на главную | войти | регистрация | DMCA | контакты | справка | donate |      

A B C D E F G H I J K L M N O P Q R S T U V W X Y Z
А Б В Г Д Е Ж З И Й К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Э Ю Я


моя полка | жанры | рекомендуем | рейтинг книг | рейтинг авторов | впечатления | новое | форум | сборники | читалки | авторам | добавить



Глава XXXIV. ЛИМУЕЙРО

Всю ночь Кастельмелор не сомкнул глаз. В то время как его агенты производили аресты, о которых мы уже рассказали в предыдущей главе, он с беспокойством и нетерпением ожидал их возвращения.

Не один раз в эти долгие часы вспоминал он, с невольным содроганием, об Альфонсе. Не один раз, когда наконец сон овладевал им, и Кастельмелор закрывал глаза, пред ним являлась благородная и честная фигура Жана Сузы, его отца. Но уже прошло то время, когда подобное видение бросало его в лихорадку. Самое трудное было сделано и он победил уже в себе то отвращение, которое он испытывал к себе в этой бесчестной борьбе против несчастного, оставшегося без всякой защиты, против своего благодетеля, своего короля. Возвратившиеся рыцари Небесного Свода донесли ему об успешном окончании дела, которое им было поручено. Королева, инфант и монах были в его власти.

Оставался один Васконселлос, но что мог он сделать один?

Кастельмелор, с этой минуты уверенный в успехе своего дела, созвал собрание двадцати четырех, которые в экстренных случаях могли заменить штаты. Дворец Хабрегас был свободен, и потому местом собрания была назначена обыкновенная зала для совещания.

Отдав это приказание, Кастельмелор велел подать карету.

— Сеньор, — сказал ему Конти перед самым отъездом, — монах в плену, но бывали пленники, которые исчезали из темницы и наводили еще больший ужас, чем прежде…

— Это совершенно верно, — отвечал Кастельмелор.

— Тогда как мертвые, — продолжал Конти, — не покидают своих могил.

— Делай что хочешь, — сказал Кастельмелор, садясь в экипаж.

Граф отправился к Лимуейро.

Королевская комната, где в это время находились королева с инфантом, располагалась в середине тюрьмы. Она имела форму пятиугольника и занимала почти весь нижний этаж маленькой внутренней башни. Небольшая часть ее, отделенная каменной стеной от огромной комнаты, представляла собой смрадную каморку, почти лишенную воздуха и света. Это был номер тринадцатый, который служил камерой для монаха.

После ухода Макароне он бросился на скамейку и долго лежал на ней в каком-то оцепенении.

Пока падуанец находился около него, лихорадочная внешняя твердость поддерживала его, и подобно тому, как утопающий хватается за соломинку, у него появилась надежда на спасение. В уме его быстро составился план избавления, на первый взгляд очень верный и исполнимый, но, хорошенько обдумывая его детали, монах скоро убедился в его несостоятельности.

Можно ли надеяться на обещания этого негодяя Асканио Макароне? Но даже если он исполнит данное ему поручение, прИнессет ли это пользу? Балтазар храбр, и монах хорошо знал его преданность; но он не был хитер; можно ли предположить, что он догадается? Он знает кольцо и знает, что оно принадлежит монаху, но номер тринадцатый ничего не означает для него, и честный Балтазар ни за что не поймет значения этих цифр.

Монах продумал все это и ужаснулся логичности вывода. Каждый раз, как надежда прокрадывалась в его сердце, рассудок тотчас же уничтожал ее. Но уж по природе своей человек склонен надеяться до последней минуты.

Это были нескончаемые мучения, страшно утомляющие и обессиливающие, где надежда была химерой, невыносимой мукой.

Смерть, которая ожидала его, не была только его смертью. Вместе с ним погибнет и его недоведенное до конца дело. Вместе с ним падет законная наследственность на престол, эта поддержка страны. Он потерпел изгнание Альфонса, а дон Педро в тюрьме падет по недостатку поддержки. Его беспечная доверчивость помогла узурпатору: по его вине Браганский дом лишится трона.

И так как монах знал, что всякая узурпация неминуемо влечет за собой внутренние войны и смуты, что его отечеством пытаются завладеть Англия и Испания, то не без основания думал, что его гибель есть вместе с тем гибель Португалии.

Ужасные мысли терзали его душу. Он метался по узкой тюрьме, как хищный зверь в клетке, ощупывал стены, потрясал дверь, пытался расшатать руками массивную решетку окна.

Порой он принимался кричать изо всех сил, называя по именам тюремщиков. Он знал, что эти люди были ему преданы, и по одному его знаку отперли бы двери Ламуейро. Но никто не слышал его криков. Никто не проходил мимо его кельи.

Его услышали только заключенные в соседней комнате инфант и королева.

«Должно быть, тут сидит какой-нибудь бешеный», — подумали они.

Первые лучи наступающего дня, проникая сквозь узкое окно тюрьмы, еще более усилили мучения несчастного. Наступал час, в который народ должен был собраться на площади. Народ ожидал его, и, без сомнения, в эту самую минуту тысячи голосов призывали монаха.

А он не отвечал. Он должен был умереть.

Как это всегда бывает, вслед за лихорадочным возбуждением наступило бессилие. Монах, утомленный и разбитый, упал на скамейку.

В эту минуту до его слуха долетели голоса из соседней камеры. Он поднял голову и увидел луч света, проникавший через отверстие в стене.

Монах поспешно подошел к стене и приложил глаз к отверстию.

Но он ничего не смог увидеть, отверстие было засорено кусками цемента и пылью.

Пока монах прочищал отверстие кинжалом, за стеной снова послышались голоса.

— Только он знал о нашем браке, — говорил инфант, — только он и мог выдать нас.

— Если бы вся Вселенная обвиняла его, — отвечала твердым голосом королева, — то и тогда я сказала бы: нет, Васконселлос не изменник!

— Изабелла! — прошептал монах.

Он хотел уже сказать через отверстие инфанту, чтобы тот позвал тюремщика, как вдруг дверь королевской комнаты отворилась, вошел Кастельмелор.

Монах удвоил внимание.

Медленно и гордо вошел граф, но это внешнее высокомерие скрывало тайный стыд и смущение.

При его приближении инфант отвернулся; но королева осталась неподвижна и взглянула в лицо графу.

— Ваше величество! Я знаю, что мое присутствие вам ненавистно, — сказал он с поклоном, обращаясь к королеве, — но вам следует оставить эти презрительные взгляды, так как для нас обоих время обоюдного презрения прошло. Я слишком высоко стою, чтобы меня можно было презирать; мое могущество слишком велико, чтобы мне нужно было скрывать отныне то глубокое уважение, которое внушает мне ваш благородный характер.

С этими словами он снова поклонился, на этот раз инфанту.

— Ваше высочество, — продолжал он, — вы виновны в оскорблении его величества. Ваша жизнь не защищена, как жизнь королевы, покровительством короля Франции.

— Я буду судим штатами королевства, — отвечал принц. — Если я буду обвинен, я безропотно пойду на эшафот. Но я не могу переносить присутствия такого негодяя, как ты, Кастельмелор.

— А если бы я пришел предложить вам свободу? — спросил спокойно граф.

— Дон Педро отказался бы! — поспешно ответила королева.

— Дон Педро примет такое предложение, — продолжал холодно Кастельмелор. — Он молод, перед ним еще целая жизнь, и так печальна смерть в двадцать два года, когда она является страшная и неизбежная во мраке тюрьмы!

Монах вздрогнул при этой ужасной угрозе, которая, как он знал, должна была исполниться.

— Кто осмелится умертвить брата короля? — спросил инфант с улыбкой презрительного недоверия.

Несколько секунд Кастельмелор молчал, потом вдруг выпрямился и надел шляпу.

— Я, в свою очередь, спрошу, — сказал он твердым и решительным тоном, — кто смеет называть себя братом короля… Король больше не существует, дон Педро Браганский.

Инфант и королева взглянули на графа с изумлением.

— Или, вернее, — продолжал Кастельмелор, — Португалия переменила повелителя, и теперь только дон Симон де Васконселлос Суза имеет право называть себя братом короля.

— Васконселлос! — повторила королева.

— Я знал, что они заодно! — закричал радостно дон Педро. — Я знал, что они похожи один на другого сердцем так же, как и лицом: оба изменники, оба лжецы!

— Нет! Нет! Это невозможно! — прошептала Изабелла.

Монах судорожно сотрясал гигантские камни стены. Эта сцена производила на него подавляющее впечатление.

— Васконселлос не мог поступить иначе, — сказал Кастельмелор.

— Ты лжешь! — кричал в ярости монах.

Королева молча опустила голову.

При виде этого монах, казалось, потерял всякое мужество и без чувств упал навзничь.

— Но оставим пока дон Симона, — продолжал Луи Суза. — Я пришел сюда не для того, чтобы говорить ему похвальное слово… Теперь вы знаете, дон Педро Браганский, что вы ничто. Ваш сан был отблеском власти вашего брата и уничтожился вместе с ней. Теперь король я.

Инфант осмотрелся, как бы ища шпаги.

— Ваша шпага вам ни к чему, — сказал, улыбаясь, Кастельмелор. — Повеление, лишившее вас ее, было последним приказом короля, вашего брата. Его слабая рука подписала ваш смертный приговор, но она не будет в состоянии защитить вас. Ваша жизнь принадлежит мне. По моему желанию вы будете через час или свободным человеком, или трупом. Не подадите ли вы, ваше величество, доброго совета вашему супругу!

Эти слова, казалось, заставили очнуться Изабеллу. В изумлении и испуге, она взглянула сначала на Кастельмелора, потом на инфанта.

— Увы, сеньор, — сказала она, — этот человек говорит правду: вы в его власти.

— Я сумею умереть, — отвечал твердо инфант.

— Нет! О! Сжальтесь надо мной, не говорите этого, — вскричала королева. — Я, безусловно, доверяла тому, кто нам изменил. Я верила… И вы погибаете из-за меня, из-за вашей жены. О! Я отдала бы всю мою кровь, чтобы спасти вас!

Инфант в восторге глядел на Изабеллу. Слезы счастья блеснули на его глазах. Он забыл Кастельмелора и весь свет, слушая этот голос, прежде такой суровый и холодный, который, наконец, произносил слова, похожие на слова любви.

— Благодарю!.. Благодарю вас! — прошептал он. — Но не плачьте, Изабелла, скоро я буду нуждаться во всем моем мужестве, чтобы достойно умереть.

Страшное волнение овладело королевой. Любовь ее к Васконселлосу казалась ей преступлением. Она хотела считать его преступным и не могла. Ее сердце не доверяло никаким доказательствам. Оно возмущалось против очевидности и вызывало в памяти благородное и гордое лицо Васконселлоса, как бы протестующее против этих ложных обвинений.

Что же касается инфанта, то она хотела пожертвовать ради него жизнью, взамен любви, которой не могла ему дать. Кастельмелор был тут; Кастельмелор, который столько раз ее оскорблял. Она готова была унизиться перед ним.

— Сеньор, — сказала она, — я прошу у вас сострадания.

— Я пришел сюда с мирными намерениями, — отвечал граф, — и оскорбления дон Педро не смогли поколебать моей решимости. Пусть он подпишет эту бумагу, и двери Лимуейро откроются перед ним.

Кастельмелор подал королеве пергамент с государственной печатью.

— Отречение от престола! — сказала Изабелла, прочитав бумагу.

— Никогда! — закричал с энергией принц. — Скорее тысячу раз смерть!

Монах все еще лежал без чувств на сыром полу тюрьмы. При падении его капюшон откинулся назад и слабый свет, проходивший через узкое окно, освещал его бледное лицо, на котором недавние муки оставили глубокие следы.

Вдруг ключ медленно повернулся в замке, и дверь в келью тихо отворилась. Какой-то человек вошел и бросил вокруг себя быстрый взгляд. Лицо его было закрыто маской. В правой руке он держал шпагу; левая сжимала рукоятку кинжала.

Сначала он ничего не видел; но мало-помалу глаза его привыкли к темноте; тогда он заметил лежащего на полу монаха и осторожно подошел к нему. Став на колени, он несколько минут молча разглядывал его лицо. Потом он отвязал фальшивую седую бороду, под которой оказался бритый подбородок.

Взгляд незнакомца блеснул ненавистью.

— Это он!.. — прошептал он. — Я угадал! О! Даже через семь лет узнаешь того, чья рука коснулась вашего лица… Семь лет! Семь лет изгнания, которому он был виной!

— Я думаю, что теперь настал час мщения! — прибавил он с глухим смехом.

Но вдруг смех уступил место беспокойству.

— Что если он уже умер! — прошептал незнакомец.

— Нет, его сердце бьется… Он жив еще настолько, что его можно убить, — продолжил он, ощупав грудь монаха, и поднял свою шпагу.

Но в эту минуту он заметил луч света, проникавший через стену, и поспешил приложить глаз к отверстию. Он увидел Кастельмелора, инфанта и королеву.

— О! О! — прошептал он. — Мой могущественный повелитель играет свою роль как следует. Он и не подозревает того, что происходит в трех шагах от него… Кончим наше дело.

И, вернувшись к монаху, незнакомец направил острие шпаги в грудь монаха. Холод стали заставил того открыть глаза, но в ту же минуту он снова закрыл их, считая себя игрушкой ужасного видения.

Незнакомец засмеялся.

— Он думает, что видел это во сне, — размышлял он вслух, — это будет его последний кошмар.

С этими словами он схватил эфес шпаги обеими руками, чтобы глубже вонзить ее в грудь монаха.

Таинственный посетитель был так занят, что не обратил внимания на послышавшийся позади него легкий шум. На пороге двери, оставшейся полуотворенной, появился Балтазар.

— Номер тринадцатый! — прошептал он, направляя в глубину камеры свет потайного фонаря.


Глава XXXIII. НОМЕР ТРИНАДЦАТЫЙ | Королевский фаворит | Глава XXXV. МОНАХ