Перед самым началом

Триумфальный вход в раздевалку. Навстречу мне поднялись игроки и зааплодировали. Некоторые обнимали и поздравляли меня. Казалось, что они очень довольны возвращением опального тренера. На мои глаза навернулись слезы.

— Патрон!

Подбежавший Гораций Плюм буквально оторвал меня от земли.

— Полегче, полегче, — бормотал я, когда он начал кружиться под одобрительные крики своих товарищей по команде.

— Они нам все рассказали, патрон, — заявил огр, наконец-то, ставя меня на землю.

— Что вам такое рассказали? И кто такие «они»?

— Густус Оаклей.

— Густус? Густус сюда приходил?

— Ну да. И он нам объяснил, почему мы играем сегодняшний матч.

Это начинало становиться интересным.

— И почему же, по его мнению, мы играем?

Гораций мрачно посмотрел на меня.

— Потому что если нам не удастся победить, то откроются двери Ада.

Мне многое хотелось сказать, но как раз в этот момент…

— Рад тебя видеть, хвост старой мангусты!

— Ориель!

Эльф, который все это время прятался в темном углу раздевалки, широко раскрыв объятия, вышел на свет. Приветствие получилось на редкость эмоциональным. Наши глаза блестели, и мы обнимались как два старых друга, встретившиеся после кораблекрушения. Не успел Ориель остановиться, как за его спиной появился несколько смущенный Глоин. Я наклонился, чтобы сравняться с его ростом, и тоже изо всех сил обнял его.

Нужны ли здесь какие-то слова? Все мы были очень взволнованны.

— Мне казалось, что нашей троице никогда больше не удастся встретиться, — сказал я.

— Нам тоже!

И вот только тут до моего сознания стало медленно доходить, что они оба одеты в форму команды огров.

— Что это значит? — спросил я.

— Мы будем играть вместе с вами! — восторженно воскликнул Ориель. — Старый ты карп зачуханный! Все равно никогда не знаешь, где поскользнешься!

Я с недоверчивой улыбкой посмотрел на них.

— Вы…

— Не умеем играть?

У меня вырвался тяжелый вздох.

— Заметь, независимо от результата игры, тебе больше не позволят выступать в роли тренера, — прошамкал Глоин.

— Я тебе прощаю. Примерно такие слова и ожидает услышать каждый тренер перед началом матча.

— Прости, — извинился карлик и что-то наугад пнул ногой.

У него был очень несчастный вид, и причиной этому, уверен, служила нелепая смерть моей горничной. Но тут не помогут никакие слова. Я положил ему на плечо руку.

— Искренне тебе сочувствую…

— Да ладно.

Остальные игроки молча наблюдали за нами.

— Ну, хорошо, — сказал я, — есть ли какие новости о мо…

Но тут дверь раздевалки открылась настежь, и через нее влетел настоящий ураган.

Женщина маленького роста, неопределенного возраста, с чрезмерным макияжем, в свободном бесформенном жакете, почти дымясь от ярости, но удовлетворенная собой, губы поджаты: моя милая мама.

— Так вот ты где! Никогда не бываешь там, где должен находиться. Вылитая копия своего отца.

— Добрый день, мама.

— Не сказала бы, что этот день можно назвать добрым.

Я дал ей совсем немного времени, ровно столько, сколько нужно для того, чтобы закончить фразу. Затем схватил ее за плечи, открыл дверь, вытолкнул наружу и закрыл дверь на ключ.

Она начала колотить в дверь.

— Откройте, немедленно откройте!

— Не обращайте на нее внимания, пусть развлекается.

Все игроки, не отрываясь, смотрели на меня. Они выжидали. Они рассчитывали на мою озлобленность. Они рассчитывали на мое безумие. Что-то новое появилось в этой команде, что-то такое, о чем я раньше и не подозревал. Собравшиеся явно демонстрировали только одно: желание броситься в атаку. Что будет дальше, им было безразлично. Все, что их сейчас интересовало, так это только тактика, которую выберет тренер.

— Хорошо, — сказал я потирая руки, — слушайте инструкции на этот матч.

— Откройте же эту дверь! — кричала моя милая мамочка из коридора. — Умирающая мать имеет право в последний раз поглядеть на своего сына.

— А инструкции будут такие, — продолжил я. — Необходимо, чтобы вы выложились до конца. Точно пока неизвестно, что будет, если мы проиграем сегодняшний матч, но, судя по всему, это никому не понравится и уж особенно нам.

— На каком месте буду играть я? — спросил Ориель.

— Личные вопросы лучше отложить на потом. Сейчас поговорим об общей ситуации. Кто играет против нас? Потрошители Спиталфилдса. С большинством из них мы уже знакомы. Потрошителями руководит некий барон Мордайкен. Не знаю, правда, каковы результаты чемпионата…

— Они на первом месте, — уточнил кто-то.

— Хорошо, — согласился я. — Хочу вам сказать вот что, мне плевать на первом или на последнем месте…

— Нет, на последнем месте мы, — радостно прокомментировал тот же голос.

— Слушайте, не надо выводить меня из себя. — Мой тон зазвучал немного агрессивно. — Вам прекрасно известно, что команда Мордайкена не вызывает восторга у большинства болельщиков. Вы все в курсе, что живые мертвецы потребовали автономии в Парламенте. Таким образом, общественное мнение явно не будет отдавать предпочтения Спиталфилдцам. Особенно это заметно сейчас, накануне матча. Надо воспользоваться слабостью противника и постараться ухудшить для них создавшуюся ситуацию.

— И как это сделать? — спросил кто-то из игроков.

— Вот этого-то я и не знаю.

— Моя маленькая ласточка! Песенка моя, — медовым голосочком причитала милая мамочка.

— Вы сами все выясните, — сказал я. — Полностью вам доверяю.

Но игроки с удивлением смотрели на меня. Доверие… Момент оказался очень хорошо подобран, они совсем не ожидали услышать этого слова.

— А как насчет атаки? — поинтересовался кто-то, но его вопрос остался без ответа.

Наступил момент смотра моего войска. Прищурив глаза, как это делают в глубоком размышлении, я вышел на середину раздевалки.

— Глоин, ты понесешь наш штандарт.

— Штандарт?

— Именно. Тебе предстоит немного побыть знаменосцем. По крайней мере, сделай это хотя бы в начале матча, а если не справишься с этой ролью, я тебя впоследствии заменю.

— А что мне нужно будет делать? — несколько удивленно спросил карлик.

— Установить знамя, — объяснил кто-то из игроков.

— Установить знамя и больше не двигаться с места, — уточнил я. — Представь себе, что типы, которые захотят отобрать у тебя знамя, это те же типы, которые похитили Пруди.

— Пруди? — как-то странно повторил Глоин.

Мне показалось, что он очень хочет поменять тему разговора.

— Джон? Джон? Твоя мамочка уже на пороге смерти! — причитала мать за дверью.

— Твоя мамочка уже похожа на угасающую свечку.

Черт подери, подумал я. К чему устраивать еще и этот театр? Можно подумать, мне не хватает неприятностей…

— Джон, — послышался из-за дверей голос Гуса Рубблина, — ваша мать плохо себя чувствует. Заодно со мной тут пришел кое-кто, желающий с вами поговорить.

Вздохнув, я взъерошил рукой волосы и направился к двери. С тихим стоном милая мамочка растянулась во весь рост у моих ног. Гус Рубблин неодобрительно посмотрел на меня. А Густус Оаклей просто метнул в мою сторону гневный взгляд.

— Джон Мун, мне хотелось надеяться, что мы больше никогда не увидимся.

— Признаюсь вам, что тоже думал о таком удовольствии.

Через плечо я видел, что мои игроки смотрят на все это с досадой и неодобрением.

— Заверяю вас, ваше имя было предложено не мной.

— Не сомневаюсь. Мне даже не приходило в голову ничего подобного.

— Я бы выбрал любую кандидатуру, все равно кого, но только бы не вас, хотя не особенно держусь за достижения нашей цивилизации. Вы не хотите поднять свою мать?

— У нее и самой на это вполне достаточно времени.

Мама со стоном приподнялась и подняла на меня большие молящие глаза. Я отступил на несколько шагов. Она снова рухнула на пол.

— Унесите ее, — сказал Рубблин.

— Ваши отрицательные черты неисправимы, — вздохнул Оаклей. — Но похоже, что сегодняшний матч очень важен и его решение в какой-то мере находится в ваших руках.

Напомню вам, что мы все уже и так мертвые. Так что у нас есть шанс.

Гус Рубблин взял мою мать за плечи и попробовал ее увести. Я попросил Горация помочь ему: мама при желании становится убийственно тяжелой.

Когда ее уводили, она отчаянно вопила, будто обезумевшая. Закрыв за ними дверь, я вновь повернулся к терпеливо ожидающим игрокам.

— Ну, ладно, на чем мы остановились?

— На Пруди, — ответил Глоин.