на главную | войти | регистрация | DMCA | контакты | справка | donate |      

A B C D E F G H I J K L M N O P Q R S T U V W X Y Z
А Б В Г Д Е Ж З И Й К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Э Ю Я


моя полка | жанры | рекомендуем | рейтинг книг | рейтинг авторов | впечатления | новое | форум | сборники | читалки | авторам | добавить



Глава 24

Ната была удивлена и обижена. Что все это значит? Как понимать Кирилла Петровича, чекистов? Как теперь им верить? А до чего все шло последнее время хорошо, как ладно складывалась жизнь! И дядя, Петр Андреевич Варламов, вернулся. Правда, в городе он почти не показывается, сидит на какой-то там специальной даче. Бывают у него только директор института, Миклашев, ну и, конечно, она, Ната. Больше о его возвращении никто не знает. «Так надо», — коротко объяснил Нате Скворецкий. Дядя, кажется, доволен. С головой ушел в работу: часами просиживает с Миклашевым, считает, считает, считает. Там, на даче, ему устроили что-то вроде лаборатории. О Еве Евгеньевне он не вспоминает, не хочет вспоминать. Молчит, во всяком случае.

И у нее, Наты, все получается как нельзя лучше: по рекомендации Скворецкого райком комсомола внял ее мольбам и направил девушку в фельдшерское училище. Несколько месяцев учебы — и фронт! Все бы хорошо, так на тебе!..

Хотя что, собственно говоря, произошло? Когда Ната это обнаружила? Пожалуй, что-то около недели тому назад. Точно — неделю. День был погожий, на улицах сравнительно людно. Ната шла в магазин за продуктами, беспечно помахивая пустой сумкой. Внезапно ее охватило чувство какой-то смутной тревоги. Она не могла понять почему, но тревога не исчезала. Ната испытывала какое-то странное, непривычное чувство. Внезапно она поняла: за ней следят. Кто-то смотрит на нее цепким, изучающим взглядом. Она стремительно обернулась: в толпе пешеходов мелькнуло какое-то лицо, глаза ее на мгновение уловили чей-то пронзительный взгляд, и все. Больше она ничего не успела заметить. Как она потом ни осматривалась, никого не было, но неприятное чувство осталось.

То же повторилось и на следующий день, и еще день спустя, только теперь, как Ната ни глядела по сторонам, ей ничего не удалось обнаружить. Ната нервничала все больше и больше, и было до чертиков обидно: для чего понадобилось майору, чекистам организовывать за ней наблюдение? Это же… Нет, этому нет названия!

Ната хотела прямо спросить Кирилла Петровича, с какой стати он организовал за ней эту унизительную слежку, но, когда разговаривала с ним по телефону, не решилась. Однако то, что произошло сегодня, перешло все границы. Это уж было просто вероломство. Ната ехала к дяде на дачу. Ехала на машине, которую предоставил ей тот же майор. По возникшей у нее за последнее время привычке всюду искать преследователей, она нет-нет да посматривала в заднее стекло машины. (Ната поместилась на заднем сиденье.) И, как оказалось, не зря. Не будь она так насторожена, Ната, вероятно, ничего бы и не заметила. Но в последние дни нервы ее были настолько напряжены, все чувства так обострены, что среди мелькавших сзади, то появлявшихся, то исчезавших, машин Ната заметила зеленовато-бурую, густо закамуфлированную легковую машину, каких немало сновало тогда по дорогам Подмосковья. Машина то исчезала из поля зрения, то возникала вновь, неизменно в отдалении, ни разу не приближаясь к машине, в которой ехала Ната, но и не отставая.

Ната не выдержала: она осторожно тронула за плечо шофера.

— Послушайте, — глотая слезы, сказала девушка, — вас одного мало? Зачем за нами идет еще одна ваша машина?

— Что? — обернулся шофер. — Как — мало? Какая машина?

— А вон, — ткнула Ната пальцем в стекло. — Сзади. Будто вы не знаете!

Шофер сбавил ход, затем увеличил скорость, пристально вглядываясь в смотровое зеркальце. С Натой он больше не разговаривал, но машину погнал с бешеной скоростью. Их преследователи скрылись из виду. Не было их и на обратном пути — с дачи. Шофер уехал, высадив Нату у ее дома, так и не сказав ни слова.

К чувству обиды, тревоги прибавилась растерянность: Ната не знала, как ей быть, что предпринять. И посоветоваться не с кем. (Дяде она ничего не сказала: зачем его тревожить, он и так достаточно натерпелся.)

Девушка так глубоко задумалась, что не сразу услышала настойчиво повторявшийся звонок в дверь. На пороге стояли Скворецкий и Горюнов. Лица у них были хмурые, встревоженные.

— Что за история произошла у вас в пути? — начал Кирилл Петрович, едва успев поздороваться. — Что за машину вы обнаружили?

— Будто сами не знаете… — Ната внезапно расплакалась.

— Сами? — Скворецкий обменялся с Горюновым недоуменным взглядом. — Ната, голубушка, что произошло? Почему слезы? Ну-ка, возьмите себя в руки! Выкладывайте.

Не в силах сдержаться, всхлипывая, Ната принялась излагать обиды последних дней с того самого момента, когда она впервые обнаружила слежку. По мере того как она рассказывала, Кирилл Петрович мрачнел все больше и больше, Виктор же то и дело вздыхал и ожесточенно теребил свою шевелюру.

— Скажите, — внезапно спросил Скворецкий, — а номер машины вы не приметили?

— Номер? — растерялась Ната. — Но…

— Довольно, — сердито сказал Скворецкий. — Выпороть вас мало! И как вам могла прийти в голову такая ересь, будто наблюдение за вами ведем мы? Туда же, а еще разведчиком собирались стать!

Нага смутилась. Она и в самом деле просилась в такую школу, где «учат на разведчиков», но Кирилл Петрович настоял на своем: в фельдшерскую.

Между тем Скворецкий выговаривал:

— Неужели вы до сих пор не поняли, что дело-то не шуточное. Идет охота, и не за вами, а за Петром Андреевичем, за профессором. Картина ясная. Спасибо, шофер сказал, а то бы мы ничего и не знали. Нет, пороть вас, пороть надо…

Ната молчала, но, как ни странно, чем больше ругал ее Скворецкий, тем радостнее сияли ее глаза: враг? Не свои? Это — главное. А борьбы Ната не страшилась.

— Сделаем так, — подытожил майор. — Будьте начеку, но виду не подавайте. Держите себя спокойно, как ни в чем не бывало. Если что заметите, немедленно свяжитесь с нами.

— И только? — огорчилась Ната. — Я бы хотела… Я сама…

— Знаю, чего бы вы хотели, — жестко прервал ее майор. — «Сама»! Вам подай что-нибудь эдакое, героическое. Не выйдет! Мы не в бирюльки играем. То, что я вам сказал, — приказ. И не вздумайте мудрить.

— Хорошо, — вздохнула Ната. — Все сделаю…

Очутившись на улице, Скворецкий и Горюнов обменялись лишь несколькими фразами: настроение у обоих было скверное, говорить не хотелось.

— «Зеро», — не то спрашивая, не то утверждая, сказал Виктор. — Его работа?

— «Зеро»? — задумчиво повторил Кирилл Петрович. — Сомневаюсь. После всего, что произошло, после провала Гитаева, это с его стороны было бы уж слишком большим нахальством.

— Тогда кто же?

— Этого я и сам не знаю. Возможно, кто-нибудь из той же шайки охотится за Варламовым. Кто там еще есть у «Зеро», что за помощники, нам неизвестно.

— И все же я не исключаю, что это сам «Зеро», — упрямо сказал Виктор. — Помощники? Вряд ли у него их много.

— Исключать ничего нельзя, — согласился Кирилл Петрович, — но если наблюдение ведет сам «Зеро», здесь, в Москве, среди бела дня, то… Ладно. Все одно не уйдет…

— Что будем делать? — спросил Горюнов.

— Работать. Работать будем. Что же еще?

Охрана дачи, где вел свои работы профессор Варламов, была усилена. Ната теперь не выходила из дому, не поставив предварительно в известность чекистов, но все было напрасно: обнаружить того, кто преследовал Нату, не удалось. Он исчез, словно сквозь землю провалился. Если бы не сообщение шофера, заметившего преследовавший их автомобиль, Скворецкий готов был бы приписать всю эту историю болезненному воображению Наты, но машина была, это факт, не считаться с которым было нельзя.

Между тем все эти дни майор продолжал изучать Колоскова, готовился к решающему шагу. Чем больше поступало сведений, тем ярче выступала фигура конструктора — хотя ничего принципиально нового и не было — как человека советского, подлинного патриота. Немецкий агент? Того хуже — сам «Зеро»? Чудовищно! Но — Гитаев. Его встречи с Колосковым, слова, сказанные им Варламовой?

Если верить показаниям Евы Евгеньевны, то… А какие, собственно говоря, основания были этим показаниям не верить? Ведь все остальное, что подвергалось проверке, соответствовало истине: Варламова говорила правду. Да-а, задача!..

Шагом, который должен был привести к решению задачи, разрубить стянувшийся вокруг Колоскова узел, был прямой разговор с конструктором. Именно такое решение и было принято. Скворецкий отлично понимал, что многое зависит от него самого, его умения вести разговор, понять скрытые мысли собеседника, разгадать тайные ходы, поймать его, если потребуется. Но майор был в себе уверен. На его стороне была сама правда, он стоял на страже интересов, безопасности своего народа, своей Родины, партии, и в этом был главный источник его силы. Ну, и — мастерство. Не раз майору Скворецкому приходилось встречать врага лицом к лицу, в какую бы маску тот ни рядился, какое бы обличье ни принимал, и редко, очень редко майор проигрывал. Проигрывал сегодня, чтобы выиграть завтра.

Тщательно продумав и обсудив с комиссаром план предстоящего разговора, Кирилл Петрович отправился в конструкторское бюро, где работал Колосков. Беседу было решено провести там, в ОКБ, Колоскова в наркомат до поры до времени не вызывать.

Нельзя сказать, чтобы внешний облик Колоскова, его манера держаться, вести разговор располагали к нему с первого взгляда. Во всех чертах конструктора, в его манерах было что-то жесткое, колючее. Говорил он короткими, рублеными фразами, нисколько не интересуясь впечатлением, которое производит на собеседника. Во взгляде серых, глубоко запавших под бугристыми надбровьями глаз таилась скрытая усмешка, легкое пренебрежение. «Да, — подумал Кирилл Петрович, окинув изучающим взглядом собеседника, — разговор будет не из легких».

Начал Скворецкий со Штрюмера: так и так, надо бы уточнить кое-что об этом человеке, выяснить некоторые детали вашего с ним знакомства.

Колосков резко дернул плечами: такой разговор уже состоялся с представителем органов. Еще перед войной. Если память не изменяет, в 1939-м. Все уточнили. Выяснили. Что еще надо? У него, Колоскова, нет ни времени, ни желания вести пустые разговоры.

Кирилл Петрович усмехнулся:

— Да, вы правы, разговор был, но до начала войны с фашистской Германией. До войны — понимаете? С тех пор кое-что изменилось.

— Изменилось, — согласился Колосков. — Многое изменилось. Война… Но Штрюмера-то я после начала войны не встречал. Не мог встречать. Так что… — Он снисходительно развел руками.

Скворецкий, однако, не отступал. Не обращая внимания на откровенное нежелание Колоскова вести беседу, на его подчас резкие реплики, майор дотошно расспрашивал конструктора об обстоятельствах его знакомства и характере встреч со Штрюмером, особенно о последних встречах, в 1939 году.

— Никак не пойму, — подчеркнуто благожелательно говорил он, — что вас, советского инженера, советского человека, могло связывать с этим фашистом, с убежденным нацистом?

— Штрюмер, — возразил Колосков, — превосходный инженер, блестящий конструктор. Вы это упускаете из виду. Что же до его политических взглядов… Так до этого мне не было никакого дела. Вы говорите — нацист? Не знаю.

— Не было дела? — Скворецкий прищурился. — А сейчас? Сейчас, когда идет война, навязанная нашему народу такими, как вот этот ваш Штрюмер…

— Мой! — дернулся Колосков. — Попрошу выбирать выражения. Знакомый — да. Инженер — да. Но никакой не мой, зарубите это себе на носу! Я ценю инженерный талант немцев, того же Штрюмера, их умение блестяще организовать производство, которому нам — да, да! — учиться и учиться. Можете записать! (Колосков фыркнул.) Но, смею думать, фашистская Германия мне не меньший враг, чем вам. Я это доказал и доказываю делом, а не болтовней. Замечу: ни с одним немцем с начала войны я не встречался.

— Немцем? Это вы, пожалуй, зря. Не все немцы — фашисты.

— Ну, ни с одним фашистом. Согласен. Если это вас больше устраивает.

— Меня? — искренне удивился Кирилл Петрович. — Слушая вас, можно подумать, что я руководствуюсь в нашей беседе какими-то своими личными интересами. Зачем вы так?

— Личные не личные, меня это мало интересует. Если что не так сказал, прошу извинить. А вообще… Не пора ли кончать эту никому не нужную беседу?

— Кончать? Да мы еще и не начали.

Тут Кирилл Петрович пошел с главного козыря. Он вынул из кармана пакет, в котором лежала увеличенная фотография Гитаева, достал снимок и протянул Колоскову:

— А этот, по-вашему, кто? Что вы о нем скажете? Тоже инженер? Конструктор? С ним вы зачем встречались, с какой целью?

Колосков взял фотографию, внимательно ее рассмотрел, зачем-то перевернул и посмотрел с обратной стороны.

Как ни пристально вглядывался Скворецкий в его выразительное лицо, он не заметил ни тени волнения, никаких признаков не то чтобы страха, а хотя бы беспокойства, — ровно ничего. Повертев фотографию в руках, Колосков с самым равнодушным видом вернул ее майору.

— Встречался, говорите? — сказал он. — Нет, вы ошибаетесь. Конструктор? Не знаю. С этим человеком я незнаком. Никогда не встречался.

Скворецкого охватила оторопь: так, с таким невозмутимым видом человек вряд ли мог лгать. Знай Колосков Гитаева, встречайся с ним, он хоть чем-нибудь должен был себя выдать: жестом, выражением лица, взглядом. Ровно ничего похожего не было. Да, если Колосков и знал Гитаева (а он его знал, знал!), так самообладание было у него просто поразительным, невероятным.

Отступать майору было некуда, да он и не собирался отступать. Последовал новый вопрос:

— Мирон Иванович, вы шутите? Вам не приходилось встречаться с изображенным здесь человеком? Так ли? А если я назову вам не только даты этих встреч, но время и место?

Что-то незримо изменилось в облике Колоскова, в его манере разговаривать. Он стал, что ли, мягче, внимательнее к собеседнику. Майора он рассматривал теперь пристально, с любопытством, без прежней колючести.

— Знаете, — сказал он задумчиво, — а это занятно. Тут нам с вами (так и сказал: нам с вами) надо разобраться, все выяснить. Так, говорите, встречался? Даже даты и место встреч известны? Ну что же, выкладывайте. Посмотрим.

Колосков заметно оживился, даже повеселел. Чего угодно, только не такой реакции ждал Скворецкий. И опять отступать некуда. Дурацкое положение!

— Назвать место встречи? Извольте. Ваша собственная квартира. У Красных ворот. Дом номер… Даты? — Кирилл Петрович перечислил даты, указанные Варламовой.

Колосков глубоко задумался, вздохнул и, взяв Кирилла Петровича за рукав, доверительно сказал:

— Понимаете, какая история, именно в те самые дни, что вы назвали, меня в Москве не было. Не было. Вам ясно? Я был на испытаниях. На фронте. Тут что-то не то.

Вот теперь Скворецкий окончательно почувствовал себя неловко. Колосков не врал, это было ясно. Насчет испытаний лгать он не мог, слишком легко тут все можно было проверить. Врала Варламова? Но с какой стати? И не похожи были ее показания на ложь. Сколько раз он ее допрашивал, передопрашивал вместе с комиссаром, уточняя и детализируя все, что связано с Колосковым. Или Гитаев бывал не у Колоскова? Солгал ей? Но она же сама, сама видела, как он входил не куда-нибудь, а в квартиру Колоскова. Что за чертовщина?

Колосков внезапно оживился:

— Ну-ка, ну-ка дайте сюда еще разок эту штуковину. — Он потянулся за фотографией. — Судя по всему, сей фрукт, мой «знакомый», — парень собой видный. Глядите — с усиками. Так?

— Вроде бы так, — неуверенно сказал Скворецкий, будучи не в силах понять, куда клонит Колосков.

— Он, говорите, бывал на моей квартире? Это вам точно известно?

— Но вы же утверждаете — не бывал.

— Ничего я не утверждаю, — вновь фыркнул Колосков. — Значит, бывал? Вот дрянь, ну что за дрянь!..

— Дрянь-то, конечно, дрянь, — уныло согласился Кирилл Петрович. — Только…

— Да я не о нем, — махнул рукой Колосков. — Я о Дусе.

— Какой еще Дусе?

— Это сестрица у меня есть. Дуся. Совсем еще девчонка. Двадцать третий пошел. Она месяца два назад приехала из Куйбышева. Девица-то, в общем, неплохая, но не без легкомыслия. Однако чтобы до такого дойти… Какая дрянь…

Полчаса спустя Скворецкий был на квартире Колоскова. Дуся, предупрежденная братом по телефону, ждала майора. Разговор получился недолгим: сестра Колоскова ничего не отрицала. Да, месяца полтора назад она познакомилась с офицером, по имени Матвей. На улице. Он несколько раз бывал у нее в гостях. А что такого? Боевой офицер, защитник Родины… Ничего лишнего она ему не позволяла. Она, Дуся, просто не понимает, к чему весь этот разговор.

Гитаева она опознала по фотографии сразу: да, он самый, Матвей. Гитаев, говорите? Возможно. Фамилией своего знакомого Дуся не интересовалась. Где он, кстати, сейчас? Почему исчез, не показывается?

Скворецкий сурово оборвал трескотню не в меру разболтавшейся сестрицы конструктора. Жестко, не очень стесняясь в выражениях, он разъяснил ей, к чему приводят случайные знакомства. Гитаев — преступник, и счастье Дуси, что знакомство было столь кратким. Она легко отделалась, могло быть хуже. Чем скорее она забудет своего «защитника Родины», тем будет лучше. Вот так!

По выражению лица вконец растерявшейся девушки Кирилл Петрович понял, что урок пошел впрок. Про себя он подумал: «Ай да Гитаев! Не только Еву Евгеньевну, но и нас провел. Лучше не надо!»


Глава 23 | Двуликий Янус | Глава 25