Глава 20

Сидя с Филиппом в ресторане, Лизетт почувствовала, что время вернулось назад: они непринужденно болтали, будто и не расставались, только теперь она стала совсем другой. Сейчас она видела в нем просто бабника. От ее былых чувств не осталось и следа. Когда Филипп заговорил с ней в казино, внутри на минуту вспыхнуло прежнее чувство любви, но это был лишь мимолетный призрак прошлого, и ничего больше.

В зале звучали скрипки. Повсюду стояли кадки с пальмами, создававшие уютную атмосферу. Он рассказал ей об общих знакомых и, судя по всему, что-то знал о Морисе.

– Сейчас Морису столько же лет, сколько моему крестному сыну Роберту. Они дружат. Если я забираю Роберта из школы, чтобы с ним пообедать, то приглашаю и Мориса. Дома он бывает редко, потому что замок открывают только тогда, когда туда заглядывает Изабель. Каникулы он проводит везде – только не дома. Мне кажется, Изабель старается не появляться в обществе с взрослым сыном. Ему недавно исполнилось шестнадцать лет. Она считает, что выглядит на двадцать, но, увы, это далеко не так. После того скандала она долго со мной не разговаривала, обвиняла меня в твоем бегстве.

Лизетт не желала ничего слышать о мачехе.

– Как ты считаешь, Морис похож на отца? Филипп прищурился, на его губах мелькнула циничная улыбка.

– Он не мой сын, если ты это имеешь в виду.

– Разумеется, нет! – нетерпеливо ответила она. – Ты вернулся во Францию незадолго до его крестин, но у нее могли быть и другие… до тебя.

– Ты права. Совершенно случайно я узнал, что был у нее не первым любовником и, конечно, не последним. Похож ли Морис на твоего отца, сказать не могу. Единственное, что я о нем знаю: у него, как у всякого подростка, и Роберта в том числе, на уме только спорт и девушки.

В этот момент подошел официант, чтобы убрать тарелки и поставить кофейные чашки. Филипп откинулся на спинку стула, а когда они пили кофе, снова наклонился к ней и задал ей тот же сакраментальный вопрос:

– Все-таки как же тебе удалось сбежать?

Лизетт налила в кофе сливки.

– Вспомни последний вечер, когда мы ходили на представление «Волшебного фонаря», – начала она.

Он внимательно выслушал ее рассказ о том, как она сбежала из замка, как работала у Даниэля ассистенткой, как они поженились, как ее муж полностью посвятил себя кино. Лизетт ни словом не обмолвилась, что произошло в промежутке между этими событиями.

– Сейчас я возвращаюсь домой. Там меня ждет любимая работа. Хотя я часто устаю, мне нравится моя профессия.

Филипп сверлил ее взглядом.

– А сейчас ты не играешь, делая вид, что между нами ничего не было? Неужели в твоем сердце не осталось ни капли прежней любви?

Лизетт пристально посмотрела на него.

– Не притворяйся, Филипп. Я была тогда слишком молода и наивна, а ты считал, что, женившись на девушке с хорошим приданым, поправишь свои денежные дела. Между нами не было настоящей любви.

– Ты ошибаешься! Ты тогда поступила глупо и жестоко!

– Жестоко? – повторила Лизетт, иронически усмехнувшись. – Возможно, но большой радости я не испытала, когда увидела вас с Изабель в летнем домике!

От удивления он даже присвистнул.

– Ах, вот оно что! – Он вдруг рассмеялся. – Видимо, это помогло тебе повзрослеть.

Лизетт поразилась его цинизму и больше ни минуты не желала оставаться с ним. Хорошо, что обед подходил к концу.

– Кажется, мы успели все обсудить, достаточно поговорили о прошлом, – сухо сказала она, – а сейчас мне пора возвращаться на виллу.

– Удели мне еще пять минут, – очень серьезным тоном произнес Филипп. – Поверь, я тебя любил, что бы ты ни говорила сейчас. Потерять тебя было для меня страшным ударом. Я быстро понял, что был полным дураком.

Лизетт внимательно смотрела на него, слегка улыбаясь.

– Когда-то я тебе верила, но это было так давно.

Филипп был серьезен даже тогда, когда расплачивался с официантом за обед. Они вышли из ресторана, Филипп посадил Лизетт в коляску. Девушка облегченно вздохнула, подумав, что никогда больше не увидит этого человека.

Утром у ворот виллы они с Джоанной попрощались, пообещав друг другу скоро увидеться в Лондоне. На вокзале Лизетт купила билет в отдельное купе, чтобы избежать любопытных взглядов соседей по вагону, как это уже неоднократно случалось. В последнее время излишнее внимание стало тяготить ее.

Она села с книжкой у окна, но вначале решила полистать свежую газету, которую купила на вокзале. Развернув ее, она случайно выглянула из окна и увидела на перроне маленького толстого человека в соломенной шляпе, с любопытством наблюдавшего за ней. Лизетт быстро отвернулась, чтобы не поощрять его интерес, и начала читать статью, посвященную растущей военной мощи Германии.

Паровоз со свистом выпустил пар – это знак к отправлению. Когда поезд тронулся, кто-то резко рванул дверь купе. Лизетт подумала, что это, вероятно, тот толстяк в соломенной шляпе решил нарушить ее уединение. Но это оказался Филипп! Ворвавшись в купе, он сел напротив нее. Лизетт от досады прямо охнула.

– Что ты здесь делаешь, черт побери? – возмутилась она, отшвырнув газету.

Сняв шляпу, Филипп бросил ее на сиденье и с торжествующей усмешкой посмотрел на Лизетт.

– Я еду в Париж вместе с тобой, – нагло заявил он и предостерегающе поднял руку, словно предвидя ее протест. – Выслушай меня! Вчера ты сказала, что очень бы хотела встретиться с Морисом. Завтра я собираюсь в школу, где учатся мой крестный сын и Морис. Я могу попросить разрешения взять мальчиков на обед, а для тебя это удобный случай пообщаться с братом.

– Это было бы замечательно, – вскрикнула Лизетт, обрадовавшись возможности встретиться со сводным братом.

– Предупреждаю, особенно не обольщайся. Школьное начальство очень ограничивает посещения своих подопечных, но я надеюсь, что мне удастся получить разрешение. Предлагаю пойти в Гран-кафе, ну, скажем, завтра в полдень.

Лизетт благодарно кивнула.

– И ради этого ты прервал свой отдых на юге?

– Не только ради этого… Мне уже давно пора вернуться в Париж. Дело в том, что в нашем доме сейчас ремонт, жить там пока невозможно, но Элен просила меня проследить за ходом работ, чтобы все было в ее вкусе.

– Значит, находясь в Монте-Карло, ты увиливал от своих обязанностей? – сухо заметила она.

Филипп беззаботно пожал плечами.

– Элен не одобряет мою страсть к игре, вот я и воспользовался ее отсутствием, чтобы немного поиграть в казино. Думаю, ты была бы более терпима к моим слабостям.

Лизетт пропустила мимо ушей его замечание.

– Ты имеешь в виду твой старый родительский дом или вы с женой живете в другом месте?

Положив ногу на ногу, он с улыбкой откинулся на мягкую спинку сиденья.

– Да, это тот самый дом, где ты когда-то бывала и где мы с тобой собирались поселиться после свадьбы.

Лизетт хорошо помнила этот роскошный особняк с мрачными интерьерами. Неудивительно, что его жена решила произвести в нем радикальные изменения.

– А что стало с портретами твоих предков, которые висели на стенах в вестибюле и на лестнице? – спросила она, на минуту почувствовав любопытство. – Ты их перевесил в галерею?

Филипп усмехнулся и покачал головой.

– Слава богу, не пришлось! Американцы просто помешаны на старине, и Элен была в восторге от моего сходства с предками. Да и сам дом, которому уже больше ста лет, ей очень нравится, хотя для нас, европейцев, это еще далеко не старина. Зато для нее это антиквариат. Кстати, сейчас все картины на реставрации.

При этих словах он напрягся.

– Черт, вспомнил! Я должен был проверить, будут ли они готовы к концу месяца, к приезду жены. Она рассчитывает, что, когда вернется, ремонт закончится, а картины будут висеть на стенах. Конечно, придется сделать кое-какие заключительные штрихи, и тогда дом будет выглядеть не хуже Версаля – в его лучшие времена, правда, уступать ему во вкусе.

Лизетт боялась, что он сейчас начнет критиковать вкус жены, и закрыла эту тему, показав ему на заголовок в газете.

– Ты только взгляни, что пишут в этой статье! Не означает ли вся эта военная истерия в Германии, что дело идет к войне? Знаешь, мне становится страшно.

Взяв газету, Филипп пробежал глазами статью, на которую указала Лизетт, и отрицательно покачал головой.

– Это дело далекого будущего, – уверенно заявил он. – Кайзер только раздувает щеки, наводит страх на людей. Видимо, ему нравится выступать в этой смешной роли. Какой у него нелепый вид: на голове шлем, эти дурацкие усы!

Лизетт вспомнила снятые Джимом кадры с кайзером во время похорон королевы. Кайзер Германии был сыном английской принцессы. Неужели он решится напасть на родину своей матери? Но у войны свои законы. Для нее существуют только амбиции правителей. Лизетт чувствовала: ситуация становится все более неспокойной.

Поезд шел все дальше. Они с Филиппом отправились пообедать в вагон-ресторан. Лизетт уже вчера обратила внимание на то, что он все время вспоминал прошлое, будто в его памяти стерлось то плохое, что разделяло их.

В Париже Филиппа встречал шофер, ждавший его в машине. Сначала Филипп отвез Лизетт в гостиницу и, проводив ее до дверей лифта, ждал, когда она, кивнув ему на прощанье, скроется из вида. Затем направился к стойке администратора и, поговорив с клерком, заполнил гостиничный бланк. Он попросил номер на том же этаже, где находилась комната Лизетт.

Немного отдохнув в номере, Лизетт взяла такси и отправилась к Пакену.^[4] Из витрины салона на нее смотрели нарядные манекены. Она долго не была в Париже и решила обновить свой гардероб – купила четыре дневных платья и два вечерних. Перед тем как вернуться в отель, она зашла в винную лавку, где в свое время покупал вина отец, и купила бутылку лучшего французского коньяка для Даниэля. Лизетт знала, что он обрадуется ее подарку. После напряженного дня она решила спокойно поужинать одна и спустилась в ресторан, надев черное вечернее платье, которое пару раз надевала на вечеринки у Джоанны.

Метрдотель почтительно поклонился, когда Лизетт вошла в ресторан, сверкающий канделябрами и хрусталем на столах, покрытых белыми скатертями.

– Добрый вечер, мадам Шоу!

Он проводил ее к столу, из-за которого неожиданно поднялся Филипп. На нем был фрак.

– Как ты узнал, что я буду ужинать здесь? – спросила она недовольным тоном.

– Я не знал. Просто надеялся, что ты придешь сюда. К тому же я здесь часто бываю, когда останавливаюсь в этом отеле.

– Ты останавливаешься в этом отеле?

– Да, это лучший отель в Париже. А где я еще, скажи на милость, должен останавливаться? Я же тебе говорил, что в моем доме жить пока невозможно.

– Но твоя жена думает, что ты живешь в доме и следишь за ремонтом.

– Я всегда делаю то, что хочу, Лизетт.

Лизетт усмехнулась.

– О да, Филипп! Мне это хорошо известно.

– Не надо, Лизетт! – самодовольно сказал он. – Не будем омрачать нашу встречу. Давай наслаждаться жизнью. Кстати, я договорился со школой и забираю мальчиков завтра пообедать.

Лизетт просияла от радости:

– Спасибо, Филипп!

На секунду он задержал на ней взгляд, довольный ее реакцией. Вечер обещал быть удачным. Поужинав, они еще немного поболтали, Филипп проводил ее до двери номера, пожелав доброй ночи. Ему казалось, что он поймал рыбку, оставалось только дождаться нужного момента, чтобы снять ее с крючка.

Утром Лизетт отправилась к Ворту на рю-де-ла-Пэ, где заказала несколько красивых платьев, которые можно было найти только у этого кутюрье. Затем подошло время встречи с Филиппом и двумя шестнадцатилетними мальчиками. Когда портье открыл двери Гран-кафе, навстречу Лизетт поднялись трое ожидавших ее мужчин. Лизетт с первого взгляда поняла, что Морис действительно сын ее отца – и не только из-за цвета волос, роста и твердой осанки. Он был очень похож на отца в молодости, такой портрет висел в библиотеке над камином.

Морис молча наблюдал за Филиппом, который встал первым и направился к Лизетт. Изабель никогда не рассказывала ему о Лизетт, но он знал от других, что у него есть сводная сестра, даже когда-то видел ее на экране. Он подсчитал, что ей должно быть тридцать три года, но в жизни она выглядела еще моложе и прекраснее, чем на экране.

– Я так рада видеть тебя спустя столько лет, – радостно сказала Лизетт, когда Морис склонился к ее руке.

– Польщен знакомством с вами, мадам, – ответил он.

– Называй меня просто Лизетт.

Морис не готовился к этой встрече, но от Лизетт исходили такая теплота и дружелюбие, что его напряжение моментально исчезло и широкая улыбка озарила лицо юноши. Он откинул голову назад точно так же, как делал их отец, когда радовался чему-то.

– Хорошо, Лизетт.

Без всяких видимых на то причин они дружно рассмеялись, будто между ними мгновенно протянулась связующая нить. Филипп предостерег его, что, если тот хочет видеть свою сестру, то о сегодняшней встрече он не должен говорить своей матери, и уже знал, что Морис не проговорится.

За обедом Филипп был необычайно задумчив. Он заказал отдельный столик в тихом уголке, дав возможность Лизетт сесть рядом с Морисом, чтобы они лучше познакомились друг с другом. В известном смысле Филипп жертвовал собой ради встречи брата с сестрой, потому что его крестник Роберт невыносимо раздражал его. Он то и дело косился на хорошеньких женщин, сидящих за соседними столиками. Лизетт и Морис, увлеченно болтали и смеялись.

Лизетт увидела, что Морис – интеллигентный мальчик с живым умом и разносторонними интересами, особенно он увлечен археологией. В прошлом году с группой школьников побывал в Египте, увидел пирамиды. И даже успел поработать на раскопках древнеримской виллы. Его излюбленным видом спорта был теннис, а во время предстоящих каникул мальчик собирался совершить восхождение в горы.

– У меня неплохие успехи и в фотографии, – признался Морис. – В прошлом году отчим подарил мне на день рождения хорошую камеру, но больше всего меня интересуют «живые картинки». Нам не разрешают смотреть кино во время учебного года, но мне иногда удается – он хитровато улыбнулся. – Один раз я даже прогулял уроки, чтобы увидеть «Жанну д'Арк», где ты играла главную роль.

– Наверное, у тебя были потом неприятности в школе?

– Да, но игра стоила свеч. Ты потрясающая актриса.

– Спасибо, но не забывай, что за моей спиной талантливый режиссер, он же мой муж Даниэль. Это была его идея показать фильм о Жанне д'Арк во Франции с субтитрами на французском языке.

– Меня очень интересует, как он снимает разные сцены. С чего начинается работа режиссера?

Лизетт ответила, как могла, на все его вопросы, касающиеся мира кино. Наблюдая за выражением лица, его жестами, Лизетт была поражена, как много у него общего с их отцом, и, не выдержав, оборвала брата:

– Ах, Морис, как же ты похож на нашего отца!

Он удивленно посмотрел на нее.

– Да? Похож? Расскажи, а каким он был человеком? Мама никогда не говорила мне о нем. Она всегда была занята только отчимом и заставляла меня называть его папой. Она и о тебе никогда не рассказывала.

Лизетт было грустно, что Морис вырос, почти ничего не зная о своем отце. За это короткое время Лизетт постаралась поведать ему как можно больше о том, как отец открыл ей Париж и приобщил к прекрасному.

– Отец много читал. Он собрал в замке замечательную библиотеку. Некоторые из его книг – настоящие раритеты, – продолжала Лизетт. – Бабушка рассказывала, что в молодости он был прекрасным спортсменом. Правда, когда я переехала жить к нему в замок, он уже располнел, любил делать ставки на бегах в Лонгшан.

– Я не видел ни одной его фотографии. Правда, в коридоре рядом с кухней висит его портрет – в молодости. Мне кажется, моя мать старается не напоминать отчиму о своем прошлом браке, если не считать того, что я сам живое напоминание.

Морис сделал уморительную гримасу, из чего Лизетт заключила, что ему палец в рот не клади.

– Мне бы очень хотелось поддерживать с тобой связь, Морис, – сказала она. – Может, будем иногда писать друг другу?

– С удовольствием, Лизетт. Пиши мне, пожалуйста, обо всем, что происходит в кино, и обязательно сообщи, когда в следующий раз будешь во Франции!

– Непременно, – пообещала Лизетт.

Обед подошел к концу. Когда мальчиков снова отвезли в школу, Лизетт сказала Филиппу:

– Я очень благодарна тебе за сегодняшний день.

– Значит, кто старое помянет, тому глаз вон, как говорится? – тихо спросил он.

– Это было так давно, – ответила Лизетт.

– Я хотел, чтобы ты подтвердила. – Он взял ее руку и поцеловал. – Позволь мне пригласить тебя в оперу. У меня есть два билета в лучшую ложу. Сегодня дают «Женитьбу Фигаро». Ты помнишь, как мы с друзьями ходили в театр, когда у нас было все хорошо? Давай навсегда забудем все дурное, что было между нами! – и прежде, чем Лизетт успела ответить, он добавил: – Надеюсь, я не требую невозможного?

Он явно шантажировал ее, но Лизетт была в таком хорошем расположении духа, что согласилась.

Они действительно сидели в лучшей ложе театра, и Лизетт наслаждалась каждой минутой. После спектакля ужинали в роскошном ресторане «Максим». Вернувшись в отель, Филипп опять проводил ее до двери номера.

– Нет, завтра я никуда не пойду и даже не смогу с тобой увидеться, – сказала она, когда Филипп снова пригласил ее поужинать с ним. – У меня много дел в связи со съемками нового фильма. Это займет целый день.

Ее дела действительно заняли весь следующий день. Лизетт должна была подыскать подходящие места для съемок исторического фильма о Марии-Антуанетте. Девушка вышла из гостиницы рано утром и на такси отправилась в Версаль. Во дворце были открыты лишь несколько залов для посетителей, остальные заняты под конторы и офисы. Однако Лизетт все же удалось проникнуть в Зеркальный зал. Она любовалась своим отражением в многочисленных зеркалах, разглядывала роспись на потолке, потемневшую от времени. В этом величественном когда-то зале уже не было тех прежних великолепных люстр, роскошных занавесей, изысканной мебели, которые некогда превратили Версальский дворец в жемчужину Франции. Лизетт с грустью и надеждой подумала, что когда-нибудь ее соотечественники, возможно, смогут восстановить эту красоту.

Потом она прошла к пруду и дальше в парк, на расчерченных площадках которого в период его расцвета – до всех катаклизмов французской Революции – устраивались балы на открытом воздухе, банкеты, маскарады и театральные представления. Проходя мимо летнего павильона Марии-Антуанетты, Лизетт заглянула в окна, вспомнив, как отец когда-то привозил ее сюда, а потом повел в тенистую рощицу неподалеку, в которой королеву предупредили, что к Версалю двигается разъяренная народная толпа. Каково было бедной королеве возвращаться во дворец и ждать там своей участи?

Лизетт вернулась в гостиницу, очень уставшая после напряженного дня в Версале. Однако, сняв туфли и усевшись на мягкую кушетку, она ощутила удовлетворение. Чувствовала, что, подпитавшись атмосферой Версаля, сможет глубже проникнуть в трагический образ Марии-Антуанетты.

Как только она собралась заказать легкий ужин в номер, зазвонил телефон – Филипп приглашал ее на представление «Волшебного фонаря».

– «Волшебный фонарь»? Разве он еще существует? – удивленно спросила она.

– Говорят, это лучший демонстратор «живых картинок» в мире, единственный, к кому публика еще не потеряла интерес. Уверен, тебе непременно захочется посмотреть на это зрелище и сравнить с тем, чем когда-то сама занималась.

Искушение было велико. Интересно сравнить нынешнего демонстратора с Даниэлем и узнать, что нового появилось в этом жанре.

– Хорошо, я пойду, – согласилась она.

Демонстрационным залом служил большой частный особняк с мраморными пилястрами, полами и статуями. Собралось около сотни элегантно одетых гостей, которые веселились и танцевали под звуки оркестра. В соседнем помещении был накрыт длинный стол с разными деликатесами. Хозяйка дома в густом гриме, в платье с глубоким декольте, сверкая бриллиантами, увидев Лизетт, рассыпалась в пышных приветствиях, словно они были знакомы много лет.

– Наверняка она видела тебя на экране, и ей кажется, что она тебя хорошо знает, – прокомментировал Филипп, взяв с подноса два бокала шампанского: для себя и Лизетт.

Она кивнула.

Филипп с Лизетт присоединились к гостям, собравшимся в буфете. Оба сильно проголодались. Лизетт с утра ничего не ела, кроме яблока, которое брала с собой в Версаль. Шампанское быстро дало о себе знать. Филипп был уже навеселе, еще до встречи с Лизетт он выпил в гостинице, а сейчас Филипп постоянно подливал себе шампанского, опустошая заодно и бокал Лизетт. Может, он переживает из-за ее отъезда, подумала она, ведь они действительно прекрасно провели время в Париже.

– Давай потанцуем, – сказал он и, схватив ее за руку, потащил на паркет.

Когда-то они отлично танцевали в паре, Да и сейчас, несмотря на опьянение, Филипп ни разу не сбился с ритма.

– Когда начнется представление? – спросила она, взглянув на часы. Они показывали полночь. Лизетт уже пожалела, что пошла с ним на это шоу. Филипп вел себя довольно фамильярно – слишком крепко прижимал к себе, смотрел на нее сальными, пьяными глазами.

– Оно уже давно идет, – ответил он. – И всегда с неизменным успехом.

– Почему ты не сказал мне раньше? – со злостью спросила Лизетт. – Давай немного посмотрим и пойдем отсюда.

– К чему такая спешка?

– Ты, кажется, забыл, что завтра утром я уезжаю. Мой поезд на Кале уходит в девять утра.

Филипп обнял Лизетт за талию.

– Давай еще выпьем, а потом немного посмотрим на «картинки».

Филипп не заметил, как она, выходя из буфета, поставила свой бокал с шампанским на стол. Потом открылась дверь в зал, где шел сеанс. Служащий открывал и закрывал перед гостями бархатные занавеси, которые не пропускали свет в демонстрационный зал. В воздухе стоял тяжелый запах женских духов, сигарного дыма и каких-то экзотических ароматов от египетских сигарет.

Когда они пробирались по ряду, Лизетт даже не взглянула на экран, но когда сели на свои места, она поняла, что это за шоу. Молодую особу с пышным красивым бюстом раздевал любовник: сцена перемежалась пошлыми цветными кадрами. На нем был костюм Ромео, он целовал каждую часть тела девушки – во всех деталях. Где-то за экраном играла скрипка, но ее звук почти не был слышен в общем шуме, выкриках, восклицаниях и аплодисментах публики.

Лизетт жалела, что совершила такую глупость. Зачем только она согласилась пойти на это пошлое, вульгарное зрелище? Ей следовало бы сразу догадаться, что Филипп, судя по его сладострастному лицу, которое она видела в отблесках экрана, заранее знал о «содержании» шоу. Далее действие развивалось так: Ромео сбросил свою одежду, обнажив мужественное тело. На экране начался самый натуральный процесс совокупления, полный, надо отдать должное создателям фильма, невероятных акробатических трюков.

Лизетт уже видела такие «картинки»: когда-то Даниэль скупал на аукционах старые снимки с дефектами, иначе бы их просто выбросили как мусор. Он как коллекционер интересовался всем, что было связано с историей «живых картинок», независимо от их содержания.

Лизетт не могла не признать, что снимки были сделаны мастерски, и несколько минут внимательно смотрела на экран – с чисто профессиональной точки зрения. Убрав руку Филиппа со своей спины, она поднялась и направилась к выходу. Служащий раздвинул перед ней занавеси, не отрывая глаз от экрана. Лизетт быстро выбежала из зала.

Филипп бросился за ней и, схватив за руку, повернул к себе лицом.

– Я думал, что, выйдя замуж, ты перестала быть ханжой, – злобно заметил он.

Лизетт бросила на него усталый взгляд, но ничего не ответила.

– Мне надо в отель. Можешь меня не провожать.

– Я иду с тобой.

Всю дорогу они молчали, но Лизетт чувствовала, что он страшно зол на нее. Вероятно, Филипп думал, что шампанское и эротические картинки подействуют на нее расслабляюще, и она легче уступит ему.

Взяв у портье ключи, они молча поднялись на лифте на свой этаж. Проводив Лизетт до ее номера, как делал и раньше, он открыл перед ней дверь.

– Спокойной ночи, Филипп, – сказала она и вдруг попятилась назад, увидев, как он настойчиво пытается ворваться в ее комнату. – Завтра утром мы не увидимся. Я рано позавтракаю у себя в номере. Еще раз благодарю, что ты устроил мне встречу с Морисом.

Филипп, казалось, не слышал ее.

– Лизетт, я люблю тебя, – тяжело дыша, прошептал он. – Зачем ты меня бросила тогда? Я прокляну себя, если ты меня снова покинешь!

Он ринулся в ее номер, таща за собой, и захлопнул дверь. Лизетт кричала, отбивалась, вырываясь из его объятий, но у нее не было сил, чтобы справиться с его распалившейся страстью. Он пытался затащить девушку в спальню, чтобы овладеть ею. На пути оказалась кушетка, и он швырнул Лизетт на нее. Они продолжали бороться друг с другом. Пытаясь сорвать с нее юбки, Филипп вдруг отдернул руку от ее бедра: в этот момент в полуоткрытой двери комнаты сверкнула магниевая вспышка.

– Что происходит, черт побери? – зарычал он, неуклюже свалившись на пол. В это время Лизетт, поднявшись с кушетки, застывшими от ужаса глазами смотрела на незваного гостя, который уже собирался сделать второй кадр. Рядом с фоторепортером стоял человек, которого она сразу узнала. Это был тот самый толстяк, стоявший на платформе перед отходом ее поезда на Париж.

– Вон отсюда! – орал Филипп и, прикрывшись ладонью от вспышки, бросился к двери, чтобы вышвырнуть эту парочку в коридор. Однако толстячок оказался очень проворным – он быстро нанес Филиппу удар и вежливым елейным голоском проговорил:

– Милостиво прошу извинить меня за вторжение, мсье Боннар, и вас, мадам Шоу, но мадам Боннар были нужны вещественные доказательства для развода, теперь она их получит от нас.

Оба быстро исчезли, захлопнув за собой дверь номера. Филипп тяжело опустился в кресло, закрыв руками лицо.

– Боже мой! Боже мой! – повторял он снова и снова.

Лизетт казалось, будто из нее выжали последние соки. Она с трудом поднялась, ошеломленная поведением Филиппа и тем, что произошло потом.

– А теперь убирайся, – сквозь зубы прошипела она, хватаясь за спинку стула, чтобы не упасть.

Он кивнул, глядя на нее пьяными глазами, но не шевельнулся.

– Никогда не думал, что она наймет частных сыщиков! За мной следили!

– За нами! – равнодушно поправила его Лизетт. – Этого коротышку я заметила еще в Монте-Карло. Не сомневаюсь, что он зафиксировал все наши встречи.

Филипп был полностью поглощен своими мыслями. Он думал только о разводе – о близком и неизбежном разводе.

– Боже мой! – снова твердил он. – Она богата, как Крез. Я должен удержать ее, во что бы то ни стало!

– Пусти в ход свои чары! – ледяным голосом отрезала Лизетт. – Ты ими всегда успешно пользовался! Убирайся!

Он кивнул и, ни разу не посмотрев в ее сторону, поплелся к выходу.

Лизетт бросилась к двери и, заперев ее на ключ, в изнеможении упала на кровать, пытаясь осмыслить случившееся. Как она все объяснит Даниэлю? Она боялась, что эта история разрушит их отношения.