10
Выкуп
Часа полтора он ходил по двору как заведенный и матерился, не понимая даже, кого конкретно ругает. Сумму в сто тысяч долларов Комендант представить себе не мог, но более всего – поверить, что в России, как в Средние века, торгуют рабами.
А вот разорившийся бизнесмен в это верил и даже ничуть не возмущался, воспринимал как нормальное рыночное явление: если есть спрос, будет и предложение. Выход виделся один: организовать боевую операцию – нанять бандитов, поехать и отбить Космача; однако Артем Андреевич заухмылялся и отказался, мол, тот продан и куплен работорговцами как товар для дальнейшей продажи, вроде бы этика не позволяет, бизнес есть бизнес. Единственное – торг уместен, поэтому можно скостить тысяч двадцать – тридцать.
Цены на этом рынке не поддавались здравому рассудку: например, как раб Космач стоил в десять раз дешевле, но как заложник – во столько же дороже.
А нанять киллера и убить человека – всего&то тысяча!
Знающий рынок «нарком» в результате заявил, что Космача надо выкупать, потому как эти спекулянты людьми настолько крутые, что с помощью бандитов ничего у них не получить, слишком мощная крыша, да и при малейшей опасности они преспокойно уничтожат товар, и ничем их не взять.
Не в милицию же идти?
Еще пример привел, как в одном приграничном городке нашли сразу девять застреленных молодых девок, которых хотели продать в Турцию, но что&то помешало.
Артем Андреевич уехал, пообещав, что, может быть, как&нибудь и где&нибудь поищет денег, но ничего не гарантировал. То есть получалось: сиди сложа руки и жди, когда Юрия Николаевича перепродадут, увезут из России, когда вообще ничего не сделаешь!
Похищение Почтаря сразу отошло на второй план. Комендант пытался сосредоточиться и найти выход, но как назло в голову ничего хорошего не приходило. С обрезом отвоевывать Космача не пойдешь, а выкупать – такие деньги можно только украсть или продать что&нибудь, например газопровод...
Пометавшись по двору, он бросился к Почтарям, застучал в калитку, но кроме зверского лая собак в ответ ничего не услышал. Да и какой толк со старухи? Что она посоветует, если сама в умопомрачении?
Мысли плутали меж трех сосен: выйти на большую дорогу, подождать и ограбить, например, Джавгета, владельца лесокомбината в Северном. Правда, ездит он с нукерами, но если насыпать на дорогу резаной колючей проволоки и сесть с обрезом в кустах...
Или поехать в город, захватить заложников и потребовать у властей, чтоб разыскали работорговый рынок и вызволили Космача.
Ну или совершить налет на банк...
Все это очень напоминало современное кино и не имело никакого отношения к реальности.
А она, реальность, в конюшне орала от голода и жажды так, что стекла в окнах вибрировали. Реальность – это то, что кричит овдовевшей старухой, что просит корма и воды.
Кондрат Иванович снял недоуздок, висевший у двери, расставил его как сеть и приоткрыл дверь: жеребец должен был сам затолкать голову, а иначе не надеть, если сильно взъерепенится, оттолкнет и убежит.
Конь орал, но в двери не лез, как обычно. Комендант открыл пошире и в первое мгновение обомлел. Вместо роскошного искристого хвоста свисал короткий стриженый обрубок, гривы не было вообще, осталась одна пышная смолистая челка на лбу. Кто&то взял и испортил всю красоту!
Сначала он подумал на телевизионщиков – залезли и напакостили, затем погрешил на Почтаря, однако вспомнил, что вечером обряжал, все было на месте. Дед Лука сразу ушел в лес, ночные наблюдатели к конюшне близко не подходили, да и жеребец бы чужого никогда к себе не подпустил...
Кондрат Иванович вошел в стойло, пощупал голый хвост, потрогал шею и руки опустил: с точки зрения здравого ума объяснить, зачем обстригли коня, было невозможно. Ладно провода бы со столбов срезали, алюминиевые тазы и ложки уперли, но кому сейчас может потребоваться конский волос?
– Пошли на реку. – Он взял Жулика в повод. – Чудеса, да и только. Кто тебя эдак&то обкорнал?
Жеребец уперся, выходить из денника не захотел, а стянуть его с места еще никому не удавалось. Тогда Комендант обошел вокруг, распахнул двери и сдернул недоуздок.
– Гуляй!
Конь переступил ногами, жалобно крикнул и не вышел. Не зная, что и думать, Кондрат Иванович, будто чумной, опять походил по двору, затем спустился к реке и принес воды. Жулик страдал от жажды, два ведра выпил одним духом и сразу пошел к пустой кормушке – должно, стыдился стриженым выходить на улицу.
Спустив ему сена, Комендант взял вилы, чтобы выкидать навоз, и тут заметил, что одна половица у стены чистая, будто ее вымели. Он ковырнул плаху зубом вил – подалась...
Под ней оказалась глубокая свежевыкопанная яма.
Он сбегал домой, взял фонарик и, посветив, обнаружил нору, уходящую под стену. Не раздумывая, Комендант снял фуфайку и спрыгнул вниз. Луч света терялся в черной дали, поблескивала на стенках плотная, вытесанная острой лопатой глина.
Свежепрорытым ходом он прополз метров десять, дальше стало чуть просторнее, да и копка была старая, стенки высохли и превратились в необожженный кирпич. Передвигаясь на четвереньках, он подобрался к дощатой двери, за которой оказалась чуть ли не галерея – идти можно было согнувшись, и пошел на свет, лучиками пробивавшийся у кровли. Здесь оказалась еще одна дверь, из&за которой ощутимо тянуло теплом. Кондрат Иванович тихонько открыл ее и в ярком электрическом свете увидел боярышню.
– Ну, здравствуй, Вавила Иринеевна, – сказал как ни в чем не бывало. – Вот где спряталась. Гляди-ка, настоящий бункер!
Она тоже не удивилась, только встала и низко поклонилась:
– Здравствуй, Кондрат Иванович. Сижу поджидаю тебя.
– Да если б я нору в конюшне не нашел, долго пришлось бы ждать!
– Агриппина Давыдовна обещала позвать. Я просила... Но дед Лука потерялся, так она забыла, должно...
– Позовет она, как же! Давай собирайся и пошли со мной.
– Куда же я пойду?
– Пока в избе Юрия Николаевича спрячу, там посмотрим. – Он решил сразу не пугать ее тем положением, в которое попал Космач. – Что&нибудь придумаем. А сейчас идем, пока старухи нет.
– Здесь меня не найдут, – уверенно заявила боярышня. – Дед Лука много ходов нарыл... Я тут сидела и все думала. Ты мне сказ говорить начал, да не сказал. А мне никак покоя нет...
– Какой сказ? – сердито изумился Комендант.
– Да как вы расставались с женой твоей, Любой.
– Тьфу, нашла о чем думать! Ты бы лучше о Юрии Николаевиче думала!
– Я за него молюсь ежечасно, а вот что с вами приключилось, так и не узнала...
– Ладно, потом будет тебе сказ. Сейчас собирайся и пошли!
– Хорошо мне тут, куда я пойду?
– Вавила Иринеевна, послушай старого и опытного человека. – Он старался сдерживаться. – Люди, которые спрятали тебя, ненадежные, понимаешь? Дед вон с автоматом в лес подался. Кто его знает, возьмет и приведет сюда людей.
– Что ты такое говоришь&то, Кондрат Иванович? И думать грех.
– Между прочим, Почтарь журналистов сам к себе зазвал. Они тут четыре дня гуляли и все вынюхивали. Я уверен, догадываются, что тут прячешься. А почему? С какой стати?
– Сама виновата. – Она потупилась и вздохнула. – Жаль стариков, мучаются в чужой стороне... Я им немного старых денег пожертвовала. Новых&то нет... Чтоб в родную сторону поехали. У вас ведь в миру без денег нельзя...
– Это что за старые деньги у тебя? – осторожно спросил он.
– Да совсем старые...
– Так-так, и что дальше? Почтари взяли деньги у тебя?
– Как сказать?.. Коль из рук в руки бы давала, скорее всего, не взяли бы. А я положила монетки, где дед Лука нору копал. Будто клад. И сперва думала, не заметил, бросил в воду вместе с землей... После оказалось, нашел.
– То&то он свиней порезал и на Украину засобирался!
– Я и жертвовала, чтоб в родную сторону подались. Тоскуют они. А тоска у них лютая, смертная. Скоро душу съест...
– И много дала?
– Двадцать пять монеток с оплечья спорола... Да я вот и тебе приготовила, Кондрат Иванович. – Вынула узелок. – Тоже пожертвую... Здесь числом тридцать. Жалко оплечье, да на что оно, коли нынче не носят? Возьми.
– Ну а мне&то за что?
– Да как же, у тебя хоромина сгорела, сожгли супостаты. Ты монетки эти обменяй на новые денежки. Но гляди, чтоб не выдали тебя! Деда Луку выдали...
– Так! – Комендант взвесил в руке узелок, и дыхание сперло. – Значит, и мне? А ты, значит, всем денежки раздаешь? Занимаешься благотворительностью?
– Да уж ладно, прими во имя Христа и от чистого сердца. – Она еще раз поклонилась. – Новых денег нет у меня, так возьми этими. Бери, бери. Коли дед Лука взял, и ты возьми.
Он неторопливо развязал тряпочку, положил на стол и сел.
– И что это за монеты?
– У нас лепестками называют.
– Так это же... золото?
– Золото, должно, грузное...
Кондрат Иванович никогда в жизни старинных золотых монет не видел и представлял, что они никак не меньше старого металлического рубля, на крайний случай с пятак величиной, а тут чуть больше копейки и с неровными краями.
– Первый раз вижу. – Очки надел, присмотрелся. – И все это ты мне отдаешь?
– Жертвую, Кондрат Иванович. Новую хоромину поставишь, утварь кой-какую заведешь...
– Это что, принято у вас так?
– По обычаю христианскому всюду принято.
– Да. – Комендант сгреб монеты в кучку, завязал узелок. – Теперь мне все понятно. И как по-христиански жить, понятно. Святая простота! А по-нашему, обыкновенная дура!
– Прими, не гневайся. От души жертвую.
– Нет, я поражаюсь! Пришла и раздает налево-направо! – Комендант вскочил и стукнулся головой о потолок.
– Не раздаю – жертвую. Да ведь не берут, назад возвращают.
– Кто возвратил?
– Агриппина Давыдовна пришла и монетки мне назад вернула.
Комендант еще раз подскочил и голову пригнул, чтоб не стукнуться.
– Вернула?! Почтарка?!
– Правду сказать, не вернула, а пожертвовала...
– Ну, знаешь, Вавила Иринеевна, ты мне сказки не рассказывай. Я этих хохлов знаю как облупленных. – Он от возмущения забегал. – Чтоб они копейку дали?
– Ты что же, не веришь мне, Кондрат Иванович?
– И на что же пожертвовала?
– Кто&то молву пустил, будто меня царицей на престол посадят. – Боярышня подобралась и кулачки сжала. – Худая молва, не знаю, что и думать..
– Это они тебя обманывают! Льстят, чтоб золото выманить. Хохлы же, народ хитрый. Они тебе наговорят! Они тебе такого напоют!..
– Не смей говорить так, – вдруг властно оборвала боярышня. – Грех!
– Ну так зачем старуха деньги вернула?
– Челом била, чтоб Малороссию выкупить от ляхов. На то и пожертвовала. Говорит, если каждый хохол немного отнимет от себя, можно собрать денег и дать ляхам. А они продадут назад... В ноги упала, ради Христа просила. Ничего поделать не могла, пришлось назад принять.
– Совсем старуха сошла с ума!
– Неправда это. У нее душа чиста и разум светлый. Дошлые да хитрые слухам не верят, они себе на уме. Беда&то в другом, не все монеты вернулись, четырех не хватает...
– Тут все ясно. Почтарь съездил в город и продал. И засветился! – Комендант снял с вешалки дубленку и шапку Вавилы. – Думаю, на какие шиши он кобелей этих купил? И еще автомат... Собирайся, уходить надо немедленно. Даже в избе оставаться опасно. До ночи посидим в конюшне, потом двинем в лес. Я знаю куда.
– Благодарствую... Да токмо покуда опасности не почую, никуда не пойду. – Одежду взяла и вернула на вешалку.
– Да ты понимаешь, что эти люди могут быть здесь в любую минуту? Война началась, самая настоящая!
– Буду сидеть здесь, – отрезала боярышня. – Агриппина Давыдовна одна осталась, плачет. Как ее оставлю?
– Ох и характер!.. Ну так слушай! Твоего Юрия Николаевича продали. Хочешь верь, хочешь нет. Я по телевизору слышал, похищают и продают людей, но как&то не верилось даже. Оказывается, как скотину! В рабство!
– Как же в рабство? – беспомощно спросила она и перекрестилась. – Спаси и сохрани... Неужто можно?
– Еще как можно! Женщин продают, а особенно детей. Средневековье, понимаешь? Пришли к тому, от чего ушли.
– Должно, ты обманываешь, Кондрат Иванович...
– Похож я на обманщика? В общем, надо его выкупить. А то продадут куда&нибудь в Чечню, никогда больше не увидим.
– В толк не возьму... Ужель в миру людьми торгуют? Старики не говорили...
– Господи, как бы тебе объяснить&то? Воруют, похищают, а потом деньги требуют. Бизнес такой, рынок. Чтоб вернуть Юрия Николаевича, надо за него теперь деньги заплатить, сто тысяч долларов. Я голову ломаю, где денег взять, а ты золото раздаешь налево-направо...
– Не верю я тебе, Кондрат Иванович, – неожиданно твердо заявила боярышня. – Токмо в старых книгах писано, которые люди несвободные, тех продавали. В греках, в арабах и Египте. А на Руси люди свободные были, да и Юрий Николаевич не говорил, что в миру рабство есть. А он бы непременно сказал. Зачем обмануть хочешь? Нехорошо...
– Ну и бестолочь же ты! – не стерпел Комендант. – Ладно, я потом объясню, прочитаю курс новейшей истории. А сейчас надо выручать Юрия Николаевича. Сколько у тебя таких монет?
– На что тебе?.. Не скажу.
– Ты совсем ничего не поняла? Нужны деньги заплатить выкуп! Чтоб Космача отпустили! Ну, говорят про вас, кержаков, – тугодумы, но чтоб такого не понять... Не знаю!
– Не обманывай меня, так не бывает на свете. Это в старые времена за людей платили, да и то когда бесермене и цари поганые власть держали. Думаешь, я из лесу, так совсем глупая, ничего не понимаю? Не бери грех на душу и меня не искушай! Ступай прочь!
– Так! – Коменданта поколачивало от возмущения. – Я думал, ты умная, кроткая!.. Небось Почтарке поверила! Что ляхам Украину продали и надо выкупать. Целое государство похитили и продали! Это ты понимаешь, а что жених твой в плену мается – понять не можешь. Или ты скупая такая? Может, тебе приданого жалко?.. Ладно, так Николаичу и скажу! А ты сиди, жди у моря погоды! Вот уж не думал!.. Между прочим, я избы не пожалел, из&за тебя спалил! Чтоб ваше величество в конюшне не нашли!
– Как из&за меня? – подхватилась она.
– Да так! С обыском шли, близко были. А чем отвлечь? Только огнем.
– И потому меня не нашли?
– Тушить бросились...
– Прости ради Христа, и верно глупая, не поняла сразу.
– Наплевать на избу! Надо Юрия Николаевича выручать.
– Добро, я отпишу Савелию Мефодьевичу, а ты сходи в Северное, отнеси ему весточку.
– Схожу, если польза будет.
– С малолетства слышала разговоры стариков, батюшки с матушкой, все собирались в мир выйти, – вдруг заговорила печально. – Сколько странников ходили посмотреть на мир и все нахваливали, мол, жизнь там веселая, радостная. Люди ходят и смеются, детей много по улицам, а ересь анчихристову никонианскую всю вытравили и опоганенные храмы разрушили. Народ по домам молится, как и полагается, втайне от чужих глаз, – истинно по древлему благочестию, будто первые христиане. Скажут эдак, вот наши и засобираются. Один лишь Клестя-малой усомнился, поспорил с братией и отправился правду искать... Да неужто у остальных странников глаза не видели и уши не слышали?
Она не ждала ответа на свой вопрос, вздохнула тяжко, достала из котомки тоненький свиток бересты, развернула, разгладила и стала писать, точнее, выдавливать значки спицей для вязки носков. Комендант не утерпел, заглянул через плечо: какие&то крючки хвостами вверх и вниз, параллельные насечки, вилюшки – филькина грамота.
Все письмо уместилось в четыре строчки.
Он не стал ждать автобуса и поехал в Северное на попутном лесовозе. И лишь по пути вспомнил, что не отдал боярышне паспорт, а самое главное, не спросил, зачем она обрезала жеребцу хвост и гриву. А сделала это она потому, что только ее поведение не поддавалось никакой логике.
Как человек искушенный и многажды битый, он на чудеса не надеялся и по дороге прикидывал новые варианты освобождения Космача. Вспоминал своих бывших начальников из контрразведки, людей, когда&то влиятельных и всемогущих, но все упиралось в десятки вопросов. Жив ли кто из них? И если кто жив, способен ли что сделать? А если, как он, сидят в глухих деревеньках, объявленные столпами тоталитарного режима? Кое&кого разыскать можно, да ведь самому ехать надо, сколько времени уйдет...
В поселок он приехал поздно вечером, разыскал дом местного егеря Савелия Мефодьевича, и прежде чем войти, пару кругов нарезал, проверяя, нет ли хвоста. Хозяин уже спал, встретил настороженно и пока не получил весточку, за порог не пустил. Потом свечку зажег, развернул берестинку, прочитал каракули, тут же ее поджег и в печь бросил.
– Обожди тут, – сказал. – Сейчас приду.
Ушел во двор и вернулся только минут через десять, принес кожаный мешок в хозяйственной сумке, не очень большой, но увесистый. Ни слова не сказал, насыпал для вида сушеной рыбы и вручил.
– Автобус завтра в шесть, приляг тут на лавке. – Бросил полушубок. – Гляди, не опаздывай. Кланяйся от меня.
Лег на кровать и почти сразу захрапел.
Комендант догадывался, что лежит под рыбой, и до утра глаз не сомкнул. Утром встал пораньше, собрался и вышел на цыпочках, чтоб не будить хозяина. По дороге на автовокзал не вытерпел, забрел между поленницами дров возле кочегарки, присел, будто по нужде, и развязал шнурок на мешке. В нем оказалось три разных по размеру кожаных кисета, набитые плотно и перевязанные тонкими жилками. Он распутал узлы только на одном, растянул горловину – добрая пригоршня монет, пересыпанных древесной трухой, вероятно, чтоб не терлись. Другие мешочки лишь прощупал, спрятал все назад, засыпал сверху рыбой и сразу пожалел, что не взял обрез.
Теперь бы только «нарком» приехал да пошевелился, чтоб золото на деньги обменять и поскорее выкуп заплатить!
Утренние пассажиры были сонные, на Коменданта никто внимания не обратил, так что доехал благополучно и для порядка на мочевую точку зашел позавтракать, а заодно попросил телефон, чтоб в город позвонить. Раз пять набирал номер Артема Андреевича – никто не отвечает, будто вымерли. Расстроенный, без всякой осторожности пошел в деревню: наблюдатели днем наверняка теряли активность и отсыпались где&нибудь.
Ни в Холомницах, ни возле дома Космача ничего особенного не заметил. Конь ржал, так ведь непоеный и некормленый со вчерашнего дня, хорошо, двери не съел...
Не заходя в избу, сразу проскользнул в конюшню, оттолкнул жеребца от двери.
– И что орешь, дурень? Сейчас вернусь, и будет тебе всего вволю. Хозяина твоего выручим, вот что главное!
Он радовался сам и ждал ответной радости, однако боярышня кинулась к нему чуть ли не в ноги, не поздоровалась, не поклонилась.
– Слава Тебе, Христе Боже наш! Вернулся!
– А что бы это я не вернулся? – довольно спросил Комендант. – Или подозревала, убегу с золотом твоим?
– Сегодня ночью будто громом поразило! Беда пришла, совсем близко! Подумала, тебя по дороге встрели да схватили.
– Как раз! У них хваталка еще не выросла, чтоб меня брать!
– Все одно, чую... Они где&то рядом! Помолиться бы, но не могу из-под земли. Вот был бы где тут поблизости камень намоленный, побежала бы, встала и молилась. Услышал бы меня Господь, и отступила беда. А нынче кто меня слышит? Будто в могиле я...
– Это у тебя от подземной жизни, – успокоил больше самого себя. – Главное, я приданое твое привез, обменяем на доллары и выкупим Космача, раз по-другому нельзя. А вернется Юрий Николаевич, и радость к тебе вернется!
– Ох, тревожно мне...
– Заждалась ты, засиделась, боярышня. – Комендант говорил весело. – Но ничего, рано утром выйдешь на волю, я скажу когда. И поглядишь: весна кругом, и какая ранняя. Ручейки бегут, и солнышко доброе, быстро снег сгонит. Становись где хочешь и молись без всяких камней. Хлопот много, а то я бы сводил тебя за деревню, там один косогор есть красивый. Бывало, приду туда и счастья на целый день. Одно время я жил там тайно, пещерку в угоре выкопал и неделями ночевал. Днем по лесу хожу да по берегу и все слушаю, слушаю. Иногда чайки прилетают и поют. Люди говорят, мол, ничего хорошего, разве это песни, галдеж да крик. Оно и верно, здешние чайки речные, мелкие, не то что океанские...
Боярышня от его слов вроде бы немного успокоилась, но вдруг снова встрепенулась:
– Агриппина Давыдовна мужа своего искать ходила! След, правда, растаял совсем, но она чутьем скрозь прошла. И по лесу, и по дорогам его, бедного, водили да палками били. Все пытали, где он меня прячет. А дед Лука не выдал, как его ни мучили, укрепился и насмерть стоял. Так они его на реку привели, на лед, и там еще пытали, в воду головой опускали, все равно выстоял. И врагов своих не проклинал, а так говорил: «Не взять меня вам никакой силой, никакой пыткой, зря токмо стараетесь, ибо дело ваше ложное, а правда за мной». Истинно, как святой говорил. А когда есть хоть один праведник на город, мир сей спасется. Так его там на льду и убили от ненависти и бесовской страсти да в майну сбросили.
– Да полно, не думай об этом! – внутренне содрогаясь от ее слов, проговорил Комендант. – Лучше послушай! Помнишь, я тебе историю так и не досказал? Ну так вот, как только сказал я Любе своей, что на другой остров уезжаю, она петь перестала... А у них в племени есть обычай... ну или примета такая: коли не поет человек, значит, умирать собрался. Я тогда не знал, ну и внимания особого не обратил, собрал вещички, распрощался с женой и на катер. За мной прислали... Она мне вслед кричит, будто чайка: «Кондор, Кондор!» – и в воду идет, в открытый океан. Ну, думаю, пройдет немного да поплывет к берегу. Скорость у катера узлов тридцать, так она быстро отстала, и мне уж непонятно, то ли чайки поют мое имя, то ли она...
– Бабушка не в себе вернулась, – никак не унималась боярышня. – Сначала по норе к старой мельнице вышла и стояла, ждала, когда река мужа ее вынесет. Говорит, что вверху в воду не бросят, все у плотины задерживается, а утопленников так все время здесь искали. А потом будто забыла, но глаза пустые сделались, глядит и не видит. Говорит, искать пойду, должно, опять в тюрьму забрали...
– Да ты слушай, слушай! – перебил ее Комендант. – Ведь в другой раз не будет охоты, не расскажу!.. Пришел я на другой остров, с повышением по службе. Пока вникал в курс дела, пока осваивался, месяц прошел, и что&то сделалось мне тоскливо. Тянет на берег, и все. Выберу свободную минутку, прибегу к океану и стою, слушаю, вдруг запоет. А до острова Талант миль сто, где там услышать, только чайки... Потом как&то отлегло, постепенно забылось, и тут наконец получаю я долгосрочный отпуск с выездом на родину. Откровенно сказать, не за отличие в службе, а чтобы семью завести и вернуться с женой. Командование заботилось о моральном облике и полнокровной жизни подчиненных. Ну, приехал я к отцу и матери в Казахстан, живу месяц, второй, про мою иноземную Любу и про службу молчок. А мать невесту мне нашла и пристает, мол, познакомься и женись. Я от скуки познакомился. Хорошая девушка, десятилетку окончила и пропадает в колхозе... Ты не знаешь, что такое колхоз, особенно если отстающий. Это бессмысленный труд и смерть всем надеждам. Я ей кое&что про дальние страны порассказывал, приврал... В общем, говорит она мне, так мир хочу посмотреть... Ну, я крылья и расправил – покажу! Женился и приехал с ней на Кубу. Дети у нас пошли один за одним, все погодки, и вроде все ничего, даже сначала понравилось. Но выйду на берег, услышу чаек, и душа моя переворачивается.
Боярышня тут же паузой воспользовалась, заговорила со страхом в голосе, которого раньше не было:
– И стала сказывать, как искала его по всем лагерям да тюрьмам. Много городов прошла и отыскала, когда у жениха его срок заканчивался. Пожила в землянке возле лагеря, дождалась, когда его в ссылку направят, и приехала с ним сюда, в Холомницы... Я только тогда и поняла, что у нее рассудок помутился. Воду освятила, окропила, напиться дала и в схороне уложила. Она поспала чуток, вскочила и опять убежала. Боюсь, уйдет куда&нибудь...
– Ничего, это пройдет, – подбодрил он. – Это бывает от горя. А что же дальше&то было? Что это я? Забыл, на чем остановился... Да, тоска на меня напала. Разумом понимаю: пройдет, время вылечит. Детей рожал, чтоб себя связать по рукам и ногам, на нашей службе разводиться с женой нельзя... А потом оглянулся и страшно стало: жену не люблю, детей не люблю. И они меня тоже... Когда уезжал с Кубы, все&таки выбрал момент и приехал на Талант. Двенадцать лет прошло... В пещеру нашу побежал, а там все стоит нетронуто, все как было, даже ее платье на веревке висит. У них там не воруют, понятия нет взять чужое... Только все истлело, истрепалось и покрылось пылью. А на нашем соломенном ложе трава выросла, бледная, длинная, как русалочьи волосы... Тогда я пошел в деревню, стал спрашивать про Любу. А там меня не узнают, да и ладно бы, но и ее забыли. У них там в племени особенность есть – память короткая, может, потому и живут весело, едят червей и поют. Правда, песню там услышал, будто давным-давно жили на берегу океана двое влюбленных. Но пришел злой колдун, обратил ее в чайку, а его в орла. Орел поймал чайку, унес далеко в океан и бросил в воду... Будто про нас. Потом ушел на берег, долго ходил, слушал птиц и ел водоросли. После отлива их много на отмелях остается...
Выбравшись из норы в конюшню, он посидел на краю ямы и затосковал еще больше: деньги теперь есть, а кто повезет их в Москву? Кто разыщет Космача? Где этот «нарком»? А ведь обещал на следующий день приехать...
Горестный, он устал от конского крика, влез на чердак и спустил коню сена.
– Иди жри давай! – пихнул в зад. – Или пить хочешь?
Он сунулся сбоку, чтоб обойти, но Жулик прижал к стене.
– Знаешь, иди-ка сам на реку! Надоел ты мне!..
Столкнуть плечом разъевшегося жеребца было не так&то просто. Комендант нырнул ему под брюхо и оказался у двери, возле морды. Конь вдруг затих с высоко поднятой головой и лишь напряженно шевелил ушами.
В распахнутую настежь дверь не пошел...
Только сейчас стало понятно, что он кого&то чует во дворе и подает сигналы. Кондрат Иванович отодвинул засов и приоткрыл дверь на два пальца: вроде никого...
– Ну и чего переполох устроил?
И все&таки, прежде чем выйти, волосы от сухой глины отряс, охлопал одежду – кого еще черт принес? Из конюшни вышел бочком, сразу за стог, а оттуда к избе. В кухонное окно заглянул, потом в горницу – пусто. Пригибаясь, добрался к следующему и только выставил голову из&за простенка, как услышал за спиной веселый голос:
– Эй, ты что под чужими окнами ходишь?
Память на лица у Коменданта была профессиональная; это был один из «бомжей», приходивших в харчевню из-под моста, с усами, только подбородок выбрит начисто и одет поприличнее.
После того как схватили Почтаря, решили действовать в открытую, средь бела дня. Ишь, стоит, наглый, стрижет глазами! И ботинки у него армейские...
– Ты кто такой, чтоб спрашивать? – Он пошел на парня. – И что тут делаешь?
– Заходи в дом, разберемся. – Усатый отступил и сунул руки в карманы кожаной куртки. – Давай вперед.
– Пошли разберемся!
Комендант завернул за угол, вбежал на крыльцо: обрез был сразу за дверью слева...
«Бомж» что&то почуял, остался внизу, а в дверях показался еще один, которого в харчевне не было, – носатый, с русым вьющимся чубом.
Все, обреза не достать...
– Входи, не стесняйся, – прогундосил «бомж» явно простуженным голосом.
– А что ты меня приглашаешь? – сразу пошел на приступ Комендант. – Я&то войду! Вы кто такие тут, командуете?
– Сейчас узнаешь! – Задний толкнул в спину.
Былую реакцию и сноровку Комендант давно утратил, локтем под дых засадить успел, но следующий удар ногой по голени не достиг цели, парень остался стоять, согнувшись, а Комендант по инерции отлетел в руки гундосому, – до косяка, за которым висит обрез, не дотянуться...
– Ты что, сука! – заревел тот, но не ударил, вцепился в пиджак.
– А ничего! – Кондрат Иванович вырвался из рук. – Чтоб не толкался! Вы что тут устроили? А ну, заходи!
И, распахнув дверь, вошел в избу. Незваные гости кинулись следом, усатый умел держать удар, еще хлопал ртом, но рвался вперед. Комендант схватил ухват, выставил как винтовку.
– Стоять, а то запорю!
Большеносый придержал товарища, рвущего пистолет из кармана.
– Погоди, батя! Оставь ухват. Недоразумение вышло. Ты, должно быть, Комендант?
– Ну?..
– Вот! А мы от Юрия Николаевича приехали! Нас сюда послал.
– А чего как бандиты? Еще толкает!
– Да видим, кто&то в окна заглядывает, – уже мирно прогундосил тот.
– Хрен знает, думали, посторонний...
– И кто вы такие?
– Да мы из ведомственной охраны института. – Большеносый даже засмеялся и толкнул на лавку товарища. – Отдыхай, стрелок! Мало получил. Учишь вас, учишь...
– Какого института? – Отставил ухват, но поближе, чтоб успеть взять.
– Научного. Там Юрий Николаевич диссертацию защищает... Ты что, не знал? О, без пяти минут профессор, большой ученый. Весь институт на ушах стоит. В Америку приглашают, лекции читать студентам. Говорит, по пятьсот долларов за академический час.
– Ничего себе!.. Ну а вас зачем прислал?
– Узнал, что тут разбой учинили, твой дом сожгли. – Гундосый сел на лавку. – Уговорил ректора, чтоб нас сюда отправить, для охраны.
– А чего тут охранять у него? Избу, что ли?
– Нет, что ему теперь изба? В Москве квартиру получает. За невесту свою боится. Одну, говорит, оставил, уехал...
– Обалдуй, – проворчал Кондрат Иванович и, чтобы сесть, специально на секунду к ним спиной обернулся. – Кроме своей науки ни черта не помнит! Одна история на уме. К нему такая девушка пришла!.. Нет, в Москву рванул.
– Вот вспомнил и послал нас, – опять рассмеялся гнусавый и достал носовой платок. – У них у всех в институте так, насмотрелись уж... Нам ректор велел жить здесь, пока Космач не вернется.
И высморкался, будто в пионерский горн дунул. Легенда у них была слабая, выморочная, наверняка придумывал непрофессионал или сами сочинили. Это говорило о том, что ретивые охраннички не собирались долго с ним канителиться, может, на час-два усыпить бдительность, прощупать, полный дурак или нет, а потом и зубы показать.
Усатый отдышался и вроде даже улыбнулся.
– Тяжелая у тебя рука, батя...
– Раз велел – живите, – не сразу сказал Комендант. – Изба не моя. Я теперь бездомный.
– Слушай, а что менты дом&то подожгли? – участливо заинтересовался гундосый.
– Беспредел, вот что!.. Разозлились, ну и сунули спичку. Я с ихним начальником тут... в общем, повздорил. Права начал качать, я и вмазал ему. Вот они и пустили красного петуха, а меня на вертолете в город, там в камеру. На следующий день только выпустили...
– Сейчас ничего подобного не повторится! – Гундосый еще раз протрубил в платок. – Ты в суд подал?
– Как же! Еще и журналистов натравил.
– Нет, батя, ты молодец! – похвалил усатый. – Извини, что так получилось... Мы же охранять приехали, а тут кто&то шастает...
– Ты давай открывай сумку и доставай свои извинения, – приказал гундосый. – Как насчет пообедать?
– Можно бы. Я после пожара обедать в харчевню хожу, на трассу. Дешево и сердито...
– Нет, мы обойдемся без общепита. С собой прихватили...
Усатый выставил на стол бутылку, несколько банок консервов, ветчину, колбасу, сыр – щедрый паек был у современной охраны, и, главное, куплен не на мочевой точке. По-хозяйски расставил тарелки, нарезал все крупно и разлил водку.
– Давайте знакомиться, – предложил Комендант. – Коль нам теперь вместе жить... Не прогоните?
– Что ты, батя!
– И правда, веселее будет.
Гундосого звали Дмитрием, одет он был чисто, видно, и в самом деле только что из столицы приехал. А его незадачливый товарищ Аркадий хоть и сменил рубашку, но под ногтями грязь, от верхней одежды бродяжий душок даже сквозь одеколон пробивается. После первого стаканчика он набросился на пищу, видно, оголодал в лесу, а сытый гундосый лишь закусил и сразу сигарету в зубы.
– Ну как там Юрий Николаевич? – Комендант к еде не притронулся. – Письма&то не послал своей боярышне?
– Еще бы! – оживился гундосый, наливая водку. – Часа полтора сидел писал. Велел лично в руки передать.
– Ладно, хоть догадался. А то бросил, уехал!.. Сиди, девка, кукуй тут. Когда домой собирается?
– Недели через две, не раньше. Пока защита, оппоненты... Они ведь как дети, ученые, соберутся и давай интеллигентно так друг друга поливать. Иной раз слушаешь, да лучше бы матерились, как нормальные мужики.
Бутылку разлили в два приема, выпили-закусили, стало ясно, что не хватает. Гости переглянулись.
– Арканя, ты у нас самый молодой?
– Опять начинается. – Тот не сильно и расстроился. – Батя, где тут у вас горючее продают?
– Да на мочевой точке, – махнул рукой Кондрат Иванович. – Но ты туда не ходи, самокатка, в сарае разливают. А иди к соседям, у которых хата беленая. Спроси у бабки. Горилка – высший сорт, двойной перегонки и тройной очистки. Скажи, я просил.
– А по пути письмо занеси. – Дмитрий полез к сумке. – Мы тут гуляем, а невеста письмеца ждет... Куда занести, батя?
– С письмом погодите, – осадил Комендант. – Это не по пути. Да пока светло, к ней нельзя. Она чужих не пустит. Стемнеет, сходим и отдадим. Подождет, больше ждала...
– И то верно! Давай лети, Арканя!
Усатый вышел в сени, слышно было, дверь стукнула, но шагов дальше не было. Крыльцо еловыми досками выстелено, ходишь как по барабану, а парень в армейских ботинках.
Да и не пойдет он к Почтарям, знает, кого вчера ночью в лесу с автоматом схватили...
Дмитрий тем временем к печке сел, покурить, и безбоязненно подставил широкий затылок.
– Мне&то ничего не передал? – поинтересовался Комендант, присаживаясь рядом на корточки. – Сижу ведь, ничего не знаю. Будет теперь на газопроводе работать? А то начальство два раза уже приезжало, и сегодня вот прилетели на джипе, спрашивают, ругаются...
– Да теперь уж не будет, – прогундосил тот. – Что ему газопровод!
– Тогда бы я пошел в объездчики... Потом, знаешь, спросить бы, может, избу свою продаст? На что ему теперь? Позвонить&то ему куда?
– В институт можно. А телефон тут есть?
– Линия осталась, но аппарат сгорел. У вас что, нету этих, современных&то? Как их?..
– Мобильных нет, наука нищая. Откуда?.. Здесь рыбалка&то есть? Подледная?
Собаки у Почтаря тоже не залаяли...
– Я не любитель, а дачники по выходным приезжают.
– Жалко, снасти не прихватил...
– Вам же связь нужна будет? Приехали, доложить надо...
– Конечно, нужна! Только мы думали, из райцентра звонить.
– Зачем? Пошли своего парня, пусть аппарат купит, и все.
Под этот неторопливый разговор на крыльце снова хлопнула сеночная дверь, и через секунду усатый оказался на пороге.
– Ну, тебя за смертью только посылать, – заворчал Комендант. – Поди, одну и принес...
– Слушай, батя! Стучал – не открывают твои хохлы!
– Хреново стучал! – Кондрат Иванович встал, размял затекшие ноги. – Эх, парень, тебя учить и учить надо... Ладно, сам схожу.
Выпускать его не хотели, гундосый вскочил:
– Да ладно, батя! Пусть учится! Арканя, бегом на тракт!
– Коньяку возьми, – приказал Комендант. – Водка паленая.
Усатый скрылся за дверью, протопал по крыльцу – на сей раз пошел.
– Ты, Митя, сиди кури, а я картошку варить поставлю. – Комендант достал ведро из-под лавки. – Горяченького хочется...
– Давай почищу, – предложил гундосый. – Нож есть?
Кондрат Иванович дал ему посудину с водой и ножик, а сам выскочил в сени за дровами. На всякий случай глянул в окошко – усатый шагал уже в конце деревни.
Вернувшись в избу, с грохотом бросил охапку на пол и, разгибаясь, в тот же миг опустил полено на шею гундосого. Не выпуская ножа и картошины, тот ткнулся головой вперед и, опрокидывая табурет, завалился набок. Комендант отрезал кусок бельевого шнура, стянул руки за спиной и выгреб все из карманов. Кроме «макарова» с глушителем и трех запасных магазинов там оказался мобильный телефон (не такой уж бедный институт), бумажник с документами и деньгами. Разбираться не стал, открыл подпол, спустил туда оглушенного и другим куском веревки спутал ноги, подтянув их к балке.
– Один есть. Сами войной пошли...
Как и следовало ожидать, в сумке помимо сигарет, грязного белья, двух десантных ножей и красиво сплетенной нагайки был прибор ночного видения с зарядным устройством и бинокль. Кроме паспорта Комендант нашел любопытный документ – удостоверение сотрудника охранного предприятия «Казачья сотня» и разрешение на ношение оружия. Даже сомнение возникло: может, Космач и впрямь послал их сюда? А интеллигентный «нарком» чего&нибудь напутал?..
Тогда почему скрыл, что есть телефон, и почему письма для боярышни нигде нет?
Комендант еще раз сумку перетряс, спустился в подпол и прощупал одежду на гундосом – не иголка, если Юрий Николаевич полтора часа писал...
– Ладно, дело начато...
Усатый появился на горизонте спустя двадцать минут, тащил с собой объемистый пакет и куртку под мышкой – употел.
Хорошо, что руки заняты...
Стал за косяком сеночной двери с рубчатым вальком в руках. Парень толкнул дверь ногой и в следующий миг рухнул на крыльцо, откинув ношу в лужу перед ступенями. Комендант втащил его в сени, ощупал лоб и переносицу – кости вроде целы, – потом занес пакет с бутылками и закрыл дверь на засов. При обыске у этого кроме оружия и телефона оказались наручники, прицепленные к поясу, черный газовый баллончик с черепом и костями и пластмассовая плоская коробка с тремя шприц-тюбиками.
Письма не было и у этого...
– Ничего вооружился...
Спустив усатого вниз, Комендант приподнял лопатным черешком половицу над балкой, пропустил под ней наручники и примкнул каждого пленника с обеих сторон. Они сидели на куче картошки, гундосый уже приходил в себя, пытался поднять голову, его товарищ обвисал мешком, из носу капала кровь.
– Отдыхайте пока...
Поднявшись из подпола, он начал было наводить порядок и вдруг почувствовал, как ослабли ноги и затряслись руки.
– Да, плохо дело. Постарел...
Открыл коньяк, выпил полстакана и, прихватив сигареты, вышел на крыльцо. Кругом было тихо, даже конь замолк, и стало слышно, как по оттаявшему косогору бегут ручейки и за рекой булькают тетерева. Он выкурил сигарету, затем с оглядкой прошмыгнул в конюшню и там засунул один пистолет и телефон под плетеные ясли.
– Охраняй.
Жулик успокоился, но сено так и не тронул, стоял с опущенной головой, будто прислушивался к своему внутреннему состоянию. Комендант закидал навозом половицу над лазом и ушел в избу.
Усатый стонал и начинал шевелиться, а гундосый пришел в себя, сидел прямо, держа свободной рукой затылок.
– Что, господа работорговцы, очухались? Отвечать коротко и быстро. Где сейчас Юрий Николаевич?
– Ну ты, козел старый, – простонал гнусавый и засучил ногами. – Наши люди здесь. Они придут...
– Говорить будешь?
– Да пошел ты...
– Ладно, с тобой все ясно. – Комендант кинул картошиной. – А ты, Арканя? Где Космач?
Глаза у Аркани заплывали, нос распух.
– Не знаю... Я давно в лесу...
– А куда Почтаря дели?
– Слушай, батя, тебе все равно хана. – Гундосый попытался достать его ногой. – Давай договоримся! Наши придут, тебя пошинкуют!
– Ну ждите, когда придут. – Кондрат Иванович стал под открытым люком.
– Я пошел избу поджигать. Все равно никому не нужна. А есть такое понятие – обратная тяга. Это когда дым идет вниз...
И полез наверх...
Люк он оставил открытым и принялся растапливать печь: дрова сложил клеткой, нарвал бересты, зажег ее возле хайла и кочергой задвинул под поленья.
Трубу же, напротив, не открыл, прихватил коньяк и вышел на крыльцо.
После недельной пурги природа будто прощения просила, дни стояли теплые, на солнцепеке становилось жарковато, и снег почти не таял – испарялся, отчего ноздреватые сугробы напоминали пчелиные соты. Но стоило зайти в тень, как от земли несло холодом и под ногами гремел лед. Это было самое лучшее время, когда так остро чувствовался контраст и особенно хотелось жить. На свете почти не осталось радостей, от которых бы трепетала душа, и вот это весеннее оживление было последним, отчего еще хотелось делать глупости.
Обычно в такую пору Кондрат Иванович вставал затемно, если боялся проспать, ставил будильник, вешал на пояс малую саперную лопатку и топорик, брал кусок хлеба и уходил подальше от глаз, за деревню, где был еще один зарастающий выпас, примыкавший к реке. Сначала он просто бродил по проталинам и пел детские песни, каждый раз напряженно вспоминая слова. Чаще всего какую&нибудь одну строчку:
– «Полетели утушки над рекой, над рекой...»
А когда всходило солнце и топило снег, он начинал пускать ручейки. Весь косогор был изрезан давно заросшими коровьими тропинками, разбегающимися по полю вкривь и вкось, колеями старых дорог, ямами и ложбинами, – столько преград стояло на пути весенней воды! Он заходил сверху, от леса, и начинал соединять лужицы, копал канавки, протоки и руслица, сводил или разводил ручьи, пока все поле не покрывалось единой сложной сетью.
– Вам течь сюда! – на правах Коменданта приказывал он весенним лывам. – А вас я перекрою и насыплю плотину. Вам следует отстояться несколько дней. Посмотрите, на что вы похожи? Разве можно с такой грязью в чистую реку? Не пущу.
Игра так увлекала, что спохватывался, когда бегущая вода густела и замедляла бег, – вот уже и солнце село! Перемазанный землей, с мокрыми коленками, он возвращался домой или когда темнело, или задами, чтоб никто не видел.
И сейчас надо было уже давно идти на свой заветный косогор, вон какая дружная весна, так через неделю и снег сгонит...
Комендант сидел на крыльце и думал, что больше уже не пойдет делать ручьи, что эта последняя радость омрачена и, пожалуй, отнята навсегда.
Обратная тяга началась через полчаса, в подполе послышался кашель и крики. Он хладнокровно отхлебнул коньяка, но тут же выплюнул. А на этикетке написано – дагестанский, пятилетней выдержки. Хотел выбросить бутылку, однако поставил ее на воротный столб, отсчитал двадцать пять шагов и вытащил трофейный пистолет.
– Будем играть в войну. Прапорщик Гор, на огневой рубеж! Заряжай! Огонь по мере готовности.
Стекло брызнуло сверкающим облаком, выплеснувшийся коньяк взлетел веревкой и обагрил снег.
– Оружие на предохранитель.
Осмотрев результат попадания, Комендант зашел за угол и выдернул тряпичную затычку подпольной отдушины – пленники орали, как отставшие дети.
– Батя! Отец!..
Он распахнул дверь в избу и открыл задвижку. Дым потянуло в трубу, над полом образовался просвет, а из открытого люка взметнулся белый вихристый столб. Не дожидаясь, когда проветрится подпол, он спустился и сел на нижнюю ступень лестницы.
– В живых останется только один из вас. Кто будет говорить коротко, быстро и толково. Второй пойдет в расход. Все понятно?
– Понятно, – за обоих ответил усатый.
– Начнем с простого вопроса, – деловито проговорил Комендант. – Сколько вас тут бродит вокруг деревни?
– Двое, – поспешил гундосый. – Еще двое!
– Четверо, – поправил его напарник. – Четыре человека.
– Это всего четыре, с нами, а так&то еще двое!
– Ладно, – остановил перепалку Комендант. – Едем дальше. Куда дели Почтаря?
У гундосого от дыма пробило нос:
– Спустили под лед возле моста...
– Живого, что ли?
– Да нет...
– За что вы старика&то, сволочи?
– Он с автоматом был...
– Да ведь без автомата уже в лес выйти нельзя! – прорычал Кондрат Иванович, но тут же взял себя в руки: – Ну да, он старый, в рабство не продашь. И выкуп не дадут... Кто его расстреливал? Ты? – Кинул картошиной в гундосого. – Пистолет с глушителем был у тебя. А я выстрелов ночью не слышал.
– Не я... Он. – Показал на усатого. – Дал ему свой...
– Убираете людей, чтоб не мешали? Следующая очередь была моя?
– Мы приказы выполняем, – ушел от прямого ответа гундосый. – Сами ничего...
– Ну и чьи это приказы?
– У нас директор есть... Генерал Ногаец.
– Правильно, вали все на генерала... Он тоже здесь?
– Отозвали в Москву... Но есть его инструкции...
Комендант пихнул ногой усатого:
– Есть что добавить? Или ты неразговорчивый? Отмолчаться хочешь?
– Не знаю, что говорить...
– А ты скажи, где сейчас Космач?
– Я видел его, когда брали... Около воинской части. Потом меня сюда перебросили...
– Плохо, Арканя. На тебе смерть Почтаря...
– Его увезли! – почему&то слишком торопливо вмешался гундосый. – В Подмосковье, по Волоколамке... Бетонный завод. Там цех... Кольца льют.
– Какие кольца?
– Для колодцев, бетонные!
– Откуда ты знаешь? Ты его отвозил?
– Не я один, с группой... Мы его передали, и все.
– И что там? Рынок рабов?
– Видимо... Ну или тюрьма. Космача сразу же в кольцо посадили и сверху бетонную крышку положили.
Кондрат Иванович ощутил, как начинает перекашивать половину лица, чтоб никто не увидел, ссутулился, подпер подбородок.
– Кто его продал?
– Наш шеф, господин Палеологов. Мы исполнители...
– Кто он такой?
– Предводитель стольного дворянства...
– Это что за организация? Людей в рабство продавать? Бизнес такой?
– Нет... Я точно не знаю, чем они там занимаются, все секретно. Мы только выполняем поручения.
– Поймать, выкрасть, пристрелить?.. Опасная работа у вас, рискованная. Ну, а сюда зачем пожаловали? Теперь за невестой Юрия Николаевича? – Комендант вытер слезы – дым еще ел глаза.
– Палеологов приказал установить точное место... где находится. И до завтра не выпускать.
– Почему до завтра?
– К Углицкой должен прийти человек. Какой&то юродивый, тоже из кержаков. Надо встретить его и препроводить туда, где она прячется... Обеспечить, чтобы никто не помешал...
– А вы знаете, где она прячется?
– Знаем...
– Откуда? Кто сказал?
Выражение на распухшем лице усатого было непонятно, он только сопел и кашлял, но затем замолк и проговорил внятно:
– Этот старик сказал. Потому что он его пытал! – Хотел отодвинуться подальше от гундосого, но не дала прикованная к балке рука. – Вколол ему какую&то заразу!.. И стрелял он! Я только под лед спихнул.
– Вот как? – Комендант помассировал лицо – не помогало. – Что же ты на молодого свалил? Нехорошо...
– И подчиняется он только шефу, а не Ногайцу, – добавил в свое оправдание усатый. – Приехал со специальным поручением от Палеологова.
– Ну и что за поручение?
– Я уже сказал, – буркнул гундосый. – Обеспечить встречу человека с Углицкой.
– Кто этот человек?
– Я не знаю! Когда он придет, будет сообщение...
– Что потом? – – поторопил Комендант. – Давай зарабатывай очки, у тебя невыгодное положение. Или тебе тоже вколоть? Там в коробке еще три шприца...
– Не надо. – У гундосого снова заложило нос. – Углицкую с этим человеком нужно вывезти в город, снять квартиру и доложить шефу.
– Да, не густо... – Кондрат Иванович достал телефон. – Но есть шанс выкупить свою жизнь. Звони шефу. Скажешь так. Место, где находится Углицкая, установил. Но она закрылась в подземелье и заявила, что никого к себе не подпустит без Космача и ни с кем без него разговаривать не будет. Если попробуют войти к ней силой, покончит с собой. У нее есть оружие. Спроси, что делать. Надо, чтобы твой шеф приехал сюда вместе с Космачом. Или послал одного. То есть Космач должен приехать сюда, иначе княжну можно больше не увидеть. Ты меня понял?
– Понял. – Гундосый взял трубку.
– Попытаешься поднять тревогу или услышу фальшь – пулю получишь сразу, без предупреждения.
Комендант вынул пистолет и свернул предохранитель.