глава 10
Пайпер Блэкмор проснулась от внутреннего толчка. Она была вся в поту. Пижама прилипла к коже. Пайпер била дрожь, и она задыхалась, как после быстрого бега. Мягкие волны электрических бликов лизали ее тело, отчего тонкие волоски на руках и шее слегка вставали дыбом. Пайпер щелкнула выключателем, прогоняя тени. Ступни и кисти горели, и на какой-то момент ее сердце затрепетало, как у птички-колибри. Тогда Пайпер показалось, что она растворилась. Что, если она посмотрит на свои руки и ничего не увидит на их месте?
Ничего.
Тихий сигнал времени по радио вернул ее к реальности. Было начало первого. Почему прервался ее сон? Гром? Ей вспомнилось, что в ночи она слышала звук грома. Гром в октябре?
Встав с постели, она раздвинула портьеры. Грязновато-серый размытый свет проник через залитое дождем окно. Земля проседала под тяжелыми потоками дождя. Капли размером с человеческий палец ударялись о землю, выбрасывая на несколько сантиметров вверх фонтанчики грязи и воды. Тяжелые тучи предвестниками недоброго нависли над вершиной холма Хокинса.
Большой открытый термометр, примостившийся за дверью веранды, показывал температуру – плюс один. Почти мороз. Слишком холодно для грома. На тринадцать градусов ниже, чем прошлой ночью.
Холодно.
Вздрагивая, Пайпер обхватила себя руками. Что сказал студент за кассой кафетерия?
Кто-то прошел по твоей могиле.
Она направилась в душ, включила воду на полную мощность, и ванная комната наполнилась теплым паром. Стянув влажную от пота пижаму, Пайпер вступила в объятия горячего, напористого душа.
Струи воды барабанили по коже, смывая беспокойство и тревогу. Но не в полной мере. Вода не могла проникнуть под кожу. Пайпер Блэкмор привыкла к странным ощущениям – они были ее давними приятелями. Можно даже сказать, сокровенными. Она не могла припомнить момента в своей жизни, когда бы она ни чувствовала того, что другим было недоступно.
Но сейчас ее беспокоило совсем другое.
Пайпер подставила голову под брызги воды, наслаждаясь теплой пульсацией.
Другое?
Когда сердечный ритм выровнялся, дыхание успокоилось, она смогла оценить ситуацию с более выгодной позиции. Научно, как сказал бы доктор Трумэн. Дин. Она засмеялась, впитывая от своего голоса тепло не меньшее, чем от душа. Дин был одновременно очаровательным и неожиданным мужчиной. Сконцентрированный, как лазер, точный, как калькулятор, но ему не было чуждо и легкомыслие, позволявшее периодически отрываться от абстрактного мира физики и улавливать запах цветов, замечать старинную брошь или даже модное трико «Найк», которое Пайпер купила, повинуясь своему капризу – ее забавляло неоново-зеленое свечение.
Пайпер подпустила эту теплую мысль ближе.
Дин Трумэн. Они были явные противоположности. Он – ученый, она…
А что такое она?
Чрезвычайно восприимчивая? Интуитивная? Способная распознавать и доверять вещам, которые невозможно ни вычислить, ни определить. И все же они наслаждались своими отношениями. Ее тянуло к нему, несмотря на тринадцатилетнюю разницу в возрасте.
Пайпер выключила душ и вытерлась большим пушистым полотенцем. Она яростно потрепала свои короткие черные волосы и потрясла головой. О сне не могло быть и речи.
Прошлепав по деревянному полу к шкафу, Пайпер облачилась в джинсы, белую блузку и рыжевато-белый жакет Весткрофтского колледжа.
В кухне она занялась приготовлением яйца-пашот и тоста, поставила в чайнике воду для кофе. Пайпер жила в этом старом фермерском доме всю жизнь. Здесь она родилась, здесь умерла ее мать. Дом хранил тревожные воспоминания.
Кто-то прошел по твоей могиле.
Когда чайник свистнул, она вскочила.
Беспокойство, охватившее ее во сне, все еще владело мыслями. Пайпер откинула волосы с лица и отхлебнула растворимый кофе из кружки с эмблемой Микки-Мауса.
– Ты просто разваливаешься на части, – укоряла она себя, – как боязливая старуха.
Комната ответила молчанием.
Гром.
Пайпер точно помнила этот звук. Раскаты грома. Только это не мог быть гром. Не в октябре. Не сегодня, когда температура приближалась к точке замерзания.
Удар.
Сначала ей показалось, что она наступила на электрический провод. Сковывающий, неожиданный удар. Руки покрылись гусиной кожей.
Что-то происходило.
Ей нужно было идти.
Куда?
Она точно не знала, но была уверена, что разберется на месте.
Дин Трумэн резко дернул.
Ничего.
Он дернул сильнее, вкладывая импульс спины, как говорил его отец. Но доска осталась неприступной, неподвижной. Прибитая более двадцати лет назад, она одержала над ним победу, перекрывая вход в маленький подвал. Другой возможности попасть в него не было.
Значит, не отсюда. Нет, не отсюда.
Руки саднили. От досок остались глубокие следы на коже. Дин потер ладонью о ладонь, потом задвинул шкаф на место, снова скрыв заблокированный вход от глаз. Потом пошел на кухню и подставил руки под теплую струю воды. Кожа медленно вернулась к нормальному состоянию. Если бы разум можно было также легко вернуть в привычное русло. Но страх и смятение прилипли к нему, как запах мертвечины.
«Господи, какая отвратительная мысль. Когда, черт подери, она появилась?»
«После сегодняшнего вечера, – услужливо подсказала ему память, – забитая насмерть женщина, отрезанная рука… Больше чем достаточно, чтобы нервы расшалились, однако не это его беспокоило. Мысли с бешеной скоростью вертелись вокруг другого.
Как клеится, Джимми Дин?
Дин по очереди открыл три шкафчика, пытаясь найти то, что ему потребовалось. Бутылку канадского лимонного виски, подаренную на прошлое Рождество. Он не был предрасположен к выпивке, поэтому бутылка оставалась нераспечатанной. Дин вскрыл бутылку, налил виски на два пальца в стакан для сока, разбавил в два с лишним раза диетической кокой, потом выпил эту смесь одним глотком.
Организм среагировал молниеносно. Сначала алкоголь ударил в голову, потом быстро помчался к конечностям.
Надпись на классной доске завтра уйдет в прошлое. Он позаботился об этом, позвонив и оставив сообщение для службы уборки. Приобретя новый статус почетного гражданина города, Дин мог получить очень многое, если бы захотел. Но он никогда не пользовался этими привилегиями. До сегодняшнего дня.
Хулиганы, как объяснил он. Те же самые хулиганы, которые ранее разбили его окно кирпичом.
Только сам он больше не верил в правдивость этого.
Не было похоже на случайный акт. Слишком направленный. Слишком точный. Удар в самое сердце, быстрый, как скальпель хирурга. Эта фраза – давнишняя насмешка. Кто мог знать? Лишь небольшая горстка людей. Горстка – их можно было пересчитать по пальцам. Или… мертвец.
Дин схватил бутылку за горлышко и перенес на обеденный стол. Он налил себе еще выпить, только добавил меньше содовой.
ДЖУДИ.
Это случилось… Сколько? Двадцать, двадцать один год назад? Неужели уже столько времени прошло? Иногда ему казалось, что гораздо больше, иногда он почти ждал, что она выйдет из спальни в этих огромных, смешных шлепанцах с ушами, в длинном ярко-красном хлопковом халате с пушистым белым воротником.
– Ты в нем выглядишь, как десятилетняя девочка, – подшутил бы он над ней.
– Я и есть десятилетняя девочка, – ответила бы она. – По крайней мере, хотела бы быть.
Хотела бы быть.
Если не считать Нобелевской премии, женитьба на Джуди являлась кульминационным моментом его жизни. Сколько Дин себя помнил, он всегда любил ее. Сначала детской щенячьей любовью, потом с вожделением подростка, которое в конце развилось в зрелое чувство, продолжавшееся годами, и даже за пределами их жизни.
Но та Джуди, на которой женился Дин, уже не была девушкой, по которой он вздыхал. Она изменилась, стала другой. «Униженная богиня», – как провозгласила сама Джуди.
Как клеится, Джимми Дин?
Они никогда не говорили об изнасиловании или вообще о той ночи, но каким-то образом это отразилось в том, что произошло позже. Несмотря на его любовь к ней, Джуди всегда витала в облаках, вызывающие и мечтательные глаза смотрели вдаль, как будто их взгляд был обращен в прошлое время.
До изнасилования.
Она никогда не стала прежней. Вместо приключений ей понадобилась защита. Вместо вызова она искала стабильности. Дин Трумэн превратился в мужа-защитника-кормильца.
Скромная, но счастливая жизнь длилась до рождения ребенка. Нет – это неправда. Он был счастлив, но не Джуди; ее взгляд уже никогда не выражал той мечтательности, как до…
До Уайти Доббса.
Но это был не Уайти Доббс. Это было черт знает что. Дин Трумэн видел Уайти Доббса как раз в момент совершения греховного акта, и, несмотря на свое презрение к наглому обидчику, Дин знал, что Доббс был невиновен в преступлении, за которое Джон и остальные придумали ему такое изощренное наказание.
Но если не Доббс, то кто?
Что-то случилось. Это стало очевидным, когда в последующие несколько недель выяснилось, что Джуди беременна.
Дин поступил по-джентльменски. Он предложил ей выйти за него замуж, и она согласилась. Такой опрометчивый союз означал жертву с его стороны. Он больше не мечтал о поступлении в один из старейших университетов, даже со стипендией. Деньги, накопленные на обучение, теперь пошли на визиты врачей, оплату жилья, продукты. Дин никогда не забудет разочарованные глаза отца, когда он впервые объявил ему о своем решении.
Но вскоре родители пришли в себя, увидев его решимость добиться чего-то самостоятельно, помимо учебной ссылки, поняв его неподдельную любовь к своей юной невесте.
Дин окинул взглядом стареющий обшитый дом. Боже, он ненавидел это место.
– Так зачем ты купил это проклятое жилище? – спрашивал его Натан. – Недостаточно разве было того, что ты снимал его? Зачем же было покупать? Черт. Переезжай. Выбирайся из этого дома, дважды видевшего привидения.
Но Дин не мог. Останки младенца.
И в те времена дом заваливался на сторону, сейчас стало еще хуже, несмотря на тысячи долларов, вложенных в ремонт.
– Я мог бы построить тебе новый дом, черт меня подери, великолепный дом на те деньги, что ты тратишь на поддержание этого старичка, – витийствовал Мейсон Эванс.
Дин мечтал о новом доме. Он даже одно время носился с идеей купить второй дом, но оставить и этот. Просто так, оставить пустовать. Но не мог.
Останки младенца.
Всегда существовала вероятность того, что дети или какие-нибудь бездельники проникнут внутрь. И обнаружат…
Дин покончил со вторым стаканом. Пьяное сонное ощущение охватило его. Совсем неприятное. Оно означало потерю контроля, а это было недопустимо. Недопустимо. Он посмотрел на шкаф, скрывавший крошечную дверь в подвал.
– Чепуха, – сказал Дин вслух, призывая к жизни ученого.
Он слишком болезненно реагировал на события. Акт вандализма выявил кого-то, знавшего его прошлое.
Как клеится, Джимми Дин?
Однако не следовало делать вывод, что хулигану известна вся история, и уж совсем нелепо было бы предполагать, что он догадывался о подвале.
Похоронить заживо за преступление, которого человек не совершал. Тело так и не нашли.
Дверь в подвал маячила у него перед глазами.
Останки младенца.
Вскоре после того, как они поженились, Дин истратил часть своих сбережений, чтобы снять дом около городка Весткрофтского колледжа. Дом был старым и затхлым, но вполне приемлемым. Временно. Джуди погрузилась в свою беременность, а Дин обращался с ней как рыцарь с дамой сердца.
Беременность протекала тяжело, и Джуди большую часть времени проводила в постели. Пока однажды ночью… Он помнит, как все вокруг сковывал холод, нестерпимый холод; дороги закрыли, проезд на север занесло. Снегоочистители работали без перерыва, стараясь поддерживать хотя бы главную магистраль и мост Вилламет в сносном состоянии. Без прохода по мосту Чёрная Долина оказалась бы практически полностью изолирована от остального мира.
Дин работал в двух местах, а кроме того, ходил в школу. Одна работа была связана с фармацевтикой. Люди нуждались в лекарствах, а поскольку большинство не могло прийти в магазин, то покупки приходилось им доставлять. Используя полноприводной автомобиль компании, Дин смело колесил по предгорьям, дважды буксовал и с трудом разбрасывал снег.
Домой он попал уже ближе к полуночи. Первое, что заметил, – холод. Внутри было почти так же холодно, как снаружи. Нет, конечно, не так. Ведь ему удалось включить воду, трубы не замерзли. Это только показалось, что холодно. Впрочем, царил какой-то другой холод. Дин позвал Джуди. Ответа не последовало. Он поискал записку, думая, что случилось что-то с печкой и жена прибегла к гостеприимству подруги.
– Дин?
Хрупкий голос шептал так тихо, словно его имя было сделано из стекла.
– Дин?
Джуди. Он нашел ее в комнате.
Останки младенца.
На их кровати. И кровь, о Боже, сколько крови!.. Простыни пропитались, вся кровать окровавлена. Джуди была обнажена, измучена и являлась источником этой запекшейся крови. Запекшейся. Она родила. Пока он заботился о других, его жена родила ребенка, одна в этом холодном, холодном доме.
Ее лицо представляло сплошную белую маску, которую он никогда до этого не видел, и надеялся, что больше не увидит. Белое и бескровное лицо.
Полноприводной автомобиль еще находился рядом с домом, и Дин тут же помчал Джуди в больницу. Всю дорогу, пока она не потеряла сознание от мучений или потери крови, или и того и другого, он продолжал спрашивать:
– Где ребенок? Что случилось с ребенком?
Она ответила только один раз, и от ее слов веяло холодом, как от зимнего ветра:
– Дьявол дал мне ребенка, Бог забрал его.
Убедившись, что Джуди находится в более надежных руках, Дин вернулся домой и приступил к поискам.
Ничего.
Кровь, детское место, но не ребенок. Не ребенок.
Тоненькая струйка крови тянулась из спальни к двери подвала. Верхний свет не работал. Дин нашел фонарь, потом спустился по короткому пролету лестницы. Это помещение с натяжкой можно было назвать подвалом, просто небольшое углубление с жестким земляным полом. Земляной пол встречался в Орегоне так же часто, как плавательный бассейн на Аляске.
Дин помедлил на ступеньках, опуская перед собой фонарь, чтобы его узкий пучок света упал на влажную, темную землю. В ночи стояла тишина, и ему казалось, что он слышит, как черви копошатся в земле. Дыхание выходило из груди короткими прерывистыми толчками. Тени давили своей массой. Физически образованные желтовато-белым конусом света, они казались реальными и существующими.
Если ребенок был здесь, то только под этой черной мокрой землей. Он уже умер. Образ Джуди мелькнул у него в голове. Джуди в кровати, лежащая в луже собственной крови. Неужели она могла самостоятельно добраться сюда?
Мертворожденный.
Наверное, так. Ребенок родился мертвым, и Джуди в порыве горя похоронила его здесь, в подвале.
Мертворожденный.
Во всяком случае Дин надеялся, что было так, молился о том, чтобы было так, верил в то, что было так. Другие мысли нельзя было допускать.
В темноте Дин долго давился рвотой. Потом еле поднялся по ступеням. Нашел в гараже две толстых доски и гвозди. Нащупав зазоры в стене, он прибил доски на место, навсегда похоронив подвал и тайну, заключенную в нем. Вплотную к двери он придвинул тяжелый книжный шкаф, отступил назад, чтобы оценить свою работу.
Останки младенца?
Где-то там, в его подсознании, заплакал ребенок.
Мертворожденный. Должен был быть.
Где ребенок?
«Дьявол дал мне ребенка, Бог забрал его».
Конечно, у него было много вопросов. Но Джуди не оправилась от потери крови, оставалась слабой и истощенной. Она так и не покинула больницу. Через неделю Джуди умерла. Инфаркт миокарда, вызванный травмой и стрессом. Это заболевание практически не встречалось в таком юном возрасте, но на сей раз организм не справился, по крайней мере так утверждал врач. Для успокоения родственников Джуди ребенок был записан как мертворожденный.
А потом Дин Трумэн остался в одиночестве. В одиночестве в этом доме, который он ненавидел, но который ему не дано было покинуть. Он не мог. В подвале скрывалась тайна.
Останки младенца.