на главную | войти | регистрация | DMCA | контакты | справка | donate |      

A B C D E F G H I J K L M N O P Q R S T U V W X Y Z
А Б В Г Д Е Ж З И Й К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Э Ю Я


моя полка | жанры | рекомендуем | рейтинг книг | рейтинг авторов | впечатления | новое | форум | сборники | читалки | авторам | добавить



Глава 37


Ласковое солнце освещало хилые деревца городского парка. Вернее, бывшего городского парка, потому что теперь вокруг ровной площадки, где чудом уцелели квелые ростки у пруда, на добрый десяток километров вокруг остались лишь руины - разрушенные стены, останки зданий, бетон и арматура. Кое-где сохранились еще следы прошлой жизни в виде обломков мебели, которая не пошла на костры зимой и не была утащена кем-то из запасливых горожан на новое место. Аттракционы грудой металлолома лежали на асфальте, а одна детская карусель, несмотря на окружающий ее хаос, даже сохранилась полностью и выглядела вполне пригодной для эксплуатации… если бы, конечно, удалось заново провести к ней электричество. Последний месяц весны украсил деревья в парке белыми цветами, которые осыпались на траву легкими хлопьями лепестков - маленький оазис в самом центре железобетонной пустыни.

А за городом, меньше чем в пяти километрах от стены и опустевшего рва, из скудной земли торчали молодые саженцы. Они еще неуверенно чувствовали себя здесь, на этой неблагодатной почве, и выглядели, несмотря на щедрое удобрение, куда слабее своих братьев и сестер, оставшихся расти в лесах у полноводной Родны. Многим из них не суждено было пережить это лето. Но стоило лишь раз взглянуть на прозрачную дымку свежих зеленых листочков - и становилось понятно, что со временем мертвой земли не будет, а на пустыре зазеленеют деревца, превращая недавнюю безжизненную зону вокруг города в благодатную рощу, где через год-другой не побоятся гнездиться птицы. А редколесье, что тянется от самого Рубежного хребта, возможно, вскоре перестанет быть таким бедным на дичь.

Больше чем в трехстах километрах к югу от городских развалин небольшой приморский городок гудел голосами людей, моторами грузовиков и подъемных кранов. В последние месяцы город напоминал большую стройку - здания пансионатов и гостиниц срочно переоборудовали под жилые дома. Стена на набережной больше не закрывала от взгляда зеленоватую жижу, что плавно колыхалась под закованными в бетон берегами, но зато теперь можно было увидеть, как на горизонте ясно-голубое небо постепенно переходит, почти сливаясь, в такого же цвета спокойную морскую гладь.

А в густом лесу, у подножия Рубежного хребта, жил своей жизнью небольшой хуторок. Недавно здесь появились новые дома, и хуторяне сперва настороженно приглядывались к чужакам, потом все же приняли их в свою дружную общину, помогли обустроиться, завести хозяйство - в общем, сделали все, чтобы пришельцы со временем привыкли к условиям новой жизни. Поначалу городские держались вместе испуганной кучкой, слегка побаиваясь и не доверяя хуторянам, потом почувствовали себя свободнее и принимали помощь и советы без прежнего смущения.

А помощь нужна была многим. Старушка-лекарка все качала головой, глядя на хилых и немощных на ее взгляд горожан, отпаивала их целебными отварами, дивясь про себя, как же они в городе-то и без природных лекарств не повымирали все. Особенное удивление у нее вызывал немолодой уже человек, который пришел на хутор вместе с молодежью без семьи, без родных. Когда старушка узнала, сколько ему лет - она очень удивилась - выглядел этот человек куда старше. Он говорил, что преподавал в университете, обучал молодых людей разным наукам, но теперь же он сам был похож на маленького мальчика, который впервые в жизни ступил за порог и удивился: как же огромен и прекрасен мир. Поначалу пожилой преподаватель много болел и выжил, наверное, только благодаря заботе старой женщины, но весь последний месяц, едва только по-настоящему теплыми стали солнечные лучи, он не засиживался в доме, постоянно уходил куда-нибудь на целый день и, возвращаясь к вечеру, помогал по хозяйству, чем мог, лекарке, а после сидел на крыльце ее дома, слушая трели соловья, наблюдая, как носятся над домами маленькие черные тени летучих мышей и улыбался, улыбался как ребенок…


Старые яблони медленно роняли в траву нежно-розовые лепестки. Недалеко от берега Родны старейшина Светозар разрешил строить новый дом, и теперь каждый день с самого утра на краю поселка слышен был стук топоров и визг пил - обстругали, очистили от коры круглые бревна и сложили из них на пустыре первый венец небольшой четырехстенки, потом второй, третий…

Рядом с мужчинами работали и мальчишки - проворные и любопытные, они помогали страшим, заодно и приглядываясь, что и как делается, постигая на будущее полезную науку. Димка постоянно крутился подле старшего брата, и Тур улыбался, думая о том, что мальчишка оказался понятливым и сметливым, многому научится: вон уже пытается бревна обстругивать, просит дать ему инструмент.

На примятую траву летели золотистые стружки. Эти деревянные, душистые локоны отчего-то особенно нравились Ромашке, и если получалась очень длинная, красивая стружка Тур поднимал ее и прятал в карман широких рабочих штанов, а вечером радовал ею свою младшую сестричку. Надо же, Ромашка никогда не видела, как строят дома, настоящие дома, и даже не представляла, что все это возможно сделать без подъемных кранов и машин-грузовиков, без станков и сложных приборов.

Неподалеку от Тура работал Мирослав. Это ему и Ромашке строили всем поселком избу у реки. Тур же с Веселинкой решили после свадьбы у тетушки Званы жить, и такому решению обрадовалась и мать Тура, и Димка. Веселинка тетушке Зване нравилась, и мать уже загодя готовилась к осени, по скромному мнению Тура, готовилась чересчур активно. Ведь кому-кому, а это именно подругам Ромашке и Веселинке надо было готовиться, Ромашке особенно. Ведь Веселинка-то себе приданное давно поди приготовила, а вот названная сестра Тура теперь почти весь день просиживала с иголкой в руках - все шила да вышивала. Иной раз тетушка Звана Ромашку едва ли не силой на улицу выгоняла, на солнышко, потому что девушка непременно хотела все-все успеть до осени - и рубашку свадебную, и рушники. Тур посмеивался про себя, на нее глядя: "С таким-то усердием всех наших мастериц за пояс заткнет". Если ему приходило в голову сказать что-нибудь такое вслух, Ромашка только досадливо и сердито отмахивалась, но по глазам видно было - довольна.

Работа спорилась. На месте будущей избы вырыли и укрепили подпол, перенесли с пустыря да уложили на дубовые подвалки первый венец, первые бревна для будущих стен. Рядом выпиливали доски для пола, потолка и внутренних стенок. И погода словно вздумала помочь строителям - ни дождика, ни холода, ни ненастья - все ясные дни, солнечные, теплые. В один из таких дней Тур и приметил, что по поселковой улице идет к ним сам воевода Вояр. Негромко окликнув друга, Тур сообщил ему:

- Вон отец твой.

Мирослав глянул на дорогу и нахмурил светлые брови. Потом, отложив инструмент, неторопливо пошел туда, где неподалеку от шумной стройки остановился воевода.


На ходу отряхивая руки от древесной пыли, Мирослав прошел мимо занятых работой мужчин и встал у протоптанной к месту будущего дома тропинки.

- Здравствуй, отец.

Воевода хмурился, и со стороны могло показаться, что он чем-то недоволен. Мирослав не обратил на это внимания - уже привык, что не всегда сведенные к переносице брови означают гнев или недовольство.

- Здравствуй, - ответил воевода, помолчал немного, глядя куда-то за спину сына, и произнес: - Хорошее место для дома выбрали.

- Хорошее, - подтвердил Мирослав, и тоже оглянулся, окинул взглядом шумную стройку, улыбнулся, представив, что скоро на этом самом месте будет стоять его дом. Его и Ромашки. Он снова повернулся к отцу. Прекрасно представляя себе, насколько трудно было воеводе первым подойти к сыну, Мирослав не ждал от него слов примирения - нет, конечно же. Но одно то, что отец пришел сюда, на стройку, заговорил с ним - уже значило очень и очень много.

Думать о том, изменил ли Вояр свое мнение о сыне или просто решил примириться, дабы не расстраивать жену, Мирослав не стал - еще успеется. Да и вряд ли такой человек, как воевода Вояр из Вестового, стал бы делать что-то неправильное с его точки зрения, даже ради Любимы.

- Ты где теперь живешь?

- У Светела, - сказал Мирослав. Тур хотел было пригласить друга пока пожить у него, да Мирослав отказался - из-за Ромашки: негоже жениху и невесте под одной крышей жить, да еще и перед самой свадьбой. Конечно, всякое в жизни случается, но если уж Светел сам предложил пока Мирославу пожить у него, значит не стоит лишний раз смущать Ромашку. Хотя девушка, кажется, расстроилась, когда Тур сказал ей, что Мирослав во время постройки дома будет жить не у них. Вернуться к родителям Мирослав не мог да пока и не хотел. Даже если б воевода вдруг пригласил его домой - отказался бы. Вояр это, по-видимому, понимал, потому о возвращении Мирослава домой не говорил. Спросил вместо этого:

- Женишься, значит?

- Да.

- На Ромашке?

Получив снова утвердительный ответ, воевода произнес:

- Ну что ж, мастера здесь собрались хорошие - быстро дом построите.

И, развернувшись, ушел. Мирослав некоторое время задумчиво смотрел в землю, потом вернулся к прерванной работе. На вопрос Тура "что там?" - лишь повел плечами, но вслух ничего не сказал.

Весь день Мирослав мысленно возвращался к короткому визиту отца, пытаясь понять, что бы значили его слова. Гадать пришлось недолго - наутро Вояр как-то незаметно появился среди остальных и принялся помогать в постройке.

- Воевода пришел, - сообщил Димка, первее Тура и Мирослава углядевший Вояра неподалеку за обтесыванием бревен. На этот раз Мирослав не стал подходить или оборачиваться - лишь улыбнулся и продолжал работать.


Дом действительно построили быстро - и месяца не прошло, как стояла изба готовая. А еще раньше, чем сложили кровлю из промоченных глиняным раствором снопов, перебрался в недостроенный дом Мирослав и ночевал теперь там. И Ромашка, и Тур с Димкой часто засиживались у бревенчатой стены, глядя, как неподалеку серебрится речка. Работы для Мирослава еще оставалось много - рамы сбить, окна поставить, крыльцо смастерить да украсить резьбой, а еще печника пригласить, чтобы печь сложил да трубу над крышей вывел. Вот завьется веселый дымок - тогда уж, пожалуй, можно будет считать, что строительство дома окончено.

Печник приехал из Родня и работал несколько дней. А после в готовый принять новоселов дом Мирослав принес маленького котенка, пушистого, бело-серого, с большущими внимательными глазами. Котенок смело обошел весь дом, поглядел по углам и, при первой же возможности забрался на руки к Ромашке, взволнованно наблюдавшей за прогулкой хвостатого малыша.

Лето близилось к середине. Постепенно волнения, бушевавшие в душе Ромашки в связи с предстоящей свадьбой, немного поутихли. Девушка бегала с подругами к Родне - на разлив, подальше от поселка, и плескалась вместе со всеми в прозрачной, чистой воде. Поначалу тетушка Звана не пускала Ромашку к реке купаться, но Тур вызвался научить девушку плавать, и справился с этой задачей ровно настолько, чтобы Ромашка могла держаться на воде, медленно выгребая "по-собачьи" и поднимая фонтаны брызг. Дальше уже Ромашку учила Веселинка.

Обучение у Любомиры Ромашка тоже не забросила - она часто уезжала в Родень и жила там дней пять кряду, стремясь получить как можно больше знаний, чтобы после уже дома заниматься самой. Успехи Ромашки были пока невелики - она все еще не могла передавать мысленно и простейшие сигналы, но зато руки ее научились усмирять боль. Самой, собственными руками свести, например, синяк или снять опухоль от ушиба - без лекарства, без компрессов и примочек, - это Ромашка воспринимала уже почти как чудо, хотя, в сущности, подобное могли очень и очень многие.

Однажды, во время такого пятидневного визита в Родень, Ромашка сидела с другими ученицами под старой яблоней у дома Любомиры. Ее негромко окликнули по имени и, обернувшись, девушка увидела Сивера с большим свертком в руках. Она подошла и поздоровалась.

- Держи вот, - сказал Сивер и протянул ей сверток.

Ромашка удивленно подставила руки, и ее пальцы нащупали под тканью что-то твердое странной формы.

- Что это?

- Да так… - Сивер провел пятерней по смолянисто-черным волосам и кашлянул. Как показалось Ромашке - смущенно.

- Можно развернуть?

Он кивнул. Девушка присела, осторожно поставила сверток на траву и принялась разворачивать. Когда ее взгляду предстал искусно вырезанный из дерева корабль - совсем как те, что приплывали из Камы, - Ромашка не сдержала восхищенного возгласа:

- Какая красота!

Осторожно водя пальцами по резным бортам, трогая ростру на носу корабля, выполненную в виде диковинного зверя, Ромашка рассматривала неожиданный подарок, все больше и больше изумляясь мастерству, с которым он был исполнен.

- Неужели это ты сделал? Как красиво… Это правда мне?

- Тебе.

- А… - Ромашка подняла глаза, и на лице ее отразилось недоумение. - А почему?

Сивер пожал плечами.

- Говорят, замуж выходишь.

- Так то еще когда, - улыбнулась девушка.

- Ну, - снова пожатие плечами, - тогда это - просто так. Просто подарок.

- Спасибо, - растерянно пробормотала Ромашка.

Сивер хмыкнул. На девушку он не смотрел, вернее, не смотрел ей в лицо - взгляд голубых глаз был прикован к пальцами Ромашки, поглаживающим светлое дерево. Ромашка тоже опустила глаза. Ей казалось, что надо что-то сказать, но как-то слова не находились. Потом вспомнила, что тетушка Звана про Сивера спрашивала.

- Тебя в Вестовом давно не видели, - сказала Ромашка.

В это время к Ромашке подошли две близняшки - ученицы Любомиры - и с любопытством разглядывали корабль, а изредка косились опасливо на Сивера - девочки его отчего-то побаивались.

- А что мне там делать, в Вестовом-то?

- Ну… - Ромашка задумалась, и Сивер усмехнулся:

- Вот то-то же.

Он отвернулся и пошел по улице неторопливым шагом. Ромашка озадаченно смотрела ему вслед, но в это время одна из близняшек зачем-то начала дергать ее за рукав.

- А если мы с Надей попросим - сделает нам дядя Сивер такой кораблик? - шепотом спросила девочка.

- Не знаю, - ответила Ромашка и, вдруг подумав о чем-то, улыбнулась лукаво. - А попросите - тогда и узнаете.


И девочки попросили. Едва ли не дрожа от страха, прячась друг за дружку, пришли вместе с еще двумя младшими подружками к Сиверу, когда он на дворе инструменты натачивал, и попросили… Неизвестно кто из них больше удивился такому повороту дел - девочки или сам Сивер, но, поворчав на малявок, он согласился. Правда он грозным голосом предупредил, чтобы больше к нему не ходили и работать не мешали, и тогда сделает им корабль, ну, может, не такой большой, а поменьше… Об этом довольные близняшки сообщили Ромашке через неделю, а вскоре девушка поняла, что после уроков девчонки все-таки бегают к двухэтажному дому на краю площади и, не обращая внимания на ворчание Сивера, замечательно проводят время, наблюдая, как "дядя Сивер" делает им кораблик.

Быть может, чтобы избавиться от постоянного присутствия назойливой малышни, Сивер быстро сделал им игрушки, и не одну, а целых две - для каждой из близняшек. И их подружкам еще сделать обещал. Обещал, правда, нехотя, но не обижать же детей отказом!


А дело шло к осени. На огородах и в садах зрели плоды, и в Вестовом вовсю готовились к уборке урожая. В один ясный, солнечный день, когда тетушка Звана уже поставила в печку горшок с кашей к ужину, а Ромашка сидела под окошком на лавочке, разглядывая только что оконченную вышивку на свадебной рубашке, в открытую дверь дома Туровой матери постучали. Тетушка Звана будто бы удивилась, увидев на крыльце свою подругу, которая уж давненько не заходила, и даже на улице поговорить редко останавливалась, но все-таки улыбнулась радостно и произнесла:

- А, Любима! Здравствуй. Проходи, проходи!

Ромашка невольно вздрогнула и подняла взгляд. Мать Мирослава вошла в горницу, огляделась, наткнувшись на Ромашку взглядом, чуть нахмурила тонкие темные брови.

- Здравствуй, Звана и ты, Ромашка… - помолчала немного и добавила. - Мне бы, Звана, с тобою поговорить надобно.

Тетушка Звана обернулась к девушке, и Ромашка поняла, что женщинам надо наедине пообщаться. Она осторожно сложила рубашку, которая все еще была в ее руках, положила на лавку и вышла, чуть притворив за собою дверь.

Сидя на завалинке под стенкой, девушка смотрела в светлое небо сквозь листья старой вишни, с которой только вчера они с Димкой собирали в корзину ягоды. "Интересно, помирился Мирослав с отцом? Тур рассказывал, воевода со всеми сыну на строительстве помогал, стало быть, помирились… А зачем, интересно, мать Мирослава сегодня пришла? Обо мне поговорить? Наверное. Иначе зачем бы им наедине понадобилось." Почему-то Ромашке было немного неприятно от того, что тетушка Звана согласилась наедине с Любимой ее, Ромашку, обсуждать. "Будто я сама про себя не расскажу!" - недоумевала девушка, но потом, подумав еще немного над этим, решила, что вернее всего хочет Любима разузнать, будет ли жена ее сына хорошей хозяйкой, много ли умеет. Ведь ни для кого не секрет, что в городе Ромашку всему необходимому для жизни в поселке научить не могли.

Вечером два дня назад из Родня пришло известие, что надобно Туру с Мирославом явиться на Совет Старейшин. Ромашку новость эта встревожила немного, но девушка знала, что война с городами окончена, что походов больше не будет, а потому незачем и волноваться. Но только на сердце было как-то неспокойно, да еще и тетушка Звана взволновалась, потому как сына ее старейшины редко к себе звали. Тур с Мирославом собрались быстро и на следующее же утро в Родень уехали, и Ромашка надеялась, что вернутся они если уж не сегодня, то хотя бы завтра - как ни странно, успела соскучиться и по Мирославу, и по названному брату своему.

Тетушка Звана выглянула на крыльцо и махнула девушке рукой:

- Поди сюда, Ромашка.

Девушка поднялась, медленнее, чем обычно, отряхнула платье и вошла в дом. Ей было отчего-то неловко, да и мать Мирослава встретила ее внимательным изучающим взглядом, а потом к тетушке Зване обернулась.

- Так мы вечером зайдем к тебе, Звана, с Вояром.

И вышла. Мать Тура проводила Любиму до порога, потом села на скамью у стола и с улыбкой поглядела на девушку, да прищурилась лукаво.

- Не иначе сватать тебя придут, честь по чести, как водится…

Ромашка лишь неопределенно повела плечами. Сказать правду, она все-таки немного побаивалась воеводу, да и относилась к нему без особой симпатии, потому и не обрадовалась, хотя и должна бы.

Вечером родители Мирослава, как и обещалось, переступили порог дома тетушка Званы и сели на длинные лавки. Любима поглядывала то на мужа, то на Ромашку, воевода хмурился и больше разглядывал свои широкие ладони да покрытую мелкими царапинами деревянную столешницу.

- Ну что ж, Звана, - начала Любима, но не успела она закончить фразу, как входная дверь снова распахнулась.

Тур вошел и нерешительно остановился, уставившись на вечерних гостей, потом произнес:

- Здравствуйте.

И тут Ромашка, все еще сидевшая под окошком на лавочке, заметила, что за спиной ее названного брата стоит Мирослав. И тоже недоуменно хмурится.

Тур помялся на пороге, сделал шаг вперед, пропустив и Мирослава, который поздоровался, обвел взглядом всех сидящих за столом и обернулся к Ромашке. По глазам его девушка поняла - что-то случилось, плохое или нет - непонятно, но уж во всяком случае новость ее не обрадует - взгляд Мирослава говорил об этом ясно. Девушка замерла напряженно, словно натянутая струна, а Мирослав улыбнулся успокаивающе уголками губ и отвел глаза. Теперь он смотрел на родителей. Похоже, Любима заметила в его взгляде то же, что и Ромашка, и вглядывалась в лицо сына, пытаясь понять, что же произошло, какие новости привезли ее сын с Туром из Родня.

Под вопросительными взглядами матери, родителей друга и Ромашки, Тур сказал, наконец:

- Мы уезжаем завтра.

- Куда? - одновременно спросили Звана и Любима.

- В города…

- В города?

Мирослав снова смотрел на Ромашку. Удивленные глаза девушка казались неестественно большими на побледневшем лице.

- Решено собрать совет городов, и тех, кто был добровольцами, попросили на нем присутствовать, - громко сказал Мирослав. - Завтра утром мы снова в Родень, потом в Каму, а там со Святоградцами вместе поедем на совет городов.

"Как же так? Неужели снова?" - успела подумать Ромашка, когда мать Мирослава прервала молчание.

- Что ж, Звана, значит, тебе сына в дорогу собирать… Тогда, наверное, отложим-ка мы наш разговор, не будем сборам мешать.

Она поднялась вместе с Вояром и направилась к выходу. На пороге остановилась возле сына. Мирослав ночевал в новом доме, но Любима очень надеялась, что перед отъездом сын зайдет к ней.

- Я зайду, мама, только попозже, - сказал Мирослав, и Любима со вздохом кивнула. Вояр лишь глянул на сына, а перед тем как выйти из дома, обернулся, и долгим, внимательным взглядом окинул поднявшуюся с лавки Ромашку.


Ночь была тихая, лунная. Листья старой вишни едва шелестели под легким вечерним ветерком. Темнело… Ромашка сидела на завалинке, прижавшись к плечу Мирослава. Она не плакала - лишь несколько слезинок прочертили блестящие дорожки на ее щеках. "Это ненадолго, - сказал Мирослав. - Мы поедем в город, что немного севернее твоего… Совет будет длиться всего несколько дней, так что мы с Туром вернемся недели через три, а может, и того раньше. Ты слышишь, Ромашка?" Она слышала. "Неужели снова? Снова прощаться? - думала она. - Не хочу, не хочу больше". Но делать было нечего. Ромашку Мирослав не звал с собой, да и сама девушка понимала - сейчас ее помощь тетушке Зване потребуется куда больше. Девушка вздохнула и подняла голову. Мирослав смотрел на нее, серые глаза едва поблескивали в сгущающихся сумерках, светлые с сединой волосы аккуратно зачесаны назад, связаны на затылке подаренной ею вышитой ленточкой.

- Я буду ждать тебя, - прошептала Ромашка.

Мирослав не ответил, лишь улыбнулся и ласково провел ладонью по ее волосам.

- Я присмотрю за домом, - сказала девушка, а вспомнив забавную мордочку котенка, добавила: - и Тишку буду кормить. Ты только возвращайся скорей…


Ранним утром, когда лишь крики первых петухов пронеслись над поселком, приветствуя рождающийся день, по деревянному мосту через Родну проскакали две лошадки - пегая и гнедая, со всадниками на спинах. Один всадник был широкоплечий рыжий великан с ярко-голубыми глазами, второй - худощавый, со светлыми с сильной проседью волосами, собранными вышитой ленточкой в хвост на затылке. Родители обоих путников вышли проводить их к берегу, но, едва лошади тронулись, медленно развернулись и пошли по домам. И только двое остались на берегу: невысокая девушка с коротенькой - едва до середины лопаток - косичкой, и смуглый от летнего загара мальчик лет одиннадцати. Они все смотрели и смотрели вслед скрывшимся за поворотом дороги всадникам, пока стук копыт не затих вдали. А внизу, под берегом, качая в легкой ряби отражение неба и леса, несла свои воды Родна.


Эпилог


Над зелеными холмами, над лесами, едва тронутыми кистью осени, над серебристыми лентами рек и ручейков плыло в ясном небе синее крыло параплана. Любопытные птицы иногда принимали летательный аппарат за своего диковинного собрата, и тогда некоторое время летели рядом, удивленно переговариваясь, потому что большая синяя птица под крылом своим несла людей. Сделав небольшой круг над разлившейся до самого горизонта голубой равниной моря, параплан начал снижаться. Он приземлился на укрытом невысокой травой каменистом берегу. Едва освободившись от ремней, девушка с заплетенными в косичку пепельно-русыми волосами побежала к воде. Молодой мужчина - ее спутник - последовал за ней.

Вода с негромким шелестом ворочала мелкую гальку. Косые лучи клонящегося к закату солнца не просвечивали бирюзу моря до дна, но на мелководье было видно камни под водой и - кое где - поросли пушистых темно-зеленых водорослей, которые качались в такт прибоя.

Ромашка подошла к самой воде, тронула пальцами подбежавшую к берегу волну с белоснежными барашками пены - словно погладила.

"Так вот ты какое - море…"

Море… Ромашка узнавала его, хотя и не видела ни ярких изумрудных волн, ни солнечной или лунной дорожки на водной глади, как на любимых картинах, но это все равно было море, и оно оказалось действительно прекрасным и… и таким живым!

Над головой кричали чайки. Несколько белокрылых птиц опустились на берег неподалеку от людей и деловито разгребали гальку крепкими клювами в поисках какого-нибудь лакомства. В воде изредка мелькали коричневатые спинки рыб. Море пахло. Пахло приятно солью и чем-то еще непонятным, неведомым, но почему-то таким знакомым, словно здесь, на берегу, под голоса чаек и шепот воды пробуждалась память далеких предков. Разувшись, Ромашка подкатила штаны и осторожно встала на мокрую, холодную гальку. В следующий миг вода накрыла ее ступни, но девушка не вздрогнула, осталась стоять на месте - она знакомилась с морем, а море знакомилось с ней.

И все-таки ногам было неуютно в холодной воде. Ромашка отошла назад, на сухие камни, и села. Рядом - она слышала - опустился на гальку Мирослав. Он молчал, и девушка тоже молчала. Сейчас Ромашка чувствовала себя, наверное, самым счастливым человеком на свете, потому что ведь далеко не у каждого сбываются в жизни все мечты, а вот у Ромашки, кажется, сбылись. Рядом с нею был Мирослав - человек, так негаданно встреченный ею на улицах большого города. А море… море, ее детская мечта, которую Ромашка пронесла через всю жизнь, море, которое она видела сначала только на картинах в музее, а потом - у приморского города, превращенным в огромное зловонное болото, море, которое снилось ей, которое девушка не осмеливалась даже нарисовать, но представляла себе так ясно и красочно - море разливалось перед нею до самого горизонта, поблескивая отраженными лучами солнца. Оно разговаривало с нею, оно пело, жило своей жизнью, таинственной и волшебной.


Солнце спряталось за горизонт, а в небе зажглись огоньки звезд, которые нигде не бывают такими яркими и близкими, как на морском берегу. Мягко светила луна, и горизонт, постепенно растворяясь в жидком серебре ее света, казался теперь вполне достижимым.

На отполированной волнами гальке все так же сидели два человека, только теперь молодой мужчина со светлыми волосами крепко прижимал девушку к себе, чтобы не дать ей замерзнуть под прохладным ветерком, и кутал ее в свою куртку. Он ждал, что после долгого дня девушку смотрит сон, но не тут-то было. Широко открытыми глазами она смотрела на море.


Связаться с программистом сайта.



Глава 36 | Городская Ромашка | with BookDesigner program