Глава 42

Возвращение

В пределы равнины мы с Госпожой вступили через двенадцать дней после воздушного сражения над Лошадью. Мы ехали верхом на полудохлых клячах по старой тропе, право свободного прохода по которой обитатели равнины обычно уважают. В обтрепанной дорожной одежде Госпожа уже не была красавицей. Не старая карга, конечно, но и внимания особого она не привлекала.

Мы ехали по равнине, твердо зная, что в самом худшем случае Великая Скорбная река подмоет Великий курган через три месяца.

Менгиры наше присутствие заметили немедленно. Я ощутил их взгляды почти сразу же, а вот Госпоже пришлось показывать. Ради этой поездки она решилась научиться игнорировать все области восприятия, кроме чисто физических. За время нашей поездки ей предстояло вспомнить, как живут смертные, чтобы в Дыре она не наделала ошибок.

Смелая женщина.

Как, наверное, любой человек, готовый сыграть с Властелином на его собственном поле.

Маячащих в отдалении менгиров я игнорировал, сосредоточившись на обычной жизни равнины, вскрывая тысячи крохотных ловушек, которые могли бы в худшем случае выдать Госпожу в женщине рядом со мной. Так всегда делают, когда на равнину приходит посторонний. Ничего необычного.

На третий день нас едва не застала буря перемен. Госпожу буря потрясла.

– Что это? – спросила она.

Я как мог объяснил. Приплел все теории, какие только слышал. Она, разумеется, знала все это и без меня, но… лучше один раз увидеть.

Вскоре после этого мы наткнулись на первый коралловый риф. Это значило, что мы забрались в самое сердце равнины, в гущу кошмаров.

– Каким именем ты воспользуешься? – спросил я. – Мне бы лучше к нему привыкать.

– Думаю, Ардат. – Она усмехнулась.

– У тебя жестокое чувство юмора.

– Возможно.

Казалось, изображать обычную женщину доставляет ей удовольствие. Точно любовница вельможи, гуляющая по кабакам. Мы даже готовили с ней по очереди – к вящей скорби моего желудка.

Интересно, что думали о наших отношениях менгиры? Несмотря на все усилия, холод формальности растопить было не так-то легко. И большее, что мы могли изобразить, – товарищество, и уж этому менгиры точно удивлялись. С каких это пор мужчина и женщина путешествуют вместе, а спят врозь?

Вопрос о том, чтобы довести достоверность роли до такой степени, пока не вставал – к счастью. При одной мысли об этом меня охватывал такой ужас, что встать мог разве что вопрос.

Вскарабкавшись на гребень холма в десяти милях от Дыры, мы наткнулись на очередного менгра. Тот стоял себе у дороги и ничего не делал – двадцать футов ненормальной каменюги.

– Это и есть говорящий камень? – спросила Госпожа тоном усталой туристки.

– Ага. Эй, каменюга, я вернулся.

Менгир промолчал. Мы прошли мимо. Когда я обернулся, камня уже не было.

Изменилось не многое. Однако, перевалив через гребень последнего холма, я обнаружил у ручья лес бродячих деревьев.

Брод охраняла толпа менгиров, как живых, так и мертвых; среди них носились вывернутые верблюдокентавры. Праотец-Дерево стояло в гордом одиночестве и звенело, хотя был полнейший штиль. Под клочковатыми облачками одиноко парила стервятникообразная птаха – возможно, та самая, что уже несколько дней следила за нами. Но человеческого присутствия – ни следа. Куда Душечка дела свою армию? Не в Дыру же запихнула.

На мгновение меня охватил страх, что крепость оставлена. Но когда мы переехали через ручей, из кораллов вышли Ильмо и Молчун.

Я ласточкой слетел с коня и сграбастал их обоих в охапку. Мы молча обнялись. Ни единою вопроса не прозвучало – в лучших традициях Черного Отряда.

– Проклятие, – прошептал я. – Проклятие, как же хорошо вас снова видеть. Я уже слыхал, что вас на западе в порошок стерли.

Ильмо с легким любопытством глянул на Госпожу.

– Ох. Ильмо, Молчун – это Ардат.

Она улыбнулась:

– Очень приятно познакомиться. Костоправ так много о вас рассказывал.

Ни слова не промолвил. Но она-то читала мои Анналы. Спешившись, она протянула им руку, и мои товарищи обалдело пожали ее – по их понятиям, обращаться на равных можно было только с Душечкой.

– Ну, пошли вниз, – сказал я. – Пошли. Мне тысячу новостей надо сообщить.

– Да-а? – произнес Ильмо.

В сочетании со взглядом на дорогу за моей спиной это подразумевало многое. Кое-кто из ушедших со мной не вернулся.

– Не знаю. За нами гналась половина Взятых. Нас разметало, и я так и не смог отыскать их. Но об их поимке тоже не слыхал. Пошли вниз. Мне надо доложить Душечке. Новости невероятные. И дайте пожрать чего-нибудь. Приходилось терпеть готовку друг друга, а она – повар еще хуже, чем я.

– Брр. – Ильмо вздрогнул и огрел меня по спине. – И ты жив?

– Да, я крепкий старый стервятник, Ильмо. Пора бы запомнить. Черт, я… – Я понял, что несу уже полный бред, и ухмыльнулся.

– Добро пожаловать домой, Костоправ, – прожестикулировал Молчун. – Добро пожаловать.

– Давай, – подбодрил я Госпожу, когда мы достигли входа в Дыру, и взял ее за руку. – Пока глаза не привыкнут, темно тут, как в могиле. И приготовься к вони.

О боги, какая мерзость! Тут и навозный червь задохнется.

Внизу бурлила жизнь; когда мы проходили мимо, наступала внимательная тишина, за нашими спинами шум возобновлялся. Молчун вел нас прямо в зал совещаний. Ильмо откололся по дороге – пошел добывать нам обед. Когда мы входили, я заметил, что все еще цепляюсь за руку Госпожи. Та улыбнулась мне, но в улыбке этой было больше половины нервного ожидания. Говорите мне потом про поход в логово дракона. Я тихо пожал ей руку – такой уж я смелый.

Душечка выглядела измотанной. Как и Лейтенант. Было там еще с дюжину человек, почти все незнакомые. Видимо, они явились после того, как имперцы эвакуировали периметр равнины.

Душечка надолго припала ко мне. Так надолго, что я покраснел. Мы с ней вообще-то к излияниям чувств не склонны. Наконец она отпустила меня и глянула на Госпожу с некоторой ревностью.

– Это Ардат, – показал я. – Она поможет мне переводить. Она хорошо знает древние языки.

Душечка кивнула, не задавая вопросов. Уж настолько мне тут доверяют.

Принесли еду. Ильмо приволок стол и табуреты, выгнал всех, кроме меня, Лейтенанта, Молчуна и Госпожи, – да еще сам остался. Госпожу он тоже хотел отослать, но не решился.

Пока мы ели, я урывками, когда рот и руки были свободны, рассказывал свою историю. Было несколько тяжелых моментов, особенно когда я сообщил Душечке, что Ворон еще жив.

Теперь, задним числом, я полагаю, что для меня это было тяжелее, чем для нее. Я ожидал, что она разволнуется или сорвется в истерику. Ничего подобного не случилось.

Вначале она просто отказалась мне верить Я понимал ее – Ворон до своего исчезновения был центром ее мира. Она не могла представить, чтобы он включил ее в величайший спектакль своей жизни ради того, чтобы пошарить вокруг Курганья. Это казалось бессмысленным – Ворон никогда не лгал ей.

Я тоже не видел тут смысла. Но, как я уже отмечал, у меня возникало подозрение, что в этой истории есть двойное дно. Я догадывался, что Ворон бежал не к чему-то, а от чего-то.

Спорила Душечка недолго. Она не из тех, кто не способен признать неприятную истину. С этой болью она справилась лучше, чем я ожидал, – возможно, худшее уже отболело много лет назад.

Однако нынешнее состояние Ворона ничуть Душечку не успокаивало, а она и без того находилась в расстроенных чувствах после поражения под Лошадью – предвестника поражений более серьезных. Она уже подозревала, что ей придется сражаться против имперцев без помощи тех сведений, за которыми меня посылали.

Всеобщее уныние я вызвал, объявив о провале миссии и добавив:

– Из достоверных источников мне известно, того, что мы искали, в бумагах просто нет. Хотя я не могу быть уверен, пока мы с Ардат не закончим наше дело.

Зато я кратко пересказал то, что вычитал в бумагах Ворона перед тем, как потерять их.

Прямой лжи я не допускал. Потом, когда правда раскроется – а она раскроется, – лжи мне не простят. Я только опустил некоторые детали. Я даже рассказал о плене, допросе и заключении.

– Так какого дьявола ты делаешь здесь? – осведомился Ильмо. – Почему ты вообще жив?

– Нас отпустили. Меня и Ардат. После той заварушки под Лошадью. Это было сообщение. Со мной передали другое.

– И какое?

– Если только вы не глупы и не слепы, то должны были заметить, что вас не атакуют. Госпожа приказала прекратить все боевые действия против повстанцев.

– Почему?

– Не хочет силы тратить. Властелин вновь шевелится.

– Кончай, Костоправ. Мы с ним разделались еще под Арчой.

– Я был в Курганье. Я видел сам. Лейтенант, эта тварь скоро вырвется. Одно из ее созданий уже на свободе и, возможно, гоняется сейчас за Одноглазым с товарищами. Меня Госпожа убедила. Властелин вот-вот сорвется с цепи – и это будет по-страшнее Арчи. – Я повернулся к Госпоже: – Ардат, как мы там считали? Я сбился со счета на равнине. Когда мы выезжали, оставалось девяносто дней.

– Сюда вы добирались восемь, – подсказал Ильмо.

Я поднял бровь.

– Менгиры.

– Ну да, конечно. Восемь дней. Из девяноста – это в худшем случае. Через восемьдесят два дня Великий курган отворится. – И я подробно рассказал, как разливается Великая Скорбная река.

Лейтенанта я не убедил. Ильмо – тоже. И я не винил их. Госпожа коварна, и замыслы ее хитроумны. А наши поганцы всех судят по себе. Я не входил в миссионерский раж – я и сам не до конца верил в грядущую катастрофу. Верят мне эти двое или нет – не важно. Решения принимает Душечка.

Она потребовала, чтобы вышли все, кроме меня. Я попросил Ильмо показать Ардат подземелье и подыскать ей комнату. Он глянул на меня искоса – как и все остальные, он подумал, что я подружку домой приволок.

Мне с трудом удалось удержаться от улыбки. Столько лет меня изводили из-за романтической чепухи, что я кропал, когда мы только-только поступили к Госпоже на службу. А теперь я привел Госпожу в свой дом.

Мне казалось, что Душечка захочет поговорить о Вороне. Я не ошибся, но меня здорово удивило, когда пальцы ее показали:

– Она прислала тебя, чтобы заключить союз?

Сообразительная чертовка.

– Не совсем, но практически – да.

Я постарался описать все подробности, как известные, так и домысленные. Язык знаков – очень медленная штука, но Душечка оставалась спокойна и терпелива, – то, что творилось в ее душе, никак не проявлялось внешне. Мы перешли к ценности – вернее, ее отсутствию – вороха бумаг в моей комнате. О Вороне она не сказала ни слова. Как и об Ардат, хотя моя спутница явно не выходила у нее из головы.

– Госпожа права в том, – показала Душечка, – что, когда Властелин готов восстать, старые свары отступают. Меня беспокоит другое: реальна ли угроза? Или это всего лишь хитроумная интрига, из тех, на которые, как мы знаем, Госпожа способна?

– Реальна, – ответил я. – Меня убедил Ворон. Он был уверен в этом задолго до того, как у слуг Госпожи появились первые подозрения. Сколько я знаю, их убедили именно собранные им свидетельства.

– Гоблин и Одноглазый – они живы?

– Я не слыхал, чтобы их поймали.

– Они должны быть где-то недалеко. Документы. Ключ все же в них.

– Даже если в них нет имени Госпожи, а только ее супруга?

– Она желала их видеть?

– Подозреваю, да. Меня отпустили по определенному поводу, но причины за этим поводом я не вижу.

– Так я и думала. – Душечка кивнула.

– Но я убежден – она искренна. Властелин представляет опасность более грозную и близкую. А предусмотреть, каким способом она может предать нас, несложно.

– Остается Ворон. Вот мы и приехали.

– Да.

– Я подумаю, Костоправ.

– У нас мало времени.

– И все время в мире. Я подумаю. А вы с твоей подружкой пока переводите.

Я понял, что меня отсылают еще до того, как мы добрались до причины этой беседы наедине. Лицо у Душечки было каменное. Что творится за камнем – не разберешь. Я медленно двинулся к дверям.

– Костоправ, постой, – показала она.

Я остановился. Начинается.

– Кто она, Костоправ?

Проклятие! Опять меня обошли. Холодок по спине. Чувство вины. Я не хотел врать Душечке в лицо.

– Просто женщина.

– Значит, ничего особенного? А может быть, близкий друг?

– Кое-что особенное в ней есть. На свой лад.

– Понимаю. Попроси Молчуна зайти.

Я снова поднялся, молча кивая. Она не останавливала меня, пока я не начал открывать дверь.

Она приказала мне сесть – я подчинился. Душечка осталась на ногах.

– Ты думаешь, что я холодно отношусь к новостям, – показала она, расхаживая по комнате. – Тебе неприятно, что я встретила весть о том, что Ворон жив, без особенной радости.

– Нет. Я думал, это потрясет тебя. Взволнует.

– Не потрясло. Я ожидала чего-то в этом роде. Расстроило – да. Когда открываются старые раны, очень больно.

Я изумленно смотрел, как она мечется.

– Наш Ворон. Он так и не вырос. Неколебим, как скала. Лишен малейших следов обезволивающей совести. Силен. Хитер. Жёсток. Жесток. Все это, и сверх того. Так? Так. И трус.

– Что? Как ты можешь…

– Он сбежал. Много лет назад его жена оказалась замешана в каких-то махинациях с Хромым. Думаешь, он попытался узнать правду, во всем разобраться? Нет, он убивал и записался в Черный Отряд, чтобы убивать. Он бросил двух младенцев на произвол судьбы.

Теперь Душечка кипела. Она раскрывала тайны, выплескивая наружу то, что я знал прежде лишь по смутным, расплывчатым намекам.

– Не защищай его, – говорила она. – Я не преминула выяснить.

Он бежал из Черного Отряда. Ради меня? Это был повод, а не причина. Он боялся привязанности. Почему он подобрал меня в той деревне? Чувствовал себя виноватым оттого, что бросил собственных детей. Я была безопасным ребенком. И, оставаясь ребенком, я оставалась безопасной – вклад капитала чувств. Но я выросла, Костоправ. И все эти годы для меня не существовало другого мужчины.

А мне следовало догадаться. Я ведь видела, как он отталкивал людей, как только те пытались сблизиться с ним не на его условиях. Но после того кошмара, что он сотворил в Арче, мне показалось, что я смогу вернуть его. Когда мы бежали на юг от Госпожи и Отряда одновременно, я призналась ему в своих чувствах. Открыла копилку, где хранила мечты с тех самых пор, как начала думать о мужчинах.

И он переменился. Он походил на перепуганного зверя в клетке. Когда появился с остатком Отряда Лейтенант, Ворон тут же успокоился. А через пару часов был уже «мертв».

У меня уже тогда возникли подозрения. В глубине души я все знала. Только поэтому я сейчас не превратилась в тряпку, как ты ожидал. Ты знаешь, что иногда по ночам я плачу. Я плачу по детским мечтам. Потому что они не умирают, хотя я бессильна воплотить их. Я плачу, потому что не могу осуществить единственное свое настоящее желание. Понимаешь?

Я вспомнил Госпожу, вспомнил ее судьбу и кивнул. Ответить было нечего.

– Я сейчас снова расплачусь. Уходи. Пожалуйста. И пусть Молчун подойдет.

Искать Молчуна не пришлось – он ждал в зале совещаний. Я посмотрел заходящему колдуну в спину, раздумывая, мерещится мне или это предвидение.

Душечка дала мне немало поводов для размышлений.