8. Тень орла

Академия, остров Тишартц, Лето 62, 435 Д., утро

— Древние языки, значит, — Киент, пожилой языковед (на вид ему лет пятьдесят), в очередной раз пролистал тетрадь. — Увы, я не могу разобрать этого. Одно скажу — этому «памятнику старины» от силы три столетия.

— Как это? — опешил Клеммен.

— Очень просто, — языковед снисходительно улыбнулся. — Вот, смотрите… Знаете, каким алфавитом это написано? Южным Морским… не важно, что именно им написано; важно, что этому алфавиту не более трёхсот лет.

— Точно? — в голосе юноши звучало плохо скрытое разочарование.

— Точно, — языковед откинулся на спинку кресла. — Я сталкивался с подобными письменами, правда, редко.

— Но тетрадь?

— Да, с тетрадью странно, — согласился Киент, приложив пальцы левой ладони к губам. — Тетрадь гораздо древнее. По всему видно. Бумага, нить, которой сшита. Не исключаю, что этот текст — вероятно, шифр, поскольку ни одно слово не кажется осмысленным — нанесён поверх гораздо более древнего, оригинального. Если хотите, можете оставить тетрадь для анализа. Это займёт несколько часов.

— В другой раз, — Клеммен поднялся. — А… эти слова точно не имеют смысла?

— Точно, — Киент кивнул. — Можете подойти к нашему декану — там, дальше по коридору — и показать тетрадь ему. Он у нас специалист по тайнописи и подобным вещам.

— Это идея, — юноша заметно оживился. — Ещё раз спасибо.

— Не за что, — благосклонно улыбнулся языковед. Как предупредили Клеммена, старик вспыльчив, но становится самой вежливостью, если его почаще благодарить. — Кстати, откуда у вас этот… м-м-м… предмет?

— Осматривали старый дом, — пояснил Клеммен. — Нашлось в тайнике.

— Поразительно, — старик покачал головой. — Если удастся что-нибудь узнать…

— Разумеется, я сообщу вам, — кивнул Клеммен, который уже полминуты разговаривал, стоя в дверном проёме. В конце концов, они распрощались.

Едва он прикрыл дверь за своей спиной (время занятий, в коридоре никого нет), как на него вновь накатило.

Всё стало угловатым, корявым, царапающим взгляд. Уши резала какофония, из мерзких скрежещущих звуков. Шаги отдавались оглушительным ударом тяжёлого колокола, окружающий мир начал кружиться перед глазами…

Тяжело дыша, Клеммен прислонился к стене. Тут же отпустило. Да что же это такое? Надо обратиться к целителю. В этих потайных местах схватить проклятие-другое — дело несложное. Дождавшись, когда в ушах перестанет звенеть, юноша направился в указанном направлении.

Дверь декана — звали его Тенгавер Каитайн (обозначает какую-то птицу, припомнил Клеммен, наподобие орла) оказалась последней — далее был тупик. Возле самой двери стояла высокая женщина (судя по одежде — только что вернулась из путешествия). Рядом с ней две девушки, поразительно похожие на свою собеседницу. Судя по разнице в возрасте, бабка с внучками. Все три бросили короткий взгляд на Клеммена и продолжили обсуждать что-то — не повышая голоса, но увлечённо. Обе девушки носили значки студентов.

Один я тут неуч, подумал Клеммен мрачно и направился к двери.

Шагов за десять до двери его вновь пробрало.

Пол рванулся из-под ног, словно кошка, которой наступили на хвост. Клеммен попытался поймать удаляющуюся стену ладонями, неожиданно стукнулся о неё лбом — искры посыпались из глаз. Он взглянул в сторону свидетельниц происходящего… и тут же отвёл глаза. Вместо людей он увидел невиданных чудовищ — перекошенные, хищно оскалившиеся рыла, рдеющие угольки глаз, свалявшийся мех.

Прошла бесконечно долгая секунда, мир вернулся в нормальное состояние.

— Вам плохо? — одна из девушек (Клеммен отметил, что лицо её смутно знакомо… или нет?) подошла к нему, помогла подняться с пола.

— Перегрелся, — пояснил он. — Благодарю, ничего страшного.

Медленно подошёл к двери и постучал.

Его проводили внимательными взглядами. Девушки попрощались с бабкой (или кем она им приходится), направились прочь из тупика, взявшись за руки.

Женщина продолжала смотреть на Клеммена (он ощущал взгляд каждой клеточкой затылка). Внимательный взгляд, сочувствующий. Странно как-то. Тут из-за двери ответили «войдите!» и Клеммен несказанно этому обрадовался.

Сквозь дверь взгляд её не проникал.

— Слушаю вас, — Тенгавер Каитайн оказался худощавым светловолосым человеком неопределённого возраста. Он снял очки, жестом предложил сесть напротив.

Клеммен уселся и, стараясь не замечать взгляда, которым декан наградил выросшую на лбу посетителя шишку, принялся рассказывать, в чём дело.

Венллен, Лето 62, 435 Д., полдень

— Вот, — с удовлетворением произнесла Кинисс, откидываясь в кресле. Кресло её делалось на заказ. Не у всех же есть хвосты. Сидеть человеку за её столом чудовищно неудобно. Д. знал это по собственному опыту.

— Вот сведения обо всех троих, — рептилия показала стопку листов, исписанных стремительным почерком. — Никто из них не в состоянии маскировать свои мировые линии. Правда, мы не смогли «взять» девушку и правителя, когда они заходили в определённые помещения в своих домах, но это нормально. Подобные «заслоны» не так уж трудно возвести.

— Вот оно что, — Д. подмывало спросить, кто такие «мы», но делать этого явно не стоило. — Ну что же… спасибо.

— А Клеммен время от времени «выпадает», — сообщила Кинисс будничным тоном. Д. едва не проглотил карандаш, который держал в зубах. — Минут десять назад — в последний раз. На несколько секунд, не более.

Постойте-ка, подумал Д. неожиданно. Мысли понеслись с безумной скоростью. Марранх , существо-бомба, с которым Клеммен столкнулся в лавке у «Грениша» в Оннде. Что-то говорили ему про этот случай. Что-то странное! А… вот оно: марранх может терпеливо преследовать жертву десятки лет, оставаясь незримым для известных видов магического сканирования. Но в тот раз он потерял след жертвы — там, в лавке. Словно Клеммен… перестал существовать. Выпал из бытия. Если марранх заметил цель, скрыться от него практически невозможно: на вид медлительное, чудовище способно развивать невероятную скорость и даже телепортироваться к объекту преследования.

«Время от времени выпадает»! Ничего себе!

— Где он сейчас? — спросил Д., откладывая бумаги в сторону.

— В Академии… — Кинисс прикрыла глаза. — Кто-то заслоняет его… только что был в северо-восточном корпусе.

— Так-так… — Д. возбуждённо прошёлся туда-сюда. — Пойду-ка, навещу его. Мне это не нравится. Кинисс, подобные вещи являются обычными? В смысле — могут объясняться естественными причинами?

— Если бы он был магом, да, — «пожала плечами» рептилия. — Надо выяснять на месте. Одно могу сказать: Людям подобные таланты не свойственны.

«Сам знаю», подумал Д., на ходу забирая из шкафа плащ; проверил, заперты ли ящики стола. Дожились — охранника пришлось завести!

Сегодня над Тишартцем непрерывно льёт дождь.

Академия, остров Тишартц, Лето 62, 435 Д., около полудня

— Вот как, — задумчиво заключил хиромант, глядя на ладони Клеммена. — Действительно, странная история. Когда, говорите, это проявилось?

— Сегодня утром, — Клеммен решил не вдаваться во все подробности. — По крайней мере, сегодня я это заметил.

— Так, — гадатель встал и подошёл к окну. — Я давно уже не занимаюсь предсказаниями, по многим причинам. У вас есть личные враги?

— Н-н-нет… — опешил Клеммен. — Не знаю. Не помню, во всяком случае.

— Эта чёрточка была заметна сегодня утром? — хиромант указал на едва различимую точку, разделившую две части линии жизни.

— Нет, — ответил Клеммен, подумав. Лицо его помрачнело. Ничего не закончилось, подумал он, всё только начинается.

— Кто-то готовит вам неприятности, — сообщил гадатель. — Очень серьёзные. Рад бы пояснить, но…

— Не хотите?

— В том числе. — Выдержать его взгляд было непросто. — Одно дело — указать общие соображения. Совсем другое — вынуждать человека следовать им.. Поверьте, я и так сказал слишком много. Я не откажу вам в помощи, если вы будете настаивать, но… — Он встал и отошёл к окну. — Постарайтесь узнать всё сами.

Собственно, Клеммен не собирался заходить к подобным «специалистам», но после того, как беседа с деканом окончилась, по сути, ничем, Клеммен некоторое время бродил по безлюдному учебному корпусу. Пытаясь избавиться от навязчивого ощущения, что взгляд — тот самый, которым провожала его давешняя женщина — всё ещё жжёт спину. Глупости, конечно… когда он вышел из кабинета декана, никого в коридоре не было.

Впрочем, Тенгавер признал прямо: тетрадь — магической природы, что он берётся дешифровать текст — но обязан зафиксировать подобное в архивах. Порядок есть порядок. Клеммену стало немного обидно, но… У декана, насколько Клеммен помнил, позади — крайне интересная и насыщенная жизнь. Настолько насыщенная, что не всякого обрадует. По слухам, он владеет немыслимым состоянием, знаток едва ли не сотни древних языков, доктор трёх аркан теоретической магии… А поговорить с ним можно только здесь, в кабинете. Многие сильные мира сего мечтают пригласить Тенгавера в гости, но — тщетно.

Вероятно, следовало гордиться тем, что такой человек готов помочь, безо всяких условий. Что такое, Клеммен? Ты же сам отказался отдавать тетрадь.

…Проклятый взгляд продолжал напоминать о себе. Перестарался я. Надо вернуться домой и выбросить всё из головы. Сходить в театр — в Венллене сегодня идёт «Ночь прилива». Кто знает — может, завтра вся эта неразбериха с ладонями и тетрадями перестанет беспокоить.

Возможно, всё это просто снится. Уж больно странные вещи происходят.

Увлёкшись размышлениями, Клеммен едва успел спрятать тетрадь в просторный внутренний карман, как из-за угла на него налетел запыхавшийся Д.

— Что ты там делал? — довольно резко спросил Д., когда они вошли в Портал и оказались на расстоянии километра от венлленского отделения Бюро.

— Был у хироманта, — ответил Клеммен. Лгать бессмысленно; лгать, когда говоришь с кем-то, кто сильнее — вдвойне бессмысленно. Лучше уж промолчать, если не хочешь говорить правду. Правда, искусством молчать вовремя Клеммен пока не владел.

Д. изумился — да так, что на несколько секунд потерял дар речи. Интересно, подумал Клеммен, он заметил тетрадь? Отдать самому, пока не поздно? Как наивно было желание что-то утаить…

— У хироманта?! Клеммен, ты в своём уме? Почему ты…

— Вот почему, — Клеммен протянул обе ладони… и осёкся.

Линия жизни была в полном порядке. На обеих ладонях всё было в полном порядке. Так что же… всё приснилось? Померещилось?

— Что такое? — недоумённо поднял брови Д. — Руки дрожат?

Юноша обратил внимание, что обе ладони действительно мелко-мелко трясутся. Ещё бы.

— Дрожат — это полбеды, — ответил он откровенно. — Сегодня у меня уже дважды были… что-то со мной случалось. Настолько странное, что…

— Ясно, — Д. заметно успокоился. — Но обращаться к таким… Ты прекрасно знаешь, к кому в таких случаях надо обращаться. Ко мне, к Кинисс, к оператору связи. Моя рекомендация — Кинисс, если она не занята. А какого ты… — он кашлянул. — О чём говорил с деканом?

— Искал лингвиста, — говорить следовало весьма осторожно. — Меня заинтересовал перевод некоторых фраз.

— Каких ещё фраз? — Д. тут же насторожился. — О чём ты?

— О надписи на Камне, — решился Клеммен. — И на сиархе . Мне показалось, что есть взаимосвязь. Вот я и…

— В будущем, — наставительно произнёс Д., — изволь чётко следовать инструкциям. Я надеюсь, у тебя хватило ума не требовать… прорицания?

— Хватило, — мрачно ответил юноша.

— И на том спасибо! Не забудь показать мне, о каких фразах шла речь. А насчёт твоих приступов — сейчас же этим займёмся.

До самого входа в контору они шли молча. Вопреки уверениям синоптиков, дождь моросил и ясной погоды не предвиделось.

Венллен, Лето 62, 435 Д., ближе к вечеру

— Сиди, не шевелись, — велела Кинисс довольно резким голосом. — Глаза не открывай. Думай.

— О чём?

— О чём-нибудь приятном.

Голос её не содержал и намёка на то, что она шутит. Клеммен побаивался Хансса — в основном за то, что так и не научился общаться с ними; одной речи оказывалось мало, а выучить сложную систему жестикуляции, иерархию обращений и прочее — не хватало духу.

— Если потребуется помощь целителя, — посоветовал Д. в частной беседе года полтора назад, — обращайся именно к Кинисс. Или к другим Хансса. Лучших лекарей не отыскать.

— С чего это вдруг? — Клеммену было и непонятно, и даже обидно — обидно за своих сородичей, Людей. Какие-то ящеры начали разбираться в нашем здоровье лучше нас самих!

— Они живут среди нас дольше, чем можно представить, — пояснил Д. — Они изучали нас — в рамках разумного — гораздо тщательнее, нежели мы — сами себя. Выбор за тобой, но прими совет к сведению.

…»В рамках разумного», вспомнил Клеммен, ощущая странные покалывания внутри черепной коробки. Прикосновения прохладных ладоней рептилии не вызывали тревоги. Более того… будь он неладен, прикосновения были приятны. Входит ли это в её намерения? Возможно. Хансса прекрасно знают, насколько сильно недоверие к чужакам у Людей и других млекопитающих. Именно Хансса стремятся наладить наиболее тесные контакты со всеми остальными расами. Другие расы рептилий, напротив, стараются держаться обособленно. Не пытаются вмешиваться в межрасовые трения.

А Хансса пытаются. И, как ни парадоксально, Людям стоило бы хорошенько за это поблагодарить. Чего, конечно же, не дождаться. Да что далеко ходить — вот он, Клеммен, сейчас сидит и не знает, что она собирается с ним делать… А предположения приходят, как назло, самые нелепые.

— Нет, — услышал он голос Кинисс. Они находились в святая святых конторы — «тёмной комнате», которая, по словам Д. и его коллег, была величайшим достижением — область, практически недостижимая для любых попыток «подглядеть» или воздействовать извне.

— Что «нет»? — отважился он спросить, вопреки указаниям начальницы.

— Ничего страшного я с тобой делать не собираюсь.

— Вы читаете мысли? — воскликнул Клеммен с неподдельным изумлением.

— Нет. Изменилось ощущение… твой двойник… мне сложно объяснить. Скажем так, я вижу . Ты в чём-то подозреваешь меня. А это вредит нам обоим. Поэтому я и говорю: «нет».

— Но я…

— Помолчи. Я отвечу на вопросы, если они будут. Думай о приятном.

О приятном! Андари… уверена ли она в его смерти? Зачем всякий раз, когда он подходит к дверям своего дома, его встречает белка — та самая, непонятно зачем перебравшаяся из Венллена в Аннвеланд? О приятном! Когда-то он мечтал, что представится возможность стать гостем Андари. Теперь — в особенности, если она узнает о «подлоге», захочет ли видеть его? Думать о приятном решительно не получалось. Что приятного может быть в существующем положении?

— Можешь открыть глаза, — разрешила Кинисс. Клеммен открыл глаза, поморгал, привыкая к полумраку (освещением служили две толстые ароматические свечи). Рептилия сидела на низкой скамеечке напротив, глядя ему в глаза. Странно было смотреть на неё сверху вниз.

Чувствовал он себя превосходно.

В этой комнате никакие внешние воздействия не имеют силы… а какие имеют?

— Никаких внешних воздействий, — пояснила Кинисс. — Никто не пытался повлиять на тебя проклятиями, заклинаниями, обращением к богам. Всё это кто-нибудь из нас давно почувствовал бы.

Она явно ждала чего-то.

— Вы не верите мне?

— Верю, — Кинисс развела руки в стороны и сложила их на груди— знак того, что не может объяснить. — Будем откровенны: если замечу, что ты намеренно лжёшь, так и скажу. Просто внешних причин нет.

Тут до Клеммена дошло.

— То есть причины внутренние?

Хансса кивнула.

— Что-то во мне?

— В тебе, рядом с тобой, связано с тобой. Ты ничего не хочешь рассказать?

Клеммен долго смотрел в её глаза… да… это тебе не Д. — попытка солгать…

— Я не уверен, могу ли доверить вам это знание, — произнёс Клеммен, поражаясь своей смелости. — Не знаю.

— Клеммен, — рептилия сложила ладони вместе. — Я знаю, что рассказывали тебе родители о таких, как я. Я могу их понять и не собираюсь ни в чём убеждать. Но что-то угрожает тебе. Именно тебе , хотя неприятности достанутся всем, кто рядом.

Клеммен вздрогнул.

— Кто-то уже говорил тебе об этом, — рептилия прикрыла глаза, цвет которых изменился от голубого до тёмно-зелёного. Это было утверждение, не вопрос.

— Да, — признался Клеммен. — Но отказались пояснять.

Воцарилось молчание. Интересно, отчего от неё пахнет травами? Вряд ли это естественный запах рептилий! И… запах этот порой меняется — ещё один способ выразить эмоции? Сейчас это ромашка. Или… смесь ромашки с чем-то ещё. Слабый, тонкий запах, ощутимый только, если подойти вплотную.

— Клеммен, то, что я говорю сейчас, не записывается, останется только между нами. Если только ты не захочешь поведать о нашем разговоре кому-нибудь. Слушай внимательно. Мне ничего не стоит добиться от тебя какого угодно отношения ко мне. Я признаю прямо: у меня есть силы принудить тебя к чему угодно — да так, что ты этого не заметишь. Но я не прибегаю к подобному. В это, возможно, трудно поверить, но…

— Я верю, — неожиданно для самого себя выпалил Клеммен.

— Отлично. Поверь тогда и в следующее: управлять любым из нас не очень сложно. Иногда для этого не требуется особых усилий. Иногда мы делаем это неосознанно. Тебе кажется, что ты всем обязан Д. и мне — и что-то должен нам с ним. Это ложное чувство.

— Но…

— Ложное. Если будешь ощущать зависимость, дело плохо.

— Зачем вы мне всё это говорите?

Рептилия долго смотрела ему в глаза.

— Клеммен, ты затеял игру с силами, возможности которых не вполне понимаешь. Я повторяю: ты ничего не должен ни мне, ни Д. Никому. Я вижу : с тобой что-то происходит, и ты не намерен делиться подробностями. Ты ищешь помощи извне… ищешь осторожно — это хорошо. Но постарайся понять: есть порог, после которого ты уже не сможешь рассчитывать на нашу помощь. Да, я могу потребовать чёткого исполнения инструкций — и вынудить тебя открыть всё, что ты скрываешь. Я не стану этого делать. Пока.

Она замолчала и встала. Встал и Клеммен, привычно поднимая руку, чтобы нащупать треугольник… и вовремя отводя её в сторону. Кинисс глядела в сторону. Ждала чего-то.

— Я действительно не обязан рассказывать обо всём ?

— Да.

— Но могу, если сочту необходимым?

— Верно.

— Скажите, Кинисс, зачем этот разговор?

Рептилия долго молчала, не отводя взгляда.

— Д. — вольно или невольно — впутал тебя в опасную затею, — сообщила она. — Тщательно обдумывай каждый шаг, Клеммен. Постарайся всегда оставаться в пределах досягаемости. Д. увлечён поисками тех, кто покушался на тебя. Но ищет не там, где следует.

— Почему вы не скажете это ему? — тихо спросил Клеммен, ощущая, что его бросает в жар. Да сегодня день откровений!

— Он привык считать, что я никогда не ошибаюсь. Не повторяй этой его ошибки.

— Ясно, — кивнул юноша, очень надеясь, что ему действительно ясно. — Можно вопрос? Вы не знаете, отчего у Д. такое… странное имя?

— Когда-то он помог избежать серьёзной беды одному очень хорошему нашему знакомому, — последовал ответ. — Но попал в ловушку. Больше я ничего не могу сказать.

— Подождите… — попросил Клеммен, когда Кинисс кивнула и направилась к массивной двери. Рептилия обернулась. — Андари… знает, что я жив?

— Знает и ждёт тебя, — Кинисс ни секунды не колебалась с ответом. — Думаю, ты и сам об этом догадывался.

Клеммен открыл было рот, чтобы спросить что-то ещё (как Кинисс об этом узнала? почему она и Д. словно скрывают что-то друг от друга? какова подлинная субординация?), но передумал.

— Переутомление, — объявила рептилия Д., ожидавшему снаружи. — Перетрудился. Прикажи ему почаще отдыхать… чередовать работу и отдых.

Д. перевёл взгляд на Клеммена, тот кивнул, стараясь не менять выражения лица. О боги, ну почему даже здесь приходится что-то скрывать, почему истин столько же, сколько собеседников?

— Слышал? — Д. улыбнулся, потрепал Клеммена по плечу. — Давай… исполняй. Отдыхай. Никакой посторонней активности. Прослежу лично!

— Слушаюсь, — и Клеммен, стараясь не заглядывать в глаза Кинисс, направился к выходу.

Аннвеланд, Лето 62, 435 Д., 20-й час

Вначале я читал. Но книги, казалось, написаны на тарабарском наречии; в голову лезла всякая чушь. События этого дня (которых хватило бы на добрую неделю) всё ещё переплавлялись в моей бедной голове, не давали покоя.

«Никакой посторонней активности»! Ха! В таком состоянии… Я исследовал свой гардероб и понял: приличного костюма, годного для нанесения настоящего визита, у меня нет. Мой «личный» портной, остался в Венллене.

Отправиться туда?

Как выяснилось, примерно об этом я на самом деле и думал всё это время. Порывшись по карманам, я выбросил на стол всю россыпь магических «талисманов», оставил только «ключ» для открывания порталов, ну и треугольник, конечно.

Свою форменную одежду из тёмно-коричневой кожи я одевать не стану. Не на задание же я отправляюсь! Подумав, я выбрал прогулочный костюм — не совсем безукоризненный, но вполне приличный. Сгодится. Дождь накрапывает, ну да ладно. Переживём.

Дверь отвечала только на моё прикосновение. Правда, мой «страж» остался внутри — если кто и вломится, то… Но откровенно признаться, мне было в высшей степени наплевать. На всё.

Надо же иногда позволить себе плюнуть на всё!

Захлопнув дверь, я направился в лес (идти до Венллена пешком я, конечно, не собираюсь, но и исчезать прямо посреди улицы — тоже). Некоторое время шёл, наслаждаясь запахами и свежестью. Все тревоги и заботы сами собой растворялись. Меня убеждали быть осторожнее и оставаться в пределах досягаемости, а если я не хочу? Кинисс права, я действительно устал. Работать в Бюро означает постоянно играть кого-то — но не самого себя. А временами хочется быть самим собой! И так во мне мало не осталось от прежнего…

…Ланенса…

Мне показалось, что это мерзкое имя прошептал насмешливый голос из-за спины. Как меня звали до того, как я… когда у меня был дом и родственники?

Не помню.

Не помню! Мне стало не по себе. Может быть и лучше, что не помню? Кинисс и здесь права — часть меня действительно умерла, оказалась погребённой вместе с муляжом. Как бы убедиться, что не самая лучшая часть?

Что-то тихо прошелестело над головой — вплетая новую ноту в шёпот ветвей и листьев — и голос, который я уже успел подзабыть, окликнул:

— Не спится?

Клеммен поднял взгляд — и ничего не увидел. Из пустоты послышались квохчущие звуки… ну да, конечно. Флосс. Смеётся. Птица словно шагнула из ниоткуда, устраиваясь на толстом суку над самой головой ненгора.

— Шангуэр? — припомнил Клеммен почти сразу же. — Рад видеть вас. Вам тоже не спится?

— Я по ночам не сплю, — пояснил флосс, опускаясь на другой сук — впереди Клеммена, по направлению движения человека. — Не очень задерживаю?

— Да нет, — солгал Клеммен, и вдруг осознал, что и в самом деле никуда не торопится. Ночь только начиналась… Хорошо флоссам, с их ночным зрением! — Я прогуливаюсь. Начальник велел почаще отдыхать, — юноша тихо рассмеялся.

— Я догадывался, что ваша смерть инсценирована, — флосс тихонько щёлкнул. — И розыгрыш не сбил с толку тех, для кого предназначался.

О боги, подумал Клеммен, и он туда же!

— О чём вы говорите? — поразился он на словах.

— О том, что вас используют в качестве наживки.

— Меня?! — на сей раз Клеммен и в самом деле был ошеломлён. — Кому это нужно? Д.?

— Нет-нет, — Шангуэр опустился на пень и Клеммен остановился, глядя в светящиеся гипнотические глаза. — Никто из ваших… знакомых вам зла не желает. Но по многим признакам… так или иначе… вас используют в качестве приманки.

— Но кто?

Флосс прикрыл глаза и некоторое время сидел молча, шевеля «ушами».

— Не знаю, — ответил он. — Возможно, Д. Мне казалось, что вам самому лучше знать это. Д. не прислушивается к моим предостережениям, пока что всё укладывается в его схему.

— В какую ещё схему?!

— Вам не сказали, для чего вас посылают в особые места?

— Нет.

— По некоторым расчётам, одно из этих мест должно стать началом Рассвета, — пояснил флосс. — Д., будет недоволен, что я рассказал это… но, Клеммен, наживку иногда успевают съесть.

Стоп, подумал Клеммен, какой ещё Рассвет? Тут до него дошло: то, что творится сейчас, именуется Сумерками. Значит…

— Будьте осторожнее, — пожелал Шангуэр на прощание и… исчез.

— Советчики на мою голову, — вздохнул Клеммен. — Ну и ладно. Пусть хоть два Рассвета.

Он прикоснулся к «ключу» и во мгновение ока оказался посреди одного из пустынных в это время суток парков Венллена.

Некоторое время бродил по парку, чтобы успокоиться.

Венллен, Лето 62, 435 Д., 22-й час

Изумрудное озеро, третья улица, дом шесть.

Как хорошо он знал это место! Когда работал у зеленщика, к этому дому его направляли не раз и не два. Кто бы мог подумать, что это — тот самый дом?! Мир тесен.

Он шёл, почти бесшумно — слабый шорох песка под ногами. Клеммен ощущал себя самозванцем.

Постучу сейчас в дверь — откроет ли она? А если откроет, то впустит ли? И вообще, чего я добиваюсь?

«…ты для них — всего лишь эпизод…», пришли на ум слова Д.

Провалиться всем эпизодам!

Видишь, в доме почти нет света, шептал внутренний голос. Голос трусливый, себялюбивый, нервный. Убедился? Пошли отсюда. Неужели тебе хочется убедиться в том, что ты ей неинтересен? Хочешь это услышать? Хочешь наслаждаться своими страданиями?

— Заткнись, — прошептал Клеммен вкрадчивому голосу, и тот обиженно смолк.

Стук в дверь показался ему слишком слабым, но дважды стучать не принято. Если не впустят сразу, значит, не впустят совсем.

Секунды текли и были мучительно долгими.

Убедился? — торжествующе заговорил внутренний голос. Нужны ещё доказательства? Ты хотел отдохнуть и развлечься? Ну так пошли, развлечёмся!

Усилием воли Клеммен подавил советчика. Дождь припустил сильнее. Никто не торопился открывать дверь. Странно, но горечи он не ощущал. Появилось чувство… ожидания, что ли? И надежды. Да, несомненно, надежды. Не все же засиживаются допоздна.

Дверь скрипнула, открываясь, и все мысли Клеммена словно сдуло порывом ветра.

Андариалл, как всегда, была прекрасна. На этот раз она была в длинном платье, всё с тем же обручем на голове. Даже в темноте Клеммен узнал этот обруч.

Из сумбура в голове сами собой всплыли слова:

— Kaendare hannel …

Она улыбнулась и отступила на шаг, приглашая войти.

— Осень пришла, наступил листопад, — продолжил Клеммен, поднимаясь по ступенькам и не имея никакого понятия о том, что цитирует строки, что читал несколько часов назад.

— И ненастье, царица раздумий, — продолжила Андари, улыбнувшись. Клеммен закрыл за собой дверь и понял, что не имеет ни малейшего понятия, что делать, что говорить. О Владыка Мудрости… не позволь превратиться в бессвязно бормочущего глупца!

— Я ждала вас, — Андари прикосновением зажгла один из фонарей. Клеммен увидел, что на платье её изображена осень — листья, ветер, ниточки дождя. Словно живое. Просто шедевр!

— Я никак не мог решиться, — признался Клеммен, переобуваясь в сандалии — так было принято в здешних домах.

Ольтийка кивнула.

— Я знала и это.

Она протянула ему обе руки, Клеммен нерешительно взял их. Тысячи противоречивых побуждений вихрем обрушились на него… унять их и держать себя в руках стоило немалого труда. Она всё равно останется недостижимой, подумал он, наслаждаясь ощущением.

Он был бы рад стоять так, держа её за руки, до скончания времён.

Разум постепенно возобладал. Клеммен бережно отпустил её руки и сказал, чуть наклонив голову.

— Надеюсь, что своим появлением я не оторвал вас от…

— Мы не на приёме, — засмеялась Андари. — Не утруждайте себя церемониями.

Она повернулась (Клеммену показалось, что с подола её платья вот-вот сорвётся вихрь опавших листьев), направилась куда-то внутрь дома.

Клеммен направился следом.

Как она умудряется содержать такой большой дом в таком идеальном порядке?.. Хотя, конечно, прислуга…

Впрочем, к моменту, когда он вслед за ольтийкой переступил порог комнаты, напоминавшей зал для медитации монастыря Хоунант, Клеммен отчего-то осознал: никакой прислуги здесь нет. И никогда не было.

Всё здесь загадочно — и сама хозяйка, и то, где она живёт.

— Чаю? — спросила Андари и Клеммен с изумлением обнаружил, что на ней уже не платье, а светло-зелёная рубашка, светло-серые тальва … та самая одежда… тогда, у ручья… Когда она успела переодеться?! Ведь он глаз с неё не спускал!

Он осознал, что от него ждут ответа. Неимоверным усилием воли заставил себя улыбнуться и утвердительно кивнуть.

И заметил, что Андари… стала иной. Опять. Так же, как там, в оранжерее — стала полностью открытой, не ощущающей взгляд миллионов придирчивых глаз. Вид её… она вновь выглядела молодой. «Давление», которое читалось на её лице там , снаружи, добавляло к её облику не один десяток лет.

Ему казалось, что она знает , что он заметил эту перемену.

— Когда я встретил её у Камня, я очень удивился, — рассказывал Клеммен. — Чтобы белка преодолела такое расстояние…

— Она… сообщила мне, что вы живы, — тень пробежала по лицу Андари. — У вашего начальника очень странное чувство юмора. Он шутит со смертью… а это плохо.

— Мне это тоже не понравилось, — признался Клеммен. — Но как вы узнали меня? Мастер сказал, что мой новый облик…

Вместо ответа девушка поднялась на ноги, жестом пригласила следовать за ней. Они вышли из комнаты, подошли к высокому, в рост человека зеркалу на стене рядом с дверью.

Клеммен едва не потерял дар речи от изумления.

Из зеркала на него глядел… он сам. Настоящий. Тот, который некогда ушёл из дома, отправился в долгое путешествие, чтобы остановиться здесь. Не блещущая особой красотой физиономия «прежнего» Клеммена показалась едва ли не самым приятным зрелищем.

— Меня непросто ввести в заблуждение, — добавила Андари, поворачиваясь к юноше. — Мы узнаем друг друга… теперь.

— Как вам это удаётся? — спросил Клеммен. Ольтийка только улыбнулась. Что-то словно включилось в голове. Таэркуад . Об этом не спрашивают. Ответа не получишь.

— Вы сводите меня с ума, — он взял за руки, вглядываясь в бездонные карие глаза. — Простите мнея… Мне кажется, сейчас мне лучше уйти.

Ему померещилась льдинка в её взгляде. Ну вот. Язык его, наконец-то, подвёл.

— Я буду ждать, — ответила она просто.

— Ведь то, что представлялось нам огнём, — вновь произнёс Клеммен, не задумываясь, откуда берутся слова, — всего лишь сон…

— …навеянный дождём, — завершила Андари и отпустила его руки.

— До встречи.

— До встречи.

Клеммен отвернулся и направился к выходу, продолжая бороться с тысячью искушений. Ольтийка проводила его взглядом.

Гость волен уходить, когда угодно. Если хозяева дома провожают гостя до двери — значит, больше его видеть здесь не желают.

Андари прикоснулась к обручу на голове. Ей хотелось… сказать ему… сказать очень многое, но — нельзя, нельзя, нельзя!

Выбор ещё не сделан. Она сделала выбор… теперь — очередь за ним.

Аннвеланд, Лето 63, 435 Д., утро

Покой нам только снится. С самого утра пришлось замещать одного из коллег-ненгоров (темнокожую неразговорчивую ольтийку, которая неожиданно сказалась больной). Больной! Ольтийка! Ежу понятно, что дело в чём-то другом..

Мне казалось, что вчерашний мой визит — сон. Во всяком случае, всё было слишком хорошо, чтобы быть явью. Однако утром я проснулся в добром здравии, не считая того, что линия жизни оставалась рассечённой. Как интересно! Д., получается, этого видеть не полагается? Кинисс — тоже?

Ладно, не до этого. Итак… зачем меня сюда вызвали?

Дело достаточно простое — кто-то из завистников одного из здешних ювелиров отыскал способ наложить проклятие на конкурента… запрещённый законом приём. Злоумышленник был давно изобличён. Теперь предстояло устранить проклятие.

На столе у ювелира — несколько десятков хорошо огранённых, безукоризненных бриллиантов. Один из них — смертельная ловушка. Чтобы устранить угрозу, необходимо как-то переместить эти камни. Но второй попытки не будет. Неправильное движение — и ювелир (который продолжал заниматься своим ремеслом в одной из соседних комнат) моментально умрёт.

Нас в комнате было трое. Что я здесь делал, оставалось загадкой. С проклятиями подобного рода мне не доводилось встречаться, читал о таких вещах я маловато. Жаль, не хватило времени побеседовать с Ниввинлер (так зовут ольтийку, которую я замещал) — о том, что успела выяснить.

Оставалось ходить вокруг стола с умным видом, пока остальные двое — маг и целитель — изучали стол и лежащие на нём камни.

Я был лишним. Настолько, что не знал, куда себя деть. От нечего делать принялся изучать обстановку кабинета — есть, на что посмотреть…

Вероятно, Клеммена пригласили, чтобы осмотреть место происшествия свежим взглядом. А «болезнь» ольтийки-неангор — не более чем предлог. Знаем мы, как ольты болеют — каждой болезнью не более одного раза. В очень лёгкой форме…

На стенах кабинета — несколько картин. Обои на стене. Гм… А наш ювелир-то магией балуется! Вон, на сколько охранных начертаний! Прямо на обоях. Специально заказывал? Эти символы напоминали притаившегося хамелеона — можно тысячу раз пройти мимо и не заметить, но если заметил — удивляешься, отчего не сделал этого прежде?

Целитель с магом вели учёный диспут. Насколько Клеммену было понятно, они обсуждали возможность а) выбросить весь стол с его страшным содержимым в портал, ведущий в никуда — за пределы планеты, например; б) попытаться синхронно, за один раз, лишить силы все действующие в пределах комнаты заклинания; в) поработать с исходным текстом проклятия — создать, так сказать, антидот, противо-заклинание… И так далее.

Д. часто ворчит, что маги-теоретики — дети малые. Вот уж точно. Гори всё огнём, только дай развлечься..

Клеммен начинал уже скучать, поскольку ему недоставало ни опыта, ни знаний, чтобы вступить в диспут. Правда, его учёные соседи по комнате вообще не обращали на юнца внимания. И тут на него вновь «накатило».

Несколько иначе. Вначале голоса говорящих стали звучать глуше и повторяться эхом — так было с Клемменом однажды, когда он выпил отравленное вино. Убить будущего ненгора оказалось непросто (не зря Бюро снабжает «безделушками»), но пришлось пережить несколько неприятных минут.

Клеммен осторожно поднёс ладони к ушам… отнял. В каждое ухо словно забили по мешку ваты.

Оглянулся. Окружающий мир стал казаться режущим, корявым, Неприятным. Но не весь мир, лишь отдельные его фрагменты. Клеммен уселся в кресло, чтобы переждать очередной приступ непонятной болезни… тут же вскочил. От этого действия ему стало так дурно, что едва не вывернуло наизнанку.

Осмотрел кресло. Оно было окутано тёмным клубящимся… туманом? Ореолом? За спинкой висел сгусток другого цвета — светлый, голубоватый. Клеммен осторожно подвинул кресло.

Тёмный туман посветлел, приобрёл голубоватый оттенок.

Невнятное пока понимание начало формироваться в голове.

Клеммен вновь уселся в кресло. Нормально. В ушах всё ещё вата, ноги слегка подкашиваются, но сидеть — приятно! Очень приятно! Как неожиданно… приносит бодрость, освежает.

Клеммен поднялся, сделал шаг в сторону стола, пристально оглядывая стены. Магистры бросили на него взгляд, продолжили обсуждение.

Некоторые символы на стенах сочились чёрным — словно из стен выделялся яд. Что-то мерзкое. Другие — таких большинство — отливали другими цветами; два начертания, по обе стороны от стола, светились белым.

Клеммен извлёк нож и, убедившись, что никто не смотрит, счистил часть ближайшего к себе тёмного, отравленного «рисунка».

Рисунок пошёл волнами, поблек и развеялся. Исходившие от него гнусные флюиды развеялись.

Смотри-ка, все тёмные «рисунки» расположены так, что человек дотянется, не прибегая к подставкам!

Магистры вздрогнули, ошеломлённо оглянулись. Ненгор носился по комнате, сдирал при помощи ножа кусочки обоев — то там, то сям. Первое время изумление было слишком сильным, чтобы маг и целитель смогли выдавить из себя хоть слово.

— Что вы делаете?! — первым дар речи обрёл маг.

Клеммен не слушал его, счищал последнее тёмное начертание. Так. Посмотрим-ка на стол. Ага! Поверхность стола покрыта сложной сеткой «тумана». Часть гнёзд сетки — чёрная, непроницаемая и мрачная. Часть — белая. Были и иные цвета. Только три камня лежало на чёрных зыбких квадратах.

И тут «приступ» начал проходить.

Поторопись, Клеммен!

Клеммен кинулся к столу. Целитель метнулся наперехват; не оставалось никаких сомнений: с рассудком у парня не всё в порядке. Если только он успеет… Нет! Только не это!!

Клеммен уже склонялся над столом.

Сетка таяла, таяла, исчезала… За его спиной медленно, словно в страшном сне, поднимался на ноги целитель… маг, направив руку в сторону стола, медленно шевелил пальцами руки… незадача! Он меня, «сковать» хочет!

Тремя движениями Клеммен переставил три бриллианта из чёрных в ярко-белые «гнёзда»… в те места, где только что виднелись белые «гнёзда».

Что-то оглушительно хлопнуло, окружающий мир провалился в черноту.

Венллен, Лето 63, 435 Д., полдень

— …но всё в порядке, — послышался голос Д. Клеммен открыл глаза. Он сидел в просторном кресле в кабинете своего начальника; а тот с кем-то говорил — пользовался дальней связью. Столько их развелось, этих приспособлений для связи на расстоянии.

— Очнулся, — констатировал он. — Посиди пока, не шевелись. Ты сильно испугал мага, он тебя выключил, как следует. Хорошо ещё, идиотом не сделал.

— Как… ювелир?

— Отделался лёгким испугом, — пожал плечами Д. — Когда ты схватился за один из камней, у него страшно заболело сердце, но тут же прошло. Поздравляю, Клеммен. Отличная работа. А обои… скоро найдём того, кто их «разукрасил». Тут целая шайка работает, дело непростое.

— Настолько всё серьёзно? — Клеммен поёжился.

— Их застали врасплох, — Д. пренебрежительно махнул рукой. — Одного уже взяли, скоро расколем. Впрочем, это ерунда. Тебя к награде представили… гордись, первая награда. Надо будет отметить. А пока скажи: как себя чувствуешь?

— Нормально.

— Опиши, что с тобой произошло.

Про кресло Клеммен решил умолчать, рассказал про всё остальное. Тут только заметил Кинисс, что внимательно слушала его, сидя неподалёку. И двух незнакомых людей рядом с ней — внимательно слушали, делали пометки в блокнотах.

— Всё понятно, — Кинисс протянула Д. какой-то кристалл и бородач, заглянув в него, удовлетворённо кивнул. — У тебя, мой дорогой, пробуждается врождённый магический дар. Другого объяснения у меня нет.

«И все мои планы касательно тебя благополучно рушатся», прочёл юноша в глазах Д. остаток фразы.

— Верно, — высоким голосом подтвердил один из пришельцев. — Случай необычный, но не такой уж редкий. Самое главное — во время подобных… гммм… приступов находиться под наблюдением. Если будет такая возможность.

— Мои дежурства, — Клеммен посмотрел в сторону Д. — Они отменяются?

— Пока нет, — Д. был явно раздражён. — Пока нет. Но если вдруг что-то случится, немедленно возвращайся, сюда. Это приказ.

Венллен, Лето 65, 435 Д., раннее утро

Теперь я знаю, что такое — болеть хронической болезнью. Когда не живёшь, а существуешь — от одного приступа к другому.

Той же ночью, когда меня, осыпанного дарами благодарного ювелира, проводили домой, во сне меня случился новый «приступ». С перепугу я забыл приказ вызвать Д., а когда вспомнил, приступ миновал.

Я испугался.

Несколько раз я ложился вновь… и тут же вскакивал. Потом вспомнил кресло и попытался сдвинуть кровать в сторону. Нелёгкое это дело, я вам скажу… но получилось: стоило повернуть её на небольшой угол по часовой стрелке, как вместо животного влажного страха, что накатывал, едва я закрывал глаза, меня встретил нормальный, приятный и удобный сон.

Вот такой я догадливый. Давно известно, что весь мир пронизывает силовая паутина — я не силён в терминах; многие животные и некоторые люди чувствуют эту «сеть». Правда, вроде бы недостаточно сдвинуть кровать на ладонь… надо бы сместить метра на три. Может быть — но мне помогло. Ещё бы — после многочисленных потрясений, посещений «особых» мест и так далее — всё что угодно найдётся и отыщется у человека.

Интуиция всегда права. Участившиеся «приступы» (включая короткие периоды головокружения, которые со мной начали происходить не так давно) более не повторялись. Я переставил и остальную мебель. Теперь есть два положения у моего кресла: когда оно у окна, в нём приятно засыпать, а когда ближе к середине комнаты — наоборот, посидишь — и в голове проясняется.

Как говорится, не было бы счастья… Сегодня утром получил от Д. уведомление, что очередное дежурство у меня 69-го числа лета 435. Жизнь продолжается, а с ней и работа.

Я отправился за покупками. Не «в магазин», как сказали бы где-нибудь в Оннде. Здесь уместно (также «непроизносимое») слово Aylenthar (так оно и приходит на ум — с большой буквы). Я вспомнил адрес портного — он же сапожник, цирюльник и вообще всё подряд. У него тоже имеет своё название. Отчего-то вполне произносимое. Дейги называются такие люди, виноват — такие ольты. А вот клиентами у них может быть кто угодно. Кстати, и у меня, и у Д. один и тот же дейги .

Вначале зашёл в банк — я не ольт, я обязан расплачиваться наличными — и, после лёгкого завтрака, спустился по южной улице, ведущей в сторону порта. Но не стал идти к морю, а словно бы затерялся в густых зарослях, что начинались возле самого тротуара.

Все места, имеющие символическое значение — а для ольтов почти все места являются таковыми — тщательно скрыты от постороннего глаза.

434 Д., лето

— Aylenthar, — Д. явно нравилось это слово, которое никогда не должно достигать «внешнего» слуха ольта, только «внутреннего». — Самое примечательное изобретение среди всех наэрта .

— Ольты, как ты смог заметить, — продолжал он, — индивидуалисты. Каждая конкретная жизнь является ценностью абсолютной. Но ольтов обучают, что отношение к остальному миру должно быть положительным. Во всём в первую очередь надо искать положительные стороны…

— Что-то я этого не заметил, — вставил Клеммен с усмешкой.

— Не перебивай. Ольты, как общество, существуют именно потому, что по доброй воле исполняют все его принуждения. Соблюдение ритуалов и традиций въедается в их существо. Это надо помнить твёрдо. Именно поэтому у ольтов практически нет полицейских сил, именно поэтому они созывают суд только в самых крайних случаях, именно поэтому они кажутся людям совершенно непостижимыми.

Итак, каждый ольт — вселенная, достаточная для самой себя. С другой стороны, ольты — существа социальные. В наше время никому не прожить в одиночку. Сейчас уже не осталось наэрта , члены которой были полностью самодостаточны. Общим у них была только вера и обычаи… а так каждый из них фактически жил в одиночку.

— Как драконы?

— Как драконы. Всё личное закрыто множеством таэркуад . Даже если между ольтами возникают тесные отношения — скажем, наподобие супружеских — то и тогда всё личное остаётся абсолютно недостижимым для партнёра. Только некоторые совместные действия — трапеза, например — позволяют явно заботиться о другом. Во всех остальных случаях ольт закрыт от окружающих. Конечно, никто не мешает кому угодно рассказывать всем желающим сколь угодно личные подробности своей жизни. Но вот спрашивать — нельзя. Это одно из тяжелейших нарушений таэркуад , карается очень сурово.

— Смертью?

— Изгнанием. Отчуждением. Потерей имени. Смертью караются только преступления.

— Не понял, — Клеммен широко открыл глаза. — Как это — смертью караются только преступления? То, о чём вы так часто говорите — не преступления?!

— По канонам, установленным Двенадцатью Предками — основателями первых наэрта — преступление — это то, за что полагается смерть. Точка. Перечень таких действий известен, надо будет его выучить.

— Ничего не понимаю…

— Пока и не требуется. Пока просто слушай.

— Постойте… есть же совершенно очевидные возражения. Ну вот, например — как тогда воспитывать детей? Если ребёнок просто откажется говорить, где был и что делал, то что тогда?

— Таэркуад , — скучным голосом произнёс Д., сцепив пальцы за спиной и покачиваясь на носках ботинок, — имеет силу только для прошедших инициацию. Пока ребёнок её не прошёл — никто о его «правах» и «личной жизни» и не думает. До этого момента они не существуют.

— Вот оно как, — покачал головой юноша.

Д. выждал ещё немного, ожидая новых вопросов, и продолжил.

— Итак, если ты намерен стать другом какому-нибудь ольту — чётко помни, что о его предпочтениях можно спрашивать, только если речь идёт о том, что едят, пьют или читают. Всё. Остальное — под запретом. Немало людей обожглись на этом — одна-единственная реплика в состоянии причинить океан неприятностей. Запомнил? Нужно родиться и вырасти ольтом, чтобы всё это казалось естественным и очевидным.

Посещение того, что люди называют магазинами — один из самых проработанных ритуалов. Туда не заходят только для того, чтобы купить новые ботинки или часы. Это способ общаться с внешним миром, через специального посредника… хотя, конечно, с точки зрения человека это напоминает «поход по магазинма».

— Был я в магазинах, — хмыкнул Клеммен. — Ничего особенного. Что в Венллене, что в Веннелере.

— Эти места называются айлен , Aylen. То, что ты называешь лавками — это для всех остальных. Нет, конечно, ольт может зайти куда угодно — в конце концов, переодеваются же они нищими.

Клеммена задела эта реплика, но виду он не подал.

— У каждого ольта — и не только ольта, попасть туда может кто угодно — появляется, так сказать, собеседник. Он и продаст всё, что нужно, и посоветует, и расскажет новости… Такие ольты называются дейги . Точного перевода нет. Слово вполне произносимое. Дейги выбираются раз и навсегда…

— Прямо как муж и жена… — фыркнул юноша.

— …и знают о своих клиентах практически всё.

— Так сколько же их должно быть?!

— Айлентар производится более или менее периодично, но не каждый час..

— Но их всё равно должно быть страшно много?

— Некоторые ольты не нуждаются в дейги . Таких не так уж и мало. Но главное: привести к дейги нового клиента может только ольт. Или ольтийка. Не имеет значения.

— Как-то всё это заумно.

— Вовсе нет, — возразил Д. — Пообщаешься с дейги сам, начнёшь понимать. Это что-то вроде посредника — между «внешним» миром, и «внутренним». Скоро у тебя появится собственный дейги . Вот всё и прочувствуешь в полной мере.

— Свой?!

— Дейги могут быть у кого угодно. При общении с дейги этикет и запреты таэркуад куда менее жёсткие.

— Я как раз хотел спросить — неужели можно постоянно соблюдать всё это и не сойти с ума?

— У себя дома, или наедине с надёжным собеседником и так далее ольт не соблюдает те или иные ограничения — они ведь относятся к «внешнему» миру. Но в обществе себе подобных требуется вести себя безукоризненно. Иначе — потеря имени, изгнание. Это страшнее смерти, поверь.

— Даже сейчас?!

— Даже сейчас.

Клеммен покачал головой и уселся, обхватив её руками. Сколько всего он ещё не знает… да и возможно ли это — узнать всё, что можно о совершенно других существах? Хотя, конечно, не так уж и совершенно…

Венллен, Лето 65, 435 Д., днём

Моего дейги зовут Шеланми. Восточные ольты — с восточного побережья континента — отличаются светлым цветом кожи — от обычной «белой» до золотистой. Шеланми происходил откуда-то с запада и был необычного оливкового цвета. Впрочем, необычным он перестал быть довольно быстро. Д. прав, словами это не выразить: в обществе Шеланми мне лично становилось спокойнее.

Айлен простираются под Венлленом на много километров вокруг, на много этажей вниз. Или вообще находятся в каком-то потустороннем мире. Пространства там совершенно необъятные. Становится понятно, откуда столько места наверху. В Оннде шесть десятых всех построек — торговые и деловые помещения. В «верхнем» Венллене — едва ли сотая часть. И, как правило, там заправляют не ольты.

— Давненько вас не было, — радостно приветствовал он меня. Первое время я ожидал от него подвоха. Родители приучили к тому, что ольты на дух не переносят людей, а на деле именно с Шеланми я чувствовал себя человеком. Как этого добиваются?

Словом, все мы люди. Что они, что мы. Шеланми вовсе не походил на важных Правителей или жрецов — встреться он мне в Веннелере, вполне возможно, мы попросту подружились бы. Правда, мне для этого пришлось бы родиться века на полтора раньше.

— С чего начнём? — если дейги принялся за дело, назад ходу нет. Поначалу меня утомляло такое внимание. Мои родители, возможно, сочли бы такие действия оскорбительными, а то и непристойными. Но раз уж взялся — вперёд. Тот, кто знакомит дейги с его будущими клиентами, осознаёт, какую ответственность берёт. Впрочем, дейги может и не принять нового клиента.

— С причёски, — ответил я. — Потом — одежда. У меня сегодня — важная встреча.

Выясняется, что таинственным образом дейги знают о своих подопечных всё. Он с уважением посмотрел на меня, понимающе кивнул. Без всяких там улыбочек, многозначительных жестов и прочей ерунды.

— На одежду обратим особое внимание, — добавил он. — С достойными людьми следует общаться, будучи одетым соответственно.

Как-то неожиданно мы оказались в изобилующем зеркалами зале, и Шеланми, вооружившись ножницами, принялся создавать мне новый, неповторимый и единственный облик.

В этот раз он молчал. Ощущал, что я не углублён в себя. Но, стоило мне обронить пару-другую реплик, как он тут же вывалил на меня уйму новостей, всякой всячины. Вот память у человека! Д. считает мою память уникальной, но до дейги мне далеко.

…Когда — четыре часа спустя — я вновь очутился на улице, я был совершенно другим человеком. И это не просто оборот речи. Я думал по-другому. Ощущал себя по-другому. Колдовство прямо…

В новой одежде (брюки, напоминающие по фасону тальва , лёгкая куртка и совсем невесомые туфли) — я, конечно, сразу никуда не пошёл. Приходить в гости в первой половине дня не принято. А снять подобную одежду — что вы, дейги хватил бы удар от такого святотатства. Волей-неволей мне придётся побродить по городу — по возможности, не пересекаясь с коллегами из Бюро.

Только их мне сейчас не хватало.

Венллен, Лето 65, 435 Д., после 20

Несколько неприятных встреч всё же состоялось. Но — самое главное — я не попал под дождь. Вовремя успевал нырнуть в ближайшее здание. А встречи начались ещё на Изумрудной площади — там, где озеро. Как ольты умудрялись строить свой город, не трогая вековые деревья?

У озера сидел нищий. Ничего особенного; здешние нищие не разят за сто шагов помойкой и не похожи на восставших мертвецов. Всё тот же маскарад. Милостыню, конечно, они получают — игра есть игра — но при этом остаются в рамках, не чрезмерно оскорбляющих чувства.

Я стоял спиной к одному такому, когда услышал тихий голос позади.

— Тетрадь у вас всё ещё с собой?

Я обернулся, словно меня стегнули плетью. Чуть в воду не свалился. Голос… очень знакомый мне голос! Но кто его обладатель? Не помню.

Нищий сидел, в тёмных очках, с потрескавшейся тростью… менее всего он походил на обладателя этого голоса. Показалось?

— Не оборачивайтесь, — вновь услышал я. — За сколько вы хотите уступить её? Поверьте, вы не пожалеете. Никто ничего не узнает.

Вновь я обернулся. Ну не он это! Рядом стоят прохожие, вряд ли человек в таком рванье будет вести подобные разговоры — те, что рядом со мной тоже ведь не глухие!

Тут до меня дошло, что голос, возможно, слышу я один. Рука сама собой полезла в карман к «безделушкам».

— Оставьте детекторы в покое, — спокойно продолжал голос. — Кивните, если согласны. Мы поговорим о цене чуть позже.

Ещё чего!

— Подумайте, — посоветовал голос полминуты спустя. — У вас не будет много шансов избавиться от тетради. А вам она ничего, кроме неприятностей, не принесёт.

Тут я не выдержал.

— Что вам от меня нужно?! — спросил я с негодованием у предполагаемого источника голоса. И, наверное, вытряс бы из него ответ, но меня поймали за локти.

— Что с вами?! — возмущённо спросил кто-то. — Он же ни видеть вас, ни ответить не может. Оставьте беднягу в покое!

Я присел. Действительно, из-под очков видны бельма. Слепой. На самом ли деле?

Меня отпустили, я бросил серебряную монетку в шляпу нищего.

Тот благодарно кивнул и чуть наклонил голову.

Тут что-то на меня нашло. Я нарисовал в пыли, — чуть дальше, чем находилась шляпа — знак, который видел на метательном ноже — там, среди камней, возле монастыря. Сам не знаю, но именно этот символ пришёл в голову.

Мне показалось, или у «слепого» непроизвольно дёрнулось левое веко?

Я поднялся и молча пошёл прочь. Оглянувшись, я увидел, что знака в пыли больше нет — но стёр ли его сам нищий, или же прошёл случайный прохожий, не понять.

Потом я счёл, что об этом надо попросту забыть. Иначе — идти с повинной к начальству. Ох, Кинисс… как долго будет длиться ваше «пока»? Отчего вы позволяете мне не повиноваться ограничениям, которые вколачивали в меня долгие года?

Нет ответа. Я бродил по улицам, один раз чуть не столкнулся с секретарём Д., а другой раз — с ним самим. Начальник мой был целеустремлён и задумчив.

…После восьми вечера — когда тучи вновь собирались как следует вымыть город — я постучался в те же двери.

Ждать пришлось столь же долго.

— Это мои первые работы, — призналась Андари, и Клеммену показалось, что она смущена. На самом деле, пейзажи были великолепны. Как и на выставке, всё время казалось, что те части картины, на которые взгляд непосредственно не падает, живут своей жизнью — шевелятся нарисованные листья, разбиваются о берег волны… Потрясающе!

Так он и сказал. Девушка кивком поблагодарила его и, распахнув следующую дверь, молча предложила войти внутрь.

Вот это да!

Трудно поверить, подумал Клеммен, что она младше меня на год. Это невозможно! Никто не в силах создать так много шедевров — назовём всё своими именами — просто не хватит времени!

Оказывается, Андариалл Кавеллин анс Теренна не только писала картины. Она тоже увлекалась скульптурой, вырезала статуэтки из дерева и камня… и Клеммен потерял счёт времени, осматривая коллекцию. Собственно, это была студия. На столе аккуратно разложены инструменты — видно, что ими часто пользуются, что это — не показное. Ничего не понимаю. Когда она всё успевает? И без прислуги! Ведь это ещё и дом, да какой дом!

Андариалл следовала тенью за гостем, молча наблюдая за его реакцией. Клеммен долго осматривал каждую статуэтку — скульптура была ему интереснее — и ощущал ту самую незаконченность, что свойственна настоящим произведениям искусства. Как-то раз он побывал на специальной — достаточно экстравагантной, с точки зрения ольтов, выставке — «Мёртвое искусство». Нет, там не было полотен о смерти или реликвий давно сгинувших народов. Там были точно такие же шедевры, как и здесь, как и на других выставках.

Но лишь на первый взгляд.

Всё «мёртвое» было на деле чрезмерно совершенным. Ничего недосказанного. Всё полностью ясное. И потому — мёртвое. Многие посетители купили бы любой из «мёртвых» предметов — да они и покупали — не обращая внимания на сочувственные (или ироничные) взгляды авторов работ. Интересно, что принято делать с «убитыми» произведениями?

Таэркуад . Думай сам.

И тут Клеммен заметил среди множества статуэток свою собственную.

Вздрогнул и, не обращая внимания на хозяйку дома, медленно подошёл к рабочему столу.

Она стояла — я имею в виду статуэтку, изображающую У-Цзина — которую я не успел завершить — не на самом почётном месте. Но, пожалуй, на самом видном. Отчего? Не знаю. Мне она — рядом с окружающими её работами — казалась столь же неуместной, как грубое слово в изысканной компании.

Признаюсь, в тот момент я напрочь забыл обо всех запретах, негласных и гласных законах; мне хотелось что-нибудь сделать со статуэткой. Неважно, что — сделать так, чтобы она либо стала достойна своей компании, либо…

Андари я просто не видел. Она, наверное, к этому и стремилась. Многие из работ, которые я успел увидеть, уже не раз услаждали взгляд зрителей. Причём совершенно — или практически — даром. Деньги за билеты шли на иные цели. Д. вообще мало распространялся, на что ольты живут. По меркам моих родителей, Андариалл была невероятно богатой.

Я потянулся к статуэтке, взял её. Взял очень аккуратно. Да, она. Ясеневое дерево. Лицо-то я успел сделать, а вот всё остальное…

Я взял резец, долго думал, что именно должен сделать.

Рука потянулась к нужному месту сама собой. Я поразился: впервые я не ощущал сопротивления дерева! Помню, какие страшные мозоли я натирал поначалу, порой даже хотел забросить всё это. Неужели сказывается, что инструмент — ольтийский? Всё «лишнее» убиралось легко и просто. И — никаких ошибок! Я был настолько поражён ощущениями, что работал… и работал… и работал… и совсем забыл, где я, собственно, нахожусь!

Андари всё это время стояла у него за спиной. Движения Клеммена были не вполне точными, ощущалось, что опыта у него немного, но главное — он видел то, что должно получиться. А наблюдать за созданием произведения искусства — одно из самых захватывающих зрелищ.

Он не обратил внимания, когда она положила ладони на его плечи.

И — тоже поразительно — он сумел вовремя остановиться. Возможно, статуэтка выглядела бы иначе, вырезай её Андариалл, но вырезал-то Клеммен!

Он медленно поднялся, всё ещё поглощённый творчеством, поставил статуэтку на прежнее место.

Поправил.

Совсем было заметил, чьи ладони лежат на его плечах, как вдруг знакомое, слабое головокружение, словно тревожный сигнал, успело испугать его… знанием того, что сейчас случится.

«Только не это!», — успел подумать он, как накатило.

Но не то, чего он ожидал.

Вместо ощущения ущербности, корявости и дисгармонии на него обрушилось осознание прямо противоположного.

Гармония.

Все эти статуэтки, стоящие на правильных местах… Трудно передать словами. Наверное, вовсе невозможно. Физически Клеммен ощутил это как ярчайшую вспышку, после которой его унесло куда-то, оставив «висящим» в неосязаемой пустоте, наедине со странным и непривычным ощущением многоголосого слаженного хора.

Когда я вынырнул из этого … не знаю, как объяснить, я понял вдруг, что Андари стоит у меня за спиной, сжимая мои плечи ладонями. От её ладоней исходило сильное тепло. Мне казалось, что стоит прикоснуться к дереву — и оно вспыхнет. При всём при том жар этот был не телесным — каким-то другим.

Хотя плечи мне жгло вполне ощутимо.

Тут я понял, что, наверное, она сейчас пережила примерно то же, что и я…

Вначале мне было приятно.

Потом — неловко.

Ещё потом мне стало настолько стыдно, словно я силой заставил её почувствовать всё это… Как-то это было не так. Что-то внутри меня отчаянно протестовало, вынуждая ощущать себя странным образом обнажённым и уязвимым.

Я выпрямился, не ощущая своего тела.

Сейчас она отступит на шаг, затем проводит меня к выходу, и всё.

Что мне делать?

Ох уж этот Д. со своей наукой! Никогда не говорил, что такое бывает. Андари прижалась лбом к моему затылку… как и в тот раз, я готов был стоять так целую вечность. Несмотря на пронзительные вопли откуда-то изнутри.

А она?

Я осторожно опустил свои ладони поверх её. Выяснилось, что я так и сжимаю резец мёртвой хваткой.

— Так лучше, — я не узнал своего голоса. Андари словно очнулась. Я отпустил её руки, она встала рядом, глядя на девятнадцать статуэток — одна из которых была моей. Сжала мою ладонь в своей.

Кивнула.

Когда же я научусь разговаривать молчанием?

Венллен, Лето 65, 435 Д., около полуночи

За приятной беседой время летит незаметно. Наверное, я страшный эгоист — мне было приятно её общество, и я безмятежно продолжал им пользоваться. Ни о чём другом, каюсь, я и не думал в тот вечер. Андари (и вновь она умудрялась «переодеться», переступив порог очередной комнаты) оставалась бесконечно удалённой. Это продолжало причинять беспокойство. Словно заноза, извлечь которую нет никакой возможности.

Разговор шёл обо всём и ни о чём — об искусстве, о выставках, о моих и её путешествиях. Все мы обожаем подобную, трату времени, но этот разговор (которым я не хочу ни с кем делиться) не показался мне пустым. Каждая фраза звучала, словно откровение. Кажется смешным? Что поделать.

«Я буду ждать», сказала она на прощание. Как и в тот раз.

На следующий день всё произошедшее показалось мне сном. Как и в тот раз.

…Я повесил обнову в шкаф и вспомнил слова дейги : любая одежда достойна только одного использования.

Я ощутил, что на этот раз понял, о чём идёт речь.

Святилище, Лето 69, 435 Д., рано утром

— Менвермориллидд? — удивился Клеммен, взглянув на лист с описанием очередного задания. — Я не ошибся? По-моему, речь шла о…

— Небольшая корректировка, — Д. был отчего-то мрачен. Иногда весь день его одолевали тяжёлые предчувствия, особенно неприятные тем, что обычно ничего не происходило. Ложная интуиция.

Зато весь день дёргаешься, словно вынутая из воды рыба.

— Ладно, — Клеммен потянулся; лицо его выражало такое наслаждение прожитой только что секундой, что Д. едва не взорвался, не прикрикнул. Боги, что за настроение! Нет, определённо, чувствую погоду, понял Д. Скоро осенние дожди — вот ходишь, словно в воду опущенный.

Опущенный и там оставленный.

Выслушав сухо изложенные пояснения, юноша удалился. Д. проверил, закрыт ли портал, и откинулся на спинку кресла. Сейчас придёт секретарь, можно будет улизнуть из конторы. Пока Кинисс не заметила. И опрокинуть на площади рюмочку-другую…

Но секретарь явился вместе с Кинисс. И вновь Д. едва не сорвался. И снова сдержался. Конец лета — предновогодняя пора — отвратительное время.

Менвермориллидд. Имя со множеством толкований. «Тень орла», «сила орла», «владения орла» — это часть имени. Называемая часть.

Едва ли не самое скучное место, подумал Д. Ну ничего, поскучать полезно. Очень некстати прорезается этот его дар. Очень некстати. Да ещё Андариалл… угораздило же. Вот так. А может, я просто завидую?

Остаток дня, подтверждая известный закон, всё валилось из рук.

Я и не знал, что такие места ещё существуют. Менвермориллидд, Владыка-Орёл — или как это переводится? Впечатляющая статуя. Словно живая. Взгляд настолько грозный, что я не вполне понимаю, смогу ли высидеть целые сутки, постоянно испытывая этот взгляд.

Семь постаментов. Шесть — пусты. Центральный, со статуей — самый сохранившийся. На некоторых пустых выцарапаны надписи. Вот так оно и происходит. Куда-то делось целое племя, исчезло таинственным образом, к ужасу мудрецов Академии. И когда — в тот момент, когда с войнами, казалось, покончено навеки!

Словно не было людей, не было целой культуры, долгой и необычной истории. И вот — туристы украшают святилище отвратительными свидетельствами своего визита. Интересно, а сам Орёл ещё жив? Я краем глаза поглядел на статую. Размах крыльев три с лишним метра! И взгляд — живой, несомненно, живой! Но разве так бывает? Чтобы бог продолжал жить, когда все его почитатели исчезли?

Или кем он им приходился? Легендарным предком? Покровителем? Всеми ими сразу? Поди разбери. Легенд об этом островке немало, да только кто ж верит легендам! А исторических свидетельств немного.

Стоят эти семь постаментов на круглой площадке из зеркально отполированного чёрного камня. Ходить по нему неудобно — скользко. Я не сразу понял, что за материал использован : обсидиан! Неплохо… выточить подобное, да ещё и установить — считай, на века! Кроме соседней горы, статуя — наивысшая точка острова. Интересно, не бьют ли в неё молнии?!

Небо — чистое и ясное. И прохладно. Ну, я не зря запасся тёплой одеждой. И ещё одна странность: если и у Камня, и в Доме я, так сказать, кожей ощущал, что эти места исполнены таинственной силы, здесь ощущается только взгляд.

А зайдёшь за святилище — вообще ничего не ощущается. Хотя, возможно, так и должно быть.

Весёлая будет ночка, подумал я. Ведь вокруг меня, если я не ошибаюсь, кладбища. Ну, знаете… Отчего Д. уверен, что святилище — наименее интересное место?! Или сам здесь сиживал?

С него станется.

Я устроился там, где взгляд Орла не жёг кожу так интенсивно, и приготовился сидеть. Долго и упорно. Думаете, легко? Попробуйте сами!

Народ Орла, последние «дикари», упорно сопротивлявшиеся наступающей цивилизации. Вначале всё было просто. Пираты то и дело появлялись у их берегов — ведь в недрах горы рубины только что сами в руки не сыпались. И серебро. Могучая жила уходила вглубь хитро свёрнутой змеёй. Даже десяток-другой веков разработки её (силами аборигенов) не загнал богатые металлом слои чрезмерно глубоко.

С пиратами они сумели справиться. Когда, в седьмом веке до новой эры, целая эскадра взяла остров в осаду, аборигены впервые воззвали к божеству о помощи. Бессильный за пределами островка, на своей земле Орёл всемогущ.

Эскадра сгинула бесследно. Точное место гибели её — любимая цель искателей сокровищ по сей день; на одном из кораблей было несколько тонн серебряных украшений. Пираты сумели высадиться на берег, успели ограбить несколько деревень и меньший храм… и, неожиданно, в панике отступили. Добравшись до кораблей, они отплыли от острова и открыли огонь друг по другу. Налетевшая буря уничтожила последние корабли.

Вот тогда и возник повод для истребления аборигенов — уничтожить чёрный культ. Разумеется, Детям Орла приписывали всякие зверства, обвиняли во всех серьёзных бедах близлежащих «цивилизованных» островов.

Двести лет прошло. Находясь на вершине могущества, империя Лерей едва не добилась того, что тщетно пытались достичь до неё. Все наземные населения были разграблены и сожжены, все обнаруженные аборигены — включая женщин и детей — истреблены на месте.

Но Большое святилище Орла куда-то подевалось, и тщетны были попытки отыскать его.

А затем странные напасти, одна ужаснее другой, начали поражать войско победителей.

В конце концов, они покинули остров. Призраки посещали лагерь победителей; болезни и припадки безумия поражали захватчиков одного за другим. После того, как серьёзно заболел предводитель армии, решимость оставшихся дрогнула.

Оставив позади голый и безжизненный островок, они убрались восвояси.

Но уже через полгода островок вновь был цветущим и обитаемым; племя, хоть и поредевшее, вернулось из подземных укрытий.

И вернулось на место — вершину горы — Большое святилище…

Новая эра настала незаметно для Детей Орла, неизменным оставался образ их жизни.

А четыре сотни лет спустя — всё улетучилось, словно мираж над раскалённым песком. Осталось всё, кроме аборигенов. Подземный Храм по-прежнему не обнаружен, да и охотников искать его не так-то много.

…Клеммен несколько раз покидал зеркальную поверхность площадки — есть и пить прямо здесь же явно неуместно. Да и Менвермориллидд может оскорбиться, а гнев его, если верить легендам, ужасен. В подобных случаях легендам лучше верить.

Святилище, Лето 69, 435 Д., ночь

Я вздрогнул.

Показалось, что задремал. Вокруг была ночь; ясная и прохладная. Дул ветерок, холодно подмигивали звёзды, скупо освещал притихший островок серпик средней луны.

Руки и ноги изрядно затекли. Действительно, умудрился заснуть. Непорядок! Это от спокойствия, конечно. Ведь не полагается ни петь, ни говорить — сидеть и ждать непонятно чего.

Так. В качестве разминки: два круга вокруг святилища.

Взгляд Орла ощущался даже сквозь тьму.

Я бодро обежал площадку и остановился, вглядываясь в темноту.

Ему померещились костры, зажжённые там, внизу, в бухте. Что это?! Что за непрошеные гости осмелились отдыхать на острове?!

Впрочем, меня это не касается.

Я вернулся на площадку и, усевшись на накидку под самым изваянием, время от времени поглядывал в сторону бухты.

Костры! Несомненно, костры.

Посидел, глядя на звёзды, и понял, что если не буду двигаться, то засну — и на этот раз как следует. Вот же напасть… вышел за пределы святилища, несколько раз сел и встал.

Костры куда-то делись.

Были — и нету. А на поверхности океана — никаких судов. Хотя, если лодочка маленькая, её и не разглядишь. Нет, странно… надо будет об этом рассказать.

Он всё-таки заснул. Проснулся, ударившись лбом о зеркало площадки. Тут же вскочил на ноги.

Со всех сторон на постаменты и на изваяние ложились отсветы костров. Костры были огромными — ближайший имел в высоту метров пять, жар от него был едва переносимым. Что происходит? Как всегда, проспал самое интересное?

Кристаллы были «бодры». Превосходно. Клеммен набросил на себя накидку — холодно! И ощутил, что позади него кто-то стоит.

Опустил глаза вниз и заметил отражение чьих-то ног.

Медленно, не совершая резких движений, повернул голову.

Встретился взглядом с парой горящих рубиновых глаз. Главный постамент был пуст, но перед ним стоял, возвышаясь метра на два, огромный птицечеловек.

И вновь — с большим опозданием — отозвались индикаторы. Опасно! Опасно!

Менвермориллидд молча сверлил пришельца взглядом. По его виду было понятно: ему доступны все намерения пришельца, неожиданных действий не получится. Птицечеловек взмахнул крыльями, орлиная голова его чуть наклонилась.

Откуда-то из мощного оперения возникли две руки — похожие на человеческие. Пальцы рук производили впечатление: оканчивались серповидными когтями.

— Месть, — прозвучало голове Клеммена, в тот же миг клюв божества приоткрылся и вновь захлопнулся.

— Ч-что? — язык с трудом повиновался.

Орёл молча указал рукой-лапой себе за спину. От него пахло не перьями… не птицей. Огнём пахло от возвышавшейся фигуры. Грозой. И кровью.

— Месть, — слова загорались, нестерпимо яркие, пышущие жаром кипящего железа. — Я не могу покинуть свои владения, но месть моя не закончена. Ты пришёл, чтобы помочь мне?

Клеммен смотрел в яркие глаза и не знал, что делать. Протянуть руку к карману, коснуться «ключа» и испариться? Но успею ли?

— Не успеешь, — насмешливо громыхнуло под сводами черепа.

Он прав. К тому же… это бегство.

— Я не могу, — ответил Клеммен в конце концов. — Месть — не моё ремесло.

Менвермориллидд сделал шаг вперёд. Клеммен попятился. И ощутил, что некая сила — мягкая, но неодолимая — мешает сойти с площадки.

— Я могу дать тебе всё, о чём ты мечтаешь, — ответил Орёл неожиданно. — Менвермориллидд всегда выполняет обещания. Помоги мне… я должен выйти за пределы этой земли.

Ой, как не хочется полагаться на его честное слово! Милость богов всегда имеет оборотную сторону.

Как бы обе стороны не привели к преждевременной смерти…

— Смотри, — Орёл неожиданно отступил, слегка уменьшаясь в размерах. — Я покажу тебе. Я умею ждать. Помоги мне, смертный, — и выбери награду сам.

Перед глазами Клеммена возник образ Андариалл, протягивающей к нему руки. Андариалл, жаждущей прикосновения его, Клеммена, руки…

— Таэркуад! — воскликнул Клеммен неожиданно, видение сгинуло. — Я не стану осквернять запретное, Менвермориллидд! Я не стану помогать, если…

Пусто.

Изваяние восседает на колонне, как и прежде.

Ничего не было?

Никаких костров? Разговора, видения?

Только… что это за маленьких пёрышки, повсюду, под ногами?!

Не бери, посоветовал внутренний голос. Не становись в зависимость… если он веками мечтает о какой-то мести, он пойдёт на всё, чтобы вынудить тебя помочь.

Ерунда. Это просто «трофеи». Я ни на что не соглашался.

Стараясь не дышать, Клеммен достал пинцет, непроницаемый для магических воздействий пакетик, и сложил пять пёрышек внутрь. Остальные… подул ветер, и перья, одно за одним, взвились в воздух, исчезли

Должно быть безопасно. Хотя кто знает… в любом случае, за пределами острова его власть оканчивается. Кристаллы по-прежнему вели запись. Ох, порадуется Д., если на килиане окажется птицечеловек! Не каждый день увидишь подобное…

Больше Клеммена в сон не клонило. Он всё же вышел за пределы святилища, чтобы хлебнуть горячего чая — из термоса. Всё, что туда наливали, хранилось месяцами, не остывая, не теряя качеств.

…Тёмные фигуры словно выросли из-под земли; в руке каждой из них было копьё. Наконечники копий сияли солнечным огнём. Реакция у Клеммена была отменной: выбросив прочь чашку, он отпрыгнул в сторону. В тот же миг рядом раздался чей-то захлёбывающийся крик.

Солдат, пронзённый сразу тремя копьями. Клеммен побледнел… это наяву, это не сон! Звуки, запахи, ощущение битвы — хорошо хоть, его самого пока не замечают! Вокруг шла битва — вернее сказать, резня. Островитяне, Воины Орла, таинственным образом исчезали в ночи, чтобы появиться прямо перед новой жертвой. Лишь вдалеке, ближе к морю, всё шло не так гладко — там участь солдат Лерея не была столь очевидна.

Рядом с ногой Клеммена в землю вонзилось копьё. Выхватив его, юноша стремглав кинулся на площадку; едва не упал, поскользнувшись.

Ему показалось, что он слышит приглушённый смешок.

И… ночной бой прекратился. Вновь тишина, мирный пейзаж. Никаких тел. Никакой бойни.

Но копьё, лежащее перед ним, на тусклой зеркальной поверхности.

Брызги крови на штанах.

Так что же это — на самом деле?!

Несколько раз Клеммен поднимал взгляд на изваяние и опускал вновь. Какой же мощью должен обладать бог, чтобы творить подобное, когда почитателей его не осталось?!

Он отодвинул копьё подальше, устало уселся, потирая ушибленную лодыжку.

Но отдыха так и не получилось.

К утру Клеммен был совершенно измотан. Каждые десять-пятнадцать минут вокруг святилища оживали сцены кровавого прошлого острова. Вдобавок выяснилось, что его, Клеммена, прекрасно видят. Если только он не скрывается на отполированной обсидиановой поверхности. И то — сам он и оставался невидим, но стрелы и копья могли его поразить.

Бог умел быть весьма настойчив.

Термос остался где-то снаружи; и к утру стало ясно, что отыскать его уже не удастся.

А в коллекции Клеммена появилось: три стрелы (одна, похоже, отравленная), два метательных копья, один прекрасной работы кинжал, множество дырок и пятен крови на одежде и немало ссадин и ушибов.

Едва взошло солнце, Клеммен услышал явственный голос:

«До встречи, смертный…»

Клеммен дал бы очень много, лишь бы эта встреча более не состоялась.