Часть 2

ПРОКЛЯТЫЙ КНЯЗЬ

Достойнейший Пигал Сиринский, магистр Белой магии, один из самых возвышенных умов Светлого круга, пребывал в унынии, и это еще мягко говоря. Кентавр Семерлинг, член Высшего Совета, личность бесспорно почтеннейшая, наоборот, представлял собой сгусток энергии, которая как раз и была направлена в сторону ученейшего сиринца и, в сущности, являлась причиной ухудшения его настроения. Магистр пытался обрести равновесие с помощью замечательного бледно-розового вина, но, к сожалению, даже это годами проверенное средство мало помогло, поскольку уж очень сурово и непримиримо попирал пол его дворца кентавр Семерлинг всеми четырьмя копытами.

– Ученый муж и дознаватель должен отвечать за свои поступки, достойнейший Пигал.

Сиринец не возражал. Да и что он, собственно, мог сказать – просвещеннейший Семерлинг был в чем-то прав. Но признание правоты кентавра отнюдь не означало, что магистр готов все бросить и бежать на край света следить за беспутным мальчишкой и сообщать Семерлингу обо всех его безумных выходках. В самом деле, Пигал уже не в том возрасте, чтобы пускаться в авантюры. Конечно, магистр не снимает с себя ответственности за молодого человека, но что касается вины, о которой все время говорит просвещеннейший кентавр, то извините. Дело было поручено Семерлингу, и уж коли тот его бесславно провалил, то и вся ответственность лежит на нем. Со своей стороны Пигал готов помочь старому другу советом, но не более того.

– Брось дурака валять, достойнейший. Никто в твоих советах не нуждается.

Так грубо обращаться с магистром Белой магии просвещеннейший Семерлинг до сих пор себе не позволял. И это могло означать только одно: дело гораздо серьезнее, чем говорит кентавр, а значит, тем меньше причин у Пигала в него впутываться. Хватит, один раз Семерлинг уже загнал магистра на край пропасти, в которую тот не свалился только благодаря своему жизненному опыту, и Пигал больше не намерен так рисковать.

– Это решение Высшего Совета Светлого круга, магистр. Имей в виду, что только мое заступничество спасло тебя от куда более крупных неприятностей, которые ты, честно говоря, заслужил.

Час от часу не легче. Прямых угроз от Семерлинга Пигал уж никак не ожидал. Такая почтеннейшая личность, и вдруг столь хамский тон. Конечно, Семерлинг влиятелен в Высшем Совете, но Пигал свободный сиринский гражданин, и на родной планете его не дадут в обиду, так что не мешало бы кентавру сбавить накал своих обличительных речей. Магистр давно уже не мальчишка и не станет безропотно сносить угрозы в свой адрес, от кого бы они ни исходили.

– Тебя собирались отправить на Тартар, Пигал. И только мое заступничество, а также уговоры просвещеннейшего Зибула заставили Высший Совет смягчить свою позицию.

Достойнейший Пигал потерял лицо, а проще говоря, попросту струсил, поскольку присутствующий при разговоре консул Зибул, на поддержку которого он так надеялся, в ответ на затравленный взгляд сопланетника лишь скорчил скорбную гримасу и вздохнул. Не приходилось сомневаться, что столь неожиданно замаячивший на горизонте достойнейшего из мудрых Тартар – это не злобная шутка рассерженного кентавра, а реальная перспектива, от которой у Пигала мурашки побежали по телу. Подобному наказанию до сих пор не подвергался ни один сиринец, да и вообще Высший Совет крайне редко пользовался этим своим страшным правом.

– Ты ошибаешься, достойнейший Пигал,– прошамкал со своего места Зибул.– Пятьсот лет назад один сиринец был подвержен этому наказанию за устроенный на планете ураган, повлекший за собой многочисленные человеческие жертвы. Хотя, конечно, твоя вина неизмеримо больше вины несчастного Хизула.

Пигал едва не поперхнулся сиринским вином, которое как раз в этот момент неосторожно выпил. И этот туда же, старый хрыч! Выживший из ума неуч! Недаром Пигал сомневался в его научных способностях, хотя и подал в свое время голос за его избрание в Высший Совет. К сожалению, прозрение приходит к нам иной раз слишком поздно. Это сморщенное личико, эти маслянистые глазки, этот крючковатый нос старого ворона – разве не говорят они яснее ясного о пороках сидящего перед ним субъекта, о его неискренности и даже лживости? Вот вам и Зибул. Почти сто лет проболтался на белом свете, а ума не нажил. Потому что только идиот мог поверить рассказам коварного Семерлинга, который, как теперь совершенно очевидно, самым подлым образом оболгал старого друга с целью спасти свою шкуру. Да есть ли вообще справедливость в этом мире?!

– Ты меня не так понял, просвещеннейший Семерлинг, я вовсе не отказываюсь от участия в деле, как не снимаю с себя и вины за происшедшее. Но, согласись, Тартар по незначительности вины – это уж слишком.

– Не прибедняйся, Пигал,– отрезал кентавр.– Даже эта страшная кара – слишком слабое наказание за чудовищное преступление, которое ты совершил если не по злому умыслу, то по своей непроходимой глупости.

Достойнейший магистр собирался уже было вспылить в ответ на хамскую речь Семерлинга, но, взглянув на кивающего головой Зибула, передумал.

– Твоя задача, Пигал, глаз не спускать с молодого негодяя. О каждом его шаге мы должны знать все в деталях.

Все-таки как же это раздражает, когда кентавр не может по-человечески присесть к столу, а мечется по залу, гремя копытами и грозя расколоть чудесные узорчатые плитки паркета. Впрочем, Пигалу сегодня не до паркета и даже не до собственного уютного дворца, где столько удачных, чтобы не сказать гениальных, мыслей пришло в его светлую голову. Какая нелегкая свела магистра в свое время с желтоглазым лошаком Семерлингом, а главное – будь проклят тот день, когда коварный кентавр втянул его в ужаснейшую историю с Андреем Тимерийским. В свое время фея Ирли указывала поклоннику на некоторые весьма неприглядные черты характера Семерлинга, но самоуверенный магистр пропускал предостережения мимо ушей. Слишком уж льстила его самолюбию дружба с членом Высшего Совета Светлого круга. Между прочим, и Феликс Тимерийский числился в друзьях просвещеннейшего кентавра, что не помешало последнему вонзить меч в грудь простодушного князя. А с Пигалом Сиринским этот взбесившейся жеребец тем более церемониться не будет. Есть места и похуже Тартара, и кентавр Семерлинг знает туда дорогу.

– Не прикажешь ли, просвещеннейший, ежеутренне являться к тебе с докладом? – не удержался от сарказма Пигал, хотя в его положении подобные мелкие уколы выглядели просто глупо.

Кентавр Семерлинг в ответ презрительно тряхнул гривой:

– Связь будем поддерживать через моих посланцев, магистр. И не вздумай утаить от них даже каплю истины, это не в твоих интересах.

Пигал вздохнул и бросил в сторону Зибула злобный взгляд, вызвавший у последнего тихое недоумение по поводу неразумного поведения маститого магистра. Надо же, как опростоволосился достойнейший из мудрых, лучший дознаватель Светлого круга, совсем еще недавно гордость Сирина. Ох, недаром предупреждал просвещеннейший Зибул достойнейшего Пигала: с огнем играешь, магистр, в твои ли годы болтаться по чужим планетам из праздного любопытства. Хотя, конечно, годы достойнейшего Пигала не такие уж большие. Но тем не менее ученый муж должен блюсти себя, хранить достоинство в тиши кабинета, среди книг и бесчисленных сокровищ, накопленных предками на многотрудном пути сиринской цивилизации.

– Скажу сразу, что ситуация не из легких, мальчишка мечется по границе Светлого круга, и уследить за ним довольно трудно. Что у него на уме, нам выяснить пока не удалось.

– А может быть, нет там ничего, в этом самом уме? – язвительно спросил Пигал.

– А вот это тебе придется выяснять, достойнейший дознаватель.

Больше Пигал вопросов не задавал и в полном молчании выслушал инструкции грозного кентавра. Была у него надежда, что вздорный мальчишка не пожелает видеть старого магистра, а уж тем более делиться с ним своими мыслями. Это даст возможность Пигалу скромно отойти в сторону, не вызывая недовольства у властей предержащих.

– Андрей Тимерийский – угроза цивилизации Светлого круга, и Высший Совет за ценой не постоит. У тебя нет другого выхода, достойнейший, как только войти к нему в доверие и следить за каждым шагом.

Неужели Пигал так непоправимо ошибся в ту страшную ночь – доброе сердце сыграло с ним злую шутку. Это кентавру Семерлингу хорошо, у него сердце из стали, но каково обыкновенному сиринцу отправить на смерть ни в чем не повинных женщин? Если кентавр Семерлинг прав, то будущее Пигала Сиринского незавидное. Но очень может быть, что просвещеннейший лошак ошибается и Андрей Тимерийский вовсе не порождение Черной плазмы, а вполне нормальный, хотя и вздорный, надо честно признать, молодой человек.

На Альбакерке Пигалу Сиринскому бывать еще не доводилось, и поэтому в первую же минуту пребывания на захолустной планете он почувствовал себя голым, одиноким и никому не нужным. Впору сесть в знаменитую альбакеркскую грязь, посыпать голову пеплом и зарыдать. К счастью или несчастью, пепла поблизости не оказалось, и достойнейшему Пигалу не оставалось ничего другого, как впрячься в воз, старательно нагруженный для него кентавром Семерлингом. Изнеженному сиринцу трудно было понять, чем же эта планета, отсталая во всех отношениях, так приглянулась молодому человеку. Во всяком случае, сам Пигал никогда бы здесь добровольно не поселился. Впрочем, в Светлом круге были места и похуже, тот же Тартар например. Мысль о Тартаре подхлестнула магистра, который совсем уже начал закисать в альбакеркской грязи, и он ускорил шаги, хотя это было делом нелегким. Альбакеркские дороги не были обустроены для передвижения, и брошенная на обочине карета, утонувшая в огромной луже, со всей очевидностью подтверждала вывод дознавателя. Магистр внимательно осмотрел нечаянную находку, но, увы, без всякой для себя прибыли. Карету обобрали задолго до прибытия сиринца на планету. Какая-то бережливая и запасливая душа отодрала и унесла в неизвестном направлении даже внутреннюю обивку. В целом допотопная колымага лишь утвердила Пигала в мысли, что Альбакерк – планета отсталая и недостойная просвещенного внимания.

Городок Касан, до которого к исходу дня дотащился магистр, разочаровал еще больше. Даже на первый, далеко не придирчивый взгляд он не внушал уважения. Во-первых, Касан был куда меньше и грязнее, чем ожидал Пигал, а во-вторых, по его улочкам совершенно свободно разгуливали отощавшие псы, которые заставили ученейшего магистра вспомнить детство и развить такую прыть, какой он никак не предполагал обнаружить в своем изношенном организме. Пигал на предельной скорости довольно долго петлял по заваленным отбросами закоулкам, спасаясь от наседающей нечисти с чудовищно злобными и зубастыми пастями, пока наконец не ввалился в какую-то дверь, на его счастье оказавшуюся открытой.

Судя по всему, попал Пигал в питейное заведение, где утомленные касанцы отдыхали от трудов. Явление голого магистра было встречено таким диким ревом, что на секунду злобные псы за дверью показались ему более подходящей компанией. Пока ошеломленный собачьим и человеческим приемом Пигал Сиринский приходил в себя, падкие на развлечения альбакеркцы оттачивали на его скромной персоне свое остроумие. И, по мнению достойнейшего из мудрых, было что оттачивать. Ибо все их шутки были непроходимо тупы, так же, впрочем, как и рожи. Пигал пожелал бы альбакеркцам и большей аккуратности в одежде. Лучше уж ходить совершенно голым, чем в той чудовищно грязной рванине, в которой щеголяли посетители трактира. Оставалось надеяться, что не все население Альбакерка состоит из висельников и грубиянов.

– Ба, какая встреча, магистр.

Затюканный касанцами, Пигал не сразу признал в поднявшемся ему навстречу громиле своего давнего знакомого. Молодой человек, как показалось магистру, раздался в плечах со дня их последней встречи. Одет князь был с вызывающей небрежностью, видимо для того, чтобы не слишком выделяться в обществе. К тому же ему не помешало бы побриться – черная щетина казалась неуместной на молодом лице.

– Крогус,– обратился Андрей к кому-то,– одежду моему другу и горячей воды.

Очевидно, Крогусом звали хозяина харчевни, потому что именно толстый человек за стойкой незамедлительно откликнулся на зов князя. Похоже, молодой человек пользовался если не на всем Альбакерке, то здесь, в трактире, непререкаемым авторитетом.

Комната на втором этаже, в которую без лишних расспросов проводили Пигала с Андреем, вряд ли могла бы бороться за звание чистейшей опочивальни планет Светлого круга, но там оказалась лежанка. А блаженство, которое Пигал испытал, погружаясь в горячую воду стоящей тут же лохани, вполне компенсировало не совсем теплый прием и шутки завсегдатаев.

– Люди грубые, но честные,– небрежно заметил Тимерийский, удобно устраиваясь на лавке поодаль.– На свой лад, конечно.

Князь был изрядно навеселе, как с неудовольствием отметил Пигал, хотя и старался держаться. Впрочем, склонность Андрея Тимерийского к виноградной лозе магистр с прискорбием отмечал и ранее. Стоит ли удивляться, что, оставшись без сурового наставника, молодой человек пустился во все тяжкие. Хотя храни нас судьба от таких наставников и друзей, как кентавр Семерлинг.

– Я знал, что они тебя в покое не оставят.– Князь ухмыльнулся и протянул Пигалу стакан, до краев наполненный красновато-мутноватой жидкостью.– Альбакеркское вино. Гадость ужасная, но душу греет. Пей, магистр, и пусть икнется в эту минуту всем твоим врагам.

Пигал принял стакан с благодарностью, которая, однако, изрядно повыдохлась после того, как он ознакомился с его содержимым. Молодой человек был прав: большей гадости сиринцу пить не доводилось.

– Меня отправили присматривать за тобой.

– Кентавр Семерлинг?

– Высший Совет Светлого круга.

Князь Тимерийский покачал головой скорее удивленно, чем осуждающе:

– В твои-то годы наниматься в соглядатаи, магистр...

Пигал собирался вспылить, но потом передумал. Выдержка и еще раз выдержка, только она поможет ему выпутаться из сложной ситуации.

– У кентавра Семерлинга и Высшего Совета есть причины для беспокойства.

Пигал сразу же пожалел, что произнес эти слова. Глаза молодого человека, до сей поры добродушные, сразу же стали злыми. А лицо искривила та самая усмешка, которая так не нравилась магистру. Ссора с князем не входила в планы достойнейшего, и он тут же пошел на попятную:

– Но мне кажется, что у Семерлинга есть собственный интерес в этом деле.

– Ты это тоже заметил, магистр?

– Во всяком случае, это одна из моих гипотез,– сразу же вильнул в другую сторону Пигал.

Князь Тимерийский захохотал, откинувшись назад и даже, кажется, изрядно стукнувшись при этом о деревянную перегородку головой. Без особых последствий для своего здоровья, как успел заметить Пигал.

– За что я тебя уважаю, магистр, так это за последовательность и принципиальность.

Сказано это было не без яда, но достойнейший из мудрых сделал вид, что принимает эти слова за чистую монету.

– Хотите развлечься, магистр? – Князь подмигнул разбитной служанке, возникшей на пороге с очередным кувшином воды для магистра.

– Человек молодой! – возмущенно запыхтел Пигал.

Князь Тимерийский заржал так, словно магистр сказал что-то из ряда вон остроумное, а служанка вторила ему совсем уж безобразным кудахтаньем.

– Ты меня не так понял, достойнейший.– Сиятельный похлопал по заду подружку, выставляя за дверь.– Мы тут собрались пощипать одного мерзавца. Ты о бароне Элькаре Риго ничего не слышал?

– Да ты с ума сошел, человек молодой! – Пигал едва не выплеснулся из лоханки.– В твоем ли положении устраивать погромы? Ты буквально нарываешься на неприятности.

Магистр еще мог бы добавить, что именно к барону Элькару Риго направил его Семерлинг как к разумному и осведомленному человеку, на которого вполне можно положиться, но пока придержал эту информацию при себе.

– Неужели ты думаешь, достойнейший Пигал, что неприятности захудалого барона с Альбакерка способны взволновать Высший Совет? Уверяю тебя, никто нашей шалости даже не заметит.

– В таком случае объясни мне, человек молодой, чем же несчастный барон Риго провинился перед сиятельным князем Тимерийским?

Пигал с неодобрением смотрел, как унизанные перстнями длинные пальцы вновь ухватили горлышко бутылки. И трудно было сказать, к чему относилось это неодобрение: то ли к паршивому альбакеркскому вину, то ли к четырем черным камням, которые неожиданно попались на глаза достойнейшему.

– Он повесил трех моих приятелей у ворот замка.

– Если эти приятели того же сорта, что и буйствующие сейчас внизу, то я не удивлен, человек молодой,– нелюбезно отозвался Пигал, путаясь в широченных альбакеркских штанах.

– И это говорит магистр Белой магии, один из выдающихся гуманистов Светлого круга.

Достойнейший Пигал был смущен отповедью и поспешил оправдаться:

– Я говорю это к тому, человек молодой, что повешенные головорезы наверняка совершили какое-нибудь гнусное преступление.

– Вся их вина – пара альбакеркских тушканчиков, подстреленных на землях барона.

Да пропади он пропадом, этот Элькар Риго. Пигал готов был уже согласиться, что смерть слишком уж большая кара за столь незначительный проступок. Однако заметил вскользь, что частная собственность охраняется законом, а уважение к закону есть непреложная черта человека цивилизованного, коим князь Андрей Тимерийский, надо полагать, себя числит.

– Закон, по которому жизнь человека дешевле жизни тушканчика, плохой закон, ты не находишь, магистр? К тому же у меня есть кое-какие дела в замке барона, а этот подонок отказывается открыть передо мной ворота.

Что это за дела, князь объяснять не стал, а достойнейший Пигал вдруг почувствовал такую усталость, что у него пропала всякая охота задавать вопросы.

– Отдыхай, достойнейший,– Тимерийский небрежно кивнул головой на лежанку.– У нас еще будет время для разговора.

Пигал провалился в сон, как в омут, и вынырнул из него только на следующий день. Чувствовал он себя, как ни странно, вполне сносно, если не считать покалывания в правом боку и ноющей боли в левом колене, разбитом об альбакеркские камни. Но голова была легкой, и не было насморка, которого он опасался после столь долгого пребывания без одежды в сыром климате.

Магистру следовало поторопиться, поскольку вчерашние слова молодого человека вряд ли были пустой похвальбой. Достойнейший сиринец уже не раз имел возможность убедиться в том, что князь Тимерийский обещаний на ветер не бросает. Следовало любой ценой удержать его от опрометчивого шага, ибо кентавр Семерлинг вряд ли посмотрит сквозь пальцы на произвол, творимый в отношении одного из своих сподвижников.

Достойнейший Пигал, видимо, слишком долго занимался утренним туалетом, во всяком случае, когда он наконец появился в общем зале трактира, там уже никого не было. Если не считать хозяина, уныло протирающего стойку, настолько грязную, что, по мнению магистра, ни тряпка, ни вода ей уже помочь не могли. Крогус на вежливое здравие постояльца ответил небрежным кивком.

– Вся рвань отправилась к замку барона Риго.– Хозяин вздохнул, укоризненно глядя на сиринца.– Я бы на вашем месте, старец, был бы более осторожен в выборе знакомых.

– Что вы, собственно, хотите этим сказать? – Магистр был оскорблен безапелляционным тоном трактирщика, а особенно тем, что его назвали старцем.

– Этот молодой человек, не знаю каким ветром занесенный на наш несчастный Альбакерк, переворошил весь город. Слыханное ли дело – поднять руку на барона в его собственном замке! Да после этого нас просто с дерьмом смешают.

– Говорят, что барон казнил ни за что ни про что троих ваших обывателей,– продемонстрировал осведомленность в касанских делах Пигал.

– Кому интересна жизнь каких-то бродяг. Одним больше, одним меньше, кто их считает?

Такое пренебрежение чужой жизнью возмутило магистра, но он почел за благо промолчать, в конце концов, его все это касалось постольку поскольку.

– Я пытался удержать своего знакомого от опрометчивого поступка, но, к сожалению, молодость самонадеянна.

Поскольку Крогус не был юношей, то он охотно согласился с гостем, добавив между прочим, что девки сейчас пошли еще хуже парней и сладу с ними никакого не стало. Последние слова предназначались двум девицам, с брезгливым видом собирающим грязную посуду с залитых брагой столов.

– А у барона Риго нет случайно дочери или молодой жены?

– Нет там никого,– сердито буркнул хозяин и не слишком любезно повернулся к магистру спиной.

Поведение трактирщика, неожиданно оборвавшего столь плавно складывающийся разговор, удивило сиринца и заставило задуматься.

– А замок этот вовсе не баронов,– сказала одна из девиц.– Он был построен гельфами, когда на Альбакерке людей не было, а только ящерицы ползали. А барон Риго...

Закончить мысль девице не позволил Крогус, метнувший в ее сторону рассерженный взгляд вместе с приказом поторопиться. Сбитый с толку магистр покинул заведение без большой охоты. Долг обязывал его спешить к месту предполагаемой драмы, но опыт, накопленный за годы беспокойной жизни, подсказывал, что лучше не торопиться. В конце концов, и на князя, и на разъяренную толпу вряд ли подействуют доводы разумного человека. Бесполезно становиться на пути бурного потока, куда разумнее идти по его следам, собирая обломки после катастрофы. Пигал Сиринский не драчун, не авантюрист какой-нибудь, чтобы ввязываться в подобные истории. Его долг магистра и дознавателя изучать события и классифицировать их. Сообразуясь с этими мудрыми мыслями, Пигал не спеша продвигался по улицам городка, слишком уж грязного и кособокого, чтобы считаться жемчужиной Альбакерка, каковой охарактеризовал его кентавр Семерлинг. Впрочем, иронии у кентавра хватило бы не на одну подобную дыру. После осмотра местности и немногочисленных касанских достопримечательностей магистр пришел к выводу, что первые его впечатления об Альбакерке соответствуют истине: редкостная помойка, к тому же и с весьма неприятным климатом. А уж пронизывающий ветер и вовсе мог свести в могилу любого непривычного к такому обращению человека. Этот ветер, постоянно подталкивавший магистра в спину, и сыграл с ним злую шутку: Пигал оказался у места событий гораздо раньше, чем рассчитывал. Хотя, возможно, вина в том была не ветра, а взбунтовавшихся негодяев, которые на виду у мрачных замковых стен охладели пылом и уже не так горячо стремились покарать барона Риго за смерть своих вороватых приятелей.

Внимательно оглядев замок, магистр пришел к выводу, что в этот раз человек молодой переоценил свои силы. Редкостный был замок, достойнейшему Пигалу, исколесившему на своем веку немало планет, видеть подобные сооружения не доводилось. Кажется, Крогусова девица говорила о каких-то гельфах. И даже не о каких-то, а именно о гельфах – ученейшему магистру стыдно, конечно, забывать о подобных вещах. Впрочем, о гельфах столь мало известно, что забывать практически нечего. Замок гельфов не был замком в его привычных формах, а, скорее, напоминал голубоватую пирамиду, наглухо закупоренную со всех сторон. Непонятно было, как толпа собирается проникнуть за столь мощные стены, сложенные даже не из камня, а из неизвестного сиринцу материала.

– Разве такую махину за здорово живешь захватишь?– засомневался рослый детина, почесывая давно не мытую копну волос и укоризненно глядя при этом на магистра.– Чудит князь.

– А барон, говорят, колдун,– шмыгнул носом мужичонка, стоящий слева от магистра.– Костей не соберем.

– Князь тоже чародей не из последних,– возразил рослый.– Барон пожиже будет.

—А где сам князь? – полюбопытствовал Пигал.

– Велел нам ждать, а сам в замок ушел. Для князя эти стены нипочем.

– А гарнизон в замке большой?

– Три десятка стражников, не меньше. Но с ними мы справимся, нам бы только внутрь заскочить.

– Заскочишь,– сплюнул шмыгающий мужичонка.– К барону гость приехал, совсем, говорят, чудище.

– Какой гость? – насторожился Пигал.

– Да кто ж его знает,– пожал плечами пессимист.– Накостыляют нам за милую душу.

Толпа, осаждающая замок, была довольно приличной. Пигал насчитал около двухсот человек. Вооружены они, правда, были не ахти: ножи, пики, а в основном топоры.

– Открывается! – Рослый детина подпрыгнул на месте и хлопнул себя ладонями по ляжкам.

На месте еще минуту назад совершенно недвижимой и неподъемной глыбы, которую и на волосок, казалось, с места сдвинуть невозможно, образовался провал. То ли осажденные готовили вылазку, то ли у нападающих в замке оказались союзники, сказать пока было трудно. Во всяком случае, достойнейший Пигал, который неожиданно для себя оказался в эпицентре событий, так и не успел этого понять. Возбужденная толпа буквально вынесла оглушенного сиринца на стрежень и потащила дальше, туда, где слышались испуганные вопли и скрежет стали. Какое-то время магистру было не до наблюдений, все его усилия были направлены на то, чтобы удержаться на ногах и не захлебнуться в людском потоке.

Задача была не из легких, учитывая то обстоятельство, что достойнейший из сиринцев уступал альбакерцам в росте, да и приличным весом тоже похвастаться не мог. Потому и бросало его, как в бурном водовороте щепку. Пигалу показалось, что этот ужас может закончиться только с жизнью, когда неожиданно ему повезло. Какое-то не совсем дружественное, но благословенное альбакеркское колено выбило магистра из ревущей лавы на место если не тихое, то, по крайней мере, еще свободное от локтей и башмаков. Пигал попытался получше устроиться на завоеванном плацдарме, но, как известно уже давно и всем, лучшее – враг хорошего. Не успел еще магистр серой мышкой проскользнуть на галерею, чтобы осмотреть поле боя с возвышения, как здесь зазвенели мечи. И чья-то голова, увенчанная железным шишаком, скатилась по ступенькам прямо под ноги изумленному магистру. Нельзя сказать, что ученейший сиринец был напуган таким оборотом делао, поскольку он просто-напросто пришел в ужас и утратил всякую способность соображать. И вместо того чтобы ссыпаться вниз с этой проклятой галереи, он почему-то метнулся вправо, где драка только набирала силу. Десять оборванцев насели на трех стражниках, и те свирепо отмахивались мечами, дорого отдавая свою жизнь.

Достойнейший Пигал никогда не был поклонником бранных утех. Как истинный сиринец, он ставил разум выше силы и потому предпочел бы сейчас оказаться как можно дальше от замка, где кровавая жатва только набирала обороты. Магистр готов был согласиться, что есть некоторое очарование в том, как два облаченных в доспехи героя вышибают друг из друга снопы искр, но здесь, в замке барона Риго, он еще раз убедился, сколь несхож благородный поединок с настоящей бойней. Нападающие размахивали своими топорами с силой, неприличной для нормального человека, и если уж попадали, то последствия были просто ужасающими для человеческой плоти. Пигала мутило от запаха крови и криков боли и ярости. Самое ужасное было видеть человека с отрубленной рукой, который все пытался и никак не мог выбраться из сечи. Затих он только тогда, когда чей-то топор раскроил ему череп. Словом, магистр получил столько впечатлений, что их вполне хватило бы на всю оставшуюся жизнь.

Некоторое время он сидел под дубовым столом, не совсем осознавая, как его туда занесло. Видимо, кровавое зрелище оказалось не по силам впечатлительному сиринцу, и он на какое-то время совершенно потерял над собой контроль, что, возможно, и непростительно для магистра и дознавателя, но по-человечески так понятно. В этом зале, кажется, не дрались, во всяком случае, Пигал не слышал над своей головой страшного скрежета стали о сталь, который за нынешний день стал ему ненавистен. Приободрившись, магистр предпринял попытку высунуть нос из своего убежища. Никто ему в этом не препятствовал, никто не размахивал над его головой мечом, и это было почти счастье. Первое, что Пигал увидел после невероятного по своей смелости маневра, были сапоги, причем сапоги довольно поношенные и не совсем чистые. С похожими сапогами магистру уже доводилось сталкиваться на далекой Либии, и поэтому он без опаски поднял голову.

– Скажи, достойнейший, ты никогда не слышал о дороге гельфов?

Князь Тимерийский в задумчивости сидел над трупом врага, и на лице его, к удивлению Пигала, было написано сожаление. Правда, относилось его сожаление к убитому или к нечищеным сапогам, понять пока было трудно.

– Сказать, что я поражен, человек молодой, значит ничего не сказать. Ты сидишь и рассуждаешь на отвлеченные темы, когда в замке по твоей милости потоками льется кровь.

– Какая жалость,– с досадой произнес Тимерийский.

– Я рад, человек молодой, что чувство раскаяния тебе не чуждо.

– Он мне нужен был живой,– пояснил Андрей.

– Ты о чем? – удивился Пигал.

– Да вот об этом негодяе, магистр,– криво усмехнулся князь.– С его смертью оборвалась путеводная ниточка, которая могла вывести тебя на дорогу гельфов.

– А это разве не барон Риго? – Пигал был смущен и бездушием молодого человека, и собственным легковерием.

– Приглядись к нему повнимательней, магистр, и ты поймешь меру своего заблуждения.

Пигал последовал совету, хотя, если честно, то он видел сегодня столько трупов, что на веки вечные потерял к ним всякий интерес. Впрочем, в этот раз он пересилил себя. Убитый незнакомец не был альбакеркцем, не был он и человеком, даже на первый весьма нетребовательный взгляд. Конечно, Вселенная богата на причуды, но иногда кажется, что слишком уж богата.

– Откуда он здесь взялся?

– Я не успел его спросить об этом, он слишком поспешно умер.

Было в лице существа, лежащего на столе, нечто птичье, хотя, с другой стороны, всем своим обликом он менее всего напоминал птицу. А, может быть, мы совершенно напрасно пытаемся подогнать чужое обличье под знакомые с детства образы и только путаемся в собственном восприятии. Проблема была сугубо научной, требовала для решения тиши кабинета, и достойнейший магистр решил оставить ее до лучших времен.

– Послушай, достойнейший, ты ведь часто бывал на Альдеборане. Тебе не приходило в голову спросить у моего отца, откуда там взялись люди?

– Что значит «откуда»? – удивился Пигал.– Они пришли на планету вместе с твоим отцом.

– Я не о клане Тимер говорю,– поморщился князь.– С Героями все ясно. Объясни мне, как попали на Альдеборан десять тысяч альбакеркцев.

– Как все, я полагаю.– Пигал был поставлен вопросом князя в тупик.– А почему ты решил, что на Альдеборане были именно альбакеркцы, мало, что ли, в Светлом круге других планет?

Планет действительно много, но далеко не все их обитатели способны перемешаться меж звезд. А если говорить еще более откровенно, человек молодой кругом прав, а Пигал Сиринский, лучший дознаватель Светлого круга, мягко говоря, опростоволосился. Можно прихватить с чужой планеты девицу и, заключив в объятия, переместить в другую точку Вселенной, но это, пожалуй, все, на что способны самые отчаянные Герои. А вот для того, чтобы перебросить на другую планету тысячи человек, не ведающих о межзвездных переходах, не хватит никаких сил. И как это магистру, достойнейшему из мудрых, даже в голову не пришло задуматься над столь очевидной проблемой.

– Вербовали альбакеркцев для моего отца агенты кентавра Семерлинга, а отправлялись они на Альдеборан из этого замка.

– Но позволь, человек молодой! – возмутился Пигал.– Это же полный абсурд: альбакеркцы понятия не имеют о межзвездных переходах.

– Так и я о том же, магистр. Обрати внимание на стол. Из какого дерева он сделан, по-твоему?

– Вероятно, дуб,– не слишком уверенно отозвался Пигал.

– Это сиена, магистр. А сиена растет только на Альдеборане.

– Наверное, кто-то занес сюда семечко сиены, а уж потом из него выросло дерево. Вспомни о птице, вылупившейся из яйца, принесенного твоим отцом.

– С птицей тоже не все чисто, магистр.

– По-твоему выходит, что есть некое силовое поле, некая дорога, которая соединяет Альбакерк с Альдебораном, я тебя правильно понял, человек молодой?

– Правильно.

– Но ведь это абсурд,– зафыркал сиринец.– Россказни о дороге гельфов не более чем сказки. Это доказано уже давно крупнейшими умами Сирина, Эретрии и Нигии.

– Тогда, может быть, эти светлые умы объяснят мне, как люди попали на Либию, Альбакерк, Сирин, Нигию и так далее. На Альбакерке никогда не было приматов, на Сирине тоже, и список можно продолжить. А что вы скажете о генетической совместимости, магистр: моя мать родом с Земли, а отец с Парры, и вот я сижу перед вами – продукт их страсти.

– Мы все принадлежим Вселенной, человек молодой,– высокомерно ответил Пигал.– Все мы произошли из одного семени, так что говорить о несовместимости просто смешно.

– Даже с этим вот? – Тимерийский небрежно махнул рукой на труп.

– Живое во Вселенной многообразно.– Достойнейшего Пигала невежество князя возмущало до глубины души, нечего сказать, воспитал Семерлинг субъекта.– Но многие существа дублируются на разных планетах. Кошки, собаки, лошади, крысы, наконец.

– Так я о том же, магистр. Не станешь же ты утверждать, что крыса способна рассчитать кривую от Земли до Либии.

Спорить с князем было просто невозможно. Да и с какой стати сиринский магистр должен доказывать что-то неучу, не способному даже понять всей глубины его доводов? Если этому невежде хочется верить в дорогу гельфов – пусть верит.

– Так или иначе, достойнейший Пигал, но ключ к разгадке тайны мы с тобой упустили,– примирительно заметил князь.– И теперь помочь нам сможет только твой старый приятель Сюзи.

– А при чем здесь Сюзи?

Как вам это понравится: залил замок кровью, отправил в мир иной десятки людей, и, как выясняется, совершенно напрасно, только по причине суеверия и крайнего невежества. А теперь ему, видите ли, приспичило навестить шестиглавого дракона, чтобы поболтать о том о сем. А кто, скажите на милость, будет расхлебывать кашу, заваренную на Альбакерке?

– Не волнуйся, магистр.– Князь пренебрежительно махнул рукой.– Альбакерк – суровая планета, и подобные происшествия здесь случаются довольно часто. Через неделю все уже будет забыто.

– Возможно, альбакеркцы и забудут тебя через неделю, человек молодой, но кентавр Семерлинг никогда не простит тебе бесчинства в отношении своих людей.

– Так ты к барону Риго направлялся, достойнейший?

– Во всяком случае, мне рекомендовали его как очень приличного человека.

– В таком случае я очень сожалею, магистр, что ваша встреча не состоялась. Впрочем, ты можешь подождать его здесь. Он наверняка вернется, как только я покину замок. Так что решай сам, достойнейший, а у меня дела.

Пигал только вздохнул в ответ. Дела! Как вам это понравится? Начало было кровавым, и еще неизвестно, каким будет продолжение. Очень может быть, что, участвуя в безумствах князя Тимерийского, Пигал достигнет таких высот в преступлениях, что и Тартара для него будет мало. Остается только надеяться, что кентавр Семерлинг не ограничился услугами сиринского магистра, а принял и другие меры, способные хоть как-то остановить этого молодца. Достойнейший Пигал после всего увиденного и услышанного сегодня стал склоняться к мысли, что, быть может, у Высшего Совета действительно есть повод для беспокойства в отношении этого безумца.

Сиринец с большой неохотой снял с себя удобный и теплый альбакеркский костюм и подставил свое худое тело холодному ветру. Звезды выглядели уж очень неприветливо, особенно звезда Силия, к которой им предстояло отправиться.

– Если мне не изменяет память, шестая планета этой системы?

– Не изменяет,– ворчливо отозвался Пигал, про себя посылая подальше и звезду Силию, и шестую планету ее системы вместе с шестиглавым пьяницей Сюзи.

Но, как вскоре выяснилось, Пигал горячился напрасно, поскольку шестая планета встретила межзвездных скитальцев приветливо, чтобы не сказать ласково. Тишина стояла такая, что слышно было, как стрекочут потревоженные насекомые в густой траве. Ни дождя, ни ветерка, а только тихая, словно медом вымазанная ночь, от нежных объятий которой на душе у Пигала потеплело. Пожалуй, только храп шестиглавого Сюзи, доносившийся из пещеры, вносил существенный диссонанс в местную гармонию. Магистр нисколько не сомневался, что огнедышащий негодяй в стельку пьян и потребуются неимоверные усилия, чтобы добудиться хотя бы до одной его головы.

Дракон Сюзи никогда не отличался особой аккуратностью, поэтому в пещере пованивало не только спиртным. Два служителя спали здесь же у входа среди пустых бочек, и пьяны они были никак не меньше хозяина. Во всяком случае, все попытки Андрея Тимерийского вогнать их в разум так и не увенчались успехом. Против винных паров даже кулаки Героя бессильны.

– Это не дракон, а какой-то многоголовый ощипанный индюк. Тебе не кажется, магистр, что он здорово посинел с тех пор, как мы его видели в последний раз?

– Посинеешь тут.– Пигал с осуждением глянул на кучу пустых бочек в углу пещеры.

По мнению магистра, князь слишком азартно взялся приводить Сюзи в чувство. Мало ли что может померещиться дракону с пьяных глаз. Однако Сюзи был пьян до такой степени, что ему ничего не мерещилось, спал он как мертвый. Князь Тимерийский разгуливал по его туловищу, как по бульвару, и даже рискнул углубиться по длинному хвосту в самое нутро пещеры. Пигал присел у входа, пригрелся и даже задремал, дожидаясь беспокойного спутника.

– Ну, магистр, сейчас будет море смеха!

Пигал удивленно захлопал глазами, а Тимерийский подхватил его за руку и потащил из пещеры под звездное небо Вилана.

– Чуть повыше драконовой пещеры есть небольшое озерцо. Перемычка там совсем плевая, так что у Сюзи будет хорошая возможность искупаться в первый раз за долгие годы.

Пигал не успел даже рот открыть, чтобы выразить князю свое возмущение. Наверху что-то зарокотало, посыпались камни, и из зева пещеры вдруг мощным потоком хлынула вода вперемешку с пустыми бочками, потом вынесло дико вопящих служителей, и, наконец, словно с горы на лыжах выехал сам дракон Сюзи, несчастный, как мокрая курица. Все шесть голов его шипели от удивления, мотаясь при этом из стороны в сторону. Даже когда схлынул поток, Сюзи еще долго сидел в задумчивости, хлюпая хвостом по грязи и с удивлением разглядывая свои испачканные лапы.

– Эй, Сюзи,– окликнул его князь, когда ему наскучило веселиться.– По-моему, у вас наводнение.

– Пигал, дружище,– первая голова опознала наконец сиринца,– что же это такое?

Магистр испытал даже чувство неловкости за шутку молодого человека. В конце концов, шестиглавый не заслужил столь жестокого с собой обращения. Ну перебрал малость, с кем не случается?

– Все в порядке, Сюзи.– Андрей вытащил из грязи за шиворот одного из служителей.– Это всего лишь вода.

– Как «вода»? – ахнула от возмущения шестая голова.– А где же спирт?

– Спирт выпили,– доверительно сообщил ей служитель и уронил голову на грудь.

– Паразиты! – сделала вывод пятая голова.– Совсем бояться перестали!

– А мы к тебе по делу, Сюзи,– сообщил второй голове князь Тимерийский.

– Принесло Героя,– недовольно буркнула пятая голова.

– Это которого? – удивилась шестая голова.

– Пигалова дружка,– пояснила ей первая голова.

– Всем тихо! – прикрикнул Тимерийский.– Смотреть сюда!

Вторая голова с удивлением разглядывала пирамиду, которую князь лепил из грязи.

– Дожил,– горестно вздохнула пятая голова.– Бледная лягушка затыкает рот дракону Сюзи.

– А я, между прочим, еще не обедал,– задумчиво прогнусила шестая голова.

– Отравлюсь,– огорчилась первая голова.– У него четыре черных камушка на руке. С такими в желудке долго не живут.

– С кем ты связался, Пигал? – загрустила пятая голова.– Это же монстр!

– Узнаешь? – кивнул Андрей Тимерийский на пирамиду.

– Что-то не припомню я таких сооружений,– вздохнула вторая голова.

– Ну как же! – ахнула шестая голова.– Точно такую же я видел на Хрусе, только размерами побольше.

– Кое у кого совсем мозги высохли от спирта,– загрустила пятая голова.– И почему я не родился пятиглавым?

– А ты говоришь, не помню,– укорил Сюзи Тимерийский.

– А я помню,– взвилась шестая голова.– Меня там чуть не покусали эти паразиты. Как их...

– Заткнись,– бросила ей пятая голова.

– Не советую я тебе, Герой, туда отправляться,– заметила вторая голова.

– Пусть отправляется,– возразила пятая.– Одним Героем будет меньше.

– Слушай, Пигал,– доверительно склонилась к сиринцу первая голова,– ты же знаешь, как хорошо я к тебе отношусь. Плюнь ты на этого негодяя и уноси ноги. Хрус – это не планета, это сущий ад даже для много чего повидавшего дракона. А уж тебе, магистр, там и вовсе делать нечего, легонам ты на один зуб.

– А потом еще этот ублюдок,– вспомнила шестая голова.– С глазами.

– Великий Магус,– пояснила третья голова,– вот фигура, достойная восхищения дракона Сюзи. Вся планета Хрус в его власти. А уж кормят его... Разве меня здесь кормят, Пигал. Вчера пригнали стадо баранов, кожа да кости. Ковырялся, ковырялся, ну хоть бы на смех один приличный кусок попался. А знаешь почему, Пигал? Страха нет. Потому что дракон Сюзи добр и если подцепит кого-то на зуб, то исключительно для порядка, а не по злобе. А Великий Магус – это сволочь, каких поискать. Словом, не советую, Пигал.

– Проводи нас на Хрус.

Пятая голова даже взвизгнула от возмущения при этих словах князя:

– Он не в своем уме, этот Герой. Пигал, дружище, где ты откопал такого психа?

– Дракон красотку провожал,– пропела шестая голова,– трим-були-були-бундия, а следом пес ее бежал, трим-були-були-бундия.

– Брось дурака валять, Сюзи,– стоял на своем Тимерийский.– Ты же здесь сопьешься. Да и с питанием у тебя проблемы.

– Какие проблемы?! – возмутилась четвертая голова.– Нет у меня проблем.

– Сухой я корочкой питалси,– пропела шестая голова в приступе вдохновения.

– Трусоват ты, Сюзи.

– Лучше быть живым драконом, чем мертвым львом,– сообщила магистру пятая голова.– Зачем ты, Пигал, с ним связался? Перебирал бы бумажки на своем Сирине.

– Выпить-то мне дадут? – забеспокоилась шестая голова.– Который час уже на ветру, так и простудиться недолго.

Кряхтя и скользя по отсыревшей почве трясущимися лапами, дракон Сюзи полез в пещеру. Огромные перепончатые крылья болтались словно порванные паруса попавшего в переделку фрегата.

– А какой бравый был дракон,– вздохнул Пигал.– Картинка.

– Пить меньше надо,– усмехнулся Тимерийский.

Достойнейший Пигал был абсолютно согласен с князем – пьянство до добра не доводит. Увы, в этом мире существует и немало других пороков, не менее предосудительных, чем пьянство.

– Ты кого-то конкретно имеешь в виду, достойнейший, или это общие рассуждения?

– Конкретно я имею в виду тебя, человек молодой. Ты сластолюбив и властолюбив. Зачем тебе понадобилась планета Хрус?

– Я жажду подвигов. Мне хочется карать злодеев и освобождать красавиц. Помнится, именно к этому вы меня призывали не так давно.

– Я погорячился,– усмехнулся Пигал.– А Великого Магуса ты не боишься, человек молодой?

– Мы договоримся.

– А если нет?

– Я объявлю его злодеем и убью. Освобожу красавицу– должны же быть у этого негодяя пленные красавицы– и стану править Хрусом. Тебя, достойнейший Пигал, я сделаю канцлером.

– У тебя мания величия, человек молодой.

Мальчишка был просто сумасшедшим, в этом Пигал уже не сомневался. Вот кого следовало бы отправить на Тартар, но почему-то Высший Совет не сумел додуматься до столь простой мысли, а предпочел рисковать жизнью лучшего из сиринских магистров, заставляя его участвовать в совершенно абсурдных авантюрах. Еще хорошо, что князь не отправился на Хрус немедленно, а вернулся на Альбакерк, по-хозяйски расположившись в замке барона Риго. Достойнейший Пигал изнывал от желания поделиться с кем-нибудь своими наблюдениями и выводами, но востребовали его только через неделю после возвращения с планеты Вилан. Какой-то альбакеркец самого непритязательного вида подошел к магистру в трактире и произнес несколько условных слов. Пигал так обрадовался, что принялся тут же, на людях, объясняться с посланцем Семерлинга. Однако был остановлен и препровожден в место глухое и тайное, где провел несколько часов в ожидании, тоскуя и возмущаясь. Мучения магистра были в конце концов вознаграждены, поскольку, как вскоре выяснилось, кентавр Семерлинг решил лично побеседовать со своим агентом, для чего и прибыл на Альбакерк. Пигал без лишних околичностей выложил все, что знал о безумствах Тимерийского, надеясь на немедленное окончание своих мучений. Однако ответные слова Семерлинга поставили сиринца в тупик:

– Князь прав, дорога гельфов действительно существует.

– Но позволь, просвещеннейший Семерлинг,– возмутился Пигал,– лучшие умы Светлого круга...

– Лучшие умы Светлого круга выполняли нашу волю, магистр,– прервал речь сиринца кентавр.– Мы не хотели до поры до времени возбуждать страсти. Мы обнаружили дорогу от Альбакерка до Альдеборана практически случайно и решили воспользоваться ею. Князь Феликс Тимерийский возглавлял предприятие, но известные тебе, достойнейший, трагические обстоятельства помешали довести дело до конца. Дорога гельфов существует, магистр, но нам известны только несколько ее участков.

– А Хрус?

– На Хрусе есть замок гельфов. Это почти все, что нам известно об этой планете.

– И вы хотите, чтобы князь Андрей добрался до этого замка?

– Ты, как всегда, проницателен, достойнейший магистр,– польстил Пигалу кентавр.– Уж коли этот монстр так рвется на Хрус, то глупо было бы ему в этом препятствовать. Видишь ли, Пигал, у нас появились проблемы на Ытухтаре, на Селе и еще на ряде дальних планет. Есть предположения, что они возникли не просто так. Возможно, не только мы заняты поисками дороги гельфов. Думаю, ты понимаешь, если темные силы оседлают эту дорогу – нам не устоять. Словно саранча хлынут они на возделываемые нами посевы и уничтожат те крупицы разума и добра, которые мы здесь взрастили.

– Вы хотите натравить на них князя Тимерийского?

– Напрасно иронизируешь, Пигал. Любопытство, которое он проявляет к дороге, подтверждает мое мнение о нем, а уж никак не твое. Много тысячелетий назад гельфы установили полное господство над Вселенной, но, возомнив себя всемогущими, они посягнули на Черную плазму и поплатились за это. Впрочем, ты наверняка об этом слышал, магистр. Я считаю, что князь пытается найти дорогу гельфов, чтобы добраться до Черной плазмы.

– Но зачем?

– Князь Тимерийский, конечно, не Сагкх. У него была возможность уйти в Черную плазму вслед за своим приятелем, но он не сделал этого. Однако князь и не человек. Потому что нельзя остаться человеком, пустив в свою душу Сагкха. Он нечто среднее между человеком и монстром, который будет стремиться соединить несоединимое, нашу Вселенную и Черную плазму.

– Но это же чудовищно, невероятно.

– Я знаю, Пигал, ты сомневаешься. Твоя чистая душа не приемлет коварства, но ведь молодой человек даже не виноват в своих бедах. Он не жесток, хотя ты его в этом обвиняешь, он не коварен и не лжив, он просто другой. Он мыслит иными категориями, и тебе, Пигал, предоставляется уникальная возможность исследовать сей феномен. Не упусти этого.

– Ты преувеличиваешь мои способности и силы, просвещеннейший Семерлинг,– уныло заметил Пигал, которого открытые перед ним кентавром перспективы не только не вдохновили, а, скорее, испугали.

– Ты будешь не один, достойнейший. Поблизости будут мои агенты. Вот один из них – барон Элькар Риго.

Как ни был расстроен магистр разговором, искра любопытства в нем все-таки осталась, и он с интересом поднялся навстречу незнакомцу. Барон Риго его разочаровал. Ничего от мага, колдуна и чародея в этом человеке не было. Так что все эти альбакеркские рассказы о необыкновенных способностях барона, которых магистр наслушался с избытком, были, видимо, лишь пустой болтовней. Лицо Элькара Риго было столь невыразительно, что Пигал усомнился в своих способностях его запомнить и не спутать с тысячью других.

– А ведь Сюзи так и не сумел нам точно объяснить, где находится Хрус,– вспомнил Пигал.

– Я думаю,– сказал барон Риго совершенно бесцветным голосом,– князь обнаружит в моем замке недостающие сведения.

Из этого негромкого заявления Пигал сделал вывод, что за Тимерийским следят, и следят пристально. Открытие, что и говорить, приятное, но положения магистра оно не облегчало.

– Ты же ученый, Пигал,– приободрил его кентавр Семерлинг.– Открывать новые горизонты – это твое призвание.

Достойнейший магистр был согласен с тем, что открытие новых горизонтов входит в обязанности ученого, однако ему казалось, что на его родине Сирине эти горизонты просматриваются куда отчетливее, чем на ужасной планете Хрус. К сожалению, просвещеннейший Семерлинг думал иначе.

– Все мы обречены нести свою ношу,– философски заметил кентавр.– И никто не знает, как долог будет его путь. Так что бояться, в сущности, нечего.

С этим Пигал как раз мог поспорить, поскольку конец своего пути он видел отчетливо: планеты Хрус ему не пережить. Разумеется, кентавру Семерлингу наплевать, останется в живых какой-то там сиринский магистр или протянет ноги. Просвещеннейший вновь затеял большую игру и озабочен глобальными проблемами, в которых жизнь отдельно взятого магистра не значит ровным счетом ничего.

Переход за пределы Светлого круга не прибавил Пигалу никаких новых ощущений – самый обычный переход, каких он уже немало совершил в своей жизни. И планета, на которую они прибыли, могла бы считаться самой обычной, да вот только обычных планет за пределами Светлого круга не бывает. Его не обманула даже растительность, буроватая, как на Дилии или Альдеборане и отличавшаяся причудливостью форм севельских циний. Дневное светило, обогревающее проклятую планету Хрус, тоже имело кровавый оттенок, и Пигал счел это дурным предзнаменованием. Только одно пока устраивало магистра: здесь было удивительно тепло, и он не испытывал дискомфорта от пребывания на свежем воздухе без одежды, что в его возрасте являлось немаловажным обстоятельством. Кроме того, ему нравился запах, исходивший от ярко-алых цветов, раскинувших большие нежные лепестки на соседней полянке. Пигал уже собирался высказать по поводу цветов ряд соображений, которые бесспорно пошли бы на пользу Андрею Тимерийскому, весьма равнодушному к красотам природы, но тут тишину неожиданно разорвал такой чудовищный рев, что достойнейший из мудрых даже присел от неожиданности. Это каким же монстром должно быть существо, способное издавать подобные звуки? Благостное настроение, охватившее было магистра по прибытии на Хрус, как ветром сдуло.

– Кажется, кричали там,– князь Тимерийский небрежно махнул рукой в сторону леса.

Пигал имел слабость к тенистым лесам, но эта слабость распространялась лишь на зеленые заросли родного Сирина, а на чужих планетах он предпочитал держаться открытых пространств, во избежание сюрпризов. К счастью, у молодого человека хватило ума не углубляться в непредсказуемые заросли, и он выбрал разумный, по мнению магистра, путь: по берегу ручья, дававшего не только влагу пересохшим губам, но и прохладу, столь необходимую в долгом путешествии.

А путешествие оказалось далеко не легким. Пигалу показалось, что прошли они не менее двадцати верст, но ничего примечательного так и не встретили. Нельзя сказать, что магистр был разочарован отсутствием приключений, но было что-то тревожное во всей этой явно фальшивой умиротворенности. Попугав их для начала ужасным ревом, планета Хрус, видимо, решила, что поддержала репутацию страшного места и дальше можно не напрягаться. Одно из двух: либо паразит Сюзи опять что-то напутал, либо межзвездным скитальцам очень уж везет.

– Тебе не кажется, человек молодой, что мы могли бы с не меньшей для себя пользой провести время на лужайках моего родного Сирина – его пейзажи не уступят здешним своей выразительностью.

– Не накличь беду, магистр,– предостерег князь.– Возможно, мы просто попали в затишье перед бурей.

Тимерийский как в воду глядел. На горизонте появилось нечто весьма напоминающее тучу, причем тучу грозовую. Никогда еще магистру не доводилось наблюдать столь стремительных изменений в природе: тьма поглотила округу буквально в течение одного мгновения, а следом засверкали молнии, раздирая только что вывешенное, вероятно для просушки, черное полотно. Количество электрических разрядов не поддавалось подсчету– грохотало и сверкало как на поле боя. Пигалу довелось однажды в молодые годы испытать нечто подобное, когда в составе миротворческой миссии он побывал на Яфете. Но там огонь и гром издавали железные игрушки, порожденные недоразвитым разумом, хотя вроде бы человеческим, а здесь с ума сходила сама планета Хрус. Возможно, нашлись бы умники, которые назвали бы это адское проявление грозой, но магистр был не из их числа. Богатый жизненный опыт не позволял ему с легкостью принимать очевидные на первый взгляд объяснения. К тому же его не покидало ощущение, что под покровом темноты и разгула стихии в окружающей среде что-то меняется. Во всяком случае, Пигал готов был поклясться, что проступающая из темноты справа гора появилась здесь совсем недавно.

– Видимо, Великий Магус решил с нами познакомиться столь оригинальным способом.

Сказал это князь Андрей, не повышая голоса, из чего Пигал сделал вывод, что грозовая прелюдия закончилась и начинается основное действо. Светлее, однако, не стало, но даже в этой, казалось бы, непроглядной тьме совершенно отчетливо вырисовывалось громадное сооружение, словно бы подсвеченное изнутри. То самое сооружение, которое Пигал при свете молний принял за гору. Теперь в относительно спокойной обстановке он мог убедиться в том, как был не прав. На замок, дворец, дом это тоже было мало похоже.

– Возможно, мы видим Великого Магуса, но, скорее всего, перед нами ракушка, где он прячется подобно жемчужине.

– Ты полагаешь, человек молодой, что оно живое? На него же корма не напасешься.

– Откуда мы можем знать, что живое на этой планете, а что нет?

На слова князя Пигалу возразить было нечего. Гора вскочила на поверхности Хруса, как прыщ на щеке простудившегося человека, и теперь требовала к себе самого пристального внимания.

– Думаю, что не будет большой беды, если мы подойдем поближе.

Поначалу казалось, что до горы рукой подать, но вскоре выяснилось, что это предположение ошибочно. Шли они довольно долго, скользя босыми ногами по раскисшей почве, но цель не становилась ближе. Так, во всяком случае, казалось Пигалу, но у князя Тимерийского было, видимо, свое мнение на этот счет, поскольку он шел и шел вперед, не замечая жалобных вздохов уставшего магистра. Голубоватое свечение впереди сменилось зеленоватым, и это было, пожалуй, все, чего они добились, перемесив ногами тонны местной грязи. Конечно, опытный и великодушный наставник мог бы только порадоваться настойчивости князя, но магистра в эту минуту обуревали совсем другие чувства. По его мнению, сиятельного Тимерийского охватило ослиное упрямство, которое и мешало ему осознать очевидный факт: гора отступает на такое же расстояние, какое они преодолевают ценой неимоверных усилий.

– По-моему, он над нами издевается! – Пигал наконец не выдержал безумной гонки и остановился.

Князь Тимерийский с неохотой последовал его примеру. Путешественники попытались было выбрать местечко посуше, но это оказалось делом совершенно безнадежным, поэтому сели прямо в грязь, благо почва Хруса еще не успела остыть. Пигал закрыл глаза и представил себя на миг в теплом бассейне своего дворца на далеком Сирине. Ощущения были почти реальными, но тем горше оказалось возвращение в безумный мир Хруса.

– Он приближается!

Магистр открыл глаза: гуляющая гора поспешала в этот раз с такой быстротой, словно собиралась разделаться с надоевшими незваными пришельцами. Бежать было бесполезно, поэтому Пигал даже не шелохнулся, когда зеленый свет поглотил его заодно с самоуверенным Тимерийским. Что-то зашуршало над головой Пигала, то ли птицы взмахнули крылами, то ли летучие мыши. Магистр вздрогнул от испуга и огляделся по сторонам. Помещение напоминало пещеру, а возможно – желудок чудовища, во всяком случае, магистр не стал делать поспешных выводов.

– Будем считать, что нас пригласили в гости,– спокойно сказал князь Тимерийский.

Похоже, гости в утробе монстра появлялись не часто, а возможно, он как раз в это время сидел на диете, но количество пыли, скопившейся на стенах кишок, если это были кишки, не поддавалось описанию. Достойнейший Пигал чихал как никогда в жизни. Так, чихая и отплевываясь, они добрались до огромного зала, где их, кажется, поджидали. Магистр был страшно разочарован, увидев перед собой человека небольшого росточка, с остренькой козлиной бородкой.

– Это и есть Великий Магус? – не удержался от неуместного вопроса Пигал.

– Заходите, мои дорогие,– проблеял козлобородый.– На Хрусе гостям всегда рады.

Измочаленный странностями хрусского климата, магистр с удовольствием оглядел стол, уставленный разнообразнейшими яствами и высокими сосудами, в которых, надо полагать, плескалась не вода. Однако раскатал губу достойнейший преждевременно, поскольку стоило ему только протянуть руку к ближайшему блюду, как оно тут же рассыпалось в прах. И через мгновение на столе, кроме пепла, паутины и жирных пятен, ничего уже не осталось.

– Все в этой жизни только прах и тлен, стоит только присмотреться попристальнее.– Козлобородый зашелся в гаденьком смехе.

– Мелковато,– сказал князь Тимерийский.– Тем более для Великого Магуса.

– А я нынче в таком образе,– пояснил козлобородый.– Явись вы, к примеру, вчера, когда я был клыкастым и мордастым чудовищем, быть бы вам разобранными на части еще у порога, а так хоть посидим, покалякаем.

– Ты что же, меняешься? – недоверчиво покосился на сморчка магистр.

– Так все меняется во Вселенной,– вздохнул козлобородый.– Давеча зной был невыносимый, а теперь дождичек пошел.

– Хорош дождичек!

– Скучно мне, вот и балуюсь иногда,– захихикал хозяин.– А вы какими судьбами, гости дорогие?

– Брось дурака валять,– сказал грубо Тимерийский.– Дай людям поесть и выпить с дороги.

Зал вдруг вспыхнул тысячью огней, словно кто-то щедрый до расточительности сыпанул огромную горсть драгоценных камней по стенам. Пигал даже зажмурился, а когда открыл глаза, то на троне сидел уже совсем другой человек, как две капли похожий на сиринского магистра.

– Да вы садитесь, гости дорогие, в ногах правды нет.

Голос у двойника Пигала был страшно неприятным, писклявым, и магистр обиделся на Магуса. Мог бы, кажется, подобрать тембр по обличью.

– Ты о гельфах слышал что-нибудь? – спросил князь Андрей, без церемоний присаживаясь к столу.

– Болтались тут какие-то добрую вечность тому назад,– отозвался Великий Магус.– Я в ту пору совсем младенцем был.

– Замок они у тебя на Хрусе построили.– Князь отхлебнул из кубка и поморщился: – Вино у тебя еще хуже, чем на Альбакерке.

– А где я тебе хороших виноделов найду?– возмутился Великий Магус, вновь обретая козлобородую сущность.– Война у меня нынче, не до виноделов. А замка на Хрусе нет, путаешь ты что-то, Чернопалый.

Пигал поначалу удивился такому обращению к сиятельному Тимерийскому, но потом, взглянув на его правую унизанную перстнями руку, пришел к выводу, что старый козел Магус довольно меток в своих определениях. Похоже, для него происхождение камней не являлось тайной.

– Смотри, Магус,– пригрозил князь,– я ведь насквозь тебя вижу.

Великий Магус, уязвленный замечанием гостя, в очередной раз поменял обличье. В этот раз он являл собой точную копию Андрея Тимерийского.

– А в кентавра Семерлинга слабо? – подначил его князь.

– А ничего не слабо! – возмутился хозяин и тут же спохватился: – Не знаю я никаких кентавров. Сроду не видел.

– А шестиглавый Сюзи нам говорил, что Великий Магус все знает и все может,– вставил свое слово Пигал.

– Дурак он, этот Сюзи. С моими легонами подрался, они ему намяли бока, вот он и наговаривает на меня всякую чушь, паскуда. Еще и Чернопалых натравливает.

Теперь Пигал уже не сомневался, что Великий Магус всерьез побаивается князя Тимерийского. И честно говоря, отнюдь не огорчился по этому поводу. Хотя кое-какие мысли достойнейшего из мудрых в это мгновение посетили: уж коли эта повелевающая молниями тварь боится сиятельного князя, то, вероятно, и опасения кентавра Семерлинга не так уж беспочвенны.

– Покажи замок, Магус,– посоветовал не очень дружелюбно Тимерийский.– Ты же знаешь, я так просто не отстану.

– Замок, замок! – проговорил козлобородый в этот раз вполне приличным баритоном, настолько похожим на голос Семерлинга, что Пигал даже вздрогнул.– А что я с этого буду иметь?

– Кентавру ты замок показывал? – напирал князь.

– А вот и дудки! – сорвался на фальцет Магус.– Были они тут у меня с Кибелиусом, да только не на того напали. Я на них легонов спустил. Погорячился. Теперь у меня с Кибелиусом война.

– А кто он такой, этот Кибелиус? – полюбопытствовал разомлевший от сытного обеда магистр.

– Слушай, Чернопалый, зачем ты этого дурака за собой таскаешь? – Магус недружелюбно покосился на сиринца.

– Достойнейший Пигал мой друг,– холодно ответил князь.– А я не люблю, когда оскорбляют моих друзей.

– Извини,– быстро поправился Великий Магус.– Странно только, что твой друг не знает Кибелиуса.

– Вот и объясни,– посоветовал Тимерийский.– Не сочти за труд.

Пигал готов был поклясться, что и сам князь не в курсе насчет Кибелиуса, а просто пускает пыль в глаза Великому Магусу.

– Великий Кибелиус – пастырь системы Грогуса.

– И кого же пасет этот пастырь? – не отставал настырный Пигал.

– Баранов он пасет,– захихикал Магус.– Мало кто сравнится с Кибелиусом в Черной магии.

– Ты себя имеешь в виду? – насмешливо спросил Тимерийский.

– Так ведь не каждый с Сагкхом в родстве,– съязвил козлобородый.

– На каждого Черного мага найдется Белый магистр,– заметил вконец захмелевший от вина и усталости Пигал Сиринский, чем вызвал приступ буйного веселья у хозяина Хруса.

– Так как же быть с замком? – спросил Андрей.

Великий Магус сразу оборвал смех и поменял обличье– от двойника князя Тимерийского вернулся к козлобородому состоянию.

– Не знаю, что тебе ответить, Чернопалый. Война у меня. Помоги мне с Кибелиусом, а я помогу тебе с гельфами. Вернешь мне девку, отдам тебе замок с дорогой душой.

– Что за девка? – полюбопытствовал Андрей голосом, сразу же приведшим в чувство задремавшего было от усталости Пигала.

– Э, нет,– погрозил пальцем Магус.– Давай договоримся сразу: девка моя – замок твой.

– Зачем тебе девушка? – возмутился Пигал.– Ты в зеркало на себя взгляни!

– А что такое? – удивился козлобородый, прямо на глазах превращаясь в Пигала Сиринского.– Очень даже милый старикашка. Девки любят старых и богатых. А у меня любовь, чужестранец, большое искреннее чувство. Тебе не понять.

И даже слеза выкатилась. Точь-в-точь как у Пигала, когда он бывал чем-то растроган. Вот негодяй!

– Девка – это не проблема,– князь Тимерийский даже зевнул.– Тем более если любовь.

– Страсть, Чернопалый,– проблеял козлобородый.– Может быть, последняя в моей долгой жизни. Я ведь старею, чужестранец, целая вечность позади. Попадись мне Кибелиус десять тысяч лет тому назад, я бы в его системе Грогус ни одного барана не оставил, он бы у меня всю оставшуюся жизнь вегетарианцем ходил. Но, увы. Доживешь до моих лет, Пигал, поймешь, что такое любовь к женщине для одинокого сердца. Раньше-то они за мной табунами ходили, а ныне, видишь, и одной не удержал. Надругался, можно сказать, негодяй Кибелиус над чувствами старого человека. Ну пусть не человека, но ведь тоже живое существо, с плотью.

Разумеется, Пигал Сиринский причитаниям монстра не верил – разве такой способен любить, скажите на милость? И надо быть уж совсем бессердечным, чтобы бросить в лапы чудовища беззащитное дитя. К сожалению, князь Тимерийский в очередной раз доказал, что с сердцем у него проблемы, поскольку торг, предложенный козлобородым Магусом, его даже не смутил.

– Ну смотри, Магус,– Тимерийский погрозил хозяину пальцем,– в случае чего, я и тебя, и твою халупу спалю, ты меня знаешь.

– Очень даже обидно слушать,– промекал козлобородый.– Кто во Вселенной, скажите на милость, может сравниться в порядочности с Великим Магусом Хруса?

От обильной пищи магистра стало клонить в сон, и некоторые фрагменты беседы князя с хозяином он упустил. Все-таки достойнейший Пигал давно уже вышел из того возраста, когда можно пировать сутки напролет. К тому же магистра утомлял свет, который все время менялся от ярко-оранжевого, нестерпимого для глаз, до почти черного, если, конечно, свет может быть черным. Но в берлоге Великого Магуса возможно было все. Хотя сам повелитель Хруса сиринца откровенно разочаровал – трусоват был Великий. А уж как дракон Сюзи о нем распинался!

– Просыпайся, магистр,– услышал Пигал голос князя.– Пора приступать к подвигам, освобождать красавиц и наказывать злых колдунов.

А следом послышался противнейший голосок Магуса:

– Не бери с собой этого дурачка – пропадет.

– Тебе, что ли, оставить?

– Я его легонам скормлю,– всхлипнул от смеха Магус.– Сам-то я вегетарианец. Поистрепался желудком за прожитые годы.

А у самого слюна из пасти закапала. И клыки такие, что Пигалу не по себе стало – откуда эта образина взялась, неужели из ночного кошмара? Видел магистр, конечно, чудищ на своем веку, но не до такой же степени отвратительности. Зеленый весь, как сиринская лягушка, с большими красными прыщами по всему громадному телу. Рожа, гнуснее не придумаешь, нос провален, а челюсти вперед выдвинуты, с зубами фатальных размеров. Вегетарианец! Немудрено, что дракон Сюзи испугался.

– Не признал, Пигал? – захрюкало чудовище.– Ныне я в другом обличье. Сутки прошли, вот я и изменился.

– Вчера ты поприличней смотрелся,– заметил Тимерийский.

– На всех не угодишь,– вздохнул Магус.

Пигалу расхотелось спать в присутствии хрусского чудовища, и он поспешил встать из-за стола, тем более что князь был уже на ногах.

– Одежонки у тебя не найдется? – спросил Тимерийский.

– Найдется,– щелкнул пастью Великий Магус.– Забредали тут ко мне всякие. Не в грязных же носках мне их кушать. У меня аппетит хороший, но не до такой же степени.

По части Магусова аппетита Пигал как раз и не сомневался, а потому поспешил покинуть убежище гостеприимного хозяина планеты Хрус вслед за озабоченным чем-то князем Тимерийским. В этот раз заколдованная гора вела себя вполне пристойно и выплюнула их на хрусскую почву без задержек. Магистр едва не завопил от ужаса, увидев верховых животных, на которых им предстояло пересечь планету.

– Это легоны,– пояснил спутнику Тимерийский и похлопал собачку Великого Магуса по загривку, для чего ему пришлось встать на цыпочки.

Пигал повидал немало самых диковинных представителей животного мира разных планет, но там природа держалась в разумных рамка, здесь же, на Хрусе, она махнула рукой и пустилась во все тяжкие. Результатом этой вопиющей безответственности и явились легоны. Дракон Сюзи, сам, кстати говоря, не блещущий красотой и соразмерностью форм, все-таки был прав, характеризуя легонов как существа, не имеющие себе равных по уродству и свирепости. Князь Тимерийский решил, что одной собачки им хватит за глаза, и достойнейший магистр с ним охотно согласился, после чего и был подсажен князем на широкую спину хрусского монстра.

Пигал как вцепился в костяной гребешок, третий сверху, если считать от головы, так уже больше не выпускал его из рук, несмотря на чудовищную тряску. Легон двигался прыжками, как сиринский тушканчик. При этом голова его, в которой без труда разместились бы десять магистров, болталась из стороны в сторону на невообразимо тонкой шее. Пигал все время испытывал беспокойство по поводу слетавшей с огромных клыков пены, которая грозила попасть ему в лицо. Что и говорить, это была бы весьма неприятная процедура омовения. Сиринец оглянулся назад, на чудовищный хвост, выделывающий невероятные кренделя в воздухе, и тут же поспешил вернуться в исходное положение – голова закружилась. Единственное, что устраивало в легоне сиринца, это скорость. Двигался хрусский монстр довольно быстро, и появилась надежда, что путешествие завершится раньше, чем доведенный тряской до отчаяния магистр наложит на себя руки. Князь Тимерийский дремал, уткнувшись носом в четвертый гребешок легона. Звериная шкура, в которую он был облачен милостью Великого Магуса, делала его похожим на рыжую арнаутскую обезьяну. Магистр собрался было сказать об этом князю, но передумал. Не было смысла затевать сейчас ссору. К тому же Тимерийский мог отплатить сиринцу той же монетой, ибо Пигал не без основания полагал, что выглядит не лучше князя. Но как бы ни была уродлива меховая одежда, она спасала от ночной сырости и прохлады. А на планету Хрус вновь опустилась ночь, и переполненный впечатлениями Пигал не сразу это осознал, а осознав, приуныл, поскольку по личному опыту знал, что хрусская ночь в гораздо большей степени, чем день, склонна к сюрпризам. Легон оглушительно рявкнул что-то неразборчивое, и магистр едва не свалился под его заднюю лапу с давно не стриженными когтями.

– То ли пугает кого-то, то ли сам боится,– спокойно прокомментировал поведение легона князь.

Пигал с трудом мог себе представить существо, способное напугать такую милую собачку, как легон.

– Пугает неизвестность,– наставительно заметил Тимерийский и постучал голой пяткой по шее легона.

К удивлению магистра, Магусова собачка остановилась, вывалив из пасти совершенно неприличных размеров язык.

– Доброе животное,– погладил легона по голове князь Андрей, и, в общем, был прав, поскольку и у магистра никаких претензий к дворняге Великого Магуса за время путешествия не накопилось.

– А куда мы приехали? – спросил Пигал, обретая вместе с нормальным кровообращением в нижней части тела и уверенность.

– Мы с тобой, достойнейший, подрядились освободить красавицу из рук коварных и свирепых карликов, обитающих в этих горах и предательски перешедших на сторону Черного мага Кибелиуса, злейшего врага нашего недавно обретенного союзника. Суть проблемы в том, что нежнейшее создание, спасаясь от преследований негодяя Кибелиуса, решило укрыться в объятиях Магуса, а карлики этому воспрепятствовали. Магус рвет и мечет, и я ему сочувствую, поскольку он кругом прав: нельзя лишать женщину права выбора. Тем более что это не просто женщина, а королева Игирии и Вефалии, следовательно, дама не бедная, помимо прочих личных достоинств, которые, надо полагать, тоже имеются.

– А где находятся эти Игирия и Вефалия? – поинтересовался Пигал, которому очень не понравилась история, рассказанная князем.

– Понятия не имею. Но, видимо, места богатые, раз у Магуса слюна изо рта капает. Не из-за девки же она у него капает, как ты думаешь, магистр?

– И ты готов отдать невинное дитя в руки монстра? – задохнулся от возмущения Пигал.

– А с чего ты взял, магистр, что дитя невинное? – усмехнулся Тимерийский.– Может, это такая чувырла, что никто, кроме монстра, на нее и не польстится.

В словах князя, надо признать, был резон. Достойнейший Пигал уж слишком близко к сердцу принял трагическую судьбу неведомой королевы. В конце концов, если представить, какой может быть женщина, способная полюбить такого выродка, как Магус, то получается образ не совсем в духе романтических историй Светлого круга. Магистр просто упустил из виду, что они сейчас находятся в чужом и враждебном мире, живущем по законам, отличным от обычаев людей гуманных и просвещенных.

Легон не захотел следовать за князем к загадочной груде камней, прилег на хрусскую почву и тоскливо заскулил. Пигал испугался за свои уши, но выругать дворнягу не позволила совесть, поскольку он и сам испытывал беспокойство.

– Не могу понять, человек молодой, почему тебя все время тянет в места, где пахнет гнилью?

– Ты что, уже не хочешь спасать красавиц, магистр? И потом, разве тебе, как ученому, не интересно окунуться в чужой мир. Коллеги умрут от зависти, читая твои труды.

И этот туда же. Достойный ученик просвещеннейшего Семерлинга, ничего не скажешь! Конечно, достойнейший Пигал ученый, но его интересы лежали совсем в иной области, чем та, куда тянуло беспутного мальчишку. К тому же магистр попал в этот мир не по своей воле, а потому и чувствовал себя марионеткой, которой управляют могущественные силы, добивающиеся каких-то неясных целей. С такими ощущениями человеку, считавшему себя свободным и даже где-то значительным, жить было ох как непросто.

– Ты ничего не чувствуешь, магистр?

– Ничего.

Если честно, то достойнейший Пигал испытывал страх, но он его испытывал с первой минуты своего появления на Хрусе, так что говорить о нем не имело смысла.

– По-моему, вон тот камень может быть нам интересен.

Ничего примечательного в обтесанной до тошноты и торчком стоящей плите Пигал не обнаружил, кроме величины. Но магистру доводилось видеть камни и покрупнее этого.

– Вон там, наверху.

Пигал вынужден был признать, что камень действительно несет на себе какую-то информацию, по той простой причине, что трудно было теперь не заметить высеченные на нем иероглифы. Но если князь думает, что эти иероглифы заинтересуют магистра и дознавателя, то он заблуждается. Пигал столько повидал в своей жизни иероглифов, что эта изукрашенная плита не вызывает в нем ни малейшего энтузиазма. Стоило отправляться на край света, чтобы заниматься такой ерундой. Очень может быть, что эти рисунки оставили гельфы, и предложи кто-нибудь подобную надпись магистру на его родном Сирине, он бы вцепился в нее и руками, и зубами, но сейчас он находится в немыслимой глуши, глаза его слипаются от усталости, а утомленный мозг решительно отказывается вникать в какие бы то ни было загадки.

– Ты собираешься просыпаться, магистр? – услышал он вдруг знакомый голос.

– Допустим,– откликнулся Пигал, неохотно открывая глаза.

Князь Тимерийский сидел рядом, и в свете ночного спутника чужой планеты его лицо показалось магистру озабоченным и даже растерянным.

– Не знаю, огорчу я тебя или обрадую, достойнейший, но мы находимся уже не на Хрусе.

– То есть как это? – возмутился сиринец.

– Мы в царстве карликов, магистр,– сказал Тимерийский, задумчиво глядя в звездное небо.– Этот негодяй Магус просто забыл предупредить меня, что карлики живут на другой планете.

Пигал грубо выругался, быть может, в первый раз так грубо за прожитые годы. Естественная реакция человека, оказавшегося неведомо где и не по своей воле. А виноват во всем несносный мальчишка, который лезет в воду, не спросив броду у людей поживших и много повидавших. Ну кто, скажите, имея за плечами хоть какой-то опыт, мог сомневаться, что Великий Магус негодяй, каких поискать.

– Но позволь,– вскричал уязвленный до глубины души Пигал,– а как мы вернемся обратно?

– Вот это я и хотел бы знать, достойнейший магистр.

Невероятная наглость! Что он о себе воображает, этот мальчишка? 3атащил уважаемого сиринского магистра неведомо куда и теперь только ухмыляется в... ответ на его вопросы. Может, это даже не царство карликов, а абсолютно неведомая дыра, куда Магус спровадил незваных гостей. Спровадил навсегда. Пигал был вне себя от ярости, но к этой ярости примешивался в изрядном количестве страх. Наступивший рассвет не развеял ни страха магистра, ни его недоумения: что же это за планета такая? Куда и на какой край Вселенной забросили их блудливое коварство Магуса и легкомыслие князя Тимерийского? А главное, как это вообще могло случиться, если сам Пигал Сиринский никаких усилий для перемещения в пространстве не прилагал?

– Все дело в иероглифах, магистр, и в той плите, к которой мы прислонились,– спокойно пояснил князь Андрей.– Магус говорил мне, что это дверь в царство карликов. Думаю, мы имели дело с частью дороги гельфов, а Магус и карлики просто научились ею пользоваться. Так что мы с тобой на правильном пути, достойнейший, и не стоит падать духом раньше времени. Очень может быть, на этой планете тоже есть камень, к которому следует прислониться.

Определенная логика в рассуждениях князя была, и Пигал слегка приободрился. Однако его воспарившая было душа тут же рухнула в пропасть уныния, стоило ему только подняться на вершину горы и бросить взгляд на бескрайнюю равнину, поросшую густым непроходимым лесом. Найти в безбрежном море зелени плиту гельфов представлялось делом безнадежным.

– Куда ты смотришь, магистр? Ты вправо посмотри.

Справа был водопад и совершенно отвесная скала, на которую Пигал не смог бы взобраться даже при очень большом желании. Правда, присмотревшись, магистр обнаружил у подножия горы черное пятно. Князь утверждал, что это вход в убежища карликов.

– Куда тебя опять понесло? – возмутился магистр.

– А у кого здесь спрашивать совета? – удивился Тимерийский, с непостижимой скоростью спускаясь с горы.

– Хотя бы у меня.– Достойнейший Пигал ловил ртом воздух, словно рыба, выброшенная на берег удачливым рыболовом.

– В таком случае позволь спросить, мудрейший, как ты находишь эту пещеру?

Пещера магистру не понравилась. Он буквально всем своим сиринским нутром чувствовал грядущие неприятности. Хотя на первый взгляд ничего страшного здесь не просматривалось. Песок обыкновенно хрустел под ногами, а что касается свода, то он терялся в сгущающейся наверху темноте. По мере того как они уходили все дальше от входа, темнота, спускаясь сверху, обволакивала их, как сеть невидимого ловца неосторожных птичек.

– А ты уверен, человек молодой, что мы идем правильно? – спросил сиринец.

– Уверен,– спокойно отозвался Тимерийский.

Его уверенность подействовала на магистра, как красная тряпка на быка.

– Может, ты мне объяснишь, на чем основана твоя уверенность?

– Видишь? – князь поднес правую руку с перстнями к лицу магистра.– Камни вспыхивают как огоньки, словно впитывают в себя неведомую энергию. А источник этой энергии находится впереди.

Камни действительно горели теперь красным огнем, в этом Пигал мог убедиться собственными глазами. Правда, никакого удовольствия от созерцания Сагкховых слез он не получил, и это еще мягко сказано. У Пигала появилась твердая уверенность, что его молодой спутник безумец, и это еще в лучшем случае. А о худшем ему просто думать не хотелось. Но думать было надо, чтобы спасти не только свою жизнь, но и цивилизацию Светлого круга. Опытному магистру Белой магии было совершенно ясно, что слезы Сагкха реагируют подобным образом на испускаемое невидимым источником Зло. И именно Зло ищет за пределами Светлого круга выгоревшая под воздействием посланца Черной плазмы душа несчастного князя Тимерийского. И он, как лишенный разума мотылек, летит на свет дьявольского огня, увлекая за собой и Пигала Сиринского, совершившего в своей жизни только одну глупость, оказавшуюся роковой как для него лично, так и для всего разумного и доброго во Вселенной. Что мог предпринять в этой во всех отношениях патовой ситуации Пигал Сиринский? Сесть на корточки, посыпать голову пеплом и взвыть дурным голосом? Или, собрав волю в кулак и опираясь на накопленные знания, хотя бы попытаться противопоставить себя самого расползающемуся по Вселенной Злу? Плотина из магистра, что и говорить, хлипкая, и сметена она будет, скорее всего, в мгновение ока. Зато никто не посмеет сказать, что магистр Пигал Сиринский уронил себя как человек и как ученый. Если, конечно, будет кому оценивать его стойкость. В этом магистр как раз сомневался. И сомнения порождали в его душе тоску, начисто лишавшую сил и разъедавшую словно кислотой готовность к сопротивлению.

– По-моему, там впереди свет.

Очень может быть, князь прав, но сиринский дознаватель не испытал по этому поводу радости – да, впереди был свет, но это был свет Зла. Хотя ничего страшного пока что не случилось. Пигал мог теперь без труда различать и спину князя, и свои собственные руки, которые сильно дрожали, вероятно от голода.

– Кажется, достойнейший, мы добрались до разума этой планеты.

Князь улыбался, но сиринцу даже эта, вполне вроде бы добродушная улыбка внушала опасения. Чему он радуется, этот раб Черной плазмы, быть может, тому, что обрел родственные по Злу души во Вселенной?

Души на первый взгляд производили вполне благоприятное впечатление. Пигал всегда питал слабость к людям небольшого роста, ибо физическая слабость, как правило, компенсировалась изощренным умом. Карлики уступали магистру в росте, но были пошире в плечах. На лицах, правда, не было доброжелательности. К тому же они довольно бесцеремонно орудовали копьями, подвергая тем самым опасности не только шкуру, подаренную Великим Магусом, но и шкуру самого Пигала. С прискорбием приходилось признавать, что небольшой рост не является гарантией наличия ума, а уж тем более доброты.

– Только без рук,– предостерег князь Тимерийский.

Однако предостережение не возымело действия: злобные калики вели себя все более угрожающе. Князю пришлось несколько раз взмахнуть мечом, прежде чем хозяева уразумели, что с гостями следует вести себя более осторожно. Отступив на десяток шагов назад, карлики принялись о чем-то громко и возбужденно переговариваться.

– Тебе не кажется, человек молодой, что лучше поладить с ними? – Пигал до того устал и проголодался, что готов был сдаться на приемлемых условиях.

– Отведите нас к царю,– крикнул Тимерийский.– Мы пришли с миром.

То ли слова князя возымели действие, то ли по какой-то другой причине, но карлики расступились, давая пришельцам дорогу.

– Похоже, они собираются нас конвоировать.– Пигал обернулся и покачал головой: – Удивительно несимпатичные рожи.

Если прикинуть, сколько времени князь с магистром находятся в пещере, и рассчитать расстояние, которое они прошли, то выходит, что эта пещера самая большая из всех, которые Пигалу довелось посетить. Собственно, это была даже не пещера, а подземный город, разбуженный бесцеремонным вторжением. Магистр испытал чувство неловкости под любопытными и далеко не дружественными взглядами аборигенов, выбегающих навстречу гостям из щелей подземного царства. Каждый из карликов почему-то считал своим долгом выкрикнуть по адресу пришельцев какую-нибудь гадость и сделать неприличней жест. Подобное поведение можно было объяснить либо врожденной злобностью характера, либо тем, что местные жители принимали межзвездных скитальцев за кого-то другого. Пигал готов был поклясться, что, грозя кулаками в их сторону, карлики в различных вариациях повторяли особенно часто слово: «Рески, рески, рески!..»

Из чего магистр сделал вывод, что существа, именуемые ресками, здорово насолили подземному народцу. Из дальнейших наблюдений выяснилось, что гнев народа направлен в первую голову против князя Тимерийского, а в сторону Пигала хоть и плюют, но без большого энтузиазма. Пораскинув ушами, а потом и мозгами, магистр пришел к выводу, что карлики считают его детенышем при крупном самце Тимерийском. Все это могло бы показаться забавным, если бы не увеличивающаяся агрессивность толпы, которая, подогревая себя воплями, требовала крови пришельцев. И тут достойнейшего Пигала осенило: не говоря лишнего слова, он стянул с себя меховую куртку, подаренную Великим Магусом, а следом и штаны. Судя по тому, как растерянно охнула толпа, магистр угодил карликам своим разоблачением.

– Советую раздеться, человек молодой,– сказал Пигал князю.– Если не собираешься отвечать своей шкурой за шкуру чужую.

Инцидент таким образом был исчерпан – голый князь не вызвал и сотой доли той злобы, какую вызывал одетый. Хотя и полного доверия к пришельцам не было, что, впрочем, естественно: порядочный человек не станет облачаться в шкуры негодяев. Пигал понимал карликов и где-то даже им сочувствовал.

– Браво, магистр,– сказал Тимерийский.– Ты проявил мудрость и спас нам жизнь.

Самоуверенность молодого человека воистину не знала границ. Хотя, очень может быть, в нем говорила чужая сила, привнесенная в организм из проклятого места.

Зал, в который путешественников привели конвоиры, отличался от всех виденных магистром помещений подземного царства обилием света, который больно резанул по глазам. Так больно, что они заслезились, и это обстоятельство помешало Пигалу разглядеть поднявшегося навстречу человека.

– Я рада приветствовать посланцев Альдаира в своем скромном убежище.

Голос был явно женским, и, еще не успев разглядеть лица его обладательницы, Пигал понял, что она хороша собой, и страшно огорчился этому обстоятельству. А потом, при чем здесь Альдаир? Если их и можно было назвать посланцами, то только посланцами негодяя Магуса, решившего позабавиться за счет неразумных странников.

– Разве вы не с планеты Альдаир? – Если судить по голосу, незнакомка была безмерно огорчена открывшейся ей сутью вещей.

Да и лицо, как сумел наконец разглядеть Пигал, являло собой смесь скорби и недоумения. Однако в глазах прекрасных, как сиринские изумруды, отражалось еще и любопытство, направленное, естественно, на князя Тимерийского, демонстрирующего достоинства своей фигуры. Пигал Сиринский, безусловно, терялся на столь роскошном фоне.

– Моя Нани призвала на помощь рыцаря с Альдаира,– продолжала красавица, обиженно надув губы.– И вот такая незадача – явились вы.

– Мы с магистром прибыли с Альбакерка, услышав ваш зов,– сообщил расстроенной красавице Тимерийский.– Так что ваша Нани просто ошиблась: Альбакерк и Альдаир многие, знаете ли, путают.

– Вы полагаете?

– Разумеется,– немедленно откликнулся на появившуюся в голосе красавицы надежду Тимерийский.– Мы с магистром путешествуем по Вселенной, спасая попавших в беду принцесс.

Достойнейший Пигал всегда возмущался той бесцеремонностью и лживостью, с которыми этот негодяй покорял женщин. Но в этот раз князь Тимерийский не слишком далеко ушел от истины. Зов ведьмы Нани действительно был услышан, именно на этот зов откликнулись дьявольским светом слезы Сагкха. И когда наконец старые ощипанные курицы поумнеют и перестанут пользоваться черными чарами, способными погубить весь мир. «Моя Нани» стояла тут же, шевеля беззвучно тонкими губами беззубого рта. В пристрастии этой выдры к Черной магии магистр нисколько не сомневался. Кто такие рыцари с Альдаира, магистр понятия не имел, но он точно знал, что ведьма Нани преподнесла доверчивой красавице такой подарок в лице проклятого князя, который вряд ли будет полезен прекраснейшей из прекрасных. Вслух свои мысли Пигал высказывать не стал. Во-первых, с какой же стати, если его даже не замечали, а во-вторых, это было совершенно бесполезно, кому поверит красавица: мудрому сиринцу или молодому красивому нахалу? Вопрос был чисто риторическим. Поэтому Пигал присел без зазрения совести к накрытому в мгновение ока столу и принялся поглощать расставленные закуски с аппетитом, уже однажды поразившим Великого Магуса.

Надо сказать, что и князю Андрею зеленые глаза подземной красавицы не испортили аппетита. Впрочем, достойнейший Пигал в нем и не сомневался. Запудрит мозги красавице, и поминай как звали. Рыцарь. А между прочим, у этого «рыцаря» четверо сыновей в созвездии Рамоса от четырех прекраснейших женщин, которых он едва не погубил. Ну уж в том, что он бесповоротно испортил им жизнь, сомневаться не приходится. Поразительно все-таки, как безответственна нынешняя молодежь. Вот и эта неизвестного рода девица могла бы вести себя поскромнее. Ну зачем, скажите на милость, так беззастенчиво пялиться на молодого человека, который и без того не страдает излишней скромностью? И как могла нежная, хрупкая девушка с бархатными, словно сиринские персики, щечками влюбиться в подобного негодяя? А в том, что она все-таки влюбилась, магистр не сомневался. Для этого стоило только взглянуть на вздымающиеся в глубоком вырезе платья груди. Груди были совершенной формы, хотя это, разумеется, еще не повод, чтобы так откровенно выставлять их напоказ. Красавица перед ними сидела редкостная, что и говорить, одно только Пигалу было непонятно – откуда взялся столь роскошный цветок среди чахлой поросли подземных лишайников?

– Оба моих королевства были захвачены: Игирийское – Великим Кибелиусом, Вефалийское – Великим Магусом, и мне пришлось спасаться дорогой гельфов. Он так ужасен, этот Кибелиус, так ужасен! – Ресницы красавицы задрожали, и из прекрасных глаз на золотой поднос упали два бриллианта каратов в двести.

Достойнейший Пигал и сам был готов уронить слезу вслед за зеленоглазой красавицей, тем более что попало несчастное дитя из огня да в полымя – из рук Кибелиуса в руки князя Андрея. Кстати, а не эту ли красавицу князь Тимерийский собирался обменять на замок? Магистра даже в пот бросило от сделанного открытия. Допустим, он изрядно перебрал в гостях у Великого Магуса, или, точнее, его подкосила усталость, но кое-что он слышал, и это кое-что с непреложностью свидетельствует, что князь Тимерийский негодяй, каких поискать. И пришел он сюда вовсе не для того, чтобы спасти королеву Игирии и Вефалии от рук Кибелиуса, а для того, чтобы передать ее в руки еще большего подлеца – Магуса.

– Подземный народец дал мне кров, но он, конечно, не в силах защитить меня от ресков Кибелиуса, которые того и гляди нагрянут сюда по моим следам. Вот тогда моя Нани и воскурила порошки Логоса, призывая на помощь рыцаря, и я рада, что на наш зов откликнулся именно ты.

Достойнейший Пигал нисколько не сомневался, что все беды мира происходят от чрезмерного увлечения Черной магией. Бедное дитя! Угораздило же ее довериться ведьме. Слеза таки упала из глаз магистра прямо в опустевший по четвертому разу кубок. Пигал, тронутый до глубины души судьбой белокурой красавицы, готов был уже предостеречь ее от излишней доверчивости, но, к сожалению, не рассчитал сил. Побежденный не столько вином, сколько усталостью, магистр уронил отяжелевшую голову на стол и заснул сном праведника.

Однако сон этот продолжался недолго, поскольку никак не могла угомониться совесть магистра. Пигал ужаснулся собственному безволию, чтобы не сказать трусости и подлости. Как он мог позволить, чтобы несчастное дитя оказалось в руках соблазнителя и предателя? Именно предателя, готовящего чудовищное преступление, которое покроет вечным позором имя Пигала Сиринского как невольного соучастника злодеяния.

Несмотря на шум в голове, магистр все-таки нашел в себе силы подняться с постели, куда его поместила чья-то заботливая рука, и отправился на поиски белокурой красавицы и ее соблазнителя. Возможно, что на сей героический поступок Пигала подвигла не только совесть, но и не совсем выветрившиеся за ночь винные пары. Так или иначе, но магистр заблудился почти сразу же, как только оторвался от подушки. К тому же он забыл захватить с собой свечу, которая так и осталась коптить на ночном столике. Пигал долго пытался открыть какую-то дверь, пока не выяснилось, что это не дверь, а, скорее, стена. Но, с другой стороны, откуда здесь могла взяться стена, если магистр точно помнил, что в этом месте был проход, которым он воспользовался полминуты назад. Возможно, есть на свете люди, которым ночные приключения греют душу, но Пигал Сиринский был не из их числа. Звать кого-то на помощь он посчитал зазорным для своего авторитета. С другой стороны, выбраться из лабиринта без посторонней помощи в полной темноте он не смог. Поэтому сиринец, как человек разумный, пошел на звук голосов, доносившихся справа. Нельзя сказать, что путешествие было легким. Магистр несколько раз весьма чувствительно приложился коленом к чему-то твердому, но сдержал гнев, как и подобает человеку ученому, и не стал сотрясать воздух ругательствами. Направление он выбрал правильное – голоса становились громче, и магистр, сам того не желая, стал улавливать смысл разговора.

– Не мешай ему,– посоветовал мужской и, как показалось сиринцу, знакомый голос.– Он единственный, кто может помочь нам оседлать дорогу гельфов.

– Я полагала, что Лулу тебе небезразлична.

– Что такое женщина, Нани, когда речь идет о власти?! Я шел к этому долгие годы, так неужели ты думаешь, что в моей душе сохранились хоть какие-то чувства, кроме одного – всесокрушающей любви к самому себе. Дорога гельфов даст мне то, что не способна дать ни одна женщина на свете,– власть над Вселенной.

– Тебе придется делиться этой властью, Кибелиус, а значит, она не будет полной.

Мужчина, которого старуха назвала Кибелиусом, засмеялся:

– Ты всегда была жадной, Нани. Жадной до удовольствий, богатства, власти. Наверное, поэтому ты так и умрешь глупой, нищей и никому не нужной. Надо делиться, Нани.

– Гельфов эта дорога привела к поражению, не забывай об этом, Кибелиус. Я лишь жалкая песчинка когда-то могущественного племени.

– Вы слишком много возомнили о себе, Нани,– небрежно заметил Кибелиус.– Вообразили, что способны овладеть Черной плазмой! Сагкхи стерли вас в порошок. Но я значительно скромнее, Нани, и не собираюсь посягать на чертов заповедник. А выкормыша Сагкха я посажу в клетку.

– Он так опасен?

– Мой хитроумный и ненадежный друг кентавр Семерлинг считает, что да. И, надо признать, у него для этого есть серьезные причины.

– Он услышал мой зов к тебе.

– Не может быть! – поразился Кибелиус – Хотя я, пожалуй, погорячился. Мы ведь с тобой работали на черной волне, и слезы Сагкха, вероятно, отреагировали. Впрочем, меня мальчишка никогда не видел. Единственным человеком, способным меня опознать, является сиринский глупец Пигал. Он знает меня под именем барона Элькара Риго и считает агентом кентавра Семерлинга.

– Ты собираешься отправиться с нами?

– Нет. Но не исключено, что я к вам присоединюсь позднее.

У Пигала пропала охота спрашивать дорогу у парочки, ведущей столь непринужденную беседу. Он был так заинтригован услышанным, что опомнился только на ложе, которое столь опрометчиво покинул. Во всяком случае, Пигал был абсолютно уверен, что это ложе именно его, и, обнаружив в своей постели чужую ногу, страшно удивился этому обстоятельству. Тем более что нога была, скорее всего, женской. Это подтвердил и совершенно чудовищный визг, абсолютно неадекватный ситуации. А потом достойнейшего магистра попросту стали бить, причем бить безжалостно, как умеют только женщины, оскорбленные в лучших чувствах. Разумеется, убедившийся в своей ошибке магистр готов был покинуть помещение, но беда в том, что его не только били, но и держали. Держали за волосы. Впервые в жизни Пигал пожалел, что не облысел окончательно, а сохранил, на свою беду, остатки некогда богатой шевелюры. Достойнейшего магистра Белой магии, ученейшего из ученых, лучшего дознавателя Светлого круга арестовали. Причем арестовали самым постыдным образом, как мелкого воришку, не позволив сказать ни слова в свою защиту. Распоряжалась всем ведьма Нани, откровения которой Пигал только что слушал. Смущенный этим обстоятельством магистр начисто утратил присущий ему дар убеждения, позволив оговорить себя патлатым особам, к которым не питал никаких иных чувств, кроме презрения.

– Ты попал в неприятную историю, достойнейший,– сообщил ему поутру пришедший на свидание в каземат сиятельный Тимерийский.– Что это тебе вдруг вздумалось отправиться по девочкам на ночь глядя?

Достойнейший Пигал едва не взорвался от возмущения:

– Да будет тебе известно, человек молодой, что интересовали меня совсем не девочки, а наш старый знакомый барон Риго, который настолько обижен нашим вторжением в свои владения, что обещал поместить тебя в клетку. Кстати, никакой он не барон Риго, а Великий Кибелиус, пастырь Грогуса.

Веселое настроение князя разом угасло.

– О последнем я как раз догадывался,– заявил он магистру.

Пигал только презрительно фыркнул – пыль в глаза пускает, человек молодой. А вот магистр, выведенный из себя насмешками князя, вероятно, напрасно пустился с ним в откровенность. Информацию о Кибелиусе следовало придержать, во всяком случае, до тех пор, пока не прояснилась ситуация. Как жаль, что хорошие мысли приходят в голову иной раз позже, чем в дело вступает язык.

– Между прочим, в каменный мешок меня бросила та самая старуха, которая разговаривала с Кибелиусом.

– Этому есть объяснение,– усмехнулся Тимерийский.– Ты, магистр, попал в постель одной из фрейлин ее величества королевы Вефалии и Игирии.

– А где ты, человек молодой, провел эту ночь? – не удержался от язвительного вопроса Пигал, которому был отвратителен развратник, взявшийся разыгрывать из себя моралиста.

– Я провел ночь в своей постели. Впредь советую и тебе придерживаться этого правила, магистр. А сейчас позволь объявить, достойнейший узник, что властью, данной мне королевой Игирии и Вефалии, я освобождаю тебя от оков.

Вместо благодарности Пигал испытывал чувство, больше похожее на раздражение. В конце концов, князь мог освободить его сразу, без ухмылок и грязных намеков, оскорбляющих человека, в безупречном поведении которого никто до сих пор сомневаться себе не позволял.

– А что из себя представляют королевства Вефалия и Игирия? – спросил магистр.

– Две планеты, связанные дорогой гельфов.

– A как нашему знакомцу Кибелиусу удалось прибрать к рукам потомков гордых гельфов?

– Ему не потребовалось прилагать чрезмерных усилий, поскольку королевства уже довольно долгое время существуют чисто номинально, разодранные на части жадными баронами. Кибелиус договорился с ними, и они сдали ему королевские замки вместе с королевой Лулу. Все просто в этой жизни, магистр. Выше Белой и Черной магии всегда была, есть и будет магия шкурничества и эгоизма. Ставь на них, достойнейший Пигал, и ты никогда не проиграешь.

Разумеется, магистр не собирался следовать циничным советам князя Тимерийского, но с прискорбием вынужден был признать некоторую его правоту.

– И что ты собираешься делать, человек молодой?

– Я собираюсь покарать коварного Кибелиуса и жадных баронов. Ну и вернуть обе короны нашей белокурой красавице Лулу.

– Разумеется, не даром? – вежливо полюбопытствовал магистр.

– Ты, как всегда, проницателен, достойнейший,– польстил собеседнику князь.– У меня свой интерес в этом деле, и прекрасная Лулу вызвалась мне помочь.

Достойнейший Пигал, бывший узник, прощенный милостью королевы Лулу, к столу все-таки был допущен, хотя и не без ворчания старой Нани, которая невзлюбила сиринца и даже не пыталась эту нелюбовь скрыть. Пиршественный стол, надо сказать, превосходил все виденное до сих пор Пигалом. Из чего следовало, что прекрасная Лулу в изгнании чувствует себя лучше, чем некоторые дома. Во главе этого роскошного стола сидел липовый рыцарь с Альдаира, он же настоящий князь Тимерийский, и белокурая королева Игирии и Вефалии расточала ему знаки внимания. В сторону Пигала заблудшее дитя даже не взглянула.

Разумеется, человек молодой лгал в глаза восхищенно внимающей красавице. Что, кстати говоря, не удивило Пигала, поскольку Андрей лгал женщинам всегда и без всякого зазрения совести. Но возмутило магистра другое – ложь эта была по его адресу. Правда, ложью в чистом виде слова князя назвать было нельзя. Ну кто же будет возражать, что Пигал Сиринский – один из виднейших знатоков магии, но ведь магии Белой, а отнюдь не Черной, как намекал Тимерийский. Пигал не без основания подозревал, что красноречие Тимерийского направлено к одной цели: выманить несчастную Лулу из подземного убежища, а затем распорядиться ее судьбой к своей выгоде. А белокурая дурочка только хлопала в ладоши и восхищенно смеялась. И добро бы она восхищалась подвигами Пигала Сиринского, о которых беззастенчиво врал князь, так нет, она восхищалась рассказчиком.

У Пигала пропал аппетит после того, как прекрасная Лулу, прискучив пиршеством, уединилась с князем в одной из смежных комнат. Для детальной проработки плана предстоящих действий, как было объявлено народу. Между прочим, старая карга, которая могла, конечно, предостеречь свою госпожу от опрометчивой связи, даже бровью не повела на столь вопиющее нарушение приличий. Видимо, инструкции, данные ей на этот счет Кибелиусом, были достаточно определенны. Фрейлины же лишь гадко перемигивались да глупо похихикивали. Пигал вынужден был прекратить обед раньше, чем он сам бы того хотел, и отправиться в свою комнату, приводить в порядок расстроенные мысли и чувства. Во-первых, совершенно ясно, что на Чернопалого готовится ловушка с весьма недурной приманкой в лице белокурой Лулу, во-вторых, князь Тимерийский об этой ловушке знал, но почему-то не слишком обеспокоился. Вывод: князь тоже отлаживает своим противникам силки и надеется на удачу. Вопрос: кому следует помогать Пигалу, чтобы не оказаться в дураках и не стать посмешищем всей Вселенной? К сожалению, как ни ворочался магистр, как ни напрягал свой мозг, прежде такой гибкий и послушный, никакого выхода из создавшейся ситуации он так и не смог придумать. В конце концов, сказалась проведенная накануне в тревогах ночь, и он погрузился в глубокий, но беспокойный сон.

И снились Пигалу вещи совсем уж невероятные, а порой и вовсе не приличные для его возраста. Приснились вдруг ни с того ни с сего две глупые девицы в легкомысленных одеяниях. А следом почему-то привиделся барон Риго, он же Кибелиус, который требовал у магистра отчета именем Семерлинга. Достойнейший Пигал задумчиво чесал затылок, чувствуя себя неловко в столь странной компании. Тем более что развязные девицы во сне хихикали столь же гаденько, как и наяву. А Кибелиус-Риго позволял себе довольно грубые выпады в адрес магистра, который, к слову сказать, и не пытался ничего скрывать от посланца просвещеннейшего Семерлинга. Ну разве что о подслушанном вчера разговоре умолчал. Не может же спящий человек всего упомнить. Слов нет, достойнейший Пигал в последнее время разочаровался в человеке молодом и даже пришел к прискорбному выводу, что подозрения кентавра Семерлинга в отношении своего воспитанника не так уж беспочвенны. Но с другой стороны, сиринец ни разу не видел каких-нибудь явных проявлений могущества Андрея.

– Твое счастье, магистр,– криво усмехнулся Риго.– В противном случае мы бы с тобой сейчас не беседовали. Но, так или иначе, ты отныне должен следовать изложенным мною инструкциям и ни в коем случае не противиться действиям князя, чтобы он ни задумал. Ты меня понял, Пигал?

Если бы разговор происходил наяву, то достойнейший магистр нашел бы, что ответить наглому Кибелиусу-Риго, но, поскольку это был сон, Пигал счел неразумным понапрасну себя волновать.

Проснулся магистр в своей постели, то есть не в своей, конечно, но, во всяком случае, в той же самой, в которой отходил ко сну. Нельзя сказать, что пробуждение сиринца было радостным, скорее уж он чувствовал себя вконец разбитым и измотанным, словно всю ночь ворочал тяжелые камни. Кроме того, достойнейший магистр успел уже изрядно подзапутаться, где же кончается явь и начинается сон. В частности, где и при каких обстоятельствах происходила его встреча с Кибелиусом и происходила ли она вообще? И как быть с полученными инструкциями, невыполнение которых грозило магистру большими неприятностями. С другой стороны, их выполнение отдавало несчастную Лулу в руки негодяя Тимерийского и далее – в лапы Великого Магуса в обмен на какой-то замок. Имеет ли право магистр Пигал Сиринский называть себя порядочным человеком, если допустит столь невероятное по своей гнусности негодяйство, не пошевелив пальцем? Правда, можно успокоить свою совесть тем, что речь пока идет только о подозрениях, и возможно, князь вдруг проявит несвойственное ему благородство. Но в этом случае он будет не Чернопалым, а несчастным молодым человеком, которого Пигал Сиринский помог загнать в ловушку.

Князь Тимерийский встретил магистра почти радушно. Почти, потому что трудно было представить радушным это молодое, но испорченное ядом иронии и сарказма лицо.

– Мы отправляемся на Игирию, достойнейший,– сказал князь, затягивая роскошный пояс на талии.

– Ты что же, человек молодой, в одиночку собрался сражаться с целой армией?

– А зачем мне сражаться с армией, когда достаточно придушить одного Кибелиуса?

– Это не так просто,– вздохнул достойнейший из мудрых.

– Разве? – удивился князь.– А ты случаем не встречался сегодня ночью с великим пастырем Грогуса?

Пигалу стало не по себе под насмешливо-вопрошающим взглядом князя Тимерийского. Не исключено, что сиятельный кое о чем догадывается, а кое-что знает наверняка.

– А ты, значит, решил стать королем Игирии и Вефалии? – ушел от ответа Пигал.

– А почему бы нет, магистр,– расплылся князь в лучезарной улыбке.– Чем я хуже рыцаря с Альдаира? А потом, я нравлюсь Лулу.

– Если мне не изменяет память, человек молодой, то у тебя трое детей на Либии и по меньшей мере один на Ибисе.

– А ты полагаешь, магистр, что для влюбленной женщины это имеет какое-то значение?

– Ты негодяй, человек молодой,– не выдержал Пигал Сиринский.

– А ты скучный моралист, магистр,– не остался в долгу сиятельный.– Одного ты не учитываешь – мораль-то у каждого в этом мире своя. У тебя – своя, у кентавра Семерлинга – своя, у прекрасной Лулу – своя и у меня – своя. Так почему же именно твоя мораль, достойнейший, должна господствовать во Вселенной?

– А позволь тебя спросить, человек молодой, чем же твоя мораль отличается от моей?

– Я сначала совершаю поступок, а уж потом ищу для него оправдание, а ты поступаешь наоборот.

– Почему наоборот?

– Потому что ты ищешь оправдания тому, что не совершаешь никаких поступков.

Достойнейший Пигал даже растерялся от такой постановки вопроса, она показалась ему абсурдной.

– Видишь ли, человек молодой,– сказал он после некоторого раздумья,– есть такие поступки, которые лучше не совершать.

– Для кого лучше?

– Для меня, для тебя, для окружающих,– возмутился Пигал такому непониманию очевидных вещей.– А уж коли делаешь что-то, то старайся, чтобы это шло на пользу большинства.

– Большинство далеко не всегда бывает правым, это общеизвестная истина,– немедленно возразил князь.– Поступок на самом деле не бывает ни плохим, ни хорошим. Он просто поступок. Перед человеком всегда стоит дилемма – действовать или уклониться. Я предпочитаю первое, а ты, магистр, второе. Вот и вся мораль.

Простота морали сиятельнейшего князя Тимерийского поставила достойнейшего Пигала в тупик. Это была та самая простота, которая хуже воровства. Конечно, магистру было что возразить князю, но, как на зло, все аргументы вылетели из его головы, и оставалось только развести руками. Разумеется, Пигал не собирался сдаваться столь легко и дал себе зарок подойти к следующему разговору с Чернопалым во всеоружии.

Надо сказать, что войско князя Тимерийского, отправившееся в поход на королевство Игирия, выглядело весьма жиденько. Кроме самого князя и его будущей супруги, белокурой Лулу, пятой, по прикидкам достойнейшего магистра, в славную когорту входили: капитан Рэм во главе двух десятков гвардейцев, людей по преимуществу немолодых и сильно потрепанных жизнью, служивших еще отцу прекраснейшей из прекрасных королю Вэлу, ведьма Нани во главе дюжины фрейлин и полсотни карликов с дурацкими пиками наперевес, которыми верховодил некий Улюм, личность мрачная и не склонная к любезным разговорам. В хвосте болтались носильщики числом не менее двухсот, нагруженные бесчисленным барахлом своей королевы. Достойнейший Пигал не знал, о чем думает князь Тимерийский, отправляясь в поход на Кибелиуса, сам же он был уверен, что вся эта публика разбежится при виде обнаженных мечей.

В довершение всех бед выяснилось, что карлики совсем не случайно прячутся в недрах своей планеты. Оказывается, мозолить глаза кое-кому наверху очень опасно. Во всяком случае, даже небольшой отрезок пути, который им предстояло проделать от подземного города до ворот гельфийской дороги, грозил неприятностями. Об этом магистру поведала одна из вертлявых девиц и даже попыталась состроить при этом глазки, что, впрочем, плохо ей удалось, поскольку тревога в ее глазах была неподдельной. Что это за опасность, Пигал так до конца уразуметь не смог, понял только, что ее называют Лахи и летает она по небу. В том, что глупая девица не преувеличивает опасность, можно было убедиться по лицам капитана Рэма и карлика Улюма, которые передвигались один верхом, другой пеший, задрав голову к небу. То же самое делали и их подчиненные, и носильщики, и даже ведьма Нани. Разве что прекрасная Лулу смотрела не на небо, а на сиятельного князя, который в свою очередь вперил глаза в горизонт, занятый, видимо, обдумыванием плана предстоящей кампании. Во всяком случае, магистр надеялся, что князь сунулся в кипящий водоворот страстей, имея в голове хоть какое-то представление о том, что же он собирается делать.

Достойнейший Пигал был зол на Тимерийского за чрезмерную самонадеянность, за легкомыслие, с каким он поставил под удар жизнь и счастье прекраснейшей из прекрасных, за которую сам магистр отдал бы жизнь. Кто сказал, что кровь в жилах остывает с годами? В это утро Пигал Сиринский чувствовал себя почти молодым. Конечно, кто-то глупо ухмыльнется по случаю того, что серьезный ученый в годах влюбился в девчонку. Но нет возраста, неподвластного любви. И в шестьдесят лет человек способен испытывать фейерверк бурных страстей, одна из которых – ревность. Достойнейший Пигал с самого начала ревновал прекраснейшую Лулу к князю Тимерийскому, но только сегодня нашел силы себе в этом признаться. Как известно, ревность очень нехорошее чувство, способное подтолкнуть даже очень приличного человека на неблаговидные поступки. Тем более что всегда такая чуткая совесть магистра в этот раз застенчиво молчала, поскольку счастливым соперником был Чернопалый. Не человек, а монстр, порождение чудовищного стечения обстоятельств и не менее чудовищной Черной плазмы. В свое время этот вселенский негодяй уже погубил четыре невинные души, и погубил, надо честно и самокритично это признать, при попустительстве Пигала Сиринского. Долг магистра сегодня состоит в том, чтобы в сетях этого отвратительного паука не задохнулось бы пятое, самое хрупкое, самое очаровательное, самое дорогое сердцу Пигала создание. И здесь уже все средства хороши и любая помощь годится. Даже помощь Кибелиуса-Риго, тоже, конечно, фрукта, но хоть не из дьявольского сада.

Разумеется, найдутся и такие, которые назовут достойнейшего Пигала Сиринского предателем, вкравшимся под личиной друга в доверие к молодому человеку, чтобы погубить его. На это магистр ответил бы моралистам следующее: во-первых, он здесь не в качестве друга Тимерийского, а в качестве полномочного представителя члена Высшего Совета просвещеннейшего Семерлинга, а во-вторых, чтобы влезть в душу проклятого князя, надо уж очень сильно намылиться, но и, в-третьих, речь-то идет не только о спасении Лулу, но и о спасении Вселенной, а в этом случае возможны и допустимы издержки по части морали. Нельзя сказать, что Пигал пришел к таким болезненным для своего доброго сердца выводам без нравственных терзаний. Ничего подобного. В скоропалительности выводов магистра обвинить нельзя. Его трудные раздумья горькой солью проступили на темени. Так что желающие вполне могли попробовать эту соль на вкус. Другое дело, что желающих не будет, ибо вышеозначенные моралисты предпочитают проводить время в комфортабельных условиях, а не болтаться черт знает где, спасая добро и разум. Конечно, любовь к Лулу сыграла в размышлениях Пигала Сиринского определенную роль, но отнюдь не решающую.

Как человек не только мудрый, но и деятельный, Пигал немедленно принялся за разложение не слишком стойкого войска Тимерийского. Что противоречило полученным от Кибелиуса-Риго инструкциям. Но тут уж Пигал предпочел положиться на свой разум, а не на инструкции, которых он, кстати говоря, возможно, и не получал вовсе. К сожалению, достойнейший магистр выбрал не слишком удачный объект для диверсии. Капитан Рэм был туповатым служакой, не способным ухватить логические построения сиринца.

– Знаете, чужеземец,– сказал он Пигалу,– когда мы вернемся в замок Араке, я познакомлю вас с канцлером Весулием, вот с ним вы можете говорить о чем угодно, в том числе и о морали. А у меня своих забот по горло.

Некая тучка, возникшая на горизонте, не привлекла поначалу внимания Пигала, хотя, как человек опытный и осторожный, он мог бы, кажется, озаботиться ее появлением. К сожалению, магистр был слишком занят своими мыслями о неудачном разговоре со старым капитаном.

– Лахи,– прошептал враз посеревшими губами капитан Рэм и добавил уже в полный, захлебывающийся от страха голос: – Лахи!

Достойнейший Пигал не успел выяснить у капитана, какую опасность представляют эти загадочные существа. На это ему просто недостало времени. Единственное, что он успел сделать, так это скатиться со спины внезапно взбесившегося лошака в придорожную канаву. Бесился лошак недолго, поскольку в мгновение ока был растерзан на части какими-то чудовищами, которых магистр успел разглядеть лишь частично, настолько стремительным было нападение. Пигал увидел лишь острые когти, рванувшие кровавые лохмотья со спины несчастного лошака, да острые как бритва зубы, клацнувшие едва ли не у самого его лица. Потом в небе полыхнуло огнем, причем такой силы, что магистр едва не истлел от жара, хотя и лежал в довольно глубокой ложбинке под защитой очень солидных на вид камней. После этого все, кажется, стихло. Пигал поднял голову и огляделся. Еще недавно столь роскошно экипированное войско князя Тимерийского представляло собой довольно жалкое зрелище. Хотя жертв было немного, включая лошака достойнейшего сиринца. Из чего Пигал сделал поспешный, как вскоре выяснилось, вывод, что не так черт страшен, как его малюют.

– Что это было?

Вопрос свой магистр задал князю Тимерийскому, который в позе победителя стоял на камне, словно памятник самому себе. Зрелище было бесспорно величественное, особенно для впечатлительных глаз, которые и раньше смотрели на монстра-авантюриста с обожанием и любовью. Что же касается Пигала Сиринского, то он хотел бы знать, где находился князь, когда жалкие хищники терзали несчастного лошака?

– Это не жалкие хищники,– возразила Лулу.– Это же Лахи!

– Допустим,– согласился Пигал.– Но хотелось бы знать, человек молодой, как ты собираешься совладать с Великим Кибелиусом, пастырем Грогуса, если не способен защитить своих людей от местных ощипанных ворон?

Вот что значит удачно сказанное слово! Восхищенный взгляд Лулу переместился на магистра, тем более что князь как раз в этот момент покинул постамент и направился к чернеющему на дороге предмету.

– Он уничтожил трех Лахи.– Ее величество сочла своим долгом защитить нерадивого любовника.

Но достойнейший Пигал был неумолим:

– Мы потеряли десять животных и одного вашего подданного, прекрасная королева. Согласитесь, это большая промашка со стороны князя.

Магистр нисколько не сомневался, что после столь замечательной речи он вырос в глазах Лулу на целый вершок.

– Князь уничтожил их огнем.– В голосе капитана Рэма восхищение мешалось со страхом.– До сих пор еще никому не удавалось убить Лахи.

– Каким огнем, а главное, откуда? – удивился магистр, проглядевший в суете столь интересную подробность.

Не к месту заданный вопрос сильно уронил его в глазах Лулу, но слово не воробей, вылетит – не поймаешь.

– Огонь полыхнул прямо из его правой руки,– снисходительно пояснил капитан смущенному магистру.– До сих пор считалось, что против Лахи любое оружие бессильно.

Видимо, калейдоскоп событий, в которых волей-неволей пришлось участвовать магистру, сильно отразился на его умственных способностях, коли он не сразу додумался до очевидного.

– Слезы Сагкха,– прошептал он наконец.

– Князь Тимерийский – великий воин и маг,– заявила прекрасная Лулу, явно довольная, что ей досталось такое сокровище.

Между прочим, на ее месте достойнейший магистр не очень бы радовался. Хотя ему-то, хвала природе и судьбе, на месте прекрасной Лулу уж точно не бывать.

– Это не огонь,– сказал Пигал подошедшей ведьме Нани.– Это язык Черной плазмы.

Старуху заявление Пигала Сиринского испугало даже больше, чем появление проклятых Лахи. Она была единственной в растревоженном стаде, кто способен был понять магистра и оценить весь ужас происшедшего.

– Надо полагать, милейшая, вы в курсе, с кем имеете дело?

Старуха все понимала, это было написано на ее посеревшем лице. А в глазах, которыми она смотрела на князя Тимерийского, и вовсе был ужас. Такая реакция на монстра не удивила Пигала Сиринского. Хотя сам достойнейший из мудрых князя не боялся, несмотря на его прорезавшееся вдруг могущество. И не боялся, возможно, потому, что не мог взять в толк, как столь невероятное зло может прятаться под столь благообразной личиной? То есть умом-то Пигал понимал, насколько опасен его молодой спутник, но сердце магистра оказалось более легкомысленным и бояться категорически отказывалось. Видимо, поэтому сиринец не испытал при приближении Тимерийского никаких иных чувств, кроме любопытства, которое относилось к изрядному куску чьей-то шкуры, находившемуся в руках монстра.

– Это что такое?

– Шкура Лахи,– довольно улыбнулся Тимерийский.– Ее даже энергетический меч не берет.

– И что ты собираешься делать из чертовой кожи? – поинтересовался Пигал.

– Пошью себе костюм.

Магистр осторожно потрогал шкуру пальцами. Ничего особенного он в ней не обнаружил, скорее даже мягкая, чем жесткая.

– А как ты собираешься раскроить эту материю, если ее даже меч не берет?

– Как стекло – алмазом,– князь показал магистру свои черные камни.

В изобретательности Андрею отказать было нельзя. А кто обрадовался затее Тимерийского больше всех, так это прекрасная Лулу, которая взялась помогать монстру с большим энтузиазмом. Сагкховы камни не только резали чудесную кожу, но и вполне надежно сшивали ее, не оставляя следов.

Достойнейший Пигал выразил карлику Улюму свое соболезнование по поводу гибели его товарища, поскольку никто, похоже, кроме него, этого делать не собирался.

– Лахи,– коротко отозвался Улюм, и свирепое лицо его на миг смягчилось.

– И часто эти создания разбойничают на ваших дорогах? – полюбопытствовал магистр.

Улюм в ответ только плечами пожал, зато ведьма Нани рассказала Пигалу несколько старых гельфийских басен по поводу этих милых созданий. Где-то в замке Араке сохранилась гравюра, где предок Лулу сражается с Лахи.

– Предок, разумеется, победил,– вспомнил Пигал арлиндского короля и поверженного им дракона Сюзи, который до сих пор живехонек, да икнется в эту минуту всем его шести головам.

– Король Вэл IX пал в той битве, что навлекло многие беды на оба его королевства,– заявила старуха.– Начались усобицы, что привело к падению как науки, так и культуры. И вот гельфы дошли до такой жизни, что приглашают чужаков решать судьбу своих королевств.

Старуха оказалась патриоткой. Правда, не совсем понятно, почему при таких святых убеждениях она пошла служить Кибелиусу?

Приходилось признать, что князь Тимерийский действительно роскошно выглядит в лахийской шкуре. Прекрасная Лулу хлопала в ладоши, ей вторили фрейлины, капитан Рэм восхищенно цокал языком, а его гвардейцы завистливо дышали. Плевалась только старая Нани, считавшая, что шкура Лахи никому и никогда не принесет счастья. Что, возможно, и было бы правдой, если бы речь шла о человеке приличном, скажем, о Пигале Сиринском, но с Чернопалого все пророчества как с гуся вода.

Путешествие пешком доставляло магистру куда меньше удовольствия, чем в седле почившего лошака, изумительного животного, о потере которого Пигал искренне скорбел. При пешем способе передвижения мыслящий человек все-таки вынужден переключать часть своего внимания на дорогу и собственные ноги, что, бесспорно, обедняет восприятие окружающей действительности. Пигал так увлекся разрешением свалившихся на его голову проблем, что прозевал момент прибытия в замок Араке. Во всяком случае, когда он наконец вынырнул из безбрежного моря собственных раздумий на грешную поверхность, то взору его вместо величественных равнин предстали покрытые многовековой плесенью каменные стены. Стало темновато, сыровато и душновато – в общем, неуютно.

– А где плита гельфов?

– Осталась позади,– капитан Рэм удивленно покосился на задремавшего, видимо, на ходу магистра.

– Так мы уже на Игирии? – удивился Пигал.

– Мы в подземелье замка Араке, именно здесь находится станция гельфийской дороги.

Капитан Рэм выглядел озабоченным и куда менее воинственным, чем в начале пути. Впереди их ждал очень теплый прием, и кому, как не капитану, было знать, какие непростые противники эти рески Великого Кибелиуса. Впереди, в десятке шагов от Пигала, маячила прикрытая лахийской шкурой широкая спина князя Тимерийского и слышался серебряный голосок прекраснейшей из прекрасных, которая никак не могла взять в толк, что обстановка требует тишины, поскольку экспедиция находилась уже почти у цели.

– Мы атакуем внезапно,– сказал Тимерийский, поднимая руку.– Удача сопутствует смелым. Вперед!

Что и говорить, Андрей смотрелся истинным полководцем, и белокурая Лулу от восторга в который раз захлопала в ладоши. Пигал ее восторгов не разделял, поскольку уже однажды имел возможность присутствовать при подобном кровавом мероприятии на Альбакерке и никаких приятных воспоминаний по этому поводу не сохранил. Магистру никак не улыбалось стать случайной жертвой чужого непомерно раздутого самолюбия. В конце концов, на Пигале Сиринском не было лахийской шкуры, и, следовательно, ему нечего было делать в первых рядах атакующих.

Магистр популярно объяснил и королеве Лулу. и сопровождающим ее испуганным фрейлинам, что кровавая сеча – это удел Героев, а обязанности магистра Белой магии заключаются в том, чтобы давать им советы, наблюдая безобразие со стороны.

– Гарнизоном замка командует ужасный негодяй по имени Помпас,– прошептала Лулу, округлив глаза.– Он с планеты Реска, верный слуга Кибелиуса.

Достойнейший Пигал в ответ на эти слова только вздохнул. Как он и предполагал, кровопролитие не заставило себя ждать. Чернопалый атаковал в лучших своих традициях, не озаботившись ни планом, ни безопасностью сопровождающих его лиц. Несчастные Кибелиусовы слуги не успели даже головы поднять от тарелок, когда этот монстр обрушил на них всю мощь своей длани. Ресков было никак не менее сотни, во всяком случае, Пигал насчитал именно столько, а потом бросил это никчемное занятие, поскольку на поле боя все перемещалось и сбилось в кучу вокруг нахального князя и поддерживающего его со спины капитана Рэма. Визг стоял такой, что волосы на голове шевелились. Визжали рески, видимо, это был их боевой клич. И вообще эти волосатые, похожие на либийских мухоров существа могли бы произвести впечатление на слабую душу, но достойнейший Пигал много повидал всякой всячины на своем веку, а потому почти не испугался. Да и позиция у него была более удобнее, чем в замке Риго на Альбакерке. Мешали наблюдению лишь фрейлины, визжавшие не хуже ресков при каждом удачном ударе князя Тимерийского, но магистр относился к подобным проявлениям естественных человеческих слабостей с философским спокойствием.

Хорошее настроение Пигала Сиринского едва не оборвала стрела, прилетевшая неведомо откуда на вполне, казалось бы, безопасную галерею. Магистр немедленно спрятался за колонну и сделал вывод, что в замке, подвергшемся штурму, безопасных мест в принципе быть не может. О своих выводах он сообщил Лулу, рекомендуя ей последовать примеру опытного человека, но гельфийку заботы мудрого мужа о ее безопасности не тронули, и она продолжала аплодировать каждому точному удару князя. И поскольку изящнейшие ручки трудились без устали, магистр мог, не подвергая себя опасности, сделать вывод, что дела у Тимерийского продвигаются весьма успешно.

– Помпас! – Прекрасная Лулу перестала аплодировать и испуганно приложила свои всласть потрудившиеся ладошки к щекам.

Любопытство пересилило страх, и магистр рискнул выглянуть из своего убежища, чтобы полюбоваться на Кибелиусова любимца. Нельзя сказать, что этот Помпас был уж совсем ничтожеством, но и особенного впечатления на Пигала он не произвел: ну гора мяса в два с половиной метра ростом, покрытая густой красноватой шерстью. Стоило также отметить длинные волосатые руки, в каждой из которых было по энергетическому мечу, и когти на ногах, которым позавидовал бы даже хрусский легон. Клыки, правда, в пасти были приличные, зачем хаять, но ведь и у других ресков они были не хуже. Мечами Помпас махал так удачно, что начисто изничтожил роскошный гобелен, висевший за спиной у князя Тимерийского, о чем магистр не мог не скорбеть. Потом Помпас, уже совместными усилиями с князем Андреем, сокрушил обеденной стол и передавил толстыми лапами уйму серебряных кубков тончайшей работы. Уже за одно это его следовало бы убить. Варвар. И вообще создавалось впечатление, что Помпас близорук, поскольку ни один из его ударов так и не достиг цели. Если, конечно, не считать того, под который угодил один из его соратников, невзначай сунувшийся поперек батьки в пекло. Князь Тимерийский очень эффектно, надо признать, снял с Помпаса дурную голову. По мнению магистра, князь вообще был склонен к дешевым трюкам. Ну зачем, скажите, делать это с переворотом через голову, когда на свете есть немало надежных способов угробить противника, не отрываясь от пола? Но на глазах прекрасной Лулу сиятельный решил проявить себя во всем блеске и, естественно, выиграв в качестве, проиграл во времени. Грубо говоря, он слишком долго возился с Помпасом, и это могло дорого стоить его соратникам, гельфам и карликам. Выручили атакующих обитатели замка, ударившие ненавистных ресков с тыла. И эта неожиданная подмога, по мнению магистра, решила исход дела.

Однако следует признать, что замок на Игирии был взят с гораздо меньшими потерями, чем замок на Альбакерке, во всяком случае, для самого Пигала, и все это, бесспорно, говорило о растущем опыте человека молодого по разорению чужих гнезд. С другой стороны, восторги королевы Лулу и ее подданных по случаю одержанной победы были сильно преувеличены – захват одного замка не решал исхода всей кампании. К сожалению, предостережений мудрого человека никто слушать не стал, и князь Тимерийский тут же был назван королевой Лулу Освободителем, к полному восторгу собравшейся публики. Но были среди собравшихся и трезвые головы, которые, следует это отметить, конечно, тоже проявляли энтузиазм, но энтузиазм взвешенный. Тем более когда вдруг выяснилось, что все войско ее величества состоит из небольшого числа мужей, среди коих блистали следующие лица: писаный красавец князь Тимерийский, достойнейший из мудрых Пигал Сиринский, капитан Рэм и карлик Улюм во главе своих отрядов общей численностью не более полусотни человек. Нет слов, все вышеназванные особы были весьма достойными людьми, но ведь противостояла им сила немалая в лице Кибелиуса, совсем недаром прозванного Великим и Первым Магом ближайших галактик. Среди мудрых мужей, не потерявших головы в час ликования, выделялся и статью, и благородством канцлер игирийского королевства Весулий, хлебнувший, кстати говоря, лиха при почившем Помпасе. Имеющие мозги легко могли себе представить реакцию Великого Кибелиуса на сей, бесспорно, героический акт. Игирия с Вефалией и без того уже разорены бесконечными войнами, а к Кибелиусу как-то притерпелись. Нет слов, любовь подданных к прекрасной королеве Лулу не знает границ, но в данном случае ее авантюра может привести к трагическим последствиям. Тем более что далеко не все бароны Игирии и Вефалии поддерживают свою королеву. Конечно, их поведение можно расценивать как предательство гельфийских интересов, но, к сожалению, многие влиятельные люди живут по принципу – своя рубашка ближе к телу.

Канцлер Весулий, худой мужчина средних лет, с бледным вытянутым лицом пожившего и повидавшего мир человека, и сам не ожидал, что найдет столь горячего сторонника в достойнейшем Пигале Сиринском. Оказывается, здравомыслящие люди рождаются не только под благословенными лучами Легоса и ученый магистр с далекой планеты Сирин вполне разделяет опасения игирийского канцлера. Были, правда, сомнения относительно искренности пришельца, но с помощью старой Нани удалось выяснить, что инопланетянину доверять можно.

Праздничный обед затянулся до поздней ночи не без помощи вошедшего в раж князя-освободителя. У Весулия с Пигалом была возможность обнюхать друг друга без особой спешки и сделать на основе пристального изучения свои выводы. Говорили, как водится, о погоде, о видах на урожай, о поборах, которыми обложил гельфийцев Великий Кибелиус. При этом всплыл интересный факт: поборы были даже несколько ниже тех, которыми облагодетельствовала свой народ прекрасная Лулу, и много ниже тех, которые драли самовластные гельфийские бароны. Разумеется, жить под гнетом инопланетных монстров ужасно и унизительно, но досточтимый Весулий ждал поначалу много худшего. Помпас, между нами, был свинья свиньей, но в государственные дела не лез, передоверив все игирийскому канцлеру, и только и делал, что спал, жрал да горланил песни со своими волосатыми ресками. Конечно, были со стороны ресков разные непотребства в отношении населения, но все-таки с ними удавалось находить общий язык.

Достойнейший Пигал согласился с досточтимым Весулием, что власть – штука тонкая и неоднозначная. Иной раз действительно призадумаешься, где найдешь, а где потеряешь. Одно магистр может сказать канцлеру совершенно ответственно: этот князь-освободитель такой фрукт, что по сравнению с ним Великий Кибелиус просто ягненок. От такой характеристики признанного Героя, да еще услышанной из уст ближайшего сподвижника, досточтимый Весулий едва не потерял присущее ему от природы благородное спокойствие.

– Не может быть! – пропел он треснувшим от изумления тенором, чем привлек внимание пирующих и едва не навлек на себя немилость Лулу, которая как раз в этот момент готовилась прильнуть к устам сиятельного.

– Может,– со значением, но шепотом произнес Пигал, призывая тем самым собеседника к осторожности.

Прекрасная Лулу и сиятельный Андрей соединили наконец уста в длительном поцелуе и тем самым отвлекли на себя внимание умиленных сим зрелищем подданных.

– Я приставлен к князю очень значительными личностями,– достойнейший Пигал указал при этом на потолок замка Араке, но, разумеется, канцлер Весулий его понял,– дабы воспрепятствовать его негативному влиянию на ход развития Вселенной.

Сказано было красиво и значительно, хотя и несколько витиевато. Быть может, именно поэтому Весулий не совсем уяснил суть. Пришлось объяснить ему по-простому, кто же он такой, этот Чернопалый князь. Досточтимого канцлера едва удар не хватил от Пигаловых откровений. Одно дело – авантюра молодых и глупых влюбленных, которую как-то можно было бы уладить, спровадив их обратно и ублажив рассерженного Кибелиуса, и совсем другое, когда у трона гельфийских королей появляется немыслимое чудовище с откровенно безумными целями.

Пигал успел осушить довольно вместительный кубок игирийского вина, пока наконец Весулий пришел в себя и обрел способность мыслить разумно и конструктивно.

– Но что этот э... человек ищет в наших краях?

– Есть мнение, что этот э... субъект ищет дорогу гельфов, чтобы прорваться в Черную плазму.

– Зачем? – тупо удивился Весулий.

– Ну, кто может понять, а тем более объяснить психологию и потребности монстра.– Достойнейший магистр улыбнулся.

– Но это же ужасно! – Весулий никак не мог смириться с той пропастью, которую вдруг разверз у его ног невзрачный с виду чужак.– Почему его не устранили сразу?

Пигал не стал распространяться по поводу своей невольной вины, которая явилась следствием преступного добросердия, а просто вздохнул, глядя прямо в глава собеседника:

– Вы знаете, как убить Сагкха, досточтимый?

– Мне ли, ничтожному потомку великих гельфов, не знать, что такое Сагкх! – Весулий даже руками всплеснул, чем опять привлек всеобщее внимание и заслужил укоризненный взгляд королевы.

– Почему бы нам ни подышать свежим воздухом, досточтимый,– предложил Пигал.– Запах цветов возвращает мне молодость.

Весулий не стал возражать – откровения магистра повергли его в ужас. И будет лучше, если испуга игирийского канцлера не увидят окружающие, иначе это даст повод к сплетням, а то и к подозрениям в заговоре. Во всей Вселенной не найдется сплетников, равных по чудовищности фантазий гельфийским, способным из макового зерна вырастить развесистую клюкву.

Могущественная цивилизация гельфов, равной которой не было и нет во Вселенной, опалила свои крылья о Черную плазму. О событиях тех страшных дней свидетельств сохранилось немного, но и этого было достаточно, чтобы поселить в душах потомков гельфов вечный ужас перед Сагкхами. Только чудо спасло тогда Вселенную от полного уничтожения. Открытая древними гельфами по неосторожности и непомерному самомнению дверь захлопнулась, оставив надежду, что она никогда не будет открыта вновь. И вот, оказывается, нашелся то ли безумец, то ли монстр, который решил в одиночку повторить сумасбродный поступок гельфов.

Лоб Весулия покрылся потом, и это несмотря на ветерок, подувший как нельзя кстати с чудеснейшего по красоте озера. Пигал, проведший последние дни преимущественно в подземельях, с удовольствием любовался открывшимся пейзажем. Игирия нравилась магистру, а окружающий ландшафт напоминал ему родную планету, покинутую в недобрый час не по своей воле. Кто бы мог подумать, что за пределами Светлого круга встречаются подобные жемчужины, где синие море спорит у горизонта с зеленью трав, а роскошное дневное светило ласкает верхушки деревьев, пытаясь пробиться сквозь их развесистые кроны к звонким ручьям и родникам, дабы утолить свою вечную жажду. Пигала картина умилила до глубины души. Надо сказать, что и создания рук человеческих были под стать природе. Уютный городок, раскинувшийся у подножия холма, на котором был расположен замок Араке, бесспорно, радовал глаза. Аккуратные улочки, застроенные столь же аккуратными домиками под черепичной крышей,– все это так напоминало родную сторону, что не могло не растрогать сердце магистра. Если бы у него спросили в эту минуту, какую планету он бы выбрал местом своего проживания, кроме Сирина, то он непременно назвал бы Игирию, особенно если рядом была бы прекрасная Лулу. Достойнейший магистр настолько увлекся красотами игирийской природы, что не сразу обратил внимание на горячо заговорившего Весулия.

– Это невозможно, абсолютно невозможно!

Пигал уловил только окончание фразы, но и этого было достаточно, чтобы возразить:

– Для Тимерийского нет ничего невозможного, досточтимый Весулий. На моих глазах он уничтожил целую стаю Лахи и снял с одной из них кожу.

– Кожу? – ахнул Весулий.– Но ведь Лахи убить невозможно!

– Из этой кожи он сшил себе костюм,– продолжал спокойно Пигал.– Вы имели возможность любоваться обновкой весь сегодняшний вечер. Я же вам говорю, досточтимый, что мы имеем дело с редкостным монстром, и все эти ваши «невозможно» просто смешны в ситуации, в которой мы с вами находимся. И потому я говорю, что все может быть. Если мы с вами не остановим князя, то и моему прекрасному Сирину, и вашей не менее прекрасной Игирии придет неизбежный конец уже в самое ближайшее время. Недавно этот негодяй сказал мне, что на свете нет добра и зла, а есть либо поступок, либо отсутствие оного. Как вам это понравится?

По лицу Весулия было видно, что слова князя ему не понравились, хотя Пигал подозревал, что канцлер не понял до конца всего ужаса, в них заключающегося.

– Самый большой поступок, когда-либо или кем-либо совершенный,– это создание Вселенной,– продолжил Пигал.– Создать Вселенную монстр не в силах, кишка тонка, но поскольку для него нет разницы между добром и злом, то ему только и остается, что разрушить Вселенную. Это будет самым грандиозном поступком, который может совершить подобное существо в своей жизни.

– Но это же безумие! – сказал потрясенный Весулий.

– Однако в этом безумии есть своя логика, согласитесь,– невесело усмехнулся магистр.

– Но ведь можно же ему как-то воспрепятствовать? – Канцлер с надеждой посмотрел на Пигала.– Убить, скажем?

– Это не так-то просто,– вздохнул Пигал.– Очень умные личности думали над этой проблемой и пришли к выводу, что нужно пытаться это сделать только в крайнем случае. Суть ведь в том, досточтимый, что если Сагкх передал этому молодцу хотя бы ничтожную часть своей силы, то убить мы можем только оболочку, сила вырвется на волю, и тогда мы потеряем ее след. А сила Сагкха имеет, как вам известно, одну неприятную особенность: она начинает расти во времени и пространстве, влияя на структуру Вселенной. Нет, досточтимый Весулий, мы не вправе так рисковать. На мой взгляд, лучшим выходом была бы изоляция, но где взять клетку для этого монстра?

– Быть может, Кибелиус...– осторожно начал Весулий.

– Я знаком с Кибелиусом,– огорошил его Пигал,– но, боюсь, с Чернопалым ему не совладать. К тому же у пастыря Грогуса свои цели в отношении дороги гельфов, и кто знает, что он предпримет. Безумие, знаете ли, заразительно.

Весулий понимающе кивнул и надолго задумался. Достойнейший Пигал его не торопил – время пока терпит, так с какой стати сиринцу суетиться.

Затянувшийся пир в замке Араке закончился песней князя-освободителя, который очаровал ею всех присутствующих дам. Вот ведь глупые курицы – сами готовы броситься на вертел. Пигал аплодировал вместе со всеми, а сам в это время раздумывал над одним весьма интересным планом, пришедшим в его голову совсем недавно. Он вдруг задумался над одной странностью в поведении князя. С чего это сиятельный, никогда не отличавшийся постоянством, так прилип к юбке прекрасной Лулу? И не является ли подобное постоянство верным признаком того, что ему нужно получить от прекраснейший из прекрасных нечто такое, чего нет у других претенденток на его любовь? Между прочим, своих предыдущих пассий князь бросал в тот же миг, как только получал из их рук вожделенные слезы Сагкха, чтобы продолжить путь к неясной цели, не обращая внимания на жалобы и вздохи брошенных красавиц. Очень, очень целеустремленный человек молодой. Почему он вдруг так проникся проблемами Игирии и Вефалии? Пигал нисколько не сомневался, что Чернопалому плевать как на гельфийские королевства, так и на прекрасную Лулу. Так в чем же истинная причина появления князя-освободителя на Игирии? Еще в замке барона Риго на планете Альбакерк он проговорился о каком-то ключе гельфов. Но если этот ключ сохранился, то кому, как не наследнице гельфийских королей, знать, где он лежит?

– Послушайте, Весулий,– обернулся Пигал к соседу по столу,– что вы знаете о ключе гельфов?

Пигалу показалось, что канцлер смутился, да, скорее всего, так оно и было, но прозвучавший ответ его разочаровал:

– Ничего.

Магистр готов был поклясться, что досточтимый солгал. Скорее всего, потому, что не доверял чужаку. Из замешательства Весулия можно было сделать только один вывод: ключ гельфов существует, и именно к этому ключу тянется унизанная черными перстнями рука монстра по имени князь Тимерийский. А канцлера Весулия Пигал не осуждал. Осторожность – необходимейшее качество государственного мужа. В конце концов, Пигал Сиринский не представил досточтимому канцлеру никаких доказательств своей лояльности, а его слова могли быть только уловкой, которой можно выманить у человека тайну. Нет, Весулий, это очевидно, так просто ничего Пигалу не расскажет. Значит, рассчитывать следует только на себя. Разве лучший дознаватель Светлого круга нуждается в чьей-то помощи, чтобы проникнуть в заинтересовавшую его тайну? Отнюдь. Разве своего светлого ума ему не достаточно? Отнюдь. Собственная голова Пигала ни разу не подводила, чего нельзя сказать о добром сердце. Поэтому прочь сомнение и смущение. Ведь достойнейший магистр не сплетник, коллекционирующий информацию о неблаговидных делишках своих знакомых. Нет, он собирается проникнуть в чужую спальню с целью спасти Вселенную от грозящей ей напасти. Конечно, Пигал, как человек редкостной порядочности, испытывал чувство неловкости. Был и страх в сердце, а кто бы не испугался на его месте, вползая на четвереньках в спальню монстра? Разумеется, найдутся моралисты, которые осудят достойнейшего магистра и дознавателя, но в жизни отдельного человека и всего человечества случаются моменты, когда мораль побоку. Поймав себя на столь крамольной мысли, Пигал пришел в такой ужас, что едва не сел тут же, посреди чужой спальни. Он ведь почти в точности повторил слова Андрея Тимерийского об отсутствии разницы между добром и злом. Конечно, подслушивание чужих разговоров – это вам не разрушение Вселенной, но ведь, стоит только начать совершать поступки без оглядки на мораль, остановиться потом будет трудно. Вероятно, магистр, потрясенный столь неожиданным открытием, повернул бы назад, но тут в коридоре послышался шум, и ему не оставалось ничего другого, как нырнуть под роскошное ложе.

Пигал вдруг почувствовал, что он здесь не один. То есть в спальне он действительно был не один, поскольку наверху довольно шумно устраивалась влюбленная парочка. Сюрпризом было то, что и под кроватью его поджидал некий субъект, проникший сюда с неизвестными и, надо полагать, недобрыми намерениями. Достойнейший Пигал, обладающий незаурядным нюхом природного сиринца, сначала почувствовал запах игирийских пряностей, а потом услышал и сдержанное дыхание, весьма отличное от того, как дышали наверху, но весьма сходное с его собственным, придушенным страхом. Быть застигнутым под чужой кроватью – это же скандал на всю Вселенную, который навсегда погубит безупречную репутацию Пигала Сиринского! Поэтому магистр даже и не пытался кричать либо каким-то иным способом проявлять недовольство по поводу нежелательного соседства.

Наверху дышали уж очень бурно, и Пигалу пришла в голову мысль, что ложе на Игирии могли бы делать и покрепче, раз уж пускают на них монстров. Сосед признаков жизни не подавал, хотя не было никаких сомнений в том, что он тоже обнаружил присутствие магистра, из чего Пигал сделал вывод, что пахнущий пряностями неизвестный тоже не был зван в королевскую опочивальню, а потому не заинтересован в лишнем шуме.

На отсутствие воображения Пигал пожаловаться не мог и в течение нескольких минут успел представить своего соседа и кровожадным убийцей, и безжалостным вором. Он опасался удара кинжалом в бок, но даже ожидание смерти не могло заставить его покинуть убежище и тем самым покрыть несмываемым позором свою голову. Пигал Сиринский под кроватью молодой женщины! До чего же ты докатился, достойнейший магистр! Вот уж верно говорят мудрейшие: с кем поведешься, то того и наберешься.

Магистр был так расстроен своим падением, что не сразу уловил, когда наверху перестали дышать и перешли к разговорам.

– ...Отец говорил, что шар находится там еще со времен Великого поражения. Но это место считается у нас проклятым, и каждый, кто пытается туда проникнуть, подвергает опасности и свою жизнь, и жизнь всех гельфов.

Говорила Лулу, но поскольку Пигал прослушал начало разговора, то он никак не мог понять, о чем идет речь.

– Так-таки никто и не пытался туда проникнуть? – спросил Тимерийский.

– Говорят, что пытались, но этих смельчаков никто потом больше не видел. А в последнее время охотники перевелись. Да и зачем? Пусть все идет, как идет.

– Что же их так пугало в этом замке? – Голос сиятельного звучал на редкость равнодушно, он даже зевнул в конце фразы – лицемер.

– Ты не хочешь вина? – спросила девушка.

Пигал не мог судить о реакции князя на неуместный вопрос Лулу, но сам почувствовал сильнейшую досаду– разговор был прерван на самом интересном месте. Видимо, у Тимерийского терпения было больше, чем у магистра, а возможно, поза была удобнее, поскольку от вина он не отказался и вообще не суетился по поводу прерванного разговора. Услужливая Лулу скользнула на роскошный ковер, позволив Пигалу вдоволь налюбоваться стройными ножками, которые повергли дознавателя в сильнейшее смущение.

– Говорят, что в том замке заключены ужасные существа, которых вывели древние гельфы для борьбы с Сагкхами. Только Сагкхи их не испугались, а уничтожили почти всех.

– А драконы, случайно, не твоих предков изобретение? – спросил князь, вино, похоже, ему понравилось.

– Ну да,– подтвердила Лулу,– и драконы, и Лахи, и вески, и...

– Достаточно,– прервал ее Тимерийский.– Здорово потрудились твои прапра, ничего не скажешь. Потом моим предкам пришлось гоняться за этой нечистью по планетам Светлого круга.

– Кто ж знал,– вздохнула Лулу.– Сагкхи оказались неимоверно сильными, а драконы на удивление пугливыми.

– Между прочим, драконы молоденьких женщин любят.

– Ну вот еще,– сладенько пропела Лулу.– Мне драконьей любви не надо, хватит и твоей.

И там наверху опять задышали, чем повергли достойнейшего Пигала в ярость. Что за чудовищное легкомыслие, в конце концов. Решается, можно сказать, судьба Вселенной, а молодые люди занимаются... форменным безобразием.

– Чудовищно,– проговорил он вслух и тут же от испуга едва не проглотил язык.

– Это вы, достойнейший Пигал? – услышал он возле уха горячий шепот.

У магистра возникло непреодолимое желание выскочить из-под кровати и бежать куда глаза глядят. Невероятным усилием воли он подавил в себе это неразумное желание, и, как вскоре выяснилось, к счастью.

– Это я, Весулий.

Пигал едва не выругался в полный голос, но теперь уже от переполнявшей его радости. Вспыхнувший бурный диалог продолжался недолго, поскольку там, наверху, перестали дышать, и перешептываться внизу стало небезопасно.

– Интересно было бы взглянуть на этот загадочный замок,– сказал Тимерийский.

– Нет,– жалобно запротестовала Лулу.– Если ты погибнешь, то мне будет ужасно одиноко.

– Королевы не бывают одинокими,– засмеялся князь.– Претенденты на трон всегда найдутся.

– В таком случае я пойду с тобой,– решила Лулу.– Там есть двери, которые может открыть только особа королевской крови.

– Ну что ж,– задумчиво проговорил Тимерийский,– придется взять тебя с собой.

Нет, каков негодяй! Достойнейший Пигал буквально клокотал от возмущения. Тащить хрупкое белокурое создание невесть в какую дыру, подвергая немыслимым опасностям?! На такое способен только монстр, да и то не каждый. Допустим, Пигал приличных монстров и не встречал, но ведь этот вообще ни в какие ворота не лезет.

– Только учти, я боюсь,– сказала Лулу и заплакала.

Разумеется, негодяй стал ее утешать. Магистр готов был поклясться, что Чернопалому наплевать на все страхи прекрасной королевы. Но разве столь прелестное и юное создание способно понять всю низость души монстра? Все закончилось тем, что наверху опять задышали. Не в силах больше выносить нравственной пытки. Пигал первым покинул убежище, разумеется, все тем же недостойным не только магистра, но и любого приличного человека способом – на четвереньках. Досточтимый Весулий, если судить по сопению в тылу, последовал его примеру. К счастью, увлеченные делом молодые люди не заметили этой ретирады.

– Что скажете, досточтимый Весулий? – Пигал не в силах был сдержать негодование.– Каков негодяй!

– Монстр,– сразу же согласился с ним игирийский канцлер.

Оба почтенных мужа чувствовали себя неловко на четвереньках, тем более что особой необходимости в этом способе передвижения уже не было. Однако, покинув чужую спальню, они забыли подняться на задние конечности и, только натолкнувшись на удивленные глаза совершавшего обход капитана Рэма, пришли к мысли, что столь приличным и обремененным регалиями особам удобнее беседовать в вертикальном положении.

– Приходится иногда прибегать к способам с морально-этической точки зрения весьма сомнительным,– смущенно вздохнул Пигал, отводя глаза в сторону.

– Все-таки речь идет об интересах государства,– развел руками Весулий.

– Я бы даже сказал, разума во Вселенной,– дополнил его Пигал.

Государственные мужи солидарно промолчали, приводя расстроенные чувства в порядок.

– Вы не в курсе, досточтимый Весулий, о каком замке вели речь молодые люди? – небрежно поинтересовался магистр у своего обретенного под чужой кроватью друга.

По лицу игирийского канцлера было видно, что он в курсе, но его мучают сомнения – вправе ли он открыть сию тайну гельфов пришельцу из неведомого мира.

– Ваша недоверчивость, друг мой, может привести Вселенную к катастрофе,– мягко укорил Весулия достойнейший магистр.– Учитывая то, что прекраснейшая Лулу уже все рассказала Чернопалому.

Весулий только вздохнул в ответ. Пигал понимал терзания друга и не торопил его, не сомневаясь в душе, что канцлер в конце концов придет к правильному выводу.

– Замок Рогус находится в силовом поле между Вефалией и Хрусом,– начал Весулий тихим голосом.– Страшное место, достойнейший магистр. Наши предки, возомнившие себя хозяевами Вселенной, не стеснялись в средствах ведения борьбы. Драконы, Лахи, легоны – это мелочь. Были орудия и пострашнее. После поражения все исходные материалы, многие уцелевшие исчадия рукотворного ада, были заключены в этот замок, под надежные магические замки. Замок Рогус – это, конечно, не Черная плазма, но если кто-то попытается его разблокировать даже частично, то на волю вырвутся такие чудовища, которым, пожалуй, никто не сможет противостоять в современном мире. Замок Рогус – это власть над Вселенной, почти полная власть, но я не знаю существа, которое бы справилось с объемом этой власти и не было бы раздавлено этим чудовищным бременем. Вы меня понимаете, Пигал? Все эти Кибелиусы и Магусы, рвущиеся управлять Вселенной, не способны понять всю неразумность своих притязаний. К счастью, проникнуть в замок Рогус не так-то просто. Пытались многие, ибо жажда власти делает людей безумными, но мудрость гельфов пока не позволяет авантюристам преодолевать невидимые барьеры.

– Ваши предки, досточтимый Весулий, поступили бы еще мудрее, если бы вообще уничтожили всю нечисть и избавили бы тем самым слабые души от соблазна. Но тем не менее я благодарен вам за откровенность. Цель Тимерийского, таким образом, становится совершенно ясной – ему нужна власть над Вселенной, ни больше, ни меньше. Вы знаете, Весулий, быть может, вам это покажется странным, но я почувствовал даже некоторое облегчение. Если молодой человек собирается властвовать над Вселенной, значит, он не планирует ее уничтожать. Возможно, его человеческая душа не полностью была выжжена Сагкхом, и это оставляет надежду.

По лицу досточтимого канцлера было видно, что он не разделяет оптимизма ученейшего коллеги. Но вслух он ничего не сказал, здраво, видимо, рассудив, что время все рассудит и расставит на места.

– Наступает время обратиться за помощью к Кибелиусу, а через него к кентавру Семерлингу,– сказал Пигал.– У меня на этот счет есть жесткие инструкции Высшего Совета Светлого круга, который я имею честь здесь представлять.

Игирийский канцлер, ни слова не говоря, указал магистру Пигалу на дверь, украшенную изумительной гельфийской резьбой. Правда, то, что магистр увидел за дверью, не могло его не огорчить. Это была лаборатория ученого и мага, но, увы, не приходилось сомневаться, что здесь пользовались приемами Черной магии. Пигал был слишком искушенным в своей области ученым, чтобы питать иллюзии на сей счет. К сожалению, приходилось мириться с неизбежным – слишком серьезные вопросы решались в эту минуту, чтобы заботиться о чистоте собственных рук.

– Я прибегаю к Черной магии только в крайнем случае,– счел нужным оправдаться перед гостем Весулий.– К сожалению, Великий Кибелиус работает только на черной волне.

Никаких неудобств, кроме угрызений совести, Пигал не испытал. Он словно бы растворился в пространстве, а потом и раздвоился: один Пигал Сиринский остался сидеть в кресле на планете Игирия, а другой переместился в гости к Великому Кибелиусу, которого этот визит явно обрадовал. К удивлению и облегчению магистра, в зале вместе с Кибелиусом-Риго был и кентавр Семерлинг. Пигал в замке Кибелиуса пожал протянутую кентавром руку, но магистр, находящийся на Игирии, этого пожатия не ощутил и почувствовал некоторую неловкость в связи со странностью ситуации.

Великий Кибелиус криво усмехнулся, что, кстати говоря, не придало выразительности его скучному лицу.

– Не огорчайся, Пигал, это издержки черной волны. Зато и голову отрубить мы тебе пока не сможем, хотя ты этого заслуживаешь. Это и тебя касается, Весулий. Каким образом мой замок Араке оказался в руках Чернопалого?

– Он его захватил,– спокойно отозвался Пигал, не слишком напуганный угрозами бывшего барона Риго, но весьма недовольный его развязным тоном.– Если мне не изменяет память, почтенный, то во время нашей последней встречи ты настоятельно не советовал мне мешать князю Тимерийскому в его начинаниях. Вот я и не мешал. А что касается замка Араке, то тебе следовало бы получше заботиться о его защите и не доверять бразды правления ничтожным личностям вроде Помпаса.

– Увы,– развел руками Весулий.– Чернопалый неуязвим в лахийской шкуре. Досточтимый Помпас был изрублен на куски.

– Жалко Помпаса,– сказал Кибелиус, хотя особенного огорчения на его лице Пигал не заметил.

– Насколько я могу судить с ваших слов,– подал голос кентавр Семерлинг,– то Чернопалым вы называете моего воспитанника князя Тимерийского. Мне только непонятно, о какой шкуре идет речь?

– Речь идет о шкуре Лахи. Есть в наших краях такие милые существа, некогда выведенные гельфами. Мальчишка, видимо, изобрел какой-то способ их уничтожения.

– Лахи убил огонь Черной плазмы, вырвавшийся из перстней,– пояснил Пигал кентавру.– Страшная сила, доложу я вам. А теперь князь вознамерился посетить замок Рогус.

Судя по тому, как переглянулись кентавр и Кибелиус, это название кое о чем им говорило.

– Если Тимерийский доберется до Рогуса и овладеет сокровищами гельфов, то ему не будет равных во Вселенной, так, во всяком случае, утверждает досточтимый Весулий.– Пигал со значением посмотрел на кентавра Семерлинга.– Мне кажется, что сейчас самое время принимать меры, если мы вообще собираемся хоть что-то предпринять.

Однако кентавр не спешил соглашаться с досточтимым канцлером и достойнейшим магистром. Более того, на лице его явственно читалось сомнение. Хотя непонятно было, в чем сомневается просвещеннейший член Высшего Совета – в своих способностях остановить монстра или в необходимости его останавливать на данном этапе? Во всяком случае, Пигал считал, что долг свой перед цивилизацией он выполнил, планы князя Тимерийского раскрыл и теперь с чистой совестью может вернуться домой, поскольку не видит смысла в дальнейшем пребывании в этих краях.

К сожалению, у Семерлинга на этот счет было свое мнение, и он без обиняков предостерег магистра от опрометчивых поступков. По его мнению, долг Пигала состоял в том, чтобы сопровождать монстра в самое пекло – в замок Рогус.

Услышав такое из уст вроде бы разумного кентавра, Пигал едва не упал в обморок, а потом страшно возмутился по поводу такого бессердечия и даже пригрозил пожаловаться на Семерлинга в Высший Совет.

– Не валяй дурака, Пигал,– холодно оборвал излияния перепуганной души кентавр.– Тебе не выбраться отсюда без моей помощи. А я помогу только в том случае, если ты выполнишь свой долг до конца.

Любой другой человек на месте Пигала Сиринского, услышав подобное циничное заявление из уст личности, в гуманную сущность которой верил безгранично, закатил бы истерику, но магистр, как истинный сиринец, принял выпавший ему жребий, не дрогнув ни сердцем, ни разумом. Зато кентавр Семерлинг, опустившийся до грубого и гнусного шантажа, навсегда пал в глазах Пигала с того высокого пьедестала, на который магистр его возвел по доброте и чистоте собственной благородной души. Подобную жестокость нельзя было оправдать никакими соображениями высшего порядка – эта жестокость указывала лишь на мелкий и злобный характер просвещеннейшего, явно недостойного занимать высокий пост члена Высшего Совета.

– Канцлер Весулий составит тебе компанию, магистр,– небрежно бросил Кибелиус и даже зевнул при этом, подчеркивая тем самым, что судьба какого-то там гельфа его интересует мало.

– Но позвольте, досточтимый,– взвыл игирийский канцлер.– Я, конечно, понимаю опасность для Вселенной, таящуюся в действиях монстра, но чем же я-то могу ему воспрепятствовать?

– Хватит, Весулий,– оборвал его Кибелиус.– Мы на пороге страшной катастрофы, и каждый должен выполнить свой долг, не прячась за спины других. Нам нужна информация о любом шаге этого негодяя, а потому ваше присутствие в его свите просто необходимо.

На этом связь прервалась. Достойнейший Пигал вновь обрел себя в старом бренном теле и глубоко вздохнул, опечаленный как прошедшим разговором, так и предстоящими нешуточными событиями. Что же касается канцлера Весулия, то он никак не мог прийти в себя в свете открывшейся перед ним перспективы оказаться в самом пекле сотворенного его предками ада и без всякой надежды на спасение, поскольку еще никто и никогда не возвращался из Рогуса живым.

Пигал, отмахиваясь от дыма, заполнившего комнату, направился к окну, распахнул его и с наслаждением вдохнул чистый игирийский воздух, так напоминающий ему родную планету. Какое счастье вот так стоять у окна, вдыхая аромат трав и цветов засыпающего сада, и какого еще рожна нужно людям – дышите и любите. Так нет же, они мечутся по глухим уголкам Вселенной в поисках утерянного могущества.

– Скажите, Весулий, вы давно знаете кентавра Семерлинга?

– Очень давно,– вышел наконец из прострации игирийский канцлер.– Впервые он появился у нас еще до рождения Лулу, при жизни нашего великого короля Вэла. Он был с другом, очень отважным молодым человеком, который порывался посетить замок Рогус. Звали его, если не ошибаюсь, князь Феликс.

– А возвратились они дорогой гельфов.

– Королю Вэлу так понравились его новые друзья, что он научил их пользоваться древней дорогой. Правда, на весьма ограниченном отрезке, по той простой причине, что и сам Вэл владел лишь жалкими обрывками информации об этом чуде, созданном когда-то великими предками.

– Как только я увидел эту птицу, так сразу понял, что князь Феликс здесь был.

– Какую птицу? – удивился Весулий.

– Ту самую, что бродит сейчас по двору,– задумчиво проговорил Пигал.– В свое время князь Феликс прихватил с вашей планеты яйцо, и из него вылупился весьма скандальный птенец, с которым любил играть маленький Андрей Тимерийский.

– Вы хотите сказать, что Чернопалый – это сын любезного князя, который много лет назад побывал в наших краях?

– Именно так, досточтимый Весулий. Между прочим, князя Феликса погубил кентавр Семерлинг. А ваш король Вэл умер своей смертью?

– С королями это бывает крайне редко, достойнейший Пигал, а с гельфийскими тем более. Кивали на многих, в том числе и на Кибелиуса.

Пигал вдруг вспомнил подслушанный в подземелье карликов разговор. Скорее всего, Нани и пастырь Грогуса общались на черной волне. Кибелиусу был нужен князь Тимерийский, и он готов был все сделать для его беспрепятственного продвижения к цели. Тогда Пигалу было непонятно, о какой цели идет речь, теперь он мог сказать со всей определенностью – замок Рогус. Кибелиус говорил и о какой-то ловушке для Сагкхов. Возможно, пастырь Грогуса ведет двойную игру, не исключено, что и кентавр Семерлинг делает то же самое. И цели, которые обнародовали кентавр и Кибелиус, расходятся с их истинными намерениями. Не исключено также, что сам Пигал совершенно напрасно полагает, что действует в интересах Светлого круга и по распоряжению Высшего Совета. Очень может быть, что достойнейшего магистра и дознавателя обманом принудили участвовать в грязной авантюре с весьма непредсказуемыми последствиями.

Князь Тимерийский ничем не напоминал человека, которому сегодня придется отправиться в ад. Лицо его лоснилось от самодовольства ничуть не меньше, чем лахийская шкура, в которую он был облачен. Монстр рвался к цели и, можно сказать, был от нее уже в двух шагах. Немудрено, что у него было хорошее настроение, да и кушал он с большим аппетитом, отсутствием которого, впрочем, не страдал и ранее. Зато прекраснейшая Лулу была бледна, грустна и даже слегка напугана. Самое время было ей открыть глаза на истинную суть Чернопалого, дабы предотвратить неизбежную гибель прекраснейшей из прекрасных. Конечно, кентавр Семерлинг будет недоволен, но плевать хотел достойнейший магистр на просвещеннейшего члена Высшего Совета.

Открыть глаза Лулу следовало бы раньше, но слишком многое мешало Пигалу в разоблачении чудовища, а более всего собственные сомнения в том, что Тимерийский действительно является монстром. А если быть уж совсем откровенным, то мешала трусость. Ведь признание этого факта делало вину Пигала Сиринского просто необъятной, а правоту кентавра Семерлинга, каким бы негодяем он ни был, очевидной. И даже Тартар в таком случае для магистра не самое тяжелое наказание, поскольку жизнь индивидуума ничто по сравнению с гибелью Вселенной. У Пигала Сиринского выбора нет – он обязан встать на пути монстра и помешать ему в меру своих сил, но Лулу – совсем другое дело, ей незачем подвергать себя опасности.

Улучив момент, когда королева осталась одна, вне досягаемости чуткого уха проклятого князя, Пигал Сиринский рассыпал перед ней цветы своего красноречия, а проще говоря, поведал бедной женщине, с каким чудовищем столкнула ее судьба. И как ни был магистр осторожен в выражениях, его рассказ вызвал целый поток слез из глаз белокурой красавицы.

– Он говорил мне, что влюбился впервые в жизни,– сказала Лулу сквозь слезы.– А оказывается, вовсе не впервые.

Достойнейший Пигал был поставлен в тупик этими словами, поскольку распутство отнюдь не было самым тяжким из грехов князя Тимерийского, добросовестно перечисленных магистром.

– Я ему отомщу,– сказала Лулу, сжимая кулачки.– А он действительно меня бросит?

Достойнейший Пигал только руками всплеснул:

– Послушайте, ваше величество, если он вас оставит, то это будет величайшим счастьем.

Видимо, прекрасная Лулу так не считала, и потому глянула на Пигала весьма недружелюбно.

– Да что вы заладили, достойнейший магистр: «Монстр!», «Чудовище». Мало ли монстров вокруг? А этот будет мой!

После чего обиженная на весь мир прекраснейшая Лулу удалилась, оставив магистра в растерянности. Сердце Пигала переполнилось горечью – вот что значит иметь смазливую физиономию и длинные ноги. А то, какая душа у прекраснейшей из прекрасных, ничего не значит, будь она даже чернее сажи.

Слова умудренного жизнью человека ничто по сравнению с блеском глаз молодого нахала. Стоило ему замаячить на горизонте, и Лулу выбросила из головы все предостережения достойнейшего магистра. Не приходилось сомневаться, что она отправится за своим возлюбленным на край света, поставив под сомнение не только жизнь свою, но и душу.

Предостерегать королеву совершенно бесполезно – к такому выводу пришли Пигал и Весулий, с которым магистр поделился своими печальными размышлениями. Монстр уже завладел душой несчастной красавицы и не собирался выпускать ее из своих рук.

Добродушный после сытного обеда князь Тимерийский отнюдь не возражал против участия в экспедиции двух мужей: достойнейшего Пигала и досточтимого Весулия, хотя их пыл его слегка позабавил, а уж упреки по поводу прекрасной Лулу и вовсе рассмешили. Стоит ли удивляться бессердечию монстра.

– Коли все готовы,– сказал сиятельный, оглядывая собеседников насмешливым взглядом,– в самый раз отправляться в поход.

– То есть вот так, сразу? – переспросил опешивший Весулий.

Но его вопрос остался без ответа: князь-освободитель поднялся с бокалом вина в руке и произнес цветистый до тошноты тост за здоровье гельфийских дам и процветание местной торговли. После чего торжественную часть проводов можно было считать законченной.

– Ведите нас, досточтимый Весулий,– произнес князь, поправляя роскошный пояс, подаренный королевой Лулу.

Достойнейший Пигал почувствовал страх сразу же, как только ступил на дорогу, ведущую к замку Рогус. В этот раз у него не было ни малейшего желания восхищаться красотами игирийской природы, хотя ландшафт к этому, безусловно, располагал. Досточтимый Весулий тоже молчал, видимо, его душу тревожили сомнения. Зато вовсю радовался жизни князь Тимерийский, развлекавший погрустневшую Лулу песнями. Достойнейший Пигал обратил внимание досточтимого Весулия на то, что подобное залихватское настроение отнюдь не характерно для обычно молчаливого и мрачноватого князя. Конечно, можно было бы предположить, что он просто перебрал за обедом, а присутствие молодой красивой женщины настроило его на романтичный лад, и если бы дело касалось обычного молодого человека, то достойнейший Пигал так бы и подумал, но в случае с Чернопалым подобные обывательские рассуждения не годились: монстр чувствовал приближение решительной минуты и испытывал по этому поводу настоящий душевный подъем.

К счастью или к несчастью, но путешествие приближалось к своему финалу даже быстрее, чем Пигал Сиринский ожидал. Станция гельфов очень быстро возникла на горизонте – часа не прошло.

– Скажите, досточтимый, а я не слишком легко одет для вефалийского климата? – полюбопытствовал магистр, почувствовавший вдруг легкий озноб при виде исписанной иероглифами плиты.

Досточтимый Весулий ответил не раньше, чем путешественники воспользовались ее услугами:

– А почему вефалийского, достойнейший магистр, мы ведь находимся на Хрусе?

Сказать, что Пигал был удивлен, значит сказать неправду – он был поражен в самое сердце даже раньше, чем услышал знакомый гнусавый голос козлобородого Магуса:

– Рад приветствовать прекрасную Лулу в своем голубом замке.

– А почему же в твоем, Магус? – небрежно заметил князь Тимерийский.– Голубой замок гельфов теперь мой, если придерживаться буквы и духа нашего с тобой договора.

Козлобородый согнулся перед испуганной Лулу в ни-жайшем и изящнейшем поклоне. А Пигал был буквально парализован неслыханным негодяйством, свершившимся на его глазах и при его участии. А ведь знал, что Чернопалый готовит гнусность, но почему-то поверил в его любовь, ну пусть не любовь, так хоть привязанность к прекраснейшей из женщин. А, оказывается, у монстров свои понятия о чести и бесчестии.

– Я свое слово держу, Магус,– нахмурился Тимерийский.– Теперь очередь за тобой.

– Голубой замок твой, Чернопалый,– промекал козлобородый.– Кто во Вселенной более дорожит своим словом, чем Великий Магус Хруса.

– Маленькое дополнение,– сказал князь, подливая в свой кубок вино из стоящего на столе кувшина,– ты покажешь мне, какая дверь из голубого замка ведет к замку Рогус, и тогда девушка действительно твоя.

– Но позволь,– возмутился Магус,– ни о каком Рогусе мы не договаривались, речь шла только о станции гельфов.

– Это оттого, что ты мне солгал, Магус.– Тимерийский сделал большой глоток из кубка, а Пигал от души пожелал ему захлебнуться.– Честнейшее существо во Вселенной, и вдруг такая промашка. Между прочим, это и в твоих интересах, Магус, поскольку твой лучший друг Кибелиус вместе с кентавром Семерлингом роют проход в легендарную хранилищницу гельфов со стороны Вефалии. Надо ли говорить, против кого в первую очередь направлены их усилия.

– А почему я должен тебе верить, Чернопалый? – Магус неожиданно для Пигала принял обличье Кибелиуса, а потом и кентавра Семерлинга, что произвело на несчастную Лулу очень сильное впечатление, а уж когда он предстал перед ней в обличье князя Тимерийского, она и вовсе потеряла сознание.

– Ты мне можешь не верить, Магус,– спокойно отозвался Андрей, ловко подхвативший на руки молодую женщину,– но расспроси в таком случае своего агента.

Никакого агента Пигал в зале не видел, кроме разве что... Это было еще одним потрясением сиринского магистра за сегодняшний день. И потрясением даже большим, чем первое, поскольку не было в окружности по крайней мере в сотню тысяч световых лет человека, которому он верил бы больше, чем досточтимому Весулию.

Игирийский канцлер смущенно откашлялся и опустил глаза долу. Судя по всему, остатки былой порядочности в нем сохранились и предавать людей со всесокрушающей наглостью, как это делал Тимерийский, он еще не научился.

– В некотором смысле князь прав,– сказал Весулий тихим голосом.

– Не крути, Весулий, я тебе не за это плачу,– взвизгнул Великий Магус.

– Кентавр Семерлинг и Великий Кибелиус действительно собираются проникнуть в Рогус, хотя я не советовал им это делать.

– Плевать они хотели на твои советы, Весулий.– Магус до того огорчился, что тут же из князя Тимерийского превратился в козлобородого старца.

– Ты не мог бы хоть во время серьезного разговора оставаться в приличном образе,– недовольно проворчал сиятельный.

– А чем, скажи на милость, тебе этот мой образ не по вкусу? – возмущенно проблеял козлобородый.– На тебя не угодишь, Чернопалый.

– Мне наплевать, в каком ты образе, Магус, но своими трансформациями ты пугаешь даму.

– Привыкнет,– махнул рукой Магус.

Судя по всему, козлобородый был не на шутку встревожен происками своих врагов и смешно заметался по залу, волоча при ходьбе левую ногу.

– Ногу ему Кибелиус повредил,– пояснил негромко Весулий расстроенному магистру.

– Не ожидал я от вас, Весулий,– возмутился Пигал тоже шепотом.– Отдать прекраснейшую из прекрасных в руки монстра.

– Но позвольте,– запротестовал игирийский канцлер.– А ваш Чернопалый не монстр, что ли? И Кибелиус тоже сволочь каких поискать. Уверяю вас, достойнейший Пигал, из всей троицы Великий Магус самый приличный кандидат.

Пигал Сиринский даже зафыркал от возмущения:

– Видимо, потому, что платит вам больше других.

– А что прикажете делать?! – всплеснул руками канцлер.– На моих руках два королевства, миллионы подданных, а наша Лулу просто дурочка, которая и сама не знает, чего хочет. Гельфы не переживут еще одного опустошения, Пигал. А Великий Магус и Великий Кибелиус, каждый по отдельности и оба вместе, способны превратить наши планеты в пустыню. Вот и приходится крутиться.

– Это вы сообщили Магусу о нашем скором прибытии?

– Разумеется,– пожал плечами Весулий.– Хотя у него и без меня хватает осведомителей.

– А откуда князь узнал, что вы агент Магуса?

– Вероятно, догадался. Он вообще очень догадливый молодой человек.

– Вы мне сказали, что на Рогус можно попасть только с Вефалии. Обманули?

– Вы, наверное, плохо слушали, магистр,– возразил Весулий.– Я сказал – с Вефалии и Хруса. Замок расположен в силовом поле между двумя этими планетами. Но ваш Чернопалый выбрал именно Хрус и весьма недвусмысленно пообещал свернуть мне шею, если я вдруг вздумаю ошибиться.

– Почему вы мне ничего не сказали?

– А вы что, могли этому воспрепятствовать?

На губах досточтимого Весулия появилась горькая усмешка, состарившая его худое лицо на добрый десяток лет. У Пигала Сиринского не хватило духу, чтобы осудить его окончательно и бесповоротно. В сущности, у игирийского канцлера не было иного выхода, как только угождать попеременно сторонам, борющимся за гельфийскую дорогу, чтобы сохранить хотя бы относительное спокойствие в родных королевствах. На редкость трагическая судьба, ибо и в глазах современников, и в глазах потомков Весулий навсегда останется предателем. Вопрос только в том: будут ли они вообще существовать, эти потомки, если игирийский канцлер сегодня вздумает принять героическую позу?

– Я не слишком верю тебе, Чернопалый,– вскричал Магус, останавливаясь.– И кентавр, и пастырь Грогуса давно уже исходят слюной у гельфийского хранилища, но ни тот, ни другой не в силах туда проникнуть.

– Правильно,– спокойно отозвался Тимерийский.– Проникнуть в этот замок могу только я: либо со стороны Вефалии, где вход контролирует Кибелиус, либо со стороны Хруса, где вход контролируешь ты, Магус. Договариваться с Кибелиусом и кентавром я не хочу, у меня к ним свой давний счет, а с тобой мы поладим. Ты получишь оба королевства с системой Грогуса в придачу, а я – дорогу гельфов.

– А королева? – возмутился Магус.

– Без королевы я не доберусь до ключа гельфов,– пожал плечами князь.– А потом она в твоем распоряжении, если, конечно, хватит силенок, чтобы удержать.

– Но-но,– возмутился Магус,– ты не очень-то.

Козлобородый нервничал, оттого и обижался по пустякам. Союз с Чернопалым его не вдохновлял. С другой стороны, и войну с Кибелиусом он явно проигрывал. Прибранную было к рукам Вефалию он уже потерял, теперь того и гляди с Хруса попросят. В расстроенных чувствах Магус метался по залу, успев побывать уже и Пигалом, и Весулием, и кентавром Семерлингом, и даже прекраснейшей из прекрасных Лулу, чем чрезвычайно позабавил князя Тимерийского, отдыхавшего за столом с кубком в руке. Вот уж монстр так монстр! Достойнейший Пигал пришел в ужас от откровений сиятельного князя. Все надежды, что в этой душе осталась хотя бы капля человеческого, можно было смело отбросить. Монстру не нужны были ни Вефалия, ни Игирия, ни даже прекраснейшая из прекрасных, ему нужна была дорога гельфов, ведущая в Черную плазму. В каком-то смысле Пигал стал потихоньку понимать логику поведения Чернопалого. Мир был враждебен князю Тимерийскому, он не принес ему ничего, кроме страданий. И никакие зеленые глаза красавиц не могли заглушить в нем боль и тоску по родному дому, который мог быть в Лорк-Нее, но оказался в Черной плазме. Сагкх одолевал в князе человека. Сагкх рвался домой, и ничто на этом пути не могло его остановить.

– Мне необходимо переговорить с Великим Магусом наедине,– шепнул Пигал игирийскому канцлеру.– Дело чрезвычайной важности.

– Я попробую,– кивнул головой Весулий, но особой уверенности в его голосе не было.

Великий Магус Хруса был раздражен до такой степени, что с клыков капала слюна. Пигал от души порадовался, что Лулу не видит в эту минуту своего обожателя. Он уже не рад был, что напросился на тайное свидание, но отступать было поздно.

– Послушайте, Магус.– Пигал покосился на закрытые двери.– Вы что, не понимаете, с кем связались?

– А что ты, прыщ сиринский, путаешься под ногами?! – рыкнул на него Магус.– Поучать еще вздумал.

– Не поучать, а предостеречь.– Пигал хоть и оробел, но ясности ума не потерял.

А кто бы на его месте не испугался? Все-таки как ни облагораживай на словах этого хрусского крокодила, как ни убеждай себя, что перед тобой сидит нечто приличное, но как только поднимешь глаза и взглянешь, так сразу и вздрогнешь.

– Достойнейший Пигал имеет сообщение чрезвычайной важности,– подал голос Весулий.– Иначе мы не стали бы вас беспокоить.

– Речь идет о спасении Вселенной,– быстро начал Пигал с самого главного, в паническом ожидании грозного, обрывающего его голос рыка.– Чернопалый рвется к Черной плазме.

Рыка не последовало. Кожа Магуса из зеленой стала желтой, словно собиралась опасть с плеч чудовища, как листва со старого сиринского дуба поздней осенью.

– Его ни в коем случае нельзя допустить в замок Рогус. Не мне вам объяснять, Великий, чем это обернется для Вселенной. Сагкх – это вам не Кибелиус и не кентавр Семерлинг.

– Без тебя знаю,– огрызнулся Магус, однако прежней силы и уверенности в этом рыке уже не было. Великий Магус Хруса слишком долго проболтался на этом свете, чтобы не понимать грозящей опасности.

– Есть кое-какие соображения на этот счет,– осторожно начал Весулий.

– Говори,– скосил в его сторону красноватые глаза Великий Магус.

– В замке Рогус должна быть силовая ловушка для Сагкхов – изобретение наших предков, которое так и осталось неиспользованным. Вероятно, просто не нашлось достаточно глупого Сагкха, которому вздумалось бы туда сунуться, а может, не нашлось подходящей приманки.

– Ты думаешь, Чернопалый глупее Сагкха?

– Наверняка глупее,– кивнул Весулий.– Все-таки он не совсем Сагкх.

– Совсем, не совсем,– проворчал Магус.– С вами, дураками, свяжешься, потом костей не соберешь. Спалит Чернопалый нас всех вместе с замком, вот и будет нам ловушка.

– А приманка? – спросил у канцлера заинтересованный Пигал.

– Приманкой будет Лулу, которая заведет князя куда надо.

План был хорош, что и говорить. Но, как и у всякого хорошего плана, у этого тоже были свои недостатки: во-первых, чтобы его выполнить, необходимо было доставить Чернопалого в замок Рогус, а еще неизвестно, как он там себя поведет, во-вторых, насчет Лулу тоже были большие сомнения – найдет ли она ловушку и захочет ли привести ее в действие?

– Лулу – королева и гельфийка,– важно произнес Весулий,– она никогда не простит Тимерийскому предательства.

– Будем надеяться,– вздохнул достойнейший Пигал, которому не очень хотелось участвовать в этом деле и совать свой нос в дьявольский замок.

– Замок Рогус – это целый город,– пояснил ему Весулий.– Там немало практически безопасных мест. Неприятности начинаются ближе к центру. Но для того, чтобы в этот центр попасть, нужно прорвать силовую защиту, что пока никому не удавалось.

Очень может быть. Но даже разъяснения Весулия не развеяли страхи магистра, и хотел бы он взглянуть на людей, которые осудили бы его за этот страх. Великий Магус Хруса тоже не горел желанием отправляться в проклятый замок. На лице Великого или, точнее, на рыле (какое уж там лицо, не вслух будет сказано), явственно читалось сомнение, и слюна с клыков капала обильно– признак душевных терзаний, охвативших монстра.

– Из замка Рогус есть прямой выход на планету Вефалия, не так ли, Весулий?

Игирийский канцлер замялся,– так, во всяком случае, показалось Пигалу – и ответил без особой охоты:

– Есть, досточтимый Магус.

– Что же ты раньше молчал, негодяй! – рыкнул на него хозяин Хруса так, что даже сиринский магистр почувствовал Весулиевы мурашки на своем теле.

– Так ведь вы меня не спрашивали, досточтимый Магус,– промямлил канцлер.

– Ой, смотри, Весулий, и нашим и вашим хочешь услужить? Но с Великим Магусом Хруса подобный номер у тебя не пройдет.

– Я удивлен! – Досточтимый всплеснул руками.– У ме-ня и в мыслях ничего подобного не было.

А Пигал Сиринский подумал, что канцлер Весулий тот еще жук и, пожалуй, монстр хрусский не так уж и не прав в своих к нему претензиях. Утром следующего дня сиятельный Тимерийский был привычно свеж, бодр и даже весел. Прекраснейшая из прекраснейших, наоборот, была сурова до неприступности, а уж взгляды, которые она метала в предателя-князя, могли бы сокрушить любое сердце, но сердце человеческое, а на монстра они не произвели ровным счетом никакого впечатления.

– Я говорил с Лулу,– шепнул Весулий магистру,– она согласна.

Великий Магус Хруса пребывал ныне в более покладистом образе и состоянии духа, чем накануне,– в козлобородом. Нет слов, для глаза это было куда приятнее, чем, скажем, его состояние ночное, но для музыкального уха сиринца этот квакающий голос был невыносим. Немудрено, что и прекраснейшая Лулу все время морщилась, хотя и пыталась больше не падать в обморок.

– Мы выступаем, Чернопалый,– объявил Магус.– Я обеспечу тебе поддержку с тыла, а уж все эти гельфийские игрушки – твои заботы.

Воинство Великого Магуса стало потихоньку втягиваться в замок и сосредоточиваться у разрисованной иероглифами плиты. Большего количества уродов с человеческой, конечно, точки зрения Пигалу видеть не доводилось.

– Раньше Хрус входил в гельфийскую империю,– пояснил магистру канцлер Весулий.– Всех этих несчастных забирали с родных планет и гнали сюда на рудники по гельфийской дороге. Ну не этих, разумеется, а их предков.

– А сам Магус тоже порождение гельфов?

– Магус – порождение Хруса. Он жил еще во времена Великой империи гельфов, но был до поражения ниже травы и тише воды. Жизнь и разум во Вселенной многообразны, достойнейший, и Магус лишь одно из их проявлений. Он, как растение, меняет свою форму под воздействием времени, ветра, климата, и погубить его можно, лишь обрубив корни.

– Именно поэтому вы решили выманить его с Хруса, Весулий?

Игирийский канцлер вздохнул, но ничего достойнейшему сиринцу не ответил. Впрочем, Пигал этого ответа и не ждал.

Судя по всему, Великий Магус всерьез решил посчитаться с пастырем Грогуса – одних легонов в его войске было не менее полусотни. А вслед за милыми собачками двигались существа попроще. По габаритам, а не в смысле отвратительности. Приходилось соглашаться с драконом Сюзи: планета Хрус – это не самое веселое место во Вселенной. Пигалу стало немного не по себе от зверских рож: разумных и не слишком, страшноватых и просто ужасных.

– Прямо душа радуется,– сказал Тимерийский, оглядывая проходящее перед ним воинство.– С такими молодцами и не победить?!

Достойнейший Пигал представил, как вся эта нечисть хлынет по дороге гельфов на его родной Сирин, и ему стало не по себе. Нет, во что бы то ни стало надо остановить проклятого князя! Дорога гельфов не нужна ни Сирину, ни Нигии, ни всем прочим просвещенным планетам Светлого круга, которым не устоять под напором чудовищных по своему разнообразию форм жизни. И их участь будет не лучшей, чем судьба нынешних гельфов, ставших рабами тех сил, которыми собирались управлять.

– Бедная Вефалия,– сказал Пигал, глядя на монстров, идущих вытаптывать ее сады и поля во славу Великого Магуса.

Плита гельфов или, точнее, ворота, образовавшиеся на ее месте, вбирали в себя ряд за рядом, колонну за колонной, а Магусову войску, казалось, конца и края не будет. Князь Тимерийский небрежно посвистывал и щурился на надувшегося от спеси козлобородого союзника. Трудно было понять, какие мысли бродят сейчас в голове сиятельного, одно было очевидно: будь он человеком, непременно ужаснулся бы происходящему.

– Это будет поступок, вполне тебя характеризующий, человек молодой,– сухо сказал князю Пигал Сиринский.

– Брось, магистр. Монстров хватает и в Светлом круге, и даже среди, как ты изволишь выражаться, самых просвещеннейших личностей. Разум нельзя остановить в его вечном стремлении познать Вселенную. Рано или поздно, несмотря на все чинимые препятствия, а может быть, благодаря им, он выворачивает на дорогу гельфов.

– Даже если его ждет гибель в конце этого пути?

– Смерти во Вселенной нет, магистр, есть только движение – вечное движение и вечное превращение. Между прочим, достойнейший Пигал, и нам пора двигаться, а то мы рискуем отстать от Великого Магуса в познании добра и зла.

Старый город гельфов был мрачен – это первое, что бросилось в глаза сиринскому магистру, привыкшему к веселым поселениям родной планеты. Раскрепощенный разум, оказывается, далеко не всегда бывает жизнерадостным – это второе, что усвоил магистр, вглядываясь в чудовищные по своим размерам здания, возле которых терялось даже многочисленное воинство Магуса. Во всяком случае, топот марширующих колонн уже утонул в окружающей гельфийский город тишине. Магусово войско было слишком ничтожной величиной, чтобы разбудить его от длящегося целую вечность сна. Достойнейший Пигал чувствовал себя здесь, среди нависающих над дорогой серых громадин, даже не муравьем, а, скорее, инфузорией. Хотя в оправдание магистра следует сказать, что и досточтимый Весулий смотрелся не лучше.

– Вы никогда не бывали здесь раньше, Весулий?

– Я всегда мечтал побывать в этом городе – в великом творении моих предков. А сейчас мне кажется, что я мечтал напрасно, видимо, душа гельфов измельчала за минувшие тысячелетия до такой степени, что уже не способна восторгаться этим великолепием.

– И поэтому вы решили бросить достоинство и честь своих предков к ногам чудовищ, недостойных даже мыть мостовые в этом бесспорно величайшем городе Вселенной?

– Ошибаетесь, Пигал,– глаза Весулия неожиданно блеснули безумием,– этот город не достанется никому.

В голосе игирийского канцлера было столько уверенности, что магистр не на шутку испугался:

– Что вы задумали, Весулий?

– Вы все увидите, Пигал. Сегодня на ваших глазах гельфы посчитаются за тысячелетние обиды со своими притеснителями. Идите за мной.

Достойнейший магистр решил, что вид грандиозного сооружения предков болезненно подействовал на Весулия и тот попросту стал бредить. Однако в этом бреде было что-то, что не на шутку испугало сиринца. Здесь явно что-то готовилось, хотя, разумеется, и не против Пигала, но тем не менее ему наверняка придется поучаствовать в чужом безумии и опять помимо своей воли.

– А где князь Тимерийский?

– Не волнуйтесь, Пигал, никуда ваш Чернопалый не денется, его стережет королева Лулу.

Это называется успокоил. Пигал даже фыркнул от возмущения. Видимо, у Весулия действительно не все в порядке с головой. Если судить по развернутым плечам и горделивой посадке головы, это, по меньшей мере, мания величия.

– Вы недооценили мою королеву, Пигал,– усмехнулся Весулий.– Впрочем, ее недооценили и Семерлинг, и Кибелиус, решившие сделать королеву своим агентом. Я уж не говорю о Магусе, этот просто дурак.

– Вы хотите сказать, досточтимый, что эта невинная девушка – агент?

– Она отправилась к карликам по приказу Кибелиуса, но со своими целями. Лулу очень умна и скрытна, даже я не знаю, что у нее на уме. Зато меня она видит насквозь и пользуется этим. Ах, какая это была бы королева, Пигал, если бы у ее подданных сохранилась в крови хотя бы капля доблести предков.

– Если я вас правильно понял, Весулий, то ваша Лулу под видом работы на Кибелиуса старается для себя?

– Вы совершенно правильно меня поняли, магистр.

– В таком случае, Весулий, что же вы, верноподданный королевы, делали под ее кроватью?

– Прятался от вас, достойнейший. Нелегкая принесла вас в самый неподходящий момент.

– Вы что-то искали в ее спальне?

– Теперь это уже не имеет никакого значения, Пигал. Взгляните лучше туда.

Увлеченный разговором Пигал не заметил, как оказался на ужасающей высоте. Панорама с этой точки открывалась просто захватывающая. На огромной площади города гельфов сходились две армии. Пигал не был искушенным в воинском деле человеком, но глаза и уши у него были: армий действительно было две, и сходились они не для братских объятий. Знакомый визг ресков достиг ушей сиринского магистра, и он невольно поежился, вспоминая штурм замка Араке.

– Кибелиус?

– Да! – В глазах Весулия светилось торжество.– Это решающая минута, Пигал, но финал будет совсем не таким, как полагают господа Кибелиус и Магус.

– Это пастырь Грогуса послал вас к хозяину Хруса, досточтимый? – сообразил магистр.

– Кибелиус думает именно так.

– А на самом деле, Весулий?

– Я играю за гельфов, Пигал, только за гельфов, даже если их ничего уже не ждет в этом мире. Неужели вы думаете, что я отдам могущество своих предков в руки ублюдков? Я стравил их, Пигал. Я стравил их, как стравливают собак. Они полагали, что выше, умнее, проницательнее гельфа, но я их всех обвел вокруг пальца. Здесь, на этой площади, им придется поплатиться за свое высокомерие.

Пигал пришел к выводу, что поставленный им Весулию диагноз абсолютно точен, а болезнь, похоже, прогрессирует семимильными шагами. Впрочем, кто сегодня в старом гельфийском городе не был сумасшедшим? Пигал не поручился бы и за собственные мозги. Да и трудно было не свихнуться от зрелища, которое сейчас разворачивалось на их глазах. Рески Кибелиуса с визгом атаковали центр Магусова войска и прорвали его. Однако торжество их было недолгим, поскольку козлобородый тут же бросил на них своих легонов. Смотреть на этот кошмар у магистра не было никаких сил, да и видимость была не ахти какой. Поле битвы застилалось дымом, и среди этого дыма засверкали вдруг молнии, не столько освещая округу, сколько ослепляя зрителей.

– Детский лепет,– произнес побелевшими губами Весулий.– Черная магия в исполнении господ Магуса и Кибелиуса – этим бродягам только в балагане выступать.

Весулий явно бредил, поскольку зрелище было грандиозным. И приходилось признавать, что хозяин Хруса и пастырь Грогуса кое-что умеют. Во всяком случае, когда дым рассеялся, Пигал увидел, что колонны поредели едва ли не на треть и с той, и с другой стороны. Трудно было, правда, сказать, кто же в результате обмена ударами ближе к победе – Магус или Кибелиус. Кроме всего прочего, молнии чародеев разбудили такой гром, к которому уши Пигала оказались не готовы. Он даже не сразу понял, о чем кричит с перекошенном до неприличия лицом досточтимый Весулий.

– Он прорвал ее, Пигал, он ее прорвал!

– Кто прорвал? Где прорвал? – Достойнейший Пигал ударился в панику, да и мудрено было удержаться, глядя в совершенно обезумевшие глаза игирийского канцлера, тем более что грохот не только не умолкал, но даже, кажется, усиливался.

– Чернопалый прорвал силовую защиту! – прокричал Весулий.– Я не верил, что это возможно. А Лулу была права!

В чем была права Лулу, Пигал так и не понял, поскольку на площади стало происходить нечто совсем невообразимое. Под ногами вошедших в раж солдат сражающихся армий заколебалась почва, и даже не просто заколебалась, а стала расползаться на глазах, как гнилая материя на плечах великана, вздумавшего поиграть мускулами. Пигал с ужасом наблюдал, как в гигантские трещины стали с визгом и криком проваливаться Магусовы и Кибелиусовы вояки, а им навстречу из чудовищно черных ям выползали совсем безобразные существа, которых и в кошмарном сне не увидишь. Это был такой кромешный ад, что у магистра остатки волос зашевелились на голове, а глаза сами собой закрылись от страха.

– Что это такое, Весулий?

У игирийского канцлера ходуном ходили не только руки, но и губы, никак не желавшие выплевывать слова из дрожавшего мелкой дрожью нутра.

– Я не верил, что это возможно. Никто до сих пор не мог прорвать силовую защиту. Это конец, Пигал. Будь они прокляты все: и этот ваш монстр, и Лулу. Она обманула меня, Пигал. Или нет, это я сам себя обманул, незачем винить бедную девочку.

Колебалась теперь уже не только почва, закачалась и башня, такая на первый взгляд несокрушимая. Хотя не исключено, что это дрожали испуганные ноги достойнейшего магистра. Но в любом случае, поскольку все вокруг рушилось, оставаться в столь ненадежном убежище было большой глупостью.

– Бежим, Весулий!

Канцлер машинально переставлял ноги, но глаза его по-прежнему оставались безумными, а Пигал был совсем не уверен, что бегут они в правильном направлении. Но ведь и стоять на месте было нельзя. Доносящийся со стороны площади предсмертный хрип гибнущих армий подстегивал не хуже кнута. Прожитые годы тяжким грузом давили на плечи магистра, канцлер Весулий хоть и был много моложе сиринца, но тоже стал задыхаться от неразумно взятого быстрого темпа.

– Мы правильно бежим, Весулий? – нашел в себе силы задать вопрос Пигал.

– Не знаю.– Канцлер бросил на спутника затравленный взгляд.

– В таком случае лучше остановиться,– сделал вывод магистр.– Иначе у нас есть шанс умереть от разрыва сердца раньше, чем потолок рухнет на наши головы.

По расчетам Пигала, они удалились от места катастрофы уже на довольно приличное расстояние, и самое время было перевести дух и осмотреться. Спрашивать что-либо у очумевшего Весулия было совершенно бесполезно, и магистр взял всю ответственность на себя. Хотя, если бы его сейчас спросили, куда он бредет на подрагивающих от усталости ногах, он, пожалуй, не нашел бы что ответить. Пигалу нужна была живая душа, которая бы указала ему путь к выходу из ада. К сожалению, живые души не спешили им навстречу. Это был абсолютно мертвый город, хотя и не лишенный известного мрачноватого очарования. Но как раз до этого очарования магистру теперь не было никакого дела. Ну какой, скажите, идиот станет любоваться архитектурными изысками, когда почва в буквальном смысле уходит из-под ног?

– Вам не кажется, Весулий, что там впереди вода?

Пигал нерешительно просунул голову в проем и внимательно оглядел широкую улицу, посреди которой находилась вожделенная лужа. Но пить хотелось, видимо, не только магистру, поскольку вынырнувшая из-за угла группа ресков Кибелиусова войска с радостным визгом бросилась утолять жажду. Последствия оказались фатальными. «Вода» плеснула им навстречу холодными брызгами, и на месте еще мгновение назад бодрых существ образовались аккуратные кучки пепла. Пигал даже не вскрикнул, потому что просто не успел, зато минуту спустя он грязно выругался в адрес многомудрых гельфов, создавших столь чудовищное средство уничтожения живой плоти.

– Все кончено, Пигал!

– Хватит причитать, Весулий,– оборвал канцлера сиринец.– Вы, судя по всему, тоже приложили руку к этой катастрофе.

– Клянусь, магистр, я не верил, что этот монстр способен на такое. Я полагал, что имею дело всего лишь с блефом кентавра Семерлинга с целью стравить Кибелиуса с Магусом и восторжествовать над обоими. Разумеется, я с радостью принялся ему помогать. И Лулу, как мне показалось, тоже.

– Я же предупреждал вас, Весулий, что это монстр!– всплеснул руками Пигал.

– Я полагал, что это только часть игры, которую вы ведете с кентавром Семерлингом. Мы всегда кажемся себе умнее, чем есть на самом деле.

– А что вы искали в спальне Лулу до моего прихода?

– Я искал защелку от ловушки для Сагкхов.

– Послушайте, Весулий,– возмущенно зафыркал Пигал,– еще полминуты назад вы заявляли, что считали мои рассказы о Чернопалом блефом.

– Я искал защелку по просьбе Кибелиуса,– попытался оправдаться канцлер, но, на взгляд магистра, делал он это неубедительно.

– Вы очень неискренний человек, досточтимый Весулий,– осуждающе покачал головой Пигал.– Вы поняли тогда, что я сказал правду, но не захотели верить даже самому себе, потому что вы никогда и никому не верите. Но тем не менее вы решили подстраховаться – вот почему вы оказались в спальне Лулу. Если князь действительно монстр, то вы уничтожите его с помощью ловушки и завладеете дорогой гельфов, а заодно и красавицей Лулу. Стравив на улицах Рогуса Магуса и Кибелиуса, вы получите шанс избавиться от обоих, ну а там и до короны императора гельфов рукой подать. Я правильно передаю ход ваших мыслей, Весулий?

– Почти,– подавленно вымолвил канцлер.

– А когда все это стало происходить в действительности, то вы испугались, досточтимый, грандиозности встающих перед вами проблем. Вы вдруг поняли, что сил едва хватит на то, чтобы интриговать в двух имеющихся королевствах, а дорога гельфов вас погубит. Я прав, Весулий?

– Прав,– глухо отозвался канцлер.

– Я вас понимаю, досточтимый,– проникновенно сказал Пигал,– потому что ваши мысли – это мои мысли, ваши страхи – это мои страхи. И поэтому у нас с вами один выход: остановить Чернопалого, остановить Лулу, остановить всех этих магусов-кибелиусов и навсегда закрыть дорогу гельфов, уничтожив этот проклятый город вместе с ключом. Только тогда мы с вами сможем спать спокойно: вы на Игирии, я на своем прекрасном Сирине. Но для этого нам необходимо собрать в кулак все свое мужество. Вы меня поняли, Весулий?

– Понял, достойнейший магистр,– вздохнул канцлер, и это был вздох облегчения.

– А Сагкхова защелка действительно существует?

– Это одна из гельфийских реликвий. Впрочем, сработать она могла только в замке Рогус, а потому всерьез ее никто не воспринимал. Король Вэл повесил ее на шею своей дочери, которая использовала защелку в качестве свистка.

– Вы нашли защелку?

– Нет,– покачал головой Весулий.– Думаю, что она сейчас находится у Лулу.

– И королева собирается ею воспользоваться?

– Я надеюсь,– тихо сказал Весулий, без особой, впрочем, уверенности в голосе.

Происшествие с ресками, навсегда утолившими жажду гельфийской «водой», заставило Пигала утроить осторожность. В этом мертвом на первый взгляд городе можно было наткнуться на множество сюрпризов, приготовленных расторопными строителями для своих врагов.

Черное пятно, висевшее прямо в воздухе, насторожило сиринца, и он придержал шагнувшего было вперед Весулия:

– Как, по-вашему, что это такое?

– Он здесь прошел,– прошептал канцлер, и в этом шепоте был нескрываемый ужас.

– Кто он?

– Сагкх или его порождение, вам виднее, достойнейший Пигал.

Магистр не был уверен в правоте Весулия, у которого, как он уже успел заметить, семь пятниц на неделе, не говоря уже о том, что все эти пятницы приходятся на среду, а потому и двинулся вперед, сообразуясь лишь со своим здравым смыслом. Ему показалось, правда, что отверстие или черное пятно увеличивается в размерах.

– Город расположен в силовом поле,– пояснил Весулий.– Силовое поле прорвано, и результат прорыва мы уже видели на площади.

– То есть он в любую минуту может рухнуть в никуда?

– Не думаю, что это случится сию же минуту, но судьба Рогуса уже решена безвозвратно.

Наверное, это было безумием, но Пигал все-таки решился. Да и что он, в сущности, терял, отправляясь по следам Чернопалого? Все было потеряно в тот самый момент, когда магистр сунул голову в пасть зверя, именуемого тщеславием. Тщеславие толкнуло его на дружбу с Семерлингом, а уж потом эта с позволения сказать дружба привела его прямехонько в гельфийский ад. Чего добивался просвещеннейший Семерлинг, интригуя по всей Вселенной, сказать было трудно, и Пигал уже устал делать на этот счет предположения. Мозги кентавра были устроены, вероятно, таким образом, чтобы свести с ума любого связавшегося с ним человека, заставить его буквально захлебнуться в потоке лжи, выплескивающемся из просвещеннейшего, словно лава из взбесившегося вулкана.

– По-моему, там кто-то есть,– негромко предостерег Весулий.

Магистр тут же отступил к гладкой как зеркало, но черной как сажа стене. Однако он не рискнул прислониться к этой стене спиной, хотя ему очень хотелось перевести дух. Надо сказать, что место, куда они проникли вслед за Чернопалым, могло утомить кого угодно. Это было чудовищное сплетение коридоров, ведущих в никуда. Достойнейший магистр уже подозревал, что они заблудились, но пока не хотел в этом себе признаваться. Да и какой смысл в подобном признании? Главное сейчас, не поддаться панике, не заметаться в поисках выхода и не зарыдать от бессилия.

– Весулий, это вы?

Пигал готов был поклясться, что голос, задавший этот вопрос, принадлежит женщине, и ему даже показалось, что он узнал, какой именно, и страшно обрадовался по этому поводу, хотя радоваться в его положении было чистым ребячеством.

– Это Лулу,– сказал он окончательно сникшему от переживаний нынешнего дня Весулию.

Ее величество трясло как в лихорадке, а на глазах были чудовищные слезы величиной, по крайней мере, с голубиное яйцо.

– Я потеряла его, Весулий, слышите, потеряла. Этот негодяй обо всем догадался и ускользнул от меня.

Плакала прекраснейшая из прекрасных вовсе не от горя, как поначалу показалось Пигалу, а от злости и досады, что подтверждалось сжатыми кулачками и постукиванием обутой в сапожок ножкой по гладкому как стекло полу.

– Я изловлю это чудовище, Весулий. Этот монстр ответит мне за свою измену. Я его уничтожу, этого Сагкха без стыда и совести.

Тут только Пигал заметил, что ее величество сжимает в кулачке нечто отдаленно напоминающее детский свисток.

– Вы потеряли его в этом здании, Лулу?

– Да, он скрылся за поворотом, а здесь кругом сплошные зеркала.

Пигал никаких зеркал пока не видел и потому вопросительно посмотрел на Весулия. Игирийский канцлер приободрился в присутствии своей королевы, во всяком случае, взгляд его стал более осмысленным.

– Он обязательно придет туда, шар является его главной целью.

– Я была у шара,– махнула раздраженно рукой Лулу,– ждала его целую вечность, но этот негодяй там не появился.

– Возможно, он ждал вашего ухода и теперь завладел шаром,– предположил Пигал.

– Не может он им завладеть, потому что последний магический замок можно открыть только каплей моей крови.

Теперь магистру стало понятно, зачем Чернопалый таскал хрупкое и нежное создание за собой. Хотя не исключено, что и хрупкое создание не слишком этому противилось, преследуя свои цели. Все многочисленные соискатели дороги гельфов буквально купались в собственной лжи, и только Пигал Сиринский тонул в этом болоте безвинно.

– Мне нужна дорога, Пигал,– сказала Лулу.– Только овладев ею, я стану настоящей королевой. Я не хочу быть глупой куклой, которой помыкают все, кому не лень.

Насчет зеркал прекрасная Лулу оказалась права. Так же, впрочем, как и насчет планировки странного зала, который весь состоял из углов. Спрятаться здесь от чужих глаз можно было без всякого труда, тем более что ваше отражение могло появиться совсем не в том зеркале, в котором вы пожелали отразиться. А венчал сооружение шар не слишком больших размеров, светившийся холодным голубоватым светом. Пигалу он больше всего напоминал мяч из далекого детства. Впереди показалась чья-то фигура.

– Это он,– едва слышно прошептал Весулий.

И не ошибся. Князь Тимерийский крался вдоль стены прямо к стеклянному шару, и Пигал мог видеть его отражение по крайней мере в добром десятке расставленных вдоль стен зеркал. Но магистра потрясло то, что князь, пройдя от него буквально в шаге, не заметил присутствия в зале посторонних.

– Он должен снять последнюю защиту,– прошептала побелевшими губами Лулу.

Чернопалый, странно приволакивая левую ногу, почти дошел до голубого шара, но потом вдруг остановился, словно наткнулся на невидимое глазу препятствие. Вероятно, так оно и было, поскольку он даже провел рукой в воздухе, пытаясь оценить степень его проходимости. Что-то насторожило Пигала в этой руке, что-то с ней было не так, но понять, что именно, он не успел. Канцлер Весулий бросился вдруг на свою королеву, вырвал у нее из рук защелку и, прежде чем та успела крикнуть: «Нет!»– поднес свисток к губам. Звука магистр не услышал, зато увидел, как из зеркал... метнулись к князю Тимерийскому десять серебряных змеек и обвились вокруг его тела. Вопль монстра был непереносим. Пигалу Сиринскому даже показалось на миг, что это он сам корчится в объятиях дьявольской силы, огромный и чудовищно-зеленый. Впрочем, продолжалось это недолго, считаные мгновения, после чего на месте князя осталась лишь горстка пепла. Однако, к удивлению Пигала, крик на этом не прекратился. Пигал не сразу понял, что это кричит прекрасная Лулу. В своей жизни ему приходилось выслушивать из уст женщин разные слова, в том числе и не весьма лестные для самолюбия, но то, что вырывалось из уст королевы Игирии и Вефалии, совершенно не лезло ни в какие ворота. Причем все это перемежалось слезами, всхлипами и ударами по спине досточтимого канцлера.

– Вы мразь, Весулий, вы убийца, вы негодяй! – И это были самые безобидные из тех слов, что выплеснула из себя прекраснейшая из прекрасных.

– Но вы же сами хотели его смерти, Лулу,– осмелился вступиться за несчастного канцлера расстроенный всем происшедшим Пигал.

Лучше бы он этого не делал, поскольку до сей поры его не замечали, а в эту секунду заметили.

– С чего ты взял, ощипанный гусак, что я хотела его смерти?

Ну и еще ряд подобных, весьма обидных высказываний в адрес как Пигала, так и Весулия, которые, оказывается, бесповоротно сгубили жизнь и счастье королевы Лулу. Причем Чернопалый в этих совершенно диких обвинениях выглядел сущим ангелом, невинным младенцем, погубленным чудовищными монстрами.

– Вот так пишется история,– с горечью заметил расстроенный до слез Весулий, и с ним трудно было не согласиться.

– Нехорошо,– произнес за спиной Пигала поразительно знакомый голос.– Два пожилых, солидных, уважаемых человека обидели красивую девушку, отобрали у нее любимую игрушку, да еще и возмущаются по этому поводу. А от тебя, магистр, я подобного не ожидал, где твоя известная всей Вселенной сиринская благовоспитанность?

– Человек молодой...– возмущенно начал было Пигал и осекся.

О Весулии и говорить нечего, у того нижняя челюсть отвисла чуть не до пояса и едва ли не навсегда. Князь Тимерийский взял из его рук пресловутый свисток и зачем-то посмотрел на просвет.

– А как же...– обрел дар речи Весулий и махнул рукой на крохотную кучку пепла.

– Тот сгорел,– утешил канцлера Чернопалый.– Неосторожный.

Тут только до Пигала дошло, что же так поразило его в правой руке того, уже сгоревшего князя Тимерийского. На ней не было перстней с черными камнями.

– Это был Магус,– сказал Пигал Весулию.– Старый хрусский монстр пострадал из-за своей глупой страсти к перевоплощениям.

Князь Тимерийский подошел к сидевшей на полу в прострации Лулу, провел ладонью по ее мокрому лицу и сказал негромко:

– Нам пора приниматься за дело, детка.

– Я не верю тебе,– вспыхнула отсыревшим порохом Лулу.– Ты негодяй и предатель.

Это замечание было куда ближе к истине, чем все те, что звучали минуту назад из прекрасных уст. Пигал был возмущен отсутствием логики в словах и действиях вздорной девицы.

– А кто собирался меня испепелить? – Князь Тимерийский подбросил свисток на ладони.

– Я хотела только напугать,– задохнулась от возмущения Лулу и уже как последний, совершенно неотразимый аргумент прибавила: – А у тебя пятеро детей в созвездии Рамоса.

– Четверо,– поправил ее князь.– Пятого родишь мне ты.

– И не подумаю,– сказала Лулу и упрямо поджала губы.– Я тебе не верю.

Князь Тимерийский повернулся и пошел к голубому шару, прекраснейшая Лулу испуганно смотрела ему вслед. Сиятельный, не дойдя пяти шагов до праха неосторожного Магуса, поднял правую руку, и в ту же секунду язык почти черного в своей неистовой ярости огня вырвался из перстней и устремился на невидимую преграду. Гром грянул такой, что громадное здание содрогнулось, и достойнейший магистр привычно содрогнулся вместе с ним. Князь Тимерийский остался стоять меж сверкающих зеркал, как монумент самому себе.

– Твоя очередь, Лулу,– сказал он, оборачиваясь к гельфийской королеве.

– Не верьте ему, девушка! – крикнул вне себя от страха магистр.– Он уйдет в свою Черную плазму, погубив и вас, и нас, и всю Вселенную.

– Ах, Пигал, Пигал! – Князь Тимерийский покачал головой и швырнул на пол гельфийский свисток, который подкатился прямо к ногам сиринца.– Возьми его, Лулу, и убей монстра, в этом случае дорога гельфов будет принадлежать тебе одной.

– Нет,– сказала Лулу и испуганно отодвинулась в сторону.

– Быть может, вы, досточтимый Весулий? – насмешливо поинтересовался Чернопалый у игирийского канцлера.

Но, судя по всему, Весулий, совершивший уже сегодня один подвиг, ко второму был не готов. Трудно было вот так просто, глядя в эти почти веселые человеческие глаза, взять на себя сразу роль и судьи, и палача.

– В таком случае все козыри в твоих руках, магистр.– Князь посмотрел на Пигала Сиринского.– Всего-навсего поднести к губам свисток, и все будет кончено. А главное, не останется уже никаких сомнений: монстр или не монстр, погубит или не погубит. В конце концов, магистр Пигал, цивилизация стоит того, чтобы ради ее спасения убить одного, пусть и ни в чем не повинного человека. Бери пример со своего друга кентавра Семерлинга, для которого общее всегда выше частного.

Может быть, и стоило свистнуть, особенно если принять во внимание, сколько крови испортил этот «ни в чем не повинный» Пигалу Сиринскому, но как раз в эту минуту магистру не хотелось брать грех на душу. В его голову вдруг закралось сомнение: а стал бы монстр так рисковать в двух шагах от цели? И почему, скажите на милость, Пигал Сиринский всегда должен решать за все человечество, ну неужели больше некому?

– Позвольте сделать это мне, магистр.

Пигал не заметил, откуда, из-за какой кулисы на сцене появился барон Элькар Риго-Кибелиус, увидел лишь его потянувшуюся к свистку руку и услышал умоляющий крик Лулу:

– Пигал!

И достойнейший Пигал Сиринский дрогнул сердцем в очередной раз. Содрогаясь от отвращения, он подцепил ногой проклятую гельфийскую игрушку и отбросил ее Лулу, которая мгновенно зажала в кулачок жизнь и смерть своего возлюбленного. Меч пастыря Грогуса, занесенный было над втянувшим голову в плечи магистром, был перехвачен вовремя подоспевшим к месту события князем Тимерийским. Энергетические мечи сыпанули искрами, и не ожидавший столь решительного отпора Кибелиус отлетел в сторону и, ударившись о стену, рассыпался на десять осколков. Пигал готов был поклясться, что это не обман зрения и что баронов Риго стало именно десять, и каждый из них целил мечом в Чернопалого. Но князь Тимерийский в очередной раз подтвердил свою славу проворного малого, и двое перерубленных пополам баронов Риго осыпались на блистающий пол черным прахом.

– Семерлинг, помоги! – хором крикнули восемь уцелевших баронов.

Пигал оглянулся: кентавр глыбой нависал над его тщедушным телом, но даже не пошевелился в ответ на призыв своего друга. Или друзей – достойнейший магистр вконец запутался с этими многочисленными баронами. Зато Чернопалый ориентировался в сложной ситуации лучше сиринца: меч его чертил в воздухе замысловатые кривые, которые способны были отправить в ад любого противника. Количество баронов Риго сокращалось после каждого его удара, но кровь пока еще не пролилась – только прах и пепел. Уцелел только один барон, но этот был самым искусным и опытным бойцом. От его удара князя спасла лахийская шкура. Снова закричала Лулу, но в этот раз, кажется, напрасно, князь Тимерийский хоть и покачнулся, но устоял, а его энергетический меч, со свистом разорвав воздух, обрушился на голову Кибелиуса. Голова пастыря Грогуса раскололась на две половинки, но обезглавленное тело не рухнуло на пол, а продолжало стоять, чуть покачиваясь на упругих ногах. А на месте отрубленной головы появилась другая, совершенно ужасная по виду, но, вероятно, настоящая. Больше всего этот новый чудовищный нарост на теле бывшего барона напоминал голову ытухтарской гадюки, виденной Пигалом только однажды, но запомнившейся своей непомерной величиной и омерзительностью. Голова гадюки повернулась в сторону князя, и из гигантской пасти вырвался огненный язык, на что Чернопалый ответил не менее страшным языком Черной плазмы. Два языка сплелись в один, совершенно невообразимый по своему накалу, который и слизнул превращающегося в нечто совсем невообразимое барона Риго-Кибелиуса, пастыря Грогуса.

– Пора, Лулу,– повторил свой призыв князь Тимерийский, и в этот раз был услышан гельфийской королевой.

Пигал ошарашенно наблюдал, как влюбленная парочка рушит казавшиеся незыблемыми устои привычного мира. Шутка сказать – дорога гельфов! И сразу же вставал во весь свой устрашающий рост вопрос гигантского масштаба: кого человечество встретит на этой дороге?

– Ты проиграл, просвещеннейший кентавр Семерлинг.– Пигал произнес эту фразу почти торжественно и даже с некоторой долей презрения в треснувшем от переживаний голосе.

– С чего ты взял, достойнейший магистр? – Кентавр надменно тряхнул седой гривой и вперил в сиринца холодные насмешливые глаза.– Я этого хотел. Я хотел, чтобы мальчик открыл дорогу гельфов для всех робких и нерешительных, которых так много на наших планетах. Впрочем, глупцов у нас еще больше.

Пигал ждал по меньшей мере конца света, но ничего из ряда вон выходящего не случилось. Прекраснейшая Лулу взяла сияющий шар в руки и передала его князю Тимерийскому. Досточтимый Весулий вздохнул и почесал переносицу, кентавр Семерлинг усмехнулся, молодые люди поцеловались.

– И это все? – спросил Пигал, отнюдь не разочарованный мирным течением событий.

– Информация о дороге гельфов считывается мозгом прямо с шара, стоит только руку приложить. Не желаете попробовать, Пигал?

Достойнейший магистр не пожелал засорять мозги лишней информацией. Кстати, и сам Весулий тоже не спешил погреть руки у источника знаний. А кентавру Семерлингу никто этого не предложил.

Обратная дорога на Игирию не заняла много времени. Правда, на этой дороге неожиданно потерялся кентавр Семерлинг. Ни князь Тимерийский, ни прекрасная Лулу о нем даже не вспомнили, что, в общем-то, и немудрено, поскольку дел у молодых людей оказалась прорва. Сиятельный Тимерийский не стал объявлять себя королем Игирии и Вефалии, и вовсе не из врожденной скромности. Он назвался сразу императором гельфов, чем поверг в смущение отвыкших от нахальства центральной власти вассалов. И пока игирийские и вефалийские бароны задумчиво чесали затылки, новоявленный император наложил лапу на их привилегии, а лапа эта, между прочим, была черной. Затем он присоединил к своей империи бесхозный ныне Хрус и три планеты в созвездии Грогуса, пастырем которых был почивший Кибелиус. После столь замечательных деяний даже скептически настроенный по отношению к новому императору канцлер Весулий переметнулся на его сторону, признав бесспорные заслуги сиятельного перед гельфийским народом и государством. Очень рачительным императором оказался человек молодой. Глупо это было отрицать, тем более достойнейшему Пигалу, который потратил пару месяцев на то, чтобы привести в порядок на чудеснейших и целебнейших игирийских водах свои расстроенные в походах нервы.

– Я думаю, что это не предел, Весулий,– сказал магистр канцлеру на прощание.– Человек молодой только пробует свои силы.

Весулий вздохнул было по застарелой привычке, но скорее озабоченно, чем огорченно.

– Я надеюсь, достойнейший Пигал, что это не последняя наша встреча.

Расстались, можно сказать, по-братски. Воспользоваться дорогой гельфов Пигал не захотел, хотя император Гельфийский настоятельно ему это советовал. Магистр предпочел старый испытанный способ – с осиротевшего без Магуса Хруса на родной Сирин прыжком через пространство.

На Сирине ровным счетом ничего не изменилось – та же размеренная жизнь, те же маленькие радости довольных собой людей, те же сады с душистыми сиринскими цветами, те же проблемы, когда-то столь милые сердцу Пигала. Магистр обмяк душой, ожил на родных пуховиках и заскучал. Скука, впрочем, закончилась с появлением под крышей его дворца просвещеннейшего кентавра Семерлинга. При виде знакомой фигуры сердце Пигала дрогнуло и застучало обеспокоенным дятлом. Ничего хорошего от Семерлинга он не ждал, но, кажется, ошибся.

– Поздравляю тебя, магистр,– насмешливо приветствовал хозяина гость.– Высший Совет Светлого круга очень высоко оценил твои заслуги и присвоил тебе титул почтеннейшего.

– Уж не твоими ли усилиями, просвещеннейший Семерлинг?

Особой радости от бесспорно приятного известия магистр не испытал, ожидая нового подвоха от старого знакомого.

– Именно моими.– Кентавр продолжал улыбаться, хотя глаза его оставались серьезными.

Как вежливый хозяин, Пигал пригласил гостя к столу– кентавр Семерлинг питал слабость к сиринским винам.

– Ты опять сказал им неправду, просвещеннейший,– упрекнул сотрапезника Пигал.

Семерлинг залпом осушил предложенный ему сиринский хрустальный кубок.

– А зачем им правда, почтеннейший Пигал? Неужели ты думаешь, что эти старые маразматики горят желанием узнать правду о том, как понапрасну сгубили десятки ни в чем не повинных людей?

– Ты, следовательно, признаешь, что не было необходимости убивать князя Феликса и его людей на Альдеборане?

Кентавр Семерлинг поднял на сиринца печальные карие глаза:

– Ничего я не знаю, Пигал. И ты не знаешь. И уж тем более не знают наши просвещеннейшие старцы. Был риск, страшный риск.

– Поэтому ты и решил уничтожить своего воспитанника в замке Крокет?

Кентавр Семерлинг молчал долго, катая по столу хрустальный кубок, который в его огромной ладони казался еще более хрупким. Почтеннейший Пигал в душе уже попрощался со своей собственностью – у кентавра была, надо сказать, вредная привычка бить чужую посуду.

– Я признаю, что у меня имелся свой интерес в этом деле, Пигал. Если бы мальчишка ушел в Черную плазму, то он снял бы огромный камень с моей души. Это было бы моим оправданием перед всеми и в первую очередь перед самим собой. У меня тоже есть сердце, Пигал, хотя ты в этом сомневаешься. Поверь мне, не так просто убивать лучшего друга.

– И чтобы оправдать себя и в глазах других, и в собственных глазах, ты решил объявить его сына монстром и уничтожить?

– Да, именно так, Пигал. И все-таки у меня хватило мужества в конце концов понять свою неправоту и признать ошибку, а это было совсем непросто. Как раз этим я и отличаюсь от прочих членов Высшего Совета, которые до сих пор боятся признать ошибку.

Почтеннейший Пигал не постеснялся вслух назвать еще одну причину неожиданного прозрения и раскаяния кентавра Семерлинга:

– А еще тебе необходим был Андрей Тимерийский, чтобы открыть дорогу гельфов.

– Все-таки тебя не зря, почтеннейший Пигал, зовут лучшим дознавателем Светлого круга,– польстил собеседнику кентавр Семерлинг.– Хотя к этой идее я пришел не сразу. Долгое время мне казалось, что дорога гельфов станет угрозой спокойствию планет Светлого круга.

– Это ты рассказал князю Феликсу про Черного скомороха? – тихо спросил Пигал.

Кентавр вздрогнул всем своим крупным телом и бросил на магистра недобрый взгляд:

– Так было нужно, Пигал. На Земле сложилась чудовищная ситуация. И виной тому стал даже не Сагкх, а люди, воспользовавшиеся его могуществом. На этой планете зрела угроза всему Светлому кругу. Мы потеряли много отважных Героев, прежде чем Феликсу удалось приручить Черного скомороха. Но я не мог после этого оставить его в живых, понимаешь, Пигал, не мог! Иначе история, случившаяся на Земле, повторилась бы на Альдеборане, с еще более чудовищными последствиями. Высший Совет требовал от меня убить и младенца, но я его спас, пообещав струхнувшим старцам, что с его помощью избавлю Светлый круг от Сагкха.

– Почему ты не рассказал мне все сразу, Семерлинг?

Глаза кентавра холодно блеснули из-под седой гривы жестких волос:

– Ты ведь тоже не верил мальчишке, Пигал, до самой последней минуты не верил и даже готов был его убить.

– Я спасал человечество, просвещеннейший,– глухо сказал Пигал.

– А я?

– А ты спасал себя, Семерлинг, спасал власть, неограниченную возможность распоряжаться чужими жизнями по своему усмотрению. Ты и в этот раз рисковал. Князь Тимерийский мог оказаться монстром. Миллиарды людей заплатили бы за твою ошибку жизнями и, кстати говоря, возможно, еще заплатят.

– Но теперь уже за нашу общую ошибку, Пигал. Надеюсь, этого ты не будешь отрицать?

– Не буду, Семерлинг,– резко откликнулся на этот вызов Пигал.– Я готов предстать перед членами Высшего Совета и отчитаться за свои поступки.

Кентавр Семерлинг засмеялся, и смех его странно прозвучал под сводами сиринского дворца.

– Не придется тебе отчитываться, Пигал, потому что ты отныне не только почтеннейший, но и просвещеннейший член Высшего Совета, которому предоставлены полномочия защищать интересы Светлого круга в империи гельфов. Так что дерзай, просвещеннейший Пигал. Но отвечать тебе придется теперь только перед самим собой, а это нелегкое дело для человека с такой чуткой совестью, как у тебя.

Кентавр Семерлинг покинул гостеприимный Сирин в тот же вечер, а просвещеннейший и почтеннейший Пигал остался, раздавленный свалившейся на него стараниями коварного друга ответственностью. Впрочем, ответственность эту Пигал Сиринский, пожалуй, взвалил на себя сам. Член он Высшего Совета или не член, но отныне он отвечает за все, что происходит на гельфийской дороге, и в первую очередь перед самим собой. В этом кентавр был прав.

Просвещеннейший и почтеннейший член Высшего Совета, магистр Белой магии Пигал Сиринский вздохнул, выпил бледно-розового сиринского вина и стал собираться в дорогу.