на главную | войти | регистрация | DMCA | контакты | справка | donate |      

A B C D E F G H I J K L M N O P Q R S T U V W X Y Z
А Б В Г Д Е Ж З И Й К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Э Ю Я


моя полка | жанры | рекомендуем | рейтинг книг | рейтинг авторов | впечатления | новое | форум | сборники | читалки | авторам | добавить



28

Миф, как естественная история.

(д-р. Седна Расмун)

Не верьте тем, кто говорит, что время мифов осталось в далеком прошлом человечества. Если вы уверены, что живете в реальном, материальном, рациональном мире, значит, вы просто невнимательны. Оглядитесь вокруг. Древние боги и демоны, герои и монстры так же близко от людей, как во времена Троянской войны. Вы ходите по той же земле, по которой ходили Мелькарт и Парис, Аэций и Аттила, Хлодвиг и Сигурд. Историки делят времена на античность, средневековье, ренессанс, модерн и постмодерн, но нить судьбы, которую прядут Норны, непрерывна и тянется из бездны Хаоса, породившего мир. Я расскажу одну историю: об острове богини Лют. Сейчас он называется Ситэ, поскольку вокруг него вырос город. Оракул богини основали здесь спутники изгнанника Париса 32 века назад, когда пала Троя. Они пришли сюда, смешались с протокельтами и вместе стали называть себя «паризии». Лют, хозяйка ночи, почиталась в то время во всей Ойкумене. В Элладе ее звали Латона, в Риме — Лето, на Дунае — Лада, а здесь — Лют.

Римляне, потомки спутников другого троянского изгнанника — Энея, пришли сюда 20 веков назад и назвали город: Лютеция паризиев. Париж. Сердце Европы. Исходно слово «Европа» читалось, как Эреб, то есть страна мрака, родившегося из до-космического Хаоса, так что оракул хозяйки ночи был здесь как нельзя более уместен. Если перейти от мифологических причин к этнографическим, то появление культа хозяйки ночи было связано с первой в истории сексуальной революцией. Женщина, домашний очаг, секс и продолжение рода объединились тогда в сознании первобытных людей в единый образ.

Женщина у очага была той фигурой, которая обеспечивала связь прошлых и будущих поколений. Женские фигурки из обожженной на очаге глины встречаются в Европе, начиная примерно с 30-го тысячелетия до новой эры. Этой главной фигурке всегда сопутствует другая, получеловек-полузверь, изображенный в виде контура на скале или стене пещеры. Это — особое существо-защитник. Обе эти фигуры вместе мы встречаем и в последующие тысячелетия. В эллино-римскую эпоху хозяйку ночи Лето сопровождает ее дочь Артемис-Тривия, хозяйка перекрестков, охотница, убийца, и защитница странников.

В святилище Лето-Лют фигуры Артемис не внутри, а на стенах (по образцу древнейших святилищ, где фигурка главной богини была у очага, а духа-защитника — на стене). Эта композиция сохранена сейчас в оформлении Notre Dame de Paris. Фигура богини-матери находится внутри, а фигуры защитницы окружают здание. По традиции, заложенной (как утверждает Овидий в «Метаморфозах»), египтянами, Артемис изображена здесь похожей на большую кошку. Этнографически образ кошки-защитницы гораздо древнее, он возник во времена неолита, когда перед людьми встала проблема сохранения урожая от грызунов.

Кошка обитала в доме как бы параллельно с людьми. По выражению Киплинга, она гуляла сама по себе, но при этом обеспечивала благополучие хозяев дома. За тысячи лет сложился союз кошки и женщины-хозяйки, который известен и по бытовым обычаям, и по ведьмовским мистериям, в которых кошке отводилась важная роль проводницы в мир духов. Разумеется, Артемис-кошка или (по словам Плутарха) «Некая богиня», была фигурой, вторичной по отношению к хозяйке оракула, но это делало ее ближе к людям. Лето, через оракул, объявляла судьбу человека. Просить у нее какой-то другой помощи было, как минимум, бессмысленно. Некая богиня, гуляющая сама по себе вне святилища, напротив, могла помочь в каком-то деле, если проситель вызывал у нее симпатию. Но она могла и разрушить какие-то дела, если они ей не нравились. Тысяча лет охоты на ведьм в средневековой Европе как раз связана со страхом довольно несимпатичных хозяев того общества, что Некая богиня скорее разрушит их дела, чем поможет им. Так, кстати, и случилось. Переходя к рациональной политэкономии, можно сказать, что средневековое общество было разрушено из-за его неспособности воспитывать деятельных свободных людей, потребность в которых была обусловлена ходом технического прогресса.

Я вполне осознанно привожу каждому явлению и мифологическое, и материалистическое объяснение, чтобы показать: эти объяснения не являются антагонистами. Они просто отражают с разных сторон положение дел в реальном мире. Человеческое восприятие любых событий всегда начинается с мифологического представления, и лишь потом приходит к материалистическому. Обычно считается, что жизненная практика приводит людей к конструированию соответствующих религий, но верно и обратное: в каких богов люди верят, так они и живут. Там, где почитались обремененные комплексами величия, деспотичные боги, которые смотрят на людей, как на ничтожества, как на рабов, как на скот — люди становились ничтожествами, попадали в рабство и вели скотскую жизнь. Там, где почитались боги, обладающие собственным достоинством — люди обретали свободу, достоинство, благополучие, и вели деятельную осмысленную жизнь.

Любой человек — что первобытный, что современный — видит мир наполненным фигурами и сюжетами из привычных и близких ему мифов. Это особенно хорошо видно сегодня, когда в одном обществе живут люди с разными мифологиями. Рассмотрим восприятие разными людьми одних и тех же скандальных событий, произошедших недавно в Париже вокруг выставки «Chimeras le de Notre Dame de Paris». Фактически, как мы теперь знаем, там произошло наложение двух событийных рядов: коммерческого спора из-за copyright на изображение химеры и действий психически больного человека по имени Жорж Кольб, вообразившего себя «человеком-пауком» из популярного экшн-сериала.

События в Люксембургском саду в ночь с 28 на 29 августа развивались так. Четверо молодых людей, нанятых египетской фирмой, громили выставку, где использовалось спорное изображение химеры. Проходивший мимо Кольб воспринял происходящее мифологически: «плохие парни» (воплощение абсолютного зла в городском фэнтези) разрушают жизненное пространство, и «человек-паук» (воплощение справедливости) должен их остановить. Кольб в гротескном красно-черном трико с маской, перелезает через забор и попадает в поле зрения молодых людей, происходящих из мусульманской общины. Находясь под влиянием мифа о «сатанинском» смысле окружающих скульптур (в исламе такие скульптуры табуированы), они воспринимают Кольба, как инфернальное существо — Иблиса, духа зла, неуязвимого для материального оружия. В результате все четверо бегут, даже не пытаясь использовать свои пистолеты. От Кольба его миф требует участия в сражении за высшую справедливость, и он, догоняя бегущих, наносит им удары накладными металлическими когтями-крючьями.

Полиция, ранним утром обнаружив 4 трупа молодых мусульман рядом с поврежденным павильоном выставки, связанной с собором Notre Dame, воспринимает все с позиции полицейской мифологии о всеобъемлющем религиозном экстремизме. События начинают восприниматься полисменами, как религиозная мистерия, что стимулирует их к поиску оккультных корней этого убийства. Мифологическое восприятие находит ближайший объект — изображение химеры (точнее Артемис-кошки), и генерирует версию о тайном культе этой богини, адепты которого совершили ритуальную казнь «святотатцев».

Далее, поскольку любой серьезно воспринимаемый культ предполагает признание некоторой реальности центрального культового персонажа, химера, как таковая, становится подозреваемым лицом. С мифологической точки зрения естественно считать, что божество может в особых случаях принять материальную форму и произвести ряд физических действий (например, защитить свои культовые изображения).

Полисмены, являясь представителями культуры, в которой значительную роль играет христианская мифология, обращаются к католическим священникам собора Notre Dame, для которых химера ассоциируется с женским демоническим персонажем, описанным в библейской книге «Апокалипсис Иоанна». Демонизация женщин — это базовый элемент христианства, в т. ч. — католицизма. Определив виновника «люксембургской резни», как демоническую женщину, проникшую в материальную реальность, они рассматривают галлюцинации психически больного клирика, как свидетельские показания.

В сознании этого клирика, реальная женщина, увиденная в кафе, смешалась в единый образ со зловещей «блудницей в багрянице» из Апокалипсиса и демонической химерой, Артемис-кошкой, которую клирик ежедневно наблюдал на балюстраде Notre Dame. Он был уверен, что все три образа (реальный, вымышленный и мифологический) относятся к одному и тому же существу — о чем и сообщил офицерам криминальной полиции.

Мне было интересно анализировать поведение этих офицеров — европейцев XXI века. Как и все люди, они могли видеть ситуацию только через призму мифо-образов, мифо-причин и мифо-следствий, никак иначе. Но, в отличие от своих предшественников, живших 300 лет назад, они не были «homines unius libri» («людьми одной книги», людьми, знающими лишь один способ объяснения событий, лишь один миф). У клирика был только один миф библии и католического катехизиса. У коммерсанта-араба был только один миф корана и сунны. А в распоряжении этих двоих было множество мифо-алгоритмов, сложившихся в разные эпохи в разных частях планеты. Они могли сопоставлять различные мифические объяснения и искать среди них те, которые наиболее соответствуют наблюдаемому ходу событий. Никакой психологический барьер не мешал им составлять мозаику объяснений из фрагментов мифов кельтов, эллинов, египтян, банту, ольмеков и эскимосов. При таком подходе, полезные кирпичики, содержащиеся в каждом мифе, собирались в эффективную объяснительную конструкцию. В результате «дело Жака Потрошителя» (как выражалась желтая пресса, вспомнив «File of Jack the Ripper, London, 1888»), было успешно раскрыто и мистическая, казалось бы, история получила вполне материалистический финал.

Люди мыслят мифо-образами, иначе они просто не умеют. Но если арсенал мифо-образов достаточно велик, то он, как выражаются математики, эффективно покрывает множество событий, происходящих в действительном, материальном мире.

Кто-нибудь возразит мне, указав на взаимосвязи вещей, выходящие, кажется, за пределы действия материалистических объяснений: например (возвращаясь к химере Notre Dame), на загадочную историю любви «восходящей звезды футбола» Просперо Затти к ничем не примечательной студентке Люси Оранж. По версии бульварной прессы, тут не обошлось без содействия химеры Артемис. Химера поймала цветок, брошенный Люси Оранж, что (согласно древней легенде) означает обещание оккультной помощи в любовных делах.

Мне странно, что из этого случая сделали сенсацию. Почему-то журналисты уверены, что футболисты должны влюбляться или в принцесс, или в фотомоделей с обложки «Playboy», или, как минимум, в девственниц из церковного хора. Поступок центр-форварда Затти они объявили потрясением социальных устоев, а Люси обвинили в применении черной магии. Действительность много проще. Цветок, пойманный химерой, дал Люси Оранж то, чего ей не хватало, чтобы привлечь любимого мужчину: уверенность в собственных силах и красоте. Тогда она отбросила унизительный стереотип золушки, и стала действовать со здоровой прямотой уважающей себя женщины. Люди предпочитают считать это магией? Что ж, пускай. От этого на улицах Лютеции станет больше цветов и красивых женщин.

Такое простое отношение к магии (а если шире — то к религии) вызывает у «людей одной книги» (библии, корана, и т. п.) агрессивную реакцию. Халиф Омар в Александрии сказал: «Если в других книгах то же, что в Коране, то они не нужны, поскольку есть Коран, а если в них другое, то они вредны». Этот халиф не читал коран (он был неграмотен), но смысл корана, как и любой «Одной книги» изложил четко: других быть не должно. «Одна книга» написана, не чтобы ее читали, а чтобы не читали ничего. Так мусульмане сожгли остатки Александрийской библиотеки. Большую часть сожгли христиане, по приказу императора Феодосия I. Его любимым словом было «Единство», и он выразился совсем кратко: «Одно государство — одна религия». Этот афоризм уточнил Гитлер: «Один народ — один фюрер». Он тоже приказывал сжигать книги, обоснованно считая, что они мешают единству.

Если люди начинают читать разные книги, иметь дело с разными богами, высказывать разные мысли и желания, то времена меняются, а это личная трагедия для всех тех, чье положение в обществе держится на неизменности существующего порядка. Для того, чтобы остановить изменения, они берут «Одну книгу» и строят из нее плотину на реке времени. Им удается притормозить этот поток, но вскоре плотина дает течи, по ней бегут трещины, и она рушится. Строители сами догадываются, что их сооружению отмерян не слишком большой срок, и любая «Одна книга» содержит описание «конца времен», т. е. гибели строителей плотины. Для всех, кроме них, это не конец времен, а продолжение естественного хода социального времени, остановленного на исторически-короткий срок.

Социальное время — это нечто существенно иное, чем т. н. физическое время. Социальное время — это мифологическое явление, это — богиня. В базисной индоевропейской религии она видится, как сильная красивая женщина с кувшином на плече. В кувшине — маленькая трещина, из которой капают капли. Каждая капля — квант социального времени… или, что то же самое, квант социального действия. Видя, как набухает очередная капля, некоторые люди суетятся и начинают толковать про Апокалипсис, а это просто течет время. Кап….


предыдущая глава | Химера | cледующая глава