18. Артем Яковлев. Кличка Аякс.

Программист.

Без места работы

Спустившись с крыши, я крепко задумался о своем положении. И вообще о своем статусе законопослушного гражданина.

По идее этого статуса я и не терял. Я по-прежнему обычный программист. Только теперь, видимо, без места работы и с на редкость поганой характеристикой. Уж чего-чего, а побега из-под носа у доблестных особистов мне шеф не простит. Ему на фиг не нужны проблемы со Стройгуевым и всем его ведомством. Ему еще придется писать массу официальных бумажек, объяснительных, пояснительных разъяснительных и прочих «ных» по поводу того, как он проморгал такого безответственного кадра, как я, на такой ответственной работе! Свое место он, конечно, не потеряет, уж очень волосатая лапа у нашего админа, но премии может лишиться. Ну и леший с ним! Меня его проблемы не особенно волнуют. Меня больше интересуют собственные неприятности. А они у меня следующего характера…

Я безработный. Это проблема номер один. В Новой Москве найти легальную работу по специальности с плохой характеристикой почти нереально. Вероятно, придется пошариться по знакомым и друзьям, может быть, кто-нибудь что-нибудь предложит.

Я бездомный. Если я не найду работу в течение нескольких недель, а лучше дней, то моя квартира перестанет меня впускать. Впрочем, возвращаться в осажденную особистами квартиру я не собираюсь. Мне однозначно придется когда-нибудь столкнуться с этими парнями, Стройгуев так просто не слезет, но чем позже, тем лучше.

Что еще? Деньги есть, несколько написанных в свое время программ позволят мне просуществовать на улице месяц. Документы в порядке, за мной пока ничего не числится, кроме неприятностей на работе и шухера в «Змеиной куче». Правда, я очень близко подошел к вещам и структурам, с которыми совершенно не желал иметь никаких дел и взаимоотношений (спасибо тебе, Тройка!). Это, конечно, не преступление, но вот мотаться бездомным по улицам вечернего города не рекомендуется.

Я огляделся. И понял, что этого района не знаю. Что, если вдуматься, неудивительно. Новая Москва – это громадный мегаполис, втрое превысивший по размерам старую столицу. Заблудиться тут легко. Особенно вдали от туристских маршрутов. Таблички с названиями улиц сбиты подрастающим поколением метких стрелков.

Дома смахивают на стандартные коробки из-под обуви. Будки связи, где в принципе можно получить всю интересующую информацию, в том числе и о своем местонахождении, чаще всего уничтожены теми же стрелками или их группами поддержки. Визжащими от наркотического возбуждения девочками, которые вчера тайком от мамы вживили себе по искусственному стимулятору половых органов и теперь их перехлестывают волны не то желания получить удовольствие, не то желания кого-нибудь растерзать. Они находят подходящий компромисс, занимаясь совершенно экстремальным сексом в своих уличных бандах, при этом разнося все, что попадется под руку. Или под ногу… В прошлом бывало, что стайки таких вот девочек-подростков сбивались в большие стаи, и оказаться у них на пути было равносильно самоубийству.

После того как продажу сексуальных стимуляторов запретили, а вся московская милиция прошла обучение на спецбазах ТехНадзора по борьбе с киборгами, на улицах в этом отношении стало поспокойней. Да и мода на эти стимуляторы пошла на убыль. Что, впрочем, не означало, что можно безнаказанно мотаться по вечерним улицам в дальних районах. Да и днем туда забредать не стоило. А я, похоже, зашел слишком далеко. С голых стен железобетонных высоток на меня пялились разномастные граффити, пугали странного, совершенно нечитабельного вида надписи. Что-то зеленое, красное, синее в желтых, черных и фиолетовых потеках. Не то животное, не то птица, не то наркотический глюк… «Приятно вспомнить в час заката…» – пробормотал я.

И что самое радостное, вокруг ни одного человека. Впрочем, может быть, это и было самое хорошее на данный момент. Если это промышленный район работяг, то это еще полбеды. Тут все может закончиться неплохо – доберусь до ближайшего транспорта и мотану в центр, а там разберусь. А если…

Мои размышления были прерваны. Из-за угла вынырнул негр. Остановился, с удивлением взирая на меня. Пришлось завернуть в переулок, но его взгляд жег мне спину.

Я не страдаю расовыми предрассудками. Люди, вне зависимости от цвета кожи, остаются людьми, а киборги – киборгами. Я вырос на Новом Новом Арбате, где в одной компании были негры, китайцы и даже индус. И все мы, как один, делали набеги на киборгские кварталы. А когда ты размахиваешь кистенем с шоковым генератором, то тебе все равно, какого цвета кожа у парня, который прикрывает тебе спину. Но попасть в черный квартал… Это совсем другое.

Проклятье! Я наконец понял, где оказался. Эти граффити на стенах, разбитые кабинки связи, грязь… Я забрел в Белое Море.

«Повезло тебе, белый» – так говорил мне мой уличный приятель, когда после погрома зашивал мне разодранное бедро. Как бишь того парня звали? Негр из нашей тусовки… Вот сейчас, если не уберусь куда подальше, из меня его братья по крови флаг Британии сделают. В красную и белую полоску.

Мимо проехали большие, с широкими колесами, фургоны. Они задержались на перекрестке, и я успел проскочить перед бампером ведущей машины. На несколько секунд они закрыли от меня того чернокожего парня, что уже направился за мной следом. Я нырнул в ближайший подъезд.

– Йо. Белый, – произнес удивленный голос у меня над ухом. – Ты что, мальчик, травки обкушался? Нет, вы посмотрите, в натуре – белый! Белое мясо.

И в подъезде раздался громкий женский смех.

Я рванул дверь, разборки лучше вести на улице, но чья-то нога, прижав дверную панель, не дала мне осуществить задуманное.

– Ты куда? Так быстро?

Я повернулся. Передо мной стояла молодая девушка, лет двадцати, с яркими, кислотно-зелеными волосами, дико смотрящимися в сочетании с эбеново-черной кожей коренного жителя центральных районов Африки. Девушка была одна, что существенно повышало мои шансы не получить тяжких телесных повреждений при попытке уйти.

– Послушай, милая, – начал я.

– Ты явно меня хочешь изнасиловать.

– Нет.

– Да! – девушка подошла ближе, я почувствовал ее руки.

Только вот этого мне сейчас и не хватает! Чтобы меня засек какой-нибудь ревнитель чистоты черной расы в момент тесных отношений с представительницей его племени! Тут я британским флагом не отделаюсь.

– Дьявол. – Я начал отбиваться, но это скорее походило на трепыхания мухи в паутине.

– Ну-ну… Расслабься, белый… Ты ведь за этим сюда пришел… За этим. За чем же еще? На достопримечательности посмотреть? Тут можно шлюшку снять по дешевке – Ее рука вдруг приобрела каменную крепость и замерла у меня в паху. Я застыл. Одно неосторожное движение, и все мое белое богатство оказалось бы у этой ненормальной в ладошке. – Снять шлюшку, увести ее куда-нибудь… Оттрахать всей своей белой конторой, а потом накачать какой-нибудь дурью и продать… На мясо. Или самим разделать? А? Ты, падла, думаешь, я не знаю, зачем такие, как ты, сюда забредают?

– Слушай, слушай, подруга, я не тот… Ты перепутала. В натуре перепутала, слушай, ну перепутала ты. Я от ментовки когти рвал. Ну заскочил не туда… Слушай, не дури, а?

– Не ду-ри, – по слогам произнесла она, ладошка начала медленно сжиматься. – От ментовки рвал? Хочешь я тебя пидором-кастратом сделаю? Будешь всю жизнь тут рвать свой белый зад… Я таких, как ты, чистеньких, ненавижу больше всего в этой долбаной жизни. Такие, как ты, ходят в белых воротничках днем, а ночью на охоту сползаются. Наследие предков вспомнить, белое братство. Ты же меня за человека не считаешь.

Я молчал. Оправдываться не хотел. Безнадежно. Шовинизм не знает расовых границ. Ему наплевать, черный ты или белый. Впрочем, отдуваться за своих ублюдочных «белых братьев» я не хотел тоже. Я не ходил на погромы в черные кварталы, я не тыкал своим друзьям в лицо презрительное «ниггер», я не писал на стенах в ночь длинных ножей: «Старший брат следит за тобой». Я не видел разницы между человеком с черным цветом кожи и человеком с белым цветом кожи, лишь бы это был человек с КИ меньше 50 процентов. Но ирония жизни такова, что мне сейчас придется расплачиваться за тех, кто делал все это.

– Ладно, подруга, твоя взяла. Чего ты хочешь?

– Да ничего я от тебя, белый, не хочу! Слышишь, козел, ничего! Вот сейчас порежу тебя на ремни и пойду на базаре продам.

– Ну давай режь. – Спокойствие, с которым я это сказал, далось мне невероятным усилием. – Давай режь или что ты там задумала… Только запомни, стерва, ты ничем, понимаешь, совершенно ничем не лучше того бледнолицего урода, что когда-то тебя отымел и скальп с тебя содрал. Внятно объясняю? И не надо про то, что ты защищаешь свой дом, а я вломился к тебе. Я тебя даже пальцем не трогал. Ты просто взяла меня за яйца и теперь думаешь, что ты крутая защитница угнетенных народов, а на самом деле ты просто-напросто самая обыкновенная черная расистка. Ничем не лучше «старших братьев».

Вот уж что-что, а искусственную природу ее волос я заметил сразу. И неровную линию кромки волос я тоже заметил. Именно такая и бывает, когда с человека снимают скальп. Старый и зверский метод клеймения жертв. Сейчас, к счастью, не смертельный. Денег у девушки на нормальную пластическую операцию явно не хватило, да и произошло все это не так давно, если судить по ее возрасту. Шрамы на коже и на душе еще были свежи. Она явно была не из тех, кто относится спокойно к позору и к боли.

Слова, которые я нашел, были не самые идеальные. Скорее даже банальные, стандарт. Но что-то изменилось, что-то исчезло, и я почувствовал, как разжимается каменная ладошка. Девушка отошла на шаг назад и села на ступеньку лестницы. Снизу вверх по моему телу пошла медленная, тягучая боль. Не в силах стоять, я присел на корточки. А легче не стало.

– Тебя как звать? – спросил я, слегка постанывая.

– Не твое дело, – зло бросила она.

– Хорошее имя…

– Тебе чего надо тут? Такие, как ты, тут не ходят.

– Ничего мне не надо. Убраться бы только…

– Ну конечно, для твоей белой задницы тут слишком грязно…

– Для моей белой задницы тут слишком много приключений. Слушай, что с тобой такое? Я что для тебя, враг номер один?!

– Все вы…

– Белые?

– Мужики… Козлы… – Девушка поежилась, а потом спросила: – Ты как сюда попал?

– По крыше.

– Хм… Да, по крыше отсюда не уйдешь…

– Ну, по крыше не уйду, так как-нибудь по-другому. Вот отсижусь и пойду помаленьку…

– Ты что, белый, совсем мозги потерял от счастья, что шары свои сохранил? Куда ты из Белого Моря уйдешь помаленьку? На кладбище? Транспорт тут только по окраине, да и то не на каждой остановке останавливается. Ты же тут и улицы не перейдешь…

– А что же мне делать? – Я растерялся.

– Что делать, что делать. Делать раньше надо было. Думать, например, когда с крыши слезал и пер куда глаза глядят. – Девушка встала. – Пошли, чего расселся… Выведу тебя, засранца. Мимо старого маркета пойдем, ты там особенно глазами не крути. Под ноги смотри и от меня не отставай.

– Прямо военное положение… – пробормотал я. – Тебя как звать-то?

– Вуду.

Я быстро пошел за девушкой.

Не знаю, каким образом Вуду заработала себе такой авторитет, но, когда нас остановил огромный чернокожий парень и что-то спросил вполголоса, указывая взглядом на меня, эта симпатичная, худенькая девчонка со спортивной фигуркой решила проблему в три слова. Она сказала:

– Пошел на хер.

И мы преспокойно продолжили путешествие.

Как раз мимо тех самых фургонов с затемненными стеклами, перед которыми я перескочил дорогу, спасаясь от преследования. Я успел заметить, что за рулем одной из машин сидит японец.

Странные вещи можно увидеть, если подключиться к камере наблюдения. Если потянуться к ней из глубины Виртуальности, подчинить ее несложные программы и посмотреть ее единственным глазом на то, что творится внизу. Вслушаться чувствительными микрофонами.

Странные вещи.

– Послушай, Король, мы уважаем твое дело и твои интересы. Мы не трогали твою территорию, зная, что ты мудр и готов к сотрудничеству. Мы уважаем умного партнера, и многие дела были проведены совместно между нашими людьми. Сейчас мы просим тебя об услуге. Мацуо просит тебя, Король, отдать ему то, за чем мы пришли. И хочет, чтобы ты назвал свою цену. Он невысок, он желтокож, он одет в строгий костюм. Те, что стоят позади, гораздо крупнее.

Тот, кого маленький человек в строгом костюме называет Король, сидит в кресле и смотрит куда-то в сторону. Смотрит в сторону, кривит губы в усмешке.

– Видишь ли, дружок, – начинает Король, и взгляд его проницательных карих глаз натыкается на маску безразличия и покоя на лице маленького человека. – Я не совсем понимаю, какое дело сынам Страны восходящего солнца до того товара, которым владеем мы. Ваша зона далеко, ваши люди тоже далеко, и ваши интересы очень редко пересекаются с нашими. Конечно, мне очень приятно было работать с вами. Мы славно поразвлеклись в багдадском деле. Получили выгоду с израильским товаром. Все честно, все красиво. Но скажи мне, брат, почему Мацуо считает, что мы должны ему отдать то, что принадлежит нам? Почему клан вмешивается в мои дела?

Маленький человек перед Королем легко поклонился.

– Король ошибается. То, что интересует нас, не принадлежит Королю, а попало к нему лишь случайно. И, мы готовы это признать, из-за нашей оплошности. Мы понимаем, что Король затратил на этот товар драгоценное время и деньги. Из-за нашей оплошности ты теряешь возможный доход. Мацуо предлагает тебе назвать цену.

– Нет, посланец. Я не жалею потраченных денег. И на время мне плевать. Я никак не пойму, почему клан считает, что он вправе отслеживать мои операции, мой бизнес и решать, что я должен сделать, а чего не должен. Я не пойму этого, посланец. Ты объяснишь? – Что задело чернокожего короля в речах маленького японца, неизвестно, но задело.

– Клан не хочет войны, Король. Клан хочет купить у тебя то, что не принадлежит тебе. Не мы вмешиваемся в твой бизнес. Ты или твои люди из-за нашей ошибки вошли на нашу территорию и взяли принадлежащие нам материалы. Мы сожалеем об ошибке и предлагаем тебе назвать ту цену, которая загладит нашу вину.

Маленький японец похож на скалу. Скалу спокойствия и мира. Тот, кто смотрит через глаз камеры, знает, что японец уже трижды сделал свое предложение.

– Да я клал! Клал я на вашу ошибку! Меня не интересуют деньги! Слышишь, браток? Якудза никогда не лезли на нашу территорию! И они не будут лезть!

Это не Король. Это другой, молодой, крепко сбитый негр, выскакивает вперед. С его губ слетают брызги слюны. Он кричит, не обращая внимания на предостерегающе поднятую руку Короля…

Японец почтительно кланяется Королю. Уважением светятся его узкие глаза. И вдруг вспышки огня, редкие удары. Беспощадность. Король умирает сразу. Без мучений.

В помещение врываются люди. Кто-то падает с потолка. Юркие, быстрые, невозможно быстрые, плюющие огнем, свинцом и сталью…

Перед тем как умереть, кто-то из чернокожих кидает гранату…

Камера не понимает того, что видит. Камера – это только глаз. Чей глаз?

Белый шум забивает изображение.