Глава первая
Страсть задавать вопросы
Погода была ясная, а настроение – сквернейшим.
Мазур сидел, как прилежный школьник в классе, – глядя вперед, на дорогу, не поворачивая голову и на миллиметр. Хорошо еще, теща с тестем – теперь, вообще-то, бывшие теща с тестем – тоже сидели смирнехонько, так и не проронив ни слова от самого Шантарска. Езды до аэропорта оставалось минут двадцать, и Мазур, чувствуя себя скотиной, все же облегченно вздыхал, вспоминая, что вскорости оба уйдут из его жизни, надо полагать, навсегда. Прекрасно понимал, что следовало бы ощущать себя виноватым, но отчего-то никак не получалось. Он знал, что выложился до предела, спасая Ольгу, сделал все, что мог, и, в конце концов, не был Господом Богом – но как раз этого-то и не мог объяснить откровенно.
Они так и уезжали, накормленные официальной версией—в поезде, по дороге из гостей, на Ольгу вдруг напал то ли хулиган, то ли маньяк с пистолетом. По нынешним временам вещь самая обыкновенная – кое-где уже и грабят пассажирские поезда, совершенно по-махновски. Родители ни на миг и не усомнились в преподнесенной им лжи, доктор Лымарь ручался…
Вот только от этого ничуть не легче. А то и труднее. Как ни тверди о разгуле преступности. Потому что крутой мужик, офицер, остался без единой царапины, а молодая женщина погибла. Ситуация, еще с древнейших времен считавшаяся для мужика весьма неприглядной. Так что сиди в дерьме и не чирикай…
Мазур чирикать и не пытался. Торчал себе в сторонке, повесив повинную голову. Лымарю спасибо – старался изо всех сил, увещевая, утешая и даже легонько гипнотизируя, он это умел, он многое умел… И подсунуть таблетку в надлежащий момент, и вполне профессионально, не причинив ни малейшей боли, удержать тестя, когда того бросило в истерику и он неумело попытался заехать Мазуру по голове.
Мазуру еще раньше, в Питере, было с ними нелегко. Главным образом из-за разницы в возрасте его и Ольги. Папа был Мазуру практически ровесником и вдобавок – совершенно совдеповским доцентом, корпевшим в каком-то НИИ, где ему платили в месяц примерно столько, сколько стоила зипповская зажигалка Мазура. Исторические примеры папа принимал плохо, и Мазур нутром чуял, что в глазах тестя с самых первых дней предстал этаким извращенцем, совратителем малолетних.
Проблемы с тещей, если уж откровенно, лежали в другой плоскости. Поскольку она была двумя годами моложе Мазура и смотрелась великолепно – чуточку более зрелое издание Ольги, ничуть не потерявшее прелести, – Мазур в свое время пару раз явственно ощущал, как где-то на рубежах подсознания определенно ворохнулись фривольные мыслишки, продиктованные извечным мужским цинизмом. Да вдобавок Ольга как-то под великим секретом поделилась компроматом: мамочка, безусловно будучи главой семьи и добытчицей (трудилась переводчицей в процветающей фирме), порою искала на стороне маленьких радостей, каковые без особого труда и находила. Однажды Ольга даже полушутя-полусерьезно пригрозила выцарапать супругу бесстыжие глазыньки, заявив, будто перехватила мамочкин оценивающий взгляд. Мазур тогда свел все на шутку, напомнив, что согласно традиции теща с зятем должны пребывать в состоянии перманентной лютой вражды, но в глубине души признавал, что был единожды такой взгляд, очень уж недвусмысленно мазнули по нему очи Ирины свет Викентьевны. И самую малость встревожился, не передалась ли оная ветреность по наследству. Правда, откровенная по-современному Ольга ему заявила, что дело тут не в ветрености, а в некоторой девальвации к сорока годам иных папочкиных достоинств. В общем, с тестем не заладилось моментально – а с тещей, наоборот, могло бы и сладиться вовсе уж шокирующим образом, живи они все под одной крышей достаточно долго. Такой вот фрейдизм. Слава богу, под одной крышей Мазур прожил с Ольгиными родителями всего неделю.
Но все эти психологические экзерсисы относились ко времени прошедшему. Сейчас и вспоминать то ли смешно, то ли больно. Сейчас было другое – тесть три раза срывался в истерику, теща крепилась, Мазур прямо-таки телепатически чуял, что она, подобно ему самому, всего лишь загнала горе внутрь, поглубже. Отчего горе ничуть не стало слабее. И мрачноватые молчаливые поминки – вдовец, родители, а также немногословные подводные убийцы, числом восемь, для непосвященного предстающие самыми нормальными людьми, затурканным пехотным офицерьем, согласно легенде. Благо родители до сих пор пребывали в заблуждении, будто Мазур – флотский инженер, всю сознательную жизнь испытывавший новые модели аквалангов, намеченные к постановке на вооружение. Отсюда, мол, и некоторая доза секретности, постоянно его сопровождавшая. А регалии он при них и не надевал никогда…
Мазур не выдержал, украдкой глянул в зеркальце заднего вида – но они все так же сидели, явственно отвернувшись друг от друга, с застывшими лицами. Мысленно вздохнув, он сунул в рот сигарету – и перехватил настойчивый взгляд Михася.
И еще один, еще более многозначительный. Неспроста, конечно. Подумав немного, Мазур негромко сказал:
– Трасянка, пожалуй…
– Сойдет?
– Ручаюсь.
Старый сослуживец, чьи предки некогда живали почти в тех же местах, что и Мазуровы, после секундного колебания заговорил на трасянке – причудливой смеси белорусского, польского и русского, имеющей хождение в Беларуси:
– Таке враженне, што мамы огон[1].
– Давно? – спросил Мазур.
– С квадранс[2].
Он плавно вписался в крутой поворот, а Мазур тем временем глянул в боковое зеркальце. И точно, на некотором отдалении маячил светлый «Жигуль». «Волга» у них была самая обыкновенная, вообще-то «Жигуль» давно мог их обогнать – ограничения скорости тут нет, гаишники в этих местах практически не водятся…
– Навензац лончношчь? [3]
– Чакай, – сказал Мазур, покосившись на трубку радиотелефона. – Можа, то яки грат… [4]
Подметил краем глаза, что тесть с тещей самую чуточку встрепенулись, заслышав эту абракадабру, но особого интереса не проявили. Ну и ладушки. И не поняли ни черта – теща знает испанский и французский, а тесть, как и положено совковому доценту, иностранными языками не обременен…
Мазур неотрывно следил за идущей следом машиной – нет, на таратайку вроде не похожа, выглядит новенькой. Но нет пока что оснований для боевой тревоги: место бойкое, машин полно… В это время дня прут в аэропорт чуть ли не потоком – пока ехали, обогнали уже с десяток.
– Ну вот, – сказал Мазур равнодушно.
«Жигуль» наконец-то пошел на обгон, наддав на очередном повороте. Места были глухие, слева – лес, справа – равнина и сопки, так что Мазур бдительно проводил взглядом обогнавшую их машину: двое, молодые, в их сторону и головы не повернули – что, впрочем, еще не повод для благодушия…
Ага! Светлый «Жигуль» вдруг стал тормозить – и тут же за его задним сиденьем отчаянно замелькали пронзительно-синие вспышки. И такие же вспышки, словно отражения в невидимом огромном зеркале, запульсировали сзади и сбоку.
Три машины, сверкая милицейскими мигалками, откровенно взяли их в «коробочку». Впереди – «Жигуль», слева – второй, синий, сзади нарисовался белый «Рафик». Тот, что сидел в синих «Жигулях» рядом с шофером, здоровенный лоб в серо-белом милицейском камуфляже, приспустил стекло и высунул руку с полосатым жезлом, небрежно помахал, словно забивал гвоздь. И убрал руку, покосился со спокойной властностью, должно быть, полагая, что сделал достаточно и теперь вправе ждать немедленных результатов.
Михась вопросительно глянул.
– Притормози, – сказал Мазур. – Только ушки держи…
Кивнув, Михась стал тормозить, уходя к обочине. Все три машины, будто соединенные невидимыми ниточками, повторили маневр, по-прежнему светя синими вспышками. И в «Рафике» обмундированный мент – желтеет цевье автомата, а из-за его спины, напряженно застыв, таращатся трое в штатском.
Неуловимым движением Михась передвинул наплечную кобуру, выжал сцепление и остановился. «Коробочка» была заперта, три машины, встав почти впритык, блокировали «Волгу» с трех сторон – правда, возникни такая нужда, Михась ушел бы по целине, что по асфальту. Мотора он не выключил, конечно, и ноги держал на педалях, а правую руку с рычага так и не снял.
Мимо равнодушно пролетали машины, встречные и попутные, кое-кто любопытно косил глазом, но останавливаться, понятно, не собирался – синие мигалки, все три, по-прежнему работали с идиотским усердием часового механизма.
Тот, с жезлом, наконец вылез, из «Рафика» выскочил рыжий автоматчик и, расставив ноги, замер у капота, подстраховывая своего капитана – Мазур разглядел звездочки на погонах. Пока что в капитане ничего подозрительного не усматривалось: личность, правда, насквозь мрачная и неприветливая, но они нынче все такие, словно в понедельник их мама родила…
Молчание, пожалуй что, и затягивалось. Вероятнее всего, капитан ждал, что водила вылезет из машины и встанет на полусогнутых. Если так, ждал напрасно.
Видимо, ему и самому это пришло в голову – сделал шаг вперед и легонько постучал концом жезла по боковому стеклу, каковое Михась неспешно и опустил после кивка Мазура.
– Документы попрошу, – изрек капитан невероятную банальность. – На машину и ваши.
Михась столь же неспешно достал все из бардачка и протянул в окно. Документы были неплохие – та самая липа, за которой стоит государство, способная выдержать не только беглый дорожный осмотр невооруженным глазом. Согласно ксивам, которые проскочили бы любую компьютерную проверку, словно мокрый кусок мыла по водосточной трубе, машина принадлежала некоему сыскному агентству, где Михась с Мазуром (поименованные чужими фамилиями) и имели честь трудиться. Отсюда и пистолеты, совершенно законные.
У прочих, сидевших в машине, капитан документов требовать не стал. Зато Михасевы изучал с величайшим тщанием – Мазур держал его краешком глаза, сосредоточив все внимание на автоматчике, с непроницаемо-равнодушным видом нажевывавшем резинку. Остальные сидели в машинах, не проявляя ни малейшего желания вылезти. Не поднимая взгляда от документов, капитан бросил:
– Мимо Зубатовки проезжали?
– Естественно, – пожал плечами Михась. – Я ж из Шантарска еду, другой дороги вроде бы и нету…
Капитан прямо-таки просиял, захлопнул водительские права и махнул ими в сторону:
– Багажник откройте, пожалуйста.
– Нет, что такое? – без малейшего наигрыша поморщился Михась. – В аэропорт опаздываем…
– Мимо Зубатовки проезжали?
– Ну.
– «Волга» с двумя пятерками в номере?
– Ну.
– Багажник откройте, пожалуйста.
– Вообще-то для осмотра багажника ордер полагается… – задумчиво сообщил Михась.
– Это точно, – ничуть не сердясь, кивнул капитан. – Потому я вам его открыть и не приказываю, а вежливо прошу. Ваше дело – отказаться. Только тогда придется проехать в управление, где мы вас в полном соответствии с законом три часа продержать можем… А самолет-то, поди, раньше улетает? В общем, думай, мужик, сам себе проблемы создаешь…
– Открой, – негромко произнес Мазур.
И, пока Михась вылезал из машины, чуть развернулся на сиденье, так что кончики пальцев оказались под полой куртки, в непосредственной близости от пистолета. Благо автоматчик затопал следом за Михасем к багажнику, у «Волги» остался один капитан, у которого кобура где-то под бушлатом, снаружи ее не видно, если кто-то из сидящих в машинах и начнет баловаться с оружием, всегда можно опередить, не особенно и подставляя под неприятности тестя с тещей…
Капитан положил жезл на кромку полуопущенного стекла, словно прицелясь им в Мазура:
– А у вас документики имеются?
– А как же, – сказал Мазур.
– Взглянуть можно?
В следующую секунду льдисто-туманная струя ударила Мазуру в лицо, гася сознание дурманящей волной.
…Едва он смог совершенно точно определить, что из беспамятства вернулся в реальность, принялся, не шевелясь, анализировать ощущения. Ощущения были довольно безрадостные: вокруг царит душный мрак (но это исключительно из-за надежно нахлобученного на голову глухого капюшона), руки схвачены за спиной «браслетами», с обеих сторон, плотно сжав боками, устроились неизвестные живые объекты, явно относящиеся к гомо сапиенс. А судя по окружающим звукам, они еще в машине и куда-то едут.
Стараясь ворочаться как можно неуклюжее – пусть думают, что он медленно очухивается, – Мазур провел по левому боку рукой и тут же убедился, что кобура под мышкой пустая. Что ж, следовало ожидать…
Движение не прошло незамеченным – его сжали боками еще теснее и для надежности мертвой хваткой стиснули оба запястья. В целях дальнейшей проверки Мазур попытался было спросить во весь голос:
– В чем…
Ровно столько и удалось произнести – в шею под челюстью тут же уперлось нечто твердое, но на дуло пистолета вроде бы не похожее, и довольно спокойный голос сообщил:
– Будешь орать, вырублю шокером. Сидеть тихо.
Мазур послушно заткнулся, поскольку это на данный момент было единственно верной линией поведения. В такой позиции и супермену выгоднее на время поджать хвост, благо убивать пока что не собираются – сто раз могли угрохать еще на шоссе, будь такой замысел… Означает ли то, что им не по нраву возможные вопли, что он имеет дело отнюдь не с какой бы то ни было государственной конторой?
В общем, не факт. Самые разные у них могут быть побуждения, любовь к тишине еще не означает автоматически, что он угодил в гости к частным лицам… А если это не частники, визжать от восторга рано: найдутся вполне добропорядочные органы, которые смогут задать ему массу неприятных вопросов, на иные из которых утвердительно отвечать нельзя, иначе махом узришь небо в клеточку, и пока еще раскачается родной особый отдел… У неведомых похитителей есть пара часов в запасе: искать Мазура начнут не раньше, чем улетит по расписанию питерский самолет, даже если свяжутся с машиной по рации и не получат ответа, ничуть не встревожатся – решат, что «Волга» торчит на стоянке, и все четверо ушли в зал ожидания…
Насколько можно понять по шумам уличного движения, они вернулись в Шантарск – значит, в беспамятстве пребывал не более получаса. Слышно, как водитель переключает передачи, – и что-то далековато он сидит от Мазура. Значит – «Рафик»…
Раза четыре Мазура по инерции отклоняло то вправо, то влево – это машина поворачивала. Остановилась. Простояла совсем недолго. Вновь тронулась. Судя по звукам, въехала куда-то под крышу – ангар или гараж – и тут же затормозила.
А там и умолк мотор, распахнулась дверца. На затылок Мазуру опустилась ладонь, сгибая его в три погибели, – и тут же толкнули вперед. Он не противился, ухитрился не споткнуться, когда подошвы встретили твердую поверхность, скорее всего асфальт. Шаги звучали гулко – если гараж, то небольшой… Не теряя времени, его в темпе подхватили под локти и потащили куда-то. Временами кто-нибудь из конвоиров снисходил до предупреждения:
– Ступеньки вверх. Ступеньки вниз. Голову ниже.
Что интересно, сзади звучали те же реплики – значит, с Мазуром той же дорогой шагал как минимум один из спутников. Разборка перед тем, как мочить, или допрос? Допрос, пожалуй что, даже похуже – тестюшка характером слаб, а Ирину, как всякую женщину, в особенности не замешанную в бурные будни теневой стороны жизни, ломать проще, чем мужика…
Пришли, кажется. Явственно захлопнулась дверь. Сзади под коленки Мазуру уперлось что-то твердое, горизонтальное, и тут же рявкнули:
– Сесть!
Он осторожно присел. Сразу же с головы рванули капюшон – вовсе уж неделикатно, захватив пятерней волосы и выдрав при этом энное количество. Мазур зажмурился от яркого света, а потерю волос перенес стоически. Понемногу разлепил веки.
Ничего зловещего вокруг не усматривалось. Довольно большая комната без окон, примерно десять на десять, стены облицованы пластиковыми листами, пол выложен мраморной крошкой, чисто, вот только меблировочка скудная: стул, на который толкнули Мазура, стол у противоположной стены. За столом восседала женщина лет тридцати, с короткими, чуть растрепанными светлыми волосами, перелистывала документы, в которых Мазур тут же опознал свои собственные. Довольно симпатичная, спортивного типа, в сиренево-белой спортивной курточке – а вот юбка на ней или брюки, Мазур рассмотреть не смог, стол был глухой, из коричневой деревоплиты. Паршивенький такой стол, скорее уж подходивший для скудно финансируемых присутственных мест. И характерная деталь: это, скорее всего, подвал. Ступеньки вели сначала вверх, потом вниз – и вообще, ощущение такое, то ли инстинкт работает, то ли чутье…
Он решился осмотреться по сторонам. Сошло, по шее не въехали. Один из конвоиров топчется за спиной, двое стоят подальше, рядом с Михасем, прикованным к батарее за правое запястье. Знай они Михася получше, поняли бы: это все равно, что залепить ягуару морду одной-единственной полосочкой лейкопластыря… Капитан-лейтенант оказался на высоте: он скрючился на корточках, старательно закатывая белки и всем своим жалким видом давая понять, что все еще травмирован – то ли струей газа, то ли ударом, неизвестно, как там его вырубали. Скорее газ – не тот это был тип, чтобы дать себя вырубить неожиданным ударом… Надо же так попасться: примитивная дубинка с газовым баллончиком внутри, крашенная под отечественный милицейский жезл, то-то она подсознательно показалась какой-то не такой. Если подумать чуток, можно вспомнить марку – но на кой хрен это сейчас?
Белокурая за столом отложила документы и пытливо воззрилась на Мазура. Он сделал нейтральную рожу. Особенного страха не было, равно как и чувства безысходности: после всего пережитого на службе рассыпавшейся империи ситуация была не из самых опасных. На троечку, пожалуй, если уместна сейчас пятибалльная шкала. Крепенькая девка. Определенно тренированная. Вроде тех лялек из обожаемой Михасем питерской школы прапорщиков, что одинаково хороши и на полосе препятствий, и в постели. Ну, здесь-то она ходит явно не в прапорщиках, а повыше – сидит за столом, как белый человек, а мордовороты (среди коих и хренов милицейский капитан) переминаются себе с ножки на ножку, определенно ждут инструкций…
– Господин Волков Николай Семенович? – спросила белокурая.
– Их бин и аз есмь, – сказал он не то чтобы с вызовом, но, в общем, независимо. – В чем дело?
– А вы что, не удивляетесь? – скользнула по ее лицу мимолетная сучья ухмылка.
«Ну уж сразу и сучья, – урезонил себя Мазур. – Работа у человека такая». И пожал плечами:
– Удивлен. Страшно удивлен. Жду объяснений. – Скосил глаза в сторону капитана. – Откуда такой произвол в отношении к мирному обывателю, а, мусор?
Тот на обидное словцо не отреагировал, остальные жлобы тоже стояли спокойно. «Ах, так?» – подумал Мазур и решил слегка накалить атмосферу:
– Нет, в чем дело, ты, мочалка? Жопу не вздрючивали? Если наезжаешь, давай по-культурному: где претензия и за что? А погоняла у тебя кто? Не этот же штакетник? – он кивнул на капитана. – Ну, кому я мозоль оттоптал? От кого выставляешься? У меня такие, как ты, хрен в рот забирают по самый корень и сосут с проглотом…
Замолчал, ожидая реакции. Реакции не воспоследовало – не дали по загривку, не одернули. Жлобы, правда, потемнели лицом, как любой бы на их месте, белокурая тоже подобралась, зло поджала губы – тут любой обидится, дамы и господа, – но никто не дергался, молчали все. Это, может, и хуже. Профессионалы. Точно, профи – зря не дергаются, не мельтешат…
– Ну, – сказала блондинка.
– Что – ну? – Мазур самую чуточку опешил. Самую чуточку.
– Продолжайте. У вас это так эмоционально и красочно все получается… Усладительно для уха, я б сказала, – сверкнула она умело подведенными глазами. – За щеку я у таких козлов не беру, а вот тебе могу яйца прищемить и посмотреть, как будешь дергаться… – Сунула руку в ящик стола и продемонстрировала Мазуру новенькие пассатижи с залитыми пластиком ручками. – Ясно?
– А не боишься, что тебе потом клитор вырвут без наркоза? – продолжил он тем же хамским тоном приблатненного частного сыскаря. – Не хочешь, чтоб тебе хамили, объясни, с какой стати наехали… И сигарету дай.
Она выразительно дернула бровями. Капитан подошел, сунул Мазуру в рот сигарету, щелкнул зажигалкой. Убедившись, что пленник прикурил, убрал зажигалку и развернул перед глазами красное удостоверение. Капитан Как-там-его-нахрен… УВД г. Шантарска, уголовный розыск… смотрится ксива…
– Вы эти сказки младшему школьному возрасту впаливайте, – сказал Мазур, зажав губами сигарету в углу рта. – Покажите ордерок по всей форме, чтобы там прокурор коряво расписался. Тогда я буду на «вы» и со всем почтением.
– Удостоверения тебе мало?
– Мало, – сказал Мазур, улыбнувшись капитану. – Мало, хороший мой. Ты мне еще докажи, что я в милиции.
Краем глаза он видел дверь за спиной – толстая на вид, старательно обитая, прилегает плотно. Пожалуй, наружу ни звука не донесется…
– А ты про указ президента слышал? – спросил капитан. – Насчет тридцати суток без всякого прокурора?
– Так и это ж не доказательство. Про указ все слышали…
– Пистолет откуда? – спросил капитан, нависая над ним и в такт словам похлопывая по плечу дубинкой.
– Там все написано, – Мазур кивнул на стол. – Все законно, в рамках и на основании…
– Волков?
– Ау?
– А это что? – она извлекла из ящика паспорт и развернула на страничке с фотографией. – Тут вы уже никакой не Волков, вовсе даже Минаев Кирилл Степанович и прописочка питерская…
Плюха, пожалуй. Если пораскинуть мозгами, ничего и не проясняющая. Как известно по собственному печальному опыту, у Прохора Петровича на службе и майоры имелись…
Мазур пожал плечами:
– Нет, надо же… А вы уверены, что там на снимочке – я?
– По-моему, никаких сомнений, – сказала белокурая.
– Вот если бы в наших документиках, как в штатовских, отпечатки пальцев имелись… – сказал Мазур. – Тогда бы я извертелся, как карась на сковородке, объясняя, как это меня угораздило свой пальчик аккурат под фотографией этого вашего Минаева оставить… Но ведь нету отпечатков, тут родная милиция определенно недосмотрела. Я эту краснокожую паспортину впервые вижу. Вы его что, у меня изъяли? Мало ли кто надо мной шутит… – Он кивнул в сторону Михася, все еще сидевшего с обалделым видом: – Вы бы лучше, красивая, насчет доктора расстарались…
– А что такое? – вполне серьезно спросила она.
– А у него ампула вшита, – сообщил Мазур. – За невоздержанность в прошлой жизни. Мне-то ничего – а его, видите, как перекосило? Ребята, у всех этих газов механизм действия схож с алкогольным, у него вскорости ломка начнется, точно вам говорю…
Он говорил громко. Михась не мог не ухватить ключик к дальнейшему обороту событий. Все присутствующие, кроме Мазура, невольно покосились на него – но отвлеклись лишь на миг, и Мазур решил подождать с броском. Не горит пока.
С полминуты белокурая размышляла, потом бросила:
– Начнет ломать, тогда и посмотрим… Так как же все-таки с вашей натуральной фамилией обстоит? Который паспорт настоящий?
– Волков я, – сказал Мазур истово. – А эту вашу ксиву впервые вижу.
И подумал, что все же следует поторопиться, наплевав на дальнейшие словесные поединки. Все бы ничего, но в этот миг где-нибудь за стеной могут допрашивать тестя с тещей, а уж они-то, ничего серьезного не зная, тем не менее в два счета выложат его настоящую фамилию-звание-дислокацию… А стол-то к полу не прикреплен и до стеночки от него близко… И пушки они в руках не держат…
– Волков я, – повторил он. – Вы там насчет врача расстарайтесь, я его сто лет знаю, вон, уже началось…
У Михася, действительно, изо рта поползли слюни, он взвыл-простонал так, что пронять могло любого. Тот, что стоял к нему ближе всех, без команды нагнулся, всматриваясь.
– Бей! – выдохнул Мазур, давненько уже сидевший напряженным, как сжатая пружина.
В следующий миг пружина разжалась. Взмыв с отлетевшего стула, Мазур правой ногой подшиб капитана, успел добавить коленом под горло, пока тот падал (там, где пребывал Михась, послышался вопль), метнулся вперед и что есть силы въехал всей подошвой по столу. Удержать равновесие, даже со скованными за спиной руками, на шероховатом полу было нетрудно. Не глядя на влепившуюся в стену затылком белокурую, ушел влево (на тот случай, если тип за спиной успел достать пистолет), молниеносно развернулся парой отточенных пируэтов.
Тот, что за спиной, оторопело пытался выдернуть руку из кармана куртки – как частенько бывает, пистолет зацепился то ли рукоятью, то ли курком. Мазур не дал ему времени извлечь оружие, равно как и поставить блок левой рукой. Не колеблясь, вмазал носком туфли в то место, где пролегает сонная артерия. Иногда от такого удара умирают на месте. Иногда – нет. Кому как повезет, ваши проблемы, господа…
Кинулся вперед, двумя ударами надежно отключил пытавшегося встать капитана. Упал на задницу, извернувшись, поджав ноги, пропустил их меж скованными руками, миг – и руки были теперь скованы впереди, а это все ж малость полегче…
Михась, уже без наручников, сиротливо болтавшихся на трубе, добил коленом своего кадра. Вопросительно глянул. После двух жестов Мазура выхватил у одного из бесчувственных пистолет из кармана, на цыпочках кинулся к двери и застыл возле нее. Сам Мазур торопливо охлопал карманы капитанского бушлата, из левого извлек свой собственный «Макар», передернул затвор. Какое-то время оба напряженно прислушивались.
Никто не ворвался – пожалуй, солидная дверь и в самом деле заглушила все звуки… Теперь только Мазур, не спеша, высвободил из наручников запястья. Жить вновь стало легко и почти что весело. Он сделал два шага, отодвинул стол и поднял за воротник белобрысую. Покачал вправо-влево ее голову – нет, шея не перебита, кровь не сочится ни из носа, ни изо рта – ощупал пальцами основание черепа. Точно, нигде ничего не сломано, будет жить, хотя затылком в стену вмазалась качественно…
В темпе выдвинул ящик стола, перевернул. Улов хилый – на стол упала пачка сигарет, авторучка, пара чистых листов бумаги, женские часы на браслетке. Молниеносно обыскал всех четверых, бесцеремонно выворачивая карманы. Кроме капитанского удостоверения и водительских прав, обнаружившихся у одного из жлобов, – никаких документов. Вещи неинтересные – обычные мелочи, вроде зажигалок и перочинных ножичков. Зато пушки у всех – два ПСМ, два «Макара». Пошли бы милиционеры на операцию без служебных корочек? Черт их знает, однако что-то сомнительно – операцию крутили серьезную…
Белокурая стала проявлять признаки жизни. Заглянув ей в глаза, Мазур обнаружил, что взгляд становится все более осмысленным, – и тут же вновь отправил в беспамятство, на сей раз, можно бы выразиться, деликатно.
Решение следовало принимать немедленно. Конечно, то, что за столом сидела именно она, ничего еще не доказывало. Трюк, старый как мир: на почетном месте, в красном углу сидит пешка, а подлинный босс скромно хоронится среди прочих пешек. И все же… Даму, в конце концов, тащить легче, это не главное соображение, но и оно свою роль играет.
Они вновь обменялись быстрыми профессиональными жестами, и Михась, попробовав предварительно ручку на прочность, рывком распахнул дверь, а Мазур в нее бомбой и вылетел. За дверью открылся неширокий и короткий коридорчик без окон – дверь напротив, дверь справа. Со стула заполошно вскочил детина в штатском, и Мазур, достав его одним прыжком, угостил столь же качественно, как лежавших без чувств сообщников. Поднял, головой вперед забросил в дверь, она была пониже коридора, вниз вели целых пять ступенек, и лететь бы вырубленному лобешником на пол, но Михась великодушно его подхватил, устроив на полу.
Дверь напротив… Мазур подкрался к ней, рывком распахнул так, чтобы образовалась узкая щель, выглянул – вряд ли у них тут за каждой дверью часовой, это уже не подвал…
Точно, нет часового. Картина самая мирная – крохотный магазинчик, покупателей что-то не видно, спиной к Мазуру стоит блондиночка. Обернулась. Оказалось, совсем соплячка. Рядом с ней еще одна дверь.
– Серега не выходил? – как ни в чем не бывало спросил Мазур.
Там, куда ходит много народу, обязательно отыщется какой-нибудь Серега – как и Миша с Колей… Девчонка растерянно пожала плечами:
– Дане было вроде…
– Ну, ладно, – кивнул Мазур.
Закрывая дверь, отметил, что открыть ее можно только с его стороны. Стандартно, но неглупо – магазинчик настоящий, за второй дверью, должно быть, складик, а в подвале обитают «доверенные ребята владельца», в дела которых наученные сложностями нынешней жизни девочки-продавщицы предпочитают не соваться – то-то у ляльки глазенки были чуть испуганные… Плюс звуконепроницаемая дверь – хоть варфоломеевскую ночь в подвале устраивай. Когда его вели, он запомнил два поворота…
Ага. За второй дверью – нечто вроде небольшого крытого гаража. «Рафик» – глаза бы на него не смотрели – «Волга» Михася и «Газель» с тентом. Вот эта дверь, несомненно, ведет на склад, а вторая, железная и высокая, может быть только воротами. «Элементарно, Ватсон», – буркнул под нос Мазур, чуть приоткрыв створку и узрев снаружи солнечную улицу.
Бегом вернулся в подвал. Забрал со стола ключи от «Волги» и пассатижи. Ключи бросил Михасю, пассатижи хозяйственно прибрал в карман, приказал сквозь зубы:
– Уходим!
И, уже не колеблясь, подхватил белокурую, без всякой нежности прижав к себе, поволок в гараж. Она висела, как мешок, ноги волоклись по полу. Михась прикрывал по всем правилам. На счастье, в гараже так никто и не показался, пока Мазур, вновь без тени галантности, забрасывал белокурую на заднее сиденье, а Михась распахивал ворота. Когда «Волга» вылетела на улицу, Мазур ощутил ни с чем не сравнимое, пьяняще-дикое чувство свободы.
Без команды Михась погнал прочь – но не зарываясь, соблюдая все правила.
– Где это мы? – поинтересовался Мазур.
– А черт его знает, Кирилл, мне-то откуда знать? Ты же тутошний.
– Я тут бываю раз в сто лет… Ладно, гони куда попало, лишь бы подальше.
– Базу вызвать?
– А чем нам поможет база… – скривился Мазур. – Ты гони, гони, где-нибудь да определимся… – Глянул на ближайшую табличку с названием улицы. – Ага, где это у нас Байкальская? Правый берег, это-то я помню… Держи на ост.
Еще через четыре квартала Мазур почувствовал себя увереннее, стал показывать дорогу, то и дело кидая косые взгляды на зашевелившуюся белокурую. Ага! Ремень у него был старого доброго фасона – с обычной пряжкой. Быстренько его сдернув, Мазур сделал мертвую петлю и захлестнул ею запястья пленницы. Она открыла глаза, попыталась дернуться. Мазур бесцеремонно надавил ладонью, опрокинув живой трофей на сиденье:
– Лежи тихо, подруга. А то больно сделаю, твоими же пассатижами… так, теперь направо, дуй к сопкам, там нас ни одна собака не потревожит…
Места пошли насквозь глухие. Справа высокая сопка, аккуратно стесанная с одного бока на приличную высоту, чтобы сделать место для дороги, уводившей в сосновый бор. Асфальт вскоре кончился, потянулась разбитая колея. Бор редел, по обеим обочинам все чаще попадался индустриальный мусор – ржавые кабины здоровенных грузовиков, ржавые бочки, груды вовсе уж непонятного металлического хлама, лысые покрышки. Впереди замаячили серые строения.
– Нервничаешь, сучка? – ласково спросил Мазур, пощекотав пленницу за бочок указательным пальцем. – И правильно делаешь…
В глазах у нее стоял откровенный страх, но все же изо всех сил пыталась взять себя в руки. Недобро пообещала:
– Вы ответите. Я сотрудник… – и прикусила язычок.
– Сотрудница, – поправил Мазур. – Русский язык знать надо. Или ты у нас из мужика переделанная и еще не привыкла?
– Сволочь…
Он без церемоний остановил ее оглушительной пощечиной, подумал и отвесил еще одну – чтобы разбить губу, чтобы кровушка на светлую куртку живописно закапала. Она и закапала, конечно.
– Так чего ты там сотрудница? – спросил Мазур.
Она промолчала, с ненавистью зыркая исподлобья.
– Э-э, ты это брось, – сказал Мазур, поворачивая ее голову правее. – Ты нам машину не пачкай, капай на себя… Где трудишься, говорю?
Молчание. Правда, он особенно и не настаивал – не видел особой нужды. Их магазинчик, служивший крышей, все равно засвечен, нетрудно будет взять в разработку соответствующим службам, даже если все они оттуда моментально смоются, ниточка останется для умелых рук подходящая, распутать смогут…
Переваливаясь на ухабах, машина подъехала к тем самым серым строениям, служившим идеальной декорацией для съемок очередного фильма о битве за Берлин: пустые оконные проемы, груды кирпича и комья серого бетона, полуобвалившиеся и ржавые металлические леса. Мазур, наконец, узнал место – не далее как вчера случайно узрел по телевизору, в одной из местных программ. Недостроенный керамзитовый завод – его сгоряча, поддаваясь общей лихорадке, приватизировали, но тут же оказалось, что достраивать не на что, да и незачем, откровенно говоря. Так что российского Форда из нового хозяина не получилось, и он бросил недостроенные владения на произвол судьбы – продать все равно было некому, не находилось такого идиота.
Стояла покойная тишина, ничего живого вокруг не наблюдалось. Лунная поверхность. Мазур нетерпеливо вертел головой, то и дело поглядывая на съежившуюся пленницу, которой явно становилось все неуютнее.
– Ну, так чья ты там сотрудница? – спросил он лениво.
– Вам головы оторвут…
– Притормози, – сказал Мазур, углядев кое-что, как нельзя лучше подходившее для декорации к допросу. – Вот что, красивая. Вдумчиво беседовать с тобой некогда, ты мне быстренько скажешь одно: где мои пассажиры? И милиционершу из себя не строй, худо будет…
Она молчала, вздернув подбородок, но глаза бегали, а грудь часто вздымалась, и предательские капли пота вереницей поползли по вискам. Успела взвесить свои шансы и понять, что нет ни одного.
– Ну? – спросил Мазур.
Молчание.
– Зоя Космодемьянская, значит, – сказал Мазур, нехорошо скалясь. – Гоп-стоп, Зоя, кому давала стоя… Ну вот что. У меня нет времени аккуратненько выдергивать тебе ноготки твоими же пассатижами или баловаться с прикуривателем. Результаты будут, но не скоро. Посему слушай. Во-первых, те, кого вы сцапали, мне, в общем-то, не друзья и даже не родственники, поскольку родня – бывшая… Во-вторых, у меня еще есть время вернуться в ваш магазинчик и вдумчиво поработать там. Они еще очухаться не успели, языки будут… А ты посмотри-ка вон туда… Бак видишь?
И показал на ржавую цистерну емкостью тонн в двадцать, громоздившуюся неподалеку. Ухмыльнулся. Она поняла, ее прямо-таки передернуло.
– Сообразила? – спросил Мазур. – Мучить тебя не будем – скинем в бак и укатим навсегда. Тебя тут в жизни искать не догадаются. Если не закроем люк, протянешь недельки две – при полнейшем отсутствии шансов на спасение, оттуда ж не вылезешь, а стука ни одна собака не услышит, кто в эти места заходит? Ну, а если крышку закроем, проживешь ровно столько, пока весь кислород не употребишь. Цистерна, конечно, ржавая, но не настолько, чтобы ты ее головой пробила… Да, а руки, само собой, я тебе развязывать не буду – ну зачем тебе там развязанные руки, какая разница? Вон лесенка, взобраться можно…
Распахнул дверцу, ухватил белокурую за ворот и головой вперед выдернул из машины, как редиску с грядки. Подхватил на лету и поволок к цистерне. С каждым шагом цистерна нависала над ними, повеяло удушливым запахом солярки.
– Тебе везет, – сказал Мазур. – На дне, похоже, жижа осталась, так что задохнешься и вовсе быстро…
Она отчаянно барахталась. Мазур усмирил ее одним легким тычком в нужное место, с помощью подоспевшего Михася поволок, обмякшую, наверх по узенькой железной лестнице. Лестничка скрипела, слегка шаталась, но не обрушилась. Они взобрались на крохотную железную площадку. Мазур с натугой отвалил крышку и побыстрее отпрянул – изнутри шибануло такой угарной волной, что желудок чуть не выскочил через горло. На дне и в самом деле должна оставаться солярка.
Пленницу повалили животом на горловину люка, так, чтобы голова свесилась внутрь. Она моментально пришла в себя, изо всех сил задергалась – впустую, конечно, потом ее шумно стошнило вниз и она захлебнулась воющим криком. С ухмылочкой Мазур определил, что кончились и игра, и упорство – все, хрустнула девочка, как сухое печенье…
Поднял ее, повалил на площадку, присел над ней на корточки:
– Ну, сука! Некогда тебя обхаживать по всем правилам! Где они? Или скину к херам!
Всмотрелся, рывком поднял на колени, а сам торопливо отодвинулся – ее снова стало тошнить. Процесс пошел. Дождавшись его конца, не давая опомниться, Мазур налег вновь:
– Ну, где они, блядь такая?
– Сво…
Мазур залепил ей пощечину:
– Сама ты сволочь! Ну?
– Да нет… – прошептала она, делая отчаянные гримасы. – Это про улицу… Свободная, сорок пять, квартира четырнадцать…
– Еще одна ваша хаза?
– А-га…
– Сколько там ваших козлов?
– Т-три… или четыре…
– Все, – Мазур рывком вздернул ее на ноги. – Вали вниз. Сейчас быстренько поедем в гости, и смотри у меня, начнешь дергаться – словишь первую пулю, это я тебе гарантирую…
…Перед тем, как покинуть развалины завода, пленницу немного привели в порядок – пожертвовав собственные носовые платки и тряпку из багажника, кое-как обтерли физиономию и одежду от блевотины и ржавчины. Но все равно вид у нее был несколько предосудительный – разгульная особа, пару суток безвылазно пробухавшая в каком-нибудь сарае, где извозилась до полной потери товарного вида. Ручаться можно, именно так и подумали две бабки, торчавшие на лавочке у подъезда, когда Мазур, двигаясь вдоль стеночки, вел свою пленницу к двери. Он якобы нежно и заботливо обхватил ее левой рукой, прижимая к себе, чтобы не выкинула какой-нибудь номер, а накинутая ей на плечи ее же собственная куртка никак не давала увидеть, что руки схвачены ремнем за спиной. Если особенно не приглядываться, ничего и не заметишь – не брезгливый мужик подцепил где-то более-менее приглядную бичиху и волокет домой для немедленного употребления. Чтобы закрепить эту версию, Мазур громко сказал, работая на бабулек:
– Ниче, Маня, щас опохмелишься, жизнь вернется…
И побыстрее затолкнул ее в подъезд. Следом скользнул Михась. Удалось еще услышать, как осуждающе заохала одна из бабуль:
– От они, от они, нынешние! Девка-то как с помойки…
Дальше он не слышал – на цыпочках взбежал на второй этаж, постоял, навострив уши, возле двери четырнадцатой квартиры. Дверь была солидная, обитая коричневым дерматином, под которым угадывалась прокладка толщиной с хороший матрац, а может, она и вообще была железная, хорошо замаскированная, со внутренними петлями. Что-то фактура косяка скорее смахивает на металл…
Тишина, ни звука изнутри не доносится. А вот глазка нет, что только на руку… Насчет количества комнат – две – и планировки Мазур успел расспросить пленницу на обратном пути. Если только она не врала…
– Давай, – кивнул он, уперев дуло пистолета в ту самую ямку пониже макушки. – И смотри у меня…
Она, покорившись с ненавистью, подняла руку, нажала кнопку звонка – дзинь-дзинь, дзинь, дззззз… Михась мгновенно, едва отняла палец, завел ей руки за спину и вновь затянул ремень.
– Кто? – послышалось изнутри.
– Я, Ксана, – громко ответила она.
Томительно долго тянулось мгновение. Решающее. Наконец замок негромко щелкнул, дверь стала распахиваться – самым нормальным образом, без лишней спешки и без медлительности. Мгновенно отметив, что все вроде бы в порядке, Мазур оттолкнулся от стены и бросился в ширившийся проем. Попотчевал рукояткой пистолета чью-то рожу, так и не успевшую стать ни испуганной, ни удивленной, добавил коленом, ребром ладони свободной руки – уже на ходу, отработанным броском врываясь в комнату. Заорал:
– Руки! Всем стоять!
В прихожей стукнула захлопнувшаяся дверь – Михась ворвался следом, ушел вправо по стеночке, держа пистолет обеими руками, встал так, чтобы держать в поле зрения и дверь в кухню, и дверь в другую комнату.
Сцена, словно позаимствованная из боевика, но тем не менее вполне жизненная, в последние годы мало кого уже удивляющая на съежившихся просторах Отечества: Ирина свет Викентьевна, теща ненаглядная, сидит на стуле, руки связаны, белая блузка распахнута, так что обнаженная грудь («надо сказать, все еще великолепная» – отметил где-то на периферии мозга Мазура недремлющий мужской инстинкт) открыта нескромным взорам – вот только эротической подоплеки нет ни на капельку, поскольку один из двух стоящих за стулом верзил демонстративно держит зажигалку у самого ее соска, сделав соответствующую морду лица. А третий, нависая над съежившимся в кресле тестем (и у того руки, конечно, связаны, а интеллигентная физиономия, сведенная испугом, украшена свежим синяком), подсунул ему диктофончик под самый нос. Словом, классический допрос с угрозами, судя по всему, очень быстро увенчавшийся успехом – сейчас-то все, понятное дело, замолкли, ошеломленные вторжением, но еще пару секунд назад тесть, никаких сомнений, заливался соловьем…
Ни разу еще Мазур не видел у своей тещи столь радостной физиономии. Рот у нее, правда, был залеплен широкой белой полосой полупрозрачного скотча – но глаза прямо-таки полыхнули радостью. Нет, все же очаровательная женщина, даже в этаком виде, – а может, именно этакому виду и благодаря…
Немая сцена затянулась не долее чем на три секунды. Мазур бесшумным кошачьим шагом передвинулся влево. Тесть дернулся, попытался встать, его опекун чисто автоматически протянул руку, чтобы удержать на месте…
– Всем стоять! – повторил Мазур. – Кто дернется…
Положительно, ребятки были профессионалами – застыли, кто где оказался, прекрасно понимая, что дернувшийся первым пулю первым и получит. Никому не хотелось стать пионером в этом сомнительном предприятии. Конец двадцатого века вообще скуден на героев, порывавшихся бы заткнуть грудью амбразуру.
Мазур повелительным взглядом послал Михася в соседнюю комнату. Тот, едва заглянув, отрицательно покачал головой и занял прежнюю позицию. Нельзя было давать им время на раздумья, и Мазур, усмотрев подходящий по ширине кусок стены, тихо распорядился, мотнув головой:
– Туда! Руки на стену, ноги шире! Кто, блядь, дернется… Эй, диктофон положи на кресло – медленно, плавно…
Сидеть!
Последнее уже относилось к тестю, попытавшемуся было вскочить, – не хватало еще, чтобы начал метаться по комнате и кто-то воспользовался им в качестве живого щита…
Трое приняли указанную Мазуром позу. Михась, благо на столе лежал и нож, и моток белой синтетической веревки, мгновенно отхватил несколько кусков и выскочил в прихожую, дабы спеленать ушибленного привратника и вырубленную Ксану Взяв освободившийся нож, Мазур одним рывком рассек веревки на запястьях Ирины и осторожненько отодрал со щек и губ клейкий скотч. Она была в некоторой заторможенности и потому даже не потянулась прикрыть грудь, вообще не шевелилась – сидела и таращилась на него округлившимися глазами. Мазур мимоходом отвесил ей пощечину – в целях предупреждения истерики, на посторонний взгляд игривую, но довольно чувствительную. Сделал страшную рожу тестю – которым некогда пока что было заниматься.
На столе отчаянно запищала черная рация-переноска, замигала зеленая лампочка. Некогда было обыскивать троицу на предмет документов и любых других улик – Мазур выработанным за годы звериным чутьем ощущал, что пора сматываться, и как можно быстрее. Неважно, мафия это или спецслужба – за ребятками определенно организация, каковой, вполне возможно, уже заливаются тревожные звонки, лихие события в том магазине не могли остаться незамеченными…
Он махнул Михасю и с разбегу оглушил крайнего справа в шеренге. Михась тут же попотчевал двух остальных – от всей души, на совесть. Сзади слабо ахнула Ирина, зрелище и в самом деле было малоэстетичное, далекое от общечеловеческого гуманизма. Мазур, окинув беглым взглядом павших витязей, повернулся к ней и посоветовал:
– Застегнись, простынешь.
Видя, что она все еще пребывает в легоньком трансе, сам подошел, застегнул блузку, верхнюю пуговицу летних брюк. Тут только она дернулась:
– Лифчик…
– Оставь на память, – нетерпеливо сказал Мазур, озираясь. – Новый купишь…
Схватил со стола ее сумочку, заглянул, убедившись, что документы тестя с тещей там так и лежат – но их явно вынимали для просмотра, все в сумочке перерыто, – сунул теще в руку, подхватил с кресла ее бежевый пиджак, накинул на плечи. И тогда только перерезал веревки на руках у тестя, подтолкнул его к двери:
– Ходу! – Подхватил попутно диктофончик и спрятал себе в карман. – Ира, пошли, без истерик…
– Нужно же милицию вызвать! – в голос предложил тесть. – Это мафия какая-то…
Не вступая в совершенно излишние дискуссии, Мазур тычком наладил его к двери. Мимоходом отметил, что впервые в жизни назвал тещу на «ты» и без отчества, но некогда заниматься еще и психоанализом – вышел последним, держа пистолет дулом вниз в опущенной руке. Сверху как раз спускался какой-то тип – и увидев странную процессию, обратился в соляной столп.
– Тихо, – ласково, дружелюбно даже сказал ему Мазур. – Вот так и стой, да не ори…
Михась выскочил первым, держа руку с пистолетом в кармане куртки. Оглядевшись, направился за угол. Мазур распорядился:
– За ним, к машине, в темпе!
Тоже спрятав вооруженную руку в карман, двинулся замыкающим. Бабки на лавочке таращились вовсю, на лицах отражалась усиленная работа мысли, но явленная им загадка была чересчур сложной для того, чтобы разгадать ее с маху. Мазур с ними мимоходом вежливо раскланялся и быстрыми шагами направился за угол, то и дело подталкивая Ирину нетерпеливыми шлепками по талии.
Он уже собирался юркнуть за угол, когда за спиной отчаянно взвизгнули тормоза. Обернулся, инстинктивно вырвав руку из кармана.
Из косо вставшей поперек дорожки синей «пятерки» в хорошем темпе выскакивали хмурые здоровенные ребята – числом трое, два облачены скорее по-спортивному третий в хорошем костюме с галстуком. Они по инерции метнулись было к подъезду – но тут «костюм» заметил Мазура, затормозил с маху и, не колеблясь, сунул руку под мышку…
Мазур, коли уж такое дело, тоже не колебался. Аккуратно и метко прострелил ему плечо. Мог бы сделать и дырку во лбу, но наглеть не стал – кто их знает, вдруг все же на государство работают…
Обеих бабуль словно вихрем снесло со скамейки – Мазурова пуля зыкнула как раз над ними. Но вместо того, чтобы залечь, обе бестолково затоптались, оглашая округу воплями:
– Хулиганье! Милиция!
Мазур, прямо-таки перекосившись от их наивности и полного непонимания ситуации, перехватил пистолет обеими руками, вмиг заставив себя собраться и стать боевой машиной. Оба оставшихся в строю противника – «костюм» сидел на корточках, оскалясь от боли и зажимая плечо окровавленной ладонью – уже полезли за пушками, а Мазур что-то не верил в их гуманизм, могли открыть беспорядочную пальбу, ничуть не озаботясь наличием на биссектрисе огня посторонних бабуль…
Он выстрелил четыре раза, перемещаясь вправо-влево короткими шажками, приседая, ухитряясь островком сознания ругательски ругать про себя метавшихся у лавочки бабок. К их воплям присовокупился нелюдской вой – это Мазур прострелил одному из верзил коленную чашечку. Отнюдь не смертельно, зато жутко больно. На какое-то время человек совершенно перестает интересоваться окружающей действительностью и жаждет одного – чтобы его кто-нибудь пожалел…
Чертовы бабки мельтешили, как мотыльки. К тому же третий, недостреленный, бля, успел лихим кенгурячьим прыжком перемахнуть через капот машины и укрыться за нею. И, в свою очередь, начал палить, что было с его стороны самым естественным поступком, но Мазуру ничуть не понравилось. Над головой у него звонко разлетелось стекло в одном из окон первого этажа, кто-то внутри ошалело возопил – и Мазур кинулся за угол. Обернулся, махнул рукой. К нему задним ходом подлетела «Волга», тормознула рядом, но он терпеливо выжидал: умный в такой ситуации будет сидеть за машиной, а дурак кинется вдогонку…
Уровень интеллекта своего противника он определил секунд через пять, когда стоял, прижавшись к стене. Верзила бомбой вылетел из-за угла, предполагая, что беглец уже улепетывает со всех ног – и тут же поплатился за нездоровый охотничий азарт. Первый удар сбил его с ног, второй пришелся по затылку. Мазур был сыт нежданной бондианой по горло – и, убедившись в отсутствии противника, с превеликим облегчением запрыгнул в заднюю дверцу, пока на него не сбежались глазеть со всего микрорайона. «Волга» рванула, как спятивший метеор, Мазура швырнуло на Ирину, да так, что она жалобно охнула.