лору взвалили столько работы. - Но, милочка, мистер и миссис Тигель образцовые приемные родители. Глядя на тебя, не подумаешь, что тебя замучили работой. Ты даже Поправилась. - Я не говорю, что меня морят голодом, - сказала Лора. - Но у меня не остается времени на приготовление уроков. Вечером я прямо падаю с ног... - Кроме того, - прервала ее миссис Инс, - приемные родители обязаны не только содержать детей, но и воспитывать их, а значит, учить их хорошим манерам и поведению, формировать их моральные устои и учить честно трудиться. Миссис Инс была безнадежна. Лора вспомнила, как избавиться от неугодных приемных родителей по плану сестер Аккерсон. Она стала кое-как убирать дом. После мытья на посуде оставались пятна и подтеки. Она заглаживала на платьях Хэйзел лишние складки. Гибель большей части ее библиотечки научила Лору глубоко уважать чужое имущество, и она не могла заставить себя разбить тарелку или испортить что-нибудь из вещей Тигелей, но эту часть плана сестер Аккерсон она заменила проявлением презрения и неуважения. Так, Флора, разгадывая кроссворд, попросила дать ей слово из шести букв, означающее "тупица", и Лора предложила: "Тигель". А когда Майк начал рассказывать историю о летающих тарелках, вычитанную в газете, она перебила его, чтобы поведать о людях-мутантах, тайно живущих в подвале в местном супермаркете. Хэйзел Лора посоветовала начать карьеру в кино дублером Эрнста Боргнайна: - Ты его точная копия, Хэйзел. Они обязательно возьмут тебя на работу. Расплата за насмешки не заставила себя долго ждать. Майку не понадобилась палка, ее заменили его мозолистые тяжелые ладони. Он что есть мочи лупил ее по попке, но Лора закусила губу и не позволила себе расплакаться. Флора, которая в дверях кухни наблюдала за экзекуцией, посоветовала: - Довольно, Майк. Как бы не осталось следов. Но Майк остановился только тогда, когда жена схватила его за руку. В эту ночь Лора не спала. Впервые она использовала столь любимые ею слова, всю силу языка, чтобы добиться намеченной цели, и реакция Тигелей показала, что Лора неплохо умеет распоряжаться своим богатством. Еще более волнующей была зародившаяся и еще целиком не осознанная мысль, что у нее есть талант не только защищаться с помощью слов, но и зарабатывать с их помощью на жизнь, например как автор книг, которые она так обожала читать. С отцом она часто говорила о своей мечте стать доктором, балериной, ветеринаром, но ни одна из этих профессий не затронула так глубоко ее душу, как мечта стать писательницей. На следующее утро, когда она спустилась вниз и застала всю семью Тигель за завтраком, она сказала: - Послушай, Майк, я только что обнаружила разумное существо с Марса, которое поселилось у нас в туалетном бачке. - Это еще что такое? - поинтересовался Майк. Лора улыбнулась и ответила: - Это "экзотические факты". Через два дня Лору отослали обратно в приют. 6 Гостиная Вилли Шинера была самой заурядной. Штефан опять не мог объяснить, что он тут предполагал обнаружить. Наверное, признаки безумия, но никак не этот чистый, аккуратный дом. Одна из спален была не меблирована, а вот другая явно свидетельствовала о чем-то необычном. Единственной постелью служил лежавший на полу узкий матрац. Наволочки и простыни с яркими рисунками, изображавшими забавных кроликов из мультфильмов, определенно предназначались для детской. По своим размерам ночной столик и комод тоже были рассчитаны на ребенка и украшены по бокам и на ящиках картинками жирафов, кроликов и белок. Кроме того, на полке стояли книги из "Золотой библиотеки для малышей", а также книжки-картинки, мягкие игрушки и другие игры для шести-семилетних. Сначала Штефан подумал, что комната предназначается для соседских детей, что Шинер настолько спятил, что ищет жертву поблизости, хотя опасность здесь для него была особенно велика. Но в доме не было другой кровати, а в стенном шкафу и комоде размещалась мужская одежда. На стенах висело с десяток фотографий в рамках с изображением одного и того же рыжеволосого мальчика, на некоторых он был еще совсем малышом, на других лет шести-семи, но всюду, вне всякого сомнения, это был Вилли Шинер в детстве. Понемногу до Штефана дошло, что вся эта обстановка предназначена для самого Вилли Шинера. Здесь жил психически больной человек. Ночью Шинер совершал удивительное путешествие в прошлое и укрывался в стране своего детства, обретая столь необходимый ему покой. Стоя посередине странной комнаты, Штефан испытывал одновременно печаль и отвращение. Было ясно, что Шинер преследовал детей не столько для сексуального удовлетворения, сколько для того, чтобы впитать их юность, стать вновь молодым, как они; что, предаваясь пороку со всей его грязью и мерзостью, он пытался обрести потерянную невинность детства. Он был в равной степени жалким и презренным, неспособным справиться с грузом взрослой жизни и не менее опасным в своей неполноценности. Штефан невольно содрогнулся. 7 Ее кровать в комнате двойняшек Аккерсон теперь занимала другая девочка, и Лору поместили в маленькую комнату с двумя кроватями на третьем этаже возле лестницы. Ее соседкой была девятилетняя Элоиз Фишер, с косичками, веснушками, очень серьезная для своего возраста. - Когда я вырасту, я стану бухгалтером, - объявила она Лоре. - Мне нравятся цифры. Складываешь их и всякий раз получаешь один и тот же результат. Цифры дело надежное, не то что люди. Родители Элоиз торговали наркотиками и получили срок, а она жила в приюте, пока суд не решит, кому из родственников поручить опеку. Как только Лора распаковала веши, она поспешила в комнату близнецов V ворвалась к ним с радостным криком: - Я свободна, свободна! Тамми и новая девочка равнодушно посмотрели на нее, но Рут и Тельма бросились обнимать, что походило на возвращение домой в родную семью. - Ты что, не понравилась своим приемным родителям? - спросила Рут. А Тельма добавила: - Ага, значит, ты воспользовалась планом Аккерсон. - Нет, я их всех поубивала, когда они спали. - Это надежней всего, - согласилась Тельма. Новой девочке, Ребекке Богнер, было одиннадцать. Она и сестры Аккерсон явно не симпатизировали друг другу. Слушая разговоры Лоры и близнецов, Ребекка без конца твердила: "Странные какие", "Ну просто ненормальные" и "Ну совсем психи" с таким превосходством и пренебрежением, что отравляла атмосферу в комнате не хуже ядерного взрыва. На улице Лора и сестры уединились в углу спортивной площадки, чтобы без злых комментариев Ребекки поделиться новостями, что накопились за пять недель отсутствия Лоры. Стояло начало октября, и дни были еще теплыми, но около пяти заметно холодало. Они были в теплых кофтах и сидели на нижних перекладинах гимнастического лабиринта, покинутого младшими детьми, которые умывались, готовясь к ужину. Не прошло и пяти минут, как на площадке появился Вилли Шинер с электрической машинкой для стрижки кустов и принялся подравнивать миртовые кусты неподалеку, не спуская глаз с Лоры. За ужином Угорь занимал свое место в кафетерии, раздавая картонные пакеты с молоком и куски вишневого пирога. Самый большой кусок достался Лоре. * * * В понедельник Лора пошла в новую школу, где другие дети уже успели за месяц перезнакомиться. Она встречалась на некоторых уроках с Тельмой и Рут, что помогало ей привыкнуть к новой обстановке, но, как видно, постоянные изменения были характерной особенностью жизни в приюте.. Во вторник во второй половине дня, когда Лора вернулась из школы, в коридоре ее остановила миссис Боумен: - Лора, пожалуйста, зайди ко мне в кабинет. На миссис Боумен было платье с цветами по фиолетовому полю, которое резко контрастировало с розовым и желтым орнаментом обоев и гардин. Лора села на стул, обитый материей с розовым узором. Миссис Боумен не села, а стояла за столом, видимо предполагая быстро разделаться с Лорой и заняться другими делами. Миссис Боумен была суетливой и суматошной. - Элоиза Фишер покинула нас сегодня, - объявила миссис Боумен. - И кто опекун? - спросила Лора. - Она хотела жить у своей бабушки. - Именно она и назначена опекуном, - подтвердила миссис Боумен. Элоиз повезло. Надо думать, что будущий веснушчатый бухгалтер с косичками найдет другую опору в жизни, помимо бездушных цифр. - Теперь ты одна в комнате, - продолжала миссис Боумен твердым голосом, - и нигде нет свободного места, так что... - Могу я сделать предложение? Миссис Боумен нетерпеливо нахмурилась и посмотрела на часы. Лора заторопилась. - Я очень дружу с сестрами Аккерсон, а с ними живут Тамми Хинсен и Ребекка Богнер. Но Тамми и Ребекка не ладят с сестрами, и вот... - Мы хотим, чтобы разные дети научились ладить между собой. Жизнь с людьми, которые тебе симпатичны, не способствует выработке характера. Как бы там ни было, отложим это до завтра, сегодня мне некогда. Так вот, мне надо знать, могу ли я на тебя положиться и оставить одну на ночь в этой комнате? - Положиться? - изумилась Лора. - Скажи мне правду, девочка. Я могу оставить тебя одну? Лора не могла понять, что беспокоит социального работника и почему она боится оставить Лору одну на ночь. Может, она думает, что Лора забаррикадируется в комнате и полиции придется взламывать дверь и применять слезоточивый газ и наручники? Лора была одновременно растерянна и оскорблена. - Конечно, можете. Я не маленькая. Все будет в порядке. - Ладно... хорошо. Сегодня ты будешь ночевать одна, а завтра мы что-нибудь придумаем. Покинув многоцветный кабинет миссис Боумен и очутившись в сером коридоре, Лора стала подниматься по лестнице на третий этаж, и вдруг ее осенило: "А как же Бледный Угорь?" Шинер обязательно узнает, что сегодня она ночует одна. Он знал обо всем происходившем в приюте, и у него были свои ключи, он мог войти в приют даже ночью. Ее комната была рядом с лестницей, он мог прокрасться незамеченным и в одно мгновение справиться с нею. Он мог сделать с ней что угодно, обезвредить ее ударом по голове или наркотиком, запихнуть в мешок, утащить с собой, запереть в подвале, и никто не догадается, что с ней произошло. Она повернула обратно, прыгая через две ступеньки, чтобы застать миссис Боумен, но в холле на первом этаже чуть не столкнулась с Угрем. Он был вооружен шваброй и катил оснащенный выжималкой бак на колесах, распространявший хвойный запах дезинфекции. Он ухмыльнулся. Может, это была игра ее воображения, но она не сомневалась: он знает, что сегодня она ночует одна. Ей следовало пройти мимо, дальше, к миссис Боумен, и просить, чтобы ее не оставляли на ночь одну. Но она не могла обвинить Шинера, иначе бы ее ждала участь Денни Дженкинса - неверие воспитателей, погубленная жизнь, - ей нужно было найти вескую причину для перемены своего решения. Ей пришло в голову, а не наброситься ли ей на Угря, толкнуть его в бак с водой, поддать под зад, одним словом, показать, что она не такая слабая и что ему лучше с нею не связываться. Но Угорь был не из породы Тигелей. Майк, Флора и Хэйзел были узколобыми, несносными, невежественными, но сравнительно нормальными людьми. Угорь был ненормальным, и его реакция на нападение была непредсказуемой. Пока она раздумывала, он все шире улыбался, обнажая кривые желтые зубы. На его бледных щеках выступил румянец, и Лора, преодолевая тошноту, поняла, что его душит желание. Она пошла прочь, вверх по лестнице, не решаясь бежать, пока не скрылась у него из виду. Тогда она что было мочи помчалась в комнату двойняшек. - Сегодня ты будешь спать у нас, - сказала Рут. - Правда, тебе придется побыть у себя, пока не кончится вечерняя поверка, - продолжала Тельма, - а потом тихонечко спустишься сюда. Из своего угла, где она, сидя на кровати, делала домашнее задание по математике, Ребекка Богнер сказала: - У нас только четыре кровати. - Я буду спать на полу, - сказала Лора. - Это нарушение правил, - отрезала Ребекка. - Я ведь не сказала, что я против. Я только сказала, что это нарушение правил. Лора думала, что Тамми тоже будет протестовать, но девочка лежала на кровати поверх покрывала, уставившись в потолок, явно погруженная в свои собственные мысли, и не обращала на остальных никакого внимания. * * * Когда они сидели в облицованной дубом столовой за несъедобным ужином из свиных отбивных, клейкого картофельного пюре и жесткой зеленой фасоли, Тельма сказала: - Хочешь знать, почему Боумен боялась оставить тебя одну? Она боится, что ты покончишь с собой. Лора не могла поверить своим ушам. - Тут были такие случаи, - грустно подтвердила Рут. - Вот отчего они запихивают нас по двое даже в самую тесную комнатушку. Когда слишком часто остаешься одна... от этого все и происходит. Тельма сказала: - Они не разрешили нам жить вдвоем в маленькой комнате, потому что мы близнецы, для них мы как бы один человек. Они думают, стоит нас оставить на минуту одних, как мы тут же повесимся. - Какая чепуха, - сказала Лора. - Конечно, чепуха, - согласилась Тельма. - Подумаешь, повеситься. Удивительные сестры Аккерсон - это мы вдвоем - вынашивают более грандиозные планы. Например, стащить кухонный нож и сделать себе харакири, а вот если достать дисковую пилу... Разговоры велись пониженными голосами, так как по столовой прохаживались дежурные воспитатели. Когда мисс Кейст, главная воспитательница на третьем этаже, постоянно проживающая в приюте, прошла мимо их стола, Тельма прошептала: - Гестапо. Когда мисс Кейст удалилась, Рут сказала: - Миссис Боумен желает нам добра, но она здесь не на своем месте. Если бы она постаралась разузнать, какой у тебя характер, Лора, она бы не беспокоилась, что ты пойдешь на самоубийство. Ты стойкая. Тельма ковыряла вилкой несъедобное месиво. - Тамми Хинсен как-то застали в умывальной с пачкой лезвий, но она так и не решилась перерезать себе вены. Лора вдруг ощутила странность сочетания смешного и трагичного, нелепого и мрачного, пронизывающих их жизнь в приюте Макилрой. То они весело шутили друг с другом, то через секунду обсуждали, кто из девочек способен на самоубийство. Лора отметила, что подобная глубокая мысль не соответствует ее возрасту, решила записать ее в тетрадь, недавно заведенную специально для этого, как только вернется к себе в комнату. Рут наконец проглотила кусок пищи. - Через месяц после случая с Тамми Хинсен они неожиданно провели внеочередной обыск у нас в комнатах, искали опасные предметы. Они нашли у Тамми банку с бензином для зажигалок и спички. Она хотела запереться в душевой, облиться бензином и поджечь себя. - Господи. - Лора представила себе худую беловолосую девочку с землистым лицом и темными кругами под глазами и подумала, что с помощью самосожжения Тамми только хотела ускорить процесс: медленный огонь уже давно сжигал ее изнутри. - Они на два месяца отправили ее в больницу для интенсивного лечения, - сказала Рут. - А когда она вернулась, - подхватила Тельма, - все взрослые твердили, что ей стало лучше, а мы решили, что она такая, как прежде. * * * Лора встала с постели через десять минут после ночного обхода мисс Кейст. В пижаме, с подушкой и одеялом под мышкой она босиком направилась в комнату сестер. Горела только одна лампа у изголовья Рут. Рут прошептала: - Лора, ты будешь спать на моей кровати. Я уже устроилась на полу. - Давай собирай все с пола и иди обратно на кровать, - откликнулась Лора. Она в несколько раз сложила свое одеяло, расстелила этот самодельный матрац рядом с постелью Рут и устроилась на нем, подложив под голову подушку. Со своей кровати Ребекка Богнер сказала: - Вот увидите, мы нарвемся на неприятность. - Чего ты боишься? - спросила Тельма. - Что они в наказание привяжут нас к столбам во дворе, обмажут медом и оставят на съедение термитам? Тамми уже спала или притворялась спящей. Рут выключила лампу, и наступила тишина. Внезапно дверь со стуком открылась настежь, и загорелся верхний свет. Мисс Кейст в красном халате и с грозным выражением лица влетела в комнату. - Вот оно что! Интересно, что ты тут делаешь, Лора? Ребекка Богнер простонала: - Я же говорила, что мы нарвемся на неприятность. - Вы, мисс, немедленно возвращайтесь к себе в комнату. Быстрота появления мисс Кейст казалась подозрительной, и Лора взглянула на Тамми Хинсен. Беловолосая девочка больше не притворялась спящей. Опершись на локоть, она улыбалась бледной улыбкой. Она явно решила помочь Угрю в его борьбе за Лору, возможно, в надежде вернуть себе его расположение. Мисс Кейст проводила Лору обратно в ее комнату. Лора легла в кровать, и мисс Кейст с минуту смотрела на нее. - Тут жарко. Я открою окно. - Вернувшись к постели, она опять пристально посмотрела на Лору. - Может быть, ты хочешь мне что-нибудь сказать? У тебя все в порядке? Лора подумала, не рассказать ли ей об Угре. А что, если мисс Кейст устроит засаду на Угря, а он вдруг не покажется? Никогда больше Лора не посмеет сказать что-нибудь против Угря, потому что один раз она его уже напрасно обвинила, и тогда никто не станет принимать ее всерьез. Даже если Шинер изнасилует ее, это ему сойдет с рук. - Нет-нет, все в порядке, - сказала она. Мисс Кейст продолжала: - Тельма слишком самоуверенна для девочки ее возраста, она хочет казаться старше своих лет. А если ты такая глупая, чтобы снова нарушить правила ради ночной болтовни, то выбирай себе друзей понадежней. - Да, мэм, - согласилась Лора, только чтобы избавиться от мисс Кейст; как она могла, обманутая мимолетным сочувствием, подумать о том, чтобы довериться этой женщине. Мисс Кейст ушла, но Лора продолжала лежать в кровати и не думала никуда бежать. Она лежала в темноте, уверенная, что через полчаса последует еще одна проверка. Наверняка Угорь до полуночи не выползет из норы, а сейчас было всего десять, так что у нее достаточно времени между следующим посещением мисс Кейст и появлением Угря, чтобы найти для себя безопасное укрытие. Где-то в ночной дали заворчал гром. Лора села на кровати. Ее личный хранитель! Отбросив одеяло, она подбежала к окну. Никакой молнии. Отдаленный грохот стих. А может быть, она ослышалась? Она подождала еще минут десять, но все было тихо. Разочарованная, она вернулась в кровать. Вскоре после десяти тридцати скрипнула дверная ручка. Лора закрыла глаза и глубоко задышала, притворяясь спящей. Кто-то неслышно пересек комнату, остановился возле кровати. Лора дышала медленно, ровно, глубоко, но сердце что есть силы колотилось у нее в груди. Это Шинер. Она знала, что это он. Господи, как она могла забыть, что он ненормальный, что он непредсказуем, и вот теперь он здесь, раньше, чем она ожидала, а в руке у него шприц со снотворным. Он засунет ее в мешок и унесет с собой, словно безумный Санта-Клаус, ворующий детей, вместо того чтобы приносить им подарки. Тикали часы. Прохладный ветерок шевелил занавески. Наконец человек у кровати пошел обратно к двери. Дверь закрылась. Значит, все-таки это была мисс Кейст. Дрожа всем телом, Лора вскочила с кровати, надела халат. Перекинула одеяло через руку и босиком, чтобы не делать лишнего шума, выбежала из комнаты. Она не могла вернуться в комнату Аккерсон. Лора направилась к лестнице, осторожно открыла дверь и вышла на освещенную площадку. Она прислушалась, не слышно ли шагов Угря. Она спускалась с опаской, каждую секунду ожидая встретить Шинера, но благополучно добралась до первого этажа. Продрогнув от холода кафельных плит под босыми ногами, Лора спряталась в комнате для игр. Она не стала зажигать света, ей было достаточно неяркого сияния уличных фонарей, проникавшего через окна и освещавшего контуры мебели. Она прошла между столами и стульями, добралась до дивана и улеглась позади на свернутом одеяле. Она спала урывками, без конца просыпаясь от кошмаров. Ночью старый дом был полон таинственных звуков: скрип половиц наверху, бульканье в ржавых водопроводных трубах. 8 Штефан погасил все лампы и ждал в спальне с детской мебелью. В три тридцать утра он услыхал, как Шинер входит в дом. Штефан спрятался за дверью спальни. Через несколько минут Шинер вошел в спальню, зажег свет и направился к матрацу. По пути он издавал странные звуки, нечто среднее между всхлипыванием ребенка и скулежом животного, возвращающегося из враждебного мира под защиту своей норы. Штефан закрыл дверь, и Шинер резко обернулся, напуганный тем, что кто-то нарушил покой его гнезда. - Кто... кто вы такой? Что вы тут делаете? * * * Из "Шевроле", припаркованного в темноте на другой стороне улицы, Кокошка наблюдал, как Штефан покидает дом Шинера. Он подождал десять минут, вышел из машины, обошел дом, обнаружил сзади открытую дверь и осторожно ступил внутрь. Шинер, избитый, окровавленный, неподвижный, лежал на полу в детской спальне. В воздухе стоял запах мочи. "Когда-нибудь, - подумал Кокошка с мрачной уверенностью и предвкушением садиста, - я еще не так расправлюсь со Штефаном. С ним и с этой чертовой девчонкой. Главное узнать, какую роль он отводит ей в своих планах и почему он скачет через десятилетия, чтобы переделать ее жизнь. Вот тогда-то я устрою такие пытки, что ад покажется раем". Он покинул дом Шинера, На заднем дворе остановился, посмотрел на звездное небо и вернулся обратно в Институт. 9 Когда рассвело, но все обитатели приюта еще спали, Лора почувствовала, что опасность миновала; она встала со своего ложа в комнате для игр и вернулась на третий этаж. Все лежало на прежних местах. Ничто не говорило о том, что ночью здесь побывал чужой человек. Измученная, с красными от бессонницы глазами, Лора раздумывала, не преувеличила ли она наглость и дерзость Угря. Она чувствовала себя немного смущенной. Она принялась убирать постель - непреложная обязанность каждого в приюте - и застыла на месте при виде находки, обнаруженной под подушкой. Одной-единственной круглой пачки с леденцами. * * * В этот день Бледный Угорь не явился на работу. Видимо, всю ночь он готовился к похищению Лоры, и теперь ему надо было выспаться. - Разве такой человек может вообще спать? - удивлялась Рут, когда после школьных занятий они собрались в уголке спортивной площадки. - Его, наверное, совесть заедает? - Рут, милая, неужели ты думаешь, что у него есть совесть? - сказала Тельма. - У всех есть, даже у самых плохих. Такими нас создал Господь. - Шейн, - сказала Тельма, - приготовься к церемонии изгнания злых духов. Наша Рут опять стала жертвой колдовского обмана. Миссис Боумен проявила неожиданную доброту и позволила Лоре жить с сестрами Аккерсон, переселив Тамми и Ребекку в другую комнату. Четвертая кровать пока оставалась незанятой. - Это кровать для Пола Маккартни, - объявила Тельма, когда они с сестрой помогали Лоре с переездом. - Если битлы приедут сюда на гастроли, он может на ней спать. А я буду спать с ним! - Иногда, - заметила Рут, - тебя стыдно слушать. - Чего это ты? Я просто выражаю здоровую сексуальную потребность. - Тельма, ты забыла, что тебе только двенадцать! - в отчаянии воскликнула Рут. - Скоро тринадцать. Теперь всякий день жди прихода месячных. Проснемся утром, а тут столько крови, как после побоища. - Тельма, что ты говоришь! Шинер не пришел на работу и во вторник. На этой неделе у него выходными были пятница и суббота, и в субботу вечером Лора и близнецы в сильном возбуждений обсуждали вопрос, вернется ли Угорь вообще, - возможно, он попал под грузовик или заболел бери-бери. Но в воскресенье утром Шинер стоял на своем месте за раздаточным прилавком. Оба его глаза украшали два черных синяка, у него также была повязка на правом ухе, раздутая верхняя губа и длинная глубокая ссадина на левой скуле; ко всему прочему у него недоставало двух передних зубов. - Вероятно, он все-таки попал под грузовик, - шепнула Рут, когда они двигались в очереди вдоль прилавка. Другие дети тоже не оставили без внимания увечья Шинера, и некоторые посмеивались. Но они боялись, презирали его или питали к нему отвращение, поэтому никто не спросил Шинера, почему он в таком состоянии. По мере приближения к нему Лора, Рут и Тельма смолкли. С близкого расстояния он выглядел еще хуже. Страшные синяки казались совсем свежими, как и отеки; видимо, сначала глаза были почти закрыты. Разбитая губа еще кровоточила. Помимо синяков все его лицо покрывали ссадины и царапины, а обычно бледная кожа казалась серой. Со своей вьющейся медно-красной шевелюрой он являл жалкую нелепую фигуру: неумелый цирковой клоун, который свалился с маху с лестницы, не зная, как приземлиться и уберечь себя от ушибов. Он обслуживал детей, не поднимая головы и не спуская взгляда с молочных пакетов и булочек. Он напрягся, когда к нему подошла Лора, но не поднял глаз. За столом девочки уселись так, чтобы наблюдать за Угрем, о чем они и думать не могли всего час назад. Но теперь он был не страшен, а скорее загадочен. Весь день они не избегали его, а наоборот, преследовали, прикидываясь, что это случайно, и пристально его изучали. Постепенно выяснилось, что он реагирует на присутствие Лоры, но боится даже взглянуть на нее. Он смотрел на других детей, задержался в комнате для игр и тихо побеседовал о чем-то с Тамми Хинсен, но он боялся взглянуть на Лору и держался подальше от нее, как от клетки со свирепыми львами. К концу дня Рут сделала выводы: - Лора, он тебя боится. - Это точно, - подтвердила Тельма. - Может, это ты его исколошматила, Шейн? Может, ты скрываешь, что ты мастер по карате? - Ничего не понимаю. Почему он меня боится? Но она знала почему. Ее личный хранитель. Она думала, ей самой придется заниматься Шинером, но хранитель явился опять и предупредил Шинера, чтобы тот оставил ее в покое. Ей почему-то не хотелось историю об этом загадочном защитнике поведать сестрам Аккерсон. А ведь они были ее лучшими подругами. Она доверяла им. И все же интуиция ей подсказывала, что тайна ее хранителя должна оставаться тайной, что то немногое, что она о нем знала, - нечто сокровенное, и у нее нет права болтать об этом с другими людьми, превращая все в пустую сплетню. * * * В следующие две недели синяки и ссадины у Шинера поджили, он снял повязку с уха, и все увидели багровые швы, которые держали этот почти оторванный кусок человеческой плоти. Он продолжал сторониться Лоры. Обслуживая ее в столовой, он больше не приберегал для нее лучшие куски пирога или булочки и по-прежнему отводил глаза в сторону. Несколько раз, однако, она ловила издалека его злобный взгляд. Всякий раз он быстро отворачивался, но в его бешеных зеленых глазах она видела нечто худшее, чем предыдущее извращенное чувство, - на этот раз это была ярость. Он определенно винил в избиении ее. Двадцать седьмого октября, в пятницу, она узнала от миссис Боумен, что завтра едет в другую приемную семью. Мистер и миссис Доквайлер жили в Ньюпорт-Бич, впервые участвовали в этой благотворительной программе и были рады принять Лору. - Уверена, что на этот раз вы сойдетесь. - Миссис Боумен стояла за своим столом в ярко-желтом цветастом платье, которое придавало ей сходство с ярким тропическим попугаем. - Надеюсь, у Доквайлеров с тобой не повторится история, которая случилась в семье Тигель. В этот вечер Лора и близнецы старались держаться мужественно и хладнокровно, как и в прошлый раз, принимать приближающуюся разлуку. Но за этот месяц они сблизились еще больше, и Рут с Тельмой стали относиться к Лоре как к родной сестре. Тельма даже раз сказала: "Эти удивительные сестры Аккерсон, Рут, Лора и я" - и Лора впервые за три месяца после смерти отца почувствовала себя желанной, любимой и по-настоящему живой. - Как я люблю вас, девчонки, - сказала Лора. Рут ответила: - Ах, Лора! - И расплакалась. Тельма нахмурилась. - Не успеем оглянуться, как ты уже вернешься. Эти Доквайлеры наверняка какие-нибудь ужасные люди. Вот увидишь, они тебя поселят в гараже. - Я только на это и надеюсь. - Они будут тебя избивать резиновым шлангом... - Я не против. * * * На этот раз молния, которая преобразила ее жизнь, была доброй молнией, и Лора почувствовала это с самого начала. Супруги Доквайлер жили в просторном доме в дорогом районе Ньюпорт-Бич. У Лоры была спальня с видом на океан. Она была отделана в бежевых и коричневых тонах. Показывая ей комнату в первый раз, Карл Доквайлер сказал: - Мы не знали, какой твой любимый цвет, поэтому оставили все как есть, но мы можем все перекрасить, ты только скажи... " Ему было за сорок; большой и грузный, как медведь, с широким помятым лицом, он напоминал ей Джона Уэйна, если бы Джон Уэйн был смешнее на вид. - Может, девочке твоего возраста подойдет розовая комната? - Нет, нет, оставьте все как есть! - воскликнула Лора. Она все еще не могла свыкнуться с неожиданной роскошью, которая ее теперь окружала; она подошла к окну, и перед ней открылся изумительный вид ньюпортской гавани с лодками и яхтами, качающимися на играющей солнечными бликами воде. Нина Доквайлер обняла Лору за плечи. Она была очаровательна и казалась хрупкой фарфоровой статуэткой: матовое лицо, темные волосы и глаза цвета фиалки. - Лора, в твоем деле написано, что ты любишь читать, но мы не знали, какие книги тебе по вкусу, хочешь, пойдем сейчас в магазин, и ты выберешь, что тебе нравится. В магазине Лора выбрала пять книг в мягких обложках, и, хотя Доквайлеры уговаривали ее купить еще, она стеснялась тратить их деньги. Карл и Нина принялись сами рыться на полках, снимать тома и читать Лоре рекламу с суперобложки; они откладывали книги в сторону, стоило Лоре проявить малейший интерес. В какой-то момент Карл на руках и коленках ползал по полу в юношеской секции, разбирая названия на нижней полке: - Послушай, вот тут книга о собаке. Ты любишь книги о животных? А вот о шпионах! - Он был так смешон, что Лора расхохоталась. Они купили сотню книг, целый мешок. Впервые они обедали вместе в пиццерии, где Нина продемонстрировала удивительный талант фокусника, достав из-за Лориного уха кусочек колбасы, который тут же растаял в воздухе. - Потрясающе, - сказала Лора. - Где вы этому научились? - Я была художником по интерьеру, у меня была фирма, но мне пришлось оставить работу восемь лет назад. Из-за слабого здоровья. Я уставала. Но я не привыкла сидеть дома и занялась всеми теми вещами, на которые у меня не хватало времени, когда я работала. Например, научилась фокусам. - Из-за слабого здоровья? - переспросила Лора. Уверенность в завтрашнем дне - вот та хрупкая опора, которой люди пытались лишить Лору. Теперь ей снова грозила эта опасность... Они заметили ее испуг, и Карл Доквайлер сказал: - Не беспокойся. Нина родилась с пороком сердца, это врожденный недостаток, но она проживет дольше, чем мы с тобой, если будет избегать стрессов. - Разве нельзя сделать операцию? - спросила Лора и положила обратно на тарелку кусок пиццы; ее аппетит мгновенно исчез. - Техника операций на сердце постоянно совершенствуется, - сказала Нина. - Подождем еще пару лет. Но, девочка, не надо волноваться. Я о себе позабочусь, особенно теперь, когда у меня есть дочка, которую я могу баловать! - Больше всего на свете мы мечтали иметь детей, - сказал Карл, - но наша мечта не осуществилась. Когда мы решили усыновить ребенка, обнаружилась болезнь Нины, и учреждения, которые этим занимаются, нам отказали. - А как приемные родители мы подходим, - сказала Нина, - так что, если тебе нравится у нас, ты можешь жить с нами всегда, как если бы мы тебя удочерили. Ночью в своей большой спальне с видом на море - теперь это было огромное пугающе темное пространство - Лора сказала себе, что не должна слишком привязываться к Доквайлерам, что болезнь Нины перечеркивала саму возможность надежного будущего. На следующий день, в воскресенье, они отправились покупать Лоре гардероб и потратили бы кучу денег, если бы она наконец не упросила их остановиться. Набив "Мерседес" коробками и пакетами с новой одеждой, они поехали в кинотеатр на комедию с Питером Селлерсом, а после кино пообедали в ресторане, где Подавали гамбургеры и делали умопомрачительные молочные коктейли. Поливая кетчупом жареную картошку, Лора сказала: - Вам здорово повезло, что социальная служба прислала меня, а не какого-нибудь другого ребенка. Карл поднял брови: - Вот как? - Дело в том, что вы хорошие, даже слишком хорошие, а поэтому уязвимые, даже больше, чем сами думаете. Вы легкая добыча. Любой ребенок вас сразу раскусит и воспользуется вашей слабостью. Без всякого снисхождения. Но со мной вы можете быть спокойны. Я никогда не буду злоупотреблять вашей добротой, и вы никогда не пожалеете, что взяли меня к себе. Они в изумлении смотрели на Лору. Наконец Карл повернулся к Нине: - Они нас обманули. Это не ребенок. Они нам подсунули карлицу. В этот вечер в кровати, ожидая, когда придет сон, Лора твердила свое заклинание для самозащиты: "Не люби их слишком сильно, не люби их слишком сильно". Но она уже любила их всем сердцем. * * * Супруги Доквайлер записали ее в частную школу, где требования были выше, чем в государственных, которые она посещала прежде, но это только ее раззадорило, и она училась еще лучше. Постепенно у нее появились друзья. Она скучала по Тельме и Рут, но утешалась тем, что они должны радоваться обретенному ею счастью. Она даже стала с верой смотреть в будущее и подумывать, что и ей там уготован кусочек счастья. Разве у нее не было личного хранителя? Возможно, даже ангела-хранителя. А если уж кому судьба послала ангела-хранителя, то его ждет впереди любовь, счастье и благополучие. Вот только может ли ангел-хранитель прострелить человеку голову? Или избить его до потери сознания? Пусть так. Все равно у нее был очень мужественный хранитель, ангел или кто другой, а еще любящие приемные родители, и разве можно отказываться от счастья, если оно тебе падает с неба? Пятого декабря, во вторник, Нина пошла к кардиологу, которому она показывалась каждый месяц, поэтому, когда во второй половине дня Лора вернулась из школы, дома никого не было. Она открыла дверь своим ключом и положила книги на столик в стиле Людовика XIV рядом с лестницей. Огромная гостиная была декорирована в кремовых, розовых и бледно-зеленых тонах, отчего казалась уютной, несмотря на свои размеры. Лора остановилась у окна полюбоваться видом и пожалела, что рядом нет Рут и Тельмы; у нее мелькнула мысль, а не могли бы они приехать сюда. Почему бы и нет? Карл и Нина обожали детей. Их любви с избытком хватит для кучи детей, для целой сотни. - Шейн, - сказала она вслух, - ты гений. Она пошла на кухню и приготовила еду, чтобы взять к себе в комнату. Она налила стакан молока, разогрела в духовке булочку с шоколадом, достала из холодильника яблоко, и все время обдумывала, как заговорить с Доквайлерами о сестрах-двойняшках. Идея казалась ей вполне осуществимой, и она не могла обнаружить в своем плане ни сучка ни задоринки. С полными руками она плечом открыла дверь из кухни. Угорь поджидал ее в столовой; он схватил ее и с такой силой швырнул об стену, что у нее перехватило дыхание. Яблоко и шоколадная булочка слетели с тарелки, тарелка выскочила у нее из руки, он выбил стакан молока из другой, и тот со звоном разбился об обеденный стол. Он снова схватил ее и снова швырнул об стену; боль пронзила ей спину, зрение затуманилось, но ей нельзя было терять сознание, и она цеплялась за него из последних сил, хотя все ее тело кричало от боли, не хватало дыхания, она плохо соображала. Где же ты, мой хранитель? Где? Шинер придвинул свое лицо к ее лицу, ужас обострил до предела ее чувства, и она с особой ясностью увидела каждую деталь его искаженной бешенством физиономии: все еще багровые швы в том месте, где ему пришили обратно ухо, черные точки в складках у носа, следы от юношеских прыщей на мучнистого цвета коже. В его зеленых глазах не было ничего человеческого, это были лютые и свирепые глаза дикой кошки. Вот сейчас хранитель оттащит от нее Угря и убьет его на месте. Сейчас. Немедленно. - Теперь ты попалась, крошка. - Его пронзительный голос был голосом маньяка. - Теперь не вырвешься, и ты мне скажешь, кто был этот гад, который меня избил. Я ему оторву голову. Он держал ее за руки выше локтей, и его пальцы больно вцепились в тело. Он поднял ее с пола до уровня своего лица и прижал к стене. Ее ноги болтались в воздухе. - Кто он, эта сволочь? - Он был очень сильным для своего роста. Он оторвал ее от стены и вновь ударил о нее, не опуская на землю. - Скажи мне, детка, или я оторву тебе ухо! Сейчас. Он может появиться в любое мгновение. Боль пульсировала в каждой клетке ее тела, но она сумела втянуть воздух в легкие, хотя этот воздух был его дыханием, вонючим и тошнотворным. - Отвечай мне, детка. Она умрет, ожидая помощи ангела-хранителя. Она лягнула его в ширинку. Это было точное попадание. Он стоял, широко расставив ноги, он не привык, чтобы девочки оказывали сопротивление, поэтому удар был для него полной неожиданностью. Его глаза расширились, на секунду приобрели почти человеческое выражение, и он издал придушенный вопль. Он отпустил руки. Лора полетела на пол, а Шинер попятился, потерял равновесие, упал спиной на обеденный стол, а оттуда на пол, где скорчился на боку на китайском ковре. Почти парализованная болью, шоком и страхом, Лора не могла подняться на ноги. Ватные ноги. Тряпичные. Тогда ползи. Она еще могла ползти. Прочь от него. Изо всех сил. К арке гостиной. В надежде, что там она сможет подняться на ноги. Он ухватил ее за левую щиколотку. Она попыталась вырваться. Не вышло. Ватные ноги. Шинер вцепился в нее. Холодные пальцы. Как у трупа. Он тонко, пронзительно подвывал. Псих. Она попала рукой в мокрое пятно на ковре. Увидела стакан. Верхушка стакана была разбита. Тяжелое дно ощетинилось острыми зазубринами. На них еще висели капли молока. Угорь, все еще хватавший ртом воздух и скорчившийся от боли, держал ее уже за вторую щиколотку. Извиваясь, рывками, он старался добраться до нее. Он по-прежнему тонко подвывал. Как щенок. Сейчас навалится на нее. Придавит к земле. Она схватила разбитый стакан. Поранила палец. Не почувствовала боли. Он отпустил се щиколотки, чтобы обнять за бедра. Она выкрутилась и перевернулась на спину. Как если бы она была угрем. Выставила навстречу разбитый стакан; не для того чтобы ударить, чтобы напугать. Но он уже опускался, падал на нее, и три стеклянных острия вонзились ему в горло. Он попытался откинуться. Схватился за стакан. Зазубрины, отломившись, застряли у него в горле. Давясь, задыхаясь, он прижал ее к полу своей тяжестью. Кровь текла у него из носа. Она попыталась вывернуться. Его ногти царапали ее тело. Он тяжело придавил коленом ее бедро. Она почувствовала его рот у себя на горле. Слегка прикусил кожу. В следующий раз, если она позволит, отхватит кусок побольше. Она забилась под ним. Дыхание свистело и булькало в его изуродованном горле. Она вывернулась. Он сделал попытку ее поймать. Лора ударила его ногами. Ноги теперь работали лучше. Это был верный удар. Она поползла к гостиной. Ухватилась за деревянную арку. Поднялась. Обернулась. Угорь тоже стоял на ногах, вооружившись, как палицей, стулом. Он размахнулся. Она увернулась. Стул с грохотом ударил по раме арки. Шатаясь, она вошла в гостиную, двинулась к прихожей, к выходу, к спасению. Он швырнул в нее стул. Удар пришелся по плечу. Она упала. Несколько раз перевернулась. Взглянула вверх. Он навис над нею, схватил за левую руку. Ее силы убывали. Тьма заволакивала глаза. Он схватил ее за другую руку. Конец. Если бы осколок стекла в горле не перерезал еще одну артерию. Внезапно кровь хлынула у него из носа. Огромной отвратительной массой он свалился на нее. Он был мертв. Она не могла двинуться, вздохнуть, с трудом сохраняла сознание. Сквозь свои нервные всхлипывания она услышала звук открываемой двери. Шаги. - Лора! Ты дома? - Это был голос Нины, сначала оживленный и радостный, потом пронзительный от ужаса. - Лора? Боже мой, Лора! Лора попыталась столкнуть с себя мертвое тело, но это удалось ей только наполовину, зато теперь она могла видеть Нину в арке передней. На мгновение шок парализовал женщину. Не веря своим глазам, она смотрела на кремово-розовую и зеленую, как морская волна, комнату: изысканный декор дополняли многочисленные алые пятна. Взгляд ее фиалковых глаз вновь обратился к Лоре, и она вышла из оцепенения. - Лора, Боже мой, Лора! - Она сделала три шага вперед, остановилась как вкопанная и склонилась, обнимая себя, как будто получила удар в живот. Она издала странный звук: "Ух, ух, ух, ух, ух". Попыталась выпрямиться. Ее лицо исказилось. Она не могла стоять прямо, свалилась на пол и смолкла. Не может быть, чтобы это случилось. Это несправедливо, несправедливо. Испуг и любовь к Нине придали Лоре новые силы. Она выбралась из-под Шинера и быстро поползла к приемной матери. Нина казалась безжизненной. Ее прекрасные глаза были открыты, но смотрели невидящим взором. В поисках пульса Лора положила свою окровавленную руку на шею Нины. Ей показалось, что она его нашла. Слабое, неровное биение. Она схватила подушку с кресла и подложила под голову Нине, потом побежала на кухню, где на телефоне были номера полиции и пожарной охраны. Запинаясь, она сообщила о сердечном приступе у Нины и дала пожарным свой адрес. Вешая трубку, она не сомневалась, что все будет в порядке, ведь она уже потеряла от сердечного приступа одного из родителей, своего отца, и было бы нелепо потерять Нину по той же причине. В жизни случались нелепые вещи, это правда, но ведь сама по себе жизнь не была нелепостью. Жизнь была непонятной, трудной, удивительной, бесценной, загадочной, бедной, но никак не нелепой. Нина должна жить, потому что ее смерть была бы абсурдом. Все еще напуганная и обеспокоенная, но уже чувствуя себя лучше, Лора поспешила обратно в гостиную, стала на колени возле своей приемной матери и обняла ее. Ньюпорт-Бич располагал первоклассной службой "Скорой помощи". Машина приехала через три-четыре минуты после звонка Лоры. Два фельдшера знали свое дело и имели в своем распоряжении все необходимое. Однако через несколько минут они объявили, что Нина мертва; она умерла в тот момент, когда упала на пол. 10 Через неделю после возвращения Лоры в приют и за восемь дней до Рождества миссис Боумен вернула Тамми Хинсен на четвертую кровать в комнате Аккерсон. В непривычной беседе с Лорой, Рут и Тельмой миссис Боумен объяснила причину такого решения: - Вы говорите, девочки, что Тамми не уживается с вами, однако у вас ей лучше, чем в других местах. Мы селили ее в Другие комнаты, но другие девочки ее не выносят. Не знаю, что в ней такого, что делает ее парией, но ее соседки в конце концов начинают ее бить. Вернувшись в комнату еще до появления Тамми, Тельма уселась на пол в основной позе йогов: ноги скрещены, пятки упираются в бедра. Она заинтересовалась йогой, когда битлы увлеклись восточной медитацией, и говорила, что, когда она наконец встретится с Полом Маккартни - она считала это своей неотвратимой судьбой, - им будет о чем поговорить, а именно о такой ерунде, как йога. Теперь же, вместо того чтобы заниматься медитацией, она сказала: - Представляете, как бы отреагировала эта корова, если бы услышала от меня: "Миссис Боумен, мы не любим Тамми потому, что она позволяла Угрю все до последнего, да еще помогала ему сладить с другими слабыми девочками, так что для нас всех она враг". Что бы сказала эта туша Боумен, если бы я ей все это выложила? - Она сказала бы тебе, что ты трепло, - объявила Лора, плюхаясь на свою провисшую кровать. - Верно. А потом бы она меня сожрала вместе с потрохами. Можно ли быть толще? Она раздувается с каждым днем. Люди таких размеров просто опасны: это ненасытное всеядное животное способно слопать на десерт вместо шоколадного мороженого целого ребенка. Стоя у окна и глядя вниз на спортивную площадку. Рут сказала: - Несправедливо, что другие девочки так относятся к Тамми. - Жизнь вообще несправедлива, - добавила Лора. - Жизнь не сахар, - подхватила Тельма. - Послушай, Шейн, прекрати разводить философию и выдавать прописные истины. Ты же знаешь, как это навязло у нас в зубах, хуже Бобби Джентри с "Балладой о Билли Джо". Когда час спустя явилась Тамми, Лора нервничала. Ведь она убила Шинера, а Тамми от него зависела. Она ожидала, что Тамми будет ожесточенной и злой, но девочка поздоровалась с ней и улыбнулась искренней, застенчивой и пронизывающе печальной улыбкой. После двухдневного пребывания Тамми в комнате стало ясно, что она сожалела о смерти Угря и потере его извращенной привязанности, но также испытывала облегчение. * * * После смерти Угря и Нины Доквайлер Лора по вторникам и субботам имела получасовые беседы с психотерапевтом, доктором Буном, который приходил в приют в эти дни. Доктор Бун не понимал, как Лора могла перенести потрясение, вызванное нападением Вилли Шинера и трагической смертью Нины, безо всяких психологических нарушений. Его ставили в тупик рассудительность, с какой она рассказывала о своих переживаниях, и взрослые слова, какими она объясняла свое восприятие событий в Ньюпорт-Бич. Он не учитывал, что Лора выросла без матери, потеряла отца, перенесла много тяжелых и страшных моментов и, что самое главное, горячая любовь отца закалила ее: она была жизнерадостной и неунывающей, сгибалась, но не падала под ударами судьбы. Она говорила о Шинере с полным равнодушием, а о Нине с печалью и любовью, но для психиатра ее спокойствие было скорее видимым, чем реальным. - Значит, ты видишь во сне Вилли Шинера? - спрашивал доктор, сидя рядом на диване в небольшом кабинете, выделенном для него в приюте. - Я только два раза его видела. И то в ночных кошмарах. У всех детей бывают ночные кошмары. - Нина тебе тоже, конечно, снится. Это тоже кошмары? - Совсем нет! Это хорошие сны. Доктор был удивлен. - А когда ты вспоминаешь Нину, тебе грустно? - Да. Но я... Я также вспоминаю, как весело нам было ездить по магазинам, как мы примеряли платья, свитеры. Вспоминаю ее улыбку и смех. - А угрызения совести? Ты чувствуешь себя виноватой в том, что случилось с Ниной? - Нет. Может быть, Нина не умерла бы, если бы я не пришла в гостиную и не привела за собой Шинера, но я не испытываю чувства вины. Я старалась быть хорошей приемной дочерью, и они были счастливы со мной. Просто жизнь преподнесла нам большой сюрприз, но это не моя вина. Сюрприз - это всегда сюрприз, от него не спрячешься. - Сюрприз? - переспросил доктор в недоумении. - Значит, ты считаешь, что жизнь - это череда неожиданностей? Как в немой комедии? - До какой-то степени. - Значит, жизнь - это комедия? - Нет, жизнь - вещь серьезная и смешная одновременно. - Разве это возможно? - Если вы этого не понимаете, - сказала Лора, - то, наверное, вопросы должна задавать я. Лора заполнила целые страницы следующей тетради своего дневника замечаниями о докторе Буне. О неизвестном ангеле-хранителе там не было ни строчки. Она даже старалась не вспоминать о нем. Он ее подвел. А Лора привыкла рассчитывать на него. Усилия, которые он приложил для ее спасения, заставили ее почувствовать себя особенной, и эта мысль служила ей опорой после смерти отца. Теперь она раскаивалась, что посмела надеяться на кого-то, кроме себя, когда речь шла о ее жизни. Она по-прежнему хранила, но больше не перечитывала ту записку, что он оставил на столе после похорон отца. И с каждым днем прошлые подвиги ее хранителя во имя ее блага все более казались вымыслом, нечто вроде сказок о Санта-Клаусе, которым она давно не верила. В день Рождества девочки вернулись к себе в комнату нагруженные подарками, полученными от благотворительных обществ и просто отдельных жертвователей. Вечер завершился пением рождественских песен, и Тамми удивила Лору и близнецов, присоединившись к хору. Она пела негромким, дрожащим голосом. Прошло еще немного времени, и она почти перестала грызть ногти. Она еще не преодолела целиком свою замкнутость, но казалась более спокойной и довольной собой, чем когда-либо прежде. - Теперь, когда нет этого извращенца, - сказала Тельма, - она, смотришь, и оправится. * * * Двенадцатого января 1968 года, это была пятница, Лоре исполнилось тринадцать лет, но она не отмечала день рождения. У нее не было настроения. В предыдущий понедельник ее перевели из приюта Макилрой в Касвелл-Холл, приют для старших детей в Анахейме, в пяти милях от ее прежнего места обитания. - Жди нас в мае, - успокаивала ее Тельма. - Второго мая нам исполнится тринадцать, и нас только тут и видели. Мы будем снова вместе. Когда воспитательница из Касвелла приехала за ней, Лора не хотела оставлять старое место, но потом подчинилась судьбе. * * * Приют Касвелл-Холл размещался в старом школьном здании, где классы были превращены в спальни, комнаты отдыха в кабинеты воспитателей. Атмосфера Касвелл-Холла была более казенной, чем в приюте Макилрой. Касвелла был также опасней приюта Макилрой, потому что здесь жили подростки, многие из которых были настоящими малолетними преступниками. В стенах Касвелла можно было достать марихуану и другие наркотики, и среди юношей, а также и девушек часто вспыхивали драки. Возникали группы, как это было и в приюте Макилрой, но только, в Касвелле многие из этих групп по своей организации, действиям и поступкам мало чем отличались от уличных банд. Воровство было обычным делом. Лора очень скоро поняла, что в жизни выживают два типа людей: первые, как она сама, черпавшие необходимую стойкость в той любви, которая некогда выпала на их долю; и вторые, не знавшие этой любви, в чьих душах жила ненависть, и находившие жалкое удовлетворение в драках и проявлениях мести. Они отвергали нормальные человеческие чувства и в то же время завидовали тем, кто был на них способен. В Касвелле Лора все время была начеку, но не дала страху взять над собой верх. Головорезы были страшными и жалкими одновременно, а в своем позерстве и непременных стычках даже смешными. В Касвелле никто не разделял ее мрачный юмор: она не нашла здесь вторых сестер Аккерсон; поэтому она заполняла своими впечатлениями аккуратные тетради дневников. Она ждала, когда сестрам исполнится тринадцать, а пока это был монолог, обращенный к самой себе; это было время самоизучения и обогащения, время дальнейшего знакомства с комическим и в то же время трагическим миром, в котором она жила. В субботу тринадцатого марта Лора читала у себя в комнате, когда вдруг услыхала, как одна из ее соседок, известный нытик Фрэн Виккерт, рассказывает в коридоре о пожаре, в котором погибло несколько детей. Лора не прислушивалась к разговору, пока не уловила слово "Макилрой". Ее мгновенно охватил страх, сердце замерло, руки похолодели. Уронив книгу, Лора выскочила в коридор, испугав собеседниц. - Когда? Когда случился пожар? - Вчера, - ответила Фрэн. - И сколько... сколько погибло? - Не много, кажется, двое, а может, и один человек, но говорят, там стоял запах горелого мяса. Представляете, какой ужас... Лора схватила Фрэн за плечи. - Ты знаешь имена? - Ты что, с ума сошла? - Скажи мне имена! - Я не знаю никаких имен. Господи, да что это с тобой? Лора не помнила, как рассталась с Фрэн, не помнила, как выскочила за ворота приюта и очутилась на авеню Кателла, далеко от Касвелл-Холла. На авеню Кателла располагались торговые склады, в некоторых местах на ней не было тротуаров, и Лора бежала по обочине дороги, а мимо проносились автомобили. От Касвелла до приюта Макилрой было пять миль, и Лора плохо знала дорогу. Но она полагалась на свое чутье и бежала до изнеможения, то замедляя шаг, то снова пускаясь бегом. Наверное, надо было сразу пойти к кому-то из воспитателей в Касвелле и спросить имена детей, погибших на пожаре. Но Лора уверила себя, что ей следует проделать весь трудный путь до приюта Макилрой; что только от этого зависит судьба близнецов Аккерсон; что, позвони она в приют, ей наверняка скажут, что сестер нет в живых; но, если она преодолеет бегом все пять миль, сестры будут целы и невредимы. Это было чистое суеверие, но она поддалась ему. Смеркалось. Когда Лора добралась до приюта, мартовское небо было багряным от заката, а края редких облаков словно охвачены пламенем. С облегчением она увидела, что пожар пощадил фасад старого особняка. И хотя она обливалась потом и еле держалась на ногах, а голова разламывалась от боли, она не замедлила шага, а поспешила дальше. Она встретила шестерых детей в коридоре на первом этаже и троих на лестнице, двое позвали ее по имени. Но она не задержалась, чтобы расспросить их о пожаре. Она должна была увидеть все своими глазами. На последней площадке она почувствовала запах пожара: едкая смолистая вонь от сгоревших вещей, стойкий кислый запах паленого. А когда она открыла дверь в коридор на третьем этаже, она увидела открытые окна по концам коридора, а посередине вентиляторы, которые разгоняли воздух, - насыщенный запахом гари. В комнате Аккерсон была новая некрашеная дверь и новая дверная рама, но стена была обожжена и испачкана сажей. Написанное от руки объявление предупреждало об опасности. Все двери в приюте не имели замков, и Лора, не обращая внимания на записку, настежь распахнула дверь, вошла внутрь и увидела то, чего так страшилась: полное разрушение. Свет позади в коридоре и красный закат в окне недостаточно освещали комнату, но Лора увидела, что из нее вынесли остатки сгоревшей мебели; в комнате не было ничего, кроме страшных следов пожара. - Пол был черным от сажи и обуглился, хотя доски и сохранились. Стены закоптились от дыма. Створки стенных шкафов сгорели до основания, несколько полусгоревших кусков дерева висели на расплавившихся петлях. Окна или вылетели, или были выбиты теми, кто пытался спастись от языков пламени; зияющие оконные проемы были закрыты прозрачным пластиком. К счастью для обитателей приюта, огонь распространялся вверх, а не в стороны и выжег потолок. Лора взглянула вверх, где в темноте виднелись толстые обгоревшие чердачные балки. Она не увидела неба, - значит, пожар удалось потушить до того, как загорелась крыша. Лора дышала тяжело, с трудом, не потому, что не отдышалась после тяжелой дороги, а потому, что страх больно сжимал ей грудь, перехватил горло. И каждый вдох горького угарного воздуха вызывал тошноту. С той самой минуты, когда в Касвелле она услышала о пожаре, она уже знала правду, но не решалась признаться себе в этом. У Тамми Хинсен как-то нашли банку с бензином для зажигалок и спички: она собиралась поджечь себя. Уже тогда, узнав об этом запланированном самосожжении, Лора не сомневалась, что Тамми доведет дело до конца, потому что самосожжение было для нее самой подходящей формой самоубийства: соединение внешнего огня с внутренним, который сжигал ее многие годы. "Боже милостивый, сделай так, чтобы в комнате была одна Тамми, когда начался пожар". Еле держась на ногах от едкого запаха дыма и шока при виде разрушения, Лора выбралась в коридор из опустошенной пламенем комнаты. - Лора, это ты? Лора подняла голову и увидела Ребекку Богнер. Дыхание с хрипом, неровно вырывалось у нее из груди, но она сумела произнести: - Рут... Тельма? Мрачное выражение на лице Ребекки лишило Лору надежды, что близнецам удалось спастись, но Лора повторила дорогие ей имена, и в ее голосе прозвучали просительные, жалобные нотки. - Там, - сказала Ребекка и показала в конец коридора. - Предпоследняя комната слева. С внезапной надеждой Лора бросилась туда. Три кровати в комнате были не заняты, на четвертой лицом к стене кто-то лежал; на тумбочке рядом горела настольная лампа. - Рут, это ты? Тельма? Девочка медленно поднялась с кровати, это была одна из двойняшек, целая и невредимая. На ней было неряшливое, мятое серое платье, волосы не причесаны, лицо опухшее, глаза влажные от слез. Она сделала шаг навстречу Лоре и остановилась, как будто у нее не было больше сил. Лора бросилась к ней и обняла. Девочка положила голову Лоре на плечо и наконец заговорила полным муки голосом: - Лучше бы это была я, Шейн. Почему выбор пал на нее, а не на меня? Сначала, пока она не заговорила, Лора принимала ее за Рут. Отвергая неизбежное, Лора спросила: - А где же Рут? - Ее больше нет. Умерла. Я думала, ты знаешь. Нет больше моей Рут. Лора почувствовала, как что-то внутри у нее сломалось. Потрясение было столь глубоким, что высушило слезы; она онемела, застыла на месте. Они долго стояли без слов, обняв друг друга. Стемнело. Они подошли к кровати и сели на край. Какие-то девочки появились в дверях. Наверное, они жили вместе с Тельмой, но Лора махнула рукой, чтобы они не мешали. Не поднимая глаз, Тельма сказала: - Я проснулась от крика, ужасного крика... и свет был такой яркий, что я не могла смотреть. Вдруг я поняла, что в комнате пожар. Тамми горит. Пылает, как факел. Бьется на кровати в пламени и кричит... Лора обняла се, ожидая, когда она снова заговорит. - Пламя перебросилось с Тамми на стену и побежало прямо вверх, загорелась кровать, потом пол, вспыхнул ковер... Лора вспомнила, как Тамми пела вместе с ними на Рождество и как она постепенно, с каждым днем, обретала душевное равновесие. Теперь стало ясно, что это спокойствие было спокойствием человека, который решил положить конец своим мукам. - Кровать Тамми была ближе всех к двери, дверь загорелась, и я разбила окно возле меня. Я позвала Рут... она... она крикнула, что идет, все заволокло дымом, я ничего не видела. Хэтер Дорнинг, она спала на твоей кровати, подбежала к окну, и я помогла ей выбраться, дым вытянуло через окно, и я увидела, что Рут пытается набросить на Тамми свое одеяло, чтобы сбить пламя, но одеяло тоже загорелось, и я видела, что Рут... Рут... Рут тоже горит. За окном погасли последние фиолетовые лучи. Сгустились тени в углах комнаты. Усилился запах гари. - Я... я хотела прийти к ней на помощь, хотела, но вдруг огонь вспыхнул повсюду, охватил всю комнату, дым пошел такой черный и густой, что я больше не видела Рут, вообще ничего не видела... потом я услыхала сирену, очень громкую, где-то рядом... сирену... я решила, что теперь они успеют спасти Рут, но это была не правда, я себя нарочно обманывала и... я ее бросила там, Шейн. Боже мой, я вылезла из окна и оставила Рут гореть в комнате... - Ты ничем не могла помочь, - успокаивала Лора. - Я ее оставила гореть. - Ты не могла ее спасти. - Я ее бросила. - Тогда бы вы обе погибли. - Я ее оставила гореть. * * * В мае, когда ей исполнилось тринадцать лет, Тельму перевели в Касвелл и поселили в одной комнате с Лорой. Воспитатели пошли на это, потому что Тельма страдала депрессией, которая не поддавалась лечению. Они надеялись, что дружба с Лорой восстановит ее силы. Долгие месяцы Лора безуспешно боролась с болезнью Тельмы. Ночью Тельму мучили кошмары, а днем она страдала от угрызений совести. Постепенно время залечило раны, хотя рубцы остались навсегда. К ней вернулось ее чувство юмора, и никто не мог ее превзойти в остроумии, но в ней всегда жила печаль. Пять лет они жили вместе в одной комнате в Касвелл-Холле, пока не достигли совершеннолетия и не начали самостоятельную жизнь без опеки государства. В эти годы они пережили вместе немало счастливых часов. Жизнь была снова прекрасной, но не такой, как прежде, до пожара. 11 Ворота, через которые можно было переместиться в другое временное измерение, были основным предметом в главной лаборатории Института. Это был массивный цилиндрический механизм длиной в три с половиной и диаметром в два с половиной метра, в кожухе из блестящей стали, облицованный внутри полированной медью. Ворота покоились на медных блоках в полуметре от земли. Толстые электрические кабели выходили наружу, а внутри цилиндра воздух под воздействием неведомых электрических потоков дрожал, как вода. Преодолев время. Ко кошка вернулся к Воротам и оказался внутри цилиндра. В этот день он совершил не одно путешествие, преследуя Штефана в отдаленных временах и местах, и наконец выяснил, почему предатель хотел переделать жизнь Лоры Шейн. Кокошка поспешил к выходу из Ворот и появился в лаборатории, где его поджидали двое ученых и трое его собственных сотрудников. - Девчонка не имеет никакого отношения к козням преступника против правительства и никакого отношения к его замыслу погубить машину времени, - сказал Кокошка. - Она тут ни при чем, это его личные планы. - Теперь, когда мы знаем все о его деятельности и движущих мотивах, вы можете с ним покончить, - сказал один из ученых. - Вы правы, - согласился Кокошка, направляясь к главному пульту программного управления. - Теперь мы знаем все его тайны и можем его ликвидировать. Сев у пульта, Кокошка запрограммировал свое посещение еще одной временной эпохи, где он мог подстеречь предателя; он также принял решение убить Лору. Это не сложная задача, с которой он мог справиться сам, так как на его стороне был элемент неожиданности; кстати, он всегда предпочитал действовать по возможности в одиночку; он не любил делить с кем-либо свое удовольствие. Лора Шейн не представляла опасности для правительства и его намерений изменить будущее мира, но он убьет ее в первую очередь и на глазах Штефана только для того, чтобы разбить предателю сердце, прежде чем вогнать в него пулю. Кокошка любил убивать. Глава третья Свет во мраке 1 Двенадцатого января 1977 года, в день, когда Лоре Шейн исполнилось двадцать два года, она получила по почте фигурку жабы. На коробке не было обратного адреса, а внутри никакой записки. Она открыла посылку на столе у окна в гостиной своей квартиры, и в лучах яркого солнца этого необычайно теплого зимнего дня заблестела маленькая симпатичная фигурка из керамики. Жаба, размером с мизинец, в цилиндре и с тростью, сидела на цветке лилии. Полмесяца назад университетский литературный журнал напечатал короткий рассказ Лоры "Сказка о земноводном", повествующий о девочке, чей отец сочинял необыкновенные сказки о некой воображаемой жабе, сэре Томми из Англии. Только одна Лора знала, что этот рассказ был не только выдумкой, но и правдой, она и еще кто-то другой, кто догадался, какое значение эта сказка имела для Лоры, и аккуратно, любовно упаковал в коробку ухмыляющуюся жабу в цилиндре. Фигурка была тщательно обернута ватой и перевязана красной ленточкой, а затем упакована в тонкую мягкую бумагу и помещена в картонную белую коробку, опять же на ватной подстилке, а маленькая коробка, в свою очередь, находилась внутри большой, заполненной комками смятой газеты. Посторонний человек не стал бы так стараться, упаковывая простенькую недорогую статуэтку: посылавший явно хотел подчеркнуть свое понимание тех особых душевных переживаний, которые автор вложил в "Сказку о земноводном". В целях экономии Лора снимала квартиру вне университетского городка, в Ирвине, вместе с еще двумя студентками третьего курса, Мег Фальконе и Джули Ишимина, и сначала она подумала, что фигурку прислал кто-то из них, хотя Лора и сомневалась в этом, поскольку ее не связывала с ними особо тесная дружба. Обе девушки были погружены в учебу и собственные дела, да и поселились они вместе только с сентября. Они сказали Лоре, что не отправляли ей посылку и что им незачем ее обманывать. Она подумала, не послал ли ей фигурку профессор Матлин, который помогал советом в выпуске факультетского литературного журнала. Со второго курса она занималась у него в группе литературного творчества, и он советовал ей развивать ее талант и совершенствовать мастерство. Ему особенно понравилась "Сказка о земноводном", так, может, он послал ей фигурку, чтобы выразить свою похвалу? Тогда почему нет ни обратного адреса, ни записки? Зачем такая таинственность? Нет, это не Генри Матлин. У нее было несколько знакомых в университете, но их нельзя было назвать близкими друзьями, Лоре не хватало времени на то, чтобы поддерживать настоящую дружбу. Весь ее день, исключая сон и еду, был до последней минуты поделен между учебой, работой и литературным трудом. Сколько Лора ни старалась, она не могла угадать, кто проявил к ней такое внимание, купил фигурку, старательно упаковал и отправил ее, не указав при этом своего адреса. Это была загадка. На следующий день первое занятие начиналось в восемь, а последнее в два часа дня. Без четверти четыре она подошла на университетской стоянке к своему старому "Шевроле", открыла дверь, села за руль и с изумлением увидела у переднего стекла еще одну фигурку жабы. Фигурка была тех же размеров, что и первая. Она была тоже керамической, ярко-зеленого цвета; жаба лежала на боку, подперев голову лапой. Она задумчиво улыбалась. Лора не сомневалась, что, уходя, она заперла машину, помнила, что открыла дверь, когда вернулась на стоянку после занятий. Таинственному дарителю фигурок, видимо, пришлось немало потрудиться, чтобы открыть машину без ключа, возможно, с помощью проволоки или вешалки для одежды, просунутой через полуоткрытое окно, и оставить свой необычный подарок. Она поместила фигурку полулежащей жабы на ночной столик, где уже находилась жаба в цилиндре и с тросточкой. Этот вечер Лора провела за чтением, лежа в постели. Время от времени она поднимала глаза от книги, чтобы посмотреть на керамические фигурки. На следующее утро, когда она выходила из квартиры, она нашла у дверей маленькую коробочку. Внутри была еще одна тщательно упакованная жаба. Эта была отлита из олова, сидела на бревне и играла на банджо. Лора не знала, что и думать. * * * Летом Лора каждый вечер работала официанткой в ресторанчике "Гамбургер в деревне" в Коста-Меса, но во время учебного года она была так загружена, что нанималась только на три вечера в неделю. В ресторанчике, популярность которого росла, можно было вкусно поесть за умеренную цену и в довольно уютной обстановке - открытые деревянные балки на потолке, обитые деревом стены, удивительно удобные мягкие кресла, - посетители всегда были довольны, не то что в других местах, где приходилось работать Лоре. Будь тут обстановка победней, а посетители попроще, Лора все равно продолжала бы работать: ей нужно было зарабатывать на жизнь. Четыре года назад, когда ей исполнилось восемнадцать, она узнала, что по завещанию отца имущество после его смерти было продано, а деньги составили особый фонд, который нельзя было употребить для оплаты ее пребывания в приюте Макилрой или Касвелл-Холл. А когда она не смогла воспользоваться деньгами, ей нужно было и платить за учебу в колледже, и нести все повседневные расходы. Отец не был богачом, за шесть лет сумма с процентами составила всего двенадцать тысяч долларов, чего никак не могло хватить на квартиру, еду, одежду и колледж в течение четырех лет, поэтому Лора не могла прожить без заработка официантки. В воскресный вечер шестнадцатого января, когда она уже отработала половину смены, метрдотель провел пожилую пару в одну из кабинок, которую обслуживала Лора. Они заказали пиво и занялись изучением меню. Когда через несколько минут Лора вернулась из бара с затуманенными от холодного пива кружками на подносе, она увидела у них на столе керамическую жабу. Лора чуть не уронила поднос от изумления. Она посмотрела по очереди на мужчину, на женщину, они только улыбались, но молчали, и тогда она сама спросила: - Это вы присылали мне фигурки? Но я вас, кажется, не знаю? Мужчина сказал: - Значит, у вас уже есть такие? - Эта будет четвертой. Если это не вы, то кто же? Ее здесь раньше не было. Откуда она взялась? Мужчина подмигнул жене, и та объяснила Лоре: - У вас, дорогая, есть тайный поклонник. - Кто же он? - Вон за тем столом сидел молодой человек, - сказал мужчина и кивнул на столик, который обслуживала официантка Эми Хепплмен. За столом никого не было; официантка только что кончила собирать грязную посуду. - Вы ушли за пивом, а он тут же к нам подошел и попросил разрешения оставить для вас вот это. Это была рождественская жаба в костюме Санта-Клауса, правда, без бороды, но с мешком подарков за спиной. Женщина спросила: - Вы точно не знаете, кто он такой? - Нет. А как он выглядел? - Высокий, - ответил мужчина. - Очень высокий и крепкий. Волосы каштановые. - Глаза карие, - подхватила жена. - Обходительный. Лора держала фигурку в руках и внимательно ее рассматривала. - Что-то тут не то... тут есть какая-то странность. - Странность? - переспросила женщина. - Что же тут странного. Просто молодой человек в вас влюбился. - Вы так думаете? - удивилась Лора. Лора нашла Эми Хепплмен у прилавка с салатами и попросила поточнее описать клиента. - Он заказал омлет с грибами, жареный хлеб из муки грубого помола и кока-колу, - рассказывала Эми, наполняя две салатницы разными сортами зеленого салата с помощью стальных щипцов. - Разве ты его не видела? - Нет, я его не заметила. - Огромный парень. В джинсах. Рубашка в синюю клетку. У него очень короткая стрижка, но он славненький, если тебе нравятся красавчики. Он мало говорил. Видно, из застенчивых. - Он платил по кредитной карточке? - Нет. Наличными. - Это хуже, - сказала Лора. Она забрала домой рождественскую жабу и присоединила ее к остальным. На следующее утро она нашла еще одну простую белую коробку у дверей квартиры. Она неохотно открыла ее. И нашла внутри стеклянную жабу. Когда после обеда Лора вернулась из университета, Джули Ишимина сидела за столом на кухне, читала газету и пила кофе. - Еще одна, - сказала Джули, показывая на коробку на столе. - Пришла почтой. Лора открыла красиво упакованный сверток. Шестая фигурка оказалась двойной: две жабы в виде перечницы и солонки. Она поставила перечницу и солонку на тот же ночной столик и долго сидела на краю постели, в недоумении рассматривая все увеличивающуюся коллекцию. * * * В пять часов вечера в тот же день Лора позвонила в Лос-Анджелес Тельме Аккерсон и рассказала ей о жабах. Тельма не получила никакого наследства, и ей нечего было думать о колледже, но она об этом не жалела, потому что ее не интересовала учеба. После окончания средней школы она сразу из Касвелл-Холла переехала в Лос-Анджелес, чтобы попытаться пробиться в мир шоу-бизнеса в качестве дублерши какой-нибудь комической актрисы. Почти ежедневно, с шести вечера до двух утра, она проводила время в комедийных кафетеатрах "Импровизация", "Комедийный магазин" и других, пытаясь заполучить пятиминутное бесплатное выступление, завязывая знакомства (или надеясь их завязать), конкурируя с множеством других молодых комиков на пути к заветному выступлению. Днем она зарабатывала деньги на оплату квартиры, часто меняя работу, причем некоторые ее занятия были весьма странного свойства. Так, она в слишком легкой одежде пела песни и обслуживала столики в подозрительной пиццерии, а в другой раз заменяла в пикетах членов Писательской гильдии Западного побережья, которых их профсоюз обязал участвовать в забастовке, но которые предпочитали заплатить кому-нибудь сотню долларов, чтобы те вместо них таскали плакаты и ставили подписи в списках участников. И хотя они жили всего в полутора часах езды друг от друга, Лора и Тельма встречались обычно, чтобы пообедать вместе и вдоволь наговориться, всего два-три раза в год, потому что у них не было свободного времени. Но, сколько бы месяцев ни прошло между встречами, им казалось, что они никогда не расставались, и они тут же поверяли друг другу свои самые заветные мысли и секреты. - Узы приюта, - как-то сказала Тельма, - крепче, чем узы родных братьев, крепче, чем узы мафиози, даже крепче тех, что связывают сиамских близнецов. Выслушав рассказ Лоры, Тельма спросила: - В чем твоя проблема, Шейн? Сдается мне, что в тебя по уши влюбился застенчивый силач. Многие женщины только об этом и мечтают. - Ты думаешь, это так? Влюбился, только и всего? - А что еще? - Не знаю... Но у меня... какое-то странное чувство - Странное, ты говоришь? Все эти фигурки, по твоим словам, очень миленькие, или я ошибаюсь? Может, есть какая уродливая? Может, какая-нибудь из них держит во рту такой маленький острый ножичек? А может, есть такая, что держит маленький топорик? - Этого нет. - Обезглавленных жаб он пока не присылал, ты уверена? - Нет, но... - Последние несколько лет твоей жизни, Шейн, были вполне спокойными, хотя и не лишенными событий. Ясно, теперь тебе хочется, чтобы этот парень был из числа преступников, кто-нибудь вроде Чарльза Мэнсона[2]. Но тут тебе явно не повезло, бьюсь об заклад, что это самый нормальный мужчина, ты ему нравишься, но он боится к тебе подойти, к тому же он, наверное, очень скромный и, конечно, романтическая натура. Как у тебя с личной жизнью? - У меня нет личной жизни. - Это почему? Ты ведь не девственница В прошлом году у тебя был... - Ты же знаешь, что из этого ничего не вышло. - И с тех пор больше никого? - Никого! Ты думаешь, я развратница? - Ну и ну! Два любовника за двадцать два года жизни, да тебя сам папа римский не причислит к этой категории. А ты лучше успокойся. Расслабься. Перестань терзать себя по пустякам. Живи как живется. Этот твой парень может оказаться принцем из "Золушки". - Наверное... наверное, я последую твоему совету. Наверное, ты права. - И все-таки, Шейн . - Что еще? - На всякий случай тебе стоит вооружиться. Например, револьвером побольше. "Магнум" будет весьма кстати. - Ох уж эти твои шуточки. - Шуточки - это моя профессия. * * * В следующие три дня кто-то принес к дверям еще двух жаб, и в субботу утром, это было двадцать второе. Лора испытывала в равной мере растерянность, раздражение и страх. Конечно, никакой такой тайный обожатель не станет так долго затягивать игру. Каждая новая жаба была скорее насмешкой, чем подарком. Почти весь вечер накануне она просидела в кресле у окна гостиной, не зажигая света. Сквозь полузадернутые шторы она могла видеть ступеньки перед входом. Она поймает его на месте преступления, даже если он явится ночью. В половине четвертого он еще не появился, и Лора задремала. Утром, когда она проснулась, она не нашла у дверей обычного пакета. Приняв душ и быстро позавтракав, Лора спустилась во двор за домом, где под навесом у нее было место для машины. Она собиралась поработать над справочными материалами в библиотеке, и погода располагала к этому. Зимнее небо покрывали низкие серые тучи, и в воздухе чувствовалось приближение бури, что было для Лоры дурным предзнаменованием; тревога еще более усилилась, когда она обнаружила в своей запертой машине еще одну коробку. Она была готова расплакаться от бессилия. Вместо этого она вскрыла пакет. Все прежние подарки были дешевыми - не стоили более десяти-пятнадцати долларов, а за некоторые платили даже не больше трех, но эта фарфоровая фигурка была прекрасной тонкой работы и стоила по меньшей мере пятьдесят. Внимание Лоры привлекла не столько сама статуэтка, сколько коробка, в которой она лежала. Если раньше на коробках не было никаких надписей, то на этой стояло название магазина подарков - "Произведения искусства" - и его адрес на бульваре у Саут-Кост Плаза. Лора поехала прямо по адресу и была у магазина за четверть часа до открытия, подождала на скамье на бульваре и первой вошла в магазин, как только отперли дверь. Владелицей магазина оказалась седая миниатюрная женщина по имени Юджиния Фарвор. - Да, это наш товар, - подтвердила она, выслушав краткое объяснение Лоры и осмотрев фарфоровую жабу, - между прочим, я сама продала ее вчера одному молодому человеку. - Вы знаете его имя? - К сожалению, нет. - Вы можете его описать? - Я его хорошо запомнила из-за его размеров. Очень высокий. Наверное, футов шесть с половиной. Широкоплечий. Прекрасно одет. Серый костюм в узкую полоску и галстук тоже в полоску, синий с серым. Я похвалила костюм, и он сказал, что ему трудно купить для себя одежду. - Он расплатился наличными? - Не помню... нет, пожалуй, он пользовался кредитной карточкой. - А у вас сохранилась копия вашего чека? - Да, мы обычно приходуем чеки только через день или два и потом уже отправляем в банк для оплаты. - Миссис Фарвор провела Лору через магазин, между витрин, заполненных веджвудским фарфором, стеклом и хрусталем Лалик и Уотерфорд, фигурками фабрики Гуммель и другими предметами роскоши. Когда они вошли в ее кабинет, миссис Фарвор внезапно засомневалась, имеет ли она право открывать имя клиента. - А если у него самые невинные намерения, если он просто ваш поклонник, а мне он показался вполне приличным молодым человеком, даже очень хорошим, то тогда я ему все испорчу. Может быть, он пока не хочет вам открываться. Лора приложила все усилия, чтобы понравиться женщине и завоевать ее доверие. Она не помнила, чтобы когда-нибудь говорила так красноречиво или с таким подъемом; она лучше умела выражать свои чувства на бумаге. На ее глазах появились искренние слезы, что удивило саму Лору больше, чем Юджинию Фарвор. Таким образом она заполучила сведения с его кредитной карточки: имя - Даниель Паккард и номер его телефона. Прямо из магазина подарков Лора направилась к телефонной будке на бульваре, чтобы отыскать его имя в телефонной книге. Там оказалось два Даниеля Паккарда, но тот, чей номер телефона она держала в руках, жил на Ньюпорт-авеню в Тастине. Пошел мелкий холодный дождь, и Лора подняла воротник плаща, но у нее не было с собой ни шляпы, ни зонтика; когда она вернулась к машине на стоянку, у нее намокли волосы, и она замерзла. Она дрожала всю дорогу от Коста-Меса до Тастина. Она надеялась застать его дома. Сегодня суббота, и если он студент, то не учится. Если же у него обычная работа с девяти до пяти, то уж наверняка он не в конторе в такой день. Что же касается обычных субботних развлечений, то погода явно исключала всякую возможность отдыха на свежем воздухе. Он жил в одном из восьми двухэтажных одинаковых особняков с галереями в испанском стиле, которые стояли в саду и составляли один жилой комплекс. В поисках его квартиры Лора некоторое время блуждала от дома к дому по извилистым дорожкам под пальмами и эритринами, с которых стекала вода. Когда она наконец нашла ее - это была квартира на первом этаже в самом отдаленном от улицы особняке, - она вымокла насквозь и ее знобило. Раздражение притупило страх и осторожность и усилило злость, и она, не раздумывая, позвонила в квартиру. Он явно не воспользовался глазком, потому что, отворив дверь и увидев Лору, застыл на месте от неожиданности. Он был лет на пять старше ее, и действительно очень большой, в нем было все шесть с половиной футов роста и, наверное, фунтов двести сорок сплошных мускулов. Он был одет в джинсы и светло-голубую майку с короткими рукавами, запачканную какой-то смазкой; его бицепсы производили устрашающее впечатление; Измазанное лицо покрывала темная щетина, а руки были совершенно черные. Осмотрительно держась подальше от двери и от него самого, Лора задала короткий вопрос: - Что все это значит? - Что это значит... - Он переступал с ноги на ногу, заполнив весь дверной проем. - Это значит... - Отвечайте немедленно. Он провел запачканной рукой по своим коротко стриженным волосам и не обратил внимания на печальный результат. Он перевел взгляд с Лоры на окно, за которым дождь поливал двор, и спросил: - Как... как вы меня нашли? - Это не имеет значения. Главное, что я вас не знаю, никогда прежде не видела, а вы мне присылаете этих жаб, вы даже не ленитесь являться ночью, чтобы оставить ваш дар у дверей, вы залезаете ко мне в машину по той же причине, И это продолжается уже Бог знает сколько времени, так не пора ли мне узнать, что все это значит? По-прежнему не глядя на нее и краснея, он сказал: - Вы правы, но я... не решался... думал, еще не пришло время. - Время пришло еще неделю назад! - Вы правы... - Так отвечайте. Что все это значит ? Теперь он разглядывал свои запачканные смазкой руки; он тихо сказал: - Видите ли... - Я вас слушаю. - Я вас люблю. Лора в изумлении смотрела на него. Он наконец поднял глаза на нее. Она переспросила: - Вы любите меня? Но вы меня совсем не знаете. Как можно любить человека, с которым даже не знакомы? Он отвел взгляд, снова пригладил волосы грязной рукой и пожал плечами. - Не знаю, но это правда, и я... я... у меня такое чувство, понимаете, что нам суждено вместе прожить нашу жизнь до конца. Холодные дождевые капли стекали с мокрых волос на шею, дальше за ворот и вниз по спине; нечего было и думать о работе в библиотеке, разве можно на чем-то сосредоточиться после подобных безумных разговоров; к этому еще добавлялось глубокое разочарование, что ее тайный обожатель оказался грязным, потным и косноязычным увальнем. Лора сказала: - Послушайте, мистер Паккард, я вам запрещаю присылать мне этих жаб. - Понимаете, я это делал от души. - Я не хочу их получать. Завтра я отошлю вам тех, что вы прислали. Нет, я это сделаю сегодня: Я отправлю их вам сегодня же. Он опять встретился с ней взглядом, удивленно моргнул и сказал: - Я думал, вам нравятся жабы. Раздражаясь, Лора ответила: - Да, мне нравятся жабы. Больше того, я их люблю. Я считаю, что жабы - самые симпатичные создания на земле. В данный момент я сама хотела бы стать жабой, но ваши жабы мне не нужны. Вам понятно? - Да... - Оставьте меня в покое. Паккард. Может быть, каким-то женщинам и нравятся ваши неуклюжие ухаживания и ваша неотразимость потного самца, но только не мне, я могу за себя постоять, не сомневайтесь. Я только на вид слабая, я еще не с такими справлялась. Она повернулась, вышла из дверей под дождь, дошла до машины и поехала обратно в Ирвин. Всю дорогу домой ее била дрожь, и не только от мокрой одежды и холода, но и от сильной злости. Каков нахал! Дома она разделась, закуталась в стеганый халат и сварила себе целый кофейник кофе, чтобы наконец разогреться. Она отпила всего глоток, когда зазвонил телефон. Она взяла трубку на кухне. Это был Паккард. Он говорил так быстро, что фразы сливались в один нескончаемый монолог. - Пожалуйста, не вешайте трубку, вы совершенно правы, я наделал глупостей, я идиот, но дайте мне объяснить: когда вы пришли, я чинил посудомойку, вот почему я был в таком виде, весь перепачканный, потный, она тяжелая, я один ее вытащил из-под прилавка, конечно, хозяин квартиры сам бы ее починил, но, пока все это пройдет через все инстанции, понадобится неделя, а я сам все умею, могу починить что угодно, шел дождь, делать было нечего, вот почему я решил сам заняться починкой, откуда мне было знать, что вы появитесь. Меня зовут Даниель Паккард, вы это знаете, мне двадцать восемь, я служил в армии до семьдесят третьего, три года назад окончил Калифорнийский университет в Ирвине, у меня диплом коммерсанта, теперь работаю биржевым маклером, но занимаюсь по нескольким предметам в университете на вечернем отделении, вот я и прочел ваш рассказ о жабе в университетском литературном журнале, это было здорово, он мне очень понравился, потрясающе написано, я пошел в библиотеку и стал искать в прошлых номерах, что вы еще написали, и прочитал все ваши рассказы до единого, и многие из них действительно на уровне, не все, но многие. Я и не заметил, как в вас влюбился, в человека, который все это написал, потому что эти рассказы такие талантливые и такие жизненные. Как-то вечером я сидел в библиотеке и читал один из ваших рассказов, они не позволяют брать на дом старые номера, так что приходится читать их в зале, и библиотекарь проходила мимо и спросила, нравится ли мне этот рассказ, я сказал, что нравится, и она сказала: "Посмотрите, вот там сидит автор, можете ей сами сказать, как это хорошо написано", и вы сидели за три стола от меня, такая серьезная, сосредоточенная, с кучей книг, и делали выписки, и такая красивая. Я знал, что у вас прекрасная душа, потому что ваши рассказы прекрасны, в них прекрасные чувства, но мне и в голову не приходило, что у вас прекрасная внешность, но я не смел к вам подойти, потому что я не умею разговаривать с красивыми женщинами, становлюсь неуклюжим и связанным, наверное, потому, что моя мать была красавица, но холодная, неприступная, и мне стало казаться, что все красавицы обязательно отвергнут меня, как моя мать, может, все это звучит не правдоподобно, но, наверное, мне было бы легче, если бы вы оказались страшилой. Ваш рассказ навел меня на мысль подарить вам эти фигурки, и я придумал план с тайным поклонником и подарками, чтобы как-то вас расположить, и собирался открыться после третьей или четвертой жабы, честное слово, но все тянул, потому что боялся получить отказ; я понимал, что все это превращается в фарс, одна жаба за другой, но не мог остановиться и расстаться с вами, а рассказать вам все у меня тоже не хватало мужества. Я не хотел вас обидеть, не хотел огорчить, прошу вас, простите меня. Вконец обессилев, он смолк. Лора сказала: - Вот оно что. Он спросил: - Вы согласны со мной встретиться? И Лора неожиданно для себя самой ответила. - Да. - Сначала пообедаем, а потом в кино. - Хорошо. - Встретимся сегодня? Я заеду за вами в шесть. - Хорошо. Положив трубку, Лора минуту постояла, глядя на телефон. Потом сказала вслух: - Шейн, ты что, спятила? - И добавила: - Но он сказал, что мои рассказы такие талантливые и такие жизненные. Она отправилась к себе в спальню и посмотрела на коллекцию жаб на ночном столике. Она сказала: - Он то сдержанный и молчаливый, то болтун. Может, он псих или маньяк, Шейн? - И тут же добавила: - Может, это и так, но он великий литературный критик. * * * Он предложил пообедать и пойти в кино, и Лора надела серую юбку, белую блузку и коричневый свитер, а он появился в темно-синем костюме, белой рубашке с запонками, синем шелковом галстуке с булавкой; в кармане на груди торчал уголком шелковый платок, черные ботинки были начищены до блеска. Он выглядел так, как будто собрался на открытие сезона в оперном театре. Он имел при себе зонтик и проводил Лору из квартиры до машины, поддерживая ее под правый локоть с такой повышенной галантностью, словно она растает, упади на нее хоть капля дождя, или разобьется на тысячу кусочков, если вдруг поскользнется и упадет. Учитывая разницу в их одежде и значительную разницу в размерах - он был на целый фут выше Лоры и весил в два раза больше, - ей казалось, что у нее свидание с собственным отцом или старшим братом. Лору никак нельзя было назвать миниатюрной, но в его сопровождении и под его зонтиком она чувствовала себя малышкой. В машине он больше молчал, но объяснил это тем, что в такую отвратительную погоду на дороге надо соблюдать особую осторожность. Они пошли в итальянский ресторанчик в Коста-Меса, где Лора бывала раньше и где хорошо кормили. Они сели за столик и только взяли в руки меню - официантка даже не успела спросить их, хотят ли они заказать аперитив, - как Даниель объявил: - Мне здесь не нравится, это не то, что надо, давайте пойдем еще куда-нибудь. Лора удивленно спросила: - Почему? Здесь очень уютно. И кормят здесь прекрасно. - Нет, это не то, что надо. Здесь нет атмосферы, настроения, я не хотел бы, чтобы вы подумали... что... - Он опять запинался, как тогда по телефону, краснел. - Видите ли, это неподходящее место для первой встречи, мне хотелось бы, чтобы это было чем-то особенным. - Он встал из-за стола. - Кажется, я знаю подходящее место, простите, мисс, - теперь он обращался к удивленной официантке, - надеюсь, мы вас не затруднили. - Он уже отодвигал стул Лоры. - Я знаю одно место, где вам наверняка понравится, я там никогда не был, но, говорят, это очень хороший ресторан, отличный. - Они привлекали внимание остальных посетителей, и Лора не стала протестовать. - И это совсем рядом, пара кварталов отсюда. Они сели в машину, проехали два квартала и остановились у невзрачного на вид ресторана в торговом центре. Лора уже знала, что должна ждать, когда он, как подлинно воспитанный мужчина, откроет для нее дверь автомобиля, но, когда он открыл дверь, она обнаружила, что он стоит по щиколотку в воде. - Боже мой, ваши ботинки! В замешательстве она позволила вытащить себя из машины и перенести через лужу, словно она была легче перышка. Он поставил ее на тротуар, а сам, забыв о зонте, пошел вброд, чтобы закрыть машину. Это был французский ресторан, и он выглядел менее привлекательно, чем тот, прежний, итальянский. Их провели через весь зал к столу в уголке рядом с кухней, и намокшие ботинки Даниеля громко скрипели и хлюпали. - Вы схватите воспаление легких, - забеспокоилась Лора, когда они сели и заказали два сухих мартини. - Только не я. У меня хороший иммунитет. Я никогда не болею. Как-то во Вьетнаме во время боя меня отрезали от своих, и я целую неделю просидел один в джунглях под дождем, я отощал, но ни разу даже не чихнул. Пока они пили мартини, изучали меню и делали заказ, он наконец расслабился и проявил себя как рассудительный, приятный и даже веселый собеседник. Но, когда была подана закуска - семга под укропным соусом для Лоры и устрицы в тесте для него, - стало ясно, что готовят здесь плохо, хотя цены были вдвое выше, чем в итальянском ресторане, и, по мере того как подавали блюда, он все более смущался и почти перестал поддерживать разговор. Лора расхваливала все подряд и съедала все до крошки, но ее усилия были напрасны, его нельзя было обмануть. К тому же ни повара на кухне, ни официант не торопились. Когда Даниель наконец расплатился и довел ее до машины, как и прежде, перенеся через лужу, как маленького ребенка, они на полчаса опоздали на сеанс в кино. - Ничего страшного, - успокаивала Лора, - давайте пойдем, а потом задержимся на следующий сеанс, чтобы посмотреть начало. - Ни в коем случае, - отверг он ее предложение. - Разве так смотрят фильм? Вы не получите от него никакого удовольствия. А я хотел, чтобы это был идеальный вечер. - Успокойтесь, - сказала Лора. - Я просто в восторге от всего. Он недоверчиво на нее посмотрел, она улыбнулась, и он вымученно улыбнулся в ответ. - Ничего страшного, если вы не хотите идти в кино, - сказала Лора. - Куда хотите, туда и пойдем. Он кивнул, завел машину и тронулся с места. Они проехали некоторое расстояние, прежде чем она поняла, что он везет ее обратно домой. Провожая ее до дверей, он извинился за испорченный вечер, а она уверяла его, что наслаждалась каждой его минутой. Не успела она вставить ключ в замок, как он помчался вниз по лестнице без прощального поцелуя и не дожидаясь ее приглашения войти. С площадки она видела, как он выбежал на улицу и порыв ветра вывернул наизнанку его зонт. Он вступил с ним в неравную борьбу и пару раз чуть не упал. Уже у машины он наконец овладел ситуацией, но ветер немедленно опять вывернул зонт. В отчаянии он зашвырнул зонт в ближайшие кусты, поднял голову и посмотрел на Лору. К этому времени он вымок с головы до ног, и в бледном свете фонаря Лора видела, что костюм на нем повис, как тряпка. Он был такой огромный, сильный, настоящий Геркулес, но отступил перед пустяком - порывом ветра, водой в лужах, - и это было очень смешно. Лора понимала, что нельзя смеяться, она запретила себе смеяться, но не могла удержаться от смеха. - Вам легко смеяться, Лора Шейн, вы такая красивая! - закричал он снизу. - Да, красивая, Бог тому свидетель. - После этого его машина стремительно исчезла в ночи. Телефон зазвонил в девять тридцать. Он спросил: - Мы еще когда-нибудь встретимся? - Я уж думала, что вы никогда больше не позвоните. - Так, значит, встретимся? - Ну конечно. - Пообедаем, а потом в кино? - Отличное предложение. - Мы больше не пойдем в этот ужасный французский ресторан. Мне стыдно, очень стыдно. - Мне все равно, куда мы пойдем, - сказала Лора, - только обещайте, что мы не станем бегать из одного ресторана в другой. - Кое в чем я твердолобый. Я вам уже говорил... не умею я обращаться с красивыми женщинами. - Ив этом виновата ваша мать? - Точно. Она меня отвергла. И отца тоже. Всегда была холодной как лед. Бросила нас с отцом, когда мне было одиннадцать. - Должно быть, это было тяжелое испытание. - А вы еще красивей, и я до смерти вас боюсь. - Принимаю как комплимент. - Простите, но я и хотел сделать комплимент. Вся беда в том, что вы очень хороши, но ваш талант еще лучше, и это пугает меня еще больше. Разве может такая одаренная личность, как вы, обратить внимание на такое ничтожество, разве только ради смеха? - Позвольте задать вам один вопрос, Даниель. - Называйте меня Дании. - Всего один вопрос, Дании. Какой из вас, к черту, биржевой маклер? У вас что-нибудь получается? - Я первоклассный специалист, - отозвался он с такой искренней гордостью, что Лора поняла: он говорит правду. - Мои клиенты полностью доверяют мне, а мой собственный портфель ценных бумаг вот уже три года повышается в цене на рынке. А что касается моей работы в качестве биржевого аналитика, маклера и консультанта по инвестициям, то тут я не позволю никакому ветру вывернуть наизнанку мой зонтик. 2 На следующий день после установки зарядов в подвале Института Штефан предпринял последнее, по его расчетам, путешествие через Молниеносный Транзит. Это была нелегальная поездка в десятое января 1988 года, вне утвержденного плана и втайне от коллег. Когда он прибыл туда, в горах Сан-Бернардино шел слабый снег, но Штефан был по погоде в теплых резиновых сапогах, кожаных перчатках и морском бушлате. Он укрылся в густых зарослях елей, ожидая, когда перестанет вспыхивать ослепительно яркая молния. При очередной вспышке он посмотрел на наручные часы и встревожился, обнаружив, что сильно запаздывает. В его распоряжении было менее сорока минут, чтобы добраться до Лоры, прежде чем она погибнет. Если он задержится и прибудет слишком поздно, то уже не сможет никогда и ничего изменить. И хотя последние блестящие молнии продолжали рассекать облачное небо, а оглушительные раскаты грома все еще отдавались многократным эхом среди далеких вершин и хребтов, он вышел из укрытия и поспешил вниз по склону, покрытому глубокими сугробами, где ноги увязали по колено. Снег был покрыт ледяной коркой, пробиваемой с каждым шагом, что замедляло ход, как будто он брел по глубокой воде. Дважды он падал, и снег набился ему в сапоги, а яростный ветер валил с ног, словно разумное существо, которое решило с ним покончить. К тому времени, как он дошел до конца поля и перебрался через снежный вал на обочине асфальтированного шоссе с двухполосным движением, ведущего в одну сторону к Эрроухед, а в другую в Биг-Бэр, его бушлат и брюки покрылись мерзлым снегом, а ноги заледенели. Он потерял целых пять минут. Недавно прошел снегоочиститель, и шоссе было чистым, если не считать вихрящихся легких снежинок, которые изменчивый ветер крутил над асфальтом то в одну, то в другую сторону. Но чувствовалось, что близится пурга. Снежинки уменьшились в размерах и посыпались гуще. Скоро дорога станет опасной для движения. Штефан заметил на обочине доску: "Озеро Эрроухед, одна миля" и со страхом обнаружил, что находится от Лоры куда дальше, чем предполагал. Прищурившись от ветра, он посмотрел на север и разглядел в мрачной мгле теплое сияние электрических фонарей: одноэтажное здание со стоянкой для автомобилей находилось от него справа, примерно в трехстах ярдах. Он двинулся в этом направлении, опустив голову, спасая лицо от порывов ледяного ветра. Ему нужна была машина. Лоре оставалось жить всего полчаса, и до нее было десять миль. 3 В субботу шестнадцатого июля 1977 года, через пять месяцев после их первого свидания и через полтора месяца после окончания колледжа, Лора вышла замуж за Дании Паккарда. Гражданское бракосочетание состоялось в кабинете местного судьи. Гостей, они же и свидетели, было только двое: отец Данни Сэм Паккард и Тельма Аккерсон. Сэм был представительным седым мужчиной ростом около шести футов, но в присутствии сына он выглядел низкорослым. Всю короткую церемонию он проплакал, и Дании без конца поворачивался и спрашивал: - Как ты там, папа? - Сэм кивал головой, сморкался и говорил, чтобы они продолжали, но через секунду снова начинал плакать, и Дании снова о нем беспокоился, а Сэм громогласно, как иерихонская труба, сморкался. Судья сказал: - Послушайте, молодой человек, ваш отец плачет от радости, так что не будем задерживаться, меня еще три пары ждут. Но даже если бы отец жениха не заливался слезами, а жених не был великаном с добрым сердцем младенца, то все равно это была бы незабываемая свадебная церемония из-за присутствия Тельмы. У Тельмы была удивительная прическа, волосы выстрижены клоками, торчавшими в разные стороны, а пряди на лбу покрашены в лиловый цвет. В самый разгар лета, да еще на свадьбу, она надела красные лодочки на высоком каблуке, черные брюки в обтяжку и черную блузку, специально разодранную во многих местах, а вместо пояса подхваченную стальной цепью. Вокруг глаз были густо наложены фиолетовые тени, на губах кроваво-красная помада, в одном ухе серьга, похожая на рыболовный крючок. После церемонии, когда Дании о чем-то договаривался с отцом, Тельма уединилась с Лорой в уголке вестибюля здания суда и объяснила свой странный вид: - Это значит одеться под панка, в Англии это сейчас самое-самое. Здесь еще никто этого не носит, но через пару лет все будут одеты по этой моде. А потом это здорово подходит для моего номера. Я выгляжу пугалом, и стоит мне только появиться на сцене, как публика уже падает от смеха. И мне это тоже очень на руку. Будем говорить прямо, Шейн, годы меня не красят. Господи, если бы уродство считалось болезнью, то я была бы среди первых пациентов. Что касается стиля панк, то у него есть свои преимущества: с помощью косметики поярче и прически почудней можно совершенно преобразить себя, и никто не заметит, какая ты невзрачная, нужно только, чтобы ты выглядела фантастично. Господи, Шейн, какой же он большой, этот твой Данни. Ты много рассказывала о нем по телефону, но никогда не обмолвилась, что он такой огромный. Обряди его в костюм гориллы и дай погулять по Нью-Йорку, снимай все на пленку, и вот тебе готовый фильм ужасов, и не надо тратиться на постройку миниатюрных декораций. Так, значит, ты его любишь? - Я его обожаю, - ответила Лора. - Он не только большой, но и добрый, может, из-за всех жестокостей, что он видел во Вьетнаме, да и сам принимал в них участие, а может быть, потому, что у него всегда было доброе сердце. Он очень ласковый, Тельма, очень внимательный, и потом он считает меня одним из лучших авторов на свете. - А помнишь, когда он одаривал тебя жабами, ты считала его психопатом. - Небольшая ошибка в суждении. Двое полицейских провели через вестибюль молодого мужчину в наручниках по пути в один из судейских залов. Арестованный внимательно оглядел Тельму и сказал: - Эй, детка, может, займемся? - Вот оно, неотразимое обаяние Аккерсонов, - сказала Тельма. - Тебе достался одновременно греческий бог, милый плюшевый мишка и верный раб, а я получаю гнусные предложения от подонков общества. Но если хорошенько подумать, то у меня вообще не было никаких предложений, так что все еще впереди! - Не надо принижать себя, Тельма. Не преувеличивай. Обязательно найдется хороший человек, который поймет, какое ты сокровище. - Это наверняка будет Чарльз Мэнсон, если, конечно, его досрочно выпустят. - Да нет же. Вот увидишь, ты будешь такой же счастливой. Я в этом уверена. Это твоя судьба, Тельма. - Господи, Шейн, ты становишься неизлечимой оптимисткой. А как насчет той молнии? А все те глубокомысленные разговоры, которые мы вели на полу нашей комнаты в приюте, помнишь? Мы тогда решили, что жизнь - это комедия абсурда и что время от времени, для равновесия, она внезапно нарушается моментами трагедии, чтобы по контрасту сделать смешное еще более смешным. - Может быть, это была последняя такая молния в моей жизни, - сказала Лора. Тельма внимательно посмотрела на нее. - Я тебя знаю, Шейн, надеюсь, что этот настрой на счастье не обернется для тебя разочарованием. Надеюсь, ты забыла о прошлом, девочка, да я в этом и не сомневаюсь. Пожелаю только, чтобы в твоей жизни не было больше этих самых молний, - Спасибо тебе, Тельма. - И еще скажу тебе, что твой Дании - редкостный человек, настоящее сокровище. Будь здесь Рут, ей он бы тоже понравился, она была бы от него в восторге. Они обняли друг друга и на мгновение превратились в храбрых и в то же время слабых девочек, внешнесамоуверенных, а в душе испуганных перед лицом слепой судьбы, от капризов которой зависела вся их вместе прожитая юность. * * * В воскресенье, двадцать четвертого июля, Лора и Дании возвращались в квартиру в Тастине из Санта-Барбары, где провели неделю после свадьбы, и сразу же отправились в магазин, чтобы купить что-нибудь поесть, а потом вместе приготовили обед: хлеб из муки грубого помола, мясные тефтели в микроволновой печке и спагетти. Лора отказалась от своей квартиры и переехала к Дании за несколько дней до свадьбы. По совместно разработанному плану они должны были прожить в этой квартире два-три года. Они так долго и подробно обсуждали свое будущее, что теперь оно представлялось им в виде одного слова с большой буквы: "План", как если бы это было специально разработанное где-то на небесах руководство для их семейного союза, в котором точно предусмотрены все детали их совместной жизни. План предусматривал, что только через два-три года они сделают первый взнос для оплаты собственного дома, - это позволит им сохранить в неприкосновенности надежные ценные бумаги, скопленные Дании, - и только тогда они покинут эту квартиру. Они обедали на кухне, откуда открывался вид на королевские пальмы во дворе, залитом золотистым предзакатным солнцем, и обсуждали основу Плана, а именно: Дании работает, а Лора сидит дома и пишет свою первую книгу. - Когда ты станешь страшно богатой и знаменитой, - сказал Дании, накручивая спагетти на вилку, - я брошу работу на бирже и стану распоряжаться нашими финансами. - А что, если я никогда не стану богатой и знаменитой? - Наверняка станешь. - А если меня никогда не напечатают? - Тогда я с тобой разведусь. Лора бросила в него кусочком хлеба. - Злодей. - Мегера. - Хочешь еще тефтелей? - Хочу, если не будешь ими бросаться. - Я уже смягчилась. Правда, у меня вкусные тефтели? - Очень вкусные, - согласился он. - Твоя жена - искусная кулинарка, и это надо отпраздновать. - Полностью поддерживаю предложение. - Давай займемся любовью. Данни поинтересовался: - Прямо тут, за обедом? - Нет, в кровати. - Она отодвинула стул и встала. - Идем. Обед всегда можно разогреть. В первый год они часто занимались любовными играми, и Лора находила в их близости нечто большее, чем сексуальное удовлетворение, нечто гораздо большее, чем она когда-либо ожидала. Сжимая друг друга в объятиях, они становились единым целым, одним человеком, у них было одно тело, одни мысли, одна душа, одна мечта. Да, она любила его всем сердцем, но это чувство единения было больше, чем любовь, или, по крайней мере, отличалось от любви. А когда наступило их первое Рождество вместе, она поняла, что это чувство было чувством принадлежности, чувством семьи, которого она не знала долгие годы; он был ее мужем, а она его женой, и когда-нибудь, через два или три года, в соответствии с Планом, у них родятся дети. Теперь она знала, что ничто на свете несравнимо с умиротворением, которое дает семья. Можно было подумать, что это непрерывное каждодневное счастье, гармония и покой приведут к умственной лени; что для творчества и остроты восприятия ей необходимо равновесие между безоблачными днями и днями тоски и страданий. Но идея, что страдания способствуют успеху творчества, - это заблуждение молодых и неопытных душ. Чем счастливей она становилась, тем успешней шла ее работа. За полтора месяца до первой годовщины их свадьбы Лора закончила свой первый роман "Ночи Иерихона" и отослала рукопись литературному агенту в Нью-Йорке Спенсеру Кину, с которым связалась месяц назад. Через две недели Кин позвонил и сообщил, что будет предлагать ее книгу издателям, что рассчитывает на быструю продажу рукописи и что Лору как писательницу ждет блестящее будущее. С быстротой, которая удивила даже агента, за скромный, но приличный аванс в пятнадцать тысяч долларов книгу приобрело первое же издательство, которому он ее предложил, - издательство "Викинг". Договор был подписан в пятницу, четырнадцатого июля 1978 года, за два дня до годовщины свадьбы Лоры и Данни. 4 Строение, которое Штефан увидел с дороги, оказалось рестораном с маленькой гостиницей, стоявшим в тени высокоствольных сосен. Деревья достигали двухсот футов в высоту и были увешаны гроздьями крупных шишек, а кора рассечена глубокими извилистыми бороздами; ветви гнулись под тяжестью выпавшего снега. Одноэтажный дом был построен из бревен, сосны плотно окружали его с трех сторон, и вся крыша была засыпана толстым слоем иголок. Окна запотели или замерзли, и свет изнутри плохо проникал через замутненное стекло. На стоянке у ресторана Штефан обнаружил два джипа, два пикапа и "Форд". Успокоившись, что никто не увидит его из окон, он направился прямо к одному из джипов, попробовал дверь, которая оказалась незапертой, и сел за руль. Он вытащил "вальтер" из кобуры, которую носил под бушлатом, и положил его на сиденье рядом. Ноги ломило от холода, надо было бы вытряхнуть снег из сапог. Но он уже опаздывал, к тому же все было с самого начала запланировано в обрез, он не мог терять ни минуты. Если он чувствовал ступни, значит, они не обморожены; эта опасность пока ему не угрожала. Он не нашел ключей в замке зажигания. Он отодвинул назад сиденье, нагнулся, пошарил под доской приборов, нащупал провода зажигания и через минуту запустил мотор. Он как раз разгибался, когда владелец джипа, дыша пивом, распахнул дверь. - Эй, парень, что ты тут делаешь? На покрытой снегом стоянке не было ни души. Они были одни. Через двадцать пять минут Лора будет мертва. Владелец джипа попытался вытащить его из машины, и Штефан без сопротивления подчинился, по пути схватив с сиденья пистолет; затем всей тяжестью тела он навалился на противника, и человек стал падать на спину, поскользнувшись на обледенелом асфальте. Они вместе рухнули на землю. Штефан оказался сверху и приставил дуло к горлу владельца машины. - Ради Бога, мистер! Не убивайте меня! - Вставай. Поосторожней, черт возьми, никаких резких движений. Теперь, когда они были на ногах, Штефан зашел ему за спину и достаточно сильно ударил его рукояткой пистолета по голове, так что тот потерял сознание, обмяк, упал на землю и больше не двигался. Штефан взглянул на дверь ресторана. Никого. На шоссе не было слышно автомобилей, но, возможно, завывание ветра заглушало шум мотора. Снег усилился; Штефан спрятал пистолет в глубокий карман бушлата и подтащил человека, который не приходил в сознание, к "Форду" поблизости. "Форд" не был заперт, и Штефан втащил его на заднее сиденье, закрыл дверь и поспешил обратно к джипу. Мотор заглох. Он снова соединил провода и запустил его. Он включил скорость и повернул к шоссе; порыв ветра ударил в стекла машины. Снег падал сплошной пеленой, начиналась вьюга. Ветер вздымал с земли вихри снега, и они искрились в свете фар. Гигантские темные сосны сгибались и вздрагивали под напором урагана. Лоре оставалось жить немногим более двадцати минут. * * * Они отпраздновали заключение договора на издание "Ночей Иерихона" и первую годовщину их удивительно гармоничного брака посещением любимого Диснейленда. Небо было синим, безоблачным; воздух сухим и горячим. Не замечая многочисленные летние толпы посетителей, они плавали на бригантине вместе с пиратами в Карибском море, снимались в обнимку с Микки Маусом, до головокружения крутились в чайных чашках Шляпника[3], заказали свои портреты карикатуристу, ели горячие сосиски, мороженое и бананы в шоколаде на палочках, а вечером танцевали под звуки ансамбля диксиленд на площади Новый Орлеан. С наступлением темноты парк обрел особое волшебство, и они трижды проехались вокруг острова Тома Сойера на старинном пароходе; обнявшись, они стояли у перил на самой верхней палубе, около носа. Данни сказал: - Знаешь, почему нам тут так нравится? Потому что это нетронутый уголок, еще не испорченный влиянием окружающего мира. Совсем как наша с тобой жизнь. Позднее, когда они ели мороженое в Павильоне гвоздик, под деревьями, унизанными яркими фонарями, Лора заметила: - Не так уж это и много... пятнадцать тысяч за целый год работы. - Но, с другой стороны, это уж не такая нищенская плата. - Дании отодвинул в сторону свое мороженое, перегнулся через стол и взял ее руки в свои. - Ты еще заработаешь кучу денег, потому что ты безумно талантлива, но разве деньги это главное? Я хочу сказать, что у тебя есть чем поделиться с людьми. Нет, не то. Я не знаю, как это выразить. В тебе есть что-то особенное, вернее, ты сама особенная. Я это понимаю, но не могу объяснить, одно я точно знаю, что если ты поделишься с другими своей душой, то принесешь радость и надежду множеству людей так же, как ты делаешь счастливым меня, когда я рядом с тобой. Слезы навернулись у нее на глаза, и она сказала: - Я люблю тебя, Дании. "Ночи Иерихона" были напечатаны спустя десять месяцев, в мае 1979 года. Данни настоял, чтобы Лора издала книгу под своей девичьей фамилией, потому что знал, сколько она вытерпела за годы, проведенные в приюте, ради того 2 чтобы выполнить завещание отца, а также и матери, которую никогда не знала. Было продано всего несколько экземпляров книги, ее не заметил ни один клуб книголюбов, и издательство "Викинг" передало ее мелкому издателю книг в мягких обложках за незначительную сумму аванса. - Не огорчайся, - успокаивал Лору Дании. - Всему свое время. Все будет хорошо, вот увидишь. У тебя не может быть по-другому. Она уже погрузилась в работу над своим вторым романом под названием "Седрах"[4]. Она трудилась по десять часов в день, шесть дней в неделю и кончила писать книгу в июле. Лора отправила один экземпляр рукописи Спенсеру Кину в Нью-Йорк, а другой отдала Данни. Он был первым читателем романа. В тот день, а это была пятница, он рано ушел с работы и приступил к чтению в час дня сначала в своем кресле в гостиной, затем переместился в спальню, где проспал всего четыре часа, и к десяти часам субботнего утра вернулся в свое кресло в гостиной, уже прочитав две трети рукописи. Он не хотел говорить о книге ни единого слова. - Подожди, когда я закончу. Не стоит тебе раньше времени раздумывать над моими замечаниями, спорить, пока у меня нет о ней полного представления, да и мне это невыгодно, потому что ты наверняка раскроешь мне какую-нибудь сюжетную линию. Она без конца заглядывала в комнату, чтобы посмотреть, как он себя ведет: хмурится, улыбается или остается бесстрастным, а когда он выражал свои чувства, она волновалась, что у него не та реакция на события в книге. К десяти тридцати в субботу она не могла больше оставаться в квартире и отправилась в поход по книжным магазинам, пообедала в ресторане, хотя не была голодна, потом долго изучала витрины, съела замороженный йогурт в вафельном рожке, побродила по магазинам, купила плитку шоколада и съела половину. "Шейн, - сказала она себе, - шла бы ты домой, а то к ужину будешь толще Орсона Уэллса". Когда она ставила машину в гараже, она заметила, что машина Дании отсутствует. Она открыла дверь квартиры, позвала его по имени, но не получила ответа. Рукопись романа лежала в кухне на столе. Она поискала записку. Записки не было. - Боже мой, - сказала она. Книга никуда не годится. Это барахло. Ее только на помойку. Это дерьмо собачье. Бедный Данни отправился куда-нибудь выпить пива, чтобы собраться с духом и посоветовать ей сменить профессию, пока она еще молода, переквалифицироваться, к примеру, в водопроводчика. Тошнота подступила к горлу. Она поспешила в ванную комнату, но тошнота прошла. Она сполоснула лицо холодной водой. Значит, книга точно дерьмо собачье. Придется с этим примириться. Она считала, что "Седрах" совсем неплох, намного лучше "Ночей Иерихона", но, видимо, она ошибалась. Что ж, она напишет еще один роман. Она пошла на кухню и открыла бутылку пива. Она не успела сделать и двух глотков, как в квартиру вошел Дании с большой красивой коробкой в руках. Он торжественно поставил коробку на стол рядом с рукописью и обратился к Лоре: - Это для тебя. Не обращая внимания на коробку, Лора потребовала: - Сначала твое мнение. - Сначала открой подарок. - Господи, неужели книга такая плохая? И ты хочешь смягчить удар с помощью подарка? Скажи мне прямо. Я не боюсь. Постой! Дай я сяду. - Она взяла стул и села. - Ну, давай, не жалей, я стойкая. - Ты любишь все драматизировать, Лора. - Что ты хочешь сказать? Что это не роман, а мелодрама? - Я не о книге. Я о тебе. И не вообще, а сейчас. Может, ты перестанешь изображать непризнанный талант и откроешь подарок? - Ладно, ладно, если ты настаиваешь и не хочешь говорить, я открою этот проклятый подарок. Лора поставила коробку на колени - подарок оказался тяжелым - и развязала ленту; Дании сел напротив и наблюдал за ее действиями. Судя по упаковке, это было куплено в дорогом магазине, и тем не менее Лора не ожидала такого сюрприза: внутри лежала большая красивая ваза Лалик; она была из прозрачного стекла, за исключением двух ручек, наполовину зеленых, наполовину бесцветных матовых, изображавших жаб, по две с каждой стороны. Лора не могла сдержать восхищения: - Дании, я никогда не видела ничего подобного! Какая красота. - Значит, тебе нравится? - Представляю, сколько это стоит! - Три тысячи. - Дании, это нам не по карману. Мы не можем себе это позволить. - Нет, можем. - Нет-нет, ни в коем случае. Только потому, что я написала никудышный роман, а ты хочешь поднять мне настроение... - Ты написала прекрасную книгу. Я ставлю ей высшую оценку. Четыре жабы за высшее достижение. Мы можем позволить себе эту вазу именно потому, что ты написала "Седрах". Это удивительная книга, Лора, куда лучше, чем предыдущая, в ней вся твоя душа. Это твое зеркало, разве она может быть плохой. От радости Лора бросилась к нему на шею, чуть не уронив вазу в три тысячи долларов. 5 Дорогу теперь покрывал слой свежевыпавшего снега. У машины было четыре ведущих колеса, а на них цепи, поэтому Штефан ехал с хорошей скоростью, несмотря на непогоду. И тем не менее он опаздывал. Он рассчитал, что ресторан, где он украл джип, находился в одиннадцати милях от дома Паккардов, стоявшего рядом с шоссе №330, в нескольких милях к югу от горной гряды Биг-Бэр. Узкая извилистая горная дорога изобиловала крутыми спусками и подъемами, а летящий снег до предела ограничивал видимость, поэтому средняя скорость не превышала сорока миль в час. Он не мог рисковать, увеличивая скорость и пренебрегая опасностью; какой толк будет от него Лоре, Дании и Крису, если он потеряет контроль над управлением машиной и рухнет в пропасть, сбивая ограждение. Но при его нынешней скорости он доберется до их дома с опозданием в десять минут и не застанет их на месте. Он хотел задержать их дома, пока минует опасность. Теперь надо было обдумывать другой план. Под тяжестью снеговых туч январское небо, казалось, опустилось и легло на вершины и ветви громадных сосен, темным строем стоявших по обе стороны дороги Снег налипал на стеклоочистители и превращался в лед; Штефан включил обогреватель и, прижимаясь к рулю, вглядывался в темноту через покрытое инеем окно. Когда он снова взглянул на часы, в его распоряжении оставалось всего пятнадцать минут. Лора, Данни и Крис уже садились в машину. Возможно, они уже выезжают на главную дорогу. Он перехватит их на шоссе, в обрез до встречи со Смертью. Он слегка увеличил скорость, соблюдая осторожность на поворотах, где особенно велика была опасность сорваться в пропасть. 6 Пять недель прошло с тех пор, как Данни подарил Лоре вазу, и в этот день, пятнадцатого августа 1979 года, около полудня Лора была на кухне и разогревала себе на обед банку куриного супа, когда позвонил ее литературный агент в Нью-Йорке Спенсер Кин. "Викингу" очень понравился роман "Седрах", и издательство предлагало ей сто тысяч. - Сто тысяч долларов? - изумилась Лора. - Конечно, долларов, - ответил Спенсер Кин. - Не рублей же, что на них купишь. - Господи. - Лора оперлась о кухонный прилавок, ноги не держали ее. Спенсер продолжил: - Лора, дорогая, вы сами должны все решить, но раз они готовы выложить сто тысяч с первого раза, то пусть это будет начальная аукционная цена, а если они не согласны, я предлагаю вам отказаться. - Отказаться от ста тысяч долларов? - Лора не верила своим ушам. - Я отправлю рукопись еще шести-семи издательствам, назначу дату аукциона, и посмотрим, что получится. Хотя я заранее знаю результат; уверяю, Лора, они все будут в восторге от книги, так же как и я. А там кто знает... Это трудное решение, и вам стоит подумать. Как только Спенсер распрощался и повесил трубку, Лора позвонила Данни на работу и рассказала о предложении. Он посоветовал: - Если это их начальная ставка, соглашайся. Иначе отказывайся. - Но, Данни, разве мы можем отказываться? Я езжу на своей машине уже одиннадцать лет, она того гляди развалится. А твоей уже четыре года. - Помнишь, что я сказал тебе об этой книге? Что это зеркало твоей души? - Ты очень добрый, но... - Откажись, Лора. Послушай меня. Тебе кажется, что если ты откажешься от этих тысяч, то бросишь вызов благосклонной к тебе судьбе и тебе вновь понадобится помощь той молнии, о которой ты мне рассказывала. Но ты заработала этот подарок, и судьба не может тебя его лишить. Лора позвонила Спенсеру Кину и объявила о своем решении. Возбужденная, взволнованная и уже сожалеющая о потере ста тысяч, она поспешила в кабинет, села за пишущую машинку и смотрела на лист с начатым рассказом до тех пор, пока до нее не донесся запах куриного супа, который она оставила на плите. Она бросилась в кухню и обнаружила, что суп почти выкипел, а подгоревшая вермишель прилипла к дну кастрюльки. В два десять, то есть в пять десять по нью-йоркскому времени снова позвонил Спенсер и сообщил, что "Викинг" считает эти сто тысяч начальной аукционной ценой. - Значит, вы получите за "Седрах" по меньшей мере сто тысяч. Думаю, что мы проведем аукцион двадцать шестого сентября. Это будет настоящая битва, Лора, вот увидите. Весь остаток дня она изо всех сил подбадривала себя, но не могла избавиться от беспокойства. "Седрах" уже имеет большой успех. Ей нечего беспокоиться, уверяла она себя, но по-прежнему терзалась. Дании пришел с работы и принес бутылку шампанского, букет роз и коробку дорогого шоколада. Они сидели на диване, ели конфеты, пили шампанское и говорили о своем будущем, которое представлялось им абсолютно безоблачным; но беспокойство не оставляло Лору. Наконец она сказала: - Я не хочу шоколада, и мне не нужны шампанское и розы, и деньги мне тоже не нужны. Я хочу тебя. Я хочу в кровать. Они долго любили друг друга. Последние лучи летнего солнца исчезли за окном, пришла ночь, и только тогда они неохотно и благодарно разомкнули объятия. Лежа рядом с ней в темноте, Дании нежно целовал ее грудь, шею, глаза, губы. Ее беспокойство наконец стихло. Но не одни только любовные объятия прогнали страхи. Подлинная душевная близость, искренняя преданность друг другу, неразрывная общность надежд, планов, судьбы - вот что служило всеизлечиваюшим лекарством; их объединяло великое доброе чувство, чувство семьи, и это чувство служило надежной защитой от всех жизненных невзгод. * * * В среду, двадцать шестого сентября, Дании взял свободный день, чтобы быть рядом с Лорой, когда придут вести из Нью-Йорка. В семь тридцать утра, в десять тридцать по нью-йоркскому времени, позвонил Спенсер Кин и сообщил, что издательство "Рэндом Хаус" сделало первое предложение, превысившее начальную сумму. - Сто двадцать пять тысяч, и это только Первая цена. Через два часа Спенсер снова позвонил. - Все ушли обедать, так что пока затишье; Сейчас цена дошла до трехсот пятидесяти тысяч, шесть издательств еще продолжают борьбу. - Триста пятьдесят тысяч? - переспросила Лора. Раздался звон: Данни, который мыл посуду после завтрака, уронил и разбил тарелку. Когда Лора положила трубку и взглянула на Дании, тот сказал: - Если мне не изменяет память, ты, кажется, называла эту книгу дерьмом? Через четыре с половиной часа, когда они, сидя за кухонным столом, безуспешно пытались сосредоточиться на карточной игре и все время ошибались в подсчете очков, Спенсер Кин позвонил еще раз. Данни ловил каждое слово разговора. Спенсер сказал: - Советую вам сесть, Лора. - Я готова ко всему, Спенсер. Мне не нужен стул. Говорите. - Аукцион закончился. Книга досталась издательству "Саймон и Шустер". Один миллион двести двадцать пять тысяч долларов. Потрясенная, растерянная, Лора говорила со Спенсером еще минут десять, но, повесив трубку, не могла вспомнить, о чем шел разговор после объявления цены. Данни вопросительно на нее смотрел, и Лора вспомнила, что он не в курсе дела. Она назвала издательство и сумму. С минуту они в молчании смотрели друг на друга. Потом Лора сказала: - Наверное, теперь мы можем позволить себе ребенка. 7 Штефан остановил машину на вершине холма и оглядел те полмили заснеженного шоссе, на котором все должно было произойти. Слева, за встречной полосой, заросший деревьями склон горы круто обрывался у шоссе. Справа узкая, с невысокой насыпью обочина отделяла дорогу от пропасти. И никакого ограждения, которое могло бы спасти от смертельного падения вниз. У подножия холма дорога поворачивала налево и исчезала из виду. Отрезок двухполосной дороги между вершиной холма и этим поворотом был совершенно пустынен. По его часам Лоре оставалось жить всего минуту. В крайнем случае, две минуты. Внезапно он понял, что допустил ошибку, пытаясь перехватить Паккардов, когда уже так сильно запаздывал. Он должен был отказаться от этой идеи и попытаться раньше найти и остановить автомобиль Робертсонов на дороге в Эрроухед. Результат был бы таким же. Теперь было поздно. У Штефана не было времени, чтобы вернуться обратно, и он не мог рисковать и ехать дальше, чтобы перехватить машину Паккардов. Он не знал с точностью до секунды, когда их настигнет смерть, но миг катастрофы стремительно приближался. Если он проедет вперед хотя бы еще полмили, чтобы остановить их перед решающим подъемом, может случиться, что они проскочат мимо, когда он будет разворачиваться, и он не успеет их догнать до столкновения лоб в лоб с грузовиком Робертсонов. Мягко тормозя, он переехал на левую, ведущую вверх, полосу и остановил джип на середине спуска на довольно широкой обочине, так тесно прижавшись к высокой насыпи, что не мог открыть дверь. Он поставил джип на ручной тормоз, перелез на сиденье рядом и вышел из машины с правой стороны. Сердце изо всех сил, до боли, колотилось у него в груди. Колючий снег хлестал в лицо, а ветер на горных склонах свистел и завывал на множество голосов; наверное, это были сестры-парки, которые издевались над его безуспешной попыткой пойти наперекор велению Судьбы. 8 Учтя пожелания издательства "Саймон и Шустер", Лора подвергла рукопись "Седрах" небольшой правке и отослала редактору окончательный вариант романа в декабре 1979 года; книга должна была выйти в сентябре 1980-го. Это был напряженный год для Лоры и Данни, и даже такие события, как кризис в связи с захватом заложников в Иране и президентская предвыборная кампания, прошли мимо них, не говоря уже о бесчисленных пожарах, экологических бедствиях, массовых убийствах, наводнениях, землетрясениях и других трагических событиях, переполнявших выпуски новостей. Это был год, когда Лора забеременела. Год, когда они с Дании купили свой первый в жизни собственный дом - четыре спальни, две ванные комнаты и душ, - дом в испанском стиле в пригородном поселке Оранж Парк, и уехали из Тастина. Лора начала работать над своей третьей книгой "Золотой орел", и, когда Дании как-то поинтересовался, как идут у нее дела, она ответила: "Дерьмово", а он одобрил: "Вот и чудесно!" Когда первого сентября Лора получила крупный чек от кинокомпании "Метро-Голдвин-Мейер", которая приобрела права на экранизацию "Седраха", Данни оставил работу в маклерской конторе и стал заниматься финансовыми делами Лоры. В воскресенье двадцать первого сентября, через три недели после поступления в продажу, "Седрах" был двенадцатым в списке бестселлеров в "Нью-Йорк тайме". А пятого октября 1980 года, когда у Лоры родился сын Кристофер Роберт Паккард, вышел третий тираж книги; она занимала твердое и почетное восьмое место в списке "Таймc" и получила, по словам Спенсера Кина, "потрясающе хороший отзыв" на пятой странице книжного обозрения в той же газете. Мальчик увидел свет в два часа двадцать три минуты утра, и роды сопровождались очень сильным кровотечением, несвойственным этому переходу младенцев из тьмы чрева в новый для них мир. Кровотечение и боли не прекратились и днем, вечером потребовалось не одно переливание крови. Однако ночью состояние Лоры улучшилось, и к утру следующего дня, настрадавшаяся и измученная, она уже была вне всякой опасности. На следующий день, в часы посещения, младенца и мать навестила Тельма Аккерсон. По-прежнему облаченная в одежду панков, далеко обогнавшую моду, с длинными волосами на левой стороне головы, с белой прядью, как у невесты Франкенштейна, и короткими, но без белой пряди, на правой стороне, она впорхнула в отдельную палату Лоры, направилась прямо к Данни, обняла его, изо всех сил прижала к себе и объявила: - Господи, какой же ты громадный. Ты определенно мутант. Признайся, Паккард, твоя мать, возможно, была из рода человеческого, а вот отцом у тебя наверняка был гризли. - Затем она направилась к кровати, где Лору поддерживали в сидячем положении три подушки, подложенные за спину, поцеловала ее в лоб, потом в щеку. - Я сначала сходила в палату новорожденных, посмотрела через окно на Кристофера Роберта, очень милый ребеночек. Но вам, братцы, не хватит всех ваших книжных миллионов, чтобы его прокормить, потому что мальчик точная копия папочки, он вам обойдется тысяч в тридцать в месяц. Он вас объест. Лора сказала: - Хорошо, что ты пришла, Тельма. - Неужели я могу пропустить такое событие? Вот если бы я выступала в клубе каких-нибудь мафиози где-нибудь в Байонне в Нью-Джерси, я бы не посмела разорвать контракт, с этими типами шутки плохи, они тебя за это разрежут на кусочки. К счастью, я была к западу от - Я бессердечная, циничная, напористая шлюха. А что касается книги, то шутки в сторону. Это шедевр. Я узнала корову Боумен и Тамми. И этого детского психолога Буна. Имена другие, но все как живые. Ты очень здорово их описала, Шейн. Когда я читала, у меня мурашки бегали по коже, как будто все вернулось обратно, я не могла сидеть дома, выходила на солнышко подышать свежим воздухом. А бывало, хохотала до колик. Каждый мускул, каждый сустав в теле Лоры ныл от боли. У нее не было сил приподняться и обнять подругу. Она просто сказала: - Я люблю тебя, Тельма. - А вот Угря в книге нет. - Я его приберегаю для другого романа. - И меня тоже нет, вот что удивительно, а ведь я самая яркая личность в твоей жизни! - Я хочу посвятить тебе одной целую книгу, - сказала Лора. - А ты не врешь? - Честное слово, нет. Не ту, что пишу сейчас, а следующую. - Послушай, Шейн, обязательно сделай меня красавицей, а не то берегись. Я тебе покажу. - Поняла. Тельма задумалась, потом спросила: - А ты собираешься... - Обязательно. Рут тоже там будет. Они помолчали, держась за руки. Слезы затуманили Лоре глаза, она заметила, что Тельма тоже моргает, чтобы не заплакать. - Не надо, Тельма. Побереги свои сногсшибательные ресницы. Тельма подняла ногу. - Как тебе эти сапожки? Правда, шик? Черная кожа, носы узкие, каблуки в заклепках. Ну прямо настоящая укротительница, а? - Как только ты вошла, я сразу подумала: интересно, сколько мужских особей она успела проучить своей плеткой? Тельма вздохнула и несколько раз шмыгнула носом. - А теперь слушай внимательно, Шейн. Мне кажется, ты недооцениваешь свой талант. Ты умеешь запечатлевать жизнь людей на бумаге, люди уходят, а слова остаются, и их жизнь тоже остается. Ты умеешь выражать чувства, и кто угодно может читать твои книги и переживать вместе с твоими героями; ты трогаешь сердца, напоминаешь нам, что такое человечность, о чем мы теперь так часто забываем.. - У тебя талант, о котором другие могут только мечтать, вот во имя чего ты должна жить. Я знаю, тебе хотелось бы иметь большую семью... троих, четверых детей, ты об этом мечтала'... представляю, как тебе сейчас тяжело. Но у тебя есть Данни и Кристофер и этот удивительный талант, а это немало. - Иногда... мне бывает очень страшно. - Голос Лоры дрогнул. - Чего ты боишься, Лора? - Я хотела иметь много детей... чтобы никто не мог отнять их всех у меня. - Никто никого у тебя не отнимет. - А у меня только Дании и маленький Крис... только двое... это опасно, что-то может случиться. - Ничего не случится. - И тогда я останусь одна. - Ничего не случится, - повторила Тельма. - Всегда что-то случается. Такова жизнь. Тельма прилегла на кровать, вытянулась рядом с Лорой, положила голову ей на плечо. - Когда ты сказала, что роды были тяжелыми... и твой вид, ты такая бледная... я испугалась. У меня есть друзья в Лос-Анджелесе, это верно, но это все типы из шоу-бизнеса. Только ты одна настоящий близкий мне человек, даже если мы редко встречаемся, и когда я подумала, что ты... - Но этого не случилось. - Но могло случиться. - Тельма горько рассмеялась. - Черт возьми, Шейн, если ты сирота, то это навеки, верно? Лора обняла ее и погладила по волосам. * * * Когда Крису исполнился год, Лора закончила "Золотого орла". Книга вышла спустя девять месяцев, а когда Крису было два года, она возглавила список бестселлеров в газете "Таймc", которую Лора считала наивысшим авторитетом. Данни с таким умением, старанием и осторожностью распоряжался Лориными деньгами, что через несколько лет, несмотря на высокие налоги, они могли стать не просто богатыми - они уже были богатыми по сравнению с большинством людей, - но настоящими богачами. Лора не особенно задумывалась об этом. Она никогда не предполагала, что станет богатой. Когда она размышляла о своем завидном положении, то понимала, что должна радоваться, а если вспомнить, в какой нужде живет большинство людей в мире, то хотя бы испытывать благоговение перед дарами судьбы, но деньги не вызывали у нее ни того, ни другого чувства. Правда, деньги давали чувство надежности; они заставляли верить в свои силы. Лора и Дании не собирались выезжать из своего уютного дома с четырьмя спальнями, хотя могли бы купить целое поместье. У них были деньги, и это все. Деньги - это не главное в жизни, главное - это Данни и Крис и, в меньшей степени, ее книги. С малышом в доме у нее не было больше ни сил, ни желания работать на компьютере по шестьдесят часов в неделю. Крис уже ходил, говорил, совсем не капризничал и не проявлял того самого непонятного упрямства, которым руководства по воспитанию пугали родителей детей в возрасте от двух до трех лет. Умный и любознательный мальчик, он редко выводил ее из себя. Стараясь не избаловать, она отдавала ему свое время в пределах разумного. Ее четвертая книга, "Несравненные сестры Эппелби", была напечатана через два года после "Золотого орла", в октябре 1984-го; это не уменьшило числа читателей, что происходит иногда, когда писатель не публикует по книге ежегодно. По сравнению с прежними этот роман собрал самое большое число предварительных заказов. Первого октября они сидели все вместе в гостиной, ели воздушную кукурузу и смотрели видеозаписи старых мультфильмов; "у-у-ух" - всякий раз приговаривал Кристофер, когда Койот-Бегун в одно мгновение набирал огромную скорость. Вдруг из Чикаго позвонила Тельма вся в слезах. Лора подошла было к телефону на кухне, но преследуемый врагами Койот в соседней комнате пытался взорвать своих недругов, а вместо этого подводил заряд под себя, и Лора сказала Данни: - Я пойду в кабинет. За четыре года после рождения Криса карьера Тельмы развивалась по восходящей линии. Она выступала в нескольких казино в Лас-Вегасе ("Послушай, Шейн, должно быть, я очень ничего, если официантки чуть ли не голые, одни сиськи да задницы, а мужчины в публике смотрят не на них, а на меня. С другой стороны, это, наверное, одни гомики"). В последний раз она выступала с номером на большой сцене театра "Метро-Голдвин-Мейер" перед выходом самого Дина Мартина и даже четыре раза участвовала в телевизионном шоу "Сегодня вечером" с Джонни Карсоном. Шел разговор о съемке Тельмы в главной роли в фильме или телевизионном сериале; перед ней открывалась блестящая карьера комедийной кинозвезды. Сейчас она находилась в Чикаго, где готовилась к выступлениям на сцене известного клуба в качестве ведущей актрисы. Услышав плач Тельмы, Лора растерялась: возможно, пришел конец полосе сплошного везения в их жизни. Уже некоторое время она ожидала, что небеса неожиданно обрушатся и застанут их врасплох. Лора опустилась на стул, схватила трубку: - Тельма? Что с тобой, что случилось? - Я... я только что кончила читать твою новую книгу. Лора не могла понять, что в "Несравненных сестрах Эппелби" могло так сильно расстроить Тельму, и вдруг подумала, что Тельме не понравилось что-то в характерах близнецов Кэрри и Сандры. И хотя основные события в книге никак не повторяли ход жизни Рут и Тельмы, сестры Эппелби были, конечно, списаны с сестер Аккерсон. Но обе героини были изображены с таким теплом и благожелательностью, что Тельме нечего было обижаться, и Лора с жаром принялась ей это доказывать. - Да нет, Шейн, я не об этом. - Тельма вставила эту фразу между двумя взрывами рыданий. - Я вовсе не обиделась. Я плачу от того, как это у тебя здорово получилось. Я хочу сказать, что Кэрри Эппелби - это же вылитая Рут, только в книге она у тебя прожила долгую жизнь. Ты ее оставила в живых, Шейн, это куда справедливей того, что случилось с ней в настоящей жизни. Они проговорили еще целый час, вспоминали Рут, но уже без слез, а с глубокой любовью. Несколько раз в комнату заглядывали Дании и Крис - они чувствовали себя покинутыми, - Лора посылала им воздушные поцелуи, но не двигалась с места, потому что это был один из редких моментов, когда вспоминать усопших было важнее, чем заботиться о живых. За две недели до Рождества 1985 года, когда Крису уже исполнилось пять лет, сезон дождей в Калифорнии начался с сильного ливня, который гремел жесткими пальмовыми листьями, сбил последние цветы с бальзаминов и затопил улицы. Из-за дождей Крис не мог выйти поиграть на улицу. Дании уехал, чтобы решить вопрос о возможной покупке недвижимости, и мальчику было скучно без него. Он без конца заходил к Лоре в комнату, и к одиннадцати Лора поняла, что сегодня ей не удастся поработать над книгой. Она отправила Криса на кухню, чтобы он достал из шкафа противень, пообещав испечь для него шоколадное печенье. По пути на кухню она вытащила из комода в спальне, где они хранились в ожидании подобного дня, сапоги для перепончатых лап, крошечный зонтик и кукольный шарф. Она поставила зонтик и сапоги у входной двери, повесила на вешалку шарфик. Позже, когда она ставила в духовку противень с печеньем, она попросила сына посмотреть, не принесла ли почта бандероль, которую она якобы ожидала, и Крис вернулся в большом возбуждении: - Мамочка, иди посмотри! В передней он показал ей на три игрушечных предмета, и Лора пояснила: - Наверное, это вещи сэра Томми. Разве я тебе не говорила, что у нас теперь есть постоялец? Достопочтенный и порядочный джентльмен-жаба из Англии, он здесь по поручению Королевы. Ей было восемь, когда отец придумал сэра Томми, и Лора отнеслась к мифической жабе как к забавной выдумке, но Крису было всего пять, и он подошел к вопросу более серьезно: - А где он будет спать? В свободной спальне? А если к нам приедет дедушка? - Мы сдали сэру Томми комнату на самом верху, - ответила Лора, - и мы не должны его беспокоить или рассказывать о нем кому-нибудь, кроме папы, потому что сэр Томми приехал сюда с тайным поручением от Ее Величества. Широко раскрыв глаза, Крис уставился на Лору, и она с трудом сдерживала смех. У него были карие глаза и каштановые волосы, как у них с Данни, но тонкие черты лица, скорее Лорины, чем отца. И хотя он был совсем маленьким, Лора догадывалась, что ростом он догонит Данни и будет такого же крепкого сложения. Он придвинулся поближе и прошептал: - Этот сэр Томми, он что - шпион? Весь день, пока они пекли печенье, убирали дом или играли в карты, Крис не уставал задавать вопросы о сэре Томми. Лора обнаружила, что сочинять сказки для детей потрудней, чем романы для взрослых. Когда в четыре тридцать домой вернулся Данни и, войдя в переднюю через дверь из гаража, прокричал приветствие, Крис стремительно соскочил со стула в кухне, где они с Лорой играли в карты, и зашикал на отца: - Тише, тише, папочка, сэр Томми спит, он устал после долгого пути, он от Королевы Англии, и он шпионит у нас на чердаке. Данни нахмурился. - Я отсутствовал всего несколько часов, и за это время дом наводнили британские шпионы с перепончатыми лапами, да еще в женской одежде. Ночью Лора была особенно страстной, чем удивила даже себя, и Данни спросил: - Что с тобой сегодня? Весь вечер ты была очень оживленной, веселой. Лора прижалась к нему под одеялом, радуясь соприкосновению с его обнаженным телом. Она сказала: - Не знаю, как это объяснить, просто я чувствую, что я живая, Крис живой, и ты тоже, мы все вместе живые. И потом этот сэр Томми. - Он тебя забавляет? - Да, пожалуй. Но в этом есть что-то большее. Как бы это сказать... почему-то это заставляет меня почувствовать, что жизнь продолжается, идет вперед, что каждый виток повторяется. Ты понимаешь, что я хочу сказать? Что мы втроем тоже участвуем в этом процессе, и что мы будем жить еще долго-долго. - Согласен с тобой, - ответил Данни, - но я хочу заметить, что если ты всякий раз будешь любить меня с таким энтузиазмом, то меня хватит ровно на три месяца. В октябре 1986 года, когда Крису исполнилось шесть лет, вышел в свет восторженно встреченный критикой пятый роман, "Бесконечная река". Который превзошел по количеству проданных экземпляров любой из предыдущих романов Лоры. Редактор предсказал этот успех: "В нем есть все, что характерно для Лоры Шейн: удивительное сочетание юмора, увлекательного сюжета, острых ситуаций, но в нем нет мрачности, характерной для ее других романов, и поэтому он особенно хорош". Вот уже два года, как Лора и Данни, по крайней мере один раз в месяц, и зимой и летом возили Криса в горы Сан-Бернардино, к озеру Эрроухед и гряде Биг-Бэр, чтобы показать ему, что мир не ограничивается одними сверхцивилизованными городами округа Оранж. Постоянный успех Лоры на ниве писательства и равный успех Дании в области финансов, а также решимость Лоры не только проповедовать оптимизм, но и доказывать это всей своей жизнью убедили их, что время ограничений кончилось, и они купили второй дом в горах. Это был дом из одиннадцати комнат, построенный из камня и секвойи, который стоял на участке в тридцать акров рядом с шоссе №330, в нескольких милях к югу от Биг-Бэр. Это был куда более роскошный дом, чем тот, в котором они жили в Оранж Парк. Участок был покрыт зарослями можжевельника и длинно-хвойными соснами, скрывавшими их от ближайшего соседа. В первый же уик-энд, когда они лепили снежную бабу, три оленя появились совсем рядом, у кромки леса, и остановились, с любопытством наблюдая за пришельцами. Крис пришел в восторг от оленей и, когда его вечером укладывали спать, был совершенно уверен, что они из упряжки Санта-Клауса. Именно сюда уезжал после Рождества добрый толстый Санта-Клаус, настаивал он, а вовсе не на Северный полюс. Роман "Ветер и звезды" появился в октябре 1987 года и своим успехом превзошел все остальные книги Лоры. Фильм, поставленный по "Бесконечной реке", вышел на экраны ко Дню Благодарения, и зрители заполнили кинотеатры; ни один фильм в этом году не мог сравниться с ним по популярности. В пятницу, восьмого января 1988 года, в приподнятом настроении от того, что "Ветер и звезды" уже пятую неделю подряд возглавляет список бестселлеров в "Таймc", они отправились в горы, как только Крис вернулся из школы. Во вторник на следующей неделе Лоре исполнялось тридцать три года, и они хотели отметить этот день пораньше и только втроем, высоко в горах, где снег как глазурь на праздничном торте, а ветер - веселая музыка. Привыкшие к ним олени в субботу совсем близко подошли к дому. Но Крису уже исполнилось семь, и он прослышал в школе, что Санта-Клаус не настоящий, и теперь для него это были просто обычные олени. Это был прекрасный уик-энд, может быть, самый лучший из тех, что они провели в горах, но им пришлось уехать ранним утром в понедельник, чтобы Крис не опоздал в школу. Поначалу они думали выехать в шесть утра, но случилось так, что в воскресенье к вечеру началась метель, и, хотя всего полтора часа пути отделяли их от теплого побережья, бюро прогнозов обещало здесь к утру снежный покров толщиной в два фута. Чтобы не рисковать и не оказаться в снежном плену и чтобы Крис не пропустил занятия в школе - а они могли застрять на дороге, хотя у "Блейзера" было четыре ведущих колеса, - они закрыли окна и двери своего большого дома и в четыре часа утра выехали на шоссе №330 и направились к югу. Южная Калифорния - это одно из немногих мест на земном шаре, где за какие-нибудь два часа можно сменить зимний пейзаж на жаркие субтропики, и Лора всегда наслаждалась поездкой и восхищалась этим чудом. Все трое были одеты по-зимнему: шерстяные носки, зимние сапоги, теплое белье, толстые брюки, свитеры и лыжные куртки; но всего через час с четвертью они окажутся в местах с более мягким климатом, где никто не носит зимней одежды, а через два часа - там, где люди ходят по-летнему, с короткими рукавами. Лора вела машину, Дании сидел рядом, а Крис на заднем сиденье. Они играли в шарады, игру, которая всегда развлекала их в пути. Падающий снег засыпал даже те отрезки пути, которые защищали деревья по обеим сторонам дороги, а на открытых участках миллионы быстро летящих снежинок сливались в пелену под резкими порывами ветра или причудливо крутились в потоках воздуха, мешая видеть шоссе. Лора осторожно вела машину, не заботясь о том, что возвращение домой займет не два, а три или четыре часа; они выехали рано, и у них в запасе было сколько угодно времени. В одном месте дорога делала крутой поворот, а за ним шел подъем в полмили, и на обочине подъема, справа, Лора увидела припаркованный красный джип-фургон, а посередине шоссе человека в морском бушлате. Он бегом спускался вниз, размахивая руками, делая им знак остановиться. Наклонившись вперед и вглядываясь в дорогу между быстро работающими стеклоочистителями, Дании сказал: - Похоже, у него что-то сломалось, он просит помощи. - "Блейзер" Паккардов идет на помощь! - объявил Крис с заднего сиденья. Лора сбавила скорость, и человек на дороге изо всех сил замахал руками, предлагая им съехать на обочину. Данни с тревогой заметил: - В нем что-то не то... Дании не ошибался: человек был действительно странным, это был ее личный хранитель. Неожиданная встреча после стольких лет поразила и напугала Лору. 9 Штефан только успел вылезти из джипа, когда машина Паккардов выехала из-за поворота у подножия холма. Он бросился навстречу и увидел, что Лора сильно притормаживает, преодолев всего треть подъема, но все еще находится посередине шоссе; тогда, еще лихорадочнее жестикулируя, он стал приглашать ее съехать на обочину и прижаться вправо. Сначала Лора продолжала медленное движение вверх, как бы решая, кто он такой: попавший в беду автомобилист или опасный человек. Но как только она подъехала достаточно близко, чтобы разглядеть его лицо, и, видимо, его узнала, она тут же подчинилась. Прибавив ходу, она обогнала его и резко свернула на обочину, остановившись чуть ниже джипа, и Штефан повернулся и побежал к Лориной машине, резко распахнул дверь. - Боюсь, что оставаться на дороге небезопасно. Сейчас же выходите и поднимайтесь в гору, быстро! Данни было начал: - Послушайте, что это... - Делай что тебе говорят! - закричала Лора. - Крис, выходи немедленно! Штефан схватил Лору за руку и помог выйти из машины. Пока Дании и Крис тоже вылезали из машины, Штефан различил в завывании ветра звук работающего на больших оборотах мотора. Он взглянул вверх на дорогу и увидел грузовик-пикап в четверти мили от них и только начавший спуск вниз, но уже развернутый поперек дороги и беспомощно, с ускорением, скользивший по коварной ледяной глади. Не остановись они по приказанию хранителя, они как раз бы достигли вершины в том самом месте, где грузовик потерял управление. И он бы уже врезался в них. * * * Рядом с ней Дании, который нес на спине Криса, тоже заметил опасность. Вряд ли теперь, на уклоне, шофер справится с управлением, и грузовик может налететь на джип и "Блейзер". Он еще энергичнее стал карабкаться вверх, крича Лоре, чтобы она торопилась. Лора поднималась вверх, хватаясь руками за корни и ветки, выискивая уступы для ног. Снег был покрыт не просто настом, а наледью, которая проваливалась, обламывалась кусками, и несколько раз Лора, поскользнувшись, чуть не сорвалась вниз, на кромку дороги. Когда она наконец добралась до узкого каменного выступа на высоте пятнадцати футов над дорогой, где ее уже поджидал ее хранитель, а также Дании и Крис, ей показалось, что подъем продолжался не менее часа. От страха она потеряла всякое представление о времени, потому что, когда она вновь посмотрела на дорогу, грузовик по-прежнему скользил по направлению к ним; на расстоянии двухсот футов он повернулся на триста шестьдесят градусов и снова боком заскользил вниз. Он приближался сквозь пелену снега, словно в замедленной съемке, словно сама судьба в виде нескольких тонн стали. В кузове пикапа стояли мотосани, никак не закрепленные, не привязанные цепями; шофер беззаботно понадеялся на силу инерции, которая удержит груз на месте. Теперь мотосани швыряло из стороны в сторону, и они ударялись то о стенки кузова, то о кабину и задний борт, и эти резкие броски все сильнее раскачивали грузовик; казалось, он вот-вот упадет на бок и, переворачиваясь, покатится вниз. Лора увидела шофера, который пытался выправить руль, а рядом с ним кричащую от ужаса женщину и подумала: "Господи, бедные люди!" Словно угадав ее мысли, хранитель крикнул, покрывая шум ветра: - Они оба пьяны, и мужчина, и женщина, и у них нет цепей на колесах! "Если ты столько знаешь о них, - подумала Лора, - то, наверное, ты знаешь, кто они, тогда почему ты их не остановил, почему не спас их тоже?" С ужасающим грохотом грузовик передом врезался в бок джипа, не пристегнутая поясом женщина головой пробила переднее стекло, и ее тело безжизненно повисло наполовину внутри, наполовину снаружи на капоте. Лора закричала: - Крис! - И тут же увидела, что Данни уже снял мальчика со спины и прижал его к себе, чтобы тот не видел происходящего. Но столкновение не остановило грузовик, слишком велика была сила инерции, а шоссе скользким для колес без цепей. Чудовищный удар лишь изменил направление движения: грузовик резко развернуло влево, и он покатился вниз задом наперед: мотосани, сбив задний борт, вылетели из кузова и рухнули на капот "Блейзера", раздробив переднее стекло. Секундой позже зад грузовика ударил в капот машины Паккардов с такой силой, что отбросил ее назад, хотя она стояла на ручном тормозе. И хотя Лора наблюдала картину разрушения из безопасного места, она схватила Данни за руку в ужасе от мысли, что они наверняка были бы изуродованы и даже убиты, если бы остались рядом с машиной. От удара грузовик отбросило в сторону, окровавленное тело женщины упало внутрь кабины, и по-прежнему неуправляемый разбитый грузовик, уже медленней, еще раз развернулся на триста шестьдесят градусов в жутком и грациозном танце смерти и заскользил вниз по снежному накату, наискосок, к противоположной обочине, к неогороженному обрыву и оттуда в пустоту, вниз, в бездну. И хотя Лора не видела всей последующей ужасной картины, она закрыла лицо руками, невольно представляя, как грузовик с его пассажирами покатился вниз по каменистой безлесой стене ущелья, переворачиваясь десятки раз. Шофер и женщина умрут, еще не достигнув его дна. Даже сквозь вой ветра она слышала, как грузовик раз, потом другой ударился о скалу. Но через мгновение грохот падения утонул в диком реве бури. Все еще ошеломленные, они спустились вниз на обочину дороги между джипом и "Блейзером"; кругом валялись куски стекла и металла. Образуя облако пара, жидкость из горячего радиатора "Блейзера" вытекала на замерзшую землю; искореженная машина скрипела под тяжестью мотосаней, прогнувших капот. Крис заплакал. Лора протянула к нему руки. Он бросился к ней в объятия, она подхватила его на руки, и он всхлипывал, прижавшись к ней щекой. Дании, потрясенный, повернулся к их избавителю. - Кто вы... скажите мне, кто вы такой? Лора смотрела на своего хранителя, все еще не веря в его Присутствие. Последний раз она видела его двадцать лет назад, когда двенадцатилетней девочкой в день похорон отца на кладбище заметила, как из рощи лавровых деревьев он наблюдал за церемонией. Но так близко она не видела его целых двадцать пять лет, с тех самых пор, как он убил бродягу в отцовской бакалейной лавке. Но, когда он не помог ей спастись от Угря, когда ей пришлось защищаться в одиночку, она начала терять веру в него, и эта вера почти угасла, когда он ничего не сделал для спасения Нины Доквайлер, не говоря уже о спасении Рут. По прошествии столь долгого времени он превратился в плод воображения, скорее миф, чем реальность, а последние несколько лет она вообще о нем не вспоминала, окончательно перестала верить в него, как Крис перестал верить в Санта-Клауса. Она все еще хранила записку, ту, что он оставил на ее столе после похорон отца. Но она давным-давно убедила себя, что написана она не каким-то волшебным спасителем, а друзьями ее отца, вернее всего, Корой или Томом Ланс. И вот теперь он снова спас ее чудесным образом, и Данни спрашивал, кто он такой, а Лора задавала себе тот же вопрос. Непонятнее всего было то, что он ни капельки не изменился с тех пор, как застрелил наркомана. Ни капельки., Она узнала его сразу, потому что он совсем не постарел, хотя с тех пор прошло столько времени. Он выглядел лет на тридцать пять - сорок. Удивительно, но годы не оставили на нем никаких следов: ни единого седого волоса в светлых волосах, ни единой морщины на лице. В тот страшный день в бакалейной лавке он был одного возраста с ее отцом, а сейчас одного возраста с ней или немного старше. Не успел незнакомец дать ответ на вопрос Данни, как на вершине холма показался легковой автомобиль и стал спускаться вниз, приближаясь к ним. Это был "Понтиак" последней модели с цепями на колесах, которые позвякивали при движении. Водитель определенно заметил разбитые джип и "Блейзер", а также свежие следы от скольжения грузовика, которые еще не уничтожили ветер и снег; он сбавил скорость, и звон цепей тут же превратился в громыхание. "Понтиак" переехал на полосу встречного движения, ту, где стояли разбитые машины. Вместо того чтобы прижаться к бровке, он продолжал ехать против движения и остановился фугах в пятидесяти от них, чуть выше джипа. Водитель стремительно открыл дверь и выскочил из "Понтиака"; это был высокий человек в темной одежде, и в руках он держал предмет, в котором Лора с опозданием узнала автомат. Ее хранитель крикнул: - Кокошка! В тот же миг Кокошка открыл огонь. Более пятнадцати лет прошло со времени войны во Вьетнаме, но Данни отреагировал с быстротой солдата. Пули рикошетом отскакивали от красного джипа перед ним и "Блейзера" позади, но он успел схватить Лору и Криса и прижать их к земле в пространстве между машинами. В укрытии, вне линии огня, Лора увидела, как пуля ударила Данни в спину. Это была одна, а может быть, две пули, и Лора дернулась, как будто они настигли ее, а не его. Данни упал на колени, привалился к бамперу "Блейзера". Лора вскрикнула и, не выпуская Криса, потянулась к мужу. Он еще был жив; стоя на коленях, он повернулся к Лоре. Его лицо стало белым, как падающий вокруг снег, и Лору охватило удивительное и страшное чувство, что она смотрит в лицо призраку, а не живому человеку. - Лезьте под джип, - приказал Данни и оттолкнул прочь ее руку. Он говорил хриплым, булькающим голосом, как будто что-то сломалось у него в горле. - Быстрее! Еще одна пуля пробила ему грудь. Яркая кровь запачкала голубую лыжную куртку. Увидев, что она колеблется, он подполз к Лоре, подтолкнул ее к джипу. Еще одна громкая автоматная очередь расколола зимний воздух. Стрелок наверняка скоро подкрадется к джипу и перебьет их в этом укрытии. Но им некуда было бежать: если они попытаются взобраться вверх по склону, он срежет их очередями задолго до того, как они укроются за деревьями; если они попытаются пересечь дорогу, он расстреляет их еще на этой стороне, помимо того, на другой стороне не было ничего, кроме отвесного ущелья; если же они побегут вниз по дороге, их спины для него будут самой простой мишенью. Снова автоматная очередь. Вылетели стекла. Пули со звоном прошивали металл. Лора поползла к передней части джипа, потянула за собой Криса и вдруг увидела, как ее хранитель протискивается в узкое пространство между машиной и сугробами на обочине. Он спрятался за крылом машины, невидимый человеку, которого назвал Кокошкой. В страхе он утратил всю свою таинственную силу, он больше не был ангелом-хранителем, а просто человеком; более того, он не был спасителем, но вестником Смерти, потому что привел за собой убийцу. Следуя приказу Дании, Лора изо всех сил старалась подлезть под джип. Крис следовал ее примеру, он больше не плакал, он хотел угодить отцу, он не видел, как ранили отца, потому что в тот миг он прижался лицом к груди Лоры. Бессмысленно было прятаться под джипом, Ко кошка все равно их найдет. Если он их нигде не обнаружит, ему хватит смекалки заглянуть под машину, так что они только оттягивали время, выгадывали самое большее минуту-две жизни. Когда Лора наконец укрылась под джипом и притянула к себе Криса, защищая его, как могла, своим телом, она услышала слова Дании: "Я люблю тебя, Лора". У нее сжалось сердце от муки, потому что эти три коротких слова также означали "прощай". * * * Штефан втиснулся между джипом и кучами грязного снега на обочине; он не смог вылезти из машины на эту сторону, когда подъехал сюда, но места было достаточно, чтобы спрятаться за задним крылом, в неожиданном для Кокошки месте, откуда ему, возможно, удастся сделать хотя бы один хороший выстрел, прежде чем Кокошка обернется и польет его из автомата. Подумать только, Кокошка. Когда он увидел Кокошку выходящим из "Понтиака", это была самая большая неожиданность в его жизни. Значит, они знали о его подрывной деятельности в Институте. Они также знали, что он встал между Лорой и ее подлинной судьбой. Кокошка воспользовался Молниеносным Транзитом, чтобы ликвидировать изменника, а заодно и Лору. Пригнув голову, Штефан протискивался между джипом и снежной кучей ближе к заднему крылу. Раздалась очередь, и над ним посыпались стекла. Глыбы снега за его спиной во многих местах обледенели и больно впивались ему в спину; но, превозмогая боль, он с силой нажимал на них своим телом, проламывая лед и уминая снег, чтобы продвинуться дальше. Ветер свистел в узкой щели, в которую он забился, завывал между снежной стеной и металлом, и чудилось, что он тут не один, а в компании невидимки, который улюлюкает и гикает ему в лицо. Он видел, как Лора и Крис подползли под джип, но понимал, что это эфемерное убежище обеспечит им безопасность на одно мгновение, а то и меньше. Когда Кокошка доберется до передней части джипа и не обнаружит их там, он обязательно заглянет под машину, пригнется до земли и откроет огонь, который разорвет их на куски в тесной ловушке. А где же Дании? Он крупный, широкоплечий, он слишком велик, чтобы (Втиснуться под джип. Наверное, он ранен и изнемогает от боли. К тому же Дании не из тех, кто прячется при виде опасности, даже опасности такого масштаба. Наконец Штефан добрался до заднего крыла. Осторожно выглянув, он увидел "Понтиак", стоявший против движения примерно в восьми футах от него на идущем вверх полотне шоссе с открытой дверью водителя и включенным мотором. С "вальтером" в руке Штефан отделился от снежной насыпи, зашел за машину сзади, присел на корточки и выглянул из-за левого крыла. Кокошка был посередине дороги и направлялся к джипу, где, видимо, предполагал найти спрятавшихся. Его оружием был "узи" с удлиненной обоймой, выбранный для такого случая как самое современное оружие. Как только Кокошка достиг разрыва между джипом и "Блейзером", он снова открыл огонь, выпустив автоматную очередь слева направо Пули со скрежетом ударялись о металл, пробивали шины, с глухим звуком уходили в снег. Штефан выстрелил в Кокошку. Промахнулся Внезапно, с мужеством обреченного, Дании Паккард бросился на Кокошку, выбравшись из своего укрытия у решетки радиатора джипа, где он лежал, тесно прижавшись к земле, и не попал под последнюю низкую автоматную очередь. Он был ранен самой первой очередью, но был все еще сильным и быстрым, и сначала показалось, что он может схватить стрелявшего и даже его одолеть. Кокошка закончил стрельбу и уже было двинулся дальше, когда увидел приближавшегося к нему Дании и повернулся, чтобы направить на него автомат. Будь Кокошка ближе к джипу, а не посередине шоссе, он не успел бы остановить Дании. - Дании, назад! - закричал Штефан и трижды выстрелил в Кокошку, рискуя попасть в Данни. Но Кокошка сохранял безопасную дистанцию и успел развернуться и направить огонь "узи" прямо на Данни, когда их разделяли три-четыре фута. Очередь отбросила Данни назад. Сразу несколько пуль попали в Данни, но и Кокошка был ранен двумя выстрелами из "вальтера", одна пуля попала ему в левое бедро, другая в левое плечо, однако это было для Штефана малым утешением. Кокошка упал. Уронил автомат, который заскользил по ледяному покрытию. Под джипом плакала и кричала Лора. Штефан, больше не скрываясь за джипом, побежал к Кокошке, лежавшему ниже по склону около "Блейзера". Он поскользнулся на асфальте, с трудом сохранил равновесие. Тяжело раненный, в состоянии шока, Кокошка тем не менее заметил приближение Штефана. Перекатываясь с боку на бок, он пополз к заднему колесу "Блейзера", куда отскочил выпавший из его рук "узи". Штефан на бегу выстрелил еще три раза, но не мог хорошо прицелиться, а Кокошка откатывался все дальше и дальше, и Штефан промахнулся вновь, поскользнулся и с маху упал на одно колено посередине дороги; резкая боль отозвалась в бедре и пояснице. Кокошка, перекатываясь, добрался до автомата. Понимая, что надо торопиться, Штефан встал на оба колена и поднял "вальтер", сжимая его двумя руками. Он был всего в двадцати футах от Кокошки, совсем рядом. Но даже хороший стрелок может промахнуться на таком расстоянии при неблагоприятных условиях, а они были куда хуже: растерянность, неудобный угол прицеливания, сильный ветер, относивший пули в сторону. Внизу на склоне Кокошка лежа открыл огонь, как только дотянулся до "узи", даже не развернув оружие в сторону Штефана, так что первые двадцать выстрелов обрушились на "Блейзер", выпустив воздух из передних шин. Наконец Кокошка направил автомат в его сторону, и Штефан, старательно прицелясь, сделал три последних выстрела. Несмотря на ветер и плохой угол прицеливания, он надеялся на удачу, в случае промаха у него не будет времени на перезарядку. Первая пуля из "вальтера" прошла мимо цели. Кокошка продолжал вести круговой огонь, и пули прошивали капот джипа. Лора и Крис укрывались под машиной, а так как Кокошка вел стрельбу на уровне земли, наверняка отдельные пули попали и под машину. Штефан выстрелил снова. Пуля ударила Кокошку в грудь, и автомат замолк. Следующая и последняя пуля Штефана прострелила Кокошке голову. Это был конец. * * * Из-под джипа Лора наблюдала за смелой атакой Дании, видела, как он упал навзничь и больше не двигался, и поняла, что он мертв, что на этот раз чуда не будет. Горе захлестнуло, оглушило ее, как волна мощного взрыва, она на мгновение представила себе жизнь, где уже не будет Дании, видение столь ужасающее, что она почти лишилась сознания. Она вспомнила о Крисе, живом, ищущем у нее защиты. Сейчас не время предаваться горю, она позволит себе эту роскошь потом, если останется в живых. Сейчас самое важное сохранить жизнь Крису и, если удастся, не дать ему увидеть изрешеченное пулями тело его отца. Тело Дании загораживало ей часть дороги, но она видела, как пули настигли Кокошку. Она видела, как ее хранитель приблизился к лежавшему на земле убийце, и решила, что самое плохое позади. Внезапно Штефан поскользнулся и упал на одно колено, а Кокошка пополз к брошенному автомату. Снова стрельба. Снова одна за другой автоматные очереди. Она услышала свист пуль под машиной, совсем близко, смертельный свинец, рассекающий воздух с тихим шелестом, который был громче любого другого звука на земле. Тишина после выстрелов была абсолютно полной. Сначала Лора не слышала ни воя ветра, ни тихого всхлипывания сына. Постепенно слух вернулся к ней. Она увидела, что ее хранитель жив, и обрадовалась этому, но в то же время несправедливо возмутилась тем, что он привел за собой Кокошку, а Кокошка убил Данни. С другой стороны, они трое все равно погибли бы в столкновении с грузовиком, не явись ее защитник. Так кто же он такой, в конце концов? Откуда он взялся? Почему он проявляет к ней такой интерес? Лора была напугана, рассержена, потрясена, она была в полной растерянности, не знала, что и думать. Явно страдая от боли, ее хранитель поднялся с колен и, хромая, подошел к Кокошке. Лора пригнулась, чтобы лучше видеть, что происходит на спуске; рядом была неподвижная голова Данни. Она не могла разобрать, что делает ее хранитель, но ей показалось, что он роется в одежде Кокошки. Через некоторое время он, по-прежнему хромая, стал подниматься в гору; он нес что-то, что взял с трупа. У джипа он наклонился и посмотрел на Лору. - Выходите. Все кончено. - Он был бледен и за последние несколько минут постарел по крайней мере на несколько из тех двадцати пяти лет, что прошли со дня их первой встречи. Он откашлялся. В его голосе прозвучало искреннее и глубокое сожаление: - Простите меня, Лора. Очень прошу. Она поползла на животе, ударяясь головой о днище машины. Потянула за собой Криса, чтобы он вылез вместе с ней из-под машины в таком месте, где не увидит мертвого отца. Ее хранитель помог им выбраться. Лора прислонилась к машине и прижала к себе сына. Дрожащим голосом мальчик сказал: - Я хочу к папе. "Я тоже хочу к нему, - подумала Лора. - Ты даже не представляешь, малыш, как я хочу видеть его живым, он мне нужен больше всего на свете". * * * Метель превратилась в настоящую пургу, и снег не шел, а сыпался с неба, как будто ему никогда не будет конца. День умирал, бледнел свет, и мрачная серость вокруг сменялась загадочной фосфоресцирующей тьмой снежной ночи. В такую погоду люди предпочитают сидеть дома, но Штефан не сомневался, что кто-нибудь скоро появится на дороге. Прошло не более десяти минут, с тех пор как он остановил машину Лоры, но даже на сельской дороге в буран редко бывают такие перерывы в движении. Ему надо было переговорить с ней и скрыться, прежде чем он окажется втянутым в расследование кровавой стычки. Присев перед Лорой и плачущим мальчиком, Штефан сказал: - Лора, мне надо уходить, но я скоро вернусь, дня через два... - Кто вы такой? - резко спросила Лора. - Сейчас нам некогда об этом говорить. - Я хочу знать. В конце концов, я имею на это право. - Согласен, и вы все узнаете через несколько дней. А сейчас нам надо решить, что вы будете говорить, как тогда, в магазине. Помните? - Идите к черту. Он спокойно продолжал: - Это для вашего же блага, Лора. Вы не можете рассказать им правду, потому что она покажется фантастической, вы не станете же это отрицать. Они подумают, что это все вымысел. Особенно если они узнают, как я отсюда исчезну... Если вы им это расскажете, они решат, что вы или сообщница убийцы, или сумасшедшая. Лора свирепо посмотрела на него, но промолчала. Он понимая ее состояние. Возможно, она желала ему смерти, но и этому он находил оправдание. Она вызывала в нем только любовь, сочувствие и глубокое уважение. Он продолжал: - Скажите им, что, когда вы выехали из-за поворота у подножия холма и начали подъем, на дороге было три машины: джип, припаркованный у обочины, "Понтиак" не на своей полосе, против хода движения, там, где он и сейчас, и еще одна машина на левой стороне шоссе. А мужчин... мужчин было четверо, двое из них были вооружены, и вам показалось, что они заставили джип съехать с дороги. Вы просто не вовремя подоспели, вот и все. Они направили на вас автомат, принудили съехать на обочину, а вас всех выйти из машины. В какой-то момент вы услышали, что они упоминают кокаин... что-то связанное с наркотиками, они почему-то спорили о наркотиках и, видимо, охотились на человека в джипе. - Торговцы наркотиками, которые устроили сборище в таком месте? - насмешливо спросила Лора. - Может быть, у них где-то поблизости есть лаборатория, например, домик в лесу для производства кокаина. Послушайте, надо, чтобы ваш рассказ хоть немного походил на правду, этого будет достаточно. Настоящая правда выглядит бессмыслицей, о ней надо забыть. Скажите, что Робертсоны в своем грузовике начали спускаться с холма - не вздумайте называть их по имени - и что остальные три машины перегородили дорогу, грузовик стал тормозить и потерял на льду управление. - Вы говорите с акцентом, - сердито прервала его Лора. - Пусть небольшим, но все равно акцентом. Откуда вы? - Я вам скоро все расскажу, - нетерпеливо отозвался он, оглядывая шоссе, по которому мела поземка. - Клянусь вам, а пока обещайте мне, что согласны на этот обман, что по мере возможности вы разукрасите его дополнительными подробностями и что вы не скажете полиции правду. - Значит, у меня нет выбора? - Нет, - подтвердил он с облегчением, довольный, что она осознает свое положение. Она еще ближе притянула к себе сына и замолчала. Штефан вновь почувствовал боль в онемевших от холода ногах. Ему было жарко во время перестрелки, но теперь он дрожал от холода. Он протянул ей пояс, снятый с Кокошки. - Спрячьте это под курткой. Никому не показывайте. А дома уберите куда-нибудь подальше. - Что это? - Потом объясню. Я попробую вернуться через несколько часов. Вам не придется долго ждать. А пока обещайте, что надежно спрячете его. Не любопытствуйте и не нажимайте на желтую кнопку. - Почему? - Потому что вы не захотите оказаться там, куда вас эта штука отправит. Лора в недоумении посмотрела на него. - Отправит? - Я это тоже объясню, но не сейчас. - А почему бы вам не захватить с собой эту штуку, или как вы там ее называете? - Два пояса на одного - это аномалия, это вызовет нарушения в энергетическом поле, и одному Богу известно, куда я могу угодить при таких условиях. - Ничего не понимаю. О чем вы? - Потом поговорим. Но, если почему-то я не сумею вернуться, вам лучше принять меры предосторожности. - Какие? - Вооружитесь. Будьте начеку. У них нет оснований преследовать вас, если они со мной расправятся. А там кто знает. Может, для того, чтобы проучить, унизить меня. Для них месть - это главное. Ну а если они явятся за вами... их будет целая рота и все вооружены до зубов. - Так кто же они такие, в конце концов? Не отвечая, он выпрямился, сморщившись от боли в правом колене. Он попятился, бросив на нее последний взгляд. Потом повернулся и пошел прочь, оставив ее сидеть на земле, в холоде и под снегом, у разбитого, изрешеченного пулями джипа, рядом с испуганным ребенком и мертвым телом мужа. Медленно он добрался до середины шоссе, где белый от снега асфальт под ногами оказался светлее нависшего над головой темного неба. Лора позвала его, но он не обернулся. Он спрятал под бушлат пустой "вальтер" и нащупал под рубашкой собственный пояс, желтую кнопку на нем - и заколебался. Они послали Кокошку, чтобы его остановить. Теперь они в Институте с нетерпением ждут новостей об исходе поединка. Его арестуют, как только он появится. Возможно, он больше никогда не воспользуется Молниеносным Транзитом, чтобы, как он обещал, возвратиться к Лоре. Искушение остаться было велико. Но, если он останется, они пришлют еще одного убийцу, чтобы с ним расправиться, и до конца своих дней он будет скрываться то от одного, то от другого наемника, беспомощно наблюдая, как невыносимо страшно меняется окружающий мир. С другой стороны, если он вернется, у него есть слабая надежда, что он все-таки сумеет взорвать Институт. Профессор Пенловский и другие сотрудники явно знали о его вмешательстве в естественный ход событий в жизни этой женщины, но, возможно, они не знали о взрывчатке на чердаке и в подвале Института. Если это так и если у него была хотя бы минута, чтобы добраться до своей комнаты, он мог бы включить рубильник и отправить весь Институт со всеми его научными исследованиями к чертям, в ад, где ему самое подходящее место. Но, вернее всего, они обнаружили и обезвредили заряды. И все же пока у него есть хоть малейший шанс положить конец проекту и навсегда закрыть Молниеносный Транзит, он морально обязан вернуться в Институт, даже если он никогда больше не увидит Лору. Смеркалось, и пурга безумствовала все сильнее. На горных склонах над дорогой ветер гудел и голосил в гигантских соснах, чьи ветви грозно и зловеще шумели и качались. Снежинки мельчали и уплотнялись, превращаясь в льдинки, которые, как наждак, царапали землю, словно пытаясь сгладить вершины, холмы и долины, пока земля не станет плоской, как доска. Штефан наконец решился и быстро, три раза подряд нажал кнопку на поясе под рубашкой, вызывая Молниеносный Транзит. Со страхом и сожалением он вернулся в собственное время. * * * Прижимая к себе Криса, который наконец перестал плакать, Лора сидела на земле у джипа и наблюдала, как фигура ее хранителя удаляется от нее в облаках снега. Он остановился посередине шоссе, долго стоял, повернувшись к ней спиной; затем произошло невероятное. Сначала воздух стал словно тяжелее. Лора почувствовала странное, непонятное давление, как если бы земная атмосфера сжалась под воздействием космического катаклизма; стало трудно дышать. В воздухе распространился какой-то запах, непривычный и в то же время знакомый, и Лора узнала запах горелых электропроводов и тлеющей изоляции, совсем как недавно у нее на кухне, когда испортилась вилка тостера; этот запах мешался со свежим и достаточно приятным запахом озона, который наполняет воздух во время грозы. Давление возрастало, и Лора почувствовала, что ее прижимает к земле, а воздух вокруг дрожал и переливался, как вода. Со звуком гигантской пробки, вылетевшей из бутылки, ее хранитель исчез в розовато-серых зимних сумерках, и одновременно налетел с гудящим шумом мощный порыв ветра, как если бы обширные массы воздуха хлынули вниз, заполняя пустоту. На мгновение Лора задохнулась, очутившись в безвоздушном пространстве. Внезапно страшное давление исчезло, а вместе с ним и запах гари, вновь запахло свежестью снега и сосной, и все вокруг вернулось в свое прежнее состояние. Но только не для Лоры после всего увиденного. Стало совсем темно. Это была самая черная ночь в ее жизни, потому что с ней не было Данни. Лишь один-единственный свет озарял ее трудный путь к далекому призрачному счастью: ее сын, ее Кристофер. Единственный свет во мраке. На вершине холма появился автомобиль. Лучи фар с трудом пробивались сквозь тьму и густую пелену снега. Лора с трудом поднялась на ноги и вместе с Крисом вышла на середину дороги. Замахала руками, прося о помощи. Машина замедлила ход, и Лора подумала, а нет ли в ней еще одного убийцы с автоматом, который выйдет и откроет огонь. Никогда больше она не будет чувствовать себя в полной безопасности. Глава четвертая Внутренний огонь 1 В субботу тринадцатого августа 1988 года, через семь месяцев после смерти Дании, Тельма Аккерсон приехала погостить на четыре дня в загородный дом Лоры. Лора была на заднем дворе, где практиковалась в стрельбе по мишени. Из своего "смитт-всссона". Она только что перезарядила револьвер, поставила барабан на место и уже готова была надеть наушники, когда услышала шум машины на покрытой гравием дороге, что вела от главного шоссе к их участку. Она взяла бинокль, лежавший рядом на земле, и внимательно рассмотрела машину на тот случай, если к ним едет нежеланный гость. Когда же она увидела за рулем Тельму, то продолжила стрельбу по поясной мишени, прикрепленной к тюку прессованной соломы. Крис, сидя на траве, вытащил из коробки еще шесть патронов, чтобы передать их Лоре, когда она израсходует последний в барабане. Стояла ясная, сухая и жаркая погода. Множество ярких полевых цветов окаймляли скошенную лужайку там, где она уступала место дикому разнотравью у границы леса. Обычно сюда приходили порезвиться белки и вовсю распевали птицы, но сейчас их распугала стрельба. Знакомые ожидали, что Лора продаст это горное убежище, потому что оно напоминало ей о смерти мужа. А вместо этого она четыре месяца назад рассталась с их домом в округе Оранж и переехала сюда вместе с Крисом. Она считала, что постигшая их в январе трагедия на дороге №330 могла случиться где угодно. Разве можно винить в ней какое-то место; все дело в Судьбе, в тех таинственных силах, что управляли ее беспокойной жизнью. Она чувствовала, что, не явись ее хранитель, чтобы спасти ей жизнь на той снежной дороге, он вошел бы в ее жизнь в другой кризисный момент там, где был нужен. И тогда в другом месте появился бы тот же Кокошка, вооруженный автоматом, а затем последовал бы тот же ряд бурных трагических событий. Тот их прежний дом гораздо больше напоминал о Данни, чем убежище из камня и секвойи к югу от гряды Биг-Бэр. В горах ей было легче справиться со своим горем, чем в округе Оранж. К тому же, как это ни странно, в горах она чувствовала себя в большей безопасности. В перенаселенном пригороде с его двумя миллионами жителей улицы и дороги всегда были заполнены людьми и машинами, и врагу легко было скрываться в толпе, пока он не решит действовать. А в горах незнакомцы были приметны, особенно если, как у Лоры, дом стоял посередине участка в тридцать акров. Лора не забыла предостережения ее хранителя: "Вооружитесь... будьте начеку... Если они явятся за вами... их будет целая рота и все вооружены до зубов". Когда Лора расстреляла последние патроны и сняла наушники, Крис подал ей еще шесть патронов. Он тоже снял наушники и побежал к цели, чтобы проверить точность попадания. Тюки соломы за мишенью были толщиной в четыре, высотой в семь и длиной в четырнадцать футов. За ними простирались акры их собственного соснового леса, так что не было особой нужды страховаться от шальных пуль, но Лора боялась случайно попасть в кого-нибудь. Крис поставил новую мишень и принес старую. - Мама, у тебя четыре попадания из шести, два смертельных, два тяжелых ранения, но, похоже, ты слишком берешь влево. - Попробуем это исправить. - Ты устала, - сказал Крис. Трава вокруг Лоры была усыпана стреляными медными гильзами; их было штук сто пятьдесят. Руки, плечи, шея ныли от отдачи, но она хотела расстрелять еще целый барабан, прежде чем закончить дневную тренировку. Где-то возле дома Тельма хлопнула дверью автомобиля. Крис опять надел наушники и взял в руки бинокль, чтобы следить за точностью попадания. Лора взглянула на мальчика, и у нее сжалось сердце не только потому, что у него не было отца, но и потому, что казалось несправедливым, чтобы ребенок, которому еще нет восьми, уже знал, как опасна жизнь, и постоянно ожидал нападения. Она прилагала все усилия, чтобы его жизнь была радостной и беззаботной жизнью ребенка. Она по-прежнему сочиняла сказки о сэре Томми, хотя Крис уже не верил в его существование; Лора обзавелась большой библиотекой детской классики и учила сына, что книга одновременно и развлекает, и уводит в мир мечты, скрашивая каждодневное существование; она также старалась превратить стрельбу по мишени в игру, чтобы мальчик забыл о суровой необходимости охранять свою жизнь. Крис опустил бинокль и посмотрел на Лору. Она ему улыбнулась. Он улыбнулся в ответ. Его чудесная улыбка болью отозвалась в ее душе. Лора повернулась к мишени, подняла револьвер, держа его двумя руками, и нажала на спусковой крючок. Когда Лора сделала четыре выстрела, появилась Тельма. Она заткнула пальцами уши и морщилась при каждом выстреле. Лора выпустила две последние пули и сняла наушники, а Крис побежал за мишенью. Эхо выстрелов все еще звучало в горах, когда Лора повернулась к Тельме и обняла ее. - К чему вся эта пальба? - поинтересовалась Тельма. - Может, ты собираешься писать новый сценарий для Клинта Иствуда? А может, сочинишь такую же роль для меня в женском варианте? У меня это здорово получится, этакая бабенция, крутая, безжалостная, с холодной усмешкой, перед которой даже Богарт стушуется. - Хорошо, буду иметь тебя в виду, - сказала Лора, - а вообще, неплохо бы тебе сыграть любовный дуэт в паре с Клинтом. - А ты, Шейн, еще не потеряла чувства юмора. - А как же. Тельма стала серьезной. - Я не поверила глазам, когда увидела, как ты палишь изо всех сил, страшная, как змея с обнаженным жалом. - Самозащита, - отозвалась Лора. - Каждая добропорядочная женщина должна знать кое-какие приемы. - Ты потрудилась не хуже профессионала. - Тельма кивнула на медные гильзы, блестевшие в траве. - И часто ты этим занимаешься? - Три раза в неделю по два часа. Крис вернулся с мишенью. - Привет, тетя Тельма. У тебя, мама, пять попаданий из шести. Четыре смертельных и одно тяжелое ранение. - Смертельных? - удивилась Тельма. - Что, я опять беру влево? - спросила Лора. Крис показал ей мишень. - Лучше, чем в прошлый раз. Тельма вмешалась в разговор: - Послушай, Кристофер Робин, так-то ты меня встречаешь? Крис положил мишень на кучу других, крепко обнял и поцеловал Тельму. Заметив, что панки больше у нее не в почете, он сказал: - Что с вами случилось, тетя Тельма? У вас нормальный вид. - Нормальный вид? Это что - комплимент или оскорбление? Запомни, мальчик, если старушка тетя Тельма и выглядит нормально, то это чистый обман. А вообще-то тетя Тельма величайший комик в мире, образец остроумия, и она очень много о себе воображает. Во всяком случае, панки - это пройденный этап. Тельма помогала им собирать гильзы. - Мама у нас классный стрелок, - гордо объявил Крис. - Еще бы, с такой-то тренировкой. Смотришь, она скоро превратится в мужика, из этой меди можно сделать отличные яйца. Крис спросил, обращаясь к матери: - Как это? - Потом объясню, ты еще маленький, - ответила Лора. * * * Когда они вошли в дом, Лора закрыла заднюю дверь. На два крепких засова. Опустила на окнах металлические шторы, чтобы никто не мог их видеть. Тельма с интересом наблюдала за ритуалом, но молчала. Крис вставил в видеомагнитофон кассету с приключенческим фильмом и уселся перед телевизором с пакетом воздушной кукурузы и кока-колой. В кухне рядом Лора и Тельма, сидя за столом, пили кофе, и Лора при этом еще разбирала и чистила свой "смитт-вессон". Кухня была просторной и уютной, со шкафами из темного дуба; две стены были из темно-красного кирпича, над плитой блестел колпак медной вытяжки, медные кастрюли висели по стенам, пол был покрыт темно-синей керамической плиткой. Именно в таких кухнях семьи в телевизионных сериалах разрешали свои чепуховые проблемы за какие-нибудь тридцать минут, минус реклама, и постигали вершины трансцендентальной мудрости. Даже Лора сознавала, какое это неподходящее место для чистки оружия, предназначенного в первую очередь для уничтожения человеческих существ. - Ты действительно боишься? - спросила Тельма. - Еще как. - Но Данни убили, потому что вы, по несчастью, оказались свидетелями сборища торговцев наркотиками. Ведь эти люди больше не появлялись? - Не знаю. - Если бы они опасались, что ты их можешь опознать, они давно бы с тобой расправились. - Я не хочу рисковать. - Что же, ты всю жизнь будешь дрожать и бояться, что кто-нибудь нападет на тебя из-за угла? Ну хорошо, пусть у тебя будет револьвер. Может, это и нужно. Но ты не можешь всю жизнь просидеть взаперти, пора выходить на люди. Что ж, ты так и будешь повсюду таскать с собой эту штуковину? - Да, буду. У меня есть разрешение на ношение оружия. - Разрешение вот на эту пушку? - Револьвер всегда при мне в сумочке. - Господи, да как ты сумела получить разрешение? - Мой муж был убит неизвестными людьми при невыясненных обстоятельствах. Преступники пытались убить и меня с сыном, и они до сих пор на свободе. Ко всему прочему я богата и достаточно известное лицо. Странно было бы, если бы я не получила разрешения. Тельма помолчала, отпивая кофе и наблюдая, как Лора чистит револьвер. Наконец она сказала: - Что-то в этом не так, Шейн, ты принимаешь все очень серьезно, ты все время в напряжении. Вот уже семь месяцев, как Данни нет в живых. А ты ведешь себя, как будто это случилось вчера. Ты не можешь постоянно жить на нервах, в состоянии готовности, или как ты там еще это называешь. Ты сойдешь с ума. Станешь параноиком. Пойми, ты не можешь быть начеку до конца своей жизни. - Могу, раз это нужно. - Вот как? А сейчас? Револьвер-то разобран. А что, если какой-нибудь громила, весь в наколке, начнет ломиться в дверь? Кухонные стулья были на колесиках, поэтому, когда Лора стремительно оттолкнулась от стола, она в мгновение ока оказалась у прилавка рядом с холодильником. Молниеносно выдвинула ящик и выхватила оттуда еще один "смитт-вессон". Тельма спросила: - У тебя тут что - целый арсенал? Лора убрала второй револьвер обратно в ящик. - Идем. Я тебе еще кое-что покажу. Тельма последовала за ней в кладовую. Внутри на двери висел полуавтоматический карабин "узи". - Это автомат. На него что, тоже дают разрешение? - Если у тебя есть разрешение федеральных властей, то его можно купить в оружейном магазине, но только полуавтоматический; запрещается переделывать его в автомат. Тельма внимательно посмотрела на Лору, потом спросила: - А этот переделан? - Да, этот полностью автоматический. Но я купила его таким у подпольного торговца, а не в магазине. - Нет, Шейн, тут что-то не так. Это точно. Лора повела Тельму в столовую и показала револьвер, прикрепленный ко дну серванта. Четвертый револьвер находился в гостиной под доской кофейного столика рядом с диваном. Второй переделанный "узи" висел на входной двери в передней. Револьверы также хранились в ящике бюро в библиотеке, в кабинете на втором этаже, в ванной комнате рядом со спальней Лоры и в ночном столике у ее кровати. В спальне был также спрятан третий "узи". В изумлении глядя на "узи", который Лора извлекла из-под кровати, Тельма сказала: - Час от часу не легче. Если бы я тебя не знала, Шейн, я бы решила, что ты свихнулась, помешалась на этих штучках. Но я-то тебя знаю: если ты так напугана, значит, у тебя действительно есть причина. А как к этому относится Крис? - Он усвоил, что их нельзя трогать, и этого достаточно. Ты знаешь, что почти в каждой швейцарской семье кто-то состоит в ополчении, почти все граждане мужского пола проходят военную подготовку, и соответственно у них есть оружие в доме, и при этом у них самое низкое в мире число несчастных случаев из-за неосторожного обращения с оружием. И это потому, что они научились жить с оружием в доме. Детей с самого раннего возраста учат осторожному с ним обращению. Так что не надо беспокоиться о Крисе. Лора спрятала "узи" под кровать, и Тельма спросила: - А теперь скажи, как ты находишь подпольных торговцев оружием? - Ты забыла, что у меня есть деньги. - Значит, за деньги можно купить все, что угодно? Хорошо, пусть это так. И все-таки скажи мне, как такая паинька, как ты, находит такого торговца? Надо думать, они не дают рекламу на доске объявлений в прачечной самообслуживания? - Я написала не одну книгу, Тельма. А чтобы написать роман, нужно изучить множество вещей. Поэтому я знаю, куда мне обращаться, если мне кто-то или что-то понадобится. Они вернулись на кухню; Тельма молча раздумывала. Из гостиной, где Крис смотрел телевизор, доносилась бравурная музыка фильма о приключениях археолога Джонса из Индианы. Лора снова принялась за чистку револьвера, Тельма налила им еще кофе. - А теперь поговорим начистоту, девочка. Если опасность так велика, что нужна куча оружия, то тебе одной явно не справиться. Почему бы тебе не нанять телохранителей? - Я никому не доверяю. Только тебе и Крису, больше никому. И еще отцу Данни, но он живет во Флориде. - Но ты не можешь так жить, одна, в страхе... Лора чистила ершиком дуло револьвера. - Да, я боюсь, и эта вся подготовка меня успокаивает. Всю жизнь у меня отнимали дорогих мне людей, а я ничем не могла помочь и все терпела. Теперь с этим покончено. Теперь я буду защищаться. Пусть только попробуют отнять у меня Криса, они будут иметь дело со мной, и это будет им дорого стоить. - Лора, я понимаю твое состояние. Послушай, представь себе, что ты пришла ко мне на психоанализ, и вот что я тебе скажу: тебя меньше пугает реальная угроза, чем твоя беспомощность перед лицом судьбы. Провидение не обманешь, девочка. Ты не можешь тягаться с самим Господом Богом и надеяться, что выиграешь, потому что у тебя в сумочке револьвер. Ты права, что Данни умер насильственной смертью, и Нина Доквайлер, наверное, была бы жива, если бы кто-нибудь пристрелил Угря, когда он только начинал свои подвиги, но это всего два случая, когда оружие могло спасти дорогих тебе людей. Твоя мать умерла от родов. Твой отец - от сердечного приступа. Рут погибла в огне. Прекрасно, что ты умеешь защищаться с помощью оружия, но ты должна видеть вещи в их настоящем свете, ты должна помнить, что мы только люди, или ты кончишь свои дни в заведении, где обитатели беседуют со стенами и слышат неземные голоса. Не дай Бог, конечно, но что, если Крис заболеет тяжелой болезнью, например раком? Ты, Лора, готова убить всякого, только чтобы его защитить. Но ты со своим револьвером бессильна перед болезнью, и я боюсь, случись что-нибудь, с чем ты не можешь справиться, и тебе конец. Я очень беспокоюсь о тебе, Лора. Лора кивнула, почувствовав прилив благодарности к подруге. - Я знаю, Тельма. Но не стоит волноваться. Тридцать три года я терпела, а теперь я защищаюсь как могу. Напади на меня или Криса тяжелая болезнь, я обращусь к самым опытным врачам, использую все лучшие методы лечения. Ну а если ничто не поможет и Крис, например, умрет от рака, я смирюсь. Борьба не исключает смирения. Я буду бороться, но, если потерплю поражение, склоню голову перед судьбой. Тельма долго смотрела на нее. Потом согласно кивнула. - Вот такого ответа я и добивалась. Ладно, забудем это. Давай поговорим о чем-нибудь еще. Ты когда покупаешь танк, Шейн? - Его привезут в понедельник. - А как насчет гаубиц, гранат, минометов? - Жду доставки во вторник. А как у тебя насчет фильма с Эдди Мерфи? - Мы договорились обо всем два дня назад. - Вот как. Значит, наша Тельма будет звездой в фильме с Эдди Мерфи? - Ваша Тельма будет участвовать в фильме с Эдди Мерфи. До звезды мне пока далеко. - Ты играла в картинах со Стивом Мартином, Чеви Чейзом, пусть не на первых ролях, но на третьих и четвертых. А в этом фильме у тебя вторая роль. А сколько раз ты была ведущей шоу "Сегодня вечером"? Раз восемь, не меньше. Нет, что бы ты ни говорила, ты звезда. - Скорее звездочка. Как это удивительно, Шейн. Подумай, откуда мы с тобой вышли, из самых низов, из приюта, а добрались до верха. Просто не верится. - Чего же тут удивительного, - заметила Лора. - Превратности судьбы закаляют человека, и он добивается успеха. И выживает. 2 Штефан покинул снежную ночь в горах Сан-Бернардино и через мгновение оказался внутри Ворот, на другом конце Молниеносного Транзита. Ворота представляли собой большую трубу, внутренняя поверхность которой была покрыта полированной медью. Труба была длиной в три с половиной и диаметром в два с половиной метра, и через несколько шагов Штефан попал из нее прямо в главную лабораторию Института на первом этаже, где, как он был уверен, его поджидали вооруженные люди. В лаборатории никого не было. Пораженный, он остановился. Его бушлат все еще был запорошен снегом. Не веря своим глазам, он огляделся вокруг. Три стены зала, размером девять на двенадцать метров были покрыты от пола до потолка различными механизмами и приборами, которые гудели и пощелкивали. Почти все лампы на потолке были выключены, и в зале царил мягкий таинственный полумрак. Все эти механизмы обслуживали Ворота и состояли из десятков экранов и шкал, светившихся неярким зеленым и оранжевым светом, так как Ворота, этот транзит во временно пространство, скачок в любую эпоху, функционировали постоянно; сам процесс пуска Ворот был связан с большими трудностями и огромным расходом энергии, но, раз включенные, они действовали без особых усилий и затрат. Теперь, когда основная исследовательская работа по созданию Ворот была завершена, сотрудники Института посещали зал только для технического обслуживания оборудования, а также тогда, когда совершался скачок в другую временную эпоху. Будь условия функционирования Ворот другими, вряд ли Штефан сумел бы предпринять столько тайных самовольных путешествий, чтобы наблюдать за событиями в жизни Лоры, а иногда их даже изменять. Строго говоря, не было ничего удивительного в том, что в лаборатории отсутствовали сотрудники, но сейчас это вызывало подозрение: они отправили Кокошку, чтобы остановить Штефана, и теперь должны были с нетерпением ожидать его возвращения, чтобы узнать, насколько успешным был его визит в снежные калифорнийские горы. Они должны были учитывать, что Кокошка может потерпеть провал, что не он, а кто-то другой вернется из 1988 года, и поэтому Ворота должны были охраняться до полного выяснения ситуации. Тогда где же люди из тайной полиции в черных плащах с подложенными плечами? Где вооруженные агенты, которые должны его арестовать? Он взглянул на большие стенные часы: они показывали одиннадцать часов шесть минут по местному времени. Тут все было в порядке. Он совершил скачок во времени без пяти одиннадцать, а каждое такое перемещение завершалось ровно через одиннадцать минут после своего начала. Никто не мог дать на это ответа, но сколько бы времени путешественник ни провел в другой эпохе, он всегда укладывался в одиннадцать минут. Штефан пробыл в горах Сан-Бернардино почти полтора часа, но потратил на это всего одиннадцать минут своей собственной жизни, одиннадцать минут из своей эпохи. Проведи он с Лорой целые месяцы до того, как нажал желтую кнопку на своем поясе и запустил механизм передвижения во времени, он все равно бы вернулся в Институт всего через одиннадцать минут, и ни минутой больше, после того как его покинул. Так где же, в конце концов, тайная полиция, где вооруженные солдаты и возмущенные коллеги? После того как они узнали, что он вмешивается в жизнь Лоры, после того как они послали Кокошку расправиться с ним и с Лорой, почему они не подождали всего одиннадцать минут, чтобы узнать об исходе поединка? Штефан снял с себя теплые сапоги, бушлат и кобуру и положил их подальше в углу за оборудованием. Он взял оттуда и надел свой белый халат, спрятанный там перед началом путешествия. Растерянный, обеспокоенный, хотя и довольный отсутствием встречающих, он вышел из лаборатории в коридор на первом этаже и отправился на разведку. 3 В два тридцать ночи в воскресенье Лора, в пижаме и халате, сидела за компьютером в кабинете рядом со спальней и работала над новой книгой. Свет в комнате исходил от электронных зеленых букв на экране компьютера и маленькой настольной лампы, освещавшей распечатку вчерашних страниц. Револьвер лежал на столе рядом с рукописью. Дверь в темный коридор была открыта. Лора никогда не закрывала ни одной двери в доме, кроме ванной комнаты, потому что закрытая дверь могла помешать ей услышать крадущиеся шаги чужака. В доме была установлена сложная охранная сигнализация, но открытые внутренние двери были дополнительной гарантией. Она услышала шаги Тельмы в коридоре и, когда подруга заглянула в дверь, сказала: - Прости, я, наверное, тебя разбудила. - Да нет. Мы в ночных клубах работаем допоздна. Зато я сплю все утро. А ты как? Ты что, тоже не спишь в это время? - Я вообще плохо сплю. Четыре-пять часов - это уже хорошо. Зачем лежать без сна, лучше встать и поработать. Тельма пододвинула стул, села и положила ноги на стол. Ее любовь к яркой одежде, проявившаяся в юности, стала еще заметней: на ней была свободная шелковая пижама с абстрактным рисунком из красных, зеленых, синих и желтых квадратов и кругов. - Приятно видеть, что ты по-прежнему носишь шлепанцы "зайчики", - заметила Лора. - Это говорит о стабильности твоего характера. - Ты угадала. Я стабильна, как скала. Правда, я не могу больше покупать "зайчики" моего размера, но я нашла выход из положения: покупаю взрослые пушистые домашние тапочки, а к ним пару детских, снимаю с детских глазки и ушки и пришиваю к взрослым. Что ты сочиняешь? - Роман, где одна сплошная черная желчь. - Одним словом, подходящая книга для тех, кто хочет отдохнуть и отвлечься. Лора вздохнула и откинулась на спинку стула. - Эта книга о смерти, о ее несправедливости. Невыполнимая задача, потому что я хочу объяснить необъяснимое. Я хочу объяснить, что такое смерть, идеальному читателю и тогда, может быть, пойму это сама. Я хочу понять, почему мы продолжаем борьбу, почему живем, хотя знаем, что смертны, почему мы сопротивляемся и терпим. Это унылая, мрачная, гнетущая, суровая и жестокая книга. - Ты думаешь, на нее найдется покупатель? Лора рассмеялась. - Может случиться, что ни одного. Но когда писателем завладевает идея... Сначала это внутренний огонь, который согревает и радует тебя, а потом пожирает и опустошает. От него не избавиться, он продолжает гореть. Есть только один способ его потушить - это написать книгу. А когда мне уже невмочь, я переключаюсь на милую детскую книжку о сэре Томасе, которую тоже пишу. - Шейн, ты спятила. - Как сказать, интересно, кто из нас, ты или я, носит "зайчики"? Они болтали о том о сем с откровенностью, подкрепленной двадцатилетней дружбой. Может быть, это было чувство одиночества, теперь более острое, чем сразу после убийства Данни, или это был страх перед неизведанным, но только Лора заговорила о своем личном хранителе. Во всем мире одна Тельма могла поверить этой истории. Тельма слушала ее как зачарованная, она сняла ноги со стола и вся наклонилась вперед, она ни разу не прервала Лору и не выразила сомнения, пока Лора рассказывала обо всем с самого начала, с того дня, когда хранитель убил наркомана, и до его исчезновения на горной дороге. Когда Лора облегчила душу, Тельма спросила: - Почему ты мне раньше о нем не рассказывала, еще в прежние годы, когда мы были в приюте? - Не знаю почему. Во всем этом было что-то... нереальное. Что-то такое, о чем надо было молчать, иначе он больше никогда бы не вернулся. Потом, когда мне самой пришлось спасаться от Угря, когда он ничего не сделал, чтобы спасти Рут, я как-то перестала в него верить. Я никогда не говорила о нем Данни, потому что, когда мы познакомились, мой хранитель стал для меня такой же сказкой, как Санта-Клаус. И вот теперь... он вдруг опять появился. - Тогда в горах он пообещал тебе, что скоро вернется и все объяснит? - Но я его с тех пор не видела. Я жду уже семь месяцев, и мне кажется, что если кто и появится, то не он, а еще один Кокошка с автоматом. Рассказ взбудоражил Тельму, она не могла спокойно сидеть на стуле, как если бы через него пропускали электрический ток. Она встала и заходила по комнате. - А как насчет Кокошки? Полиция что-нибудь выяснила? - Абсолютно ничего. Начнем не нашли никаких документов. Его "Понтиак" оказался краденой машиной, так же как и красный джип. Они проверили всю картотеку отпечатков пальцев, и никаких результатов. А с мертвеца какой спрос. Они не знают, кто он такой, откуда явился и почему хотел нас убить. - Но у тебя самой было достаточно времени, чтобы все это обдумать. Кто он такой, этот хранитель? Откуда он взялся? - Я ничего не знаю. - У Лоры, правда, была идея, которая не давала ей покоя, но казалась безумной и беспочвенной. Она не сказала о ней Тельме не потому, что это была сумасшедшая идея, а потому, что она выходила за рамки рационального. - Не знаю, и все тут. - А где тот пояс, который он тебе оставил? - У меня в сейфе. - Лора кивнула на угол комнаты, где в полу, под ковром, находился сейф. Вместе они приподняли ковер и открыли небольшой цилиндрический сейф диаметром в двенадцать и глубиной шестнадцать дюймов. Внутри лежал один-единственный предмет, и Лора его вытащила. Они вернулись к письменному столу, чтобы рассмотреть загадочную вещь. Лора направила на нее пучок света от лампы на гибкой ножке. Пояс был шириной в четыре дюйма, сделан из эластичной черной ткани, похожей на нейлон, и пронизан замысловатым и странным сплетением медных проводов. Из-за большой ширины пояс застегивался не на одну, а на две тоже медных пряжки. Кроме того, к поясу была прикреплена плоская коробочка размером со старомодный портсигар - четыре дюйма на три и три четверти дюйма толщиной, - и она тоже была сделана из меди. Даже при самом внимательном изучении нельзя было понять, как же она открывается; коробочка была совершенно гладкой, за исключением желтой кнопки диаметром менее одного дюйма в ее левом нижнем углу. Тельма вертела непонятный предмет в руках. - Так что, он сказал, может случиться, если нажать эту желтую кнопку? - Он сказал, чтобы я ни за что на нее не нажимала, а когда я спросила почему, он сказал: "Вы не захотите оказаться там, куда вас эта штука отправит". Они стояли рядом и в свете настольной лампы разглядывали пояс, который Тельма держала в руках. Было уже четыре часа утра, и дом в своем молчании был подобен застывшему мертвому кратеру на поверхности Луны. Наконец Тельма спросила: - И ты никогда не пробовала нажать кнопку? - Нет, - без колебания ответила Лора. - Когда он говорил о месте, где я могу оказаться, у него был ужасный взгляд. Я поняла, что он сам возвращается туда с большой неохотой. Я не знаю, Тельма, откуда он явился, но тот взгляд я запомнила хорошо, это, должно быть, кошмарное местечко. * * * В воскресенье они в шортах и майках расстелили одеяла на лужайке за домом и устроили себе долгий неторопливый пикник, угощаясь картофельным салатом, холодным мясом, сыром, фруктами, чипсами и булочками с орехами и корицей. Они играли с Крисом, который был особенно доволен, потому что Тельма смешила его незамысловатыми шутками и выходками, на этот раз рассчитанными на восьмилетнего. Когда же Крис приметил на краю лужайки, у опушки леса, прыгающих белок, он решил их покормить. Лора дала ему булочку и посоветовала: - Разломи ее на кусочки и бросай им. Они все равно тебя близко не подпустят. И не уходи далеко от нас, слышишь? - Да, мама. - И не ходи в лес. Понял? Он отбежал футов на тридцать от них и на полпути до опушки стал на колени. Он крошил булку и бросал кусочки белкам, а подвижные осторожные зверьки с каждой подачкой подходили все ближе. - Он славный мальчик, - сказала Тельма. - Для меня самый лучший. - Лора пододвинула к себе "узи". - Крис совсем рядом, - заметила Тельма. - Но он ближе к опушке, чем к нам. - Лора всматривалась в тень под густыми соснами. Тельма взяла несколько чипсов из пакета и сказала: - Пикник с автоматом, такого у меня еще не было. Мне это даже нравится. Отпугивает медведей. - И прочую мелкую живность. Тельма растянулась на одеяле, подперев голову рукой, но Лора сидела, скрестив ноги, в позе индуса. Оранжевые бабочки, яркие, как солнце, порхали в теплом августовском воздухе. - Крис держится хорошо, - заметила Тельма. - Более или менее, - согласилась Лора. - Но был и очень тяжелый период. Он часто плакал, капризничал. Но это прошло. Они очень гибкие в этом возрасте, легко приспосабливаются, примиряются с неизбежным... Боюсь только, что в нем появилась какая-то грусть и он от нее никогда не избавится. - Никогда, - подтвердила Тельма, - это навечно. Грусть на сердце. Жизнь продолжается, он еще будет счастлив и даже временами будет забывать об этой грусти, но она у него навсегда. Тельма следила, как Крис приманивает белок, а Лора смотрела на Тельму. - Ты никак не можешь забыть Рут, правда? - Ни на один день все двадцать лет подряд. Разве ты не скучаешь по отцу? - Конечно, - сказала Лора. - Только это у нас с тобой по-разному. Мы знаем, что наши родители умрут раньше нас, и, даже если они умирают преждевременно, мы можем смириться с этим, потому что мы всегда знали, что это должно случиться. Другое дело, когда умирает муж, жена, ребенок... или сестра. Для нас это неожиданность, особенно если человек умирает молодым. С этим трудно примириться. А когда это твоя сестра-двойняшка... - Когда у нас случается что-то хорошее, например на работе, я всегда думаю о том, как бы радовалась за меня Рут. А ты как, Шейн? Ты как держишься? - Я плачу по ночам. - Пока это нормально. Через год - другое дело. - По ночам я не сплю и слушаю, как бьется мое сердце. Оно такое одинокое. Хорошо, что у меня есть Крис. А значит, и цель в жизни. И еще ты, Тельма. У меня есть ты и Крис, мы как бы семья, верно? - Почему "как бы", мы и есть семья. Мы с тобой сестры. Лора улыбнулась, протянула руку и взлохматила и без того растрепанные волосы Тельмы. - Хотя мы и сестры, - пошутила Тельма, - я не потерплю никаких вольностей. 4 В коридорах и через открытые двери кабинетов и лабораторий Штефан видел своих коллег за работой, и никто не обращал на него никакого внимания. Он поднялся на лифте на третий этаж и там у дверей своей комнаты встретил профессора Владислава Янушского, который с самого начала карьеры пользовался поддержкой профессора Владимира Пенловского и был вторым ответственным за исследовательскую работу в области путешествий во времени. Эти исследования первоначально назывались "Проект Метеор", а теперь фигурировали под более подходящим кодовым названием "Молниеносный Транзит". Янушскому было сорок лет, он был на десять лет моложе своего наставника, но выглядел старше энергичного, полного жизни Пенловского. Низенький, толстый, лысеющий, с красным лицом и двумя блестящими золотыми коронками на передних зубах, Янушский выглядел благодушной безвредной фигурой, чему способствовали очки с толстыми стеклами, делавшие его глаза похожими на выпуклые рыбьи за стеклами аквариума. Однако его несгибаемая преданность властям и рвение на службе тоталитаризму начисто лишали его этого комического ореола: Янушский был одним из самых , опасных людей, занятых в проекте "Молниеносный Транзит". - Штефан, мой дорогой Штефан, - воскликнул Янушский, - я давно хочу поблагодарить вас за своевременное предложение, которое вы сделали в октябре, чтобы обеспечивать энергоснабжение Ворот с помощью автономного генератора. Ваша дальновидность спасла проект. Если бы городские службы по-прежнему снабжали нас электроэнергией, мы не вылезали бы из аварий и намного отстали бы от программы. Штефан был в полной растерянности: он вернулся в Институт, ожидая, что его измена раскрыта и что ему грозит арест, а вместо этого его хвалит этот гнусный червяк. Он действительно предложил обеспечивать Ворота энергией с помощью автономного генератора, но не для успешного завершения проекта, а для того, чтобы перебои в городском электроснабжении не мешали его посещениям Лоры. - В октябре мне и в голову не приходило, что возникнет ситуация, когда мы не сможем больше рассчитывать на городские службы, - продолжал Янушский, печально качая головой. - Дестабилизирован весь общественный порядок жизни. На какие только жертвы не идет наш народ, чтобы добиться торжества национал-социализма! - Да, это нелегкие времена, - согласился Штефан, подразумевая совсем иное. - Но мы победим, - с твердой уверенностью произнес Янушский. В его глазах, увеличенных стеклами очков, засветилось хорошо знакомое Штефану безумие. - И в этом нам поможет Молниеносный Транзит. Он похлопал Штефана по плечу и двинулся дальше по коридору. Когда ученый уже был у, лифтов, Штефан его окликнул: - Послушайте, доктор Янушский! Жирный толстый червяк обернулся: - Да, в чем дело? - Вы видели сегодня Кокошку? - Кокошку? Сегодня нет. - Но он в Институте? - Наверное. Вы же знаете, что он не пропускает ни дня и всегда уходит последним. Это образец трудолюбия. Имей мы побольше таких людей, как Кокошка, мы бы не беспокоились о конечной победе. Вам надо с ним поговорить? Я ему передам, если увижу. - Нет-нет, - отказался Штефан. - У меня нет ничего срочного. Не надо отрывать его от дел. Мы все равно увидимся. Янушский проследовал дальше, а Штефан вошел в кабинет и закрыл за собой дверь. Заглянул за шкаф, который он немного передвинул, чтобы тот на треть прикрыл решетку вентиляционного колодца в углу. В узком пространстве позади был почти незаметен пучок медных проводов, выходящих из нижней щели решетки. Провода были присоединены к простому часовому механизму, а он, в свою очередь, включен в розетку на стене за шкафом. Штефану стоило протянуть руку, установить время, и через промежуток от одной до пяти минут, в зависимости от того, какой он выбрал срок, Институт взлетит на воздух. "Что же происходит?" - спросил он себя. Он немного посидел за столом, глядя на квадрат неба в окне: клочки рваных грязно-серых облаков медленно двигались по лазурному простору. Наконец он вышел из комнаты, направился к лестнице и вверх, мимо четвертого этажа, на, чердак. С тихим скрипом отворилась дверь. Он включил свет и вошел в длинное недостроенное помещение, осторожно ступая по дощатому полу. Он проверил три заряда, которые спрятал в стропилах два дня назад. Все было на месте. Ему незачем было проверять заряды в подвале. Он вернулся к себе в кабинет. Явно никто не знал ни о его намерении уничтожить Институт, ни о его попытках спасти жизнь Лоры от целого ряда назначенных судьбой ударов. Никто, кроме Кокошки. Проклятье, но Кокошка знал, иначе он не появился бы со своим "узи" на горной дороге. Но почему Кокошка никому ничего не сказал об этом? Кокошка был сотрудником государственной тайной полиции, настоящим фанатиком, послушным и усердным слугой властей и лично ответственным за охрану Молниеносного Транзита. Если бы Кокошка обнаружил в Институте предателя, он тут же вызвал бы целую армию агентов, чтобы окружить здание, охранять Ворота и подвергнуть допросу всех и каждого. Он просто не дал бы Штефану отправиться на помощь Лоре на горном шоссе, вместо того чтобы потом последовать за ним и ликвидировать и самого Штефана, и всех остальных. Прежде всего он задержал и допросил бы Штефана, чтобы выяснить, есть ли у него сообщники в Институте. Кокошка узнал, что Штефан вмешивается в предопределенный ход событий в жизни Лоры. Он также мог обнаружить или не обнаружить взрывчатку в Институте; скорее всего, что нет, иначе бы он отсоединил провода. Но по непонятным причинам он действовал как частное лицо, а не как полицейский агент. Этим утром он последовал через Ворота за Штефаном и оказался в зимнем январском дне 1988 года, причем его намерения оставались для Штефана полной загадкой. Этому не было объяснения. Но это были факты. Что задумал Кокошка? Возможно, Штефан никогда не найдет ответа. Теперь Кокошка убит на шоссе в 1988 году, и скоро в Институте кто-нибудь его хватится. Сегодня на два часа дня у Штефана было намечено официально запланированное путешествие под руководством Пенловского и Янушского. На час дня Штефан наметил два своих мероприятия: взрыв Института и свой собственный побег. Теперь, в одиннадцать сорок три, он решил ускорить ход событий, прежде чем будет обнаружено исчезновение Кокошки. Он подошел к одному из высоких шкафов, открыл нижний пустой ящик и вытащил его наружу. К задней стенке ящика был прикреплен пистолет "кольт" с девятизарядной обоймой, приобретенный Штефаном в одном из тайных путешествий и потихоньку доставленный в Институт. Из-за другого ящика он вытащил два сверхсовершенных глушителя и еще четыре целиком заряженные обоймы. Сев за стол, он быстро надел один из глушителей на пистолет, снял курок с предохранителя и спрятал другой глушитель и обоймы в карманы халата. Скоро он через Ворота навсегда покинет Институт, но нет гарантии, что взрыв обязательно убьет Пенловского, Янушского и некоторых других ученых. Взрыв разрушит здание и уничтожит все машины и документы, в этом не было сомнения, а что, если выживет кто-нибудь из ведущих научных работников? Пенловский и Янушский хранили все необходимые знания у себя в голове и могли по памяти восстановить Ворота, поэтому, прежде чем пустить часовой механизм, через Ворота покинуть Институт и вернуться к Лоре, Штефан решил убить их и еще одного ученого по имени Волков. "Кольт" с глушителем был слишком велик, чтобы поместиться в кармане халата, и Штефан вывернул карман наизнанку и разорвал нижний шов. Продолжая держать "кольт" в руке, он засунул его в ставший просторным карман, открыл дверь кабинета и вышел в коридор. Сердце бешено колотилось у него в груди. Это была самая опасная часть его плана, потому что существовало множество обстоятельств, которые могли ему помешать, а он должен был еще вернуться в кабинет и включить часовой механизм. Лора была совсем далеко, увидит ли он ее когда-нибудь? 5 Днем в понедельник Лора и Крис надели серые тренировочные костюмы, Тельма помогла им разложить толстые гимнастические маты на открытой веранде позади дома; Крис с Лорой уселись рядом и приступили к выполнению дыхательных упражнений. - А когда явится Брюс Ли? - поинтересовалась Тельма. - В два, - ответила Лора. - Он совсем не Брюс Ли, - в который раз поправил Крис. - Вы называете его Брюсом Ли, но ведь Брюс Ли умер. Мистер Такагами приехал точно в два. На нем был темно-синий тренировочный костюм с девизом его школы боевых искусств на спине: МОЛЧАЛИВАЯ СИЛА. Когда его познакомили с Тельмой, он сказал: - Вы очень смешная леди. Мне нравится пластинка с вашими выступлениями. Зардевшись от комплимента, Тельма объявила: - А я вам честно скажу, я не против, если бы в прошлой войне победила Япония. Генри Такагами рассмеялся шутке. - А ведь мы и победили. Сидя в шезлонге и отпивая из стакана чай со льдом, Тельма наблюдала, как Генри обучает Лору и Криса приемам самообороны. Генри было сорок лет, у него было хорошо развитое туловище, мускулистые плечи и руки и крепкие ноги. Он преподавал дзюдо и карате, был экспертом по кикбоксингу, а также обучал приемам самообороны, разработанным им самим на базе различных боевых искусств. Дважды в неделю он приезжал сюда из Ривер-сайда и три часа учил Лору и Криса. Удары ногой, кулаком, тычки, выкрики, выкручивание рук, броски через бедро - всем этим приемам боя Генри обучал осторожно и одновременно настойчиво. Приемы обучения Криса были более легкими, чем Лоры, к тому же Генри устраивал для мальчика частые перерывы, чтобы тот мог передохнуть. К концу занятий Лора, как обычно, взмокла от пота и была на пределе своих сил. Когда Генри уехал, Лора отправила Криса под душ, а они с Тельмой принялись скатывать маты. - Он очень симпатичный, - заметила Тельма. - Генри? Да, очень. - Может, и я займусь дзюдо и карате. - Что, у тебя столько недовольной публики? - Это удар ниже пояса, Шейн. - Все приемы оправданны, когда имеешь дело с грозным и безжалостным противником. На следующий день Тельма возвращалась в Бсверли-Хиллз. Укладывая чемодан в багажник своей машины, она спросила: - Послушай, Шейн, а ты помнишь ту первую семью, куда тебя отправили из приюта? - Ты имеешь в виду семью Тигель? Их было трос: Флора, Хэйзел и Майк. Тельма прислонилась рядом с Лорой к нагретой солнцем двери машины. - Помнишь, ты рассказывала, что Майк увлекался газетами типа "Нэшнл энквайрер"? - Я их так хорошо помню, будто рассталась с ними только вчера. - Так вот, - продолжала Тельма, - я много думала об этой твоей истории, твоем хранителе, о том, какой он вечно молодой, как вдруг исчезает средь бела дня, вспомнила Тигелей, и мне стало смешно. Как мы издевались над старым, выжившим из ума Майком... А теперь ты сама претендуешь на "экзотические факты", да еще какие. Лора улыбнулась. - Может, я тогда напрасно не верила всем этим сообщениям о внеземных пришельцах, которые тайно поселились в Кливленде? - Я вот что хочу сказать... В жизни много чудес и неожиданностей. Правда, многие неожиданности далеко не из приятных, и дни бывают мрачные, невезучие, безысходные. И все равно я сознаю, что мы присланы сюда с какой-то целью, пусть даже не можем разгадать с какой. В этом кроется какой-то смысл. Это не просто так. Не будь в этом смысла, не было бы тайны. Все было бы ясно и понятно, как устройство кофеварки. Лора кивнула. - Да ты слушай меня! Я мучаюсь, выдумываю примитивные философские истины, а в конечном итоге просто хочу сказать: "Не падай духом, девочка". - Ты настоящий философ. - Загадка, - продолжала Тельма. - Тайна. Да ты сейчас в самом центре загадок и тайн, Шейн, и это жизнь. Пусть сейчас небо хмурится, но все равно проглянет солнце. Они стояли у машины обнявшись, без слов, пока не появился Крис с рисунком, который хотел подарить Тельме, чтобы она увезла его с собой в Лос-Анджелес. На рисунке, неумелом, но старательном, был изображен сэр Томми-жаба, стоящий у кинотеатра, где на афише большими буквами было написано имя Тельмы. У Криса на глазах были слезы. - Зачем вам уезжать, тетя Тельма? Останьтесь еще на денечек! Тельма прижала мальчика к себе, потом бережно свернула в трубочку рисунок, как если бы это было бесценное произведение искусства. - Я бы с удовольствием осталась, Кристофер Робин, но не могу. Мои пламенные поклонники требуют, чтобы я сыграла в этом фильме. Я уже подписала обязательство. - Что такое обязательство? - Величайшая движущая сила в мире, - пояснила Тельма, еще раз целуя Криса. Она села в машину, включила мотор, опустила боковое стекло и подмигнула Лоре. - Экзотические факты, Шейн. - Тайны. - Чудеса. Лора показала ей пальцами знак победы. Тельма рассмеялась. - Ты выдюжишь, Шейн. Несмотря на пистолеты, автоматы и прочие штучки, о которых я узнала, я теперь меньше о тебе беспокоюсь. Лора и Крис следили, как машина миновала длинную, покрытую гравием подъездную дорогу и затем скрылась из виду на шоссе. 6 Большой кабинет и приемная профессора Владимира Пенловского находились на четвертом этаже Института. Когда Штефан вошел в приемную, в ней было пусто, но из соседнего кабинета доносились голоса. Он подошел к полуоткрытой двери кабинета, распахнул ее настежь и увидел Пенловского, диктовавшего что-то своей секретарше Анне Каспар. Пенловский поднял голову и с легким удивлением посмотрел на Штефана. Должно быть, он заметил напряженное лицо Штефана и, нахмурившись, спросил: - Что-то случилось? - Случилось, и уже давно, - ответил Штефан, - но сейчас мы все уладим. - Недоумение на лице Пенловского усилилось. Штефан вытащил из кармана халата "кольт" и дважды выстрелил ему в грудь. Анна Каспар вскочила со стула, уронив карандаш и блокнот, крик застрял у нее в горле. Штефан не любил убивать женщин, он вообще не любил никого убивать, но выбора не было, и он трижды выстрелил в Анну Каспар; она упала на спину, на стол, так и не успев крикнуть. Ее мертвое тело соскользнуло со стола и повалилось на пол. Выстрелы были не громче шипения рассерженного кота, а звук падающего тела вряд ли мог привлечь чье-нибудь внимание. Пенловский обмяк на стуле, рот и глаза с безжизненным взглядом были открыты. Одна из пуль, должно быть, попала ему в сердце, на рубашке появилось лишь пятнышко крови; кровообращение остановилось в одно мгновение. Штефан, пятясь, вышел из комнаты, закрыл за собой дверь. Он прошел через приемную, вышел в коридор и закрыл за собой и эту дверь. Его сердце вырывалось из груди. Эти два убийства навсегда отрезали его от своей эпохи, от собственного народа. С этого момента жизнь для него была возможна только во времени Лоры. Путь назад был закрыт. Засунув руки и пистолет в карманы халата, он направился по коридору к кабинету Янушского. Он уже подходил к двери, когда оттуда вышли двое сотрудников Института. Они поздоровались, и Штефан приостановился, чтобы проверить, не направляются ли они в кабинет к Пенловскому. В этом случае их тоже ждала смерть. С облегчением он увидел, что они остановились у лифтов. Чем больше трупов он оставит позади себя, тем сильнее риск, что кто-то обнаружит один из них, поднимет тревогу, и он уже не сможет пустить часовой механизм и скрыться через Молниеносный Транзит. Он направился в кабинет Янушского, где тоже была приемная. За столом сидела секретарша, как и Анна Каспар, сотрудница секретной полиции; она взглянула на Штефана и улыбнулась. - Профессор Янушский у себя? - спросил Штефан. - Нет. Он внизу, в справочной, с ним профессор Волков. Волков был третьим человеком, чье достаточно глубокое знакомство с проектом обрекало его на смерть. То, что он и Владислав Янушский находились в одном месте, было удачным стечением обстоятельств. В справочной хранились многочисленные книги, газеты, журналы и другие материалы, которые добывались в путешествиях. В настоящее время создатели Молниеносного Транзита занимались срочным анализом ключевых моментов, перестройка которых вызовет изменения в естественном ходе событий и соответственно желательные изменения в ходе истории. По пути вниз в лифте Штефан поменял глушитель на пистолете на запасной. Первый сгодился бы еще на дюжину выстрелов, прежде чем вышел из строя. Но второй, новый, был дополнительной гарантией. Он также сменил полупустую обойму на полную. Коридор на первом этаже был оживленным местом, люди входили и выходили из лабораторий и кабинетов. Штефан шел, держа руки в карманах, прямо в справочную. Войдя в комнату, Штефан увидел, что Янушский и Волков, склонившись, стоят у дубового стола, рассматривая какой-то журнал и негромко споря. Они взглянули на Штефана и тут же вернулись к своему обсуждению, видимо считая, что он явился сюда за справочными материалами. Штефан всадил две пули в спину Волкову. Ошеломленный Янушский в полной растерянности смотрел на Волкова, который рухнул на стол от удара почти неслышных выстрелов в спину. Штефан выстрелил Янушскому в лицо, повернулся и вышел из комнаты, закрыв за собой дверь. Опасаясь, что с ним кто-то заговорит, а ему не хватит самообладания и хладнокровия, он сделал вид, что погружен в свои мысли, что должно было отпугнуть возможных собеседников. Он быстрым шагом, но не бегом, направился к лифтам, вышел на третьем этаже и у себя в комнате, за шкафом, поставил часовой механизм на предельный срок, таким образом в его распоряжении было всего пять минут, чтобы добраться до Ворот и покинуть Институт, прежде чем тот превратится в груду пылающих развалин. 7 К началу школьных занятий Лора получила разрешение на то, чтобы Крис обучался дома, где ему будет преподавать официально зарегистрированный учитель. Этим учителем была Ида Паломар, крупная, немного грубоватая женщина, но с добрым сердцем и хороший педагог. К осенним каникулам Лора и Крис привыкли к относительной изоляции, в которой они жили, и не чувствовали себя пленниками. Они наслаждались тем особым чувством близости, которое возникло между ними из-за отсутствия других людей в их жизни. В День Благодарения Тельма позвонила им из Беверли-Хиллз, чтобы пожелать счастливого праздника. Лора взяла трубку на кухне, наполненной вкусным запахом жарившейся индейки. Крис в гостиной читал книгу. - Я хочу поздравить вас с праздником, - сказала Тельма, - и еще пригласить провести рождественскую неделю со мной и Джейсоном. - Кто это Джейсон? - Джейсон Гейне, - сказала Тельма. - Он режиссер фильма, в котором я участвую. Я к нему переехала. - Он-то об этом знает? - Послушай, Шейн, остроты - это моя стихия. - Прости, пожалуйста. - Он утверждает, что любит меня. Ты можешь этому поверить? Представляешь, у него вполне приличная внешность, он только на пять лет старше меня, у него нет каких-либо явных отклонений, он процветающий режиссер, зарабатывает миллионы, ему стоит только поманить пальцем, и к нему пойдет любая молоденькая актриска с хорошенькой мордочкой и фигуркой, а он твердит, что ему нужна только я. Наверное, у него что-то не в порядке с головой, но из разговора с ним ты об этом не догадаешься, он прикидывается нормальным. Говорит, что любит меня, потому что у меня есть мозги... - А он знает, что они у тебя тоже не в порядке? - Ты опять за прежнее, Шейн? Он говорит, что ему нравится мой ум и чувство юмора, и он даже в восторге от моего тела, ну а если он обманывает, то он первый мужчина на земле, который умеет имитировать эрекцию. - У тебя прелестное тело. - Я тоже начинаю думать, что я не такая уж уродина, как мне раньше казалось. Если, конечно, считать худобу каноном женской красоты. Я теперь могу без отвращения смотреть на свое тело в зеркале, но у меня есть мое личико, от него никуда не денешься. - У тебя прелестное лицо, особенно теперь, без зеленых и фиолетовых кудрей. - Тебе легко говорить, Шейн, у тебя другое лицо. Я, наверное, сумасшедшая, что приглашаю тебя. Джейсон только на тебя взглянет и тут же выставит меня за дверь. А все-таки? Вы приедете? Съемки идут в городе и поблизости, и десятого декабря мы закончим основную работу. Потом у Джейсона будет куча дел, он должен монтировать и прочее, но на Рождество мы устраиваем себе каникулы. Мы вас очень ждем. Пожалуйста, приезжайте. - Мне бы очень хотелось познакомиться с человеком, который по достоинству оценил тебя, Тельма, но я не знаю. Здесь... здесь я чувствую себя в безопасности. - Уж не хочешь ли ты сказать, что ты нас боишься? - Ты знаешь, что я хочу сказать. - Ты можешь взять с собой "узи". - А что подумает Джейсон? - Я скажу ему, что ты из левых радикалов или из тех, кто печется о спасении китов, борется с консервантами в продуктах и без конца выкрикивает лозунги, и что ты повсюду возишь с собой "узи" на случай, если вдруг вспыхнет революция. Он поверит. Мы ведь живем в Голливуде, девочка. Что касается политики, то он встречал среди актеров еще не таких психов. Через открытую дверь Лора видела Криса, который свернулся в кресле с книгой в руках. Она вздохнула. - Может, нам действительно надо иногда бывать на людях. Нам будет тяжело вдвоем на Рождество без Данни. Но у меня есть сомнения. - Прошло уже девять месяцев, - мягко сказала Тельма. - Я должна быть начеку. - Согласна. Я не шучу насчет "узи". Если считаешь нужным, возьми с собой весь твой арсенал. Но обязательно приезжай. - Хорошо... приеду. - Вот это здорово! Мне не терпится познакомить тебя с Джейсоном. - Если я не ошибаюсь, ты отвечаешь взаимностью этому сумасшедшему голливудскому соблазнителю? - Я от него без ума, - призналась Тельма. - Я рада за тебя, Тельма. Ты меня не видишь, но я сижу тут и улыбаюсь от счастья, давно мне не было так хорошо. Лора не обманывала. Но когда повесила трубку, тоска по Дании стала совсем невыносимой. 8 Пустив часовой механизм за шкафом, Штефан покинул комнату и отправился в главную лабораторию на первом этаже. Часы показывали двенадцать часов четырнадцать минут, и, так как плановое путешествие должно было состояться в два часа, в лаборатории никого не было. Окна были закрыты, и почти все лампы на потолке погашены, как час назад, когда он вернулся из Сан-Бернардино. Многочисленные измерительные приборы и освещенные экраны вспомогательных механизмов сияли зеленым и оранжевым светом. В полутьме блестели металлом Ворота. Четыре минуты до взрыва. Он направился прямо к главному пульту программного управления и установил в нужном положении ручки, переключатели и рычаги, определяя маршрут: Южная Калифорния, хребет Биг-Бэр, восемь часов вечера, 10 января 1988 года, всего несколько часов спустя после убийства Дании Паккарда. Штефан давно сделал необходимые вычисления и записал их на листке бумаги, с которым сверялся при установке механизмов, что позволило сократить время программирования до одной минуты, Если бы он мог отправиться в десятое января еще до столкновения с грузовиком на шоссе и до перестрелки с Ко кошкой, он бы это сделал в надежде спасти Данни. Однако опыт показывал, что путешественник во времени не мог вновь посетить одно и то же место, если его второй скачок близко по времени предшествовал первому; тут срабатывал закон последовательного хода событий, который предотвращал возможность встречи с самим собой в первом путешествии. Штефан мог вернуться к массиву Биг-Бэр после того, как он расстался с Лорой в ту январскую ночь; в этом случае он не рисковал встретиться с самим собой. При программировании Ворот, если возникала возможность подобной встречи, путешественник автоматически возвращался в Институт, не сделав и шага вперед. Это была одна из таинственных загадок передвижения во временном пространстве, которую они открыли и пытались разгадать, но пока безуспешно. Закончив программирование механизма Ворот, Штефан посмотрел на индикатор широты и долготы, чтобы убедиться, что он прибудет именно в район Биг-Бэр. Затем посмотрел на часы, где было зафиксировано время его прибытия, и с ужасом увидел, что они показывают восемь вечера десятого января 1989 года вместо 1988-го. Теперь Ворота доставят его в Биг-Бэр не через несколько часов после смерти Данни, а целый год спустя. До сих пор он был уверен, что не сделал ошибки в расчетах; у него было достаточно времени для работы над вычислениями и перепроверки их в последние две недели. Ему придется исправить ошибку. До взрыва оставалось менее трех минут. Он вытер потный лоб и посмотрел на цифры на листе бумаги - конечный результат долгих вычислений. Он потянулся к контрольной ручке, чтобы стереть настоящую программу и ввести цифры новой, когда в коридоре нижнего этажа раздались встревоженные крики. Похоже, они доносились со стороны справочной. Кто-то обнаружил тела Янушского и Волкова. Снова крики. Топот бегущих ног. Он взглянул на закрытую дверь зала, у него не было времени для перепрограммирования. Ему придется вернуться к Лоре через год после их последней встречи. С "кольтом" в правой руке, Штефан вскочил с сиденья у пульта и бросился к Воротам - трубе из полированной стали диаметром в два с половиной и длиной в три с половиной метра, которая покоилась на медных блоках в полуметре от земли. У него не было времени, чтобы схватить свой бушлат в углу, где он спрятал его час тому назад. Переполох в коридоре усиливался. Когда всего несколько шагов отделяли его от входа в Ворота, дверь зала распахнулась с такой силой, что с грохотом ударила о стену. - Стой, ни с места! Штефан узнал голос, он не мог поверить своим ушам. Он повернулся лицом к преследователю, направив пистолет на человека, ворвавшегося в лабораторию. Это был Кокошка. Это невозможно. Кокошка был мертв. Кокошка последовал за ним к хребту Биг-Бэр вечером десятого января 1988 года, и он убил Кокошку на заснеженном шоссе. В полной растерянности Штефан сделал два выстрела, оба мимо. Кокошка ответил на огонь. Одна пуля попала Штефану в плечо и отбросила его к Воротам, гак что он ударился о край трубы. Он удержался на ногах и сделал еще три выстрела в Кокотку, который в поисках укрытия упал на пол и закатился под стол-До взрыва оставалось менее двух минут. В состоянии шока Штефан не чувствовал боли, но его левая рука повисла как плеть. Черная, непроницаемая мгла стала заволакивать глаза. Неожиданно потухли те несколько ламп на потолке, которые еще горели, и теперь зал был освещен призрачным светом многочисленных шкал и экранов. На мгновение Штефану почудилось, что это результат его слабеющего сознания, его собственная реакция, но вскоре понял, что опять прекратилась подача городской электроэнергии; видимо, по вине саботажников, потому что сирены не возвестили о начале воздушного налета. Кокошка дважды выстрелил из темноты, и вспышка огня выдала его местонахождение; в ответ Штефан выпустил последние три пули, хотя знал, что не сможет достать Кокошку через мраморный верх лабораторного стола. Благодаря небо за то, что Ворота получают электроэнергию от автономного генератора, Штефан отбросил в сторону пистолет и здоровой рукой ухватился за край трубы. Он подтянулся, оказался внутри и изо всех сил пополз вперед, чтобы преодолеть расстояние до той точки, где можно пересечь энергетическое поле и отправиться к месту назначения, в Биг-Бэр, в 1989 год. Пока он продвигался на коленях, опираясь на одну руку, в сумеречном пространстве трубы, его вдруг осеняло, что часовой механизм, соединенный с детонатором, работает от городской электросети. Механизм остановился, когда погас свет. С отчаянием он понял, почему Кокошка не был убит на шоссе в 1988 году. Кокошка еще не совершил этого путешествия. Кокошка только сейчас узнал об измене Штефана, когда обнаружил тела Янушского и Волкова. Еще до возобновления подачи электричества Кокошка обыщет комнату Штефана, обнаружит часовой механизм и обезвредит его. Институт не будет взорван. Штефан задержался, раздумывая, не вернуться ли ему назад. Позади он услыхал голоса: на подмогу Кокошке в лабораторию прибыли агенты службы безопасности. Штефан пополз вперед. А что же Кокошка? Начальнику службы безопасности еще предстоит путешествие на шоссе №330 10 января 1988 года, где он попытается расправиться со Штефаном. Но, прежде чем погибнет он сам, ему удастся убить лишь одного Дании. Штефан был абсолютно уверен, что непреклонной судьбой Кокошке уготована смерть; но надо было хорошенько обдумать все парадоксы машины времени и выяснить, не может ли Кокошка каким-то образом спастись от пули, хотя Штефан уже видел его мертвым. Сложность и запутанность перемещения во временном пространстве следовало обдумывать на свежую голову. А он был ранен, почти терял сознание и в таком состоянии не мог ясно мыслить. Потом. Он разберется во всем этом потом. Кто-то позади в темной лаборатории начал стрелять внутрь трубы в надежде его убить до того, как он достигнет точки отправления. Он прополз последние сантиметры. Вперед, к Лоре. К новой жизни в неведомом времени. А ведь он надеялся навсегда закрыть мост между эрой, которую он сейчас покидал, и эрой будущего. Ворота будут продолжать функционировать. И его преследователи смогут преодолеть время и явиться в будущее, чтобы убить его, Штефана. Убить Лору? 9 Лора и Крис провели Рождество с Тельмой в доме Джейсона Гейнса в Беверли-Хиллз. В особняке в стиле Тюдоров было двадцать две комнаты, и он стоял на участке в шесть огороженных стеной акров, что было невиданным в этом районе, где каждый акр давно стоил фантастические суммы. В сороковые годы, когда дом строил продюсер легких комедий и фильмов на военные темы, все делалось на совесть, и каждая комната отличалась прекрасной и тщательной отделкой, о чем теперь нельзя было даже мечтать, заплатив за это какие угодно деньги. Дубовые потолки были украшены замысловатой резьбой; стекла в окнах со свинцовыми переплетами были цветными или с рисунком, стены особняка толстыми, как в старом, замке, и на широких подоконниках можно было устроиться, как на скамейке; панели над дверями и окнами были также украшены резьбой: виноградные лозы и розовые кусты, херувимы, знамена, скачущие олени, птицы с ленточками в клювах; снаружи наличники были сделаны из гранита, а два окна украшены яркими майоликовыми фруктами в стиле делла Роббиа. Дом окружал содержавшийся в идеальном порядке парк с множеством извилистых, мощенных камнем дорожек среди тропического пейзажа из пальм, фикусовых деревьев, усыпанных ярко-красными цветами азалий, бальзаминов, папоротников, райских птиц и такого разнообразия цветов, что Лоре была знакома лишь половина из них. Лора и Крис приехали в субботу, за день до Рождества, и Тельма сразу повела их показывать дом и парк, после чего они пили какао с крошечными пирожными, испеченными поваром и поданными горничной на просторной веранде, выходящей к плавательному бассейну. - Мне кажется, что я во сне, Шейн. Неужели я та самая девочка, которая целых десять лет провела в паршивых приютах, а теперь живу здесь, как принцесса? Дом производил внушительное впечатление, и невольно казалось, что его хозяин должен держаться самодовольно и с сознанием собственной значимости. Но когда в четыре часа Джейсон Гейне вернулся домой, он оказался скромным и без претензий, что было удивительно для человека, который уже семнадцать лет занимал видное положение в мире кино. Ему было тридцать восемь, он был на пять лет старше Тельмы, очень похож на молодого Роберта Вона и очень симпатичный, так что слова Тельмы, что у него "приличная внешность", были явным преуменьшением. Не прошло и часа, как они с Крисом уединились в одной из комнат, чтобы поиграть в электрическую железную дорогу, которая вместе с макетами игрушечных деревень, полей, лесов, водопадов, мельниц, туннелей и мостов занимала площадь размером пятнадцать на двадцать футов. Вечером, когда Крис уже спал в соседней комнате, Тельма нанесла визит Лоре. В пижамах они уселись на кровати, скрестив ноги, будто снова были девочками, но на этот раз вместо молока с печеньем они ели жареные фисташки и пили шампанское. - Самое удивительное, Шейн, что, несмотря на мое происхождение, я чувствую себя здесь как дома. Я тут своя. Она и выглядела как своя. Хотя в ней вполне можно было признать Тельму Аккерсон, она сильно изменилась за последние месяцы. У нее была хорошая стрижка и прическа; впервые в жизни Лора видела ее загорелой, и она держалась как женщина, а не как клоун, который хочет вызвать смех, а значит, и одобрение каждым своим забавным жестом и гримасой. На ней была менее яркая и более женственная пижама: мягкий струящийся розовый шелк без всякого рисунка. Однако она по-прежнему носила домашние туфли-"зайчики". - "Зайчики", - сказала она, - напоминают мне, кто я такая на самом деле. Носи такие тапочки, и ты не будешь о себе много воображать. Ты сохранишь здравый взгляд на вещи и не будешь строить из себя звезду или богачку, а все оттого, что на тебе эти тапочки. К тому же с ними я чувствую себя уверенней, они такие веселые, самостоятельные, и знаешь, что они говорят? Они говорят: "Что бы с нами ни случилось, мы не пропадем". Если я умру и окажусь в аду, то все вытерплю, если на мне будут "зайчики". Рождественский день прошел как чудесная сказка. Джейсон оказался очень сентиментальным человеком и к тому же настоящим выдумщиком, не хуже ребенка. Он настоял, чтобы все собрались под елкой в пижамах и халатах, все вместе открывали подарки, развязывая ленты и разрывая шуршащую бумагу с возгласами удивления и восторга, все вместе спели рождественские песни и, позабыв о здоровом и полезном каждодневном завтраке, ели печенье, конфеты, орехи, кекс с цукатами и воздушную кукурузу в сахаре. Оказалось, что он был не просто любезным хозяином, когда весь вечер накануне провел с Крисом, играя в поезда, но что он действительно любит и понимает детей, потому что весь следующий день он занимал мальчика играми то дома, то на улице. За один только день Крис смеялся больше, чем за все предыдущие одиннадцать месяцев. Вечером, когда Лора укладывала его спать, он сказал: - Здорово мы провели день, правда, мама? - Очень здорово, - согласилась Лора. - Хорошо было бы, если бы с нами был папочка, - сказал Крис, погружаясь в сон, - мы бы играли (жесте. - Я тоже этого хочу, милый. - И все-таки он был с нами, потому что я о нем вспоминал. Как ты думаешь, мама, я всегда буду помнить, каким он был, даже если пройдет много-много лет? - Я тебе помогу его не забыть, маленький. - Потому что я уже кое-что забыл. Приходится долго вспоминать. Я не хочу забывать, ведь он был моим отцом. Когда он заснул, Лора вернулась к себе в комнату. Она очень обрадовалась, когда через несколько минут к ней для душевного разговора пришла Тельма; без нее она провела бы несколько тяжелых часов без сна. - Если бы у меня были дети, Шейн, - сказала Тельма, забираясь в кровать к Лоре, - как ты думаешь, им разрешили бы жить в обществе или их отправили бы в колонию для детей-уродов, что-нибудь вроде колонии для прокаженных? - Не говори глупостей. - Конечно, у меня есть деньги, чтобы сделать им радикальную пластическую операцию. Одним словом, если они окажутся не совсем той породы, у меня есть деньги, чтобы их очеловечить. - Иногда твое самоуничижение злит. - Извини. Отнеси это на счет того, что у меня в детстве не было опоры в лице папы или мамы. Я, как все сироты, и сильная и слабая сразу. - Она помолчала, потом рассмеялась и сказала: - Хочу тебя удивить. Знаешь, Джейсон хочет на мне жениться. Сначала я подумала, что у него не все дома и что он заговаривается, но он уверяет, что ему не нужен психиатр, хотя у меня есть сомнения на этот счет. А ты что скажешь? - Ты хочешь знать мое мнение? О чем тут вообще говорить? Он удивительный человек, вот тебе мое мнение. Надеюсь, ты его не упустишь? - Боюсь, я ему не пара. - Наоборот, это для тебя все не пара. Выходи за него замуж. - Если у нас ничего не получится, я этого не перенесу. - Если ты не попробуешь, - сказала Лора, - то это будет для тебя не только удар, а трагедия одиночества. 10 Как всегда, Штефан испытывал неприятную дрожь, сопровождавшую скачок во времени, непонятную вибрацию, которая пронизывала до мозга костей. Со звуком пробки, вылетевшей из бутылки с шампанским, он оставил позади Ворота и в то же мгновение оказался на крутом покрытом снегом склоне в калифорнийских горах, вечером десятого января 1989 года. Он не удержался на ногах, упал на раненый бок, покатился вниз до конца склона, где и за-, держался у гнилого, лежавшего на земле дерева. Впервые после ранения его пронзила острая боль. Он вскрикнул и повернулся на спину, кусая язык, чтобы не потерять сознание, вглядываясь в беспокойную тьму. Молния зигзагами рассекала небо, и казалось, что свет исходит из рваной раны. В призрачном сиянии снегов и яростных вспышках молнии Штефан разглядел, что находится на лесной поляне. Черные деревья протягивали голые ветви к бушующему небу, словно фанатики-идолопоклонники к беспощадному божеству. Запорошенные снегом сосны в своем торжественном величии напоминали жрецов, шествующих к алтарю. Прибытие в другую временную эпоху всегда сопровождалось нарушением равновесия природных сил и высвобождением огромной энергии. Вне зависимости от погоды в месте прибытия нарушенное равновесие восстанавливалось с помощью грандиозных ударов молнии, отчего воображаемый путь, который в один миг преодолевали путешественники во времени, и носил название Молниеносный Транзит. По причинам, которые никто не мог понять, возвращение в Институт, в собственную эпоху, не сопровождалось небесной пиротехникой. Постепенно, как обычно, мощные вспышки, достойные Апокалипсиса, превратились в отдельные слабые отблески. Через мгновение тишина и тьма воцарились в ночи. По мере отдаления молний у Штефана возрастала боль в плече. Словно все те силы, которые только что разрывали небо, теперь терзали его грудь, левое плечо и руку; страдания становились невыносимыми. Штефан встал на колени, затем, шатаясь, поднялся на ноги, сознавая, как мало у него шансов выбраться живым из леса. Кругом лежала мрачная чернота беззвездной ночи, лишь снег на поляне слабо искрился. Несмотря на отсутствие ветра, зимний воздух сковывал холодом, а вся одежда Штефана состояла из рубашки, брюк и тонкого лабораторного халата. Хуже того, он, возможно, находился далеко от шоссе или какого-то другого ориентира, который помог бы ему определить свое местонахождение. Если сравнивать Ворота с пистолетом, то их точность в преодолении временного пространства была почти абсолютной, что же касалось места прибытия, то тут она была относительной. Путешественник обычно прибывал с точностью до десяти-пятнадцати минут относительно установленного временного срока, но не всегда с необходимой географической точностью. Иногда он приземлялся совсем рядом с нужным местом, а случалось, на расстоянии десяти-пятнадцати миль, как это произошло в тот день, десятого января 1988 года, когда он совершил скачок с целью спасти Лору, Дании и Криса от потерявшего управление грузовика Робертсонов. Во все предыдущие путешествия Штефан брал с собой карту нужного района и компас на случай, если он окажется в таком отдаленном месте, как сейчас. Но на этот раз у него не было ни карты, ни компаса, потому что они оказались в карманах его бушлата, спрятанного в углу лаборатории, а облачное небо не позволяло ему ориентироваться по звездам. Он стоял по колено в снегу в обычных ботинках, без теплых сапог и понимал, что ему надо двигаться, иначе он примерзнет к земле. Он оглядел поляну в надежде на озарение, на проблеск интуиции и в конце концов наобум повернул налево в поисках оленьей тропы или следов других животных, которые бы помогли ему пройти через лес. Вся левая сторона его тела, от плеча до пояса, пульсировала от боли. Он надеялся, что пуля не затронула артерию и что потеря крови была не столь велика; что он успеет добраться до Лоры и в последний раз перед смертью увидит ее лицо, которое он так любил. * * * Прошел год со дня смерти Дании; годовщина пришлась на вторник, и, хотя Крис ничем не проявлял своих чувств, он понимал значение этой даты. В этот день он был необычайно молчалив. Он был занят своими играми, но на этот раз не изображал голосом звон скрещивающихся шпаг, звук лазерного оружия или шум космического корабля. Позже у себя в комнате он, лежа на кровати, читал комиксы. Он не поддавался ни на какие попытки Лоры нарушить его добровольное затворничество, и это было к лучшему; ей было трудно претворяться веселой, я он мог легко догадаться, какую тяжелую борьбу она ведет, отгоняя печальные мысли, что еще больше увеличило бы его тоску. Тельма звонила за несколько дней до этого, чтобы сообщить, что решила выйти замуж за Джейсона Гейнса; позвонила снова и в этот вечер в семь пятнадцать, просто чтобы поболтать, словно не помнила о грустной дате. Лора взяла трубку у себя в кабинете, где она по-прежнему работала над своей желчно-мрачной книгой, что продолжалось уже целый год. - Послушай, Шейн, догадайся, что со мной случилось! Я познакомилась с Полом Маккартни. Он приехал в Лос-Анджелес для переговоров о записи пластинки, и в пятницу я его встретила на одной вечеринке. Когда я его увидела, он закусывал, у него были крошки на губах, он поздоровался со мной и был просто неотразим. Он сказал, что видел мои фильмы, что я очень талантливая актриса, и вот так мы с ним беседовали, можешь поверить, целых двадцать минут, и тут случилась удивительнейшая вещь. - Ты обнаружила, что ты как-то незаметно раздела его догола. - Что ж, он по-прежнему очень милый, по-прежнему настоящий херувимчик, - помнишь, как двадцать лет назад мы от него в обморок падали, - только теперь у него лицо человека, умудренного опытом и знакомого с жизнью, и еще у него чудесные печальные глаза, и вообще он очень занятный и любезный. Сначала у меня; может, и возникла эта мысль насчет одежды, благо наконец-то подвернулся случай. Но чем дольше мы говорили, тем меньше он походил на божество, а все больше на человека, и, представь себе, Шейн, в какие-то минуты миф растаял и я беседовала с очень хорошим, симпатичным мужчиной средних лет. Что ты на это скажешь? - А что я могу сказать? - Не знаю, - сказала Тельма. - Мне как-то не по себе. Что ж, достаточно двадцать минут поговорить с живой легендой, и ее как не бывало? Я встречалась со многими звездами, и все они в конце концов оказывались обыкновенными людьми, но ведь это сам Пол Маккартни. - Если хочешь знать, его быстрый спуск с Олимпа ничуть не уменьшает его значимости, а вот для тебя этот опыт весьма полезен. Ты начинаешь взрослеть, Аккерсон. - Значит, мне по субботам больше нельзя смотреть старые комедии? - Да нет, смотри на здоровье, только не такие, где швыряют тортами в физиономию. Они распрощались без десяти восемь. Лора почувствовала себя лучше и решила на время оставить мрачный роман и переключиться на сказку о сэре Томми. Не успела она написать и двух фраз, как ночь за окном осветилась ослепительной молнией, столь яркой, что невольно мелькнула мысль о ядерной войне. Раскат грома заставил дом содрогнуться от фундамента до крыши, как если бы в него ударили чугунной чушкой для сноса построек. Испуганная Лора вскочила на ноги, забыв закрепить текст в памяти компьютера. Еще одна молния рассекла ночь, превратив окна в светящиеся телевизионные экраны, а последовавший удар грома был еще сильнее предыдущего. - Мама! Лора обернулась и увидела в дверях Криса. - Все в порядке, - успокоила она. Он подбежал к ней. Она села на стул и взяла его к себе на колени. - Все в порядке. Не надо бояться, дорогой. - А дождя нет, - заметил Крис. - Почему такой гром, а дождя нет? За окном с минуту невиданно яркие молнии чередовались с раскатами грома, потом все смолкло. Сила стихии была столь велика, что Лора вообразила, что, выйди она сейчас из дома, она обнаружит на земле обломки небосвода. Через пять минут после того, как он покинул поляну, Штефан остановился отдохнуть, прислонившись к толстому стволу сосны, ветви которой начинались у него прямо над головой. Он обливался потом от боли и одновременно дрожал от пронизывающего январского холода; он еле держался на ногах, но боялся сесть и погрузиться в бесконечный сон. Под нависшими ветвями громадной сосны он чувствовал себя в объятиях смерти, из которых никогда не вырваться. * * * Прежде чем уложить Криса в постель, Лора угостила его мороженым с кокосовым орехом и миндалем. Они ели на кухне, и ей показалось, что мальчик немного повеселел. Возможно, это удивительное и непонятное явление природы, завершившее день печальной годовщины, развеяло его мрачные мысли и заставило задуматься о других вещах. Крис без конца говорил о старом фильме, который он видел на прошлой неделе, где молния проникла в лабораторию доктора Франкенштейна по бечевке воздушного змея; о молнии, которая напугала Дональда Дака в мультике Диснея; о грозовой ночи в фильме "Сто один далматский дог", когда щенки пережили страшную опасность. Когда Лора уложила его в постель, поцеловала на ночь и он уже засыпал, мрачное выражение, не сходившее с его лица целый день, наконец исчезло и сменилось слабой улыбкой. Он мгновенно уснул, а она все сидела у его кровати, хотя он больше не нуждался в ее защите и поддержке. Просто ей хотелось побыть рядом с ним. Она вернулась к себе в кабинет в девять пятнадцать и, прежде чем сесть за компьютер, остановилась у окна и посмотрела на покрытую снегом лужайку перед домом, на черную ленту дороги, которая вела к шоссе, на беззвездное темное небо. Что-то в этом буйстве стихии глубоко обеспокоило ее: нет, не то что молнии были несезонным явлением, и не страшная мощь, которая в них таилась, но то, что эта необычная, почти сверхъестественная сила была каким-то образом ей знакома. Она уже видела подобное проявление небесных сил, но не могла припомнить когда и где. Это было странное чувство, и она не могла от него избавиться. Она вошла к себе в спальню, где в стенном шкафу находился контрольный пульт охранной сигнализации, и проверила, включена ли система на всех окнах и дверях. Из-под кровати Лора вытащила "узи" с удлиненным магазином, в котором было четыре сотни новых, сделанных из легкого сплава патронов. Она отнесла "узи" к себе в кабинет и положила на стол рядом со стулом. Она уже приготовилась сесть за работу, когда, напугав ее, молния вновь пронзила небо, а раскат грома заставил вздрогнуть. Еще одна молния, и еще одна, а за ней другая озаряли окна, словно за ними безумствовала злобная толпа бесовского карнавала. Небеса сотрясали вспыхивающие разряды, и Лора поспешила в комнату сына, чтобы его успокоить. К ее удивлению, хотя молнии и гром были куда сильнее прежнего, Крис продолжал спокойно спать; возможно, ему снился сон, где такой же грохот пугал Дональда Дака в одном из его приключений в грозовую ночь. И опить ни капли дождя. Так же внезапно, как и прежде, все стихло, но Лора не могла освободиться от чувства беспокойства. * * * Странные неясные тени возникали перед ним в темноте, непонятные существа мелькали между деревьями и следили за ним исподтишка, от беспокоили, пугали Штефана, но он знал, что они вымысел, плод его расстроенного воображения, его слабеющего сознания. Он брел вперед, несмотря на холод снаружи и жар внутри, колкие сосновые лапы, колючие кусты, несмотря на то, что ледяная земля под ногами то уходила в сторону, как палуба корабля в качку, то вдруг вертелась, как пластинка на проигрывателе. Боль в плече и груди достигла предела, и в бреду ему чудились невесть откуда взявшиеся полчища крыс, грызущих его тело. Проблуждав с часок - ему он показался днями и годами, хотя это был всего час, потому что еще не наступило утро, - он подошел к опушке леса и вдали, на склоне, за снежным простором поля, увидел дом. Окна слабо светились через опущенные шторы. Он остановился, не веря своим глазам; дом мог оказаться таким же призраком, как те тени из царства мертвых, что кружили перед ним в лесу. Он сомневался в его реальности, но двинулся навстречу миражу. Не успел он сделать несколько шагов, как молния разрезала, вспорола небо. На землю обрушивались удары могучего хлыста, всякий раз наносимые все более безжалостной рукой. Штефан в ужасе застыл на месте, а его тень извивалась и металась вокруг него на снегу. Иногда это была уже не одна, а две тени, потому что две молнии освещали его сразу с двух сторон. Это опытные ищейки преследовали его, преодолев время через Молниеносный Транзит, готовые остановить его прежде, чем он предупредит Лору об опасности. Он оглянулся на чащу, из которой вышел. Под вспыхивающим светом сосны, казалось, прыгали, то приближаясь, то отдаляясь от него. Но преследователей не было видно. Наконец молнии потухли, и он двинулся вперед, к дому. Дважды он падал, с трудом поднимался, снова шел, боясь, что не сумеет подняться, если снова упадет, не сможет громко позвать на помощь. Лора смотрела на экран и пыталась сосредоточиться на сэре Томми, но вместо этого думала о странных молниях; внезапно она вспомнила, когда она прежде видела такое необычайно бурное небо: в тот самый день, когда отец впервые рассказал ей о сэре Томми; день, когда в лавку зашел бродяга; день, когда она впервые увидела своего хранителя, в восьмое лето своей жизни. Она выпрямилась на стуле. Сердце забилось быстро и стремительно. Молния такой огромной силы была предвестницей беды, беды для нее самой. Она не могла вспомнить, видела ли она молнию в день смерти Дании или в день похорон отца, когда на кладбище появился ее хранитель. Но она была твердо уверена, хотя не могла объяснить почему, что сегодняшнее буйство природы имело особый, ужасный для нее смысл: это было предзнаменование, дурное предзнаменование. Она схватила "узи" и обошла верхний этаж, проверяя окна, заглянула в комнату к сыну, чтобы удостовериться, что все в порядке. Затем поспешила вниз, решив обойти нижние комнаты. Когда она вошла в кухню, что-то глухо ударило в заднюю дверь. С возгласом удивления и страха она стремительно обернулась, направив на дверь автомат, готовая открыть огонь. Но этот звук никак не походил на шумную работу взломщика. Это был негромкий удар, скорее робкий стук, который повторился дважды. Ей показалось, что кто-то тихо зовет ее по имени. Затем тишина. Она осторожно приблизилась к двери и прислушалась. Опять ничего. Это была особо укрепленная дверь, стальной лист между двумя дубовыми панелями, поэтому Лора не опасалась выстрела снаружи. И все же она не решалась подойти к двери и посмотреть в глазок: кто-то с другой стороны мог заглянуть внутрь и встретиться с ней взглядом. Когда же наконец она собралась с духом и поглядела в глазок, который давал ей широкий обзор, то увидела человека с раскинутыми руками, лежавшего на спине на бетонном полу веранды, куда он упал; постучав в дверь. "Это ловушка, - подумала Лора. - Ловушка. Западня". Она зажгла свет снаружи и прокралась к одному из окон. Осторожно приподняла одну из пластин металлической шторы. Человек на веранде был ее хранителем. Его ботинки и брюки были покрыты мерзлым снегом. На нем был белый халат; на груди темное пятно крови. Насколько она могла видеть, на веранде и на лужайке позади него никого не было, но она должна была учитывать возможность, что его оставили здесь, чтобы выманить ее из дома. Открыть дверь ночью при таких обстоятельствах было чистым безумием. Но не оставлять же его на веранде. Он был ее хранителем. А что, если он ранен и умирает? Она нажала кнопку отключения сигнализации рядом с дверью, открыла замки и засовы и, озираясь, вышла на холод зимней ночи, держа наготове "узи". Никаких выстрелов. Никакого движения на белеющей снегом лужайке и дальше до самого леса. Она подошла к своему хранителю, опустилась рядом с ним на колени и попробовала найти пульс. Он был жив. Она подняла веко у него на глазу. Он был без сознания. Рана на груди, видимо, была серьезной, но не кровоточила. Занятия с Генри Такагами и регулярные физические упражнения значительно развили ее мускулатуру, но ей не хватало сил, чтобы одной рукой поднять раненого. Лора прислонила автомат к двери и обнаружила, что не может поднять его и двумя руками. Опасно было переносить тяжелораненого, но еще опасней было оставлять его на морозе, не говоря уже о том, что он явно спасался от преследователей. Она волоком втащила его в кухню и положила на полу. С облегчением внесла внутрь "узи", заперла дверь и опять включила охранную сигнализацию. Он был страшно бледным и холодным как лед, поэтому она тут же сняла с него ботинки и носки, покрытые снегом. Когда она разула его левую ногу и принялась за правую, он начал что-то бормотать на непонятном языке, а по-английски он твердил что-то о взрывчатке, каких-то воротах и призраках в лесу. И хотя Лора видела, что он бредит и вряд ли ее понимает, как не понимает его и она, она все же успокаивающе повторяла: - Вот так, лежите спокойно, все будет в порядке, как только мы отогреем вам ноги, я тут же вызову врача. Слово "врач" на мгновение вернуло ему сознание. Он слабо уцепился за ее руку, устремил на нее напряженный испуганный взгляд. - Не надо врача. Надо уходить... уходить отсюда. - Вы не в состоянии куда-либо уходить, - сказала Лора. - Разве только на машине "скорой помощи" до больницы. - Надо уходить. Торопитесь. Они явятся... скоро явятся... Лора взглянула на "узи". - Кто явится? - Убийцы, - горячо настаивал он. - Они убьют меня в отместку. Убьют вас, убьют Криса. Они скоро будут здесь. Очень скоро. В этот момент его взор прояснился и он твердо выговаривал слова. На его бледном, потном от боли лице появилось выражение ужаса. Значит, она не напрасно занималась стрельбой и боевыми искусствами, опасность была реальной, а не выдумкой истеричной женщины. - Хорошо, - согласилась Лора, - мы тронемся в путь, как только я осмотрю рану: возможно, потребуется перевязка. - Нет! Сейчас же. Немедленно. - Но... - Сейчас же, - настаивал он. Его глаза выражали глубокий страх, и она готова была поверить, что убийцы, о которых он твердил, были не людьми, а исчадиями ада - бездушными, жестокими и непреклонными. - Ладно, - согласилась она. - Уходим сейчас. Он отпустил ее руку. Глаза потеряли осмысленное выражение, он начал опять невнятно бормотать что-то, еле ворочая языком. А когда она выходила из кухни, чтобы подняться наверх и разбудить Криса, то услышала, как ее хранитель в забытьи возбужденно твердит о какой-то непонятной "большой черной машине смерти". Часть вторая Погоня Долгая привычка к жизни Внушает нам отвращение к смерти Сэр Томас Браун Глава пятая Армия теней 1 Лора зажгла лампу и потрясла Криса за плечо. - Одевайся, милый. Быстро. - Что случилось? - сонно спросил он, протирая глаза кулаками. - Сюда вот-вот заявятся плохие люди, нам надо успеть скрыться. Поторапливайся. Крис провел целый год, не только горюя о смерти отца, но и готовясь к моменту, когда обманчиво мирный ход событий будет нарушен новым неожиданным хаосом, что является законом человеческого существования, хаосом, который время от времени вырывается наружу, подобно лаве пробудившегося вулкана, как это случилось в день смерти отца. Крис наблюдал, как его мать становилась первоклассным стрелком, как она собрала целый арсенал оружия, вместе с ней изучал приемы самообороны, и все это время оставался ребенком с детскими понятиями и поведением и на первый взгляд ничем не отличался от своих сверстников, разве только грустью, что было вполне оправданно после смерти отца. Но в час испытаний трудно было представить, что ему всего восемь лет; он не ныл и не задавал лишних вопросов; он не капризничал и не упрямился, а подчинялся во всем. Он отбросил одеяло, быстро соскочил с постели и поспешил к стенному шкафу. - Приходи на кухню, - сказала Лора. - Ладно, мама. Она гордилась тем, что он понимает серьезность положения и не задержит их отъезда, но была опечалена, что в восемь лет он уже понимал, как коротка и жестока жизнь, и в кризисный момент действовал с быстротой и хладнокровием взрослого. На Лоре были джинсы и синяя в клетку фланелевая рубашка, она добавила к этому шерстяной свитер, поменяла ботинки на низком каблуке на высокие теплые резиновые сапоги Лора рассталась с одеждой Дании после его смерти, и у нее не было куртки для раненого человека на кухне. Но у нее было много одеял, и она прихватила пару из бельевого шкафа в коридоре. Потом она вернулась к себе в кабинет, открыла сейф и вытащила оттуда странный черный пояс с медными частями, который ее хранитель дал ей год назад. Она засунула его в свою вместительную, похожую на портфель сумку с ремнем через плечо. Внизу она вытащила из шкафа в передней голубую лыжную куртку и взяла "узи", висевший на двери. Она прислушалась, не доносится ли снаружи людских голосов или звуков автомобиля, но все было тихо. В кухне она положила второй автомат на стол рядом с первым, затем склонилась к человеку на полу, который был без сознания. Она расстегнула его мокрый халат, затем рубашку и увидела пулевую рану на груди. Она была значительно выше сердца, что можно было считать удачей, но он потерял много крови, и вся его одежда намокла от нее. - Мама, я здесь. - Крис стоял в дверях, одетый для холодной зимней ночи. - Возьми один автомат на столе и еще один с двери кладовой и отнеси их в джип. - Это он, - сказал Крис, глядя широко открытыми глазами на Штефана. - Да, это он. Он пришел сюда в таком виде, уже раненный. И еще возьми два револьвера, один здесь в ящике стола, а другой в столовой. И будь осторожен, чтобы - Не беспокойся, мама, - ответил Крис и отправился выполнять поручение. Как можно осторожней Лора перевернула своего хранителя на правый бок - он застонал, но не очнулся, - чтобы убедиться, есть ли пулевое отверстие на спине. Оно там было. Пуля прошла насквозь и вышла наружу под лопаткой. Вся рубашка на спине тоже пропиталась кровью, но ни входное, ни выходное отверстия больше не кровоточили; если и было серьезное кровотечение, то внутреннее, и она не могла его обнаружить или остановить. Под одеждой на нем был такой же пояс. Лора его расстегнула и сняла. Пояс никак не влезал в сумку, и Лоре пришлось вынуть все из ее бокового отделения и засунуть пояс туда. Она снова застегнула рубашку и задумалась, стоит ли снимать с него мокрый халат. Потом решила, что будет трудно стащить рукава. Осторожно поворачивая с боку на бок, она завернула его в серое шерстяное одеяло. Пока Лора закутывала раненого, Крис через внутреннюю дверь, которая соединяла прачечную и гараж, отнес в машину автоматы и револьверы. Потом привез тележку - низкую платформу на колесиках размером два на четыре фуга, забытую года полтора назад грузчиками, которые привезли мебель. Он въехал на ней в кухню, как на скейтборде, и объявил: - Нам надо захватить с собой ящик с патронами, но он слишком тяжелый. Я подвезу его на тележке. Довольная его смекалкой, Лора сказала: - У нас двенадцать патронов в двух револьверах и тысяча двести на три "узи", думаю, этого хватит, что бы ни случилось. Подвези-ка сюда тележку. Быстрее. А я все думала, как нам донести его до джипа. Это выход. Они действовали быстро, словно прошли подготовку именно для такого чрезвычайного случая, и все же Лоре казалось, что они недостаточно спешат. У нее дрожали руки и замирало сердце. Каждую секунду она ожидала стука в дверь. Крис придерживал тележку, пока Лора втаскивала на нее раненого. Сначала они подсунули тележку ему под голову и плечи, чтобы тот не соскользнул на пол. Им пришлось потрудиться, чтобы преодолеть порог между прачечной и гаражом, но в конце концов они ввезли тележку с человеком в гараж, рассчитанный на три машины. "Мерседес" стоял слева, джип справа, место посередине было свободно. Они подвезли тележку к джипу. Крис открыл заднюю багажную дверь. Он расстелил на полу машины небольшой гимнастический мат. - Молодец, - похвалила Лора. Вместе они с трудом втащили человека внутрь. - Неси сюда еще одно одеяло и захвати на кухне его ботинки, - попросила Лора. Когда Крис вернулся, Лора уже устроила своего хранителя в машине. Они закрыли его ноги вторым одеялом и поставили рядом мокрые ботинки. Лора захлопнула багажную дверь и сказала: - А теперь, Крис, садись на переднее сиденье и пристегни ремень. Она поспешила в дом. Сумка с поясами и всеми ее кредитными карточками лежала на кухонном столе; она перекинула ее через плечо. Взяла третий "узи" и уже было Направилась к двери прачечной, но не успела сделать и нескольких шагов, как сильный удар потряс заднюю дверь. Она развернулась, направив на дверь автомат. Снова мощный удар, но стальная основа двери и крепкие засовы не поддавались. И тогда начался настоящий ад. Раздалась автоматная очередь. Лора бросилась к холодильнику и укрылась за ним. Они пытались выстрелами высадить заднюю дверь, она устояла, но тряслась, и пули пробивали стену вокруг укрепленной рамы, оставляя дыры в штукатурке. Раздалась очередь второго автомата, и вылетели стекла на кухне и в соседних комнатах. Металлические шторы заплясали на креплениях. Их планки звенели и гнулись под ударами пуль; осколки стекол кучами засыпали пол и подоконники. Дверцы кухонных шкафов трескались и раскалывались, выстрелы выбивали куски из кирпичной кладки стен, пули рикошетом отскакивали от медной вытяжки над плитой, оставляя вмятины и царапины. Развешанные на крючках медные сковороды и кастрюли отзывались на выстрелы разнообразным звоном. Выстрел погасил одну из ламп на потолке. Наконец одна из металлических штор сорвалась с крепления, и тут же десяток пуль ударили в дверь холодильника, совсем рядом с Лорой. Сердце выскакивало у нее из груди, а прилив адреналина до предела обострил чувства. Сначала она решила бежать к джипу в гараже и попытаться выбраться отсюда, пока они сообразят, в чем дело, но древний инстинкт предков-воинов подсказал ей, что лучше остаться. Она плотно прижалась к стенке холодильника, вне линии огня, надеясь, что ее не заденет рикошетом. "Кто вы такие, черт возьми, почему не показываетесь?" - думала Лора. Стрельба прекратилась, Лора оказалась права, подчинившись внутреннему голосу: после заградительного огня появились сами нападавшие. Они начали штурм дома. Первый из них полез через разбитое окно. Лора вышла из-за холодильника, начала стрелять, отбросив его назад, на веранду. Второй человек, в черном, как и первый, вошел через разбитую раздвижную дверь из гостиной - она увидела его на секунду раньше, чем он ее, - и повернула "узи" в этом направлении, поливая огнем все вокруг: кофеварку, кухонный комбайн, кирпичные стены и, наконец, самого бандита как раз в тот момент, когда он направил на нее свой автомат. Она много упражнялась в стрельбе из "узи", но не в последнее время, и удивилась, как легко он подчинялся любому ее движению. Ее также удивило, что она с неохотой убивает этих людей, хотя они явились, чтобы расправиться с ней и ее ребенком; словно мутный поток сточных вод, тошнота подступила к горлу, и Лора с трудом подавила рвоту. Третий человек появился в дверях гостиной, и она готова была убить его и еще сотню подобных, пусть даже против своей воли, но тот, увидев мертвого товарища, метнулся назад и оказался вне линии огня. А теперь скорее к джипу. Она не знала, сколько было нападавших, может, всего трое, двое из них убиты, и в живых остался лишь один; а может, четверо, дюжина или целая сотня, но, сколько бы их ни было, они, конечно, не ожидали встретить упорное сопротивление и ответный огонь, во всяком случае, не от женщины и ребенка; что же касается ее хранителя, то они знали, что он ранен и не вооружен. Поэтому сейчас они в растерянности, они прячутся, обсуждают положение, планируют последующие действия. Возможно, это ее единственный шанс скрыться отсюда на джипе. Она бросилась через прачечную в гараж. Она поняла, что Крис завел мотор, когда услыхал автоматную стрельбу; голубоватый дым клубился у выхлопной трубы. Она подбежала к джипу, и в то же мгновение поползла вверх гаражная дверь: Крис воспользовался пультом дистанционного управления, как только увидел Лору. Когда она уже сидела за рулем, дверь поднялась на треть. Она включила скорость. - Пригнись! Крис немедленно повиновался, пригнувшись на своем сиденье ниже уровня окна. Лора сняла машину с тормоза. Изо всех сил нажала акселератор, так что педаль ушла в пол, и, сдирая резину с шин, сломав радиоантенну, вырвалась из гаража всего на расстоянии ладони от ползущей вверх двери. Большие шины джипа, хотя и без цепей, имели протекторы, пригодные для зимней езды. Они без труда обеспечивали хорошее сцепление с замерзшей дорогой, разбрасывая гравий и ледяную крошку, которые, как шрапнель, вылетали из-под колес. Слева от них появилась темная фигура - человек в черном, который, утопая в снегу, бежал наперерез через лужайку; его отделяло от них сорок-пятьдесят футов, и он сливался, растворялся в темноте, казался тенью, если бы за воем мотора Лора не различала звук автоматной очереди. Пули ударяли в бока машины, пробили заднее окно, а она все жала на газ, чтобы оказаться вне досягаемости; еще несколько секунд - и они спасены; ветер со свистом врывался в разбитое окно. Она молила, чтобы пуля не попала в колесо, и слышала, как новые очереди стучат по металлу; а может быть, это был гравий, летевший из-под колес. Только когда наконец Лора достигла шоссе, она почувствовала себя в безопасности. Она затормозила перед левым поворотом, взглянула назад и приметила вдалеке зажженные фары в открытом гараже. Значит, убийцы добрались до их дома без машины, каким-то непонятным образом, возможно, они использовали эти странные пояса, и вот теперь на ее "Мерседесе" отправлялись за ней в погоню. Она собиралась повернуть налево и по шоссе, никуда не сворачивая, добраться до скоростной дороги, а по ней до города Сан-Бернардино, где были люди и спасение, где вооруженные автоматами преступники в черном не посмеют открыто на нее напасть и где она найдет врача для своего раненого хранителя. Но, увидев позади свет фар и подчиняясь неосознанному чувству самосохранения, она повернула направо, на север, к озеру Биг-Бэр. Поверни Лора налево, они оказались бы на том самом роковом спуске, где год назад погиб Дании, и Лора интуитивно, почти суеверно почувствовала, что сейчас нет более опасного для них места, чем этот двухполосный спуск длиной в полмили. Дважды судьба назначала им смерть на этом холме: первый раз, когда грузовик Робертсонов потерял управление, и второй раз, когда в них стрелял Кокошка. Лора понимала, что жизнь чередовала положительные и отрицательные моменты и что судьба, если ее хоть раз обманули, стремилась восстановить предопределенный ход событий. И хотя она не могла разумно объяснить, почему им грозит беда, поверни они налево, в глубине души она точно знала, что смерть уже поджидает их на этом пути. Когда они повернули направо и поехали на север, к озеру, по шоссе между стоявших темной стеной хвойных деревьев, Крис выпрямился и оглянулся назад. - Они едут за нами, - пояснила Лора, - но они нас не догонят. - Это они убили папу? - Думаю, они. Но тогда мы о них ничего не знали и не подготовились к встрече. "Мерседес" теперь тоже выехал на шоссе, но они все время теряли его из виду, так как дорога извивалась, поворачивала, то шла вверх в гору, то вниз под уклон. "Мерседес" находился примерно в четверти мили от них, но расстояние сокращалось, потому что у него был более мощный мотор. - Кто они? - спросил Крис. - Не знаю, милый. Не знаю, почему они хотят причинить нам зло. Но я знаю, что это выродки, подонки, я их встречала еще в Касвелл-Холле и точно усвоила, что таким нельзя уступать, надо отвечать ударом на удар, потому что они уважают только силу. - Ну, мама, ты у меня молодец. - И ты, малыш, тоже не подкачал. Это ты здорово придумал завести мотор, когда началась стрельба, а потом открыл дверь. Это, наверное, нас и спасло. "Мерседес" позади еще больше сократил расстояние. Это была модель, которая отлично держала дорогу и на шоссе двигалась куда быстрее джипа. - Мама, они нас догоняют. - Вижу. - И очень быстро. Приближаясь к озеру, Лора догнала развалюху "Додж" - пикап с разбитым задним фонарем, ржавым бампером и множеством наклеек вроде: "Я подвожу только блондинок" или "Машина шефа мафии", которые, по всей видимости, и держали части машины вместе. Пикап пыхтел на скорости тридцать миль, явно не превышая установленного ограничения. Стоило Лоре замешкаться, и "Мерседес" сел бы им на хвост; а вблизи преступники могли пустить в ход оружие. Они находились в зоне запрещения обгона, но Лора видела свободную дорогу впереди и рискнула: изо всех сил нажав на газ, она обошла пикап слева и снова вернулась на правую сторону уже впереди грузовичка. Теперь прямо перед ними ехал "Бьюик" со скоростью сорок миль, и Лора обогнала и его до того, как дорога стала слишком извилистой. - Они отстали! - закричал Крис. Теперь Лора шла на скорости пятьдесят пять миль, что было многовато для некоторых поворотов, но она удерживала джип на дороге, и они уже стали надеяться, что им удастся уйти. Но у озера дорога разделилась на две, и ни "Бьюик", ни старый пикап не последовали за ними к городу Биг-Бэр, оставив их один на один с "Мерседесом", который тут же стал их нагонять. Дома теперь были повсюду, и на склоне справа, и на равнине слева, у озера. Некоторые из них стояли темные, видимо, в них жили только летом или в зимние уик-энды, но окна других светились среди деревьев. Лора знала, что стоит ей свернуть на любую улочку или проезд к дому, как люди тут же придут к ним на помощь. Без колебаний откроют им дверь. Здесь в горах царила атмосфера доверия, и люди не боялись незнакомых ночных гостей. "Мерседес" стремительно приближался, и водитель переключил свет фар с ближнего на дальний и обратно, как бы издевательски говоря: "Эй, Лора, а вот и мы, теперь тебе крышка, а ты думала, мы тебя только попугаем, нет, от нас не уйдешь, так и знай" Если она попробует укрыться в одном из ближних домов, они наверняка последуют за ней и убьют не только ее и Криса, но и приютивших их хозяев. Возможно, преступники не решились бы расправиться с ней в центре Сан-Бернардино или Риверсайда, опасаясь встречи с полицией, но их не испугает кучка здешних зевак, и скольких бы людей они ни убили, они без труда избегнут ареста, нажав желтую кнопку у себя на поясе и скрывшись, как это сделал ее хранитель год тому назад. Лора не имела никакого представления о том, куда они исчезают, но подозревала, что полиции туда не добраться. Она не могла подвергать опасности невинных людей и, не сбавляя скорости, мчалась мимо домов. "Мерседес" был совсем рядом. - Мама... - Я вижу, милый. К сожалению, город Биг-Бэр был городом только по названию. Это был даже не городок, а скорее деревня. Здесь не было лабиринта улиц, где можно было оторваться от преследователей, а немногочисленные полицейские вряд ли справились бы с вооруженными автоматами фанатиками. Несколько машин проехали навстречу. Лора догнала на своей стороне серый "Вольво" и обошла его с опасностью для жизни на участке с плохой видимостью, потому что у нее не было выбора: "Мерседес" шел сзади почти вплотную. Преступники обогнали "Вольво" с таким же безрассудством. - Как там наш пассажир? - спросила Лора. Не отстегивая ремня, Крис повернулся, чтобы посмотреть назад. - Вроде бы ничего. Только его швыряет из стороны в сторону. - Тут я ничего не могу поделать. - Кто он, мама? - Я почти ничего о нем не знаю, - ответила Лора, - но, когда мы выберемся из этой переделки, я тебе кое-что расскажу. Я не говорила тебе об этом, потому что сама мало что понимала и боялась, что это будет опасно для тебя. Но сейчас-то уж куда опасней. Так что я все тебе потом расскажу. При условии, что это "потом" будет. Они уже проехали три четверти пути по берегу озера, выжимая из джипа последнее, с "Мерседесом" на хвосте, когда Лора увидела поворот направо. Это была горная дорога длиною всего в десять миль, которая сокращала путь миль на тридцать, а затем снова вливалась в шоссе №38 около Бартон-Флэтс. Насколько она помнила, дорога имела твердое покрытие лишь в начале и в конце, а ее основная часть длиной в шесть-семь миль была грунтовой. "Мерседес" не имел четырех ведущих колес, как джип, и хотя у него были зимние шины, на них не было цепей. Вряд ли люди в "Мерседесе" знали, что горная дорога была большей частью немощеной, с рытвинами и колдобинами, покрыта льдом, а в некоторых местах еще и занесена снегом. - Держись! - предупредила Лора Криса. Она нажала на тормоза только в последний момент, при повороте, и скорость была столь велика, что джип занесло, а шины завизжали. Машина задрожала, словно старая лошадь, которую заставляют брать непосильное препятствие. "Мерседес", хотя его водитель не знал о намерениях Лоры, более ловко провел этот маневр. Дорога поднималась все выше, природа становилась все более дикой, "Мерседес" позади шел вплотную. Ближе, еще ближе. Ветвистая молния распласталась на юге небосвода. Не так близко, как когда они были в доме, но тем не менее превратив ночь в день. Даже за ревом мотора Лора слышала раскаты грома. - Мама, что это такое? - спросил Крис, в изумлении наблюдая за разбушевавшейся стихией. - Что происходит? - Не знаю, - ответила Лора; ей пришлось перекрикивать какофонию мотора, работавшего на больших оборотах, и спектакль, который разыгрывался на небе. Шум заглушал стрельбу, но она слышала звонкие шлепки пуль по кузову джипа; одна из пуль попала в спинку переднего сиденья, и Лора не только услышала глухой удар, но и почувствовала сотрясение. Она начала крутить руль то вправо, то влево, делая зигзаги, чтобы затруднить попадание, и у нее закружилась голова от резких поворотов и вспыхивающего света молний. То ли они перестали стрелять, то ли не попадали в цель, только она не слышала больше ударов пуль. К сожалению, при движении зигзагами ей пришлось сбавить скорость, и они стали легкой добычей для "Мерседеса". Она пользовалась боковыми зеркалами вместо зеркала заднего вида. Хотя часть заднего стекла сохранилась, оно было пронизано множеством мелких трещин, что делало его мутным и бесполезным. Они шли бампер в бампер. Как и прежде, молния и гром так же внезапно прекратились, как и начались. Джип взял подъем, и впереди, в середине спуска, кончалась мощеная дорога. Лора перестала метаться из стороны в сторону, прибавила скорость. Когда джип сошел с гудрона, он на секунду замешкался, как бы удивленный переменой качества дороги, но потом уверенно двинулся вперед по замерзшей, покрытой снегом и льдом грязи. Он преодолел несколько колдобин, пересек небольшую долину с нависавшими над дорогой ветвями деревьев и начал подъем на следующий холм. В боковом зеркале Лора видела, как "Мерседес" по грунтовой дороге проехал долину и тоже начал подъем вслед за ними. Но, когда джип достиг следующей вершины, "Мерседес" позади начал вязнуть в грязи. Он скользил, его заносило, огни фар метались из стороны в сторону. Вместо того чтобы повернуть руль вправо, в сторону заноса, водитель дал круто влево. Колеса пошли юзом. "Мерседес" заскользил вправо и назад, пока заднее колесо не попало в канаву у обочины, передние фары теперь светили вверх, под углом к дороге. - Они застряли! - объявил Крис. - Им понадобится полчаса, чтобы выбраться. - Лора миновала вершину и начала следующий спуск по темной горной дороге. Вместо того чтобы радоваться своей удаче или хотя бы испытывать чувство облегчения, Лора по-прежнему терзалась страхом. У нее было предчувствие, что им все еще грозит опасность, а теперь она верила своим предчувствиям больше, чем двадцать лет назад, когда она догадалась, что Бледный Угорь навестит ее ночью в комнате у лестницы, где она была единственной обитательницей и где он оставил ей под подушкой пачку леденцов. Предчувствие было сигналом из области подсознательного, которое непрерывно и активно перерабатывало информацию, в то время как сознательное начало эту информацию начисто отвергало. Что-то было не так. Но что? * * * Они двигались со скоростью не более двадцати миль в час по узкой, извилистой, неровной, ухабистой и скользкой грунтовой дороге. Некоторое время дорога шла по верху каменистой гряды, лишенной растительности, затем повернула вправо вниз и пошла по дну ущелья, где по обе стороны росли густые мощные сосны с толстыми ветвями. Позади нее хранитель бормотал что-то непонятное в горячечном бреду. Лору беспокоило его состояние, но она не решалась ехать быстрее. Первые две мили, когда они оторвались от своих преследователей, Крис молчал. Потом наконец спросил: - Там, дома... ты кого-нибудь застрелила? Лора ответила не сразу. - Да. Двоих. - Вот и хорошо. Обеспокоенная мрачным удовлетворением, которое прозвучало в этих коротких словах, Лора сказала: - Нет, Крис, убивать - это не такое уж большое удовольствие. Это не для меня. - Они заслуживали смерти, - настаивал он. - Правильно. И все-таки убивать нелегко. Никакого удовлетворения... Только отвращение. И грусть. - Я хотел бы прикончить хотя бы одного из них, - объявил он сквозь зубы с холодной яростью, несвойственной ребенку его возраста. Она взглянула на сына. Тени обострили черты его лица, и в желтом свете от приборной доски он выглядел старше своих лет; она видела лицо взрослого человека, каким оно будет через много лет. Когда дно долины стало слишком скалистым, дорога вновь пошла вверх вдоль уступа горной гряды. Лора не отрывала глаз от неровного пути. - Мы потом поговорим об этом. А сейчас слушай меня внимательно и попытайся понять. В этом мире существует много вредных теорий. Ты знаешь, что такое "теория"? - Немного знаю. Нет... не знаю. - Тогда скажем так: люди верят в разные вредные для них веши. Но существуют две вещи, в которые верят самые разные люди, и это самые плохие, самые опасные, самые вредные изо всех вещей. Некоторые люди считают, что насилие является наилучшим способом разрешения проблем; и они избивают и даже убивают тех, кто с ними не согласен. - Как эти типы, которые гонятся за нами. - Верно. Это именно такие люди. Это самое страшное, потому что насилие в свою очередь порождает еще большее насилие. К тому же, если разрешать споры с помощью оружия, то следует забыть о справедливости, мирной жизни, надежде. Ты понимаешь, что я говорю? - Вроде понимаю. А вторая вредная теория? - Это пацифизм. Прямая противоположность первой. Пацифисты считают, что нельзя поднять руку на другого человека, что бы тот ни совершил или собирался совершить. Если пацифист стоит рядом с родным братом, а брата хотят убить, то он станет уговаривать брата бежать, но не возьмет в руки оружие, чтобы остановить убийцу. - И он позволит убить своего брата? - удивился Крис. - Именно так. Если дело дойдет до самого плохого, то он скорее позволит убить брата, чем нарушит свои принципы и сам станет убийцей. - Это какая-то чепуха. Дорога снова начала спускаться в долину. Низкие ветви сосен царапали крышу машины; комки снега падали на крышу и ветровое стекло. Лора включила стеклоочистители, наклонилась вперед, вглядываясь в дорогу, думая о том, как доходчивее представить свою точку зрения. За прошедший час они видели много жестокого и страшного; впереди их ждали другие подобные испытания, и Лора стремилась к тому, чтобы у Криса было правильное отношение к этим вопросам. Она не хотела, чтобы оружие и грубая сила заменили для него голос разума. С другой стороны, она не хотела, чтобы он подчинился насилию и жил в страхе перед ним, принося в жертву свое достоинство, а в конечном итоге и свою жизнь. Наконец она сказала: - Некоторые пацифисты в душе просто трусы, а другие искренне верят, что можно допустить гибель невинного человека, но не пойти на убийство ради его спасения. Тут они ошибаются, потому что, если ты не борешься со злом, ты становишься его пособником. Такие люди ничуть не лучше тех, кто нажимает на курок. Наверное, тебе это непонятно, и тебе надо хорошенько подумать и во всем разобраться; но важно понять, что можно занимать промежуточную позицию между этими двумя теориями. Старайся избегать насилия. Никогда его не разжигать. Но если кому-то это удастся, то защищай себя, своих друзей, всякого, кто оказался в беде. Мне было неприятно убивать тех людей в доме. Я не чувствую себя героиней. Я не горжусь тем, что их убила, но, с другой стороны, и не стыжусь этого. Я не хочу, чтобы ты гордился мною или думал, что убийство дало мне удовлетворение, что это было своего рода возмездие за смерть твоего отца. Это не так. Крис молчал. Лора спросила: - Тебе трудно разобраться во всем этом? - Нет, просто мне надо подумать. Сейчас у меня это не получается. Потому что я хочу убить всех до одного, тех, из-за кого... из-за кого умер отец. Но я разберусь в этом, мама. Я постараюсь стать другим человеком. Лора улыбнулась. - Я верю тебе, Крис. Во время разговора с Крисом и последовавшего за ним короткого молчания Лору не оставляло чувство, что где-то рядом их по-прежнему подстерегает опасность. Они уже проехали примерно семь миль по горной дороге, и до выезда на шоссе №38 оставалась миля грунтовой и три мили мощеной дороги. С каждым мгновением в ней росла уверенность, что она что-то упустила и что впереди их ожидает новая беда. Она внезапно остановилась на вершине еще одного холма, перед самым спуском вниз, последним спуском перед выездом на равнину. Она выключила мотор и огни. - В чем дело? - спросил Крис. - Ничего серьезного. Просто мне надо немного подумать, посмотреть, как там наш пассажир. Она вышла из машины и подошла к багажной двери джипа. Открыла ее; осколки стекла посыпались на землю у ее ног. Лора влезла внутрь, легла рядом со своим хранителем и проверила его пульс. Пульс был слабым, пожалуй, слабей, чем прежде, но он был ровным. Она положила ладонь ему на лоб и обнаружила, что он пылает. Она попросила Криса достать фонарь из перчаточного ящика. Приподняла одеяло и осмотрела рану, проверила, не усилилось ли кровотечение. Рана выглядела неважно, но, несмотря на тряску, почти не кровоточила. Она опять закутала его в одеяло, вернула фонарь Крису, вылезла из джипа и закрыла багажную дверь. Лора вытащила остатки заднего стекла и бокового на стороне водителя. Повреждения стали не такими заметными и вряд ли привлекли бы внимание полицейского или кого-либо еще. С минуту она постояла на холодном ветру около машины, глядя на темные деревья и горы, пытаясь найти связь между интуицией и здравыми выводами, основанными на фактах. Почему она была уверена, что впереди ее ждут новые неприятности и что ночь кровавых столкновений еще не кончилась? Ветер рвал в клочья высокие облака и гнал их к западу, но внизу, у земли, воздух был неподвижен. Лунный свет пробивался через неровные разрывы и призрачным светом заливал зимний пейзаж из холмов и долин, темной массы хвойных деревьев и отдельных скалистых вершин. Лора посмотрела вдаль, где через пару миль горная дорога вливалась в шоссе №38: там все казалось спокойным. Она огляделась вокруг и не увидела на склонах гор Сан-Бернардино ни единого огонька, никаких признаков присутствия человека; везде царили первозданная чистота и покой. Она вновь задала себе те самые вопросы, которые задавала уже целый год и не находила на них ответа. Откуда явились эти люди с поясами? С какой планеты или галактики? Но это невозможно. Они были такими же людьми, как она сама. Может быть" это пришельцы из России? Может быть, пояса служили для переноса материи? Механизмами, подобными камере телепортации в старом фильме "Муха". Это объясняло, откуда у ее хранителя такой акцент, но не объясняло, почему он ни капли не состарился за четверть века; к тому же она не верила, что Советский Союз или какая-либо другая страна занимаются разработкой подобных методов транспортировки материи. Оставалось одно: путешествие во временим пространстве. Лора уже давно раздумывала над таким вариантом, но очень сомневалась в своих выводах и не говорила ничего даже Тельме. Однако если ее хранитель появлялся в ее жизни в решающие моменты, перемещаясь во времени, то он мог совершать эти скачки всего за неделю или за месяц во временим измерении своей эпохи, когда для нее, Лоры, прошли уже целые годы; именно поэтому она не видела у него признаков старения. Она узнает от него правду, а пока должна довольствоваться теорией машины времени. Он явился к ней из неведомого будущего, видимо, весьма неприятного, потому что, говоря о поясе, он заметил: "Вы не захотите оказаться там" - и при этом выглядел подавленным и испуганным. Она не имела ни малейшего представления, отчего такой путешественник во времени является для защиты именно ее, а не кого-то другого от вооруженных наркоманов и потерявших управление грузовиков; эти мысли заводили ее в тупик. Ночь была тихой, темной и холодной. Беда поджидала их впереди. В этом у Лоры не было сомнений, но она не знала, какова эта беда и откуда она придет. Когда она снова села за руль, Крис спросил: - А теперь в чем дело? - Ты увлекаешься всякими там "Звездными войнами", "Звездными путешествиями" и прочими подобными штучками, так, может, ты станешь моим экспертом в этих вопросах и поможешь мне. Ведь я обращаюсь к экспертам, когда пишу книгу. Ты мой эксперт в мире загадочного и неведомого. Мотор был выключен, и только пробивавшийся через облака лунный свет освещал джип внутри. Но она могла разглядеть лицо Криса, потому что ее глаза привыкли к темноте. Он моргнул и удивленно спросил: - О чем ты, мама? - Крис, я тебе уже обещала, что расскажу все, что знаю о раненом человеке, о том, как он и раньше непонятным образом появлялся в моей жизни, но у нас сейчас нет времени. Так что не забрасывай меня вопросами. Хорошо? Просто представь себе, что мой хранитель - им я его считаю - путешествует во времени и прибыл к нам из будущего. Положим, он обходится без тяжелой и неуклюжей машины времени. Положим, вся эта машина находится у него в поясе, который он носит на талии под одеждой, и что, когда он прибывает из будущего, он появляется неизвестно откуда, прямо из воздуха. Ты следишь за моей мыслью? Крис смотрел на нее, широко открыв глаза. - Ты хочешь сказать, что он такой путешественник? - Очень возможно. Мальчик отстегнул ремень безопасности, встал на коленки на сиденье и посмотрел на человека, лежавшего позади. - Ну и ну, уписаться можно. - Учитывая особые обстоятельства, - сказала Лора, - я прощаю тебе непотребное выражение. Крис смущенно взглянул на нее. - Извини. Подумать только, путешественник во времени! На него нельзя было долго сердиться, да она и не сердилась; к нему внезапно вернулась ребяческая способность бурно удивляться и восхищаться, чего она не видела уже целый год, даже на Рождество, когда его партнером в играх был Джейсон Гейне и они от души веселились. Он был охвачен любопытством и нетерпением при мысли о немедленной встрече с таинственным путешественником. Это была одна из светлых сторон жизни: жестокая и беспощадная, жизнь одновременно была загадочной и полной неожиданностей; случалось, эта непредсказуемость граничила с чудом, и свидетели подобных чудес, даже самые отчаявшиеся люди, вновь обретали смысл жизни; пресытившиеся забывали о скуке, а глубоко разочарованные излечивались от тоски и меланхолии. Лора сказала: - Слушай дальше. Когда такой путешественник хочет покинуть наше время и вернуться в свое, он нажимает на кнопку на специальном поясе. - Можно посмотреть на этот пояс? - Успеешь. Помни, ты обещал не задавать много вопросов. - Ладно. - Он еще раз посмотрел на человека сзади, затем сел на место и приготовился слушать дальше. - Он нажимает кнопку, и что происходит? - Он исчезает. - Вот это да! А когда он прибывает из будущего, он тоже неизвестно откуда появляется? - Этого я не знаю. Я никогда не видела его прибытия. Хотя мне кажется, что оно сопровождается молнией и громом. - Ага, та самая молния сегодня! - Да, но не всегда молния. Так вот, положим, он прибывает к нам из будущего, чтобы защитить нас от опасности... - Как тогда с грузовиком. - Мы не знаем, почему он нас защищает, и не узнаем, пока он сам не расскажет. А теперь представь себе, что есть люди в будущем, которые не хотят, чтобы нас защищали. Это уже совсем для нас непонятно. Но одним из них был Кокошка, который застрелил твоего отца... - И типы, которые сегодня напали на наш дом, - продолжил Крис, - они тоже из будущего? - Думаю, что да. Они хотели убить моего хранителя, тебя и меня. Вместо этого мы убили нескольких из них, а двое застряли в "Мерседесе". Так вот, как ты думаешь, малыш, что они теперь предпримут? Ты мой эксперт. Какие у тебя соображения? - Дай мне подумать. Лунный свет тускло отражался в грязном капоте джипа. Внутри становилось холодно; изо рта вырывались облачка пара, и стекла начали запотевать. Лора включила мотор, печку, обогреватель стекол, но не свет. Крис начал: - Видишь ли, поскольку их миссия провалилась, они не будут здесь сшиваться. Они вернутся в будущее, откуда и заявились. - Эти два типа в нашем "Мерседесе"? - Да. Возможно, они уже нажали кнопки на поясах тех, кого ты пристрелила, и отправили трупы обратно в будущее, так что дома мы ничего не найдем, никаких следов того, что там побывали эти люди. Разве что пятна крови. Поэтому те двое или трое, которые застряли в канаве, наверное, отказались от погони и вернулись к себе обратно. - Ты думаешь, их там больше нет? А не может так случиться, что они вернутся пешком в Биг-Бэр, украдут машину и попробуют нас разыскать? - Нет. Это слишком сложно. У них есть способ полегче найти нас, чем рыскать на машине, как обычные бандиты. - Какой же? Крис наморщил лоб и, прищурившись, посмотрел через стекло на снег, сияющую луну и темень впереди. - Видишь ли, мама, когда они потеряли наш след, они нажали на кнопки на поясах и возвратились к себе домой в будущее, а потом снова сюда вернулись, чтобы устроить нам новую ловушку. Они знали, что мы поехали этой дорогой. Вернее всего, вечером они совершили еще одно путешествие в наше время, только еще пораньше, и теперь поджидают нас в конце дороги, как мышь у мышеловки. Да, они наверняка там! Это точно. - Но почему бы им не заявиться сюда еще раньше, раньше первого появления у нас в доме, и напасть на нас еще до того, как мой хранитель нас предупредил? - Это парадокс, - сказал Крис. - Ты знаешь, что это такое? Слишком сложное слово для мальчика его возраста, но Лора ответила: - Да, знаю. Что-либо противоречащее здравому смыслу, но возможное. - Видишь ли, мама, все дело в том, что путешествие во времени нашпиговано всякими возможными парадоксами. Вещами, которых не может быть, которые не должны быть и которые тем не менее имеют место. - Он говорил возбужденным голосом, каким обычно описывал события его любимых фантастических фильмов, но с еще большей горячностью, возможно, потому, что это была реальность, а не вымысел, еще более поразительная, чем выдумка. - Вот если бы ты вернулась в прошлое и вышла замуж за собственного дедушку. Ты была бы тогда собственной бабушкой. Если путешествие во временном пространстве возможно, то возможен и такой вариант, только как ты можешь вообще родиться, если твоя настоящая бабушка никогда не выходила замуж за твоего дедушку? Это парадокс! А если бы ты вернулась в прошлое, встретила свою маму, когда она была еще девочкой, и случайно ее убила? Значит, ты прекратила бы существовать еще до того, как ты родилась? Но если бы ты не родилась, то как бы ты могла вернуться в прошлое? Разве это не парадокс? Лора смотрела на него в полутьме джипа, и ей казалось, что перед ней совсем другой мальчик, не тот, каким был прежде. Она, конечно, всегда знала, что он увлекается космическими историями, как большинство современных детей, независимо от их возраста. Но никогда прежде она по-настоящему не интересовалась, как эти вещи формировали его сознание. Внутреннее воображение американских детей конца двадцатого века было явно богаче фантазии детей любой прошлой эпохи, так как питалось оно не сказками о феях, волшебниках и привидениях, которыми довольствовались прошлые поколения детей; новое поколение научилось мыслить такими отвлеченными понятиями, как пространство и время, на значительно более высоком уровне, чем было их действительное интеллектуальное и эмоциональное развитие. Лоре казалось, что она беседует одновременно с маленьким мальчиком и специалистом по космическим ракетам, которые сосуществовали в одном и том же теле. В некоторой растерянности она спросила: - Но если... если эти люди не сумели убить нас во время первого путешествия сегодня, почему бы им не совершить второе раньше первого и убить нас до появления моего хранителя? - Видишь ли, твой хранитель уже появился во временном потоке, чтобы предупредить нас. Поэтому если бы они вернулись сюда до его предупреждения, то как бы он сумел предупредить нас и как бы мы могли оказаться здесь целыми и невредимыми? Парадокс! Он рассмеялся и захлопал в ладоши, как волшебник, радующийся своей особо удачной выдумке. Он восхищался своей сообразительностью, и у Лоры голова шла кругом от попытки разобраться в этой сложной проблеме. Крис продолжал: - Одни считают, что путешествие во времени вообще невозможно из-за парадоксов. А другие считают его возможным при условии, что путешествие в прошлое не создаст парадоксов. Если это так, тогда наши преследователи не могут совершить второе, более раннее путешествие, потому что двоих из них уже убили во время первого. Они не могут участвовать во втором, потому что они уже мертвы, а это и есть парадокс. Но те типы, которых ты не убила, а также кто-то из новых могут отправиться в новое путешествие и подстеречь нас в конце этой дороги. - Он наклонился, вглядываясь вперед через покрытое грязью стекло. - Вот отчего все эти молнии, когда мы делали зигзаги, чтобы избежать попадания, - это прибывали новые люди из будущего. Могу поклясться, что они поджидают нас где-то на равнине, затаились там, внизу, в темноте. Растирая виски пальцами, Лора сказала: - Но, если мы повернем обратно и избежим ловушки, они догадаются, что мы их перехитрили. И совершат третье путешествие назад во времени, вернутся к "Мерседесу" и прикончат нас, когда мы будем возвращаться тем же путем. Они все равно нас достанут, как бы мы ни поехали. Крис отрицательно покачал головой. - Нет, когда они догадаются, что мы их перехитрили, - это примерно через полчаса, - мы уже проедем мимо "Мерседеса". - Крис не мог спокойно сидеть на месте от возбуждения. - Поэтому, если они задумают третье путешествие назад во времени, чтобы подстеречь нас в начале этой дороги, когда мы будем возвращаться, им это не удастся, потому что мы уже минуем эту дорогу и будем в безопасности. Вот тебе еще один парадокс! Видишь ли, мама, они вынуждены подчиняться правилам игры. Они не могут играть без правил. Правила, вот главное, и тут они накрылись! Никогда за всю ее жизнь у Лоры не было такой сильной головной боли; казалось, что голова раскалывается на части. Чем больше она старалась разобраться во всех этих путешествиях и придумать, как скрыться от банды снайперов из будущего, тем невыносимей становилась боль. Наконец она сказала: - Сдаюсь, я ничего в этом не смыслю. Наверное, мне все эти годы надо было смотреть "Звездные войны" и читать фантастику Роберта Хайнлайна, вместо того чтобы прикидываться взрослой. Вот что я тебе скажу: теперь я во всем полагаюсь на тебя, ты их должен перехитрить. Попробуй разгадать их планы. У них одна цель: убить нас. Как они это могут сделать без этих парадоксов? Сейчас мы немедленно поворачиваем и едем обратно тем же путем, мимо "Мерседеса", и если ты не ошибся, то там нас никто не будет поджидать. Тогда где же? Будет ли это еще сегодня? Продумай все хорошенько и скажи мне. - Хорошо, мама. - Он широко улыбнулся, удобно расположился на сиденье и, закусив губу, погрузился в раздумье об этой новой игре. Жаль только, что это была не игра. Им грозила смертельная опасность. Они хотели ускользнуть от убийц со сверхчеловеческими возможностями и в этой игре полагались всего-навсего на богатое воображение восьмилетнего мальчика. Лора завела мотор, подала назад, нашла на дороге достаточно широкое место для разворота. Они ехали обратно по той же дороге, направляясь к "Мерседесу" в канаве и городу Биг-Бэр. Лора уже ничего не боялась. В этой сложной ситуации было столько неизвестного и неожиданного, что было не до ужаса. Состояние ужаса никак не сравнимо с состоянием счастья или депрессии, ужас - это величайшее напряжение всех жизненных сил, которое не может длиться бесконечно. Ужас - это кратковременное состояние. Иначе он возрастает до таких размеров, что человек теряет разум или умирает, напуганный до смерти; от вопля ужаса может лопнуть какой-нибудь сосуд в мозгу. Лора не кричала и, хота страдала от головной боли, все же надеялась, что сохранит ясное сознание. Просто она погрузилась в омут продолжительного, гнетущего, но не смертельного страха, скорее сходного с чувством постоянного беспокойства. Ну и денек это был! А этот год? А вся жизнь? 2 Они проехали мимо застрявшего в канаве "Мерседеса" до самого конца горной дороги и не встретили никаких людей с автоматами. При выезде на шоссе, которое шло вдоль озера, Лора остановилась и посмотрела на Криса. - Ну, что скажешь? - Пока мы в пути, - ответил он. - и пока мы едем в места, где мы прежде никогда не были или редко бываем, нам ничто не грозит. Они не могут нас найти, если не знают, где мы находимся. Тут они на положении обычных подонков, о которых ты имеешь представление. - Что значит "обычных"? Тех, что у Герберта Уэллса? Крис продолжал: - Теперь, когда мы от них ускользнули, они отправятся обратно в будущее и ознакомятся со сведениями о тебе, мамочка, выяснят, какие у тебя дальнейшие планы, где ты можешь снова появиться, ну, например, если ты надумаешь опять поселиться в нашем доме. А если ты спрячешься на годик, напишешь еще одну книгу, а потом выйдешь из подполья, чтобы ее разрекламировать, они подстерегут тебя в книжном магазине, где ты будешь давать автографы, потому что этот факт будет зафиксирован в твоем будущем; они будут точно знать, в какой день и час ты появишься в этом месте. Лора нахмурилась. - Ты хочешь сказать, что я могу скрыться от них на всю жизнь, если я поменяю имя, буду жить в разных местах и никогда и ни при каких обстоятельствах мое имя не будет упоминаться в прессе или документах, а я сама не буду появляться на людях? Что я просто исчезну как личность? - Да, видимо, у тебя нет другого выхода, - подтвердил Крис в восторге от идеи. Он был достаточно сообразительным, чтобы обмануть целую банду пришельцев из другой эпохи, но недостаточно взрослым, чтобы понять, как невыносимо трудно для них будет бросить все, что они имели, и начать жизнь с теми деньгами, что были у них в кармане. В какой-то мере он походил на вундеркинда, необычайно проницательного и талантливого в определенной узкой области, но наивного и ограниченного во всех остальных делах. Что касалось путешествий во времени, то тут его возраст равнялся тысяче лет, но во всем остальном ему шел девятый год. Лора сказала: - Значит, я никогда больше не напишу ни одной книги, потому что для этого надо общаться с редакторами, литературными агентами хотя бы по телефону. А значит, появятся зафиксированные данные об этих телефонных разговорах, и по ним меня можно будет выследить. И я не смогу получать гонорары, потому что, под какими бы именами я ни скрывалась, какие бы разные банковские счета я ни заводила, все равно рано или поздно мне придется самой взять деньги в банке, а это значит, что я оставлю след в виде документа. Как только они его обнаружат в будущем, они придут в банк еще раньше меня и покончат со мной, как только я туда явлюсь. А как мне взять деньги, которые мы уже имеем? Как я могу где-либо выписать чек, чтобы они об этом не узнали? - Она растерянно посмотрела на сына. - Господи, Крис, мы в западне! Теперь пришла очередь Криса растеряться. Он не представлял себе, откуда берутся деньги, как их откладывают на черный день и как трудно их зарабатывать. - Хорошо, несколько дней мы можем просто ездить вокруг, останавливаться в мотелях... - Мы можем останавливаться в мотелях, если я буду платить наличными. Если пользоваться кредитной карточкой, они нас тут же обнаружат. Они прибудут в мотель еще до того, как я предъявлю карточку, и убьют нас. - Верно, значит надо платить наличными. Послушай, мы можем есть в "Макдональдсе"! Это дешево и вкусно. * * * Они спустились на равнину, оставив позади снежные горы, и благополучно въехали в Сан-Бернардино, город с населением в триста тысяч человек. Лоре был нужен врач для ее хранителя, и не только потому, что он спас ей жизнь, но и потому, что без него она никогда не узнает правды и никогда не выберется из западни, в которую они попали. Она не могла отвезти его в больницу, потому что больницы вели регистрацию пациентов, и таким образом враги могли легко ее обнаружить. Ей необходимо было получить медицинскую помощь тайно, чтобы ей не пришлось называть свое имя и рассказывать что-нибудь о раненом. Незадолго до полуночи Лора остановилась у телефонной будки при заправочной станции Компании "Шелл". Будка находилась на некотором отдалении от станции, что устраивало Лору, боявшуюся, что кто-нибудь заметит разбитые стекла джипа и человека без сознания внутри. Несмотря на возбуждение и на то, что он уже проспал целый час, Крис снова задремал. Раненый тоже спал, но его сон был тревожным и беспокойным. Он перестал бредить, но дышал с трудом, со свистом и хрипом втягивая воздух. Не выключая мотора, Лора оставила джип на стоянке и направилась к будке, чтобы посмотреть телефонный справочник. Она вырвала из него страницы с телефонами и адресами врачей. Получив на заправочной станции карту Сан-Бернардино, Лора начала искать адрес врача, который принимал бы пациентов не в клинике или больнице, а у себя дома, как это делали большинство врачей в прежние времена в маленьких городках и что в настоящее время стало большой редкостью. Она торопилась, понимая, что с каждой минутой промедления у ее хранителя уменьшаются шансы выжить. В четверть второго ночи Лора остановила машину перед белым двухэтажным особняком в - Я живу за два квартала от вас, совсем близко, мой мальчик... отравился. - Она отпустила Криса, он соскользнул на пол и отошел подальше, а Лора уперла дуло револьвера в живот человека. - Не вздумайте звать на помощь, не то я вам выпущу кишки. У нее и в мыслях этого не было, но он явно поверил, молча кивнул. - Вы доктор Бренкшоу? Он снова молча кивнул, и она спросила: - В доме есть еще кто-нибудь? - Никого. Я живу один. - А ваша жена? - Я вдовец. - Дети? - Они взрослые и живут отдельно. - Не вздумайте мне врать. - Я уже давно понял, что ложь не моя стихия, - ответил он. - Правда облегчает жизнь, хотя у меня были из-за этого неприятности. Послушайте, я в халате, а здесь холодно. Вы можете с таким же успехом запугивать меня внутри. Лора переступила порог и вошла в дом, по-прежнему упирая револьвер ему в живот и заставляя пятиться. Крис последовал за ней. - Милый, - шепнула она, - пойди осмотри дом. Без лишнего шума. Начинай со второго этажа и проверь все комнаты. Если кого обнаружишь, скажи, что у доктора срочный случай и что ему нужна их помощь. Крис направился к лестнице на второй этаж, а Лора осталась в передней наедине с Картером Бренкшоу, не опуская револьвера. Где-то поблизости громко тикали старинные часы. - Знаете, - сказал доктор, - я всю жизнь увлекался детективными романами. Лора нахмурилась. - Что вы хотите сказать? - Так вот, сколько раз я читал о том, как прекрасная злодейка держала героя под дулом револьвера. А в конце, когда он обязательно одерживал над ней верх, она сдавалась на волю победителя, подчиняясь неизбежному торжеству мужского начала, и они предавались безудержной страстной любви. Вот я теперь и думаю, раз уж такая штука со мной случилась, я вполне могу предвкушать вторую половину этого миленького приключения, хоть я и староват. Лора с трудом сдержала улыбку; ей не пристало улыбаться с револьвером в руке. - Заткнитесь. - И это все? У вас должен быть репертуар покруче. - Заткнитесь. Заткнитесь же наконец. Он не побледнел ничуть, не дрожал. Он улыбался. Сверху вернулся Крис. - Там никого нет, мамочка. Бренкшоу заметил: - Интересно узнать, у многих ли головорезов есть вот такие сообщники? Мальчик с пальчик, который называет опасного преступника мамочкой. - Вы меня не знаете, доктор. Я способна на отчаянные поступки. Крис скрылся в нижних комнатах, зажигая по пути свет. Лора сказала Бренкшоу: - У меня раненый в машине. - Не сомневаюсь, что это пулевое ранение. - Я хочу, чтобы вы оказали ему помощь, и никому ни слова об этом, если проболтаетесь, мы вернемся и размозжим вам голову. - А это, - заметил он почти весело, - уже совсем великолепно. Вернулся Крис, гася по пути лампочки, которые он включил минуту назад. - Никого нет, мама. - У вас есть носилки? - спросила Лора. Бренкшоу уставился на нее: - У вас что, действительно есть раненый? - Какого бы черта я сюда явилась? - Что-то не верится. Ладно. У него большая потеря крови? - Сначала рана сильно кровоточила, теперь меньше. Но он без сознания. - Если у него не слишком сильное кровотечение, мы можем привезти его сюда на кресле. У меня есть кресло-каталка в кабинете. Могу я набросить пальто? - спросил доктор, показывая на стенной шкаф. - Или такие рискованные гангстерши любят морозить стариков? - Возьмите пальто, доктор, но, черт возьми, не выводите меня из терпения: - Вот именно, - добавил Крис. - Она уже уложила двоих сегодня. - Он изобразил автоматную очередь. - Они и пикнуть не успели, не то что выстрелить. Слова прозвучали так убедительно, что Бренкшоу с опаской взглянул на Лору. - В шкафу одни пальто. Еще зонтики. Галоши. Оружия в нем не держу. - Осторожно, доктор. Никаких резких движений. - Никаких резких движений, я так и знал, что вы это скажете. - Хотя он по-прежнему находил юмор в ситуации, теперь он проявлял тревогу. Доктор Бренкшоу надел пальто и открыл одну из дверей, выходивших в переднюю. Не зажигая света, он провел их через хорошо знакомую ему приемную с несколькими креслами и низкими столиками и дальше в кабинет, где зажег свет и где стояли письменный стол, три стула и шкафы с медицинскими книгами, а оттуда в комнату для осмотра. Лора ожидала увидеть стол для осмотра и оборудование, которое прослужило по меньшей мере лет тридцать, нечто вроде приюта эскулапа с картины Нормана Роквелла, но тут все было абсолютно новым. Даже стоял аппарат для ЭКГ, а в дальнем углу была дверь с предупреждающей надписью "Рентген. Не входить при включенном аппарате". - У вас есть рентген? - удивилась Лора. - А как же. Теперь он не такой дорогой, как прежде. Он есть в каждой клинике. - В каждой клинике, это понятно, но здесь... - Может, для вас я вроде Барри Фитцджеральда, который играет доктора в старом фильме, и я определенно предпочитаю по-старомодному принимать пациентов у себя дома, но лечу их современными методами. Смею заметить, что я более настоящий врач, чем вы преступница... - Смотрите не ошибитесь, - резко оборвала его Лора, хотя уже устала изображать хладнокровную налетчицу. - Не беспокойтесь, - сказал он. - Я буду вам подыгрывать. Так будет веселее. - Крису он сказал: - Когда мы были в кабинете, ты случаем не приметил на столе большую красную керамическую вазу с крышкой? Там полно апельсиновых долек и других конфет, если это тебя интересует. - Спасибо, вот здорово! - Крис не мог сдержать энтузиазма. - А... можно я возьму конфету, мама? - Только немного, - ответила Лора, - не вздумай объедаться. Бренкшоу заметил: - Что касается угощения для маленьких пациентов, то тут я тоже старомоден. Никаких сладостей на сахарине. Какая от них радость? И никакого вкуса... Что же касается зубов, то это не моя забота, а родителей. Разговаривая, он вытащил из угла складное кресло и разложил его посередине комнаты. Лора сказала Крису: - Побудь здесь, малыш, пока мы сходим к машине. - Ладно, - отозвался из соседней комнаты Крис. - Ваша машина стоит на въезде? - спросил Бренкшоу. - Тогда нам лучше выйти через боковую дверь. Так будет менее заметно. По-прежнему направляя на него револьвер, но испытывая чувство неловкости, Лора вышла за доктором из комнаты для осмотра в боковую дверь и обнаружила не лестницу, а спуск. - Это для того, чтобы подвозить больных, - через плечо пояснил Бренкшоу, который толкал перед собой кресло-каталку. Его домашние туфли шаркали по бетону пандуса. Особняк стоял на большом участке, так что соседний дом был на некотором расстоянии. Вместо ольхи, что росла на лужайке впереди, задний двор был засажен фикусовыми деревьями и соснами, зелеными круглый год. Однако, несмотря на их ветви, мрак и неосвещенные окна соседнего дома, Лора опасалась, что их могут заметить. Все вокруг лежало в тишине, какая бывает только между полуночью и рассветом. Даже если бы Лора не знала, что время приближается к двум, она все равно угадала бы его с точностью до получаса. И хотя издалека доносились слабые городские звуки, в этой застывшей неподвижности она невольно чувствовала себя секретным агентом на задании. Они прошли по дорожке вокруг дома, мимо задней веранды и через проход между домом и гаражом, а оттуда к въезду, где стоял джип. Бренкшоу остановился позади джипа и тихо хмыкнул. - Грязь на номерах, - шепнул он. - Весьма убедительный штрих. Лора открыла багажную дверь, и Бренкшоу влез внутрь, чтобы посмотреть на раненого. Лора наблюдала за улицей. Все тихо. Ни души. Но появись сейчас патрульная машина, совершающая свой обычный объезд, полицейские наверняка бы поинтересовались, что происходит у дома всем знакомого старого доктора Бренкшоу... Доктор вылез из машины. - Кто бы подумал, что у вас тут действительно раненый. - Что вы, черт бы вас побрал, все время удивляетесь? Вы что думали, я дурака валяю? - Давайте перенесем его в дом. И побыстрее, - сказал Бренкшоу. Он не мог это сделать один. Лора заткнула револьвер за пояс джинсов, чтобы ему помочь. Бренкшоу не сделал попыток убежать, сбить ее с ног или отнять у нее оружие. Вместо этого, как только они усадили раненого на кресло, он покатил его по дорожке вокруг дома, к пандусу сбоку. Лора взяла один из автоматов с переднего сиденья машины и поспешила за ним. Ей было ясно, что автомат ей ни к чему, но так было спокойней. * * * Через пятнадцать минут Бренкшоу уже рассматривал готовый рентгеновский снимок на освещенном экране. - Это сквозное ранение. Пуля не застряла, а вышла наружу. Кости тоже не повреждены, так что нам не надо беспокоиться об осколках. - Блестяще, - комментировал Крис из кресла в углу, где он сосал леденец. В комнате было тепло, но он не снял куртку, как и Лора, на случай, если Им придется внезапно покинуть дом. - Он в коме? - спросила Лора. - Да, у него коматозное состояние. Но это не связано с инфицированием раны. Рана свежая, и если мы ее вовремя обработаем, то ему, возможно, вообще не грозит нагноение. Это травматическая кома, вызванная ранением, потерей крови, шоком. Его нельзя было перевозить. - У меня не было выбора. Как вы думаете, он выйдет из комы? - Наверное. В данном случае кома является реакцией организма на ранение, способом сохранить силы и содействовать заживлению. Он потерял не так уж много крови, у него хороший пульс, можно надеяться, что он скоро придет в себя. Глядя на его халат и рубашку, можно подумать, что у него было значительное кровотечение, но это не так, хотя он, конечно, сильно пострадал. Главное, у него не повреждены крупные сосуды, иначе он был бы в тяжелом состоянии. И все же его необходимо поместить в больницу. - Мы уже говорили об этом, - нетерпеливо прервала Лора. - Мы не можем обращаться в больницу. - Хотел бы я знать, какой банк вы ограбили? - шутливо спросил доктор, но на этот раз его глаза смотрели серьезно. Ожидая, когда проявится пленка, он очистил рану, припудрил ее антибиотиком и подготовил повязку. Теперь он достал из шкафа иглу, какой-то незнакомый Лоре инструмент и кетгут и положил все это на стальной поднос, который повесил на край перевязочного стола. Раненый лежал без сознания на правом боку, поддерживаемый несколькими резиновыми подушками. - Что вы собираетесь делать? - спросила Лора. - Эти раны обычно достаточно большие, особенно входное отверстие. Если вы против того, чтобы отправлять его в больницу, и готовы рисковать его жизнью, то я наложу хотя бы пару швов. - Хорошо, только поторапливайтесь. - Вы ждете, что сюда в любую минуту ворвутся агенты ФБР? - Худшего, - ответила Лора- Я жду куда более худшего. С того самого момента, как они вошли в дом доктора, Лора прислушивалась, ожидая, что вот-вот начнется небесный спектакль с молнией и громом, подобным грохоту копыт гигантских коней всадников Апокалипсиса, а затем последует прибытие новых вооруженных путешественников из другого времени. Пятнадцать минут назад, когда доктор делал рентгеновский снимок, ей показалось, что она слышит глухие раскаты грома. Она поспешила к окну и, вглядываясь в небо, искала отдаленные всполохи, но ничего не увидела сквозь ветви деревьев: либо потому, что небо над Сан-Бернардино было озарено красным отблеском городских огней, либо грома вообще не было... В конце концов она решила, что это был шум реактивного самолета и что она, поддавшись страху, приняла его за явление природы. Бренкшоу зашил рану, обрезал нитку, объявив, что швы рассосутся, и прикрепил повязку к ране с помощью широкой клейкой ленты, которой он несколько раз обмотал грудь и спину раненого. В комнате стоял резкий запах лекарств, от которого у Лоры кружилась голова, но что совершенно не беспокоило Криса. В углу комнаты он с довольным видом сосал очередной леденец. Бренкшоу сделал пациенту укол пенициллина, взял из высокого белого металлического шкафа банку и насыпал из нее капсулы в небольшую бутылочку; затем проделал такую же операцию с другой банкой, насыпав еще одну бутылочку. - Я держу тут кое-какие ходовые лекарства, продаю их малоимущим больным по себестоимости, чтобы они не разорялись на них в аптеке. - Что это такое? - спросила Лора, когда доктор протянул ей две пластиковые бутылочки. - В одной - пенициллин. Давайте ему по капсуле три раза в день во время еды, если только он сможет есть. Думаю, что он скоро придет в сознание. Если нет, то у него начнется процесс дегидрации, и ему потребуется внутривенное вливание жидкости. Его нельзя поить в таком состоянии, он может задохнуться. А в этой - обезболивающее. Давайте только по мере надобности и не более двух в день. - Дайте мне еще этих лекарств. Давайте все, что у вас есть. - Она указала на две большие банки, где хранились сотни капсул. - Они не нужны ему в таком количестве. Он... - Знаю, что не нужны, - прервала его Лора, - но я не знаю, какие еще могут возникнуть проблемы. Возможно, мне или моему мальчику потребуется пенициллин или обезболивающее. Бренкшоу долго и внимательно смотрел на Лору. - Скажите наконец, в какую историю вы попали? Наверное, одну из тех, что вы описываете в ваших книгах? - Давайте мне... - Лора осеклась, пораженная его словами. - Как в моих книгах? В моих книгах! Боже мой, вы меня знаете! - Да, знаю. Я сразу узнал вас, как только увидел на веранде. Я люблю триллеры, и, хотя это не совсем ваш жанр, ваши книги тоже очень увлекательные, я их тоже читаю, ну а на супере всегда ваша фотография. Знаете, мисс Шейн, ни один мужчина не забудет вашего лица, даже если он видел его только на картинке, даже такая старая развалина, как я. - Но почему вы сразу не сказали... - Сначала я подумал, что это шутка. Это ваше театральное появление во мраке ночи, револьвер, этот нарочито грубый разговор, избитые штампы... это нельзя было принимать всерьез. У меня есть друзья, способные на подобную мистификацию, и я подумал, уж не они ли подбили вас на розыгрыш. Указывая на раненого, Лора спросила: - Но когда вы его увидели... - Я понял, что это не розыгрыш, - ответил доктор. Крис поспешил к матери, вытаскивая изо рта конфету. - Мам, если он на нас донесет... Лора вытащила револьвер из-за пояса джинсов. Начала его поднимать, чтобы прицелиться, потом опустила, понимая, что Бренкшоу теперь не запугать; да он и раньше не боялся ее револьвера. Она понимала, что такой человек ничего не боится, что теперь бессмысленно изображать опасную, готовую на все преступницу. На перевязочном столе ее хранитель стонал и пытался приподняться в своем тяжелом сне, но Бренкшоу успокаивающе положил ему руку на грудь. - Послушайте, доктор, если вы скажете кому-то о нашем посещении, если вы не сохраните этот секрет до конца жизни, то это означает смерть для меня и сына. - Вы, конечно, знаете, что по закону я обязан сообщать о любых огнестрельных ранах. - Но это особый случай, - умоляла Лора. - Мы не скрываемся от полиции. - Тогда от кого же? - Мы... мы пытаемся скрыться от людей, которые убили моего мужа, отца Криса. Бренкшоу удивленно и сочувственно по" смотрел на Лору. - Разве ваш муж был убит? - Вы, наверное, читали об этом в газетах, - с горечью произнесла Лора. - Это была сенсация из тех, которыми живет пресса. - Видите ли, я не читаю газет и не смотрю телевизионные новости, - сказал Бренкшоу. - Там одни сплошные пожары, несчастные случаи и сумасшедшие террористы. Настоящих новостей там нет и в помине, одна кровь, катастрофы и политика. - Я вам сочувствую. Если эти люди, которые его убили, кто бы они ни были, хотят теперь убить и вас, вам следует немедленно обратиться в полицию. Лоре был симпатичен этот человек, явно во многом разделявший ее взгляды и представления. Но она чувствовала, что вряд ли уговорит его молчать. - Полиция не может меня защитить, доктор. Никто не может меня защитить, кроме меня самой и еще вот этого человека, которому вы оказали помощь. Наши преследователи жестокие, безжалостные люди, и они могут не подчиняться закону - Бренкшоу покачал головой. - Никто не может не подчиняться закону. - Они могут, доктор. Мне потребуется целый час, чтобы объяснить вам почему, да и тогда вы вряд ли мне поверите. Но умоляю вас, если вы не хотите иметь на своей совести нашу смерть, никому не рассказывайте об этом случае. И не один-два дня, а всю жизнь. - Хорошо, но... Лора понимала, что уговоры бесполезны. Она вспомнила, что он сказал ей тогда в передней, когда она спрашивала его о людях в доме. Он сказал тогда, что никогда не обманывает, что правда вообще облегчает жизнь и что эта привычка у него навсегда. Прошел всего час, и он уже доказал ей, какой он необычайно правдивый человек. Даже сейчас, когда она умоляла его сохранить их тайну, он был не способен на ложь, хотя таким образом мог избавиться от их присутствия в доме. Он смущенно смотрел на Лору и не мог заставить себя солгать. Он исполнит свой долг, как только она покинет дом; он сообщит обо всем в полицию. Полиция будет искать ее в загородном доме, где обнаружит лужи крови, а возможно, и тела путешественников во времени и где они найдут сотни стреляных гильз, разбитые окна, выщербленные пулями стены. Завтра или послезавтра вся эта история будет на первой полосе газет... Возможно, полчаса назад она ошиблась насчет пролетавшего самолета, это все-таки был не самолет-Это был гром, как она сначала и подумала, очень отдаленный, за пятнадцать-двадцать миль отсюда. - Доктор, помогите мне его одеть, - попросила она, указывая на раненого- Сделайте хотя бы это, раз уж вы решили предать меня потом. Он вздрогнул, как от удара, при слове "предать". Она уже послала раньше Криса на второй этаж, чтобы взять в шкафу у Бренкшоу рубашку, свитер, куртку, брюки, носки и ботинки. Доктор не был таким мускулистым и подтянутым, как ее хранитель, но они имели примерно один размер. На раненом были только запачканные кровью брюки, и Лора понимала, что не успеет одеть его целиком. - Помогите натянуть на него куртку-Остальное я возьму с собой и одену его потом. В куртке ему будет теплее. Доктор неохотно приподнял и посадил на столе раненого, который по-прежнему был без сознания. - Его нельзя перевозить. Не обращая внимания на слова Бренкшоу, Лора натягивала на правую руку раненого вельветовую куртку на теплой подкладке; она сказала, обращаясь к Крису: - Беги в приемную. Там темно. Но не зажигай света. Подойди к окну и хорошенько осмотри улицу, только осторожно, чтобы тебя не заметили. - Ты думаешь, они уже здесь? - испуганно спросил мальчик. - Пока нет, но скоро будут, - ответила Лора, протаскивая левую руку хранителя в рукав. - О чем вы говорите? - спросил Бренкшоу, когда Крис выбежал в кабинет, а оттуда в темную приемную. Лора не ответила. - Давайте перенесем его на кресло. Вместе они подняли раненого со стола, посадили в кресло и пристегнули ремнем на поясе. Лора складывала в узел остальную одежду, обертывала ею банки с лекарством, прежде чем завязать все в рубашку, когда в комнату вбежал Крис. - Мама, они только что подъехали, наверное, это они, целых две машины людей, шесть или восемь человек. Как нам быть? - Черт возьми! - воскликнула Лора. - Теперь нам не добраться до джипа. И мы не можем выйти отсюда через боковую дверь, они нас увидят. Бренкшоу направился в кабинет. - Я вызову полицию... - Нет! - Лора положила узел с одеждой и лекарством, а также свою сумку в ногах раненого и схватила "узи" и револьвер. - Поздно, черт побери! Через минуту они будут здесь, и нам конец. Помогите мне спустить кресло с заднего крыльца. Наконец доктор понял серьезность положения и, не задерживаясь, не вступая в споры, стремительно покатил кресло в холл и дальше в темный коридор. Лора и Крис последовали за ним и прошли через кухню, освещаемую только горящими цифрами часов на духовке и микроволновой печи. Кресло застряло на пороге между кухней и верандой, раненого подбросило, но это были пустяки по сравнению с тем, что ему уже пришлось перенести. Лора перекинула автомат через плечо, засунула револьвер за пояс и быстро сбежала со ступенек. Она подхватила кресло спереди и помогла спустить его на бетонную дорожку. Она вгляделась в темноту, ожидая увидеть вооруженных людей, и шепнула Бренкшоу: - Вам придется уходить вместе с нами. Если останетесь, они вас убьют, так и знайте. И на этот раз доктор промолчал, но последовал за Крисом, который шел впереди по дорожке, ведущей через задний двор к калитке в деревянном заборе. С автоматом в руке, Лора замыкала шествие, готовая в любой момент повернуться и открыть огонь, если услышит шум в доме. Как только Крис приблизился к калитке, она открылась и человек в черном вошел внутрь из проулка за домом; он сливался с темнотой вокруг, за исключением бледного, как луна, лица и белых рук; он был, как и они, поражен неожиданной встречей. Его задача состояла в том, чтобы отрезать им путь сзади. В его левой опущенной вниз руке поблескивал автомат, и он начал поднимать его, чтобы взять на изготовку. Лора не могла стрелять, так как впереди находился Крис, но тот действовал в соответствии с указаниями Генри Такагами, который обучал их столько месяцев. Крис развернулся и нанес удар ногой по руке преступника, выбив из нее автомат, который с мягким стуком упал на землю; потом нанес еще один удар в пах, и со стоном боли человек в черном отступил назад, прислонившись к столбу калитки. К тому времени Лора успела обогнуть кресло с раненым и встала между Крисом и противником. Она повернула "узи" вверх прикладом, подняла его и обрушила на голову незнакомца, снова изо всех сил повторила удар, и человек в черном без звука повалился на газон. Теперь события развивались с головокружительной быстротой, нарастая, как снежный ком: Крис вышел из калитки в проулок, Лора за ним, и они тут же столкнулись со вторым человеком в черном; его глаза были словно черные дыры на белом лице страшного вампира; его нельзя было достать ударом карате, и Лора первой открыла огонь. Ей пришлось вести стрельбу над головой Криса, и очередь ударила вампира в шею и грудь, практически его обезглавив, отбросила назад на асфальт проулка. Бренкшоу появился в калитке, подталкивая перед собой кресло, Лора почувствовала угрызения совести оттого, что вовлекла его в эту историю, но пути назад уже не было. Задняя улочка была узкой, по обеим сторонам стояли заборы и гаражи, мусорные баки для каждого дома; все было погружено в полумрак; на улочке не было фонарей, и свет проникал с больших улиц, пересекавших ее с обоих концов. Лора сказала Бренкшоу: - Отвезите его подальше, через дом или два. Если найдете незапертую калитку, спрячьтесь во дворе, так чтобы вас не было видно. А ты, Крис, или с ними. - А как же ты? - Я задержусь на минутку. - Мама... - Делай, что я тебе говорю! - приказала Лора, потому что доктор уже выкатил кресло в проулок на противоположную сторону. Крис неохотно последовал за ним, а Лора вернулась к калитке лома Бренкшоу. Она увидела, как две темные, еле различимые фигуры, словно тени, мелькнули между домом и гаражом. Они бежали, пригнувшись, один к веранде, другой к калитке, точно не зная, где опасность и откуда доносилась стрельба. Лора вошла в калитку, ступила на дорожку и начала стрелять еще до того, как они ее заметили, поливая огнем заднюю часть дома. И хотя она не могла вести прицельную стрельбу, мишени находились в пределах досягаемости, и они бросились искать укрытие. Лора не знала, сумела ли она попасть в кого-нибудь, и прекратила огонь, потому что даже с обоймой в четыреста патронов и при стрельбе короткими очередями она быстро растратила бы боезапас, а в ее распоряжении был только один "узи". Она отступила к калитке, повернулась и бросилась бегом вдогонку за Бренкшоу и Крисом. Они как раз входили в чужой двор через железные ворота на другой стороне проулка, через два дома от доктора Во дворе Лора обнаружила, что пространство вдоль ограды было засажено миртами, которые образовали густую стену, так что увидеть их из проулка можно было только стоя прямо напротив ворот. Доктор подвез кресло к самому дому. Дол был в стиле Тюдоров, а не викторианский, как у Бренкшоу, но построен по меньшей мере лет сорок-пятьдесят назад. Доктор уже начал огибать дом, двигая перед собой кресло, чтобы выйти напрямик на большую улицу с другой стороны. В домах вокруг начали зажигаться огни. Лора не сомневалась, что десятки людей, прижавшись к окнам, вглядывались в темноту, даже в тех домах, где не включили света, но вряд ли кто мог что-либо рассмотреть. Она догнала Бренкшоу и Криса уже у выхода на улицу и остановила их в тени высоких разросшихся кустов. - Доктор, пожалуйста, подождите здесь с вашим пациентом, - прошептала она. Бренкшоу дрожал от страха, и Лора опасалась, как бы у него не случился сердечный приступ, но он по-прежнему бодрился. - Я подожду. Вместе с Крисом Лора вышла на улицу, где вдоль тротуаров по обеим сторонам дороги стояли десятка два автомобилей. В голубоватом свете фонарей Крис казался бледным, но не испуганным, как доктор Бренкшоу, что немного успокоило Лору; он постепенно привыкал к состоянию ужаса. Она сказала: - Ладно, давай искать незапертую машину Ты с этой стороны, а я с другой. Если найдешь такую, проверь, нет ли ключей в зажигании, если нет, посмотри под сиденьем водителя или за козырьком. - Понял. Герой одного из романов Лоры занимался воровством автомобилей, и при работе над книгой она выяснила, что в среднем один из семнадцати владельцев оставляет ключи в машине на ночь. Лора надеялась, что в таком тихом месте, как Сан-Бернардино, процент будет еще выше; потому что в Нью-Йорке, Чикаго, Лос-Анджелесе и других больших городах только безумец мог проявить подобное легкомыслие, откуда следовал вывод, что если в одних местах число таких людей равнялось нулю, то в других, с более доверчивым населением, оно должно было превышать пропорцию один к семнадцати. Пробуя двери, Лора сначала пыталась следить за Крисом, но потом потеряла его из виду. Четыре из восьми машин оказались незапертыми, но ни в одной из них не оказалось ключей. Вдали завыли сирены. Пожалуй, это спугнет людей в черном. К тому же они, наверное, все еще с осторожностью осматривают проулок за домом Бренкшоу, опасаясь неожиданных выстрелов. Лора смело переходила от машины к машине, не скрываясь и не заботясь о том, что ее могут заметить из соседних домов. Улица была обсажена приземистыми, но с широкой кроной финиковыми пальмами, которые давали много тени. К тому же если кто и пробудился в этот поздний час, то наверняка из своей спальни на втором этаже пытается разглядеть происходящее на соседней улице, у Бренкшоу, где была перестрелка, и не обращает никакого внимания на улицу внизу. Девятой машиной оказался "Олдсмобиль", ключи от которого были спрятаны под сиденьем Лора завела мотор и только успела захлопнуть дверь, как Крис отворил дверь с другой стороны и показал ей на связку ключей - От новенькой "Тойоты", - пояснил он. - Сойдет и эта, - ответила Лора. Вой сирен становился все ближе. Крис швырнул в сторону ключи от "Тойоты", прыгнул в машину, и они подъехали к дому на другой стороне улицы, туда, где в тени кустов их поджидал доктор и где по-прежнему было темно и тихо Возможно, им повезло, и в доме никого не было Они подняли раненого с кресла-каталки и положили на заднее сиденье "Олдсмобиля". Сирены завывали совсем рядом, и патрульная машина на большой скорости промчалась по соседней улице, вспыхивая красными мигалками, в сторону дома Бренкшоу. - Как вы там, доктор? - спросила Лора, захлопнув заднюю дверь машины. Бренкшоу, обессилев, упал на кресло. - Вы боитесь, не случится ли со мной апоплексического удара? Нет, не случится. А что, черт возьми, происходит с вами, девочка? - Некогда объяснять, доктор, надо сматываться. - Послушайте, - сказал он, - может быть, я им ничего не скажу. - Скажете, - ответила Лора. - Вы, может, и думаете, что не скажете, а все равно все выложите. Вот если вы им ничего не скажете, тогда не будет и полицейского отчета и статей в газетах, а без этих письменных свидетельств бандитам не найти меня. - Что за чепуху вы несете? Лора наклонилась и поцеловала его в щеку. - Некогда, доктор. Спасибо за помощь. Да, простите, но мне нужно кресло. Он сложил кресло и спрятал его в багажник. Сирены теперь заливались со всех сторон. Лора села за руль, захлопнула дверь. - Пристегнись, Крис. - Уже сделано, - ответил он. Лора повернула налево, выехала на другую улицу, где несколько минут назад промчалась полицейская машина, подальше от дома Бренкшоу. Если полицейские машины съезжаются на звук автоматных очередей из разных концов города, из разных участков, то они едут каждая своим путем, так что вряд ли на этой улице появится еще один полицейский патруль. Улица была пустынной, и проезжавшие иногда по ней автомобили не были украшены красными мигалками. Лора повернула направо; все удаляясь от дома Бренкшоу, она мчалась напрямик через весь город в надежде найти убежище. 3 В три пятнадцать утра Лора была в Ривер-сайде, нашла незапертый "Бьюик" на тихой улице в жилом районе, переместила в него своего хранителя с помощью кресла и бросила "Олдсмобиль". Крис проспал всю эту операцию, и Лора перенесла его на руках из одной машины в другую. Через полчаса, уже в другом месте, измученная и засыпавшая на ногах Лора с помощью отвертки из сумки с инструментами, которая нашлась в багажнике "Бьюика", отвинтила номера с "Ниссана". Она поставила их на "Бьюик", а номера "Бьюика" спрятала в багажник, потому что в конце концов полиция начнет разыскивать "Бьюик" с его собственными номерами. Может пройти дня два, прежде чем владелец "Ниссана" заметит пропажу номеров, и, даже если он сообщит в полицию, это не будет событием, поскольку основное внимание уделяется поиску украденных машин. Номера же частенько снимают подростки, которые считают это безобидной проделкой, или сбивают хулиганы, и поиск номеров не является первоочередной задачей для загруженной полиции, которая с трудом справляется с кучей действительно серьезных и тяжелых преступлений. Этот полезный факт Лора также почерпнула из справочного материала во время работы над одной из своих книг. Она также надела на раненого свитер, шерстяные носки и ботинки, заботясь, чтобы он не простудился. В какой-то момент он открыл глаза, посмотрел на нес, позвал по имени, и ей показалось, что он пришел в сознание, но тут же снова погрузился в забытье, бормоча что-то непонятное. Из Риверсайда Лора направилась в Йорба-Линду в округе Оранж, где в четыре пятьдесят утра остановилась на стоянке у одного из супермаркетов, рядом с заправочной станцией компании "Гудвилл". Она выключила фары, заглушила мотор и отстегнула ремень безопасности Крис, повиснув на своем ремне и привалившись к двери, спал крепким сном. Ее хранитель на заднем сиденье был по-прежнему без сознания, хотя дышал с меньшим хрипом, чем до посещения доктора Бренкшоу Лора собиралась не спать, а только немного отдохнуть, закрыв глаза, чтобы собраться с мыслями; но через минуту погрузилась в сон. Что ей могло присниться, если она убила по крайней мере трех человек, сама была мишенью для выстрелов, выдержала долгую погоню? Разве только сны о смерти, изувеченные тела, кровь и сухой треск автоматных очередей в качестве музыкального сопровождения кошмара. Ей могло присниться, что она лишилась сына, который был лучом света в окружавшей ее тьме, - он и Тельма - она не представляла себе жизни без них. А вместо этого ей приснился Данни, и это был чудесный сон. Данни был живой, и они вместе радовались продаже "Седраха" за миллион долларов; Крис тоже был с ними, и ему было восемь лет, хотя в то время он еще не появился на свет; они праздновали свою удачу в Диснейленде, снимались вместе с Микки Маусом, в Павильоне гвоздик Данни клялся ей в вечной любви, рядом Крис болтал на странном, непонятном языке, которому его научил Карл Доквайлер, сидевший с Ниной и отцом Лоры за соседним столиком, а поблизости удивительные двойняшки Аккерсон ели клубничное мороженое... Она проснулась в восемь двадцать шесть, проспав более трех часов, чувствуя себя отдохнувшей не только после сна, но и той счастливой встречи, которую она извлекла из глубин подсознания. Яркие солнечные лучи проникали с безоблачного неба внутрь машины, вспыхивали бликами на хромированных частях. Крис продолжал спать. Человек на заднем сиденье по-прежнему был без сознания. Лора рискнула дойти до телефонной будки у супермаркета, не упуская из виду машину. Она набрала номер Иды Паломар, учительницы Криса, которая жила в Лейк-Эрроухед, и предупредила ее, что они будут отсутствовать до конца недели. Лора не хотела, чтобы ничего не подозревавшая Ида явилась в изрешеченный пулями и забрызганный кровью дом, где, без сомнения, трудятся в поте лица судебные эксперты. Она не сказала Иде, откуда звонит, хотя не собиралась долго задерживаться в Йорба-Линде. Она вернулась в машину и сидела зевая, потягиваясь и растирая затылок, наблюдая, как ранние покупатели входят в супермаркет. Она проголодалась. Крис проснулся минут через десять, с трудом открыв заспанные глаза, и Лора послала его купить булочек и апельсинового сока на завтрак, не совсем подходящее меню, но обеспечивавшее достаточное количество калорий. - А он? - Крис показал на раненого. Лора вспомнила предупреждение доктора Бренкшоу об опасности обезвоживания. Она также знала, что не может насильно его поить в бессознательном состоянии: он мог захлебнуться. - Хорошо... Возьми еще апельсинового сока. Может быть, я смогу его разбудить. - Когда Крис выходил из машины, она добавила: - Купи что-нибудь на обед, из того, что не порти гея, хлеб и банку арахисовой пасты. Купи еще баллончик дезодоранта и шампунь. Крис ухмыльнулся. - А почему ты запрещаешь мне такое меню дома? - Потому что, если ты не будешь хорошо питаться, у тебя, малыш, перестанут развиваться мозги. - За нами гонятся наемные убийцы, а ты жалеешь, что не взяла с собой микроволновую печку, запас свежих овощей и поливитамины. - Если я тебя правильно поняла, ты считаешь меня хорошей матерью, но чуточку наседкой? Принимаю комплимент и учитываю критику. А теперь иди. Он хотел закрыть дверь. Лора сказала: - Послушай, Крис... - Знаю, - откликнулся мальчик. - Будь осторожен. Когда Крис ушел, Лора завела мотор и включила радио, чтобы прослушать девятичасовые новости. Она услышала сообщения о себе: перестрелка в доме у Биг-Бэр, сражение в Сан-Бернардино Как большинство подобных сообщений, оно было неточным, несвязным и лишенным смысла. Но оно подтвердило, что полиция ищет ее по всей Южной Калифорнии. Репортер объявил, что власти надеются ее скоро обнаружить, так как ее хорошо знают в лицо. Она была глубоко удивлена, когда Картер Бренкшоу признал в ней известную писательницу Лору Шейн. Она не считала себя знаменитостью, она была просто рассказчицей, выдумывала истории, используя все богатство языка, объединяя слова в стройную систему. Она лишь один-единственный раз совершила рекламную поездку при выходе одной из первых своих книг и осталась ею недовольна, считая ее бесполезной. Лора редко принимала участие в телевизионных программах. Она никогда ничего не рекламировала по телевидению, никогда публично не выступала в поддержку политических деятелей и вообще старалась держаться подальше от того театра, каким являются средства массовой информации. В соответствии с традицией она разрешала помещать свою фотографию на суперобложке своих книг, потому что не видела в этом вреда, и теперь, в возрасте тридцати трех лет, она без ложной скромности могла признать, что действительно очень привлекательная женщина, но ей и в голову не приходило, что "ее хорошо знают в лицо", как об этом объявила полиция. Она пришла в отчаяние не только от того, что потеря анонимности делала ее легкой добычей для полиции, но и потому, что статус знаменитости в современной Америке означал потерю самокритичности и резкое обеднение таланта. Мало кто мог оставаться одновременно общественной фигурой и настоящим писателем, а постоянное внимание прессы и телевидения развращали подавляющее большинство литераторов. Лора опасалась этой ловушки не меньше, чем полицейского ареста. Неожиданно и с некоторым удивлением она вдруг осознала, что ее беспокойство о превращении в знаменитость и потере таланта означает, что она все еще верит в свое будущее, как и в то, что напишет еще не одну книгу. Прошлой ночью она не раз клялась себе, что будет сражаться до смерти, бороться до последнего, чтобы защитить сына, и в то же время ощущала полную безнадежность своего положения; их враги обладали не только неограниченной силой, но и были недосягаемы. И вот теперь в ней что-то переменилось, что-то возродило в ней слабый, осторожный оптимизм. Может быть, причиной тому был счастливый сон. Крис возвратился с большим пакетом булочек с орехами и корицей, тремя пакетами апельсинового сока и остальными покупками. Они ели, булочки и пили сок, и им казалось, что они никогда не ели ничего вкуснее. Закончив завтрак, Лора попробовала разбудить своего хранителя. Он не просыпался. Лора отдала Крису пакет апельсинового сока. - Это для него. Будем надеяться, что он скоро проснется. - Если он не может пить, то он не сможет проглотить пенициллин, - заметил Крис. - Ему пока не надо его принимать. Доктор Бренкшоу сделал ему очень сильный укол, лекарство еще действует. Но Лора была обеспокоена. Если он не придет в сознание, они никогда не узнают, почему , они оказались, а теперь и заблудились, в этом опасном лабиринте, из которого им, наверное, никогда не выбраться. - Что будем делать дальше? - спросил Крис. - Остановимся на заправочной станции, отдохнем, помоемся, а потом найдем оружейный магазин и купим патроны для "узи" и для револьвера. Потом... потом мы попробуем найти подходящий мотель, где можем спрятаться и переждать. Если они найдут такое место, то по меньшей мере пятьдесят миль будут отделять их от дома доктора Бренкшоу, где враги обнаружили их в последний раз. Но что такое расстояние для людей, которые преодолевают дни и годы и не измеряют дорогу в милях? * * * В некоторых районах Санта-Ана и пригородах Анахейма можно было найти подходящий для них мотель. Лора не хотела останавливаться в гостинице "Красный лев", где все новое как с иголочки, все начищено до блеска; или в "Приюте автомобилистов" Говарда Джонсона с цветными телевизорами в номерах, пушистыми мягкими коврами и плавательным бассейном с подогретой водой, потому что такие солидные учреждения подразумевали наличие у клиентов надежных документов и кредитных карточек крупных банков, а Лора страшилась оставлять письменные свидетельства, которые в конечном итоге приведут к ней или полицию, или убийц. Поэтому она искала мотель, который давно не ремонтировался и не отличался особой чистотой, одним словом, какое-нибудь неприглядное место, где рады заполучить любого клиента, берут плату наличными и не задают гостям лишних вопросом. Лора знала, что ей нелегко будет снять номер, и не удивилась, когда в первых двенадцати мотелях их не могли или не хотели принять. Постояльцами этих забытых Богом мест были молодые мексиканки с младенцами на руках или маленькими детьми, цеплявшимися за юбку, и молодые или средних лет мексиканцы в кедах, брюках цвета хаки, фланелевых рубашках и джинсовых или вельветовых куртках; на некоторых были соломенные ковбойские шляпы или бейсбольные кепи, причем все постояльцы глядели по сторонам настороженно и подозрительно. Большинство обветшалых мотелей служили меблированными комнатами для нелегальных иммигрантов, сотни тысяч которых поселились, не особенно скрываясь, в одном только округе Оранж. Целые семьи из пяти-семи человек теснились в маленьком номере, где кишмя кишели тараканы, а вся обстановка состояла из пары стульев и полуразвалившейся кровати, на которой они спали вповалку; за все это и примитивные удобства они платили сто пятьдесят и более долларов в неделю, без белья, горничной или еще каких-либо услуг. И тем не менее они были готовы терпеть эти условия, подвергаясь к тому же безжалостной эксплуатации и получая низкую заработную плату, лишь бы не возвращаться на родину и не жить под властью "революционного народного правительства", которое в течение десятилетий не могло обеспечить им никакого братства, кроме братства нищеты. В тринадцатом по счету мотеле под названием "Синяя птица" владелец, он же и управляющий, все еще был готов обслуживать небогатых туристов и пока не поддался соблазну наживаться, обкрадывая нищих иммигрантов. Несколько номеров из двадцати четырех явно занимали нелегальные иммигранты, но тем не менее в гостинице ежедневно меняли белье, в каждом номере был телевизор и пара запасных подушек в стенном шкафу, не говоря уже о том, что здесь были горничные. Однако тот факт, что портье принял плату наличными, не спросил документов и при этом старался не смотреть Лоре в глаза, свидетельствовал, что не далее чем через год "Синяя птица" станет еще одним примером политической недальновидности и людской алчности в мире, где и без того таких примеров так же много, как могил на старом городском кладбище. Здание мотеля было в форме буквы "п", с автомобильной стоянкой посередине, и номер Лоры находился в правом углу поперечной части дома. Большая веерная пальма поднималась у входа в их комнату, и ее буйному росту не препятствовали ни смог, ни асфальт и бетон; даже зимой она выпустила молодые побеги, словно природа утверждала свое право вернуть себе всю Землю, когда человечеству придет конец. Не прячась, Лора и Крис разложили складное кресло и посадили на него раненого, как если бы они заботились об обычном инвалиде. Полностью одетый и с повязкой под одеждой, он мог вполне сойти за инвалида с парализованными ногами; правда, его голова беспомощно склонилась к плечу, что могло вызвать подозрение. Комната оказалась небольшой, но сравнительно опрятной. Пол покрывал потертый, но чистый ковер, а по углам висело не так уж много паутины. Клетчатое покрывало на кровати истрепалось по краям, и его середину украшали две заплаты, но белье было выглажено и приятно пахло свежестью. Они перенесли раненого с кресла на кровать и подложили ему под голову две подушки. Телевизор с экраном в семнадцать дюймов был прочно привинчен к столу с исцарапанным пластиковым покрытием, а ножки стола были, в свою очередь, привинчены к полу. Крис уселся на один из двух разнокалиберных стульев, включил телевизор и начал крутить треснутую ручку в поисках мультфильмов или вестерна. Он наконец выбрал себе программу с комедийными актерами, но объявил, что "они слишком глупы, чтобы смешить", и Лора подумала, что мало кто из детей его возраста мог сделать подобное замечание. Она села на другой стул. - Почему бы тебе не принять душ? - И надеть ту же самую одежду? - с сомнением спросил Крис. - Знаю, что тебе это кажется глупостью, но все-таки попробуй. Вот увидишь, будешь чувствовать себя лучше, даже в той же одежде. - Зачем мыться, а потом надевать мятую одежду? - С каких это пор ты стал таким франтом, что тебя волнуют подобные мелочи? Он улыбнулся, встал со стула и с ужимками прогарцевал в ванную, изображая безнадежного идиота, который соглашается на подобное мероприятие. - Король с королевой будут шокированы, когда увидят меня в таком виде. - Не беспокойся, мы тебя спрячем, если они прибудут с визитом. Через минуту он выскочил из ванной. - Там в уборной плавает какое-то насекомое. Наверное, таракан, я точно не знаю. - Для тебя важно, какая это разновидность? Может, ты хочешь известить ближайших родственников погибшего? Крис рассмеялся. Господи, как хорошо было слышать его смех! Он спросил: - Что, мне спустить воду в уборной? - Если только ты не собираешься выловить его оттуда, положить в спичечную коробку и похоронить в клумбе под окном. Он снова рассмеялся. - Нет. Мы устроим похороны в море. - Он протрубил отходную и затем спустил воду. Пока Крис мылся, комики исчезли с экрана и начался баскетбольный матч. Лора не смотрела на экран, но шум действовал ей на нервы, и она переключила телевизор на новости на одиннадцатом канале. Некоторое время она наблюдали за раненым, ее пугал его неестественный сон. Несколько раз, не вставая со стула, она немного раздвигала портьеры и оглядывала стоянку мотеля, но никто на всем свете не мог знать, где они прячутся; пока им не грозила никакая опасность. В новостях брали интервью у молодого актера, который нудно и бестолково рассказывал о себе, и скоро Лора заметила, что он почему-то говорит о воде, но она почти дремала, и его настойчивое требование воды показалось ей неуместным и странным. - Мама! Лора открыла глаза, выпрямилась и увидела в дверях ванной Криса. Он только что вышел из-под душа. У него были мокрые волосы, и он был в одних трусах. При виде его худого мальчишеского тела, состоявшего из одних ребер, локтей и коленок, у нее дрогнуло сердце; он выглядел таким слабым и ранимым, таким маленьким и хрупким, что она усомнилась, сумеет ли защитить его, и страх снова зашевелился в ее душе. - Мама, он что-то говорит. - Крис показывал на человека на кровати. - Разве ты не слышишь? Он говорит. - Воды, - хрипло произнес раненый. - Воды. Лора бросилась к кровати и склонилась над ним. Он пришел в сознание. Он пытался сесть, но у него не хватало сил. Его голубые глаза были открыты, и, хотя они были воспалены, их взгляд был пристальным и внимательным. - Пить, - сказал он. Лора позвала: - Крис! Он уже был рядом со стаканом воды в руке. Лора села на кровать рядом с хранителем, приподняла ему голову, взяла у Криса стакан и начала его поить. Она поила его с перерывами, чтобы он не задохнулся. Его губы были обметаны и потрескались, а язык покрыт белым налетом, похожим на пепел. Он выпил треть стакана и знаками показал, что больше не хочет. Лора опустила его голову на подушку, попробовала лоб. Жар спал. Он поворачивал голову из стороны в сторону, стараясь понять, где находится. Хотя он утолил жажду, его голос оставался хриплым, надтреснутым. - Где мы? - Мы в безопасности, - ответила Лора. - Мы нигде не можем быть в безопасности. - Хочу вам сказать, что мы немного разобрались в этой немыслимой ситуации. . - Верно, - подтвердил Крис, сидя на кровати рядом с матерью. - Мы знаем, что вы путешествуете во времени. Человек посмотрел на мальчика, с трудом улыбнулся и сморщился от боли. - У меня есть лекарство, - сказала Лора. - Болеутоляющее. - Не надо, - ответил ее хранитель. - Не сейчас. Попозже. Можно еще воды? Лора снова его приподняла, и на этот раз он допил всю воду, что оставалась в стакане. Она вспомнила о пенициллине и положила ему в рот капсулу. Он проглотил ее с двумя последними глотками воды. - Вы из какого времени? - допытывался глубоко заинтересованный Крис, не замечая, что капли стекают с его мокрых волос. - Из какого? - Милый, - остановила его Лора, - ты же видишь, какой он слабый, ему сейчас не до вопросов. - Но это он нам может сказать, мама. Вы из какого времени? Человек посмотрел на Криса, потом на Лору, и в его глазах опять появилось испуганное выражение. - А все-таки, из какого вы времени? Какой это год? Две тысячи сотый? Трехтысячный? Своим хриплым надтреснутым голосом тот ответил: - Одна тысяча девятьсот сорок четвертый. Было видно, что этот короткий разговор утомил его, у него закрылись глаза, а голос звучал все тише; Лора была уверена, что он вновь погружается в забытье. - Какой? - переспросил Крис в растерянности от полученного ответа. - Тысяча девятьсот сорок четвертый. - Не может быть, - удивился Крис. - Берлин, - прошептал раненый. - Он бредит, - пояснила Лора Крису. Усталость брала верх, и его речь звучала невнятно, но он точно произнес: "Берлин". - Берлин? - переспросил Крис. - Вы хотите сказать, Берлин в Германии? Но раненый уже спал, хотя это не было прежнее тяжелое забытье, а сон с легким похрапыванием; за секунду до этого он уточнил: - В нацистской Германии. 4 Крис больше не смотрел на экран телевизора, где шла "мыльная опера"; вместе с Лорой они придвинули стулья поближе к кровати, чтобы следить за состоянием спящего человека. Крис уже оделся; мокрые волосы высохли, за исключением прядей на шее. Лоре тоже очень хотелось принять душ, но она не решалась даже на секунду отойти от раненого на случай, если он проснется и заговорит. Они с Крисом беседовали шепотом. - Послушай, Крис, какая мысль пришла мне в голову: если эти люди из будущего, то почему они не были вооружены каким-нибудь необыкновенным оружием, например, лазерным? - Они не хотели, чтобы кто-то догадался, что они из будущего, - объяснил Крис. - Их оружие и одежда не должны их выдавать. Но, мам, он ведь сказал... - Я помню, что он сказал. Но это какая-то чепуха. Если они могли путешествовать в тысяча девятьсот сорок четвертом, то мы об этом наверняка бы знали, как ты думаешь? В час тридцать раненый проснулся и сначала не мог сообразить, где он находится. Он снова попросил воды, и Лора его напоила. Он сказал, что ему стало лучше, хотя он чувствует большую слабость и все время хочет спать. Он попросил, чтобы его подняли повыше. Крис достал из шкафа дополнительные подушки, и вместе с Лорой они подложили их ему за спину. - Как вас зовут? - спросила Лора. - Штефан. Штефан Кригер. Лора тихо повторила имя; это было хорошее имя, не очень звучное, но солидное, как и положено мужчине. Но оно мало подходило ангелу-хранителю, и она невольно улыбнулась при мысли, что после стольких лет, включая два десятилетия, когда она перестала верить в его существование, она по-прежнему ожидала, что его имя будет мелодичным и неземным. - И вы из... - Тысяча девятьсот сорок четвертого, - повторил он. Пот мелкими каплями выступил у него на лбу от усилий держаться в сидячем положении; а может быть, его взволновали воспоминания о тех временах и местах, откуда началось его путешествие. - Берлин в Германии. Знаете, был такой выдающийся польский ученый Владимир Пенловский, некоторые его считали немного сумасшедшим, даже безумцем. Он жил в Варшаве и двадцать пять лет разрабатывал теорию о природе времени, пока Германия и Россия не сговорились о вторжении в Польшу в 1939 году... По словам Штефана Кригера, Пенловский симпатизировал нацистам и приветствовал вторжение гитлеровских войск в Польшу. Возможно, он знал, что получит от Гитлера финансовую поддержку для своих исследований, на что он не мог рассчитывать, когда у власти находились более трезвые умы. Заручившись покровительством самого Гитлера, Пенловский и его ближайший помощник Владислав Янушский перебрались в Берлин, и создали институт исследований природы времени, столь засекреченный, что он не имел официального названия. Его называли просто "Институт". Там в сотрудничестве с немецкими учеными, в равной степени преданными идее и такими же прозорливыми, питаемый обильным потоком средств "третьего рейха", Пенловский проник в тайну времени и передвижения в пространстве дней, месяцев и лет. - Блицштрассе, - сказал Штефан. - "Блиц" - это значит "молния", - подхватил Крис. - Как "блицкриг" - "молниеносная война" во всех этих старых фильмах. - Тут это означает "Молниеносный Транзит", - пояснил Штефан. - Транзит сквозь время. Дорога в будущее. Скорее ее можно было бы назвать "Цукунфтштрассе", или "Дорога в будущее", - рассказывал Штефан, - поскольку Владимир Пенловский не изобрел способа отправлять людей назад в прошлое с помощью созданных им Ворот. Они могли двигаться только вперед, в свое будущее, и возвращаться обратно в свою эпоху. Видимо, существует некий космический механизм, который не дает путешествующим во временном пространстве вмешиваться в их собственное прошлое, чтобы изменить настоящее. Видите ли, если бы они могли двигаться назад во времени, в свое собственное прошлое, то возникли бы... - Парадоксы! - возбужденно воскликнул Крис. Штефан с удивлением посмотрел на мальчика: он не ожидал услышать от него подобное слово. Улыбаясь, Лора сказала: - Как я вам уже говорила, мы довольно долго обсуждали вопрос о вашем появлении, и путешествие во времени показалось нам наиболее логичным объяснением. Что же касается Криса, то перед вами мой собственный эксперт в области загадочного и неведомого. - Парадокс, - согласился Штефан, - одно и то же слово в английском и немецком языках. Если путешествующий во времени сможет возвращаться назад в свое прошлое и влиять на какое-то историческое событие, то подобное изменение будет иметь грандиозные последствия. Оно может изменить то самое будущее, из которого он явился. Значит, он возвратится не в тот мир, который покинул. - Парадокс! - Крис был в восторге. - Парадокс, - согласился Штефан. - Природа явно отвергает парадоксы и не позволяет путешественнику во времени создавать такие прецеденты. И слава Богу. Потому что... представьте себе, что Гитлер направил в прошлое убийцу, чтобы уничтожить Франклина Рузвельта и Уинстона Черчилля задолго до того, как они пришли к власти, что, в свою очередь, привело бы к избранию на эти должности других людей в США и Англии, которые не были бы такими выдающимися личностями и с которыми легче было бы справиться, а это помогло бы Гитлеру одержать победу в сорок четвертом году или даже раньше. Он говорил с большим подъемом, но было ясно, что его силы на исходе, и Лора видела, как он слабел с каждым словом. Пот вновь заблестел у него на лбу, хотя он лежал неподвижно и не подкреплял свою речь жестами. Резче обозначились круги под глазами. Но Лора не останавливала его, не настаивала на отдыхе: она хотела, она была обязана услышать все, что он расскажет; к тому же он вряд ли позволил бы ей прервать повествование. - Предположим, что фюрер направил в прошлое людей, чтобы убить Дуайта Эйзенхауэра, Джорджа Паттона, фельдмаршала Монтгомери, убить их в колыбели, когда они еще были младенцами, уничтожить их и другие выдающиеся военные умы союзников. Тогда и 1944 году ему бы принадлежал весь мир, и в таком случае путешественники во времени возвращались бы в прошлое, чтобы убить людей, которые уже давно мертвы и не представляют опасности. Как видите, это парадокс. Слава Богу, природа не допускает подобных парадоксов, не разрешает путешественнику во времени экспериментировать со своим прошлым, иначе Адольф Гитлер превратил бы весь мир в один концентрационный лагерь и крематорий. Они на минуту замолчали, представляя себе картину подобного земного ада. Даже Крис был взволнован такой перспективой, потому что он был ребенком восьмидесятых годов, когда злодеи в кино и на телевидении обычно изображались в виде безжалостных пришельцев с далекой звезды или нацистов. Свастика, серебряная мертвая голова, черные мундиры СС и этот непонятный фанатик с маленькими усиками особенно пугали Криса, потому что они были частью мира, который он видел по телевидению, он воспитывался на этих передачах, и Лора понимала, что этот мир был для любого ребенка в какой-то мере более реальным и пугающим, чем каждодневная жизнь. Штефан продолжал: - Таким образом, мы в Институте могли двигаться только вперед, и это имело свои положительные стороны. Мы могли преодолевать сразу несколько следующих десятилетий и узнавать, выстояла ли Германия в тяжелые военные годы, и пытаться каким-то образом изменить ход событий. Но, конечно, мы узнали, что Германия не выстояла и "третий рейх" потерпел поражение. И все-таки, располагая такими знаниями о будущем, разве нельзя было попытаться каким-то образом изменить ход событий? Даже в сорок четвертом Гитлер мог еще спасти рейх. И, кроме того, из будущего можно было позаимствовать изобретения, которые помогли бы выиграть войну... - Такие, как атомная бомба! - завершил Крис. - Или сведения о том, как ее создать, - сказал Штефан. - Как вы знаете, рейх уже вел ядерные исследования, и если бы они успели достаточно рано расщепить атом... - То они бы выиграли войну, - продолжил Крис. Штефан попросил воды и выпил полстакана. Он хотел взять стакан здоровой рукой, но она так дрожала, что вода выплескивалась на кровать, и Лора сама его напоила. Когда он вновь заговорил, у него иногда срывался голос. - Поскольку при скачке в будущее путешественник находится вне времени, он перемешается не только во временном пространстве, но также и в географическом. Представьте себе, что он как бы неподвижно завис над Землей, а земной шар под ним продолжает вращение. Это, конечно, не совсем то, что с ним происходит, но это легче понять, чем вообразить его движение в другом измерении. Так вот, он завис над земным шаром, который вращается под ним, и, если расчеты скачка в будущее сделаны к правильно, он может, к примеру, прибыть в Берлин точно в определенную эпоху, в тот же город, который он покинул годы назад. Но стоит ему хотя бы на несколько часов превысить или уменьшить период скачка, как Земля под ним совершит дополнительный поворот и он окажется в другой географической точке. Подобные расчеты по точному прибытию необычайно трудно выполнить в мое время, в 1944 году... - И не представляют никакой трудности в наши дни, когда есть компьютеры, - завершил Крис. Штефан подвинулся на подушках, прижал дрожащую руку к левому раненому плечу, как будто это прикосновение могло уменьшить боль. - Группы немецких ученых в сопровождении людей из гестапо были тайно направлены в 1985 год в различные города Европы и Соединенных Штатов для сбора необходимой информации о производстве ядерного оружия. Документы, которые они хотели добыть, не имели грифа "секретно" и были легко доступны. Они уже располагали результатами своих исследований, и к ним надо было только добавить информацию из учебников и научных публикаций, которые в 1985 году имелись в каждой крупной университетской библиотеке. За четыре дня до того как я в последний раз покинул Институт, эти группы возвратились из 1985 года в март 1944-го и доставили документы, которые позволят "третьему рейху" создать ядерный арсенал к осени 1944 года. Несколько недель уйдет на их изучение в Институте, прежде чем решат, как и где внедрить полученные сведения в немецкую ядерную программу, чтобы не вызвать подозрения в отношении их источников. Именно тогда я понял, что мне надо уничтожить Институт со всеми его документами, а также ведущих ученых, чтобы будущее не оказалось в руках Адольфа Гитлера. С напряженным вниманием Лора и Крис ловили каждое слово Штефана Кригера о том, как он установил заряды в Институте, как в последний день своего пребывания в 1944 году застрелил Пенловского, Янушского и Волкова и как он запрограммировал Ворота времени, чтобы перенестись в современную Америку к Лоре. Но в последнюю минуту произошла авария. Прекратилась подача городской электроэнергии. Английские самолеты впервые бомбили Берлин в январе сорок четвертого, а американские бомбардировщики провели первый дневной налет на город шестого марта. Перебои в подаче электричества стали обычным делом не только из-за бомбардировок, но и из-за саботажников. Именно из-за таких перебоев питание Ворот производилось от автономного генератора. В тот день, когда его ранил Кокошка и он ползком преодолел Ворота, Штефан не слышал шума бомбардировщиков, значит, отключение электричества было делом рук саботажников. - Взрывной часовой механизм тоже остановился. Ворота не были разрушены. Они по-прежнему функционируют, и люди Кокошки могут явиться сюда. А самое главное... они по-прежнему могут выиграть войну. У Лоры опять начиналась головная боль. Она прижала пальцы к вискам. - Но постойте, Гитлеру не удалось создать атомное оружие и выиграть вторую мировую войну, раз мы не живем в мире, где это случилось. Вам нечего беспокоиться. Каким-то образом, несмотря на всю ту информацию, которую они добыли с помощью Ворот времени, им определенно не удалось создать ядерный арсенал. - Вы ошибаетесь, - сказал Штефан. - Пока им это не удалось, но это не значит, что это им не удастся вообще. Как я вам уже говорил, эти люди в Институте в 1944 году не могут изменить прошлое. Они не могут совершить скачок назад и переделать собственное прошлое. Но они могут менять свое будущее и наше с вами тоже, потому что путешественник во временим пространстве обладает такой возможностью, и это зависит от его воли. - Но его будущее - это мое прошлое, - сказала Лора. - И если прошлое нельзя изменять, то как он может сделать это в отношении меня? - Вот так, - заметил Крис. - Вот вам и парадокс. Лора настаивала: - Послушайте, я прожила тридцать четыре года в мире, где нет Гитлера и его наследников, так что Ворота времени ему не помогли. Гитлер проиграл. Штефан не сдавался. - Если бы путешествие во времени было изобретено сейчас, в 1989 году, то прошлое, о котором вы говорите, - вторая мировая война и все последующие события - нельзя было бы изменить. Вы не могли бы их изменить, потому что к вам был бы применим закон природы, который исключает скачки в прошлое и связанные с этим парадоксы. Но Америка не сумела открыть такую вещь, как путешествие во, времени, или узнать, что подобное когда-то было возможно. А сотрудники Института в Берлине в 1944 году способны изменить свое будущее, и, хотя одновременно они будут изменять и ваше прошлое, это никак не противоречит законам природы. И вот тут-то и возникает самый величайший из всех парадоксов и единственный, который по каким-то причинам допускает природа. - Вы хотите сказать, что они могут там у себя создать ядерное оружие на основе данных, которые они заполучили в 1985 году? И выиграть войну? - Да. Если не успеть до этого уничтожить Институт. - И что тогда? Значит, внезапно все вокруг нас изменится и мы окажемся под властью нацизма? - Именно так. Но вы об этом никогда не узнаете, потому что вы будете другим человеком. У вас не будет того прошлого, какое у вас есть сейчас. У вас будет совершенно иное прошлое, и вы будете помнить только его и ничто другое, ничто, что случилось с вами в этой жизни, потому что этой жизни у вас никогда не было. Мир для вас будет таким, какой он есть, и вы никогда не узнаете, что был другой мир, в котором Гитлер потерпел поражение. Страх и отчаяние охватили Лору, жизнь всегда казалась ей хрупкой и ненадежной, но эта перспектива ужасала. Мир вокруг потерял реальность и стал призрачным царством снов; в любое мгновение земля под ногами могла разверзнуться и навсегда ее поглотить. Все более ужасаясь, она сказала: - Если они изменят мир, в котором я выросла, то я никогда не встречу Дании, не выйду за него замуж. - А я могу вообще не родиться, - заметил Крис. Лора потянулась к Крису, положила руку ему на плечо, чтобы успокоить его, да и себя тоже, убедиться, что он действительно существует. - Я сама могу не появиться на свет. Все, что я видела, все хорошее и плохое, что было в мире с 1944 года... все исчезнет, как дом из песка, а вместо этого возникнет другая, новая реальность. - Новая и страшная, - уточнил Штефан, явно утомленный своими усилиями показать, что было поставлено на карту. - И в этом новом мире я, возможно, не напишу ни единой книги. - А если и напишете, - сказал Штефан, - то это будут совсем другие книги, абсурдные произведения мастера, который творит под гнетом деспотической власти, в железных тисках нацистской цензуры. - Если эти типы создадут в 1944 году атомную бомбу, - сказал Крис, - то считайте, что от нас всех осталась одна пыль. - Пыль, пожалуй, - согласился Штефан Кригер. - Исчезнем, не оставив никакого следа, как будто нас и не было. - Нам надо их остановить, - объявил Крис. - Если только нам это удастся, - сказал Штефан. - Но прежде всего мы должны выжить в этой действительности, а это трудная задача. * * * Штефан попросился в туалет, и Лора повела его в ванную комнату, словно медицинская сестра, привычная к уходу за больным мужчиной. Когда они вернулись обратно и Лора уложила его в постель, она вновь забеспокоилась о его состоянии: он был вялым, потным и совсем слабым. Она в нескольких словах рассказала ему о перестрелке у Бренкшоу, когда он был без сознания. - Если эти убийцы являются из прошлого, а не из будущего, то как они нас находят? Как они могут знать в 1944 году, что через сорок пять лет мы будем в этот день и час у доктора Бренкшоу? - Чтобы обнаружить вас, - объяснил Штефан, - они совершили два скачка. Сначала один в более отдаленное будущее, хотя бы на пару дней вперед, к примеру, в предстоящий уик-энд, чтобы разведать, не появились ли вы где-нибудь к этому времени. Если нет - а вы не появились, - тогда они стали изучать доступную информацию. Такую, как старые номера газет. Они искали сообщения о перестрелке в вашем доме прошлой ночью, и из них узнали, что вы отвезли раненого к доктору Бренкшоу в Сан-Бернардино. Тогда они вернулись обратно в сорок четвертый год и совершили второй скачок, на этот раз рано утром сегодня, одиннадцатого января, и навестили доктора Бренкшоу. - Они так и скачут вокруг нас, - сказал Крис Лоре. - Они могут прыгнуть вперед, чтобы разведать, где мы появились, а потом выбирать во временном потоке самое подходящее место, чтобы нас подстеречь. Это как игра: мы ковбои, а они индейцы, но только индейцы-невидимки. * * * - А кто такой Кокошка? - спросил Крис. - Тот, что убил моего отца? - Он начальник службы безопасности Института, - ответил Штефан. - Он утверждал, что он родственник известного австрийского художника-экспрессиониста, только это ложь, нашего Кокошку никак нельзя было назвать тонкой натурой. Штандартенфюрер, что значит полковник, - вот кем был Генрих Кокошка, он работал на гестапо и был опытным убийцей. - Гестапо, - в ужасе произнес Крис. - Это ведь секретная полиция? - Государственная полиция, - поправил Штефан. - Широко известная, но действующая втайне. Когда Кокошка появился на той горной дороге в 1988 году, то для меня это тоже было неожиданностью. Мы не видели никакой молнии. Должно быть, он прибыл в отдаленную точку за пятнадцать-двадцать миль от нас, в какую-нибудь другую долину Сан-Бернардино, поэтому мы и не видели молнии. Штефан объяснил, что молния, возвещавшая о появлении людей из прошлого, была тесно связана с местом их прибытия. - После нашей встречи с Кокошкой на дороге я считал, что мои коллеги в Институте уже будут извещены о моей измене, но, когда я туда вернулся, никто не обратил на меня особого внимания. Я не знал, что и думать. Только когда я убил Пенловского и других, когда я в главной лаборатории готовился к последнему скачку в будущее, туда ворвался Генрих Кокошка и ранил меня. Он был жив! Он не умер на той дороге в 1988 году. Только тут я понял, что Кокошка всего несколько минут назад узнал о моей измене, когда обнаружил убитых. Он отправился в 1988 год позанес, чтобы попытаться убить меня и всех вас. Это означало, что Ворота продолжали функционировать, иначе он не мог бы осуществить свой замысел, и что я был обречен на неудачу, когда хотел их разрушить. По крайней мере, в тот момент. - Господи, у меня разламывается голова, - пожаловалась Лора. Что касается Криса, то он прекрасно разбирался во всех сложностях путешествия во времени. Он сказал: - Значит, сначала вы вчера появились у нас дома, а Кокошка после этого отправился в 1988 год и убил моего отца. Вот это да? Значит, мистер Кригер, вы убили Кокошку сорок три года спустя после того, как он ранил вас в лаборатории... и все-таки вы убили его до того, как он ранил вас. Правда, это фантастика, мам? Вот здорово! - Здорово, - согласилась Лора. - А каким образом Кокошка узнал, что вы будете на горной дороге? - Когда он понял, что я убил Пенловского, и после того как мне удалось уйти через Ворота, Кокошка, видимо, обнаружил взрывчатку на чердаке и в подвале. Затем он проверил данные автоматического регистратора, отмечающего все случаи использования Ворот. Проверка этих данных входила в круг моих обязанностей, вот почему никто раньше не обнаружил, что я совершал скачки в вашу жизнь, Лора. Как бы там ни было, сам Кокошка тоже немало попутешествовал, чтобы выяснить, куда я направился; тайно следил за мной, за тем, как я изменяю вашу судьбу. Должно быть, он следил за мной и на кладбище в день похорон вашего отца и когда я избил Шинера, хотя я этой слежки никогда не замечал. Таким образом, из всех моих путешествий в вашу жизнь - и когда я просто наблюдал за вами, и когда я вас спасал - он выбрал момент, чтобы нас убить. Меня он хотел убить, потому что я был изменником, а вас и вашу семью, потому... потому что понимал, как вы мне дороги. "Почему? - подумала Лора. - Почему я дорога тебе, Штефан Кригер? Почему ты вмешивался в мою жизнь, чтобы изменить мою судьбу?" Ей хотелось задать эти вопросы, но ему еще надо было многое рассказать о Кокошке. Он быстро слабел и с трудом следил за ходом своих мыслей. Лора не хотела его перебивать или путать. Он продолжал: - По данным хронометров и графикам пульта программирования Кокошка мог определить время и конечную цель моего путешествия, а именно вчерашний вечер и ваш дом. Видите ли, я хотел вернуться в ту ночь, когда умер Дании, как я вам и обещал, а вместо этого вернулся на год позже, и только потому, что допустил ошибку при вводе в машину моих расчетов. После того как я, раненный, покинул Институт через Ворота, Кокошка, видимо, обнаружил мои расчеты и заметил сделанную мною ошибку. Он знал, где искать меня не только прошлой ночью, но и тогда, когда был убит Данни. Можно сказать, что, когда я явился, чтобы спасти вас от гибели под грузовиком, я привел за собой убийцу Дании. Это моя вина, хотя не явись я, Дании все равно бы погиб при столкновении с грузовиком. Но все-таки вы и Крис остались живы. По крайней мере, на данный момент. - А почему Кокошка не последовал за вами в 1989 год, в наш дом прошлым вечером? Он ведь знал, что вы ранены и будете легкой добычей. - Но он также знал, что я буду его ждать, и боялся, что я вооружен и окажу сопротивление. Поэтому он избрал 1988 год, где я не ожидал его встретить, и его внезапное появление давало ему преимущество. Наверное, Кокошка также предполагал, что если он выследит и убьет меня в 1988 году, то я никогда не вернусь в Институт с той горной дороги и у меня не будет возможности убить Пенловского. Он воображал, что сумеет перехитрить время и аннулировать совершенное убийство и таким образом спасти руководителя Проекта. Но, конечно, это было не в его силах, потому что тогда он изменил бы собственное прошлое, а это невозможно. Пенловский и другие люди уже были мертвы, и ничто не могло их оживить. Если бы Кокошка лучше разбирался в законах перемещения во временном пространстве, он бы знал, что я его убью, когда он последовал за мной в 1988-м, потому что к тому моменту, когда он совершил этот скачок, чтобы отомстить за Пенловского, я уже благополучно вернулся из этой ночи в Институт. Крис спросил: - Как ты себя чувствуешь, мама? - В самый раз принять тройную дозу аспирина. - Я понимаю, что во всем этом трудно сразу разобраться, - продолжал Штефан. - Но вы хотели знать, кто такой Генрих Кокошка. Или, вернее, кем он был. Это он снял заряды, которые я установил. Из-за него и из-за перерыва в подаче электричества остановился часовой механизм взрывателя и Институт по-прежнему стоит на месте. Ворота продолжают функционировать, а агенты гестапо пытаются выследить нас в вашем времени, чтобы убить. - Зачем? - спросила Лора. - Чтобы отомстить, - объяснил Крис. - Неужели они совершают скачок через сорок пять лет, чтобы убить нас ради мести? - удивилась Лора. - Наверное, тут есть что-то другое. - Вы угадали, - ответил Штефан. - Они хотят уничтожить нас, потому что считают, что мы единственные люди, которые могут найти способ уничтожить Ворота до того, как нацисты выиграют войну и изменят свое будущее. И их опасения вполне оправданны. - Но как? - в растерянности спросила Лора. - Как мы можем уничтожить Институт "сорок пять лет тому назад? - Пока не знаю, - ответил Штефан. - Надо подумать. У Лоры были новые вопросы, но Штефан покачал головой. Он окончательно обессилел и скоро снова погрузился в сон. * * * Крис пообедал бутербродами с арахисовой пастой и другими припасами, купленными в супермаркете. У Лоры не было аппетита. Она рассчитывала, что Штефан проспит несколько часов, и поэтому приняла душ. И сразу почувствовала себя значительно лучше, даже в мятой одежде. Послеобеденное время на телевидении было заполнено всякой чепухой: "мыльные оперы", телевизионные игры, снова "мыльные оперы", повтор сериалов и неизменный Фил Донахью, мелькающий среди публики в студни, пытаясь вызвать у нее понимание и сочувствие к печальной судьбе дантистов-трансвеститов. Она добавила в обойму "узи" патронов" которые купила этим утром в оружейном магазине. Снаружи угасал день, и в вышине возникали и росли кучи темных облаков, пока не закрыли всю голубизну неба. Веерная пальма, рядом с которой стоял похищенный "Бьюик", плотнее сомкнула свои ветви в ожидании бури. Лора расположилась на одном из Двух стульев, положила ноги на кровать, закрыла глаза и немного подремала. Она проснулась от плохого сна: ей пригрезилось, что она не из плоти, а из песка и налетевший ливень стремительно размывает ее тело. Крис спал, сидя на втором стуле, и Штефан на кровати был по-прежнему погружен в спокойный глубокий сон. Пошел дождь, глухо барабаня по крыше мотеля, колотя по лужам на стоянке, отчего возникал равномерный усыпляющий шум. Это был обычный, характерный для Южной Калифорнии дождь, почти что тропический ливень, упорный и бесконечный, без грома и молнии. Иногда тут случались дожди в сопровождении подобной пиротехники, но не так часто, как в других местах. Теперь у Лоры были особые причины благодарить Бога за такие особенности климата, потому что, появись молния и загреми гром, ей пришлось бы раздумывать, что это такое: естественное природное явление или знак прибытия агентов гестапо из другой эпохи. Крис проснулся в пять пятнадцать, а Штефан Кригер спустя пять минут. Оба объявили, что голодны; у Штефана появились и другие признаки выздоровления. Если раньше глаза у него были воспалены и слезились, то теперь эти симптомы исчезли. Опираясь на здоровую руку, он сумел сесть на кровати. Его левая рука, раньше бесчувственная и бесполезная, теперь ожила, и Штефан мог ее сгибать, двигать пальцами и даже сжимать их в кулак. Лоре хотелось вместо обеда получить ответы на свои вопросы, но жизнь, среди прочего, научила ее терпению. Когда этим утром в одиннадцать они подъехали к мотелю, она приметила на другой стороне улицы китайский ресторанчик. С неохотой оставив Штефана и Криса, она вышла под дождь на улицу и направилась к нему, чтобы запастись едой. Она спрятала под куртку свой "смитт-вессон" и оставила "узи" на кровати рядом со Штефаном. Автомат был слишком большим и тяжелым для Криса, а Штефан в случае необходимости мог привалиться к спинке кровати и вести стрельбу одной правой рукой, хотя боль от отдачи в левом плече была бы невыносимой. Она вернулась, мокрая от дождя, и разложила вощеные коробки с пищей для себя и Криса на кровати, а две порции мясного бульона с яйцом для Штефана поставила на столик у изголовья. Запахи в ресторане разбудили ее аппетит, и она накупила еды с избытком: курицу в лимонном соусе, мясо по-кантонски, креветки в тесте, свинину в соевом соусе, печенку с грибами и две коробки риса на гарнир. Пока Лора с Крисом пробовали все блюда подряд с помощью пластмассовых вилок, заливая еду кока-колой, которую Лора взяла в автомате мотеля, Штефан пил бульон. Он думал, что не сможет есть что-то более тяжелое, но после бульона решил попробовать курицу и печенку. Пока они ели, он, по просьбе Лоры, рассказывал о себе. Он родился в 1909 году в немецком городе Гиттелдс в горах Гарца; таким образом, ему было сейчас тридцать пять лет. - С другой стороны, - заметил Крис, - если учесть те сорок пять лет, которые вы перепрыгнули, когда путешествовали во времени из 1944 года в 1989-й, то вам на самом деле все восемьдесят. - Крис рассмеялся довольным смехом. - Да, вы действительно прекрасно выглядите для восьмидесятилетнего старикашки! После первой мировой войны семья переехала в Мюнхен. Отец Штефана, Франц Кригер, уже в 1919 году поддерживал Гитлера и состоял членом Немецкой рабочей партии с того самого момента, как Гитлер начал свою политическую карьеру в этой организации. Вместе с Гитлером и Антоном Дрекслером он разрабатывал платформу, которая позволила в конечном итоге превратить это первоначальное общество для дебатов в настоящую политическую партию, позднее ставшую национал-социалистской. - Я одним из первых вступил в гитлерюгенд, когда его организовали в 1926 году, мне тогда было семнадцать, - рассказывал Штефан. - Не прошло и года, как я уже был в рядах штурмовиков, или СА, коричневорубашечников, боевого кулака партии, точнее, настоящей неофициальной армии. К 1928 году я стал членом СС... - Членом СС! - перебил Крис с ужасом и одновременно некоторым почтением, как если бы речь шла о вампирах или оборотнях. - Вы были членом СС? Вы носили черную форму с серебряной мертвой головой, и у вас был кинжал? - Тут мне нечем хвастаться, - ответил Штефан Кригер. - В те времена я, конечно, очень этим гордился, это ясно. Я был глупцом. Глупцом, который во всем следовал воле отца. Первоначально СС была небольшой элитной группой, и в наши задачи входила охрана фюрера, даже ценою собственной жизни, если бы это понадобилось. Нам было от восемнадцати до двадцати двух, мы были молодые, невежественные и горячие. В свою защиту могу сказать, что я был не таким уж горячим, не то что фанатики, которые меня окружали. Я выполнял волю отца и в те времена совершенно ни в чем не разбирался. Порывы ветра с дождем ударяли в окно, вода громко журчала в водосточном желобе снаружи. После сна и особенно бульона Штефан ожил. Но теперь, вспоминая молодость, проведенную в кипящем котле ненависти и смерти, он вновь побледнел, и его глаза, казалось, еще глубже запали в темных глазницах. - Мне и в голову не приходило выйти из СС, это было завидное положение, да я и не мог этого сделать, не вызвав подозрения, что я потерял веру в нашего обожаемого фюрера. Но с каждым годом, месяцем, а потом и днем я начал испытывать все большее отвращение к тому, что видел, этому безумию, убийствам и террору. Лоре не хотелось больше ни креветок в тесте, ни курицы в лимонном соусе, ни даже просто риса; у нее пересохло во рту. Она отодвинула в сторону коробки с пищей, довольствуясь кока-колой. - Но если вы оставались в рядах СС, то когда же вы получили образование? Когда начали заниматься научными исследованиями? - А, вы об этом, - сказал Штефан. - Но я в Институте не занимался научной работой. У меня нет высшего образования. Правда, в течение двух лет я проходил курс интенсивного обучения английскому языку, чтобы научиться говорить с достаточно хорошим американским акцентом. Я был участником проекта по засылке сотен глубоко засекреченных агентов в Великобританию и Соединенные Штаты. Но я не мог до конца избавиться от немецкого акцента, и поэтому меня не могли использовать; кроме ( того, мой отец поддерживал Гитлера с самого начала, поэтому они меня считали очень надежным элементом и нашли для меня другое применение. Я выполнял особые задания фюрера, всякие деликатные поручения, обычно в качестве посредника между враждующими фракциями в правительстве. Это было отличное место для сбора информации, что я и делал с 1938 года. - Вы были шпионом? - возбужденно спросил Крис. - В некотором роде да. Я старался внести хотя бы небольшой вклад в уничтожение рейха, чтобы как-то загладить свою вину за прошлое, когда я ему служил добровольно. Я хотел искупить свою вину, хотя понимал, что это невозможно. И вот осенью 1943 года, когда у Пенловского дела пошли особенно успешно, меня назначили в Институт наблюдателем, личным представителем фюрера. А также в качестве морской свинки, первого человека, которого отправят в будущее. Видите ли, когда пришло время проводить испытания, они не желали рисковать Пенловским, Янушским или Гельмутом Волковым, и даже Миттером или Шенком или еще каким-нибудь ученым, чья потеря могла бы повредить Проекту. Никто не знал, вернется ли обратно человек, как обязательно возвращались животные, и вернется ли обратно целым и невредимым. Крис с серьезным видом кивнул: - Да, конечно, путешествие во времени могло оказаться болезненным, или воздействовать на психику, или еще что-нибудь такое. Как знать? "Действительно, как знать?" - подумала Лора. Штефан продолжал: - Еще они хотели, чтобы тот, кого они посылают, был надежным и мог сохранить в секрете свое задание. Выбор пал на меня. - Офицер СС, шпион и первый хрононавт, - сказал Крис. - Вот это карьера. - Очень желаю тебе, чтобы твоя карьера не была столь бурной, - сказал Штефан Кригер. Затем он смелее, чем прежде, посмотрел на Лору. У него были прекрасные, необычайной голубизны глаза, но в них застыло страдальческое выражение. - Лора... что вы теперь думаете о своем хранителе? Он совсем не ангел, а пособник Гитлера, эсэсовский преступник. - Преступник, нет, ни в коем случае, - сказала Лора. - Возможно, ваш отец, ваша эпоха и ваше общество и попытались сделать из вас преступника, но они не могли лишить вас внутреннего стержня, покорить вашу душу. Вы не преступник, Штефан Кригер. И никогда им не были. Никогда. - Но и не ангел, - сказал он. - До ангела мне далеко, Лора. После смерти, когда Высший Судия увидит, как я запятнал свою душу, мне предоставят местечко в аду. Дождь, что стучал по крыше, был подобен потоку убегающего времени, многим миллионам драгоценных минут, часов, дней и лет, потерянных и невозвратимых, как капли, исчезающие в трубах и ручейках. * * * Лора собрала остатки пищи и бросила их в мусорный бак позади мотеля, взяла еще три бутылки кока-колы из автомата, по одной на каждого, и наконец решила задать своему хранителю тот самый вопрос, который не давал ей покоя с тех пор, как он пришел в себя. - Почему? Почему такое внимание ко мне, к моей жизни, почему вы хотели мне помочь, почему спасали мне жизнь, приходили ко мне на помощь? Ради Бога, объясните мне, каким образом моя судьба связана с нацистами, путешественниками во времени и судьбой мира? Его третьим путешествием в будущее, объяснил Штефан, было посещение Калифорнии в 1984 году. Он выбрал Калифорнию потому, что два его предыдущих путешествия, две недели в 1954-м и две недели в 1964 году, убедили его, что Калифорния, возможно, будет ведущим культурным и современным научным центром передовой страны мира. Тысяча девятьсот восемьдесят четвертый, потому что ровно сорок лет отделяли эту эпоху от его собственной. К тому времени он был не единственным человеком, пользовавшимся Воротами; к нему присоединились еще четверо, как только было доказано, что эти скачки в будущее безопасны. Во время третьего путешествия Штефан продолжал знакомство с будущим, изучал в подробностях события в мире в ходе войны и после нее. Он также изучал научные достижения за сорок лет, которые следовало переправить в сорок четвертый год, чтобы помочь Гитлеру выиграть войну; но не потому, что он хотел способствовать успеху этого плана, а потому, что он хотел его саботировать. Его работа включала чтение газет, просмотр телевизионных программ и просто участие в каждодневной жизни американского общества, чтобы глубже познакомиться с эпохой конца двадцатого века. Откинувшись на подушки, он вспомнил это третье путешествие, и его голос звучал без грустных интонаций, совсем по-иному, чем когда он описывал свою мрачную жизнь до 1944 года. - Вы не можете представить, что я почувствовал, когда впервые оказался на улицах Лос-Анджелеса. Если бы я совершил в будущее скачок длиною в тысячу лет, а не в сорок, вряд ли я был бы так поражен. Автомобили. Автомобили повсюду, и великое множество немецких, что означало определенное прощение греха войны, принятие новой Германии, и это меня глубоко тронуло. - У нас есть "Мерседес", - объявил Крис. - Неплохая машина, но мне джип больше нравится. - Автомобили, - продолжал Штефан, - уровень жизни, удивительные достижения повсюду: цифровые часы, домашние компьютеры, видеомагнитофоны, позволяющие смотреть фильмы прямо у себя дома. Даже через пять дней после моего прибытия я не мог опомниться от этого приятного сюрприза и каждое утро ждал новых чудес. На шестой день я проходил мимо книжного магазина в Вествуде и увидел людей, которые ждали, чтобы автор подписал им свою книгу. Я зашел внутрь, чтобы порыться в книгах, а заодно выяснить, какая книга пользовалась таким успехом: это помогло бы мне лучше понять американское общество. И я увидел вас, Лора, вы сидели у стола со стопками вашего третьего романа "Ступени", первого, который имел по-настоящему большой успех. Лора в недоумении наклонилась вперед, подвинулась на самый кончик стула. - "Ступени"? Но у меня нет романа с таким названием. Крис опять понял первым. - Эту книгу ты написала в той, другой жизни, которую ты бы прожила, если бы мистер Кригер не внес в нее коррективы. - Вам было двадцать девять, когда я впервые увидел вас в книжном магазине в Вествуде, - сказал Штефан. - Вы сидели в инвалидном кресле, потому что у вас были искривленные парализованные ноги. Ваша левая рука тоже была частично парализована. - Мама, ты была калекой? - удивился Крис. - Инвалидом? Лора приподнялась со стула, потому что, хотя слова хранителя казались чистой фантазией, она почувствовала, что это была правда. Где-то в самых глубинах души, даже не инстинктом, а неким примитивным подобием чувства, она угадала безошибочность этого образа, увидела себя в инвалидном кресле, с изуродованными безжизненными ногами; возможно, она уловила отдаленное эхо той, иной, искалеченной судьбы. - Вы такой родились, - объяснил Штефан. - Почему? - Я узнал причину значительно позже, после того как подробно изучил вашу жизнь. Врач, который в 1955 году принимал роды в Денвере в Колорадо, был алкоголиком по имени Марквелл. У вашей матери были вообще трудные роды - Моя мать умерла во время родов. - И в той жизни она умерла тоже. Но в той, прежней, жизни Марквелл не сумел хорошо принять роды и повредил вам позвоночник, отчего вы остались инвалидом на всю жизнь. Лора вздрогнула. Словно проверяя, что она действительно избежала той жизни, первоначально уготованной ей судьбой, она поднялась и подошла к окну на своих совершенно здоровых и послушных ей ногах. Штефан сказал Крису: - Когда я увидел ее в тот день в инвалидном кресле, твоя мать была необыкновенно красивой. Она была прекрасна. Конечно, у нее было то же лицо, что и сейчас. Она излучала мужество и была в таком хорошем настроении, словно не замечала своих физических недостатков. Люди, подходившие к ней с книгой, получали не только автограф, но и шутку. Твоя мать была обречена провести всю свою жизнь в инвалидном кресле, но она оставалась остроумной, веселой. Я наблюдал за ней издалека и был очарован и глубоко тронут, такого не случалось со мной никогда прежде. - Она у меня что надо, - заметил Крис. - Мамочка ничего не боится. - Твоя мамочка боится, и еще как, - сказала Лора. - Весь этот сумасшедший разговор напугал твою мамочку до смерти. - Ты никогда ни от чего не убегаешь и не прячешься, - сказал Крис и повернулся, чтобы посмотреть на нее. Он покраснел: мальчикам его возраста не пристало проявлять свои чувства, именно в это время им начинает казаться, что они куда мудрее своих матерей. Обычно подобное открытое выражение восхищения приберегается до той доры, когда ребенку стукнет сорок или когда мать умрет, в зависимости от того, какое событие наступит первым. - Может, ты и боишься, но никогда этого не показываешь. Лора еще девочкой поняла, что те, кто проявляет страх, в первую очередь подвергаются нападению. - В тот день я купил экземпляр "Ступеней", - продолжал Штефан, - и вернулся к себе в гостиницу. Я прочитал роман за ночь, и в некоторых местах он был таким трогательным, что я плакал... А в других таким забавным, что я не мог удержаться от смеха. На следующий день я купил две другие ваши книги, "Серебряные локоны" и "Ночные поля", и они были такими же талантливыми и волнующими, как "Ступени", которые сделали вас знаменитой. Странно было слушать, как ее хвалят за книги, которые она не написала в этой жизни. Но больше, чем содержание этих романов, Лору волновал другой страшный вопрос, который только что пришел ей в голову: - В той, другой жизни, в том, другом 1984 году... была ли я замужем? - Нет. - Но я встретила Дании и... - Нет. Вы никогда не встречали Дании. Вы никогда не были замужем. - А я никогда не родился! - воскликнул Крис. Штефан объяснил: - Нет, все эти вещи случились, потому что я вернулся назад, в прошлое, в Денвер, в 1955 год, и воспрепятствовал тому, чтобы доктор Марквелл принимал роды у вашей матери. Второй доктор, заменивший Марквелла, не мог спасти вашу мать, но он доставил вас в этот мир в целости и сохранности. И с этого момента все изменилось в вашей жизни. Да, я изменял ваше прошлое, но для меня это было будущее, поэтому оно поддавалось изменениям. Спасибо небу за эту особенность путешествия во времени, иначе я не мог бы вас спасти, и вы были бы обречены на жизнь инвалида. Снова налетел ветер и обрушил на окно потоки воды. Лорой овладело прежнее чувство, что комната, где она находится, земля, на которой стоит этот дом, да и вся Вселенная были ненадежны и подвержены внезапным переменам, не более прочны, чем дым, который в любое мгновение может быть развеян дыханием бури. - С тех самых пор я наблюдал за вашей жизнью, - продолжал Штефан. - С середины января до середины марта сорок четвертого я совершил более тридцати тайных путешествий, чтобы узнать, как вы живете. Во время четвертого такого путешествия, когда я отправился в 1964 год, я обнаружил, что вас уже год нет в живых, вас и вашего отца; что вас убил наркоман при нападении на бакалейную лавку. Тогда я совершил путешествие в 1963 год и убил его, прежде чем он сумел убить вас. - Наркоман? - переспросил Крис. - Я потом тебе все расскажу, дорогой. Штефан продолжал: - Можно сказать, что до той самой ночи, когда Кокошка появился на горной дороге, дела у меня шли успешно, и я во многом улучшил и облегчил вашу жизнь. Мое вмешательство никак не лишило вас вашего таланта, и книги, которые вы писали, были ничуть не хуже тех, что вы написали в другой жизни. Это другие книги, но в той же тональности, что и те, прежние. Лора почувствовала, что ее не держат ноги; она отошла от окна и села на стул. - И все-таки почему? Почему вы приложили столько усилий, чтобы улучшить мою жизнь? Штефан посмотрел на Криса, потом на Лору и, опустив глаза, наконец сказал: - Когда я увидел, как вы подписываете книги в этом инвалидном кресле, когда я прочитал другие ваши романы, я вас полюбил... полюбил по-настоящему. Крис задвигался на стуле, явно смущенный проявлением подобных чувств к его матери. - А ваша душа была еще прекрасней вашего лица, - негромко произнес Штефан. Он по-прежнему не поднимал глаз. - Я полюбил вас за ваше великое мужество, может быть, потому, что в моем собственном мире чванливых, надменных фанатиков в черных мундирах я не видел проявлений подлинного мужества. Они совершали чудовищные преступления якобы во имя народа и называли это мужеством. Они были готовы отдать жизнь за извращенный тоталитарный идеал и тоже называли это мужеством, когда на деле это идиотизм, безумие. Я полюбил вас за ваше чувство достоинства, потому что у меня самого его не было, а у вас оно проявлялось в каждом жесте. Я полюбил вас за сострадание, которое проявлялось на каждой странице ваших книг, потому что в моем мире сострадание было редкостью. Я полюбил вас, Лора, и понял, что я могу сделать для вас. Это сделали бы для своих любимых все мужчины на земле, обладай они силой богов. Я постарался избавить вас от самого плохого, что было написано в вашей судьбе. Он наконец поднял глаза. Они были необычайной голубизны и выражали муку. Лора была глубоко ему благодарна. Но она не могла ответить на его любовь, потому что совсем его не знала. И все же его искреннее чувство, его страсть, которая заставила Штефана изменить Лорину судьбу и пересечь бурный океан временив чтобы оказаться рядом с ней, вернули ему тот волшебный ореол, который некогда его окружал в ее глазах. Он снова стал почти что божеством, поднятым на высоту из массы смертных за свою бескорыстную преданность ей, Лоре. * * * В эту ночь Крис лег спать вместе со Штефаном на скрипучем матрасе. Лора пыталась уснуть, устроившись на двух стульях. Дождь, убаюкивая, непрерывно шумел за окном, и Крис быстро заснул. Лора слышала его спокойное дыхание. Просидев в темноте час без сна, она тихо спросила: - Вы спите? - Нет, - тут же отозвался Штефан. - Данни, - сказала она. - Мой Дании... - Да? - Почему вы... - Не совершил еще одно путешествие в ту ночь 1988 года и не убил Кокошку до того, как он убьет Дании? - Да. Почему? - Потому что... Видите ли, Кокошка принадлежал к эпохе 1944 года, поэтому его убийство Данни и его собственная смерть была частью моего прошлого, которое я не мог переделать. Если бы я предпринял попытку вновь вернуться в ту ночь восемьдесят восьмого, только несколько раньше, чтобы остановить Кокошку, прежде чем он убьет Данни, силы природы немедленно вернули бы меня через Ворота обратно в Институт, и я не сделал бы и шага вперед во времени; закон природы против парадоксов, и он пресек бы в самом начале возможность подобного путешествия. Лора молчала. Штефан спросил: - Вы поняли? - Да. - И вы смирились? - Я никогда не смогу смириться со смертью. - Но мне... мне вы верите? - Пожалуй, верю. - Лора, я знаю, как сильно вы любили Данни Паккарда. Если бы я мог спасти его даже ценою собственной жизни, я бы это сделал не задумываясь. - Я вам верю, - повторила Лора. - Потому что без вас... у меня никогда не было бы Данни. - А Угорь? - спросила Лора. - Судьба стремится восстановить предопределенный ход событий, - сказал Штефан из темноты. - Когда вам было восемь, я застрелил наркомана и спас вас от насилия и смерти, но неумолимая судьба поставила на вашем пути еще одного педофила и потенциального убийцу Вилли Шинера. Угря. Но судьба также решила, что вы будете писательницей, что ваши книги будут нести миру одно и то же послание, как бы я ни менял вашу жизнь. И это положительная сторона вашей судьбы. Есть что-то пугающее и одновременно обнадеживающее в том, что некая сила старается восстановить нарушенные замыслы судьбы... Как если бы во Вселенной была закономерность, нечто такое, что мы можем назвать Богом, несмотря на то что он упорно обрекает нас на страдания. Некоторое время они слушали, как дождь и ветер наводили чистоту снаружи. Лора спросила: - Почему вы не защитили меня от Угря? - Один раз я устроил ему засаду у него дома... - Вы его сильно избили. Я знала, что это вы. - Не только избил, но и предупредил, чтобы он оставил вас в покое. Я пригрозил, что убью его в следующий раз. - Но после этого он стал еще сильнее меня преследовать. Почему вы тогда его не убили? - Я должен был это сделать. Не знаю, почему я его не убил... Наверное, потому, что видел слишком много убийств, сам тоже принимал в них участие... Я понадеялся, что на этот раз обойдусь без крови. Лора подумала о его собственном мире с войнами, концентрационными лагерями и геноцидом и не могла понять его логики, тем более что Шинер вряд ли заслуживал снисхождения. , - А когда Шинер набросился на меня у Доквайлеров, почему вы не пришли мне на помощь? - Я снова проконтролировал вашу жизнь, когда вам исполнилось тринадцать, уже после того как вы сами убили Шинера и сохранили себе жизнь, поэтому я решил не возвращаться обратно, чтобы с ним расправиться. - Да, я выжила, - сказала Лора. - А вот Нина Доквайлер - нет. Может быть, если бы она не пришла и не увидела всю эту кровь, мертвое тело... - Может быть, - сказал Штефан. - А может быть, и нет. Судьба по мере возможности держится установленной линии. Поймите, Лора, я не мог защитить вас в каждом отдельном случае. Для этого мне следовало совершить десять тысяч скачков во времени. И такое обширное вмешательство вряд ли было бы для вас благом. Не испытай вы превратностей судьбы, вряд ли вы стали бы женщиной, которую я полюбил. Они замолчали. Лора слушала звуки дождя и ветра. Она слушала биение своего сердца. Наконец она сказала: - Я вас не люблю. - Я вас понимаю. - А, казалось бы, должна. Хотя бы немного. - Вы меня совсем не знаете. - Может быть, я никогда вас не полюблю. - Я знаю. - Несмотря на все то, что вы для меня сделали. - Я понимаю. Но сначала нам надо выдержать все испытания... У нас еще будет время. - Да, - подтвердила Лора. - У нас еще будет время. Глава шестаяДень сменяет ночь 1 В субботу восемнадцатого марта 1944 года в главной лаборатории на первом этаже Института оберштурмфюрер СС Эрих Клитман и его отряд в составе трех человек, прошедших особую подготовку, был на старте путешествия в будущее с целью уничтожения Кригера, женщины и мальчика. Они были одеты по моде, какой придерживались молодые деловые люди в Калифорнии в 1989 году: черные костюмы в белую полоску от Ива Сен-Лорана, белые рубашки, темные галстуки, черные мокасины, черные носки и темные очки на случай солнечной погоды; им объяснили, что в будущем такая мода называется "властный облик", и хотя Клитман не совсем представлял, что это значит, ему нравилось само звучание этого сочетания. Одежда была куплена во время предыдущих путешествий групп поиска в будущее; таким образом, все члены отряда Клитмана были одеты по современной моде, включая нижнее белье. У каждого в руках был кейс фирмы "Марк Кросс", весьма элегантная модель из телячьей кожи с позолоченными замками. Кейсы также были приобретены в будущем, как и переделанные карабины "узи", запасные обоймы к которым хранились в кейсах. Одна группа поиска из Института находилась на задании в США именно в тот год и месяц, когда Джон Хинкли совершил покушение на Рональда Рейгана. Когда они смотрели по телевидению фильм о покушении, на них огромное впечатление произвело портативное автоматическое оружие, которое агенты секретной службы носили с собой в кейсах. В мгновение ока агенты выхватывали из кейсов автоматы и занимали исходное положение для стрельбы. Теперь, в 1989 году, "узи" был любимым автоматическим оружием не только полиции и армии во многих странах, но также пользовался предпочтением десантников СС, преодолевающих временно пространство. Клитман много практиковался в стрельбе из "узи". Это оружие было объектом его особенно нежной привязанности, какой он никогда не удостаивал никого из живых существ. Единственно, что его беспокоило, так это то, что "узи" был разработан и производился в Израиле и являлся продукцией банды евреев. С другой стороны, буквально через несколько дней новое руководство Института должно было одобрить включение "узи" в эпоху 1944 года; немецкие солдаты, вооруженные им, сумеют более эффективно бороться с ордами получеловеков, которые захотят свергнуть фюрера. Клитман посмотрел на часы на пульте программирования Ворот: прошло семь минут с тех пор, как группа поиска отправилась в Калифорнию, в пятнадцатое февраля 1989 года. В их задачу входило изучение документов, в основном старых газет, чтобы узнать, обнаружила и задержала ли для допроса полиция Кригера, женщину и мальчика в тот месяц, что прошел после перестрелок в доме у Биг-Бэр и в Сан-Бернардино. Затем группа вернется в сорок четвертый и сообщит Клитману день, время и место, где можно застать Кригера и женщину. А так как всякий путешествующий во временна пространстве возвращался после скачка через одиннадцать минут после старта, независимо от того, сколько времени он пробыл в будущем, Клитману и его отряду оставалось ждать всего четыре минуты. 2 В четверг, двенадцатого января 1989 года, Лоре исполнилось тридцать четыре года, и они провели этот день в той же комнате в мотеле "Синяя птица". Штефану был необходим еще один день, чтобы пенициллин мог оказать на него наибольшее воздействие. Ему также нужно было хорошенько подумать: необходимо было подготовить план уничтожения Института, и, учитывая сложность проблемы, на это могли потребоваться часы напряженной работы мысли. Дождь прекратился, но небо покрывали низкие тяжелые тучи. Прогноз погоды предсказывал к полуночи еще один ливень. В пять часов они смотрели по телевидению местные новости, где рассказывали о Лоре и Крисе и о загадочном раненом человеке, которого они привозили к доктору Бренкшоу. Полиция по-прежнему разыскивала Лору и единственным объяснением происходящего считала следующую версию: Лору и ее сына преследовали торговцы наркотиками, убившие ее мужа, или потому, что она могла опознать их в полиции, или потому, что она сама каким-то образом замешана в подобной торговле. - Они считают, что ты, мама, торгуешь наркотиками? - возмутился Крис, услышав обвинение. - Какие недоумки! И хотя в доме у Биг-Бэр и в Сан-Бернардино не нашли никаких тел, одна сенсационная деталь поддерживала постоянный интерес прессы и телевидения. Репортеры узнали, что в том и другом месте обнаружены большие лужи крови, а за домом Бренкшоу, между двух мусорных баков, нашли человеческую голову. Лора помнила, как она вышла через калитку в переулок позади дома Картера Бренкшоу и столкнулась со вторым вооруженным человеком и как она открыла по нему огонь из "узи". Очередь пришлась ему по голове и горлу, и уже тогда она решила, что такой мощный огонь мог снести ему голову. - Те гестаповцы, что остались в живых, нажали на поясах убитых кнопку возвращения, - пояснил Штефан, - и отправили тела домой. - А почему они оставили голову? - спросила Лора, превозмогая отвращение, но не в силах сдержать любопытство. - Должно быть, она закатилась между мусорными баками, далеко от тела, - сказал Штефан, - а в их распоряжении было всего несколько секунд. Если бы они ее нашли, они положили бы ее на труп, прикрыв сверху руками мертвеца. Вся одежда путешественника во времени и предметы, которые он берет с собой, возвращаются с ним при обратном скачке. Но этот вой сирен и темнота в проулке... У них не было возможности разыскивать голову. Крис, которого должны были бы заинтересовать такие необычные подробности, молча сидел на стуле, подогнув под себя ноги. Возможно, пугающий образ отсеченной головы заставил его почувствовать близкое присутствие смерти глубже, чем вся стрельба, мишенью которой он был уже много раз. Лора обняла его и постаралась убедить, что они вместе преодолеют все трудности и выйдут из испытаний живыми и здоровыми. Ей самой не менее, чем ему, нужна была ласка, в ее подбадривающих словах звучала нотка неуверенности, она подозревала, что вряд ли им удастся благополучно выбраться из переделки. На обед и ужин Лора купила еду в том же китайском ресторане напротив. Накануне никто в ресторане не признал в ней ни известной писательницы, ни беглеца от правосудия, поэтому она чувствовала себя в относительной безопасности. Глупо было бы покупать еду еще где-нибудь с риском быть опознанной. В конце ужина, когда Лора убирала остатки пищи, из ванной появился Крис, несущий в руках два шоколадных торта с желтой свечой на каждом. Он тайком купил торты и свечи в супермаркете еще вчера утром и спрятал их до этого момента. Он нес их с большой торжественностью, и золотые язычки пламени отражались у него в глазах. Мальчик улыбнулся, увидев ее радость и удовольствие. Лора еле сдерживала слезы. Даже посреди страха и опасности он не забыл о дне ее рождения и хотел ее порадовать - в этом заключалась суть отношений между матерью и ребенком. Все трое принялись за торты. Кроме того, Лора из ресторана принесла китайское печенье, где в каждый пакетик была вложена бумажка с предсказанием судьбы. Штефан, который сидел на кровати, опираясь на подушки, открыл свой пакетик первым. - Смотрите, что тут написано, если только это исполнится: "Вы будете жить в мире и изобилии". - Кто знает, может, так оно и будет, - сказала Лора. Она разорвала свой пакетик с печеньем и вытащила бумажку - А вот этого у нас и так в избытке, спасибо: "У вас будет много приключений". Когда же Крис открыл свое печенье, то внутри ничего не оказалось, никаких предсказаний. Лора почувствовала страх, как будто отсутствие бумажки было знаком того, что у Криса нет будущего. Суеверная чепуха. Но Лора не могла подавить неожиданное беспокойство. - Вот возьми, - сказала она, быстро протягивая ему два оставшихся пакетика. - Вместо одной сразу две судьбы. Крис открыл первый, прочитал предсказание про себя, рассмеялся, потом прочитал его вслух: - "Вы достигнете славы и богатства". - Когда ты так разбогатеешь, что тебе некуда будет девать деньги, ты не забудешь свою старенькую мамочку? - спросила Лора. - Конечно, мама. Особенно если ты будешь продолжать для меня готовить. Ты знаешь, как мне нравится твой овощной суп. - Хочешь заставить свою старенькую мамочку платить за твою любовь? Наблюдая за их шутливым препирательством, Штефан Кригер заметил: - Его не разжалобишь, правда? - Пожалуй, в восемьдесят лет он меня заставит полы мыть, - ответила Лора. Крис открыл второй пакетик - "У вас будет хорошая жизнь, полная маленьких удовольствий - книги, музыка, искусство". Ни Крис, ни Штефан не заметили, что две бумажки содержали противоположные предсказания и, таким образом, взаимоисключали друг друга, как бы подтверждая дурное предзнаменование пустого пакета. "Послушай, Шейн, что ты выдумываешь, ты с ума сошла, - ; сказала себе Лора. - Это всего-навсего печенье. Это не следует принимать всерьез". Позже, когда они погасили свет в комнате и Крис уже спал, Штефан из темноты обратился к Лоре: - Я придумал план. - План уничтожения Института? - Да. Но он очень сложный, и для него потребуется много вещей. Я не уверен, но мне кажется, что многие из этих вещей нельзя купить в магазине. - Я могу достать все, что вам надо, - уверенно сказала Лора. - У меня есть связи. Все, что угодно. - На это уйдет много денег. - А это уже хуже. У меня осталось всего сорок долларов, и я не могу взять деньги в банке, потому что тогда я оставлю письменное свидетельство... - Верно. Это приведет их прямо к нам. Есть ли у вас кто-нибудь, кому вы доверяете и кто доверяет вам, кто даст вам крупную сумму и никому не скажет об этом? - Вы все обо мне знаете, - ответила Лора, - а значит, вы знаете и о Тельме Аккерсон. Но мне бы не хотелось ее в это втягивать. Если что-нибудь случится с Тельмой... - Можно так устроить, чтобы она не подвергалась опасности, - настаивал Штефан. На улице потоком хлынул обещанный дождь. Лора ответила: - Нет. - Она наша единственная надежда. - Все равно нет. - Откуда же мы возьмем деньги? - Попытаемся найти способ, который не потребует больших затрат. - Придумаем мы другой план или нет, нам все равно нужны деньги. Сорока долларов ненадолго хватит. А у меня ничего нет. - Я не стану рисковать Тельмой, - упорствовала Лора. - Я уже говорил вам, что мы можем это сделать без всякого риска, без... - Нет. - Тогда мы проиграли, - произнес он в отчаянии. Лора слушала шум дождя, и он казался ей рокотом бомбардировщиков, криками скандирующей лозунги обезумевшей толпы. Наконец она сказала: - Пусть даже это не опасно для Тельмы, а что, если за ней следит СС? Они наверняка знают, что она самая близкая моя подруга. Моя единственная настоящая подруга. Какая гарантия, что они не отправили в будущее одну из этих групп в надежде, что Тельма приведет их ко мне? - Это слишком трудный и замысловатый способ найти нас, - сказал Штефан. - Они могут послать группы поиска в будущее, сначала в февраль этого года, потом в март и апрель, и так месяц за месяцем, чтобы проверять газеты, пока не обнаружат, где мы впервые проявились. Помните, что каждый из этих скачков продолжается всего одиннадцать минут в их временном измерении, так что это недолго; к тому же этот метод обязательно рано или поздно приведет их к нам, потому что мы не можем прятаться до конца нашей жизни. - Тут надо подумать... Он молча ждал. Потом сказал: - Вы с Тельмой как две сестры. И если в такое время вы не можете обратиться за помощью к сестре, то кто же может рассчитывать на вас, Лора! - Если мы можем заручиться помощью Тельмы и не подвергать ее риску... Тогда, наверное, надо попробовать. - Займемся этим сразу с утра, - сказал Штефан. Всю ночь шел проливной дождь, и во сне Лора видела тучи, низвергавшие воду, блеск молний, слышала оглушительные раскаты грома. В ужасе она пробудилась, но дождливую ночь в Санта-Ана не нарушали эти яркие и громкие предвестники смерти. Это был хотя и сильный, но спокойный дождь, без грома, молнии и ветра. Однако Лора знала, что это ненадолго. 3 Механизмы гудели и пощелкивали. Эрих Клитман взглянул на часы. Через три минуты группа поиска возвратится в Институт. Двое ученых, заменивших Пенловского, Янушского и Волкова, стояли у пульта программирования, следя за работой множества циферблатов и шкал. В зале не было дневного света, так как окна были не только зашторены, чтобы не служить наводкой для вражеских ночных бомбардировщиков, но в целях безопасности заложены кирпичом. Воздух был спертый. Стоя в углу главной лаборатории неподалеку от Ворот, лейтенант Клитман с нетерпением предвкушал свое путешествие в 1989 год, и не потому, что будущее было полно чудес, но потому, что возложенная на него задача давала ему, как никому другому, редкую возможность послужить фюреру. Если ему удастся убить Кригера, женщину и мальчишку, он будет удостоен личной встречи с Гитлером, он будет рядом с великим человеком, он прикоснется к его руке и ощутит великую силу германского государства и его народа, его особый путь и предназначение. Лейтенант был готов рисковать своей жизнью десятки, сотни раз, чтобы заслужить личное внимание фюрера, чтобы Гитлер узнал о нем, и не просто как об одном, из офицеров СС, но и как о личности, Эрихе Клитмане, человеке, спасшем рейх от ужасной судьбы, на которую он был уже почти обречен. Клитман не являлся идеалом арийца и остро переживал свои физические недостатки. Его дедушка со стороны матери был поляком, существом отвратительной славянской породы, в результате чего Клитман был только на три четверти арийцем. Более того, хотя остальные две бабушки и дедушка, как и родители Эриха, были голубоглазыми блондинами с нордическими чертами лица, у самого Эриха были карие глаза, темные волосы и тяжелые грубые черты его чужестранного дедушки. Эрих ненавидел свою внешность и старался компенсировать это стремлением быть самым образованным наци, самым храбрым солдатом, самым преданным сторонником Гитлера во всем СС, что было совсем нелегко, поскольку у него имелось множество соперников. Случалось, он сожалел, что судьба выделила его, чтобы нести бремя славы. Но он никогда не сдавался, и вот теперь готов был совершить героический поступок, который заработает ему почетное место в Вальхалле[5]. Он мечтал сам убить Штефана Кригера не только потому, что таким образом он заслужит благосклонность фюрера, но и потому, что Кригер был идеалом арийца, светловолосым, голубоглазым, с настоящими нордическими чертами лица и с прекрасной родословной. Тем не менее, обладая всеми преимуществами, этот отвратительный Кригер решил предать своего фюрера, что выводило из себя Клитмана, зарабатывавшего славу с грузом неполноценных генов. И вот теперь, когда до возвращения из 1989 года группы поиска оставалось немногим более двух минут, Клитман смотрел на троих своих подчиненных, одетых по моде молодых деловых людей другой эпохи, и его охватывала глубочайшая гордость и одновременно нежность, от которых слезы навертывались на глаза. Все они происходили из скромных семей. Унтершарфюрер Феликс Губач, второй по чину в отряде, был сыном алкоголика-токаря и неряхи-матери, которых он презирал. Роттенфюрер Рудольф фон Манштейн был сыном бедного крестьянина и стыдился своего вечного неудачника-отца, а роттенфюрер Мартин Брахер был сиротой. Несмотря на то что они происходили из разных земель Германии, одна черта объединяла этих двух капралов, сержанта и лейтенанта Клитмана теснее, чем кровные узы братства: они твердо верили, что человек должен исповедовать самую искреннюю, самую глубокую, самую нежную привязанность не к своей родной семье, а к государству, родине, вождю, который является олицетворением этой страны: государство - вот твоя единственная семья; этой одной мудрости было вполне достаточно, чтобы сделать их родоначальниками новой расы суперменов. Клитман незаметно утер большим пальцем слезы, которых он не мог сдержать. До возвращения группы поиска оставалась одна минута. Механизмы гудели и щелкали. 4 В три часа пополудни, в пятницу, тринадцатого января, белый пикап въехал на поливаемую дождем стоянку мотеля и остановился рядом с "Бьюиком", на котором были номера "Ниссана". Грузовику было лет пять-шесть. Дверь со стороны пассажира была прогнута и покрыта пятнами ржавчины. Владелец явно не торопился ремонтировать автомобиль, потому что некоторые пятна были зачищены и зашпаклеваны, но не закрашены. Лора наблюдала за грузовиком из окна, слегка раздвинув занавески. В одной руке она держала "узи". Фары грузовика моргнули и погасли, остановились стеклоочистители, и через секунду блондинка в мелких кудряшках вылезла из машины и направилась прямо к дверям номера Лоры. Она постучала три раза. Крис стоял у двери в ожидании знака матери. Лора кивнула. Крис открыл дверь и объявил: - Привет, тетя Тельма. Ну и уродский у вас парик. Тельма вошла внутрь, крепко обняла Криса и сказала: - Спасибо за комплимент. А что, если я скажу тебе, что у тебя от рождения самый уродливый носище и что тебе от него не так-то просто избавиться, это тебе не парик? Ну, что ты на это скажешь? Что, отвечай? Крис хихикнул. - Ничего не скажу. Потому что я знаю, что у меня аккуратный носик. - Это ты называешь аккуратным? Боже, ну и самомнение у тебя. Она выпустила его из объятий, взглянула на Штефана Кригера, который занимал один из стульев у телевизора, затем повернулась к Лоре. - Шейн, ты видела, на какой развалюхе я приехала? Ну что, здорово я придумала? Я уже было чуть не поехала на "Мерседесе", но потом сказала себе: "Тельма, - меня зовут Тельма, - так вот, я сказала, Тельма, а что подумают, когда ты подъедешь к этому паршивому мотелю на машине, которая стоит шестьдесят пять тысяч долларов?" Тогда я попробовала одолжить машину у дворецкого, так вы думаете, на чем он ездит? На "Ягуаре". Беверли-Хиллз - это чистый сумасшедший дом. Пришлось мне одолжить грузовик у садовника. И вот я здесь с вами. Как вам эта маскировка? На ней был кудрявый светлый парик, блестевший капельками дождя, очки в роговой оправе, а во рту вставные зубы, от которых у нее образовался не правильный прикус. - А тебе идет, - пошутила Лора. Тельма вытащила изо рта зубы. - Послушай, как только я одолжила колымагу, на которую никто не посмотрит, я подумала и о себе, ведь я звезда и все прочее. А так как газетчики уже докопались, что мы с тобой подруги, и уже приставали ко мне с разными вопросами о тебе, знаменитости и классному стрелку из автомата, я решила прибыть сюда инкогнито. - Тельма бросила сумку и вставные зубы на кровать. - Это все я придумала для одной моей роли в ночном клубе и уже попробовала выступать в таком виде в Лас-Вегасе, всего восемь раз. Это был полный провал, так я не понравилась. Публика меня чуть не разорвала, Шейн, они позвали охранников при казино и требовали, чтобы меня арестовали, они кричали, что таким, как я, нет места на земле... Да, здорово мне тогда досталось, они совсем озверели, Шейн... Она неожиданно смолкла и разразилась слезами. Она бросилась к Лоре и обняла ее. , - Когда я узнала о Сан-Бернардино, о стрельбе из автоматов и в каком виде твой дом у Биг-Бэр, я подумала, что ты... или Крис... я страшно беспокоилась... В свою очередь крепко обнимая Тельму, Лора сказала: - Я тебе обо всем расскажу, самое главное, что мы живы и, может быть, даже сумеем выбраться из западни. - Почему ты мне не позвонила, глупышка? - Я тебе позвонила. - Только сегодня утром! Через два дня после того, как о тебе столько написали газеты. Я чуть не сошла с ума. - Прости меня. Надо было сделать это раньше. Я просто не хотела тебя ни во что впутывать. Тельма неохотно разжала объятия. - Дурочка, раз это касается тебя, то, значит, и меня тоже, и никаких разговоров. - Она вытащила бумажную салфетку из кармана замшевого жакета и промокнула глаза. - У тебя есть еще одна? - спросила Лора. Тельма протянула ей чистую салфетку, и они обе высморкались. - Мы, тетя Тельма, были в бегах, - объяснил Крис. - А когда ты в бегах, трудно поддерживать связь с людьми. Тельма глубоко, прерывисто вздохнула и спросила: - Ну, Шейн, показывай, где ты держишь коллекцию отрубленных голов? Может, в ванной? Я слышала, что одну ты забыла в Сан-Бернардино. Как же ты так? Это что у тебя - новое хобби, или ты всегда была неравнодушна к головам, отделенным от туловища? - Я хочу тебя познакомить, - сказала Лора. - Тельма Аккерсон, это Штефан Кригер. - Рада познакомиться, - сказала Тельма. - Простите, что не могу подняться, - сказал Штефан. - Я еще неважно себя чувствую. - Прощаю. Если вы терпите меня в таком виде, то о чем уж говорить. Обращаясь к Лоре, Тельма спросила: - Он тот самый, о ком я думаю? - Да. - Твой хранитель? - Да. Тельма подошла к Штефану и громко расцеловала его в обе щеки. - Не представляю, откуда вы и кто вы такой, Штефан Кригер, наплевать на это, но я благодарна вам за то, что вы столько раз спасали мою Лору. Она присела в ногах кровати рядом с Крисом. сом. - Послушай, Шейн, этот мужчина прямо неотразим. Ты только посмотри, какой это красавчик и силач. Признайся, Шейн, ты, наверное, сама его подстрелила, чтобы он не удрал. Он выглядит настоящим ангелом-хранителем. Штефан смутился, но Тельму нельзя было остановить. - Вы, Кригер, очень интересный мужчина, и вы мне обязательно расскажете о себе. Но сначала вот тебе деньги, которые ты просила, Шейн. Тельма открыла свою объемистую сумку и вытащила оттуда толстую пачку стодолларовых купюр. Разглядывая деньги, Лора сказала: - Тельма, я просила у тебя четыре тысячи. А тут, по крайней мере, в два раза больше. - Тут десять или двенадцать. - Тельма подмигнула Крису. - Когда мои друзья в бегах, у них должно быть первоклассное обеспечение. Тельма слушала рассказ, ни разу не выразив недоверия. Штефан был удивлен, но Тельма тут же пояснила: - Когда поживешь в приюте, многому начинаешь верить. Путешественники из 1944 года? Подумаешь, какое чудо! В приюте я могла бы показать вам даму размером с диван и в платье из обивочного материала, которой государство неплохо платило, чтобы она обращалась с сиротами как с дерьмом. Но это я так, шучу, а в общем, ну и дела. Она была совершенно поражена, узнав, откуда прибыл Штефан, напугана и потрясена, узнав о ловушке, в которой они оказались, но даже в этих обстоятельствах продолжала оставаться прежней Тельмой Аккерсон, которая во всем видела смешную сторону. В шесть часов Тельма снова вставила зубы и вышла на улицу, чтобы купить еды в мексиканском ресторане. Она вернулась с мокрыми от дождя пакетами. - Когда скрываешься от полиции, надо поддерживать силы и хорошо питаться, Они разложили в ногах кровати пирожки, салат, блины из кукурузной муки с начинкой из мяса и сыра под острым томатным соусом. Тельма и Крис устроились в изголовье кровати, Лора и Штефан сидели на стульях. - Послушай, Тельма, - сказала Лора, - тут еды на десятерых. - Я подумала, что тараканам тоже надо кушать. Страшное дело, когда они голодные. Ведь ты не станешь отрицать, что тут есть тараканы? Такое уютное местечко без тараканов - это все равно что гостиница в Беверли-Хиллз без репортеров. Во время еды Штефан изложил свой план, как уничтожить Институт и Ворота. Тельма прерывала рассказ шуточками, но, когда он кончил, она была совершенно серьезна. - Это чертовски опасно, Штефан. Смело, ничего не скажешь, но безрассудно. - У нас нет другого выхода. - Я понимаю, - сказала Тельма. - Чем я могу помочь? Крис на мгновение прекратил поглощать еду. - Вы должны купить нам компьютер, тетя Тельма. Лора сказала: - Персональный компьютер фирмы IBM, их самую лучшую модель, такую, как у меня дома, чтобы я знала, как пользоваться программным обеспечением. У нас нет времени, чтобы изучать другую модель. Я тут все для тебя написала. Я могла бы купить его сама, денег хватит, но я боюсь часто показываться на людях. - И еще нам нужно место для жилья, - сказал Штефан. - Мы не можем здесь оставаться, - вмешался Крис, очень довольный своим участием в разговоре, - особенно если будем работать на компьютере. Попробуй его спрячь, горничная все равно увидит и расскажет всем; подозрительно, что люди с компьютером живут в такой дыре. Штефан сказал: - Лора мне говорила, что у вас с мужем есть один дом в Палм-Спрингс. - У нас есть дом в Палм-Спрингс, квартира в Монтеррее, еще одна в Лас-Вегасе, и я не удивлюсь, если мы окажемся владельцами или хотя бы совладельцами вулкана где-нибудь на Гавайях. Мой муж очень богат. Так что делайте выбор. Любой из домов в вашем распоряжении. У меня к вам одна просьба: не чистите ботинки полотенцами и не гасите окурки в цветочных горшках. - Мне кажется, дом в Палм-Спрингс будет самым подходящим, - сказала Лора. - Ты говорила, что он стоит в уединенном месте. - Он стоит на большом участке, где много деревьев, соседи тоже работают в шоу-бизнесе, все очень занятые люди, так что у них нет привычки захаживать на чашку кофе. Вас там никто не будет беспокоить. - Хорошо, - сказала Лора, - но есть еще другие вопросы. Нам нужна одежда, обувь, еще кое-какие необходимые вещи. Я составила список со всеми размерами и прочим. И, конечно, когда все кончится, я верну тебе деньги, которые ты дала, и то, что ты потратишь на компьютер и остальные покупки. - Не сомневаюсь в этом, Шейн. И еще добавочно сорок процентов. За каждую лишнюю неделю. Не забудь и про твоего сына. Я его тоже беру в оплату. Крис рассмеялся. - Тетя Шейлок. - Посмотрим, как ты будешь вмешиваться в разговоры, когда станешь моим сыном. Лора наконец вздохнула с облегчением. Она въехала на заставленную машинами стоянку и выключила мотор. Стеклоочистители остановились, и дождь ручьями потек по стеклу. Оранжевые, красные, синие, желтые, зеленые, белые, фиолетовые и розовые огни мерцали сквозь водяную пленку, и Лоре казалось, что она внутри старомодного, ярко разукрашенного автоматического проигрывателя, которых было так много в кафе и ресторанах в пятидесятые годы. Крис заметил: - Толстяк Джек добавил еще неона с тех пор, как мы тут были. - Да, похоже, - откликнулась Лора. Они вышли из машины и остановились, глядя вверх на мигающий, сверкающий, вспыхивающий, переливающийся огнями вульгарно пышный фасад "Дворца пиццы" Толстяка Джека. Неоном были обведены контуры здания, крыши, каждое окно и входные двери. Помимо этого, гигантские солнечные очки разместились на одном конце крыши, а на противоположном - огромный неоновый космический корабль был готов к взлету, и раскаленные газы, сверкая и клубясь, вылетали из его сопел. Они уже видели раньше неоновую пиццу диаметром в десять футов, а вот улыбающееся неоновое лицо клоуна было новинкой. Неона было столько, что он расцвечивал каждую каплю падавшего дождя, словно гигантская радуга разбилась на тысячи частиц при свете дня, чтобы продолжать жить и ночью. Каждая лужица сияла многоцветьем. Краски ослепляли растерянного посетителя, но это была только подготовка к тому, что ожидало его внутри, а именно некое подобие хаоса, из которого триллионы лет назад родилась наша Вселенная. Официанты и официантки были наряжены клоунами, привидениями, пиратами, астронавтами, ведьмами, цыганами и вампирами; вокальное трио, наряженное медведями, ходило от стола к столу к восторгу малышей. Дети постарше играли в видеоигры, и звуки игральных автоматов сливались с пением "медведей" и детскими криками. - Сумасшедший дом, - подытожил Крис. Уже при входе их встретил Доминик, младший партнер Толстяка Джека. Этот высокий худой, как скелет, человек был совсем не к месту среди моря бурного веселья. Повысив голос, чтобы перекричать шум, Лора попросила о встрече с Толстяком Джеком и добавила: - Я уже звонила. Я старая знакомая его матери. Это означало, что ей было нужно оружие, а не пицца. Доминик умел, не повышая голоса до крика, перекрывать какофонию. - Мне кажется, что вы у нас уже были. - У вас прекрасная память, - ответила Лора. - Год назад. - Прошу вас, следуйте за мной, - сказал Доминик загробным голосом. Им не пришлось пересекать ресторан с его диким шумом и движением, и это сокращало риск, что кто-либо из посетителей увидит и узнает Лору. Одна дверь из приемного зала вела в коридор, мимо кухни и кладовой, в кабинет Толстяка Джека. Доминик постучал в дверь, провел их внутрь и сказал Толстяку Джеку: - Старые знакомые вашей матери. - И оставил Лору и Криса наедине с хозяином. Толстяк Джек весьма серьезно относился к своему прозвищу и прилагал все усилия, чтобы ему соответствовать. При росте пять футов десять дюймов он весил триста пятьдесят фунтов. Облаченный в огромных размеров серый спортивный трикотажный костюм, который обтягивал его как перчатка, он был точь-в-точь как те фотографии толстяков на магнитах, которые мученики, сидящие на диете, покупали и прикрепляли к дверцам холодильников, чтобы пореже туда заглядывать; да и сам Джек по размерам не уступал самому емкому холодильнику. Он сидел на роскошном крутящемся кресле за большим столом и встал, чтобы их встретить. - Вы слышите этих маленьких зверенышей? - Он обращался к Лоре, игнорируя Криса. - Я специально устроился подальше от них, сделал звуконепроницаемые стены, а их все равно слышно, эти визги, вопли, можно подумать, что рядом преисподняя. - Они дети, что с них спрашивать, - сказала Лора, стоя перед столом вместе с Крисом. - А миссис О'Лири[6] была всего-навсего старушкой с неуклюжей коровой, но она спалила Чикаго, - раздраженно сказал Толстяк Джек. Он откусывал от шоколадного батончика "Марс". Издалека сквозь стены проникал громкий гул детских голосов, и, словно обращаясь к этому невидимому морю. Толстяк Джек сказал: - Чтоб вам подавиться пиццей, чертенята. - Там психушка, - сказал Крис. - А тебя кто спрашивает? - Никто, сэр. У Джека была пятнистая кожа и серые глазки на раздутой морде гремучей змеи. Он сосредоточил внимание на Лоре. - Вы видели мой новый неон? - Клоун новый, верно? - Ага. Правда, здорово? Я сам все придумал, все заказал, а потом ночью мы его поставили, так что утром поздно было протестовать, если кому что не понравилось. Проклятый городской совет взвыл в один голос, да поздно было. Чуть ли не десять лет Толстяк Джек вел судебные тяжбы с комиссией по землепользованию и городским советом Анахейма. Власти протестовали против его безвкусной и кричащей неоновой рекламы, особенно в последнее время, когда началась перестройка района вокруг Диснейленда. Толстяк Джек потратил десятки и сотни тысяч долларов на судебные процессы и штрафы, когда его преследовали в судебном порядке или он сам выступал в качестве истца; он даже провел некоторое время в тюрьме за неуважение к суду. Он давно объявил себя сторонником неограниченной свободы мысли и поведения, а теперь даже анархистом, и не терпел никакого покушения, настоящего или воображаемого, на свои права свободомыслящей личности. Он занимался подпольной торговлей оружием по тем же причинам, по которым сооружал свои неоновые вывески, нарушавшие городские правила: как вызов властям и защита личных прав. Он мог часами говорить о недостатках правительства, причем любого без исключения и по любому поводу, и, когда Лора приезжала к нему с Крисом в прошлый раз, чтобы купить автоматы "узи", ей пришлось выслушать пространные рассуждения о том, что правительство не имеет права принимать законы, запрещающие убийство. Лора не испытывала особой любви к правительству, левому или правому, но Толстяк Джек был ей совсем не по душе. Он выступал против законности любых властей, любых зарекомендовавших себя институтов, даже таких, как семья. После того как Лора отдала Толстяку Джеку список нужных ей вещей, а он объявил цену и пересчитал деньги, он повел ее с Крисом через потайную дверь в стенном шкафу в кабинете вниз по узкой лестнице, на которой, казалось, он вот-вот застрянет, в подвал, где держал запас нелегального оружия. И если его ресторан наверху был олицетворением беспорядка, то в арсенале, наоборот, царил необычайный, почти идеальный порядок. На металлических стеллажах стояло множество коробок с револьверами, пистолетами и автоматами, аккуратно рассортированными по калибру и цене; в подвале "Дворца пиццы" хранилась по меньшей мере тысяча единиц оружия. Толстяк Джек снабдил Лору переделанными "узи". - Очень популярное оружие после покушения на Рейгана, - сказал он. Она также купила "смитт-вессон". Штефан просил раздобыть ему "кольт" с девятизарядной обоймой под патроны "парабеллум" и дулом, приспособленным для глушителя. - Нет такого, - сказал Толстяк Джек, - но я могу вам предложить "кольт" тоже тридцать восьмого калибра, но класса "супер" и тоже девятизарядный, у меня есть два таких, приспособленных для глушителя. И глушители есть, сколько хотите. Он уже сказал Лоре, что не может снабдить ее патронами, и пояснил, доедая шоколадный батончик: - Я не держу патроны или взрывчатку. Я не доверяю властям, но это не значит, что я совсем безответственный. У меня наверху ресторан битком набит орущими маленькими сопляками, и я не могу допустить, чтобы их разорвало на куски, хотя, конечно, без них в мире было бы куда тише. А мой неон, что от него останется? - Хорошо, - согласилась Лора, обнимая рукой Криса, чтобы он никуда не отходил. - А как насчет газа, который у меня в списке? - А вы не ошибаетесь, может быть, вам нужен слезоточивый газ? - Нет. Мне нужен "вексон". Именно это. - Штефан дал ей название газа. Он сказал, что этот газ был одним из видов химического оружия, который Институт надеялся заполучить и перебросить в 1944 год для использования в немецком военном арсенале. И вот теперь, возможно, они используют его против самих нацистов. - Нам нужен газ, который быстро убивает. Толстяк Джек привалился задом к металлическому столу посередине комнаты, на котором он разложил "узи", револьверы, пистолеты и глушители. Стол затрещал. - То, о чем мы сейчас говорим, находится на вооружении армии и очень строго контролируется. - И вы не можете его достать? - Почему же, я могу достать для вас некоторое количество "вексона", - ответил Толстяк Джек. Он отошел от стола, который с облегчением скрипнул, освободившись от тяжелого груза, направился к металлическим стеллажам и, просунув руку между ящиками с оружием, достал из тайника пару шоколадных батончиков "Хэрши". Он не угостил Криса, а спрятал один батончик в карман тренировочных штанов и принялся за другой. - Я не держу здесь эту штуку, это еще опасней взрывчатки. Но, если вам нужно, я достану этот газ завтра к вечеру. - Очень хорошо. - Вам придется раскошелиться. - Знаю. Толстяк Джек усмехнулся. Кусочки шоколада застряли у него между зубами. - На него мало спроса, особенно среди таких, как вы, мелких покупателей. Очень бы хотелось узнать, что вы замышляете. Знаю, что не скажете. Обычно этими нервно-паралитическими и удушающими газами интересуются оптовые покупатели из Южной Америки или с Ближнего Востока. Ирак и Иран часто их применяли в последнее время. - Нервно-паралитические и удушающие... Какая между ними разница? - Удушающий газ действует на дыхательную систему, он убивает в считанные секунды, как только попадет в легкие и систему кровообращения. Им надо пользоваться в противогазе. Что же касается нервно-паралитического, который вы хотите получить, то он убивает еще быстрее, как только попадет на кожу; некоторые его виды, такие, как "вексон", не требуют противогаза или защитной одежды, перед его применением следует принять пару таблеток, которые действуют как своего рода противоядие. - Кстати, я забыла попросить у вас эти таблетки, - сказала Лора. - "Вексон" - самый простой в применении газ. Вы действительно искушенный покупатель, - похвалил Толстяк Джек. Он уже доел шоколадный батончик, и казалось, что за те полчаса, которые Лора и Крис провели с Джеком, он значительно увеличился в размерах. Лоре пришло в голову, что преданность Толстяка Джека идеям анархизма отражается не только на атмосфере его пиццерии, но и на состоянии его тела, которое расползалось, не сдерживаемое никакими общественными ограничениями или соображениями здоровья. Он явно гордился своими размерами, часто похлопывал себя по брюху, почти любовно поглаживал складки жира на боках и гордо и воинственно шествовал вперед, расталкивая все на пути своей огромной тушей. Лора представляла себе, как Толстяк Джек все больше распухает, тянет на четыреста, потом на пятьсот фунтов, а на крыше "Дворца пиццы" разрастаются все выше и выше замысловатые сооружения из неона, пока в один прекрасный день крыша не рухнет под их тяжестью и не погребет под собой Толстяка Джека. - Газ будет у меня завтра в пять часов, - повторил он, складывая "узи", "смитт-вессон", "кольт" и глушители в большую коробку с надписью "К ДНЮ РОЖДЕНИЯ", где раньше, видимо, хранились бумажные колпаки или хлопушки для ресторана. Он закрыл коробку крышкой и сделал знак Лоре нести ее наверх; помимо прочих вещей, Толстяк Джек не верил в такую вещь, как галантность. Наверху, когда Крис открыл для Лоры дверь в коридор и они вышли из кабинета Толстяка Джека, она обрадовалась крику и визгу детей, которые доносились из ресторана. Это были первые за полчаса нормальные человеческие звуки. - Вы только послушайте этих маленьких кретинов, - сказал Джек. - Это не дети, это обезьяны, которые только прикидываются детьми. Он захлопнул за Лорой и Крисом звуконепроницаемую дверь. В машине по пути в мотель Крис спросил: - Когда все кончится... что ты сделаешь с Толстяком Джеком? - Отдам его в руки полиции, - ответила Лора. - Анонимно. - Прекрасно. Он чокнутый. - Он больше чем псих. Он фанатик. - А что такое фанатик? Лора немного подумала, потом сказала: - Фанатик - это псих, который вбил себе в голову идею. 5 Лейтенант СС Эрих Клитман наблюдал за секундной стрелкой часов на пульте программирования Ворот, и, когда она подошла к двенадцати, он обернулся и посмотрел на Ворота. В полумраке трубы длиною в три с половиной метра что-то блеснуло, появилась расплывчатая темная тень, которая обрела форму человека, за ним показались еще трое, шествующие один за другим. Группа поиска покинула Ворота и оказалась в зале, где ее встретили трое ученых, следивших за работой пульта. Группа вернулась из февраля 1989 года, и лица всех ее членов сияли улыбкой, отчего сердце Клитмана радостно забилось: значит, они обнаружили Штефана Кригера, женщину и мальчишку, иначе к чему эта радость. Первые два отряда ликвидации, направленные в будущее, - один штурмовал дом у хребта Биг-Бэр, а второй дом в Сан-Бернардино - были сформированы из офицеров гестапо. Их провал заставил фюрера настоять, чтобы третий отряд был отрядом СС, и теперь, судя по улыбкам группы поиска, Эрих сделал вывод, что его отряд, третий по счету, имеет шанс доказать превосходство СС над гестапо. Неудача двух предыдущих отрядов ликвидации была не единственным позорным пятном на репутации гестапо в этом деле. Глава институтской службы безопасности тоже был офицером гестапо, и он явно оказался предателем. Имеющиеся данные свидетельствовали, что два дня назад, шестнадцатого марта, он дезертировал в будущее вместе с пятью другими сотрудниками Института. Вечером шестнадцатого марта Кокошка совершил скачок в будущее в горах Сан-Бернардино с намерением убить там Штефана Кригера до того, как Кригер вернется в 1944 год и убьет Пенловского; таким образом Кокошка планировал спасти уже погибших двух лучших сотрудников Проекта. Но Кокошка так и не вернулся. Некоторые настаивали, что Кокошка убит в 1988 году и что Кригер победил в этом поединке, но это не объясняло, что же случилось в тот вечер с пятью другими людьми из Института: двумя агентами гестапо, поджидавшими возвращения Кокошки, и тремя научными сотрудниками, которые следили за работой пульта программирования Ворот. Все они исчезли бесследно, а вместе с ними и пять поясов; абсолютно все свидетельствовало о том, что шайка изменников в стенах Института пришла к выводу, что Гитлер проигрывает войну даже при наличии необыкновенного оружия, привезенного из будущего, и предпочла дезертировать в другую эпоху, а не оставаться в обреченном Берлине. Но Берлин не может быть обречен. Клитман не желал этому верить. Берлин был новым Римом; "третий рейх" просуществует еще тысячу лет. А теперь, когда СС предоставлена возможность найти и убить Кригера, эта мечта фюрера найдет свое воплощение. Прежде всего следует ликвидировать Кригера, который представлял основную угрозу Воротам и чья казнь была самой неотложной задачей, а потом уже заняться поисками Кокошки и других предателей. Где бы ни укрылись эти грязные свиньи, в каком бы то ни было отдаленном году или месте, Клитман и его собратья по СС сотрут их с лица земли с глубоким презрением и большим удовлетворением. Профессор Теодор Ютнер, директор Института после убийства Пенловского, Янушского и Волкова и исчезновения сотрудников шестнадцатого марта, повернулся к Эриху и сказал: - Видимо, они обнаружили Кригера, оберштурмфюрер Клитман. Готовьте ваших людей к старту. - Мы готовы, профессор, - ответил Эрих. "Готовы к скачку в будущее, - подумал он, - готовы к встрече с Кригером, готовы к славе". 6 Четырнадцатого января, в субботу, в три сорок пополудни, спустя немногим более суток, Тельма возвратилась в мотель "Синяя птица" на старом белом пикапе. Она привезла для всех по две смены одежды, чемоданы, чтобы все упаковать, и две тысячи патронов для револьверов и "узи". В пикапе были также персональный компьютер IBM и принтер, разное программное обеспечение, коробка дискет и все прочее, необходимое для работы системы. Хотя Штефан был ранен всего четыре дня назад, он удивительно быстро" поправлялся, но еще не мог поднимать какие-либо предметы, пусть даже самые легкие. Они с Крисом занялись упаковкой чемоданов, а Лора с Тельмой перенесли коробки с компьютером в багажник и на заднее сиденье "Бьюика". Ночью дождь прекратился. Рваные серые облака, словно клочья грязной ваты, покрывали небо. Потеплело, промытый воздух дышал свежестью. Поставив в багажник последнюю коробку, Лора спросила: - И ты ходила за покупками в этом парике и очках, да еще с такими зубами? - Нет, - ответила Тельма, вынимая вставные зубы и пряча их в карман жакета, потому что с ними она шепелявила. - Вблизи кто-нибудь из продавцов мог меня узнать, потому что иногда маскарад привлекает больше внимания, чем собственная физиономия. Но потом, когда я все купила, я нашла на стоянке уголок потише и надела парик и все прочее, чтобы меня кто-нибудь не узнал по дороге; получился прямо вылитый Харпо Маркс. Знаешь, Шейн, меня увлекает вся эта история. Может, я новая Мата Хари? Стоит мне представить, как я соблазняю мужчин, выманивая у них секретные сведения, а потом продаю их иностранным державам, как у меня от страха и удовольствия начинают мурашки бегать по коже. - Это у тебя при мысли о мужчинах, а не о секретах мурашки бегают по коже. Какая из тебя шпионка, ты просто распутница. Тельма отдала Лоре ключи от дома в Палм-Спрингс. - Там нет постоянной прислуги. Мы заказываем уборку дома на фирме за несколько дней до нашего приезда. В этот раз я их, конечно, не вызывала, так что там будет немного пыли, но не грязи, и никаких отрубленных голов, которые ты так любишь оставлять повсюду. - Спасибо, Тельма, ты прелесть. - Там, правда, есть садовник. Но он не работает постоянно, как наш садовник в Беверли-Хиллз. Он приходит только раз в неделю, во вторник, чтобы подстричь газон и подровнять кусты, вырвать кое-какие цветы и посадить новые, чтобы потом прислать нам за это счет. Советую вам в этот день не подходить к окнам и вообще не показываться, пока он не уйдет. - Мы просидим все это время под кроватью. - Если вы заглянете под кровать, то обнаружите там плетки и цепи, но не подумайте, что у нас с Джейсоном отклонения. Плетки и цепи остались после его матери, и мы храним их как память о ней. Они вынесли из комнаты упакованные чемоданы и положили их на заднее сиденье вместе с другими свертками и коробками, которые не поместились в багажнике "Бьюика". После долгих объятий Тельма сказала: - Шейн, у меня сейчас трехнедельный перерыв между выступлениями в ночных клубах, так что, если тебе что-нибудь понадобится, я все время в Беверли-Хиллз. И не буду отходить от телефона. Она с неохотой простилась с ними. Лора с облегчением вздохнула, когда пикап исчез в потоке движения; Тельма была в безопасности и далеко отсюда. Они оставили ключи от номера на конторке при входе в мотель и тронулись в путь; Крис сидел рядом с Лорой впереди, а Штефан на заднем сиденье рядом с кучей вещей. Лора жалела, что они покидают "Синюю птицу", потому что здесь они целых четыре дня были в безопасности, а что-то будет с ними в другом месте. Сначала они остановились у оружейного магазина. Лоре не стоило лишний раз показываться на людях, и Штефан зашел туда, чтобы купить коробку патронов для пистолета. Они не включили такие патроны в список покупок для Тельмы, потому что тогда еще не знали, какой "кольт" им удастся купить для Штефана, и, действительно, новый "кольт" был тоже тридцать восьмого калибра, но "супер". После посещения оружейного магазина они поехали ко "Дворцу пиццы" Толстяка Джека, чтобы забрать два баллона смертоносного нервно-паралитического газа. Штефан и Крис ждали Лору в машине, под неоновыми буквами, которые уже горели, хотя еще только смеркалось, но подлинный неоновый спектакль начинался только с наступлением темноты. Баллоны стояли у Джека на столе. Они были размером с небольшой домашний огнетушитель, но не красного цвета, а из нержавеющей стали, с черепом и скрещенными костями и надписью: "ВЕКСОН (аэрозоль). ПРЕДУПРЕЖДАЕМ: ОТРАВЛЯЮЩЕЕ ВЕЩЕСТВО. СМЕРТЕЛЬНО! ХРАНЕНИЕ БЕЗ СПЕЦИАЛЬНОГО РАЗРЕШЕНИЯ КАРАЕТСЯ ЗАКОНОМ США", а дальше шло много мелкого шрифта. Толстым, похожим на сосиску пальцем Джек указал на верхушку цилиндра, где был расположен диск размером с полдоллара. - Это часовой механизм, разделенный на минуты, от одной до шестидесяти. Если вы установите время и нажмете кнопку посередине диска, вы можете выпустить газ автоматически, как если бы это была бомба с часовым механизмом. Но если вы хотите выпустить газ вручную, тогда надо поддерживать баллон снизу одной рукой, а другой взяться за рукоятку-пистолет и нажать спусковую скобу. Газ будет выходить под давлением и через полторы минуты заполнит помещение площадью в пять тысяч квадратных футов, и еще быстрее при включенном отоплении или наличии системы кондиционирования воздуха. Под воздействием света и воздуха он быстро распадается на нетоксичные компоненты, но остается смертельным еще от сорока до шестидесяти минут. Всего три миллиграмма на коже убивают за тридцать секунд. - А противоядие? - спросила Лора. Толстяк Джек улыбнулся и постучал по запечатанным синим пластиковым пакетам размером четыре на четыре дюйма, прикрепленным к ручкам цилиндров. - По десять капсул в каждом пакете. Две обеспечивают защиту для одного человека. Инструкция внутри, но меня предупредили, что таблетки надо принимать по крайней мере за час до распыления газа. Они действуют от трех до пяти часов. Джек взял у Лоры деньги и положил баллоны с "вексоном" в картонную коробку с надписью: "СЫР МОЗАРЕЛЛА, ХРАНИТЬ В ХОЛОДИЛЬНИКЕ". Закрывая коробку крышкой, он засмеялся и покачал головой. - В чем дело? - спросила Лора. - Удивляюсь, - сказал Толстяк Джек. - Такая красотка, образованная, да еще с маленьким мальчиком... Если такие люди, как вы, занимаются подобными темными делишками, то, видно, наше общество разлагается куда быстрее, чем я предполагал. Может, я еще доживу до того дня, когда государство рухнет и воцарится анархия, а единственными законами будут законы, которые отдельные люди устанавливают для себя и скрепляют рукопожатием. Немного подумав, он приподнял крышку коробки, взял несколько зеленых листков бумаги из ящика стола и положил их сверху цилиндров с "вексоном". - Что это такое? - поинтересовалась Лора. - Вы хороший клиент, - пояснил Толстяк Джек, - вот я и даю вам купоны на бесплатную пиццу. * * * Дом Тельмы и Джексона в Палм-Спрингс стоял в уединенном месте. Кирпичный особняк представлял собой несколько странное, но приятное сочетание испанской и калифорнийской архитектуры; участок в один акр был окружен высокой оштукатуренной стеной, выкрашенной в розовый цвет, с двумя воротами - для въезда и выезда; дорога внутри была в форме подковы. Парк вокруг дома был густо засажен оливковыми и фикусовыми деревьями и различными пальмами таким образом, что оставался открытым только фасад, а с остальных трех сторон деревья загораживали дом от соседей. Простившись с Толстяком Джеком, они выехали из Анахейма, пересекли пустыню и в восемь вечера подъехали к дому Тельмы и Джейсона. Дом и лужайка перед ним были видны до мельчайших подробностей, так как освещались хитроумно расположенными источниками света, управляемыми с помощью фотоэлементов, что обеспечивало одновременно безопасность и радовало глаз. Тельма дала им пульт дистанционного управления, чтобы открыть дверь гаража, и они поставили "Бьюик" в гараж на три машины и вошли в дом через прачечную, предварительно с помощью кода отключив охранную сигнализацию. Этот дом был поменьше, чем особняк Гейнсов в Беверли-Хиллз, - десять комнат и четыре ванных. И всюду, в каждой комнате, чувствовалась талантливая рука Стива Чейса, модного в Палм-Спрингс дизайнера: неожиданное и необычное освещение, сочные, но приглушенные тона - неяркий персиковый, оранжево-розовый, оживляемые кое-где пятнами бирюзового; стены, обитые замшей, потолки из кедра, медные столики, украшенные патиной, столики с верхом из гранита, контрастирующие с уютной мягкой мебелью с самой разнообразной обивкой. Все было элегантно, но вполне пригодно для жизни. Кладовая при кухне была пуста, кроме одной полки, где стояли консервы. Они все слишком устали, чтобы отправиться за покупками, и решили обойтись тем, что было под рукой. Если бы Лора не знала, что дом принадлежит Тельме и Джейсону, она бы тут же догадалась об этом, посетив кладовую, потому что вряд ли на земле можно было сыскать еще одну супружескую пару миллионеров, которые, оставаясь в душе детьми, делали бы запасы консервированных равиоли и спагетти. Крис был в восторге. В морозильнике они обнаружили две коробки мороженого в шоколаде, что и послужило им десертом; ничего другого там больше не было. Лора и Крис расположились на огромной кровати в самой большой спальне, а Штефан ночевал напротив, в комнате для гостей. И хотя Лора включила круговую охранную сигнализацию, которая охватывала все окна и двери, хотя заряженный "узи" лежал на полу рядом с кроватью, а "смитт-вессон" на столике у изголовья и хотя никто на всем свете, кроме Тельмы, не знал, где они находятся, Лора спала урывками. Просыпаясь, она всякий раз садилась на кровати и прислушивалась к шорохам в ночи: не слышны ли крадущиеся шаги или приглушенные голоса. К утру, когда она не могла больше уснуть, она долго смотрела на темный потолок и думала о том, что сказал Штефан дня два назад, когда он объяснял тонкости путешествия во времени и пространстве и те изменения, которые путешественники могут сделать в своем будущем. Судьба стремится восстановить предопределенный ход событий. Штефан спас ее от бродяги в бакалейной лавке в 1963 году, но судьба в конце концов поставила на ее пути еще одного педофила, Вилли Шинера, в 1967-м. Судьба предопределила ей быть сиротой, и, когда она нашла новую семью у Доквайлеров, судьба устроила так, чтобы у Нины случился смертельный сердечный приступ, и Лора вновь вернулась в приют. Судьба стремится восстановить предопределенный ход событий. Чего же ждать теперь? Если следовать предопределению, то Крис вообще не должен был появиться на свет. Попытается ли судьба обречь его на смерть и таким образом приблизить реальный ход событий к тому, что первоначально замышлялось, несмотря на вмешательство Штефана Кригера? Судьба уготовила ей жизнь в инвалидном кресле еще до того, как Штефан под дулом револьвера заставил доктора Пола Марквелла отказаться принимать роды. Теперь судьба может устроить так, чтобы выстрелы гестаповцев повредили ей позвоночник, и, как это было уготовано первоначально, она станет инвалидом. Как долго силы судьбы пытаются повернуть ход событий на прежнюю стезю? Крис живет уже более восьми лет. Достаточно ли этого, чтобы судьба примирилась с его существованием? Она сама прожила тридцать четыре года на ногах, а не инвалидом. По-прежнему ли судьбу волнует это непредусмотренное нарушение порядка? Судьба стремится восстановить предопределенный ход событий. Рассвет уже осветил спальню, а Лора все ворочалась с боку на бок и сердилась неизвестно на кого и на что. Что есть судьба? Какая сила предопределяет ход событий и старается их осуществить? Всевышний? Должна ли она гневаться на Всевышнего или, наоборот, молить Его сохранить жизнь ее сыну, а ее спасти от инвалидного кресла? Или эта сила за спиной судьбы - просто естественный механизм природы, который по своему происхождению не отличается от земного притяжения или магнетизма? Так как она не могла найти виновника своего гнева, на котором можно было выместить чувства, Лора обнаружила, что ее злость постепенно обращается в страх. На первый взгляд они были в безопасности в этом доме. После одной спокойно проведенной здесь ночи они могли быть почти уверены, что их пребывание в доме останется в тайне, иначе убийцы из прошлого наверняка бы уже появились. И тем не менее Лора боялась. Что-то должно было произойти. Что-то очень плохое. К ним приближалась беда, но Лора не знала откуда. Молния. Скоро в небе вспыхнет молния. Печально, но старая поговорка не соответствовала действительности: молния дважды, трижды, сто раз ударяла в одно и то же место, и Лора притягивала ее лучше любого громоотвода. 7 Профессор Ютнер ввел последние цифры в пульт программирования Ворот. Он сказал, обращаясь к Эриху Клитману: - Пункт назначения вашего отряда - окрестность Палм-Спрингс в Калифорнии - январь 1989 года. - Палм-Спрингс? - удивился Клитман. - Да. Мы, правда, ожидали, что вы отправитесь в район Лос-Анджелеса или округ Оранж, где ваша одежда молодых деловых людей была бы менее заметной, чем в курортном городе, но и там вы не будете привлекать внимания. Прежде всего, там сейчас зима, так что ваши темные костюмы будут к месту даже в пустыне. Ютнер протянул Клитману листок бумаги, на котором были записаны все необходимые сведения. - Вот где вы найдете женщину и ее сына. Складывая бумагу и пряча ее во внутренний карман пиджака, лейтенант спросил: - А как насчет Кригера? - Группа поиска нигде не нашла упоминания о нем, - ответил Ютнер, - но он должен находиться вместе с женщиной и ее сыном. Если вы его не обнаружите, тогда постарайтесь захватить женщину и мальчика живыми. Можете даже их пытать, чтобы дознаться, где Кригер. Если же случится, что они не заговорят, убейте их. Это может заставить Кригера появиться где-либо в последующем временном потоке. - Мы обязательно найдем его, профессор. У всех четырех - Клитмана, Губача, фон Манштейна и Брахера под костюмами Ива Сен-Лорана были надеты пояса возвращения. Неся в руках кейсы, они зашагали к Воротам, ступили внутрь трубы и двинулись к точке отправления - для этого надо было пройти две трети протяженности туннеля, - после чего они в одно мгновение из 1944-го перенесутся в 1989 год. Лейтенант испытывал страх и одновременно душевный подъем. Он был железным кулаком Гитлера, от которого Кригера не скроют даже сорок пять лет будущего. 8 На другое утро после приезда в Палм-Спрингс - это было воскресенье, пятнадцатое января, - они установили компьютер и Лора начала обучать Штефана работать на нем. Правила пользования компьютером IBM и программное обеспечение были достаточно простыми, во всяком случае, для решения их задач, и хотя к вечеру Штефан был еще далеко не экспертом в этой области, он уже понимал, каким образом компьютер функционирует и как он мыслит. Основную работу так или иначе должна была выполнить Лора, которая хорошо разбиралась в системе. Штефан объяснит ей, какие расчеты необходимо произвести, и она использует компьютер для решения многих стоящих перед ними проблем. Штефан намеревался вернуться обратно в 1944 год с помощью пояса возвращения, который он снял с Кокошки. Сам по себе пояс не являлся машиной времени. Такой машиной были Ворота, они были средством транспортировки и постоянно находились в 1944 году. Пояса были настроены на волну временной вибрации Ворот, и, когда путешественник нажимал кнопку на поясе, устанавливалась связь с Воротами и они немедленно возвращали его домой. - Каким образом? - спросила Лора, когда Штефан объяснил назначение пояса. - Как он возвращает вас обратно? - Я не знаю. А вы знаете, как микросхема работает внутри компьютера? Нет. Но это не мешает вам пользоваться компьютером, так же как и мое незнание не мешает мне пользоваться Воротами. Вернувшись в Институт в 1944 год и захватив главную лабораторию, Штефан совершит два решающих скачка из марта сорок четвертого, каждый на расстояние всего в несколько дней от его собственного времени. Эти два скачка придется разработать до мельчайших деталей, чтобы в каждом случае прибыть точно в нужную географическую точку и в точно установленный час. Подобные сложные расчеты нельзя было провести в 1944 году, и не только из-за того, что не существовали компьютеры, но также и потому, что в ту эпоху не было полных и точных данных об угле наклона земной оси и скорости вращения Земли и о других планетарных факторах, влияющих на скачок; вот почему путешественники из Института часто прибывали с опозданием в несколько минут и на расстоянии нескольких миль от намеченного места. При точности, которую обеспечивал компьютер, можно было запрограммировать Ворота так, чтобы доставить Штефана в назначенное место с точностью до ярда и до секунды. Они пользовались книгами, которые привезла Тельма. Это были не только научные и технические работы, но также труды по истории второй мировой войны, с помощью которых они могли установить, где и в какое время находились определенные исторические личности. Помимо времени, необходимого для проведения сложных расчетов, Штефану нужно было время на выздоровление. При возвращении в волчье логово, в 1944 год, даже вооруженный нервно-паралитическим газом и первоклассным оружием, он не сможет избежать гибели, если не будет обладать быстротой и ловкостью. - Две недели, - сказал Штефан. - Думаю, этого будет достаточно, чтобы восстановить подвижность руки. Две или десять недель, это не имело значения, потому что с поясом Кокошки он вернется в Институт всего через одиннадцать минут после того, как Кокошка его покинул. Когда бы Штефан ни стартовал из нынешней эпохи, это не повлияет на срок его возвращения в 1944 год. Лору и Штефана беспокоило только то, что гестапо обнаружит их и направит в 1989 году ударный отряд для их уничтожения прежде, чем Штефан вернется в свою эпоху и осуществит свой план. И это было очень серьезное опасение. С осторожностью, каждую секунду ожидая увидеть внезапный блеск молнии и услышать раскаты грома, они прервали свои занятия и отправились за покупками. Лора, которая по-прежнему была в центре внимания прессы, осталась в машине, а Крис и Штефан пошли в супермаркет. К счастью, обошлось без молний, и они вернулись домой с целым багажником припасов. Разбирая покупки на кухне, Лора обнаружила, что треть всех продуктов составляли закуски и сладости, а никак не еда: несколько сортов мороженого, предпочтение отдавалось шоколадному и миндальному, большие пакеты конфет, картофельные чипсы, соленые крекеры, воздушная кукуруза, арахис, четыре сорта печенья, шоколадный торт и вишневый пирог, коробка пончиков и еще многое другое. Штефан помогал ей разбирать покупки, и Лора заметила: - Вы, наверное, большой сластена. - Вот еще одна замечательная вещь, которая поражает меня в вашем мире, - сказал он. - Только подумать, что нет никакой разницы в питательности между шоколадным тортом и бифштексом. В чипсах столько же витаминов и минеральных солей, сколько и в зеленом салате. Можно есть одни сладости и оставаться таким же здоровым, как те люди, которые питаются рационально. Невероятно! Каким образом удалось этого достичь? Лора обернулась как раз в ту минуту, когда Крис хотел выскользнуть в дверь. - Ах ты маленький мошенник! Крис смущенно заметил: - Ты не находишь, что у мистера Кригера довольно странные представления о нашей жизни? - По крайней мере, я теперь знаю, откуда у него эти представления, - сказала Лора. - Какая низость. И тебе не стыдно? Крис вздохнул и заговорил притворно печальным голосом: - Стыдно. Но я подумал... если за нами гонятся агенты гестапо, то нам надо вволю наесться хотя бы мороженого, потому что, может, мы едим в последний раз. Он бросил исподтишка взгляд на Лору, проверяя, верит ли она в его раскаяние. Слова Криса оправдывали, хотя и не извиняли его проделки; она не могла заставить себя его наказать. Вечером, после ужина, Лора поменяла повязку на ране Штефана. Пуля оставила на груди огромный кровоподтек с входным отверстием посередине и кровоподтек поменьше на спине вокруг выходного отверстия. Кетгут и старая повязка были покрыты засохшими выделениями. Лора осторожно промыла участок кожи вокруг, стараясь очистить его от засохших выделений, но не касаясь струпа; потом надавила на тело пальцами, отчего из раны вышло немного прозрачной жидкости, но не гноя, что говорило бы об опасном инфицировании. Конечно, абсцесс мог образоваться и внутри раны, с внутренними выделениями, но это было маловероятно, так как у Штефана не было температуры. - Надо продолжить принимать пенициллин. - сказала Лора, - и тогда, я думаю, вы скоро выздоровеете. Доктор Бренкшоу неплохо потрудился. В понедельник и вторник Лора и Штефан все время провели у компьютера, а Крис смотрел телевизор, рылся на книжных полках, чтобы найти что-нибудь почитать, рассматривал старые комиксы с приключениями Барбареллы. - Мама, а что такое оргазм? - Ты что читаешь? Дай сюда. И вообще он развлекался потихоньку как мог. Так, он вдруг появлялся в кабинете и стоял с минуту, глядя, как они работают на компьютере. После нескольких визитов он заявил: - В фильмах все куда проще, у них там машина времени, нажмешь пару кнопок на доске управления и готово. И почему только в жизни все куда сложнее? Во вторник девятнадцатого января они не выходили из дома, пока садовник косил газон и подстригал кусты. За четыре дня это был первый чужой человек, которого они видели; никакие коммивояжеры с товарами и никакие Свидетели Иеговы, распространяющие свой журнал, сюда не добирались. - Тут мы в безопасности, - сказал Штефан. - Видимо, о нашем прибытии здесь пресса и телевидение никогда не узнают. Иначе гестапо уж давно бы с нами расправилось. И все же Лора и ночью и днем держала включенной охранную сигнализацию. А ночью ей снились сны о судьбе, которая восстанавливает свои права, о Крисе, выброшенном из потока жизни, о том, как, проснувшись, она обнаружит, что сидит в инвалидном кресле. 9 Они должны были прибыть в восемь часов, это оставляло им достаточно времени, чтобы добраться до того места, где группа поиска обнаружила женщину и мальчика, а может быть, и Кригера. Но когда лейтенант Клитман, не успев моргнуть глазом, очутился в эпохе на сорок пять лет позже собственной, он тут же понял, что они опоздали на пару часов. Солнце слишком высоко стояло над горизонтом. Температуpa была семьдесят пять по Фаренгейту, слишком тепло для раннего зимнего утра в пустыне. Как белая трещина в голубой чаше, первая молния расколола небо. За первой трещиной появились другие, а с ними новые вспышки, словно пьяный хулиган атаковал небесную посудную лавку, неся с собой шум и разрушение. Постепенно грохот стал стихать, и Клитман обернулся, чтобы посмотреть, благополучно ли прибыли вместе с ним фон Манштейн, Губач и Брахер. Они были рядом с ним с кейсами в руках; солнечные очки торчали из нагрудных карманов их дорогих костюмов. Загвоздка была в т($м, что на расстоянии тридцати футов от лейтенанта, сержанта и двух капралов две немолодые седовласые леди в эластичных брюках и блузках пастельных тонов стояли рядом с белой машиной и в изумлении взирали на Клитмана и его отряд. В руках они держали предметы, похожие на кастрюли. Клитман огляделся и обнаружил, что он и его люди прибыли на автостоянку позади церкви. Кроме белой машины, которая, по всей видимости, принадлежала женщинам, на стоянке были еще две машины, но пустые. Стоянку окружала стена, и, чтобы выбраться отсюда, Клитману и его команде нужно было пройти мимо женщин. Тут следовало действовать решительно, и Клитман направился прямо к женщинам, как если бы не было ничего особенного в том, что они возникли из воздуха; отряд последовал за ним. Словно загипнотизированные, женщины следили за их приближением. - Доброе утро, леди. - Как и Кригер, Клитман учился говорить по-английски с американским акцентом в надежде, что его отправят в страну в качестве секретного агента, но он так и не сумел избавиться от немецкого акцента, несмотря на упорные занятия и практику. Хотя часы у него на руке были поставлены по местному времени, он не мог на них полагаться и поэтому спросил: - Будьте любезны, скажите, пожалуйста, который час? Женщины продолжали молча смотреть на него. - Время? - повторил он. Женщина в нежно-желтом костюме повернула руку, не выпуская кастрюли, посмотрела на часы и сказала: - Сейчас десять сорок. Они опаздывали на два часа сорок минут. Они не могли терять времени на поиски автомобиля с ключами или без ключей, особенно если автомобиль стоял прямо перед ними, да еще с ключами. Клитман был готов убить женщин, чтобы завладеть машиной. Но он не мог оставить их тела на стоянке; как только их найдут, поднимут тревогу и полиция начнет поиски машины. Это будет неприятным осложнением. Придется запихнуть трупы в багажник и взять их с собой. Женщина в нежно-голубом сказала: - Откуда вы, вы что - ангелы? Клитман подумал, уж не выжила ли она из ума. Ангелы в костюмах в полоску? Внезапно он сообразил, что они находятся возле церкви и что они появились чудесным образом, поэтому вполне логично верующие женщины приняли их за ангелов, несмотря на их одежду. Не стоит тратить время на убийство, когда можно обойтись и без него. Он сказал: - Да, мэм, мы ангелы, и Господу нужна ваша машина. Женщина в желтом спросила: - Вот эта моя "Тойота"? - Да, мэм. - Дверь со стороны водителя была открыта, и Клитман положил свой кейс на переднее сиденье. - Мы тут по срочному заданию Господа Бога, вы собственными глазами видели, как мы прибыли сюда с небес, и нам необходимо средство передвижения. Фон Манштейн и Брахер обошли "Тойоту" с другой стороны, открыли двери и сели внутрь. Женщина в голубом сказала: - Ширли, на твою машину пал небесный выбор. - Господь вернет ее тебе, - сказал Клитман, - когда мы завершим наш труд. Вспомнив о нехватке бензина в своей военной эпохе и не зная, как обстоят дела в 1989 году, он добавил: - Сколько бы ни было у вас сейчас бензина в баке, он будет полным, когда мы вернем машину, и полным он будет вечно. Помните, как там в Библии насчет хлебов и рыбы. - Там внутри картофельный салат для церковного обеда, - сказала женщина в желтом. Феликс Губач уже открыл заднюю дверь с левой стороны и обнаружил картофельный салат. Он вытащил его из машины и поставил у ног женщины в голубом. Клитман сел в машину, закрыл дверь, услышал, как Губач захлопнул дверь позади, нашел ключи в замке зажигания, завел мотор и выехал с церковной стоянки. При повороте на улицу он взглянул в зеркало: пожилые леди стояли на том же месте, держа в руках кастрюли, и смотрели им вслед. 10 День за днем они уточняли свои расчеты, а Штефан также тренировал левую руку и плечо, чтобы по мере заживления раны она восстановила гибкость и мускулатуру. Они уже провели в Палм-Спрингс почти неделю, и в субботу, двадцать первого января, завершили вычисления и определили точные временные и пространственные координаты, необходимые для скачков, которые Штефан совершит, вернувшись в 1944 год. - Теперь мне надо еще немного времени, чтобы совсем зажила рана, - сказал он, поднимаясь со стула у компьютера и делая вращательные движения левой рукой. Лора сказала: - Прошло одиннадцать дней после ранения. Вы все еще чувствуете боль? - Да. Но не такую сильную, а глухую. И не всегда. Я еще не владею рукой полностью. Надо подождать еще несколько дней. Если к следующей среде, двадцать пятого, все будет в порядке, я вернусь в Институт. Можно и раньше, если дела пойдут лучше, но не позднее двадцать пятого. Этой ночью Лора пробудилась от кошмара. Ей приснилось, что она прикована к инвалидному креслу, а судьба, человек в черной одежде и без лица, стирает имя Криса в Книге Жизни, будто это не более чем рисунок мелом на грифельной доске. Вся в поту, она села на кровати, прислушиваясь к звукам в доме, но не слышала ничего, кроме ровного спокойного дыхания сына рядом с ней. Позже, когда она не могла уснуть, она думала о Штефане Кригере. Он был загадочным человеком, до крайности замкнутым, о котором было трудно составить ясное представление. С той самой среды на прошлой неделе, когда он объяснил, что стал ее хранителем из любви к ней и решил переделать ту жизнь, которую ей уготовила судьба, он больше не говорил о своем чувстве. Он не повторял своего признания, не бросал на нее многозначительных взглядов и не изображал из себя страдающего поклонника. Он открыл ей свою душу и теперь готов был ждать, чтобы она его ближе узнала и все обдумала, прежде чем примет окончательное решение. Она подозревала, что, если потребуется, он готов без звука ждать, ждать целый год. Он был закален в борьбе с превратностями судьбы, и отсюда происходило его великое терпение; Лора понимала подобные вещи. Он был молчалив, очень часто задумчив, а иногда печален, что Лора относила на счет тех ужасов, свидетелем которых он был в далекой Германии. Возможно, причиной этой грусти были его собственные поступки, о которых он теперь сожалел и которые он никогда не сумеет загладить. Ведь он сказал, что ему уже приготовлено место в аду. После того разговора с нею и Крисом в мотеле десять дней назад он больше не упоминал о своем прошлом. Однако Лора чувствовала, что он готов был рассказать ей все - и плохое, и хорошее; что он не хочет ничего скрывать, а просто ждет, когда она вызовет его на откровенность. Несмотря на свою печаль, глубокую и непреодолимую, он обладал чувством юмора. Он хорошо относился к Крису и мог заставить его смеяться, что Лора также засчитывала ему в актив. У него была добрая, сердечная улыбка. Но она не любила его и считала, что никогда не полюбит. Она спрашивала себя, почему она так в этом уверена. Часа два она раздумывала над этим без сна в темной спальне и наконец нашла причину: она не может его полюбить, потому что он не Дании. Дании был единственным, и с ним она узнала идеальную любовь, какая только возможна в этом несовершенном мире. И вот теперь, добиваясь взаимности, Штефан Кригер вступил в вечный поединок с призраком. Она понимала всю сложность ситуации и с грустью сознавала, что обрекает себя на одиночество. В глубине сердца она желала быть любимой и отвечать на любовь, но что касается ее отношений со Штефаном, то он не мог рассчитывать на взаимность, а она - на осуществление своих надежд. Рядом с ней Крис бормотал и вздыхал во сне. "Как я люблю тебя, малыш, - думала Лора, - как сильно я тебя люблю'" Ее сын, ее единственный ребенок, другого уже не будет, был для нее всем на свете и на все времена, единственной целью, ради которой стоит жить, Лора знала, что, если что-нибудь случится с Крисом, она не найдет больше успокоения в этом мире, где трагическое и смешное существуют бок о бок; мир станет для нее слишком суровым и мрачным, а потому невыносимым. 11 Проехав три квартала, Эрих Клитман остановил белую "Тойоту" на одной из боковых улиц в главном торговом районе Палм-Спрингс. Множество людей прохаживалось по тротуарам, разглядывая витрины магазинов. Некоторые молодые женщины были в шортах и очень открытых блузках, под которыми явно не было лифчиков, и Клитман находил подобную демонстрацию женского тела, невиданную в его эпоху, возмутительной и неприличной. Национал-социалистская рабочая партия фюрера с ее железной властью никогда не допустила бы такого скандального поведения; в случае победы Гитлера мир станет совершенно иным, где воцарятся строгая нравственность и мораль, которые будут неукоснительно соблюдаться, и где под страхом тюрьмы и принудительного перевоспитания не станут больше разгуливать женщины без лифчиков и с голыми руками и ногами, где просто не потерпят этих падших существ. Он наблюдал, как под узкими шортами двигались и покачивались бедра, видел, как колыхались ничем не стесненные груди под тонкими майками, и испытывал жгучее желание немедленно обладать каждой из этих женщин, несмотря на то что это были представительницы низшей расы, которую Гитлер обрек на уничтожение. Рядом с Клитманом капрал Руди фон Манштейн развернул на коленях карту Палм-Спрингс, которую им предоставила группа поиска, нашедшая женщину и мальчика. Он спросил: - Где будет проходить операция? Из внутреннего кармана пиджака Клитман вытащил сложенный лист бумаги, полученный в лаборатории от профессора Ютнера. Он развернул его и прочитал вслух: - В одиннадцать двадцать, в среду утром двадцать пятого января, полицейский службы дорожного патрулирования штата Калифорния произведет арест женщины на шоссе №111, примерно в шести милях к северу от границы города Палм-Спрингс. Она будет ехать на черном "Бьюике". Мальчик едет с ней и будет задержан для обеспечения его безопасности. Видимо, их сопровождает Кригер, но мы в этом не уверены; он каким-то образом скроется от полицейского, но мы не знаем как. Фон Манштейн уже проложил на карте путь из Палм-Спрингс до шоссе №111. - У нас осталась всего тридцать одна минута, - объявил Клитман, взглянув на часы на доске приборов. - Этого вполне достаточно, - успокоил фон Манштейн. - Туда езды не более пятнадцати минут. - Если мы приедем туда пораньше, - продолжал Клитман, - мы можем прикончить Кригера еще до того, как он скроется от полицейского. Во всяком случае, нам надо быть там до ареста женщины и ребенка, потому что нам трудно будет до них добраться в тюрьме. Он обернулся, чтобы посмотреть на Брахера и Губача на заднем сиденье: - Задача ясна? Оба кивнули, но сержант Губач вдруг похлопал себя по карману на груди пиджака - А что делать с этими очками? - Как, что делать? - недовольно спросил Клитман. - Может, нам их сейчас надеть? Может, с очками мы будем меньше выделяться из толпы? Я приглядывался к людям на улице, очень многие носят темные очки. Клитман посмотрел на прохожих, стараясь не обращать внимания на полуобнаженных женщин, и увидел, что Губач был абсолютно прав. Кроме того, он заметил, что ни единый мужчина в пределах видимости не был одет по моде "властный облик", которой отдают предпочтение в Калифорнии молодые деловые люди. Возможно, в этот час все молодые дельцы находились в своих конторах. Какова бы ни была причина отсутствия на улице темных костюмов и черных мокасин, Клитман почувствовал, что он и его люди обращают на себя внимание, хотя они и сидели в машине. Так как многие прохожие были в темных очках, Клитман решил надеть свои собственные, чтобы иметь хотя бы нечто общее с местными жителями. Лейтенант надел очки, и его примеру тут же последовали фон Манштейн, Брахер и Губач. - Все в порядке, а теперь в путь, - сказал Клитман. Но, прежде чем он успел снять машину с тормоза и включить скорость, кто-то постучал в окно рядом с ним. Это был полицейский города Палм-Спрингс. 12 Лора понимала, что так или иначе их испытания подходят к концу. Они уничтожат Институт или погибнут сами при попытке его уничтожить; она почти достигла того предела, когда желанно любое освобождение от состояния страха, в котором она пребывала. В среду утром, двадцать пятого января, Штефан все еще ощущал боль в плече и руке, но она уже не была такой острой. Он не чувствовал больше онемения, и это означало, что пуля не затронула никаких нервов. Он осторожно упражнял левую руку каждый день, и теперь она работала у него вполсилы, чего было достаточно, как он считал, для осуществления плана. Но Лора видела, что он боится предстоящего путешествия. Он надел на себя пояс возвращения, принадлежавший Кокошке, тот, что Лора захватила с собой из сейфа в тот момент, когда раненый Штефан появился на веранде ее дома. Его страх по-прежнему был заметен, но, как только он застегнул пояс, он обрел твердую решимость, которая взяла верх над беспокойством. В десять часов на кухне они все, включая Криса, проглотили по две капсулы для защиты от воздействия газа "вексон" и запили капсулы апельсиновым соком, обогащенным витамином С Они погрузили в багажник машины три "узи", один "смитт-вессон", один "кольт-супер", снабженный глушителем, и небольшой нейлоновый рюкзак, наполненный книгами. Два стальных баллона со сжатым газом "век-сон" уже лежали там. После изучения руководства Штефан решил, что ему будет достаточно одного баллона. "Вексон" был газом, предназначенным, в первую очередь, для использования в помещении, а именно для уничтожения противника в казармах, убежищах и глубоких бункерах, а не в полевых условиях. На открытом воздухе газ рассеивался слишком быстро, распадался под воздействуем солнечного света и был эффективен в радиусе не более двухсот ярдов. Однако в замкнутом пространстве при полностью открытом клапане один баллон мог за несколько минут заполнить помещение площадью в пятьдесят тысяч квадратных футов, что было вполне достаточно для осуществления плана. В десять тридцать пять они сели в машину и покинули дом Гейнсов, направляясь к шоссе №111 на границе пустыни, к северу от Палм-Спрингс. Лора проверила, застегнул ли Крис ремень безопасности, и мальчик сказал: - Хорошо бы этот "Бьюик" был машиной времени, тогда бы мы с удобствами въехали в 1944 год. Однажды ночью они уже ездили в пустыню, чтобы выбрать место для старта Штефана. Для расчетов им необходимо было заранее знать точные координаты этого места, чтобы Штефан мог благополучно вернуться к ним после выполнения своего плана в 1944 году. Штефан предполагал открыть клапан на баллоне с "вексоном" перед тем, как нажмет кнопку на поясе, таким образом, газ будет рассеиваться в момент его возвращения в Институт, убивая всех, кто будет находиться на конце Молниеносного Транзита в 1944 году. Но он выпустит какое-то количество отравляющего вещества и в точке своего старта, поэтому было разумнее избрать для этого изолированное место. Улица перед особняком Гейнсов находилась на расстоянии менее двухсот ярдов, и Штефан не собирался лишать жизни случайных прохожих. Кроме того, хотя предположительно газ действовал от сорока до шестидесяти минут, Лора опасалась, что продукты распада могут сохранять пусть не смертельные, но долговременные токсические свойства. Она не хотела отравлять подобными веществами дом Тельмы и Джейсона. День был солнечным, безветренным; небо чистым и голубым. Они проехали всего несколько кварталов и спускались в низину по дороге, обсаженной высокими финиковыми пальмами, когда Лоре показалось, что она увидела странную вспышку света в кусочке неба, отраженном в зеркале заднего вида. Интересно, как выглядит молния в ясном безоблачном небе? Наверное, она менее заметна, чем при тяжелых облаках, потому что она соревнуется с ярким сиянием солнца. Значит, именно так она и должна выглядеть: краткая непонятная вспышка света. Лора затормозила, но "Бьюик" уже спустился в низину, и Лора больше не видела неба в зеркале, а только холм позади. Ей показалось, что она также слышит отдаленный гул, подобный раскатам грома, но и тут она сомневалась, ей мешал шум кондиционера внутри машины. Она быстро съехала на обочину и выключила кондиционер. - Что случилось? - спросил Крис, когда Лора остановила "Бьюик", открыла дверь и вышла наружу. Штефан открыл заднюю дверь и последовал за ней. - Лора, что случилось? Лора вглядывалась в кусок неба между пальмами, прикрываясь от солнца рукой. - Вы слышите, Штефан? В теплом сухом воздухе пустыни замер вдали негромкий рокот. Он сказал: - Наверное, это реактивный самолет. - Нет. Прошлый раз, когда я подумала, что это реактивный самолет, это оказались они. Еще одна последняя вспышка. Лора не видела самой молнии, не видела ветвистого разряда, прорезавшего небо, но только его отражение где-то в высоте, слабую волну света внутри голубого купола. - Это они, - повторила Лора. - Они, - согласился Штефан. - Где-то на пути к шоссе № 111 нас остановит, возможно, полицейский, или мы попадем в аварию, а это значит, что появится письменное свидетельство, а с ним и они сами. Штефан, нам надо поворачивать и возвращаться к Гейнсам. - Бесполезно, - ответил он. Крис вышел из машины с другой стороны. - Штефан прав, мама. Не имеет значения, что мы теперь будем делать. Они прибыли сюда, потому что уже успели заглянуть в будущее и знают, где нас искать, положим, через полчаса, а может быть, и через десять минут. Не имеет значения, вернемся ли мы к Гейнсам или поедем дальше; они уже где-то нас видели, может, даже когда мы еще были в доме. Как бы мы ни меняли наши планы, все равно наши , пути пересекутся. Рука Судьбы. - Пропади все пропадом! - закричала Лора и пнула ногой автомобиль, что было совершенно бесполезно и не принесло ей никакого облегчения. - Что же теперь делать? Как бороться с этими проклятыми путешественниками? Это все равно что играть с чертом в карты, когда у него все козыри. В небесах царил полный покой: никаких молний. Лора продолжала: - Если хорошенько подумать, то вся жизнь - это карточная игра, разве не так? Значит, нечего жаловаться. Садись в машину, Крис. Едем дальше. Вся в напряжении, Лора ехала через пригороды Палм-Спрингс, и ей казалось, что ее душит гаротта. В любую секунду она ждала нападения, хотя знала, что беда придет, когда она будет меньше всего этого ожидать. Без происшествий они доехали до шоссе №111. Далее путь лежал через почти голую пустыню, до пересечения шоссе №111 с шоссе №10. 13 В надежде избежать полного провала лейтенант Клитман опустил окно и улыбнулся полицейскому, который постучал по стеклу, чтобы привлечь его внимание, и теперь, согнувшись, заглядывал в машину. - В чем дело? - Разве вы не заметили красную полосу на краю тротуара, когда ставили машину? - Красную полосу? - удивился Клитман, ломая голову, что бы это значило. - Уж не хотите ли вы сказать, сэр, - продолжал полицейский наигранно шутливым тоном, - что вы не видели красной полосы? - Нет, сэр, конечно, я ее видел. - Я так и думал, что вы не способны на ложь, - сказал полицейский, как если бы он хорошо знал Клитмана и не ставил под сомнение его честность, что очень удивило лейтенанта. - Но если вы видели красную полосу, сэр, то зачем вы тут остановились? - А, вот в чем дело, - сказал Клитман, - останавливаться разрешается только у тротуара без красной полосы. Ну конечно. Полицейский в изумлении смотрел на Клитмана. Затем он перенес свое внимание на фон Манштейна, который сидел рядом, затем на Брахера и Губача на заднем сиденье, улыбнулся и кивнул им головой. Клитману не надо было оборачиваться, чтобы понять, что его команда с трудом сдерживает волнение. Атмосфера накалялась. Полицейский наконец опять перевел взгляд на Клитмана, улыбнулся и неуверенно спросил: - Если я не ошибаюсь, ребята, вы проповедники? - Проповедники? - повторил Клитман в растерянности. - У меня дедуктивное мышление, - сказал полицейский, по-прежнему улыбаясь. - Я не Шерлок Холмс. Но у вас на бампере наклейки "Я люблю Иисуса" и "Христос воскрес". В городе как раз проходит конференция баптистов, а вы все в темных костюмах. Вот почему он решил, что Клитман не способен на ложь: он их принял за баптистских пасторов. - Совершенно верно, - немедленно подтвердил Клитман. - Мы прибыли на конференцию, сержант. Извините, что мы нарушили правила. У нас не бывает красной полосы на тротуаре. Если вы... - А откуда вы? - спросил полицейский без подозрения, а наоборот стараясь быть дружелюбным. Клитман многое знал об Америке, но такого рода разговоры могли завести его в тупик. Он припомнил, что баптисты вроде бы происходят с юга страны; он не был уверен, что они есть на севере, западе или востоке, поэтому он попытался припомнить какой-нибудь южный штат. Он сказал: - Я из Джорджии. И тут же сообразил, сколь не правдоподобно такое заявление, произнесенное с немецким акцентом. Улыбка на лице полицейского сменилась выражением недоумения. Он посмотрел на фон Манштейна и спросил: - А вы откуда, сэр? Следуя примеру своего лейтенанта, но с еще более сильным акцентом фон Манштейн объявил: - Из Джорджии. С заднего сиденья, не дожидаясь вопроса, Губач и Брахер хором ответили, как если бы это были магические слова, способные усыпить бдительность полицейского: - Из Джорджии, мы из Джорджии. Улыбка окончательно исчезла с лица сержанта. Он нахмурился и сказал, обращаясь к Эриху Клитману: - Прошу вас, сэр, выйти на минутку из машины. - Конечно, сержант, - согласился Клитман, открывая дверь и заметив при этом, что полицейский отступил назад и положил правую руку на рукоятку револьвера в кобуре. - Но мы опаздываем на молитвенное собрание... На заднем сиденье Губач стремительно открыл кейс и выхватил оттуда "узи", соперничая в быстроте с телохранителями президента. Ему некогда было опускать окно, он прижал дуло к стеклу и открыл огонь по полицейскому, не дав ему времени вытащить револьвер. Стекло вылетело под ударами пуль. Более тридцати пуль попало в полицейского с близкого расстояния, и он упал назад, на спину, на проезжую часть дороги. Завизжали тормоза автомобиля, который остановился в последнее мгновение, чтобы не наехать на тело, а на другой стороне улицы от выстрелов разлетелись стекла витрин магазина мужской одежды. Сохраняя полное хладнокровие и мгновенно оценив обстановку - именно этими качествами солдат СС особенно гордился Клитман, - Мартин Брахер вышел со своей стороны из "Тойоты" и выпустил длинную очередь из "узи", чтобы усилить неразбериху и панику вокруг и дать им возможность благополучно скрыться. Посыпались стекла витрин дорогих магазинов не только на боковой улице, где они стояли, но и на пересечении с Палм-Каньон Драйв. Клитман видел, как пули ударяли в проезжавшие автомобили и, возможно, ранили водителей, а может быть, водители в панике метались из одного ряда в другой; "Мерседес" кофейного цвета налетел на грузовик; ярко-красная обтекаемой формы спортивная машина выскочила на тротуар, содрала кору со ствола пальмы и въехала в витрину магазина подарков. Клитман вновь сел за руль и снял "Тойоту" с тормоза. Он услышал, как Брахер и Губач вскочили в машину, включил скорость и сорвался с места; они помчались к северу от Палм-Каньон Драйв. Клитман сразу же понял, что они едут против течения по улице с односторонним движением. С проклятиями он увертывался от встречных машин. У "Тойоты" были старые рессоры, и ее сильно встряхивало; открылся перчаточный ящик, и его содержимое высыпалось на колени к фон Манштейну. На следующем перекрестке Клитман свернул вправо. Через квартал, чуть не сбив пешеходов, он промчался на красный свет и повернул налево в улицу, по которой можно было ехать в северном направлении. - В нашем распоряжении всего двадцать одна минута, - сказал фон Манштейн, указывая на часы на доске приборов. - Скажи, куда ехать, - отозвался Клитман. - Я заблудился. - Нет, мы не заблудились, - ответил фон Манштейн, сметая с карты, которую он все еще держал развернутой на коленях, содержимое перчаточного ящика: запасные ключи, бумажные салфетки, пару белых перчаток, маленькие-пакетики кетчупа и горчицы, разные документы. - Мы не заблудились. Скоро мы выедем на Палм-Каньон Драйв в том месте, где начинается двустороннее движение. А оттуда прямо на север, на шоссе №111. 14 Примерно в шести милях к северу от Палм-Спрингс, где пейзаж был особенно голым, Лора съехала на обочину. Она медленно двигалась вперед, пока не нашла место, где насыпь снижалась и была почти на одном уровне с окружающей пустыней. Здесь она покинула дорогу и поехала по равнине. Кроме травы, которая торчала кое-где сухими пучками, и малорослых искривленных мескитовых кустов, еще одним видом растительности здесь было перекати-поле; некоторые перекати-поле были еще зеленые, другие, сухие, катились по пустыне. Зеленые мягко царапали "Бьюик", а сухие подпрыгивали, когда автомобиль проезжал мимо. Твердую глинистую почву местами покрывал песок, и кое-где возвышались песчаные заносы. Как и в прошлый раз, когда они выбирали место для старта, Лора держалась подальше от песка и ехала по серо-розовым обнажениям сланца. Она остановилась на расстоянии трехсот ярдов от шоссе, которое, таким образом, оказывалось вне радиуса действия "вексона" на открытом воздухе, и неподалеку от сухого речного русла шириной в двадцать и глубиной в тридцать футов, естественного сточного канала, образованного внезапными наводнениями, возникающими из-за частых, но кратковременных дождливых периодов в пустыне; в прошлый раз, ночью, им повезло, что они не попали в этот огромный ров. Несмотря на то что молния не сопровождалась появлением вооруженных людей, счет шел на секунды; Лора, Крис и Штефан действовали так, словно за их спиной тикал механизм, неотвратимо приближавший взрыв. Пока Лора вытаскивала из багажника "Бьюика" один из баллонов с "вексоном" весом в тридцать фунтов, Штефан продел руки в ремни небольшого нейлонового рюкзака, наполненного книгами, и закрепил поперечный ремень на груди. Крис отнес один из "узи" на лишенную растительности сланцевую площадку, которая вполне подходила для старта Штефана из 1989 года. Лора последовала за Крисом, а за ней Штефан, державший в правой руке "кольт" с глушителем. К северу от Палм-Спрингс, на шоссе №111, Клитман выжимал все возможное из "Тойоты", которая сопротивлялась из последних сил. На спидометре машины было сорок тысяч миль, и вряд ли ее пожилая хозяйка когда-либо ездила со скоростью, превышающей пятьдесят миль; поэтому "Тойота" отказывалась подчиняться чрезмерным требованиям Клитмана. Стоило ему повысить скорость до шестидесяти, как машина начинала дрожать и чихать, вынуждая его замедлить ход. Тем не менее через две мили после того, как они выехали из города, они догнали машину дорожного патрулирования, и Клитман догадался, что именно этот полицейский встретится с Лорой Шейн и арестует ее и сына. Полицейский ехал, чуть не дотягивая до пятидесяти пяти в зоне с ограничением в пятьдесят пять. - Пристрели его, - сказал Клитман через плечо капралу Мартину Брахеру, который сидел позади справа. Клитман взглянул в зеркало заднего вида: на дороге за ними никого не было; машины шли лишь по встречной полосе, в южном направлении. Клитман перешел в левый ряд и начал на скорости шестьдесят обгонять патрульную машину. Брахер на заднем сиденье опустил стекло. Сзади слева стекла не было, так как Губач через него расстрелял полицейского в Палм-Спрингс; ветер завывал внутри "Тойоты", хлопал картой на коленях фон Манштейна. Полицейский в машине с удивлением взглянул на них, так как мало кто из автомобилистов решался обгонять патрульную машину, шедшую почти на пределе установленной скорости. Клитман еще сильнее нажал на газ, скорость перевалила за шестьдесят, и "Тойота" опять затряслась и зачихала, неохотно подчиняясь чужим рукам. Полицейский учел откровенное намерение Клитмана нарушить правила и слегка нажал на сирену, которая чуть взвыла и тут же смолкла, что расшифровывалось следующим образом: тормозите и съезжайте на обочину. Вместо, этого лейтенант выжал из протестующей "Тойоты" шестьдесят четыре мили, отчего возникла опасность, что она вот-вот развалится на части; этого было достаточно, чтобы идти немного впереди ошарашенного полицейского. Окно Брахера оказалось рядом с передним окном патрульной машины. Капрал нажал на спусковой крючок "узи". Стекла патрульной машины разлетелись на куски, и полицейский был убит на месте. Он не мог спастись, потому что вне ожидал нападения, и несколько пуль попали ему в голову и грудь. Патрульную машину бросило влево к "Тойоте", и, прежде чем Клитман смог сообразить, в чем дело, патрульная машина, прочертив бок "Тойоте", пошла вправо и выскочила на обочину. Клитман затормозил, отставая от потерявшей управление машины. Четырехполосное шоссе поднималось футов на десять над уровнем пустыни, и патрульная машина вылетела за неогороженный край обочины. Какое-то расстояние она пролетела по воздуху, затем со страшной силой ударилась о землю, отчего разорвались шины. Раскрылись две двери, одна из них на стороне водителя. Клитман перешел в правый ряд и медленно проехал мимо разбитой машины. Фон Манштейн сказал: - Я его вижу, он повис на руле. С ним покончено. Автомобилисты на другой стороне шоссе видели необычный полет машины. Они съехали на обочину, и, когда Клитман взглянул в зеркало, он увидел, что люди выходят из машин и, как добрые самаритяне, спешат на помощь полицейскому. Если кто-то из них и понял причину аварии патрульной машины, то не стал преследовать Клитмана, чтобы отдать его в руки правосудия, и это было весьма разумно с их стороны. Клитман снова увеличил скорость, посмотрел на спидометр и сказал: - Через три мили отсюда этот полицейский должен был бы арестовать женщину и мальчишку. Так что ищите черный "Бьюик". Через три мили. * * * Стоя около "Бьюика" под горячим солнцем на голой каменистой земле, Лора наблюдала, как Штефан перебросил ремень "узи" через правое плечо. Автомат свободно висел за спиной, рядом с рюкзаком с книгами. - Не знаю, понадобится ли он мне, - сказал Штефан. - Если газ хорошо действует, то мне, наверное, и пистолет не нужен, тем более автомат. - Возьмите его с собой, - серьезно посоветовала Лора. Он кивнул. - Вы правы. Кто знает. - Вам бы еще парочку гранат, - сказал Крис. - Гранаты очень бы пригодились. - Будем надеяться на лучшее, - сказал Штефан. Он снял пистолет с предохранителя и взял его в правую руку, держа наготове. Взяв левой рукой баллон с "вексоном" за удобную, как у огнетушителя, ручку, он поднял его, чтобы посмотреть, выдержит ли такой вес его раненое плечо. - Немного больно, - сказал он. - Тянет у раны. Но ничего, можно вытерпеть. Они разрезали проволоку и освободили спусковую скобу баллона. Штефан положил палец на скобу. Когда он выполнит свою задачу в 1944 году, он сделает последний скачок, обратно в эту эпоху, в 1989 год; по плану он должен вернуться сюда через пять минут после своего старта. Штефан сказал: - Мы скоро увидимся. Не успеете оглянуться, как я уже буду здесь. Лора почувствовала внезапный страх, что он никогда не вернется. Она прикоснулась к его лицу и поцеловала в щеку. - Желаю вам удачи, Штефан. Этот поцелуй не был поцелуем любящей женщины, в нем не было и намека на нежность; это был ласковый поцелуй друга, поцелуй женщины, которая будет вечно благодарна, но не отдаст своего сердца. Она увидела по его глазам, что он это понимает. В глубине души, несмотря на то что он умел шутить, он был грустным человеком, и Лора хотела бы сделать его счастливым. Она жалела, что не может притвориться, что любит его хотя бы немного; к тому же она знала, что он разгадает любой подобный обман. - Хочу, чтобы вы вернулись, - сказала Лора. - Поверьте мне, я очень этого хочу. - Я рад и этому. - Он посмотрел на Криса. - Приглядывай за своей мамой, пока меня нет. - Обязательно, - сказал Крис. - Только она сама это очень хорошо умеет делать. Лора взяла сына за плечо, поставила рядом с собой. Штефан поднял баллон с "вексоном" повыше, нажал на спусковую скобу. Под высоким давлением газ вырвался из баллона с шипением десятка разозленных змей, и Лорой на мгновение овладела паника: а что, если капсулы, которые они приняли, не защитят их от яда и они упадут на землю, корчась в судорогах и конвульсиях, и умрут через тридцать секунд. "Вексон" был бесцветным газом, но он имел свой запах и вкус; даже на открытом воздухе, где он быстро рассеивался, Лора почувствовала запах абрикосов и тошнотворный вкус смеси лимонного сока и прокисшего молока. Но, кроме запаха и вкуса, она не испытывала никаких других неприятных ощущений. Прижимая пистолет к груди, Штефан просунул свободный палец под рубашку и три раза нажал кнопку на поясе возвращения. * * * Фон Манштейн первым заметил черный автомобиль, стоявший среди широкого простора белого песка и светлых камней на расстоянии нескольких сотен ярдов к востоку от шоссе. Он показал на него остальным. Конечно, на таком расстоянии лейтенант Клитман не мог разобрать, что это за марка, но он был абсолютно уверен, что это именно та машина, за которой они охотились. Три человека стояли рядом с машиной, издали они казались лилипутами, и под ярким солнцем их силуэты дрожали и колебались подобно миражу, но Клитман определил, что двое из них взрослые, а третий ребенок. Внезапно один из взрослых исчез. И это никак нельзя было отнести за счет оптического обмана, создаваемого атмосферой пустыни. Третья фигура так и не появилась снова через несколько мгновений. Она исчезла, и Клитман не сомневался, что это был Штефан Кригер. - Он вернулся, ! - воскликнул пораженный Брахер. - Зачем ему возвращаться, - заметил фон Манштейн, - когда все в Институте только и мечтают до него добраться? - Более того, - сказал Губач за спиной лейтенанта. - Он прибыл в 1989 год несколькими днями раньше нас. Значит, его пояс должен был бы вернуть его в ту же точку, в тот же день, когда его ранил Кокошка, ровно через одиннадцать минут после выстрела Кокошки. Однако мы точно знаем, что в тот день он не вернулся. Так что же, в конце концов, происходит? Клитман тоже был обеспокоен происходящим, но у него не было времени во всем разбираться. В его задачу входило убить женщину и ее сына, а если возможно, то и Кригера. Он приказал: - Приготовиться! Сбросив газ, Клитман начал выбирать место для съезда "Тойоты" с шоссе в пустыню. Губач и Брахер еще в Палм-Спрингс достали автоматы из кейсов, теперь и фон Манштейн вооружился "узи". Пустыня почти сравнялась с обочиной шоссе. Клитман повернул направо, вниз по склону, в пустыню и дальше по направлению к женщине и мальчику. * * * Штефан включил связь с Воротами, и воздух стал тяжелым; Лора почувствовала, как огромный невидимый груз лег на ее плечи. Она сморщилась от запаха перегретых электрических проводов и тлеющей изоляции, смешанного с запахом озона и абрикосовым благоуханием "вексона". Давление усиливалось, запахи тоже, и Штефан покинул эпоху с внезапным громким хлопком. На мгновение у Лоры перехватило дыхание, и тут же в разреженное пространство хлынул поток горячего, чуть горьковатого воздуха пустыни. Крис, который стоял рядом, прижавшись к Лоре, заметил: - Вот это да! Правда, здорово, мама? Лора не ответила, она увидела, как белый автомобиль съехал в пустыню с шоссе №111. Он повернул к ним и помчался, набирая скорость. - Крис, сейчас же в машину! И пригнись! Крис тоже заметил приближающийся автомобиль и немедленно подчинился приказу Лоры. Она подбежала к открытой двери "Бьюика", схватила с сиденья один из автоматов. Отступила назад, к открытому багажнику, ожидая приближающуюся машину. До нее было ярдов двести, и расстояние быстро сокращалось. Солнечный свет зажигался и вспыхивал на хроме корпуса, сверкал на ветровом стекле. А что, если в машине не немецкие агенты из 1944 года, а ни в чем не повинные люди? Вряд ли, но Лора должна была учитывать и такую возможность. Судьба стремится восстановить предопределенный ход событий. Нет. Ни за что на свете. Когда белый автомобиль приблизился на расстояние в сотню ярдов, Лора дала две длинные очереди из "узи" и с удовлетворением отметила, что пули пробили по меньшей мере две дырки в ветровом стекле. Закаленное стекло мгновенно покрылось сетью трещин. Машина - теперь Лора видела, что это "Тойота", - развернулась на все триста шестьдесят градусов, потом еще на девяносто, поднимая облака пыли и вырвав с корнем несколько зеленых перекати-поле. "Тойота" остановилась примерно в шестидесяти ярдах, капотом к северу, боковой стороной к Лоре. С другой стороны распахнулись двери, и Лора поняла, что пассажиры выбираются из машины так, чтобы она их не видела, пригибаясь к земле. Она снова открыла огонь, не для того, чтобы попасть в кого-то через "Тойоту", но чтобы попытаться пробить бензиновый бак; довольно было одной искры, высеченной пулей при ударе о металл, чтобы вспыхнул бензин и пламя охватило не только машину, но и прячущихся за ней пассажиров. Но она опустошила всю удлиненную обойму "узи", так и не вызвав пожара, хотя наверняка пробила бензиновый бак. Она бросила на землю автомат, рывком открыла заднюю боковую дверь "Бьюика" и схватила второй, целиком заряженный "узи". Она взяла с переднего сиденья "смитт-вессон", не спуская глаз с белой "Тойоты" больше чем на одну-две секунды. Она пожалела, что Штефан не оставил ей третьего "узи". Один из людей за "Тойотой" начал стрелять из автоматического оружия, и теперь уже не было никакого сомнения в том, кто они. Лора укрылась за "Бьюиком"; пули ударяли в открытую крышку багажника, выбили заднее стекло, рикошетом отскакивали от бампера, с резким звуком прочерчивали камни, поднимали облака мягкого белого песка. Она услышала, как несколько пуль пролетели мимо ее головы с тонким пронзительным смертоносным свистом, и начала продвигаться к переду машины, прижимаясь к ее боку, сжавшись в комок, стараясь быть как можно незаметней. Через секунду она была рядом с Крисом, который укрывался у решетки радиатора. Люди у "Тойоты" прекратили стрелять. - Мама, - сказал Крис голосом, полным страха; - Все в порядке, - ответила Лора, убеждая себя в этом. - Штефан будет здесь через пять минут, малыш. У него еще один "узи", это подмога. Не бойся. Нам надо продержаться всего несколько минут. Всего несколько минут. 15 В мгновение ока пояс Кокошки вернул Штефана в Институт, и он вошел в Ворота, полностью открыв выпускное отверстие баллона. Он с такой силой нажимал на ручку и спусковую скобу, что у него заныла рука и боль пошла вверх к раненому плечу. Из полумрака трубы ему была видна лишь небольшая часть лаборатории. Он заметил двух мужчин в темных костюмах, которые смотрели внутрь трубы с другого конца. По своему виду они очень напоминали агентов гестапо - все они выглядели одинаково, словно произошли от одних и тех же дегенератов и фанатиков, - и Штефан с облегчением подумал, что им трудно его разглядеть и что хотя бы на мгновение они могут принять его за Кокошку. Штефан двинулся вперед; в левой руке перед собой он держал громко шипевший баллон с "вексоном", в правой - пистолет, и, прежде чем люди в лаборатории осознали опасность, они подверглись воздействию нервно-паралитического газа. Они упали на пол перед Воротами, которые стояли на блоках, и, когда Штефан спустился в лабораторию, они уже корчились в агонии. У них началась сильная рвота. Кровь хлынула из носа. Один из них лежал на боку, дергая ногами и хватаясь за горло; другой, подтянув колени к груди, тоже лежал на боку и пальцами, изогнутыми, словно когти, царапал глаза. Около пульта лежали еще три человека в белых халатах, Штефан знал их всех: Хепнер, Эйке и Шмаузер. Они, словно безумные или больные водобоязнью, царапали себя. Все пятеро умирающих пытались кричать, но у них распухло горло, и они издавали слабые, жалобные, хватающие за душу звуки, похожие на мяуканье страдающих от боли котят. Штефан стоял между ними целый и невредимый, но потрясенный, в ужасе и смятении; через тридцать-сорок секунд они были мертвы. Эти люди стали жертвами сурового правосудия и его оружия - газа "вексон", так, как именно оплачиваемые нацистами ученые впервые синтезировали в 1936 году фосфорсодержащее отравляющее вещество - "нервный" газ "табун". Все последующие нервно-паралитические газы, которые убивают, вызывая паралич нервной системы, основывались на первоначальной химической формуле. Все, включая "вексон". Эти люди в 1944 году были убиты оружием будущего, но это вещество родилось в их собственном бесчеловечном смертоносном обществе. Тем не менее Штефан не получил никакого удовлетворения от этих пяти смертей. В своей жизни он слишком часто видел, как убивают, поэтому даже уничтожение виновных во имя защиты невинных, даже смерть на службе правосудия вызывали у него отвращение. Но он не имел права отступать. Он положил пистолет на лабораторный стол. Снял с плеча "узи" и положил его рядом. Из кармана джинсов он вытащил кусок проволоки, которую использовал, чтобы заблокировать выпускной клапан баллона в открытом состоянии. Он вышел в коридор на первом этаже и поставил баллон с "вексоном" посередине вестибюля. За несколько минут газ распространился по всему зданию через лестничные клетки, шахты лифтов и вентиляционные колодцы. Штефан удивился, увидев, что в вестибюле было включено только ночное освещение и что в других лабораториях на первом этаже тоже, видимо, никого не было. Оставив баллон с газом, который продолжал выходить, он вернулся к пульту программирования Ворот, чтобы узнать время и число, куда его доставил пояс Кокошки. Было одиннадцать минут десятого, вечер шестнадцатого марта. Можно считать, что ему необыкновенно повезло. Штефан ожидал, что вернется в Институт в такой час, когда большинство сотрудников будут на местах: некоторые из них начинали работать рано, в шесть утра, а другие оставались до восьми вечера. Это означало бы, что во всем четырехэтажном здании погибло бы не меньше ста человек, и когда их тела были бы обнаружены, то подозрение пало только на него, Штефана Кригера, который, используя пояс Кокошки, проник в Институт через Ворота, вернувшись из будущего. Стало бы ясно, что он явился не только убить сотрудников, находившихся в здании, но что он замышляет нечто более серьезное, и тогда бы началось настоящее расследование с целью раскрыть его планы и ликвидировать тот вред, который он уже нанес. Но теперь... Если окажется, что в здании почти никого нет, он может попытаться избавиться от нескольких тел, скрыть свое присутствие и направить все подозрения на этих убитых. Через пять минут баллон с газом был пуст. Газ рассеялся по всему зданию, за исключением двух комнат, где находились дежурные и где были свои вентиляционные колодцы. Штефан ходил с этажа на этаж, из комнаты в комнату в поисках новых жертв "вексона". Он нашел мертвые тела только в подвале: это были животные, первые путешественники во времени, и вид их жалких тел опечалил его не меньше, а может быть, и больше, чем тех пятерых, погибших в лаборатории. Штефан вернулся в главную лабораторию, взял пять запасных поясов из белого шкафа и надел их на мертвецов поверх одежды. Он быстро запрограммировал Ворота, чтобы отправить тела примерно на шесть миллиардов лет вперед в будущее. Он где-то читал, что через шесть миллиардов лет старое солнце окончательно потухнет и вспыхнет новое, и он хотел отправить этих пятерых в такое место, где не ни единой живой души и где некому будет использовать их пояса для возвращения обратно. Пребывание с мертвыми в молчаливом пустом здании вызывало неприятное ощущение. Штефан не один раз замирал на месте, уверенный, что слышит крадущиеся шаги. Дважды он прерывал свою работу и отправлялся в то место, откуда слышался воображаемый звук, но безрезультатно. Однажды он оглянулся на одного из мертвецов за своей спиной, ему почудилось, что бездыханное тело приподнимается, пытаясь холодной рукой уцепиться за какой-либо механизм, чтобы выпрямиться во весь рост. Именно тогда он понял, как сильно расстроена его психика теми многочисленными убийствами, свидетелем и участником которых он был на протяжении стольких лет. ; Один за другим он перетащил трупы в Ворота, донес их до точки отправления и столкнул в электрическое поле. Перевалившись через невидимую дверь во времени, они исчезли. Они появятся в невообразимо отдаленном будущем на Земле, уже давным-давно холодной и мертвой, где нет даже простейших насекомых или растений, или в пустом безвоздушном пространстве, где некогда существовала планета, пока ее не поглотило взорвавшееся солнце. Штефан был особенно осторожен, чтобы не пересечь точку отправления. Если он внезапно, окажется в безвоздушном пространстве далекого космоса, на временном расстоянии в шесть миллиардов лет, он погибнет, прежде чем успеет нажать кнопку на своем поясе, чтобы вернуться в лабораторию. Когда он наконец избавился от трупов и уничтожил неприятные свидетельства смерти, он почувствовал сильную усталость. Рана на плече болела так же невыносимо, как и в первые дни после ранения. К счастью, сам газ не оставлял никаких видимых следов, а значит, не требовалось никакой работы для их уничтожения; Никто не догадается, что он побывал здесь. Утром все будет выглядеть так, как если бы Кокошка, Хепнер, Эйке, Шмаузер и два агента гестапо решили, что "третий рейх" обречен, и дезертировали в будущее, где есть мир и изобилие. Он вспомнил о животных в подвале. Если он оставит их в клетках, будут проведены исследования, чтобы выяснить причину их смерти, и тогда будет поставлена под сомнение версия, что Кокошка и остальные бежали через Ворота в будущее. Тогда опять главным подозреваемым станет он, Штефан Кригер. Лучше упрятать и животных тоже. Это будет загадкой и не подскажет правды, как это случилось, если найдут их останки. Жгучая пульсирующая боль в плече все нарастала, пока он использовал чистые лабораторные халаты в качестве саванов, складывая животных на них в кучи и перевязывая узлы веревкой. Он отправил их без поясов в то же самое неведомое будущее, за шесть миллиардов лет отсюда. Он взял из вестибюля пустой баллон и бросил его туда же. Наконец он был готов совершить два решающих скачка, которые, как он надеялся, приведут к полному уничтожению Института и неминуемому поражению нацистской Германии. Он направился к пульту программирования Ворот и вытащил из кармана джинсов сложенный лист бумаги; на нем были записаны результаты расчетов, которые они с Лорой производили на компьютере в Палм-Спрингс в течение нескольких дней. Если бы он сумел вернуться из 1989 года с достаточным запасом взрывчатки, чтобы уничтожить Институт, он сделал бы это сам немедленно, сейчас. Но он был нагружен тяжелым баллоном с "вексоном", рюкзаком с книгами, пистолетом" "узи" и вряд ли мог бы унести более сорока-пятидесяти фунтов, что было недостаточно для проведения взрыва. Заряды, которые он установил на чердаке и в подвале, были сняты Кокоткой два дня назад, конечно, по местному исчислению времени. Он мог бы вернуться из 1989 года с парой канистр бензина и попробовать сжечь Институт дотла; но многие важные результаты исследований хранились в несгораемых шкафах, к которым даже он не имел доступа, и только мощнейший взрыв мог разнести их на части и предать их содержимое огню. Он не мог в одиночку разрушить Институт. Но он знал, кто ему может помочь. Сверяясь с цифрами, полученными с помощью компьютера, он запрограммировал Ворота так, чтобы они перенесли его вперед на три с половиной дня, считая с вечера шестнадцатого марта. Что касается географической точки, то она находилась в Великобритании, в самом сердце обширных подземных убежищ под зданиями правительственных учреждений, которые смотрят окнами на парк Сент-Джеймс у Стори-Гейт; именно там во время войны были сооружены бомбоубежища для правительственных учреждений и кабинеты для премьер-министра и других официальных лиц и там находилась Ставка. В частности, Штефан надеялся прибыть в определенную комнату заседаний в семь тридцать утра; только знания и компьютеры, имеющиеся в 1989 году, могли обеспечить проведение сложных вычислений, чтобы определить необходимые точные временные и пространственные координаты для такого скачка. Без оружия, с рюкзаком за плечами, Штефан вошел в Ворота, пересек точку отправления и материализовался в углу комнаты заседаний с низким потолком, посередине которой стоял большой стол, окруженный двенадцатью креслами. Десять из них были пусты. В комнате присутствовало всего два человека. Одним из них был секретарь в английской армейской форме, с карандашом в одной руке и блокнотом в другой. Вторым человеком, который диктовал срочное письмо, был Уинстон Черчилль. 16 Скрываясь за "Тойотой", Клитман думал о том, насколько неудачно они оделись для своей миссии; нарядись они в цирковых клоунов, и то они были бы менее заметны. Окружающая пустыня была в основном белой и бежевой, бледно-розовой и персиковой, почти без растительности и больших камней, за которыми можно было бы укрыться. Попытайся они окружить женщину и зайти сзади, они будут так же заметны, как мухи на свадебном торте. Губач, который стоял у капота "Тойоты" и стрелял короткими очередями по "Бьюику", присел за машиной. - Они с мальчишкой спрятались у переда "Бьюика", их не видно. - Скоро здесь будут полицейские, - заметил Брахер, глядя в сторону шоссе № 111 и того места, где благодаря их стараниям потерпела аварию патрульная машина. - Снимите пиджаки, - приказал Клитман, скидывая свой собственный. - Белые рубашки не так заметны. Ты, Брахер, оставайся здесь на случай, если эта сука двинется сюда. Манштейн и Губач, вы заходите справа. Держитесь подальше друг от друга и не покидайте укрытия, пока не нашли следующего. Я буду обходить ее слева, с севера-востока. - Мы как, сразу ее прикончим или будем выяснять, что там задумал Кригер? - спросил Брахер. - Нет, сразу, - ответил Клитман. - Она слишком хорошо вооружена, чтобы ее можно было взять живой. Как бы там ни было, могу поклясться, что Кригер обязательно вернется к ним через Ворота, ждать осталось всего несколько минут, и, если мы покончим с женщиной, нам будет легче справиться и с ним. А теперь идите. Действуйте. Губач, а за ним фон Манштейн выскочили из-за "Тойоты" и, пригибаясь, короткими перебежками начали обходить "Бьюик" справа, с юго-востока. Лейтенант Клитман начал заход слева, с севера; держа в руке автомат, пригибаясь, он побежал к мескитовому кусту; на котором повисло несколько перекати-поле; это было жалкое укрытие, но другого не было. * * * Лора слегка приподнялась и посмотрела из-за "Бьюика" как раз вовремя, чтобы увидеть двух мужчин в белых рубашках и черных брюках, которые выскочили из-за "Тойоты" и побе-1 жали по направлению к ней, обходя ее слева, с юга. Она поднялась и выпустила короткую очередь по первому из них, и тот немедленно спрятался за большим остроконечным камнем. При звуке выстрелов второй человек упал на землю и вжался в неглубокую впадину, которая не скрывала его целиком. Но угол прицеливания и расстояние делали его практически неуязвимым. Лора не хотела впустую растрачивать патроны. Кроме того, пока она смотрела, где спрятался второй человек, третий стрелок открыл огонь по ней из-за "Тойоты". Пули ударяли в "Бьюик" совсем рядом с Лорой, и ей пришлось снова залечь за машиной. Штефан вот-вот вернется, через три-четыре минуты. Это всего мгновение. И это целая вечность. Крис сидел на земле, прижавшись спиной к переднему бамперу, подтянув колени к животу, обхватив себя руками, и заметно трясся от страха. - Держись, малыш, - сказала Лора. Он взглянул на нее, но ничего не ответил. Им много пришлось испытать за последние две недели, но никогда она не видела его таким удрученным. Его лицо было бледным и унылым. Он понял наконец, что эта игра в прятки была игрой только для него одного, что в жизни все обстоит не так просто, как в кино; это было ужасное открытие, и он смотрел на мир с мрачной безнадежностью, которая испугала Лору. - Держись, - повторила она, затем пробралась мимо него к левому переднему крылу и, пригнувшись, стала изучать пустыню справа, к северу от "Бьюика". Ее беспокоило, что кто-то может ее обойти на этом фланге. Этого никак нельзя было допустить, потому что тогда "Бьюик" перестанет служить укрытием, и, если Лора и Крис попытаются бежать, на открытом месте, в пустыне, они будут убиты буквально через несколько секунд. Только "Бьюик" был для них хорошей защитой. Она должна была сохранить эту баррикаду между собой и врагами. На северном фланге никого не было. Пустыня в этом направлении была более неровной, с несколькими невысокими грудами камней, белыми песчаными наносами и множеством углублений в почве, которые она не могла видеть и которые уже сейчас могли служить хорошим укрытием для врага. Но все было неподвижно, кроме трех сухих перекати-поле, которые медленно подпрыгивали в потоках слабого, менявшего направление ветра. Проскользнув мимо Криса, Лора вернулась к правому переднему крылу и увидела двух человек слева, на юге, которые продолжали двигаться перебежками. Они находились в тридцати ярдах от "Бьюика", и дистанция сокращалась с ужасающей быстротой. Хотя первый из нападавших пригибался и двигался зигзагами, второй действовал куда смелее; возможно, он считал, что все внимание Лоры сосредоточено на его товарище. Она его обманула: встав во весь рост, она высунулась из-за машины и дала две короткие очереди. Человек за "Тойотой" открыл огонь, обеспечивая прикрытие, но Лора попала во второго бегущего; удар был настолько сильным, что подбросил его вверх, и он рухнул в куст толокнянки. Он был жив, но явно небоеспособен, а его пронзительные отчаянные крики свидетельствовали о том, что он смертельно ранен. Снова пригнувшись, чтобы не попасть под огонь, Лора почувствовала, что ее губы кривятся в злобной усмешке. Она искренне радовалась боли и ужасу раненого. Но ее пугала собственная жестокость, жажда кровавой мести, хотя это чувство, это состояние первобытной ярости делало ее более изворотливым и хитрым противником. Один выведен из строя. Осталось еще двое, а может, и больше. Скоро здесь будет Штефан. Сколько бы времени ни потребовалось ему для выполнения его задачи в сорок четвертом году, Штефан запрограммирует Ворота, чтобы вернуться сюда вскоре после своего старта. Еще две-три минуты, и он примет участие в бою. 17 Случилось так, что премьер-министр смотрел прямо на Штефана, когда тот оказался в комнате, а человек в форме сержанта не заметил Штефана из-за сопровождавших его появление электрических разрядов. Тысячи ярких змеек сине-белого света исходили от тела Штефана, как если бы он сам вырабатывал эту энергию. Возможно, что разряды молнии и раскаты грома сотрясали небо вверху над бомбоубежищем, но некоторая часть неистраченной энергии проникла и сюда, и этот непонятный спектакль заставил сержанта в удивлении и страхе вскочить на ноги. Шипящие электрические змеи побежали по полу, вверх по стенам, сплелись на потолке, а затем исчезли, не принеся вреда; пострадала только большая карта Европы, которая была прожжена в нескольких местах, но не загорелась. - Караульные, сюда! - закричал сержант. Он был цел и невредим и абсолютно уверен, что караул немедленно отзовется на его призыв, поэтому он не сдвинулся с места, а повторил еще раз: - Караульные, сюда! - Прошу вас, мистер Черчилль, - сказал Штефан, не обращая внимания на сержанта. - Вам нечего опасаться. Дверь распахнулась, и в комнату вошли двое английских солдат, один с револьвером в руке, другой вооруженный автоматом. Торопливо, боясь, что его вот-вот застрелят, Штефан продолжал: - Выслушайте меня, пожалуйста, сэр, от этого зависит судьба мира. Во время неразберихи премьер-министр продолжал сидеть в своем кресле в конце стола. Штефану показалось, что в какой-то миг на лице великого человека мелькнуло удивление и даже намек на страх, но, возможно, он ошибался. Теперь премьер-министр, как на всех фотографиях; которые видел Штефан, выглядел непроницаемым и погруженным в свои мысли. Жестом руки он остановил караульных: - Подождите. А когда сержант начал протестовать, премьер-министр сказал: - Если бы он хотел меня убить, он давно бы это сделал. Штефану он сказал: - Это было весьма эффектное появление, сэр. Куда до вас Лоуренсу Оливье. Штефан невольно улыбнулся. Он было вышел из угла и направился к столу, но, заметив, как напряглись караульные, остановился поодаль. - Сэр, уже по самой манере моего появления здесь вы можете сделать вывод, что я не простой связной и что я принес вам необычные вести. Это также в высшей степени секретная информация, которую вы, наверное, не захотите доверить другим ушам, кроме ваших. - Если вы думаете, что я оставлю вас наедине с премьер-министров, - объявил сержант, - то вы сумасшедший! - Возможно, он и сумасшедший, - сказал премьер-министр, - но ему не откажешь в храбрости. Думаю, вы согласитесь со мной, сержант. Пусть караульные его обыщут, и, если у него нет оружия, я уделю ему немного времени, как он того просит. - Но, сэр, вы не знаете, кто он такой. Вы не знаете, что он такое. Вспомните, как он сюда ворвался... Черчилль прервал сержанта: - Я не забыл, как он здесь появился, сержант. И, пожалуйста, помните, что только мы с вами знаем об этом. Надеюсь, что вы будете молчать о том, что здесь видели, так же как о любой другой военной информации, которая считается секретной. Получив выговор, сержант отступил в сторону и со злостью поглядывал на Штефана, пока того обыскивали караульные. Они не нашли оружия, только книги в рюкзаке и бумаги в карманах у Штефана. Они вернули бумаги, а книги сложили посередине длинного стола; Штефана забавляло, что они не проявили никакого интереса к книгам. Неохотно, с карандашом и блокнотом в руках, сержант последовал за караульными из комнаты, выполняя приказание премьер-министра. Когда дверь закрылась за ними, Черчилль показал Штефану на кресло, которое раньше занимал сержант. Они немного посидели молча, с интересом разглядывая друг друга. Потом премьер-министр показал на дымящийся чайник, который стоял на подносе. - Хотите чаю? * * * Спустя двадцать минут, когда Штефан изложил вкратце только половину своей истории, премьер-министр позвал сержанта. - Мы еще побудем здесь, сержант. Боюсь, мне придется отложить на час совещание Военного кабинета. Пожалуйста, известите об этом всех членов кабинета и передайте им мои извинения. Через двадцать минут после этого Штефан закончил свое повествование. Премьер-министр задал ему несколько вопросов, кратких, но продуманных и по существу. Наконец он вздохнул и сказал: - Наверное, еще рано приниматься за сигару, но не могу себе в этом отказать. Вы составимте мне компанию? - Нет, благодарю вас, сэр. Обрезая сигару, Черчилль сказал: - Помимо вашего весьма эффектного появления - что, кстати, ничего не доказывает, помимо существования нового способа передвижения, который не обязательно может быть передвижением во времени, - какие у вас еще есть убедительные доказательства, что все подробности вашего рассказа - это правда? Штефан ожидал подобного вопроса и был готов ответить. - Сэр, именно потому, что я побывал в будущем и прочел часть ваших военных мемуаров, я знал, что вы будете находиться в этой комнате в этот день и в этот час. Более того, я знал, чем вы будете заняты за час до совещания с Военным кабинетом. Затягиваясь сигарой, премьер-министр поднял брови - Вы диктовали письмо генералу Александеру в Италии и выражали озабоченность по поводу битвы за Кассино, которая затягивается и стоит большого числа человеческих жизней. Лицо Черчилля оставалось непроницаемым. Должно быть, его поразили слова Штефана, но он не выдал своих чувств ни кивком головы, ни прищуром глаз. Но Штефан не нуждается в поощрении, потому что он знал, что говорит правду. - В ваших военных мемуарах, которые вы еще напишете, я нашел послание генералу Александеру и запомнил его начало, начало того самого послания, которое вы еще не кончили диктовать сержанту, когда я прибыл сюда: "Я хотел бы, чтобы вы мне объяснили, почему вы избрали этот коридор у монастырского холма Кассино... протяженностью всего в две-три мили, как единственное место для наступления". Премьер-министр снова затянулся сигарой, выпустил дым и некоторое время внимательно разглядывал Штефана. Они сидели совсем рядом, и подобное пристальное изучение нервировало Штефана больше, чем он того ожидал. Наконец премьер-министр заговорил: - Значит, вы почерпнули информацию из того, что я напишу в будущем? Штефан встал с кресла, взял те шесть толстых томов, которые солдаты вытащили из рюкзака, - репринтное издание компании "Хофтон Мифлин" в мягкой обложке, по девять долларов девяносто пять центов за том, - и разложил их перед Уинстоном Черчиллем - Это, сэр, ваш шеститомник "Вторая мировая война", который будет считаться одним из самых точных описаний войны и одновременно выдающимся литературным произведением и историческим трудом. Он хотел было добавить, что главным образом за эту работу Черчилль получит Нобелевскую премию по литературе в 1953 году, но потом решил не открывать это Черчиллю. Жизнь много бы потеряла, если ее лишить подобных приятных неожиданностей. Премьер-министр, не раскрывая, осмотрел передние и задние обложки всех шести томов и даже улыбнулся, когда читал отрывок из рецензии, которая появилась в литературном приложении к газете "Таймc". Затем он раскрыл один из томов и быстро перелистал страницы, не останавливаясь для чтения. - Это не подделка, - заверил его Штефан. - Если вы прочитаете наугад любую страницу, вы узнаете свою собственную неповторимую манеру. Вы... - Мне не нужно ничего читать. Я вам верю, Штефан Кригер- Он отодвинул книги в сторону и откинулся на спинку кресла. - И, мне кажется, я догадываюсь, зачем вы ко мне явились. Вы хотите, чтобы я организовал воздушную бомбардировку Берлина, объектом которой станет район, где расположен Институт. - Совершенно верно, сэр. И это надо сделать до того, как ученые в Институте закончат изучение материалов, доставленных из будущего, прежде чем они решат, каким образом ознакомить с этой информацией немецкую научную общественность, а это может произойти со дня на день. Вы должны действовать еще до того, как они позаимствуют в будущем нечто такое, что обеспечит им превосходство над союзниками. Я вам дам точные данные о расположении Института. С начала года американские и английские бомбардировщики совершают дневные и ночные налеты на Берлин, так что... - В парламенте были протесты против бомбардировок городов, пусть даже вражеских, - заметил Черчилль. - Это так, но налеты продолжаются. При такой точно установленной цели налет надо проводить только в дневное время. Но если будет нанесен удар вообще по этому району, если будет стерт с лица земли целый квартал... - Несколько кварталов вокруг Института будут превращены в развалины, - сказал премьер-министр. - Мы не можем с такой хирургической точностью проводить операцию. - Я понимаю. И все же, сэр, вы должны отдать приказ о бомбардировке. В ближайшие несколько дней на этот район следует сбросить тонны взрывчатки, больше чем на любой другой район на всем европейском театре военных действий за всю войну. От Института должна остаться одна пыль. Премьер-министр с минуту молчал, размышляя; следил за тонким синеватым дымом своей сигары. Наконец он сказал: - Мне необходимо проконсультироваться с советниками. Я думаю, мы сможем подготовить и осуществить бомбардировку не раньше чем через два дня, двадцать второго числа, а может быть, и двадцать третьего. - Это вполне подходящие сроки, - с облегчением сказал Штефан. - Но не позже. Прошу вас, сэр, ни в коем случае не позже. 18 Женщина, сжавшись в комок, спряталась за левым передним крылом "Бьюика" и осматривала пустыню к северу от себя, в то время как Клитман наблюдал за ней из-за переплетения ветвей мескитового куста и повисших на нем шаров перекати-поля. Женщина не видела Клитмана. Когда она передвинулась к правому переднему крылу и повернулась спиной к Клитману, тот немедленно вскочил и, пригнувшись, помчался к следующему укрытию - выщербленному ветром и песком камню. Лейтенант молча проклинал свои черные мокасины, скользкие подошвы которых были мало пригодны для подобного мероприятия. Глупо наряжаться под молодых дельцов или баптистских пасторов, если твоей целью является убийство. Хорошо еще, что пригодились темные очки. Яркое солнце раскалило камни и белый песок; без очков он не видел бы ничего вокруг и, конечно, не раз споткнулся бы и упал. Он собрался было опять нырнуть за какое-нибудь укрытие, когда услышал, что женщина открыла огонь в другом направлении. Она была занята, и он мог продвигаться вперед. Внезапно раздался вопль, такой пронзительный и долгий, что он мало походил на крик человека; он был подобен вою дикого животного, раздираемого когтями хищника. Потрясенный, Клитман спрятался в длинной, узкой каменной впадине, невидимой женщине. Он прополз на животе до конца ложбины и, тяжело дыша, затаился. Когда наконец он немного приподнял голову, чтобы его глаза были на уровне земли, он увидел, что уже обошел "Бьюик" с севера и находится от него на расстоянии пятнадцати ярдов. Если он продвинется еще хотя бы на несколько ярдов, то окажется позади женщины, в отличном положении, чтобы срезать ее очередью. * * * Вопли стихли. Догадавшись, что человек за ее спиной, на юге, на время притих, напуганный гибелью товарища, Лора опять передвинулась к левому переднему крылу - Еще две минутки, малыш. И все будет в порядке, - сказала она Крису. Пригнувшись, она оглядела северный фланг. Пустыня там по-прежнему казалась необитаемой. Ветер стих, и даже перекати-поле застыли на месте. Если их было только трое, вряд ли они оставили бы одного человека у "Тойоты", в то время как двое других пытались бы обойти ее с одной ч той же стороны. Если их трое, то наверняка те двое на южном фланге разделились бы и один начал бы обходить ее с севера. Это означало, что их четверо и даже, возможно, пятеро и что двое скрываются где-нибудь за камнями, песчаными наносами и сухим) кустарником к северо-западу от "Бьюика". Но где? 19 Штефан поблагодарил премьер-министра и уже приготовился удаляться, когда Черчилль показал на книги на столе. - Не забудьте их взять. Если вы их оставите, у меня будет большой соблазн заняться плагиатом! - Это не в вашем характере, - ответил Штефан, - вы не способны списывать. - Тут вы ошибаетесь. - Черчилль положил сигару в пепельницу и поднялся с кресла. - Если бы у меня сейчас были эти книги, уже написанные, я бы не удовлетворился публикацией их в нынешнем виде. Я бы наверняка решил, что кое-что следует подправить, и провел бы целые годы, копаясь в этих томах и переписывая только для того, чтобы потом обнаружить, что я лишил их тех самых вещей, которые в вашем будущем сделали их классикой. Штефан рассмеялся. - Я совершенно серьезен, - сказал Черчилль. - Вы говорили, что моя книга будет считаться одним из самых точных описаний событий. Мне этого достаточно. Я напишу ее, как я ухе ее написал, если так можно выразиться, и не буду ничего менять. - Наверное, вы правы, - согласился Штефан. Пока Штефан укладывал шесть томов в рюкзак, Черчилль стоял, заложив руки за спину и слегка покачиваясь. - Мне бы хотелось спросить вас об очень многих вещах в том самом будущем, творцом которого я тоже являюсь. О вещах, которые представляют для меня куда больший интерес, чем успех или неуспех этих книг. - Мне пора, сэр... - Я понимаю, - сказал премьер-министр. - Я не стану вас задерживать. Но ответьте хотя бы на один мой вопрос. Я сгораю от любопытства. Ну, к примеру, что произойдет с Советским Союзом после войны? Штефан задумался, закрывая рюкзак, но потом все-таки решился: - Я очень сожалею, сэр, но должен сказать вам, что Советский Союз будет значительно сильнее Великобритании, равными ему будут только Соединенные Штаты. Черчилль изумился впервые за все это время. - Вы хотите сказать, что эта их ужасная система добьется экономических успехов и процветания? - Нет-нет. Эта система приведет к экономическому краху, но одновременно создаст огромную военную мощь. Все советское общество подвергнется безжалостной милитаризации, а диссиденты будут уничтожены. Говорят, что их концентрационные лагеря могут соперничать с лагерями рейха. Лицо премьер-министра оставалось непроницаемым, но глаза выражали беспокойство. - Сейчас они наши союзники. - Это верно. Возможно, что без них война против рейха окончилась бы поражением. - О нет, мы бы победили, - уверенно произнес Черчилль, - только не так быстро. - Он вздохнул. - Говорят, что политика сводит вместе противоположности, но куда политике до военных союзов. Штефан был готов отправиться в обратный путь. Они обменялись рукопожатием. - Ваш Институт будет превращен в щепки, обломки, пыль и пепел, - сказал премьер-министр. - Даю вам свое слово. - Это все, что мне надо, - сказал Штефан. Штефан засунул руку йод рубашку и три раза нажал на кнопку, включая связь с Воротами. В то же мгновение он оказался в Берлине, в Институте. Он вышел из Ворот и направился к пульту программирования. Часы показывали, что на все путешествие в лондонское бомбоубежище он потратил ровно одиннадцать минут. Плечо по-прежнему болело, хотя и не произошло дальнейшего ухудшения. Но постоянно пульсирующая боль утомила Штефана, и он немного посидел на стуле у пульта, отдыхая. Затем, используя цифры, полученные на компьютере в 1989 году, он запрограммировал Ворота для своего предпоследнего скачка. На этот раз Ворота доставят его на пять дней вперед, в двадцать первое марта, в другое подземное бомбоубежище, но уже не в Лондоне, а в его собственном городе Берлине. Когда все было готово, он без оружия вошел в туннель Ворот. На этот раз он не взял с собой рюкзак с шестью томами Черчилля. Когда он миновал точку отправления, он почувствовал знакомую неприятную дрожь, которая накатывалась волнами и проникала до мозга костей. Находящаяся глубоко под землей комната, куда попал Штефан, освещалась единственной лампой на столе, если не считать вспышек, которыми сопровождалось его прибытие. В этом странном свете он ясно увидел фигуру Гитлера. 20 Одна минута, всего одна минута. Лора вместе с Крисом, скорчившись, прижались к "Бьюику". Не меняя положения, она сначала посмотрела в южном направлении, где, она знала, прячется один из противников; затем в северном, где, как она подозревала, прячутся другие. Необычная тишина воцарилась в пустыне. Ни малейшего ветерка, никакого движения. С небес струилось столько света, что трудно было понять, где его больше, там, наверху, или на сухой, пропитанной солнцем земле; где-то вдали выцветшие небеса сливались с выцветшей землей, поглотив разделявшую их линию горизонта. И хотя температура не превышала восьмидесяти градусов, все предметы - кусты, камни, трава и сам песок пустыни - застыли, словно сплавившись в единый пейзаж. Всего одна минута. До возвращения Штефана из 1944-го оставалось не более минуты. Он им поможет, он вооружен "узи", и он ее хранитель. Хранитель. И хотя теперь она знала, кто он и откуда и что в нем нет ничего сверхъестественного, все равно в некоторых отношениях он был для нее всесильным волшебником, способным творить чудеса. Никакого движения на юге. Никакого движения на севере. - Скоро они снова покажутся, - сказал Крис. - Все будет в порядке, малыш, - тихо успокаивала Лора. Не только страх заставлял сильно биться ее сердце, но также чувство утраты, как если бы внутренний голос ей шептал, что ее сын, ее единственный ребенок, который жил наперекор судьбе, был уже мертв, и не потому, что она не сумела его защитить, а потому, что судьбе нельзя перечить. Нет, можно. На этот раз она ей не покорится. Она не расстанется со своим мальчиком. Она не потеряет его, как потеряла стольких дорогих ей людей. Он принадлежит ей, Лоре, а не судьбе. При чем тут-судьба? Ее сын принадлежит только ей. Только ей одной. - Все будет в порядке, малыш. Еще полминуты. Внезапно она заметила какое-то движение на южном фланге. 21 В личном кабинете Гитлера в берлинском бункере неиспользованные остатки энергии, шипя, змеились вокруг Штефана, прокладывали сотни ослепительных извилистых дорожек на палу, взбегали по бетонным стенам так же, как в лондонском бомбоубежище. Однако это яркое и шумное зрелище не привлекло караульных из соседних комнат, так как в этот момент город подвергался еще одному налету авиации союзников; бункер сотрясался от взрывов бомб в городе, и даже на такой глубине грохот бомбардировки заглушил характерный шум, сопровождавший прибытие Штефана. Гитлер повернулся к Штефану на крутящемся стуле. Как и Черчилль, он не проявил никакого удивления, хотя, в противовес Черчиллю, он, конечно, знал о работе Института и сразу понял, каким образом Штефан оказался в его личных комнатах. Более того, он знал Штефана как сына своего старого и преданного соратника и как офицера СС, который многие годы работал во имя торжества национал-социализма. И хотя Штефан не ожидал увидеть удивления на лице Гитлера, он все же надеялся, что эти хищные черты исказятся от страха. В конце концов, если Гитлер читал отчеты гестапо о недавних событиях в Институте - а он их, несомненно, читал, - то он знал, что Штефана обвиняют в убийстве Пенловского, Янушского и Волкова шесть дней назад, пятнадцатого марта, и в последовавшем за этим побеге в будущее. Возможно, Гитлер думал, что Штефан тайно совершил это путешествие к нему в бункер шесть дней назад, еще до убийства ученых, и теперь также собирается убить и его. Но если он и был напуган, то хорошо скрывал свой страх; не вставая со стула, он спокойно открыл ящик письменного стола и вытащил оттуда "люгер". Последние разряды электричества еще трещали в воздухе, когда Штефан выбросал руку вперед в нацистском приветствии и как можно громче выкрикнул: "Хайль Гитлер!" Чтобы доказать искренность своих намерений, он опустился на одно колено, как перед церковным алтарем, и склонил голову; в таком положении он был совершенно беззащитен. - Мой фюрер, я пришел к вам восстановить свое доброе имя, а также предупредить вас о существовании предателей в Институте и среди сотрудников гестапо, ответственных за его безопасность. Долгое время диктатор не произносил ни слова. Откуда-то издалека, сверху, взрывные волны ночного налета, проходя сквозь свой земли, сквозь стальные и бетонные перекрытия толщиной в пять-шесть метров, наполняли бункер непрерывным грозным низким гулом. Всякий раз, когда неподалеку взрывалась бомба, три картины, похищенные из Лувра после поражения Франции, подпрыгивали на стенах, а на столе фюрера звенел высокий медный стакан, наполненный карандашами. - Встаньте, Штефан, - сказал Гитлер. - Садитесь. - Он показал на коричневое кожаное кресло, один из пяти предметов меблировки в тесном кабинете. Он положил "люгер" на стол, но не слишком далеко от себя. - Не только ради сохранения вашей чести и чести вашего отца, но и ради чести СС я надеюсь, что вы невиновны. Штефан говорил как можно убедительней, так как знал, что более всего Гитлер ценит в людях уверенность в себе. Одновременно он говорил с подчеркнутой почтительностью, как если бы действительно считал, что находится в присутствии человека, (который является олицетворением духа немецкого народа в прошлом, настоящем и будущем; потому что Гитлеру особо льстило то почтительное преклонение, с которым к нему относились его подчиненные. Это была опасная игра, но это была не первая встреча Штефана с фюрером; у него был опыт общения с этим безумцем, одержимым манией величия, этой гадиной в человеческом обличье. - Мой фюрер, я не убивал Владимира Пенловского, Янушского и Волкова. Это дело рук Кокошки. Это он предал рейх, это я застал его в справочной сразу после того, как он застрелил Янушского и Волкова. Он ранил и меня. - Штефан положил руку на грудь слева. - Если хотите, я покажу вам рану. После ранения я скрылся от него в главной лаборатории. Я был потрясен, я не знал, сколько еще человек в Институте занимаются подрывной деятельностью. Я не знал, на кого я могу положиться, оставался один путь к спасению, и я бежал через Ворота в будущее, прежде чем Кокошка мог меня настичь и прикончить. - Доклад полковника Кокошки несколько по-иному излагает события. В нем говорится, что он ранил вас как раз тогда, когда вы бежали через Ворота, после того как вы убили Пенловского и остальных. - Если это было бы так, мой фюрер, разве я вернулся бы сюда, чтобы снять с себя подозрения? Будь я изменником, который верит в будущее больше, чем в вас, мой фюрер, разве я не остался бы в этом будущем, где мне обеспечена безопасность? Разве я вернулся бы к вам сюда? - А были ли вы там в безопасности, Штефан? - спросил Гитлер и хитро улыбнулся. - Как мне известно, два отряда гестапо, а немного спустя и отряд СС были посланы за вами в это весьма отдаленное будущее. Штефан вздрогнул при упоминании об отряде СС; наверное, это тот самый отряд, который прибыл в Палм-Спрингс примерно за час до его старта и появление которого сопровождалось блеском молнии в безоблачном небе над пустыней. Его беспокойство о Лоре и Крисе усилилось; он знал, что упорство и жестокость СС значительно превосходили способности гестапо. Штефан также понял, что Гитлер оставался в неведении о том, что отряды гестапо были разгромлены женщиной; он считал, что их гибель на совести Штефана, не предполагая, что все это время тот был без сознания. Это было на руку Штефану, и он сказал: - Мой фюрер, да, я расправился с людьми из гестапо, когда они стали меня преследовать, и у меня нет никаких угрызений совести, потому что я знал, что все они изменники, которые решили убить меня, чтобы я не мог вернуться к вам и предупредить об этом гнезде подрывной деятельности в Институте. Если я не ошибаюсь, Кокошка с тех пор исчез и, кажется, еще пять человек из Института. Они не верили в победу рейха, они боялись, что скоро разоблачат их участие в убийствах пятнадцатого марта, поэтому они бежали в будущее, чтобы укрыться в другой эпохе. Штефан приостановился, чтобы дать фюреру осознать все сказанное. Постепенно взрывы наверху прекратились, наступило затишье в бомбардировке; Гитлер внимательно изучал Штефана. Это был тот же испытующий взгляд, что и у Черчилля, только в нем не было честной, открытой, прямой оценки, какая была у премьер-министра. Гитлер оценивал Штефана, как оценивал бы самозваный бог одно из своих творений, выискивая в нем опасные изъяны. И это был злобный бог, у которого не было любви к своим созданиям; его тешило только одно: их безусловное повиновение. Наконец фюрер сказал: - Если в Институте есть предатели, то какую они ставят цель? - Прежде всего ввести вас в заблуждение, - ответил Штефан. - Они снабжают вас ложной информацией о будущем в надежде, что вы допустите серьезные военные промахи. Они убеждают вас, что почти все ваши решения за последние полтора года войны являются ошибочными, но это не правда. Как сейчас показывает будущее, вы проиграете войну в результате самого незначительного просчета. Стоит только немного изменить вашу стратегию, и победа будет на вашей стороне. Лицо Гитлера потемнело, глаза сузились, и не потому, что он подозревал Штефана, а потому, что он внезапно заподозрил всех тех сотрудников Института, которые его убеждали, что в самые ближайшие дни он совершит роковые военные ошибки. Штефан же твердил о его непогрешимости, и безумец был готов вновь поверить в свой гений. - Немного изменить мою стратегию? - переспросил Гитлер. - Каким образом? Штефан быстро перечислил шесть изменений в военной стратегии, которые, по его утверждению, явятся решающими в будущих главных сражениях; на деле они ничего не меняли в исходе сражений, о которых он говорил, да и сами эти сражения никак не определяли последние этапы войны. Но фюрер жаждал верить, что он ближе к победе, чем к полному поражению, и он с готовностью ухватился за совет Штефана, так как план Штефана немногим отличался от того, какой предложил бы сам фюрер. - В самых первых докладах, которые мне представил Институт, я заметил это искажение будущего. Как могло случиться, что до этого я блестяще руководил военными действиями и вдруг стал допускать одну за другой подобные серьезные ошибки? Да, сейчас мы переживаем трудный период, но это не может продолжаться вечно. Высадка союзников в Европе, на которую возлагаются такие надежды, обречена на провал; мы сбросим их в море. - Он говорил почти шепотом, с гипнотизирующей страстностью, знакомой по его многочисленным выступлениям. - На эту неудачную высадку они потратят большую часть своих резервов, им придется отступить по всему фронту, им потребуется много месяцев, чтобы восстановить свои силы и начать новый штурм. За это время мы укрепим свои позиции в Европе, нанесем поражение русским варварам и станем абсолютно непобедимыми! Он перестал шагать по комнате, моргнул, как бы выходя из транса, и сказал: - Так на чем я остановился? Да, день высадки в Европе. В докладах Института говорится, что союзники высадятся в Нормандии. - Это ложь, - сказал Штефан. Наконец они дошли до того самого вопроса, ради которого Штефан совершил свое путешествие в бункер в эту мартовскую ночь. Институт сообщил Гитлеру, что местом высадки станут пляжи Нормандии. В том будущем, которое судьба уготовила для него, фюрер допустит ошибку, считая, что высадка произойдет в другом месте, и не укрепит должным образом район Нормандии. Надо всячески поощрять его придерживаться той стратегии, которой он следовал бы, не существуй на свете Института. Он должен проиграть войну, как это запланировала для него судьба, и задачей Штефана было подорвать его веру в Институт и таким образом обеспечить успех вторжения в Нормандии. 22 Клитман сумел преодолеть еще несколько ярдов, обходя "Бьюик" и женщину. Он распластался за небольшим возвышением из белого камня, пронизанного жилами бледно-голубого кварца, в ожидании, когда Губач совершит свой бросок с юга. Это отвлечет женщину, и Клитман выскочит из укрытия и бросится к ней, на бегу стреляя из "узи". Он буквально разрежет ее на куски, прежде чем она успеет обернуться и увидеть лицо своего убийцы. "Давай, сержант, чего прячешься, как трусливый еврей, - в ярости твердил себе Клитман. - Покажись. Вызови огонь на себя". Буквально через секунду Губач выскочил из укрытия, и женщина увидела его. Все ее внимание было сосредоточено на Губаче, и Клитман поднялся из-за камней. 23 Сидя в кожаном кресле и наклонившись вперед, Штефан продолжал: - Все это ложь, мой фюрер, все это ложь. Это попытка ввести вас в заблуждение, чтобы вы поверили в высадку в Нормандии. Это основная задача заговора подрывных элементов в Институте. Они хотят заставить вас совершить кардинальный просчет, который не уготован вам будущим. Они хотят, чтобы вы все свое внимание сосредоточили на Нормандии, в то время как настоящая высадка состоится... - В Кале, - закончил Гитлер. - Совершенно верно. - Я всегда считал, что это будет район Кале, севернее Нормандии. Они пересекут Па-де-Кале в самом узком месте. - Вы совершенно правы, мой фюрер, - подтвердил Штефан. - Тем не менее войска все же высадятся в Нормандии седьмого июня... В действительности это произойдет шестого июня, но погода в этот день будет настолько плохой, что немецкое верховное командование не поверит, что союзники решатся на проведение операций при таком бурном море. - Но это будут незначительные силы, чтобы привлечь ваши элитные танковые дивизии на побережье Нормандии, в то время как настоящий фронт будет открыт позже в районе Кале. Эта информация пришлась по вкусу диктатору, который имел свое предвзятое мнение и твердо верил в свою непогрешимость. Он снова сел в кресло и стукнул кулаком по столу. - Вот это действительно похоже на правду, Штефан. Но я видел документы, отдельные страницы истории войны, привезенные из будущего... - Подделка, - ответил Штефан, рассчитывая, что параноик проглотит ложь. - Вместо подлинных документов они вам предъявили подделку, чтобы сбить вас с толку. Если повезет, то обещанная Черчиллем бомбардировка состоится завтра и уничтожит Ворота, всех тех, кто может их воссоздать, и все документы до единого, которые были привезены из будущего. А фюрер будет лишен всякой возможности провести глубокое расследование для выяснения правдивости слов Штефана С минуту Гитлер молча сидел, глядя на "люгер" на столе и напряженно думая. Наверху возобновилась бомбардировка, и картины запрыгали на стенах, а карандаши в медном стакане. Штефан с нетерпением ждал реакции фюрера. - Как вы сюда попали? - спросил Гитлер. - Как вам удалось воспользоваться Воротами? После побега Кокошки и тех пятерых они усиленно охраняются. - Я не пользовался Воротами, - сказал Штефан. - Я явился к вам прямо из будущего, использовав пояс для передвижения во временном пространстве. Это была самая смелая ложь, так как пояс не являлся машиной времени, а только механизмом для возвращения и имел одну-единственную функцию: вернуть его владельца в Институт. Штефан рассчитывал на невежество политиков: они знали обо всем происходящем понемногу, но никогда не изучали глубоко ни одного вопроса. Гитлер знал, что такое Ворота и что такое путешествие во времени, но, конечно, лишь в общих чертах; он не знал подробностей, к примеру, таких, как назначение поясов. Если бы Гитлер понял, что Штефан прибыл к нему после возвращения в Институт с помощью пояса Кокошки, он бы догадался, что Штефан расправился с Кокошкой и пятерыми другими и что они вовсе не дезертиры, и тогда рухнул бы весь сложный вымысел о заговоре в Институте. А Штефану пришел бы конец. Нахмурившись, диктатор спросил: - Вы пользовались поясом без Ворот? Разве такое возможно? У Штефана пересохло во рту, но он старался говорить убедительно - Да, мой фюрер, это совсем просто. Можно так настроить пояс, что он не только будет устанавливать связи с Воротами для возвращения домой, но и позволит перемещаться во времени в соответствии с нашими желаниями. Хорошо, что это так, потому что, если бы я вернулся к Воротам, чтобы потом отправиться сюда, меня бы схватили евреи, которые сейчас их контролируют. - Евреи? - Гитлер был поражен. - Да, мой фюрер. Насколько я понимаю, заговор в Институте организовали сотрудники, которые имеют еврейскую кровь, но скрыли этот факт. Лицо безумца исказилось от внезапной ярости. - Евреи. Всюду, везде. А теперь вот в Институте. Услышав эти слова, Штефан понял, что повернул ход истории на прежний путь. Судьба стремится восстановись предопределенный ход событий. 24 Лора сказала: - Крис, тебе лучше спрятаться под машиной. Пока она говорила, человек на юго-западном фланге поднялся из-за укрытия и помчался вдоль края сухого русла по направлению к ней и к небольшому песчаному наносу, за которым можно было спрятаться. Лора вскочила на ноги, зная, что "Бьюик" защитит ее от стрелка за "Тойотой", и открыла огонь. Первые пули взвихрили песок и выщербили камни под ногами бегущего человека, но следующая очередь пришлась ему по ногам. С криком он упал на землю, где его снова настигли пули. Он дважды перевернулся, перевалился через край сухого русла глубиной тридцать футов и полетел вниз на дно Как раз в то мгновение, когда раненый исчез за краем обрыва, Лора услышала стрельбу, но не из-за "Тойоты", а позади, за спиной. Она не успела обернуться, несколько пуль ударили ей в спину, и она упала лицом вниз на каменистую почву пустыни. 25 - Опять эти евреи, - со злобой повторил Гитлер. - А как насчет ядерного оружия, которое, как они утверждают, может выиграть для нас войну? - Еще одна ложь, мой фюрер. В будущем была сделана не одна попытка создать такое оружие, и все они оказались неудачными. Это выдумки заговорщиков, чтобы растратить ресурсы и силы рейха. Послышался гул и грохот взрывов. Тяжелые рамы картин стучали по бетонным стенам. Карандаши подпрыгивали в медном стакане. Гитлер смотрел прямо в глаза Штефану, пристально изучая его. - Все-таки если бы вы были изменником, то явились бы сюда с оружием и убили бы меня на месте. Штефан подумывал именно об этом, потому что, только убив Адольфа Гитлера, он смыл хотя бы часть пятна со своей совести. Но это было бы проявлением эгоизма, потому что, убив Гитлера, он круто изменил бы ход истории и подверг огромному риску то будущее, которое уже существовало. Он не мог забывать о том, что его будущее было одновременно и прошлым Лоры; если он будет вмешиваться, чтобы изменить ход событий, установленный судьбой, он может изменить мир к худшему вообще и для Лоры в частности. Что, если он убил бы Гитлера сейчас и, вернувшись в 1989 год, обнаружил совершенно иной мир, в котором по каким-то причинам Лора вообще не появилась на свет? Он мог бы уничтожить этого преступника, но тогда на него легла бы ответственность за тот мир, который возникнет после этого поступка. Здравый смысл говорил, что мир от этого станет только лучше, но он твердо знал, что здравый смысл и судьба - это два взаимоисключающих понятия. - Да, мой фюрер, - сказал Штефан, - будь я изменником, я бы поступил именно так. И меня беспокоит, что настоящие изменники в Институте могут рано или поздно додуматься именно до такого способа покушения. Гитлер побледнел. - Завтра я закрою Институт. Ворота не будут функционировать, пока я не очищу весь Институт от предателей. "Надо надеяться, что бомбардировщики Черчилля тебя опередят", - подумал Штефан. - Мы одержим победу, Штефан, и в этом нам поможет твердая вера в наше великое предназначение, а не какая-нибудь гадалка. Мы победим, потому что это наша судьба. - Да, это наша судьба, - согласился Штефан. - Правда на нашей стороне. На лице безумца появилась улыбка. Под внезапным наплывом чувств, неожиданным по контрасту с прежним настроением, Гитлер заговорил об отце Штефана Франце и днях их молодости в Мюнхене: тайные собрания на квартире Антона Дрекслера, встречи в пивных "Хофбройхаус" и "Эберлброй". Некоторое время Штефан слушал, изображая глубокое внимание, но, когда Гитлер заявил о своей постоянной и неизменной вере в сына Франца Кригера, Штефан поспешил воспользоваться этим моментом. - Моя вера в вас, мой фюрер, непоколебима, а преданность не имеет границ. Он поднялся, вытянул руку в приветствии, а другой нащупал кнопку на поясе под рубашкой и объявил: - Теперь мне надо возвращаться в будущее, мне еще немало придется подтрудиться для вашего блага. - Как, вы уходите? - удивился Гитлер, поднимаясь с кресла. - Разве вы не останетесь в вашей собственной эпохе? Почему вы хотите отправиться туда, когда вы сняли с себя подозрения? - Кажется, я догадываюсь, где прячется этот предатель Кокошка. Его надо отыскать и доставить обратно, потому что, наверное, только Кокошка знает имена предателей в Институте и может их открыть. Он быстро отсалютовал, нажал кнопку на поясе и покинул бункер прежде, чем Гитлер успел что-либо сказать. Он возвратился в Институт вечером шестнадцатого марта, в тот самый день, когда Кокошка отправился за ним в погоню в горы Сан-Бернардино, чтобы никогда не вернуться обратно. Штефан сделал все, что было в его силах: он договорился об уничтожении Института и посеял в Гитлере недоверие к любой информации, исходившей оттуда. Он мог бы ликовать, если бы не терзавшая его мысль об отряде СС, который преследовал Лору в 1989 году. Он ввел в пульт программирования Ворот данные, полученные с помощью компьютера, для своего последнего скачка в пустыню в окрестностях Палм-Спрингс, где Лора и Крис ждали его утром двадцать пятого января 1989 года. 26 Падая на землю, Лора уже знала, что пуля повредила или раздробила ей позвоночник; она не ощущала никакой боли и вообще не чувствовала своего тела. Судьба стремится восстановить предопределенный ход событий. Стрельба прекратилась. Она могла повернуть голову, и то немного, и когда она это сделала, то увидела Криса, который стоял у "Бьюика", словно парализованный ужасом, как она была парализована пулей, раздробившей ей позвоночник. За спиной Криса, на расстоянии всего пятнадцати ярдов, она увидела человека, который бежал к ним с северного фланга; он был в темных очках, белой рубашке и черных брюках, в руках у него был автомат. - Крис, - хрипло сказала Лора. - Беги! Беги, я тебе говорю! Его лицо исказила гримаса горя, он знал, что оставляет ее умирать. Потом он изо всех сил пустился бегом, так быстро, как только его могли нести детские ноги, на восток, в пустыню; при этом он метался из стороны в сторону, чтобы в него было труднее попасть. Лора увидела, как приближавшийся убийца поднял автомат. * * * В главной лаборатории Штефан открыл панель, закрывавшую автоматический регистратор путешествий во времени. Катушка с бумажной лентой шириной в два дюйма показала, что сегодня вечером с помощью Ворот был совершен скачок в десятое января 1988 года; это было путешествие, которое Генрих Кокошка предпринял в горы Сан-Бернардино, когда он убил Дании Паккарда. Кроме того, были зарегистрированы еще восемь путешествий в будущее, в год через шесть миллиардов лет: пять человек и три узла с подопытными животными. Были также отмечены и скачки самого Штефана: в двадцатое марта 1944 года, с указанием координат около парка Сент-Джеймс в Лондоне; в двадцать первое марта 1944 года, с точными координатами бункера Гитлера; и пункт назначения скачка, который он только что запрограммировал, но еще не совершил: Палм-Спрингс, двадцать пятое января 1989 года. Штефан оторвал кусок ленты с данными и протянул чистую ленту. Он уже установил часы на пульте таким образом, чтобы они сбросили все сведения и начали с нуля, как только он минует Ворота. Конечно, сотрудники Института заметят, что кто-то трогал записи, но подумают, что это Кокошка и пятеро других беглецов заметали свои следы. Он закрыл панель регистратора и надел рюкзак с книгами Черчилля. Он закинул на плечо "узи" и взял со стола пистолет с глушителем. Быстрым взглядом окинул лабораторию, проверяя, не оставил ли чего-нибудь, что может выдать его присутствие здесь сегодня утром. Компьютерные расчеты он вновь спрятал в карман джинсов. Баллон из-под "вексона" был давно отослан в эпоху потухающего или уже потухшего солнца. Он вошел в туннель Ворот и в приподнятом настроении - чего не случалось с ним уже многие годы - приблизился к точке отправления. Путем манипуляций в духе Макиавелли он запланировал разрушение Института и поражение нацистской Германии, так что наверняка им с Лорой удастся справиться с отрядом эсэсовских убийц, отправившихся в Палм-Спрингс в 1989 год. * * * - Нет! - закричала Лора, которая, недвижимая, парализованная, лежала на каменистой земле. Вместо крика раздался шепот, потому что у нее не было сил, чтобы набрать в легкие 1 побольше воздуха. Человек опять начал стрелять из автомата, и на мгновение ей показалось, что Крис сумеет уйти от пуль, что, конечно, было несбыточной надеждой, потому что он был всего-навсего маленьким мальчиком, очень маленьким, и детские ноги не могли унести его достаточно далеко; пули легко его настигли, прошив линию поперек узкой спины, он упал лицом в песок и лежал неподвижно, а вокруг расползалась лужа крови. Вся боль, которая жила в ее изуродованном теле и которую она не чувствовала, была не более чем булавочным уколом по сравнению с невыносимой мукой, охватившей ее при виде безжизненного тела сына. Никогда за всю свою жизнь, в самых тяжелых испытаниях, она не знала такой боли. Как если бы все потери, выпавшие на ее долю, - смерть матери, которую она никогда не знала, доброго, ласкового отца, Нины Доквайлер, кроткой Рут и Дании, за которого она отдала бы собственную жизнь, - сосредоточились в этой новой, навязанной судьбой жестокости; она испытывала ужасные страдания от смерти Криса и одновременно переживала заново глубокую муку всех предыдущих потерь. Она была недвижима, парализована, но ее сердце разрывалось от горя, от новых пыток на ненавистном колесе судьбы; она потеряла мужество и не могла больше надеяться или любить. Ее мальчик мертв. Она не сумела его спасти, и вместе с ним умерли все надежды на жизнь и радость. Она была совершенно одинока в холодном враждебном мире и призывала к себе смерть, а вместе с нею забытье, пустоту, покой, конец страданиям и потерям. Она увидела, что к ней приближается убийца. Она сказала: - Убейте меня, прошу вас, прикончите меня. Ее голос был столь слаб, что он вряд ли ее услышал. В чем смысл жизни? Во имя чего она перенесла все многочисленные трагедии? Зачем она страдала и продолжала жить, если впереди ее ждал такой конец? Что за жестокое начало распоряжается Вселенной, начало, которое заставило ее пройти через тяжкие испытания, не имевшие, как оказалось, понятной цели или смысла? Кристофер Робин был мертв. Она почувствовала, как слезы текут по ее лицу, но это все, что она чувствовала физически: горячие слезы и твердый: камень под правой щекой. Через секунду убийца был рядом, остановился над ней, пнул ногой в ребро. Она знала, что он ее ударил, потому что смотрела на свое неподвижное тело и видела, как он толкнул ее ногой в бок, но она абсолютно ничего не почувствовала. - Убейте меня, - прошептала она. Она вдруг страшно испугалась, что судьба постарается слишком точно восстановить ход событий, и тогда она будет жить в инвалидном кресле, от которого ее спас Штефан при рождении. Крис был ребенком, не предусмотренным судьбой, и теперь он прекратил свое существование. Но она - другой случай, потому что судьба предопределила ей жизнь инвалида. Она представила себе свое будущее: живая, но полностью или частично парализованная, обреченная на инвалидное кресло, обреченная на нечто более ужасное - на жизнь-трагедию, жизнь, полную горьких воспоминаний, непрерывных страданий, невыносимой тоски по сыну, мужу и всем другим, кого она лишилась. - Господи, прошу тебя, убей меня. Стоя над ней, убийца улыбнулся и сказал: - Должно быть, я и есть посланец Божий. - Он неприятно расхохотался. - Во всяком случае, твоя мольба не останется безответной. Сверкнула молния, и раскаты грома обрушились на пустыню. * * * Благодаря вычислениям, сделанным на компьютере, Штефан возвратился в то самое место в пустыне, откуда стартовал в 1944 год, и ровно через пять минут после этого события. Первое, что он увидел в ярком солнечном свете, был эсэсовец, стоявший над окровавленным телом Лоры. Затем он увидел Криса. Убийца немедленно отреагировал на молнию и гром. Он огляделся, разыскивая Штефана. Штефан три раза нажал на кнопку на своем поясе. Мгновенно возросло давление: запах тлеющей электропроводки и озона наполнил воздух. Эсэсовец увидел Штефана, поднял автомат и начал стрелять; сначала пули пролетели далеко, затем засвистели рядом. Еще мгновение, и они бы его настигли, но Штефан со звуком, подобным хлопку, покинул 1989 год и оказался в Институте вечером шестнадцатого марта 1944 года. - Дерьмо, - выругался Клитман, когда Кригер, невредимый, ускользнул, унесенный временным потоком. Брахер бежал к нему от "Тойоты", выкрикивая: - Это был он! Он! - Знаю, что это был он, - сказал Клитман. - А кто же еще? Может, Христос во время Второго пришествия? - Что он замышляет? - спросил Брахер. - Что он делает в Институте, где он шляется, и вообще, в чем тут дело? - Не знаю, - с раздражением ответил Клитман. Он посмотрел на тяжелораненую женщину у своих ног и сказал: - Единственное, что я знаю, так это то, что он видел тебя и твоего мертвого сына и даже не попытался расправиться со мной. Он тут же убрался, чтобы спасти свою шкуру. Что ты теперь думаешь о своем герое? Лора продолжала молить небо о смерти. Отступив назад, Клитман сказал: - Брахер, отойди подальше. Брахер повиновался, и Клитман выпустил очередь из десяти-двадцати пуль, которые все попали в женщину, убив ее на месте. - Мы могли бы ее допросить, - сказал капрал Брахер. - О Кригере, о том, что он тут делает... - Она была парализована, - прервал его Клитман. - Она ничего не чувствовала. Я ударил ее в бок и наверняка сломал ей ребра, а она не вскрикнула. Какую можно выбить информацию из женщины, которая не чувствует боли? * * * Шестнадцатое марта 1944 года. Институт. Штефан выпрыгнул из Ворот и бегом бросился к пульту программирования; сердце стучало у него в груди, словно кузнечный молот. Он выхватил из кармана листок с цифрами и разложил его на небольшом столе в нише пульта. Он сел на стул, взял карандаш, вытащил блокнот из ящика стола. У него так сильно дрожали руки, что он дважды уронил карандаш. В его распоряжении уже были цифры, с помощью которых он вернулся в пустыню через пять минут после того, как ее покинул. Используя эти цифры для вычислений в обратном порядке, он получит новую комбинацию, которая вернет его в то же самое место на четыре минуты и пятьдесят пять секунд раньше, всего через пять секунд после того, как он в первый раз расстался в пустыне с Лорой и Крисом. Если он будет отсутствовать всего пять секунд, эсэсовцы еще не успеют убить Лору и Криса к моменту его возвращения. Он примет участие в перестрелке и, возможно, повлияет на исход боя. Штефан получил необходимые математические знания, когда его впервые направили в Институт осенью 1943 года. Он мог сделать нужные расчеты. Задача была вполне осуществимой, так как ему не надо было начинать с нуля; ему надо было только уточнить имеющиеся данные и произвести расчеты на несколько минут назад. Но он смотрел на цифры и не мог заставить себя думать, потому что Лора была мертва, и Крис тоже. Без них у него не было ничего. "Ты можешь их вернуть к жизни, - сказал он себе. - Довольно, возьми себя в руки. Ты можешь все остановить до того, как дело примет серьезный оборот!" Он заставил себя взяться за работу и трудился почти целый час. Он знал, что вряд ли кто явится в Институт в такое позднее время и поймает его за этим занятием, но ему слышались шаги в коридоре, топот эсэсовских сапог. Дважды он бросал взгляд на Ворота, почти уверенный, что неведомым образом ожившие пять мертвецов возвращаются из своего изгнания за шесть миллиардов лет вперед, чтобы с ним расправиться. Получив необходимые цифры и дважды их проверив, он ввел их в пульт. С автоматом в одной руке и пистолетом в другой он вошел в Ворота и миновал точку отправления... ...и тут же вернулся в Институт. Мгновение он стоял внутри туннеля, удивленный и растерянный. Затем опять переступил через энергетическое поле... ...и опять вернулся в Институт. Догадка осенила его столь внезапно и с такой силой, что он согнулся, словно от удара в живот. Он не может вернуться назад раньше, потому что уже побывал в этом самом месте через пять минут после того, как его покинул: если он вернется сейчас, то возникнет ситуация, когда он обязательно увидит свое собственное возвращение в первый раз. Парадокс! Космический механизм ни за что не позволит путешественнику во времени встретить самого себя во временном потоке, подобные попытки всегда оканчивались неудачей. Природа отвергала парадокс. Он услышал голос Криса в жалкой комнате мотеля, когда они впервые обсуждали путешествие во времени - Парадокс! Вот это вещь! Удивительная штука И его заразительный радостный мальчишеский смех. Надо искать выход. Он вернулся к пульту, положил на стол оружие и сел. Пот стекал у него со лба. Он вытер лицо рукавом рубашки. Думай. Он посмотрел на "узи": не послать ли Лоре хотя бы это. Нет, нельзя. Когда он возвратился к Лоре в первый раз, он был вооружен пистолетом и автоматом; если он пошлет пистолет или автомат обратно на четыре минуты пятьдесят секунд раньше своего первого возвращения, они будут существовать в одном и том же месте дважды, потому что он появился там всего четыре минуты и пятьдесят секунд спустя. Парадокс. А что, если он пошлет ей что-нибудь другое, что-нибудь из лаборатории, какой-нибудь предмет, который он не брал с собой и который поэтому не создаст парадокс? Он отодвинул в сторону оружие, взял карандаш и написал короткую записку на листке в блокноте: "Эсэсовцы убьют вас и Криса, если вы останетесь у машины. Бегите и спрячьтесь". Он остановился, раздумывая. Действительно, где они могут спрятаться на плоской равнине пустыни? Он написал: "Попробуйте в русле реки". Он вырвал листок из блокнота. Потом торопливо добавил: "Второй баллон "вексона". Это тоже оружие". Он поискал в ящиках лаборатории стола мензурку с узким горлом, но не нашел; все исследования здесь были в основном связаны с электромагнетизмом, а не с химией. Он вышел в коридор и продолжил поиски в других лабораториях, пока не нашел нужный ему сосуд. Вернувшись в главную лабораторию, он засунул записку внутрь мензурки, вошел в Ворота и приблизился к точке отправления. Он бросил мензурку в энергетическое поле, как человек на необитаемом острове бросает в море бутылку с запиской. Мензурка не выскочила обратно. * * * В разреженное пространство с силой хлынул поток горячего, чуть горьковатого воздуха пустыни. Крис, который стоял рядом, прижавшись к Лоре, был в восторге от необычайного зрелища исчезновения Штефана. - Вот это да! Правда, здорово, мама? Лора не ответила, она увидела, как белый автомобиль съехал в пустыню с шоссе №111. Вспыхнула молния, прогремел гром среди ясного неба, и прямо перед ней внезапно появился стеклянный сосуд, который упал у ее ног и разбился на камнях; среди осколков лежала записка. Крис быстро схватил листок бумаги. С обычной уверенностью, когда речь шла о подобных вопросах, он объявил: - Это от Штефана! Лора взяла у него записку, прочитала, чувствуя, что белая машина повернула и едет по направлению к ним. Она не поняла, как и для чего к ним пришла эта записка, но поверила каждому ее слову. Молния и гром все еще сверкали и гремели в небе, но Лора услышала рев мотора приближавшейся машины. Она подняла голову и увидела, что белая машина ускорила ход. Машина была на расстоянии примерно трехсот ярдов, но водитель изо всех сил нажимал на газ, преодолевая неровности каменистой пустыни. - Крис, возьми оба автомата из машины и жди меня у оврага. Быстро! Крис бросился к открытой двери "Бьюика", а Лора к открытому багажнику. Она вытащила оттуда баллон с "вексоном" и догнала Криса на пути к краю глубокого оврага, где во время ливней бушевал водяной поток, но где сейчас было пересохшее русло. Белая машина была на расстоянии ста пятидесяти ярдов. - Иди за мной, - сказала Лора и повела Криса вдоль края сухого русла. - Нам надо где-то найти спуск. Стены русла спускались вниз на глубину тридцати футов, и это был очень крутой склон. Он был изрезан эрозией, многочисленные почти вертикальные канавы шли вниз к главному руслу, некоторые узкие, шириной всего в несколько дюймов, другие шириной в три-четыре фута; во время ливней вода стекала с поверхности пустыни по этим канавам до самого дна, где и возникала бурная река. В некоторых идущих вниз канавах обнажились камни, в других, укоренившись в стене, разрослись неприхотливые мескитовые кусты. Ярдах в ста белая машина съехала с твердой почвы в песок, в котором увязали колеса, и сразу замедлила движение. Вскоре Лора обнаружила широкую канаву, ведущую прямо вниз до сухого русла, в которой не было ни камней, ни мескитовых кустов. Это был сглаженный водяными струями грязевой желоб шириной в четыре и длиной в тридцать футов. Она бросила баллон с "вексоном" в этот естественный желоб, и тот беспрепятственно съехал вниз до половины спуска, прежде чем остановился. Она взяла один из автоматов у Криса, повернулась лицом к машине и открыла огонь. Она видела, как пули пробили по крайней мере две дырки в ветровом стекле. Закаленное стекло мгновенно покрылось сетью трещин. Машина - теперь Лора видела, что это "Тойота", - развернулась на все триста шестьдесят градусов, потом еще на девяносто, поднимая облака пыли и вырвав с корнем несколько зеленых перекати-поле. "Тойота" остановилась примерно в сорока ярдах от "Бьюика", в шестидесяти от нее и Криса, капотом к северу. С другой стороны распахнулись двери. Лора поняла, что пассажиры выбираются из машины, пригибаясь к земле, чтобы она их не видела. Она выхватила второй "узи" из рук Криса и крикнула: - Спускайся вниз, малыш! Когда съедешь до баллона, толкай его перед собой. Крис заскользил вниз по желобу, влекомый силой притяжения и лишь в некоторых местах помогая себе ногами. В других обстоятельствах подобный опасный трюк вызвал бы возмущение Лоры, но сейчас она только подбадривала Криса. Она вогнала сотню пуль в "Тойоту" в надежде пробить бак и вызвать пожар и таким образом выкурить из-за машины своих преследователей. Но она опустошила обойму без видимых результатов. Когда Лора прекратила стрельбу, раздались очереди со стороны врагов. Но Лора недолго служила им мишенью. Держа перед собой двумя руками второй "узи", она села на край обрыва и последовала вниз за Крисом. Буквально через секунду она была на дне сухого русла. Ветер сдул на дно ущелья сухие перекати-поле. Сучковатые ветки, посеревшие от времени куски дерева от какой-то развалившейся лачуги и отдельные камни лежали на мягкой почве русла. Ни один из этих предметов не мог служить им укрытием от огня, который скоро обрушится на них сверху. - Мама? - вопросительно произнес Крис, словно спрашивая: "А что делать дальше?" У главного русла, несомненно, было множество притоков на всем его протяжении, а у этих притоков свои собственные. Вся эта система представляла собой запутанный лабиринт. Они не могли вечно прятаться в нем, но могли в него углубиться, чтобы выиграть время и устроить засаду. Лора сказала: - Беги, малыш. Сначала по руслу, а как увидишь первый справа приток, поверни туда и жди меня. - А ты что будешь делать? - Я подожду, когда они появятся вон там. - Лора показала на край обрыва. - Может, мне удастся их пристрелить. А теперь иди, иди, говорю тебе. Крис пустился бегом. Спрятав баллон с "вексоном" в небольшое углубление, Лора вернулась к желобу, по которому они спустились вниз. Она нашла еще один почти вертикальный желоб, более глубокий и крутой, в середине которого рос куст. Она спряталась на дне этой впадины, а куст надежно скрыл ее от взглядов сверху. Крис исчез за поворотом притока. Через мгновение Лора услышала голоса. Она ждала, ждала затаившись, чтобы они могли увериться, что их с Крисом здесь нет. Затем она вышла из впадины и полила огнем верх оврага. Четыре человека наверху вглядывались в пространство ущелья, и она убила двоих, но двое других успели отскочить назад, прежде чем их настигли пули. Один из убитых лежал на самом краю обрыва, рука и нога свешивались вниз. Другой скатился до самого дна, потеряв по пути темные очки. * * * Шестнадцатое марта 1944 года. Институт. Когда мензурка с запиской исчезла из виду и не вернулась к нему обратно, у Штефана были все основания верить, что Лора успела ее получить всего через несколько секунд после его первого старта в 1944 год, до того как была убита. Он снова сел к пульту и принялся за расчеты, которые вернули бы его в пустыню через несколько минут после его последнего старта оттуда. Теперь он мог рассчитывать на успех, так как он появится в пустыне после своего предыдущего торопливого отбытия, и таким образом исключается возможность встречи с самим собой, как исключается и всякий парадокс. На этот раз расчеты не представляли особой трудности, потому что базировались на цифрах, полученных с помощью компьютера, но предполагали уже не прошлое, а будущее. И хотя Штефан знал, что время, проведенное в Институте, не соответствует временной протяженности в пустыне 1989 года, он тем не менее торопился возвратиться к Лоре. Если даже она учла советы в записке, даже если будущее, которое он видел, удалось изменить и Лора осталась жива, ей все равно придется иметь дело с эсэсовцами и она нуждается в помощи. Через сорок минут он закончил необходимые расчеты и запрограммировал Ворота. Он опять открыл регистратор путешествий и уничтожил улики - ту часть ленты, где был зарегистрирован этот скачок. С "узи" и пистолетом в руках, стиснув зубы, чтобы не Застонать от боли в плече, он вступил в Ворота. * * * Нагруженная баллоном с "вексоном" и "узи", Лора присоединилась к Крису, который спрятался а узком притоке главного русла, примерно в шестидесяти футах от места их спуска. Сжавшись в углу, образованном двумя земляными стенами, Лора следила за главным руслом, по которому они пришли. В пустыне наверху, на краю обрыва, один из уцелевших эсэсовцев столкнул труп вниз, видимо, чтобы проверить, нет ли Лоры на дне и не откроет ли она снова огонь. А когда огня не последовало, они значительно осмелели. Один из них залег на краю с автоматом, прикрывая спуск товарища. Затем тот, что внизу, в свою очередь прикрыл спуск второго. Когда же второй присоединился к первому, Лора, не скрываясь, вышла из расселины и дала длинную очередь. Пойманные врасплох, два ее преследователя даже не открыли ответного огня, а бросились к той впадине, где их прежде подкараулила Лора. Один из них успел добежать до укрытия. Другого она уложила наповал. После чего она вновь скрылась в притоке, подняла баллон с "вексоном" и сказала Крису: - А теперь бегом. Поторапливайся. Они бежали по притоку в поисках еще одного ответвления лабиринта, когда в голубом небе блеснула молния и прогремел гром. - Мистер Кригер! - обрадовался Крис. Он возвратился в пустыню через семь минут после того, как оттуда отбыл для встречи с Черчиллем и Гитлером в 1944 году, и всего через две минуты после своего первого возвращения, когда он видел тела Лоры и Криса, убитых эсэсовцами. На этот раз тел не было, а только "Бьюик" и пробитая пулями "Тойота", которая стояла в другом, по сравнению с прошлым, положении. Все еще не веря, что его план сработал, Штефан поспешил к оврагу и побежал по его краю в поисках живой души, кого угодно, друга или врага. Вскоре он увидел три мужских трупа на дне, на глубине тридцати футов. Но где же четвертый? В отряде СС должно быть четыре человека. Где-то в сети петляющих притоков, разрезавших пустыню, словно ветвистая молния, Лора пытается спастись от последнего из убийц. В стене оврага Штефан заметил вертикальный желоб, которым кто-то уже явно пользовался; он снял со спины рюкзак и заскользил вниз. По пути он касался спиной склона и чуть не кричал от боли в плече. На дне оврага, преодолевая головокружение и тошноту, он с трудом поднялся на ноги. Где-то в лабиринте ходов раздались автоматные очереди. * * * Лора остановилась при входе в новый приток и сделала Крису знак молчать. Тяжело дыша, она ждала, когда из-за угла, который они только что обогнули, покажется последний убийца. Несмотря на мягкую почву русла, был слышен топот его бегущих ног. Она выглянула, чтобы поймать его врасплох, и сделала несколько выстрелов. Но на этот раз убийца проявлял особую осторожность, он продвигался, пригибаясь, прячась в углублениях стены. Когда огонь выдал расположение Лоры, он пересек приток и спрятался на той же стороне, где брал начало новый ход лабиринта, в котором притаилась Лора; она могла стрелять по нему без промаха, только если бы вышла из своего укрытия. Она решилась на это и нажала на спусковой крючок "узи" - прозвучала всего одна очередь. "Узи" выплюнул последние десять-двенадцать патронов и смолк. Клитман услышал, что у нее кончились патроны. Он выглянул из щели в стене, где прятался, и увидел, как Лора швырнула на землю автомат. Она скрылась в расщелине, где и поджидала его в засаде. Клитман попытался вспомнить, что он видел в ее "Бьюике" в пустыне: револьвер тридцать восьмого калибра, лежавший на сиденье водителя. Ясно, что она не успела его схватить; к тому же, занимаясь этим странным баллоном в багажнике, она вообще могла забыть о револьвере. У нее было два "узи", а теперь ни одного. Но, может, у нее было два револьвера, и она оставила в машине только один из них? Вернее всего, что нет. Два автомата - это понятно, из них можно вести стрельбу на расстоянии и в самых различных условиях. Что же касается револьвера, то тут надо быть опытным стрелком, иначе от него мало толку, разве что при стрельбе с близкого расстояния, не говоря уже о том, что она может сделать всего шесть выстрелов и в результате или убьет противника, или сама погибнет от его руки. Второй револьвер ей совершенно ни к чему. Так что же у нее есть для самозащиты? Этот баллон? Он походил на обыкновенный химический огнетушитель. Клитман двинулся вслед за Лорой. * * * Новый приток был уже предыдущего. Он был глубиной двадцать пять футов, всего десять футов шириной и постепенно мельчал и суживался по мере того, как, петляя, поднимался к своему началу. Через сотню ярдов он закончился тупиком. Теперь им надо было каким-то образом выбраться отсюда. Обе стороны оврага были слишком крутыми, а почва слишком мягкой, сыпучей, чтобы по ним можно было подняться наверх, а вот скат впереди, в тупике, был более пологим и порос кустами, за которые можно было ухватиться. Но Лора знала, что не успеют они добраться и до середины ската, как их обнаружит преследователь; и в таком положении, между землей и небом, они будут представлять отличную мишень. Значит, вот оно, место, где она даст свой последний бой Запертая в этой большой естественной канаве, словно на дне громадной могилы на кладбище для гигантов, она с тоской смотрела вверх на кусок синего неба. Судьба стремится восстановить предопределенный ход событии. Она спрятала Криса за спину, в нишу тупика. Перед ней открывался проход шириной в пять футов, по которому они пришли сюда и который тянулся на сорок футов до поворота налево. Через одну-две минуты убийца появится из-за поворота. Она опустилась на колени у баллона с "вексоном", чтобы снять проволоку-предохранитель со спусковой скобы. Но проволочная петля была не просто надета на скобу, а много раз намотана и спаяна. Ее нельзя было размотать, ее надо было разрезать, а у нее не было для этого никакого инструмента. Что, если попробовать камень? Острым камнем можно распилить проволоку, если серьезно взяться за дело. - Найди мне камень, - попросила она Криса. - С острым краем. И пока он искал в мягкой наносной почве, смытой с поверхности пустыни, подходящий камень, она изучала механизм для автоматического выпуска газа. Это было несложное приспособление; к примеру, чтобы установить часовой механизм на двадцать минут, надо было так повернуть циферблат, чтобы цифра "двадцать" совместилась с красной отметкой на ободке циферблата; затем следовало нажать кнопку в центре - и начинался отсчет минут. Проблема состояла в том, что механизм можно было установить не менее чем на пять минут. Убийца явится сюда куда быстрее. И все же Лора повернула циферблат до "пяти" и нажала на кнопку, запустившую механизм. - Вот, мама. - Крис протянул ей камень. И хотя механизм тикал, Лора приступила к работе, изо всех сил перепиливая толстую проволоку, препятствующую выпуску газа вручную. Каждые несколько секунд она поднимала голову, чтобы проверить, не появился ли их преследователь, но в узком ходу никого не было. * * * Штефан шел по следам, отпечатавшимся в мягкой почве. Он не представлял себе, как далеко от него находились Лора и Крис. Они его опережали всего на несколько минут, но, возможно, двигались быстрее, потому что ему мешали боль в плече, усталость и головокружение. Штефан снял глушитель с пистолета, отбросил его в сторону и заткнул пистолет за пояс. Он взял "узи" на изготовку. * * * Клитман снял и бросил солнечные очки, потому что в лабиринте расселин было много затемненных мест; по мере продвижения вперед коридоры все более сужались, а стены почти смыкались над головой, пропуская все меньше солнечного света. В мокасины набился песок, в них здесь было так же трудно идти, как и наверху по камням пустыни. В конце концов он остановился, снял ботинки и носки и, оказавшись босиком, почувствовал себя значительно лучше. Он недостаточно быстро, как бы ему хотелось, преследовал женщину с мальчиком, частично из-за мокасин, от которых он теперь избавился, но в основном от того, что на каждом шагу оглядывался назад. Он видел молнию, слышал гром и знал, что Кригер вернулся. Вернее всего, Кригер следовал за ним, так же как он, Клитман, шел по пятам за женщиной и мальчиком. Нет, он не отдаст себя на растерзание этому тигру Кригеру. * * * Часовой механизм отсчитал две минуты. Столько же времени Лора пилила проволоку, сначала тем камнем, который нашел Крис, а потом еще одним, который он ей дал, когда первый рассыпался на куски. Государство не может выпустить марку, которая будет крепко держаться на конверте; не может построить танк, способный всякий раз успешно переправляться через реку; не может сохранить окружающую среду и покончить с нищетой; но оно знает, где купить вот такую толстую проволоку; должно быть, это какой-то неведомый материал, разработанный для космических кораблей "Шаттл", который теперь используется для более прозаических целей; именно такая проволока пригодилась бы Всевышнему, чтобы укрепить пошатнувшиеся столпы, на которых держится мир. Пальцы у Лоры были стерты до крови, камень стал скользким от нее, но она успела перепилить только половину проволоки, когда босой человек в черных брюках и белой рубашке появился из-за поворота узкого коридора в сорока футах от Лоры. * * * Клитман с опаской продвигался вперед, удивляясь, какого черта она как безумная возится с этим огнетушителем. Неужели она думает, что струя из огнетушителя остановит его, а ее спасет от автоматной очереди? Или, может быть, это не огнетушитель, а что-нибудь другое? После прибытия в Палм-Спрингс два часа назад он столкнулся с несколькими вещами, которые выполняли функции, не соответствующие их внешнему виду. К примеру, эта красная полоса у края тротуара вовсе не означала "ОСТАНОВКА В ЭКСТРЕННЫХ СЛУЧАЯХ", как он подумал, а "ОСТАНОВКА ЗАПРЕЩЕНА В ЛЮБОЕ ВРЕМЯ". Откуда ему было это знать? Откуда можно было точно знать, что это за баллон, с которым она возится? Она подняла голову, взглянула на него и опять занялась огнетушителем. Клитман крался по проходу, который так сузился, что в нем с трудом могли бы разойтись два человека. Он бы не стал рисковать, приближаясь к ней, но он не видел мальчишки. А что, если она его спрятала в какой-нибудь расселине по дороге сюда? Тогда ему придется применить силу, чтобы заставить ее заговорить, так как ему приказано уничтожить их всех - Кригера, женщину и мальчишку. На его взгляд, мальчишка не представлял никакой опасности для рейха, но Клитман был не из тех, кто ставит под сомнение приказы. * * * Штефан увидел пару брошенных ботинок и вывернутые наизнанку носки. Раньше он уже нашел темные очки. Ему никогда не приходилось преследовать человека, который раздевался в процессе погони, и сначала ему стало смешно. Но потом он вспомнил о том мире, который Лора Шейн изображала в своих романах, мире, где смешное переплетается со страшным, где трагическое часто возникает в гуще комического, и внезапно ощутил страх при виде брошенных ботинок и носков именно потому, что они вызывали смех; у него возникла странная мысль, что стоит ему рассмеяться, как это вызовет смерть Лоры и Криса А если они умрут на этот раз, он уже не сможет их спасти, совершив скачок назад во времени и послав еще одну записку после той предыдущей; слишком мал временной разрыв между этими двумя событиями - всего какие-то пять секунд. Даже компьютер не мог бы помочь ему в этом деле. Следы человека вели к входу в один из боковых коридоров. И хотя от боли в плече Штефан покрылся потом и у него кружилась голова, он пошел по следу, как Робинзон Крузо за Пятницей, только с куда большими опасениями. * * * В отчаянии Лора наблюдала, как эсэсовец приближается к ней из полумрака земляного коридора. Его "узи" был повернут в ее сторону, но по непонятным причинам он не стрелял. Она использовала эту необъяснимую отсрочку, продолжая изо всех сил перепиливать проволоку на спусковой скобе баллона. Даже в этих обстоятельствах она продолжала надеяться, вспомнив строку из собственной книги: "В горе и отчаянии, когда кажется, что наступила вечная ночь, помни, что за ночью всегда идет день; что день сменяет ночь, а тьму сменяет свет; что смерть правит лишь половиной мироздания, другой половиной правит жизнь". Когда убийца был на расстоянии всего двадцати футов, он спросил: - А где мальчишка? Мальчишка, где он? Она чувствовала тело сына за спиной; он сжался в комок у стены. Защитит ли она его своим телом от пуль, и что, если, расстреляв ее, человек удалится, не догадавшись, что Крис забился в темную нишу позади. Часовой механизм на баллоне щелкнул. Нервный газ вырвался на свободу, распространяя густой запах абрикосов в неприятной смеси лимонного сока с прокисшим молоком. * * * Клитман не видел бесцветного газа, выходящего из баллона, но услышал звук, подобный шипению змеи. Через мгновение он почувствовал, как чья-то рука, словно клещами, сжала ему желудок и вывернула его наизнанку. Он согнулся, поливая рвотой землю и свои босые ноги. Яркий свет вспыхнул где-то позади глаз, болью сдавило лобные пазухи, кровь хлынула из носа. Уже падая на землю, он нажал на спусковой крючок "узи"; понимая, что умирает и уже не управляет своим телом, он последним усилием воли заставил себя упасть на бок, лицом к женщине, чтобы последняя автоматная очередь забрала ее вместе с ним в иной мир. * * * Вскоре после того, как Штефан вошел в самую узкую часть земляного коридора, где стены вверху почти смыкались, а не расширялись, открывая доступ солнцу, как в других ходах, он совсем близко услышал длинную автоматную очередь и поспешил вперед. Спотыкаясь, наталкиваясь на стены, он наконец по изгибавшемуся коридору вышел в тупик, где сначала увидел труп эсэсовца, отравленного "вексоном". А потом и Лору, которая сидела на земле, поставив между ног баллон, обхватив его окровавленными руками. Ее голова беспомощно повисла, подбородок упирался в грудь; она была вялой и безжизненной, как тряпичная кукла. - Лора, нет, нет, - сказал Штефан изменившимся голосом, который он сам не узнал. - Нет. Она подняла голову, несколько раз моргнула, вздрогнула и слабо улыбнулась. Жива. - Крис? - спросил Штефан, переступая через мертвого человека. - Где Крис? Лора оттолкнула от себя еще шипевший баллон и отодвинулась в сторону. Крис выглянул из темного углубления позади и сказал: - Мистер Кригер, как вы себя чувствуете? Выглядите вы хреново. Извини, мама, но это факт. Впервые более чем за двадцать лет - или впервые за шестьдесят пять, если считать и те годы, которые он перескочил, когда прибыл к Лоре в ее эпоху, - Штефан Кригер почувствовал на глазах слезы. Он и сам был удивлен, так как считал, что жизнь в "третьем рейхе" навсегда лишила его способности проливать слезы. И, что самое удивительное, эти слезы, первые за десятилетия, были слезами радости. Глава седьмаяИ они жили счастливо много-много лет... 1 Час спустя полиция, обследовав район на шоссе №111, где было совершено нападение на полицейского патрульной службы, и продвигаясь к северу, обнаружила в стороне от дороги пробитую пулями "Тойоту", кровь на песке и камнях на краю оврага, брошенный "узи", а затем и Лору с Крисом, которые вышли из притока поблизости от "Бьюика" с номерами "Ниссана": полицейские предположили, что ближайшая местность будет усеяна трупами, и не ошиблись. Первые три они нашли на дне оврага, в сухом русле, четвертый был в отдаленном притоке, куда их направила обессилевшая женщина. В последующие дни она охотно отвечала на все вопросы местных и федеральных властей, но никто не был уверен, что она говорит всю правду. Она объясняла, что торговцы наркотиками, которые год назад убили ее мужа, теперь направили наемных убийц, чтобы покончить и с ней самой, так как опасались, что она может их опознать. Они совершили настоящее вооруженное нападение на ее дом около Биг-Бэр, и она была вынуждена бежать; а в полицию не обратилась, потому что считала, что власти не смогут в полной мере защитить ее и сына. Она скрывалась от преступников пятнадцать дней, переезжая с места на место, с того самого вечера десятого января, первой годовщины смерти мужа, когда они с автоматами атаковали ее дом; несмотря на все меры предосторожности, убийцы нашли ее в Палм-Спрингс, устроили погоню за ней на шоссе №111, заставили съехать с дороги в пустыню и гнались за ней пешком в лабиринте притоков, пока она не расправилась со всеми ними. Эта история, когда одна женщина расправилась с четырьмя опытными стрелками и по крайней мере еще с одним, чья голова была найдена в проулке за домом Бренкшоу, казалась бы не правдоподобной, если бы Лора Шейн не была отличным стрелком, тренированным знатоком боевых искусств и владелицей целого арсенала незарегистрированного оружия, который мог бы вызвать зависть некоторых стран третьего мира. Во время допроса для выяснения, каким образом она сумела заполучить незаконно переделанные "узи" и нервно-паралитический газ, который хранится в армии под строжайшим контролем, она объяснила: - Я пишу книги. Для этого необходима подготовительная работа. Я научилась добывать любую информацию, как и получать все, что мне нужно. После чего она рассказала им о Толстяке Джеке, и полицейский налет на "Дворец пиццы" полностью, и даже более, подтвердил ее слова. - Я на нее не в обиде, - сказал Толстяк Джек репортерам в связи с его привлечением к суду. - Она мне ничем не обязана. Никто из нас никому ничем не обязан, если только сам того не пожелает. Я анархист, мне нравятся такие женщины, как она. К тому же в тюрьму меня все равно не засадят. Я слишком толстый, я могу там умереть, а это жестоко и несправедливо. Лора отказалась открыть имя раненого человека, которого она ночью одиннадцатого января привезла к доктору Бренкшоу и которому тот оказал помощь. Она только сказала, что это ее близкий друг, который находился с ней в доме у Биг-Бэр, когда на них напали преступники. Он, настаивала Лора, был невинным свидетелем событий, чья жизнь будет разрушена если она его втянет в это грязное дело; она также намекнула, что он женатый человек и что у нее с ним роман. Сейчас он выздоравливав после ранения, он почти поправился, но с неге довольно переживаний. Власти оказывали на Лору сильное давление в связи с этим безымянным возлюбленным, но она стояла на своем, и они ничего не могли до биться, особенно если учесть, что она воспользовалась услугами самых лучших адвокатов в стране. Они не могли поверить, что таинственный незнакомец был ее любовником. Потребовалось провести совсем небольшое расследование, чтобы выяснить, что они с мужем, который умер всего год назад, нежно любили друг друга и что она еще не оправилась после потери, так что вряд ли кто мог поверить, что у нее появился любовник, когда она еще продолжает жить памятью о муже. Нет, она не могла объяснить, почему ни у кого из убитых не оказалось никаких документов, или почему они были одеты в одинаковые костюмы, или почему у них не было собственного автомобиля и им пришлось позаимствовать его у двух женщин, приехавших в церковь, или почему они запаниковали в центре Палм-Спрингс и убили там полицейского. На двух телах, на талии, были обнаружены следы, оставленные чем-то вроде пояса, однако сами пояса обнаружены не были, и она тоже об этом ничего не знала. Откуда знать, повторяла она, отчего подобные люди совершают антиобщественные поступки? Это была загадка, которую не могли разрешить самые опытные социологи и эксперты в области криминологии. И если все эти эксперты не могут пролить свет на подлинные причины подобного антиобщественного поведения, то как она может дать ответ на более простой, но очень загадочный вопрос о том, куда девались пояса? Когда же ей устроили встречу с женщинами, у которых похитили "Тойоту", и те утверждали, что преступники были ангелами, Лора их выслушала с явным вниманием, даже любопытством, широко раскрыв глаза, но потом попросила полицию избавить ее от встреч с глупыми фантазерками, проявляющими интерес к ее делу. Ничто не могло ее заставить сказать лишнее. Она была тверже гранита. Она была крепче железа. Она была как сталь. Она упорно стояла на своем. Власти изо всех сил нажимали на нее, но безрезультатно. По прошествии нескольких дней они начали на нее сердиться. После нескольких недель они были в бешенстве. После трех месяцев они ее ненавидели и мечтали наказать за неуважение к ним. Через шесть месяцев они почувствовали усталость. Через десять месяцев им все надоело. Через год они постарались о ней забыть. Ну а тем временем они выискивали слабое звено, и таковым, по их мнению, являлся ее сын Крис. Они не наседали на него так решительно, как на нее, они прибегли к ласке, хитрости, обману, разным уловкам, чтобы заставить мальчика открыть то, что скрывала его мать. Но когда они расспрашивали о неведомом раненом человеке, он в ответ рассказывал им разные истории о героях мультиков и детских фильмов. Когда же они пытались выудить у него подробности событий в пустыне, он долго им рассказывал о сэре Томми-жабе, верном слуге Королевы, который снимал у них в доме комнату. Когда они пытались услышать хотя бы слово о том, где они с матерью прятались и что делали эти шестнадцать дней с десятого по двадцать пятое января, мальчик сказал: - Я все это время проспал, я был в коме, и еще у меня была, как это называется, потеря памяти. В конце концов, в отчаянии от их непонятливости, он сказал: - Видите ли, это наше семейное дело. Разве вы не знаете, что это такое? Я могу говорить об этом только с мамой и ни с кем другим. Если обсуждать семейные дела с посторонними, то скоро у вас не будет дома. Кто вас тогда поддержит? Ситуация для властей еще более усложнилась, когда Лора Шейн принесла публичные извинения всем, чьей собственностью она воспользовалась или чью собственность повредила, скрываясь от преследовавших ее наемных убийц. Семье, у которой она похитила "Бьюик", она подарила "Кадиллак". Владельцу "Ниссана", у которого позаимствовала номера, она подарила новый "Ниссан". В каждом случае возмещение многократно превышало первоначальную потерю, что значительно увеличило число друзей Лоры. Ее книги без конца допечатывались, и некоторые вошли в список бестселлеров в мягких обложках спустя годы после их первого успеха. Ведущие киностудии конкурировали между собой, стараясь заполучить права на те немногие Лорины книги, которые еще не были экранизированы. Ходили слухи, возможно распространяемые ее собственным литературным агентом, но, вернее всего, соответствующие действительности, что многочисленные издательства предлагали ей выплатить рекордно высокий аванс за ее новый роман. 2 Весь этот год Штефан Кригер страшно скучал по Лоре и Крису, хотя жизнь в доме Гейнсов в Беверли-Хиллз была весьма приятной. Обстановка была роскошной, еда удивительно вкусной, Джейсон с удовольствием учил его монтировать фильмы в домашней киностудии, а Тельма никогда не теряла чувства юмора. - Послушайте, Кригер, - как-то обратилась она к нему, когда в летний день они сидели у бассейна. - Может, вам хочется быть с Лорой, может, вам надоело здесь прятаться, но учтите все "за" и "против" и прежде всего благодарите Бога, что вы не застряли в своей собственной эпохе, без пластиковых мешков для мусора, микроволновых печей, цветных телевизоров и фильмов с Тельмой Аккерсон. Вам повезло, что вы очутились в таком просвещенном обществе. - Дело в том... - Штефан некоторое время смотрел на блики, которые солнце зажигало на поверхности бассейна. - Боюсь, что за год разлуки я потеряю всякую надежду завоевать ее сердце. - Вы не можете завоевать Лору, герр Кригер. Она ведь не приз на скачках. Такую женщину, как Лора, нельзя завоевать. Она сама решает, когда сдаться, и тут ничего не поделаешь. - Вы меня не слишком обнадеживаете. - Это не моя специальность. - Я знаю... - У меня одна специальность - это смешить. Хотя с моей потрясающей внешностью я, пожалуй, могла бы иметь успех в качестве шлюхи, но разве только в самых отдаленных поселках лесорубов. * * * На Рождество Лора и Крис приехали погостить у Гейнсов, и подарком Лоры Штефану были удостоверяющие личность документы. Хотя весь год она находилась под пристальным наблюдением различных властей, она сумела окольными путями раздобыть водительские права, удостоверение о социальном страховании, кредитные карточки и паспорт на имя Стивена Кригера. Она преподнесла их ему в рождественское утро. - Все документы в порядке. В "Бесконечной реке" два моих героя скрываются от полиции, им нужны новые документы и... - Я знаю, - сказал Штефан. - Я читал книгу. Три раза. - Три раза одну и ту же книгу? - поразился Джейсон. Они сидели на полу у елки, ели сладости и печенье, пили какао, и Джейсон без конца шутил. - Лора, берегись этого типа. Он явно одержимый. - Ну, конечно, - заметила Тельма, - для вас, голливудских типов, тот, кто прочел хотя бы одну книгу, это уже гигант мысли или по крайней мере психопат. А теперь, Лора, открой нам, как тебе удалось завладеть всеми этими поддельными бумагами, которые не отличаются от настоящих? - Они не поддельные, - сказал Крис. - Они настоящие. - Он прав, - подтвердила Лора. - Водительские права и все остальное зарегистрировано законными властями. Когда я работала над "Бесконечной рекой", я выяснила, что надо делать, чтобы получить новые документы, и разыскала очень интересного человека в Сан-Франциско, у него целая фабрика по производству таких бумаг в подвале под ночным клубом, где выступают ничем не прикрытые девочки. - Что, в клубе нет крыши? - поинтересовался Крис. Лора взлохматила ему волосы и продолжала: - Это еще не все, Штефан, у меня есть для вас две чековые книжки. Я открыла счет на ваше имя в двух банках - "Секьюрити Пасифик" и "Грейт Вестерн Сейвинге". Штефан заволновался. - Я не могу принимать от вас деньги. Я... - Вы спасли меня от инвалидного кресла, вы столько раз спасали мне жизнь, я имею право, когда мне захочется, дарить вам деньги. Ну скажи мне, Тельма, что это за человек? - Он мужчина, - ответила Тельма. - Наверное, это все объясняет. - Волосатый мужественный неандерталец, - продолжала Тельма, - обезумевший от избытка половых гормонов, живущий воспоминаниями о былой охоте на мамонтов. Они все такие. - Мужчины, - сказала Лора. - Мужчины, - подтвердила Тельма. В конце февраля следующего года, через тринадцать месяцев после событий в пустыне около Палм-Спрингс, Лора пригласила Штефана погостить у них с Крисом в доме у Биг-Бэр. Он приехал на следующий день на красивой русской спортивной машине, на покупку которой потратил часть денег, подаренных ему Лорой. Следующие семь месяцев он ночевал в комнате для гостей. Все ночи без исключения. Этого ему было вполне достаточно. Просто быть вместе с ними, день за днем, постепенно становиться своим человеком, членом семьи, этой любви ему было пока достаточно. В середине сентября, через двадцать месяцев после того, как Лора нашла его на пороге раненого и без сознания, она пригласила его к себе в спальню. Через три ночи он нашел в себе мужество прийти. 3 В тот год, когда Крису исполнилось двенадцать, Джейсон и Тельма купили загородный дом в Монтеррее, на самом прекрасном побережье в мире, и настояли, чтобы Лора, Штефан и Крис провели с ними август, когда они оба свободны от работы над фильмами. Утренние часы на полуострове Монтеррей были прохладными и туманными, дни теплыми и ясными, ночи, несмотря на сезон, очень холодными, и подобная смена температуры действовала освежающе. Во вторую пятницу месяца Штефан и Крис вместе с Джейсоном отправились на прогулку по пляжу. На камнях неподалеку от берега морские львы грелись на солнце и громко ревели. Машины туристов выстроились бампер к бамперу на дороге, идущей вдоль пляжа; сами они с опаской спускались вниз на песок, чтобы сфотографировать нежившихся на солнце морских львов, которых они почему-то называли тюленями. - С каждым годом, - сказал Джейсон, - тут все больше иностранных туристов. Это настоящее нашествие. И заметьте, это в основном японцы, немцы или русские. Всего полвека назад мы вели против этих трех стран самую большую войну в истории человечества, а теперь они куда богаче нас. Японская электроника и автомобили, русские автомобили и компьютеры, немецкие автомобили и высококачественные станки... Иногда мне кажется, Штефан, что американцы часто лучше относятся к своим прежним врагам, чем к старым друзьям. Штефан остановился, чтобы посмотреть на морских львов, которые вызывали такой интерес у туристов; он думал о той ошибке, которую допустил при встрече с Черчиллем. "Ответьте хотя бы на один мой вопрос. Я сгораю от любопытства. Ну, к примеру, что будет с Советским Союзом после войны ?" Старый лис спросил об этом как бы между прочим, как если бы вопрос внезапно пришел ему в голову, как если бы он спросил, изменится ли в будущем фасон мужских костюмов; в действительности же вопрос был глубоко продуман, а ответ представлял для него огромный интерес. Руководствуясь ответом Штефана, Черчилль убедил западных союзников продолжить войну в Европе после поражения Германии. Западные союзники выступили против Советского Союза под предлогом того, что он захватил часть Восточной Европы, заставили Советский Союз отступить за свои границы и в конце концов одержали над ним полную победу; в течение всей войны с Германией Советский Союз получал вооружение и продовольствие от Соединенных Штатов и, как только лишился этой поддержки, через несколько месяцев потерпел поражение. Ведь он уже был истощен войной со своим прежним союзником Гитлером. Современный мир сильно отличался от того, каким его запланировала судьба, и все потому, что Штефан дал ответ на тот вопрос Черчилля. В отличие от Джейсона и Тельмы, Лоры и Криса, Штефан не принадлежал к этому времени; судьба не предназначала его для этой эпохи; годы после окончания войн были для него будущим, в то время как эти же годы для остальных были прошлым; таким образом, Штефан помнил и то будущее, которое некогда было, и то, которое возникло на месте прежнего. Джейсон и Тельма, Лора и Крис не знали другой Вселенной, кроме той, где великие державы жили в мире друг с другом; где не было огромных, готовых к использованию ядерных арсеналов; где демократия царила повсюду, даже в России, мирной и процветающей. Судьба стремится восстановить предопределенный ход событий. Но иногда, к счастью, ей это не удается. * * * Лора и Тельма сидели в креслах-качалках на веранде и следили, как их мужчины шли вдоль берега по пляжу, пока не исчезли из виду. - Ты счастлива с ним, Шейн? - Он грустный человек. - Но очень хороший. - Он никогда не заменит Дании. - Но Данни не вернуть. Лора кивнула. Они продолжали качаться в качалках. - Он говорит, что я сделала из него нового человека. - Как папа Карло сделал Буратино. Наконец Лора сказала: - Я его люблю. - Я знаю, - ответила Тельма. - Я никогда не думала, что я опять... смогу таким образом полюбить мужчину. - Каким это образом, Шейн? Ты имеешь в виду какую-нибудь новую замысловатую позицию? Очнись, Шейн, ты приближаешься к среднему возрасту, еще немного, и тебе стукнет сорок. Не пора ли образумиться и позабыть о разврате? - Ты неисправима. - Верно. Но я стараюсь исправиться. - А ты как, Тельма? Ты счастлива? Тельма похлопала себя по большому животу. Она была на восьмом месяце беременности. - Я же тебе говорила, что это может быть двойня. - Да, говорила. - Двойняшки, - благоговейно повторила Тельма. - Представляешь, как бы обрадовалась Рут. "Судьба стремится восстановить предопределенный ход событий, - подумала Лора. - И иногда, к счастью, ей это удается". Они некоторое время сидели в согласном молчании, вдыхая чистый морской воздух, слушая, как ветер шумит в соснах и кипарисах Монтеррея. Немного погодя Тельма спросила: - Ты помнишь тот день, когда я приехала к тебе в горы, а ты упражнялась в стрельбе на заднем дворе? - Помню. - Когда ты что было мочи палила по мишеням. Ощерившись, угрожая всем и каждому, кто посмеет тебя потревожить, рассовав повсюду револьверы. Тогда ты мне сказала, что всю жизнь терпела и покорялась судьбе, а теперь этому пришел конец; что ты будешь бороться за свое счастье. Ну и злющая ты была в тот день, Шейн, ожесточенная. - Это правда. - Я знаю, что ты по-прежнему умеешь терпеть. И я знаю, что ты по-прежнему можешь за себя постоять. Мир по-прежнему полон смерти и горя. И несмотря на это, в тебе нет больше ожесточенности. - Это так. - Почему? Открой секрет. - Дело в том, что я узнала еще одну, третью истину. В детстве я научилась терпеть. После гибели Данни я научилась бороться. Я по-прежнему стоик и борец, но теперь я также научилась принимать судьбу. Судьба, она есть. - Звучит как восточная мистическая трансцендентальная чепуха. Судьба, она есть. Господи! Сейчас ты пригласишь меня пропеть мантру, а затем созерцать пупок. - Куда тебе, Тельма, с двойняшками в животе, - заметила Лора, - ты и пупка-то не увидишь. - Нет, увижу, только для этого мне нужно зеркало. Лора рассмеялась. - Я люблю тебя, Тельма. - Я тоже люблю тебя, сестренка. Они молча раскачивались в качалках. Внизу на пляже начался прилив. Примечания 1 31 октября, канун Дня Всех Святых. 2 Руководитель преступной религиозной секты, организатор и участник массового убийства в Голливуде. 3 Персонаж книги Льюиса Кэрролла "Алиса в Стране чудес". 4 Один из трехачужей, плененные в Иерусалиме, которых царь Навуходоносор бросил в раскаленную печь за отказ поклоняться золотому идолу, и спасшихся благодаря своей вере (Библия, книга пророка Даниила). 5 Чертог мертвых в скандинавской мифологии, куда попадают после смерти павшие в битве воины и где они продолжают прежнюю героическую жизнь. 6 По преданию, жительница Чикаго миссис О'Лири доила корову при свете свечи. Корова повалила свечу. Так возник Большой Чикагский пожар 1871 года, когда огнем была уничтожена большая часть города. See more books in http://www.e-reading-lib.com