4.

Не прошло и суток после обряда инициации новых членов Космической Этики, как Грибоконя вызвали к куму. Зэк клял себя, что вчера поступил так опрометчиво, расписавшись на лбах блатных и, тем самым, оставил недвусмысленные следы своих «подвигов».

Игнат Федорович что-то писал и не обращал на Шамана никакого внимания. Основатель терпеливо ждал, зная, что такое поведение лишь психологический прием, чтобы внушить визитеру неуверенность. Но Михаил Львович оставался совершенно спокоен.

– Ты думаешь, я тебя похвалю? – Прервал, наконец, молчание майор.

Зэк не ответил.

– Что за секту ты тут у меня сделал?

– Космической Этики. – Твердо ответил Грибоконь.

– Название я знаю. Кто, кстати, эту писульку сочинил? – Лакшин вынул из ящика листок с уставом Общества.

– Я.

– Сильно. – Усмехнулся кум. – А как это понять: «Мы гарантируем всем вступившим в ряды Общества защиту от беспредельщиков»?

– Как написано. Там между строк ничего нет.

– Ой ли? – Не поверил Игнат Федорович. – А я тебе скажу, что там между строк. Ты принижаешь авторитет администрации колонии, которая не способна, по твоему мнению, справиться с притеснениями осужденных.

– Напротив. Мы собираемся всемерно помогать администрации выявлять случаи притеснений…

– И заниматься самосудом! – Завершил кум. – Ты знаешь, что Поскребышев со вчерашнего вечера на ушах стоит?

– Догадываюсь. – Хмыкнул Шаман.

– Ты хоть знаешь, что ты сделал?! – Лакшин прекрасно разыграл потерю терпения: он состроил страшные глаза, привстал и грохнул кулаком по столу.

– С точки зрения официальной медицины – чудо.

– Слушай, ты прекращай это. Не хватало мне тут еще и чудес.

– А что, стигматы…

– Убери их! Немедленно! Тебе раскрутка нужна? Я устрою. Поскребышев уже письмо в Минздрав строчит. Просит прислать комиссию зафиксировать. Ну, он, понятно, стимуляторов обожрался, и вообще, по жизни невменяемый, но ты-то разумный человек…

– Так доказательств нет…

– И не надо! Я свистну – гора будет. И свидетелей, и всего чего хочешь в трех экземплярах.

И тут Михаил Львович вдруг понял, что Лакшин испугался.

– Гражданин майор, вы мне верите? – Грибоконь посмотрел оперативнику в глаза.

– Не знаю! – Едва не выкрикнул Игнат Федорович.

– Верьте мне. Пока я тут – я буду держать все в узде.

– Предположим, я тебе поверю. А как откинешься? А? Кто тебе на смену придет?

Шаман лишь пожал плечами. О такой перспективе он не задумывался.

– То-то! – Продолжал кум. – И не думай, что я добрый, или злой, нет! Мне надо одно – чтоб в колонии было тихо.

– Будет. – Пообещал Грибоконь.

– Я понимаю, что уже поздно и секту твою распустить не получится, даже тебе самому. А если попытаемся я или еще кто-то, то вырастим легенду. Так вот, я хочу, обо всех твоих карательных операциях знать заранее.

– Но если…

– Если при тебе убивают – вмешивайся. Но когда время ждет – докладывай мне.

– Но для этого…

– С завтрашнего дня ты – ученик нарядчика колонии.

После этой фразы все встало на свои места. Михаил Львович теперь будет сидеть в штабе, где его смогут навещать и Апостолы и простые члены Общества. А он сможет решать какая из бед требует вмешательства и согласовывать с Лакшиным меры воздействия.

– Спасибо!

– Не подведи меня. – Попросил кум.

По дороге в отряд, Шаман, наконец, понял, какую реальную силу он вдруг приобрел. Запугивания кума, прием, которым Лакшин раньше не пользовался, заставил Грибоконя крепко задуматься. И выводом была изумительная догадка: майор уже ничего не может ему сделать! Михаил Львович был далек от мысли заставить всю лагерную администрацию плясать под его дудку, но он понял, что до этого могут дойти его Апостолы. И, в первую очередь, Рак.

– Эй, Шаман!

Зэк обернулся. Ему махал рукой какой-то незнакомый арестант.

– Чего тебе?

– Тебя Крапчатый просил зайти.

Ситуация становилась очень забавной. Пахан зоны, вор в законе по кличке Крапчатый до сих пор никогда никого ни о чем не просил.

– Когда?

– Как сможешь. Но поскорее.

Такое уважение со стороны воров могло означать что угодно: от признания Шамана «своим», до элементарной ловушки.

– Веди. – Приказал Грибоконь.

Шестерка заторопился впереди, посекундно оглядываясь, Михаил Львович вышагивал вслед, каждой порой своего тела чувствуя все возрастающую опасность. Когда же они дошли до дверей в здание монастыря, угроза стала настолько сильной, что Шаман резко остановился. Спонтанно включилось ясновидение, и зэк почувствовал, что за этой дверью его ждут трое «торпед» с заточками.

«Приди ко мне сила Космической Этики!» – мысленно взмолился Грибоконь. И сразу же его тело налилось нечеловеческой мощью. Михаил Львович настроился на засадников и внушил им, что у них переломаны и руки, и ноги.

Когда Шаман открыл дверь, его встретил многоголосый вой. Три дородных лба валялись на полу, не имея возможности шевельнуться. Каждое движение причиняло им дикую боль, и они от души орали, не имея представления, что такое с ними вдруг случилось.

Разговор с Крапчатым буквально слово в слово повторил беседу с кумом. Вор тоже сперва запугивал, но, видя, что угрозы не действуют, пошел на мировую:

– Ты, Шаман серьезный мужик, сидеть тебе еще долго, так что думай: или мы за одно, или порознь.

– И за что мы с тобой должны быть? За воровской закон?

– За справедливость.

– Это когда блатари жируют, а мужички вкалывают за них?

– Это когда мы порядок держим.

– А пайку отбирать последнюю это порядок?

– Не сговоримся. – грустно констатировал Крапчатый. – Что ж, смотри, Шаман. Я тебя предупредил.

– Предупредил. – Согласился Грибоконь. – Только и я предупреждаю. Я могу прямо сейчас, и пальцем не шевельнув, замочить и тебя и всех троих прихвостней!

Шестерки-охранники вора угрожающе привстали, но Крапчатый остановил их:

– Что ж, верю. Только прикинь сам, стоит моим ребяткам посадить на перо одного из твоих прихвостней – как за весь твой авторитет никто и корки обглоданной не даст.

– Бабушка дедушку попугивала… Если я про такое узнаю – первым будешь ты. – Прищурился Михаил Львович.

– Не посмеешь. Тебе только сейчас кум пропистон вставил!

– Кум сам меня ссыт!

– Смотри…

Крапчатый подмигнул, но Грибоконь уже был готов. Энергия Космической Этики объяла Шамана и зэк, не обращая внимания на посыпавшиеся на него удары, одним своим приближением сбивая с ног нападавших, чинно удалился.