на главную | войти | регистрация | DMCA | контакты | справка | donate |      

A B C D E F G H I J K L M N O P Q R S T U V W X Y Z
А Б В Г Д Е Ж З И Й К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Э Ю Я


моя полка | жанры | рекомендуем | рейтинг книг | рейтинг авторов | впечатления | новое | форум | сборники | читалки | авторам | добавить



ГЛАВА 6

ЧЕЛОВЕК ИЗ СТРАНЫ МЕРТВЫХ

СЕТЕПЕРЕДАЧА/ЧАСТНЫЕ ОБЪЯВЛЕНИЯ: Я все еще жду…

(изображение: рекламодатель М.Джи, женская версия)

М.ДЖИ: «О, я начинаю сильно злиться. Я ждала, но некоторые из васпарни, которых я считала настоящими мужчинами!ведут себя как маленькие мальчики. Почему вы не заходите на мой сервер? Боитесь? Но если вы боитесь, вы никогда не поймаете кайфа. Я жду настоящих мужчин, и когда найду, то отравлю их тела и разум в путешествие, которого они НИКОГДА не забудут…»


Мужчина по имени Птицелов так сильно прижал копье к животу Пола Джонаса, что каменное острие проткнуло кожу. Пол осторожно вдохнул и ощутил, как крошечной звездочкой вспыхнула боль от укола наконечника. Пол оказался беспомощен — он лежал на спине, а над ним возвышался Птицелов с копьем.

— Чего ты хочешь? — спросил Пол, стараясь говорить негромко и спокойно.

Взгляд у Птицелова был дикий, как у вора, впервые решившегося ограбить банк.

— Если я тебя убью, ты вернешься в Страну Мертвых и оставишь нас в покое.

— Я не из Страны Мертвых.

Птицелов с сомнением приподнял бровь:

— Ты же сам сказал, что оттуда.

— Нет. Это ты сказал, что я оттуда, когда вытащил меня из реки. А я просто не стал с тобой спорить.

Птицелов злобно нахмурился, однако ничего не сделал, озадаченный словами Пола, но не отвергая их полностью. Очевидно, среди Людей обман не был явлением распространенным, и в другие времена Пол счел бы это восхитительным.

— Нет, — произнес наконец Птицелов, медленно и решительно, словно судья, выносящий приговор. Похоже, он достиг предела своей способности мыслить логически и теперь сдался. — Нет, ты из Страны Мертвых. Я убью тебя, и ты вернешься.

Пол поднял руки, ухватился за древко копья и дернул его вверх, но неандерталец прижал оружие предплечьем к боку и не выпустил. Тогда Пол приподнялся и стал изо всех сил отталкивать копье, а Птицелов навалился на древко, чтобы вонзить наконечник глубже. Пол ощутил, как напряглись мышцы живота, удерживая каменное лезвие. Его дрожащие руки из последних сил удерживали древко, не позволяя тому продвинуться вперед.

— Остановись!

Все еще давя на копье, Птицелов повернулся на голос. К ним быстрыми шагами приближался Бегает Далеко, вытянув перед собой руки, словно гнев Птицелова был чем-то живым и мог внезапно напасть.

— Остановись, — повторил он. — Что ты делаешь?

— Он пришел из Страны Мертвых, — заявил Птицелов. — И пришел за моим сыном.

— Сыном? — Пол покачал головой. — Я ничего не знаю о твоем сыне.

Разбуженные их разговором, соплеменники Птицелова стали просыпаться и подходить к спорящим. В тусклом свете тлеющих углей они казались толпой теней, мало напоминающих человеческие.

— Он дух, — упрямо повторил Птицелов. — Он пришел из реки, чтобы забрать моего сына.

Пол был почти уверен, что Бегает Далеко сейчас скажет что-нибудь мудрое и подобающее вождю, но тот лишь хмыкнул и шагнул назад в темноту.

«Так не должно быть, — думал Пол. — Будь это роман, то я спас бы ему жизнь или что-то в этом роде, и ему пришлось бы мне помочь». Он снова стал отталкивать копье, но не находил хорошей точки опоры. На несколько томительных секунд Пол и Птицелов застыли в безмолвной напряженности, но Пол знал, что не сможет долго сдерживать острый наконечник.

— Позволь мне взглянуть на ребенка, — взмолился он еле слышно, потому что не мог глубоко вдохнуть. — Дай мне помочь ему, если смогу.

— Нет. — Ярость в голосе Птицелова смешалась со страхом, но давление на древко не ослабело.

— Почему Птицелов хочет пролить кровь в нашем доме?

Дрожащий голос Темной Луны словно плеснул на них холодной водой. Птицелов, не уступивший при появлении Бегает Далеко, теперь убрал орудие убийства от живота Пола и отступил на шаг. Шаркая, старая женщина приближалась к ним, опираясь на руку Бегает Далеко. Она, очевидно, только что проснулась, и ее жидкие волосы торчали спутанными космами, напоминая клочки дыма.

— Пожалуйста, — сказал ей Пол, — скажите ему, что я не дух. Я не желаю Людям никакого вреда. Если он хочет, чтобы я ушел, я уйду.

Но уже произнося эти слова, он представил морозный мрак за пределами пещеры, населенный чудовищами, которых лишь смутно припоминал по картинкам из полузабытых книг. Саблезубые тигры? Эти монстры жили в одно время с обитателями пещер? Или раньше? Но какая у него альтернатива? Схватка до смерти с дикарем из каменного века?

«Я не Тарзан! — Пола переполняла беспомощная ярость. — Какой во всем этом смысл? Господи, да я всю жизнь проработал в чертовом музее!»

— Ты сказал, что поможешь ребенку. — Темная Луна склонилась над ним; глаза широко раскрыты, почти все лицо в тени.

— Нет. — Пол боролся с отчаянием и безысходностью. — Нет, я сказал, что попробую помочь, если смогу. — Он помолчал, все еще задыхаясь. Несмотря на знакомый язык, общение с этими людьми сводило его с ума.

Темная Луна протянула руку к Птицелову, который отпрянул, словно боясь ожога. Тогда старуха проковыляла на несколько шагов ближе и снова протянула руку. На сей раз охотник позволил коснуться своей руки, и старуха вцепилась в нее пальцами, похожими на птичьи когти.

— Он пойдет к ребенку, — проговорила ведьма.

— Нет. — Птицелов заговорил почти шепотом, словно превозмогал сильную боль. — Он заберет моего сына.

— Если мертвые желают позвать твоего ребенка, то они сделают это, — возразила Темная Луна. — А если не позовут, то не позовут. И ты не сможешь отогнать смерть копьем. Не такую смерть.

Птицелов бросил взгляд на Пола, словно напоминая Темной Луне, что только что он делал именно это, но пальцы старухи стиснули руку несчастного отца, и тот опустил голову, как угрюмый подросток.

Темная Луна повернулась к Полу:

— Пойдем к ребенку, Речной Дух.

Никто из племени не помог пришельцу встать, и Полу пришлось подниматься самому. Место, куда его ткнул копьем Птицелов, болезненно пульсировало, а когда Пол прижал к животу ладонь, пальцы стали мокрыми. Старая женщина и Бегает Далеко повернулись и медленно двинулись через пещеру. Пот пошел следом, его нежелание подчиняться лишь возросло, когда Птицелов пристроился сзади и несильно, но многозначительно приставил к спине врага наконечник копья.

«Я должен отсюда выбраться. Они не мой народ, а это место, где бы оно ни находилось, — не моя страна. И я не понимаю правил игры».

Его провели к палатке — одной из последних в ряду и настолько далекой от очага, что здесь в круге из камней теплился еще один костерок. Пол представил, как Птицелов сидел перед ним, хмурился, набирался храбрости. И так как Птицелов испытывал недобрые чувства к незнакомцу из-за ребенка, его трудно было за это ненавидеть.

Правда, когда Пол замешкался у входа в палатку, короткий тычок в спину разбудил в нем часть прежней неприязни к дикарю.

Палатка Птицелова оказалась меньше многих других — Полу пришлось нагнуться, чтобы пройти сквозь занавешенный дверной проем. Там ждали трое детей, но лишь двое взглянули на Пола, когда он вошел — закутанный в меха пучеглазый малыш и маленькая девочка, которую едва не отправленный к праотцам чужеземец уже видел. Открыв рты, дети замерли, как испуганные белки. Между ними лежал мальчик (за которым, очевидно, ухаживала старшая сестра), настолько замотанный в шкуры, что открытой оставалась лишь голова. Темные волосы спутались на лбу, глаза под дрожащими веками закатились, и сочащийся в дверной проем свет костерка выхватывал из темноты лишь два слегка пульсирующих глазных белка.

Пол опустился на колени и нежно опустил ладонь на лоб мальчика. Не обращая внимания на гневное бормотание Птицелова, он задержал руку на лбу даже тогда, когда ребенок слабо попытался отвернуться. Лоб у него оказался горячим, как камни, на которых Люди готовили еду. Когда мальчуган, которому на вид было лет девять или десять, поднял слабую ручонку и оттолкнул запястье Пола, тот снял ладонь и сел.

Он разглядывал худое и бледное детское лицо. Вот еще одно катастрофическое отличие всего этого безумного сна от старых добрых романов или фильмов. В известных научно-фантастических историях гости из будущего всегда прекрасно разбирались в современной им медицине и могли смастерить импровизированный дефибриллятор из пальмовых листьев или быстро добыть дозу пенициллина, чтобы спасти умирающего вождя. Пол же о лечении детей знал даже меньше своей матери или бабушки — те, по крайней мере, хотя бы выросли на традициях передающейся из поколения в поколение женской и материнской мудрости. Пенициллин? Не та ли это, случайно, плесень, что растет на хлебе? И кстати, кто вообще сказал, что у ребенка именно инфекция, а не что-то другое, гораздо труднее поддающееся лечению, вроде сердечного приступа или отказавших почек?

Охваченный отчаянием, Пол тряхнул головой. Каким же он был дураком, предложив осмотреть ребенка, хотя и сомневался, что тем самым пробудит в отце ложную надежду. Он ощутил на шее дыхание Птицелова и почувствовал напряжение, витающее в воздухе как перед внезапной грозой.

— Вряд ли я… — начал было Пол, и тут больной ребенок заговорил.

Сперва это был только едва различимый шепот, лишь слабый шорох дыхания по пересохшим губам. Пол нагнулся. Мальчик дернулся и запрокинул голову, словно стряхивая нечто невидимое и прицепившееся к шее, и его хриплый голос зазвучал громче:

— …Так темно… так холодно… и все ушли, все собрались, вышли через окна и двери и поплыли через Черный Океан…

Некоторые из Людей ахнули и стали перешептываться. Пол ощутил пробежавший по спине странный холодок, не имеющий никакого отношения ко все еще прижатому там наконечнику копья. Черный Океан… он уже где-то слышал эту фразу…

— …где они? — Грязные пальцы мальчика заскребли пол палатки, ловя пустоту. — У меня есть только мрак. Голос… он забрал их всех через окна…

Ребенок перешел на шепот. Пол наклонился еще ниже, но так и не смог больше разобрать ни слова из хаоса фраз, который вскоре стал настолько тихим, что ухо перестало его улавливать. Судорожные движения затихли. Пол не сводил глаз с бледного лица мальчика. Из приоткрытого рта теперь вновь вырывалось лишь хриплое дыхание. Пол приподнял руку, чтобы опять потрогать лоб больного, и тут мальчик неожиданно открыл глаза.

Черные. Черные как зияющие дыры, черные как космос, как внутренность шкафа с закрытыми дверцами. Секунду-другую глаза блуждали, не замечая ничего вокруг, и кто-то испуганно вскрикнул. Потом два зрачка уставились на Пола и уже не отпускали его.

«Пол? Где ты?»

Это был ее голос, болезненная музыка, звучавшая во множестве прежних снов. Когда Пол услышал его здесь, в таком мрачном месте, то ему показалось, что сердце остановится от шока. Долгие несколько секунд он даже не мог дышать.

«Ты сказал, что придешь ко мне — ты обещал».

Весь дрожа, мальчик протянул руку и вцепился в запястье Пола с силой, которую тот даже не подозревал в столь маленьких пальцах.

«Прежде чем ты сможешь отыскать гору, ты должен найти дом скитальца. Ты должен прийти к дому скитальца и освободить ткача».

Сумев наконец вдохнуть и задыхаясь, подобно человеку, вынырнувшему из океанских глубин, Пол отпрянул, пытаясь высвободиться из цепких пальцев мальчика. На мгновение тот приподнялся на ложе и повис на Поле, как попавшая на крючок рыба, но потом его рука соскользнула, и малыш упал обратно, вялый и молчаливый, снова закрыв глаза. И он оставил что-то в руке Пола.

Разжав пальцы, Пол лишь на секунду уставился на лежащее в ладони перышко, и тут что-то ударило его сбоку по голове, заставило рухнуть на колени. За спиной послышались шум и возня, показавшиеся ему далекими, как отзвучавшие голоса, после чего на Пола свалилось нечто тяжелое, а на горле сомкнулись чьи-то пальцы.

Пол не видел, с кем сражается, и ему было все равно. Он боролся, пытаясь стряхнуть с себя зловещую тяжесть. Все вокруг превратилось в полоски света и тьмы, в волны глухого неразборчивого шума, которые быстро заглушал ревущий в голове мрак. Пол сопротивлялся с силой, о наличии которой в себе даже не подозревал, и одна из душащих рук соскользнула с шеи. Когда противнику не удалось вновь схватить Пола за шею, он извернулся и вцепился нападавшему в лицо. Сперва Пол попытался оторвать чужую руку, потом рванулся вперед, стремясь глотнуть воздуха, словно борьба происходила глубоко под водой, но так и не сумел ни вздохнуть, ни стряхнуть врага. Что-то острое царапнуло бок, оставив холодный след, и вместе с болезненным прикосновением Пола покинула малая часть охватившего его безумия.

Он перекатывался, пока что-то не остановило его, затем попробовал подняться. Вцепившийся в лицо человек отпустил, и опять какой-то холодный и острый предмет вонзился в бок. Пол бросился вперед, удерживавшая его масса поддалась. Когда он упал ничком, освещение изменилось, а у шумов вокруг появилось эхо.

Возле самой головы прорезался яркий свет. Пола переполняла ярость — отчаянная ярость, которая (он откуда-то это знал) таилась внутри и лишь теперь вырвалась наружу. Когда Пол понял, что яркое пятно — это огонь небольшого костра, и что он вырвался из палатки, прорвав ее стенку, то покатился к костру и прижал вцепившуюся сзади убийственную тяжесть к кольцу разложенных вокруг костра камней. Взревев, как лось, угодивший в яму-ловушку, преследователь выпустил Пола, вырвался, вскочил и метнулся прочь, хлопая себя по тем местам, которые достало пламя. Но теперь Пол жаждал не просто выживания: он перепрыгнул через костер и повалил на него противника, не обращая внимания на языки пламени, терзающие его собственную кожу. На краткое мгновение он увидел под собой перекошенное от ужаса лицо Птицелова. Рука Пола нащупала округлый, тяжелый и горячий предмет, а холодная и безжалостная часть его существа подсказала, что это камень из очага. Он замахнулся, чтобы вогнать Птицелова и все остальное обратно во мрак, но внезапно сам получил удар по затылку, от которого по позвоночнику словно прошел электрический разряд, швырнувший Пола в ничто.

Казалось, голоса о чем-то спорят. То были негромкие и далекие голоса, и они не казались чрезвычайно важными.

Может, это его отец и мать? Они мало спорили — старший Джонас обращался к матери Пола с уважением, граничащим с презрением, словно та была кое-как изготовленная кукла, не выдерживающая даже обычного обращения. Но время от времени отцовская беспристрастность исчезала — обычно в те моменты, когда кто-то вне дома отвергал одну из его идей, и тогда в семье вспыхивала короткая перебранка, после которой наступало молчание, тянувшееся часами, — молчание, из-за которого юному Полу казалось, что все в доме только и ждут, пока он издаст какой-нибудь звук и тем самым все испортит.

В тех очень редких случаях, когда мать набиралась храбрости и осмеливалась возражать — всегда что-то бормоча и опрадываясь, — перебранка не затягивалась дольше обычного, зато молчание могло растянуться на день или больше. В такие долгие, полные напряженности дни Пол оставался в своей комнате нате, не желая даже выходить в эту тишину, и выводил на стенной экран карты далеких стран, лелея планы побега. В бесконечные дневные часы он иногда воображал, что их дом — всего лишь игрушечный снежный шар, и что за стенами его комнаты коридоры медленно наполняются облаками белизны, оседающей бесшумными хлопьями. Голоса продолжали спорить, все еще далекие и несущественные , но Пол отметил, что оба они мужские. Если один из спорщиков его отец, тогда второй, наверное, — дядя Лестер, брат матери, человек, который занимался некими делами, помогавшими банкам устанавливать зарубежные контакты. Они с отцом Пола отчаянно расходились в политических взглядах — дядя Лестер считал, что любой, кто голосует за лейбористов, ни черта не смыслит в том, как на самом деде устроен мир. Иногда невольные родственники спорили на эту тему часами, а мать все кивала и периодически улыбалась или изображала неодобрение, приотворяясь, будто ее интересуют их экстравагантные утверждения. Пол в это время сидел по-турецки в уголке на полу и листал какую-нибудь драгоценную мамину книгу с репродукциями — старинную, на бумаге, такие дарил матери еще дедушка.

Среди репродукций была одна, которая Полу особенно нравилась, и теперь, прислушиваясь к спору отца и дяди Лестера, он увидел ее перед глазами. То была картина Брейгеля-старшего — во всяком случае, Пол так думал, — изображающая группу охотников, которые спускаются по заснеженному склону, возвращаясь пировать в городок, расположенный внизу, в долине. Непонятно почему, но картина запала ему в душу, и, начав учебу в университете, он сделал ее фоновым изображением на своем настенном экране. В дни, когда сосед по комнате уезжал домой к семье, Пол оставлял картину включенной на всю ночь, и тогда белый снег и разноцветные шарфы становились последним, что он видел перед тем, как заснуть. Пол не знал, почему эта картина стала его любимой — просто было в ней некое праздничное настроение, а еще он чувствовал общность своей жизни с жизнью изображенных на ней людей, Подсознательно его волновавших. Синдром единственного ребенка в семье, как он всегда предполагал.

Думая теперь об этой картине на фоне спора, накатывавшегося медленными волнами, становящегося то громче, то тише, он почти ощущал резкий холод нарисованного Брейгелем снега. Белого, пронзительно белого, который все падает и падает, делая мир однообразным, накрывая все, что иначе вызвало бы боль или стыд…

У Пола болела голова. Почему? Из-за мыслей о холоде или непрерывной трескотни спорщиков? И вообще, кто эти люди? Допустим, один из них мог быть его отцом, зато другой точно не мог быть дядей Лестером, который умер от сердечного приступа во время отпуска на Яве почти десять лет назад.

И вообще Пол осознал, что болит у него не только голова. Все тело было избито, и место каждого удара болело. А еще боль усугублялась морозом.

Не успев об этом подумать, он упал и наткнулся на что-то неприятно твердое. Твердое и холодное. Он был уверен в этом, несмотря на головокружение и вялость. Земля оказалась очень и очень холодной.

— …его кровью, — произнес один из голосов. — Это навлекает проклятие. Тебе нужно проклятие человека из Страны Мертвых?

— Но это копье Птицелова, — возразил другой голос. — Почему мы должны отдать его?

— Не отдать, а оставить. Потому что на нем кровь Речного Духа, а мы не хотим, чтобы эта кровь притягивала его обратно к нашем жилищу. Так сказала мать Темная Луна. Ты сам это слышал.

Мороз усиливался. Пол начал дрожать, но из-за дрожи у него возникло ощущение, будто кости трутся друг об друга, соприкасаясь оголенными концами, и он простонал от боли.

— Речной Дух очнулся. Теперь мы можем уйти.

— Бегает Далеко, мы оставили его слишком близко к нашему жилищу, — заявил второй голос. — Будет лучше, если мы его убьем.

— Нет. Мать Темная Луна сказала, что его кровь навлечет на нас проклятие. Неужели ты не видел, как даже малая ее толика сделала Птицелова больным? Как она пробудила нечто скверное в ребенке Птицелова? Он не вернется.

Пол, чья пульсирующая голова болела, как одна огромная ссадина, все еще не мог решить, как именно он начнет открывать глаза, поэтому скорее ощутил, чем увидел, что над ним кто-то склонился и приблизил лицо к его лицу.

— Он не вернется, — проговорил Бегает Далеко возле его уха и словно обращаясь к Полу, — мать Темная Луна сказала, что если он вернется, то уже он окажется проклят, а не мы. И тогда Люди убьют его, не опасаясь крови Речного Духа.

Ощущение близости другого человека ослабело, затем нечто с глухим стуком упало рядом с Полом. Он услышал ритмичные звуки и через несколько секунд понял, что это похрустывает снег под ногами удаляющихся людей.

К нему начало возвращаться какое-то представление о том, что произошло, но мороз оказался быстрее воспоминаний. Тело мелко затряслось, и Пол сложился пополам, как слепой червяк, обняв себя ради тепла. Бесполезно — мороз вцепился в него вдоль открытого бока, высасывая жизнь. Пол перекатился лицом вниз и с трудом подтянул колени к животу. Потом уперся ладонями и попытался приподняться. Немедленно нахлынула волна тошноты и головокружения, и на мгновение вернулся мрак, прогнавший даже холод — но лишь на мгновение.

Когда мрак внутри рассеялся, Пол открыл глаза. Поначалу ничего не изменилось. Над ним простиралось ночное небо — невообразимая бархатная чернота — но, по мере того как возвращалось зрение, Пол стал различать на темном пологе все больше и больше безжалостно пронзающих черноту искорок звезд. Из-за деревьев на вершине холма высунулся краешек большой желтой луны. А под небом лежал склон холма, сплошная белизна, поэтому казалось, что мир сократился до простейшей из дихотомий. А сам Пол — единственный иной предмет в мире, зажатом между черным и белым.

«Почему я? — печально подумал он. — Господи, ну что я такого сделал?»

На него дунул ветер. Порыв длился лишь мгновение, но за это мгновение Пола словно пронзили ножами. Он содрогнулся и кое-как встал. Тут же пошатнулся, но все же сумел удержать равновесие. Голова раскалывалась, а кости казались переломанными. Во рту ощущался металлический привкус, плевок же оказался сгустком крови, проделавшим крошечную дырочку в белоснежном склоне холма. Пол всхлипнул. Далекий вой, похожий на волчий, но гораздо более низкий, накатился и стих, отразившись от белого лунного ландшафта — наводящий ужас первобытный звук, словно подчеркивающий безнадежное одиночество человека.

«Они бросили меня умирать». Пол снова всхлипнул, охваченный яростью и беспомощностью, но заставил себя замолчать.

Он боялся, что, заплакав, упадет на колени. И не знал, сумеет ли встать еще раз.

У его ног в снегу лежало что-то длинное и темное. Вспомнились слова Бегает Далеко: копье Птицелова. Пол уставился на оружие, но сумел найти оружию единственное полезное применение — опереться на него. Неприкаянный странник плотнее закутался в меховой плащ — что за смертный приговор ему вынесли, если даже оставили одежду? — затем осторожно нагнулся. Он едва не потерял равновесие, но все же нашел устойчивую позу и начал сложный процесс подъема копья, несмотря на подгибающиеся ноги и готовую взорваться голову. Наконец стиснул древко и, опираясь на него, кое-как выпрямился.

Ветер усилился, пронзал и царапал.

«Куда мне идти?» Секунду Пол размышлял над тем, не вернуться ли по следам охотников к пещере. Если он и не сумеет убедить их пустить его обратно, то, может быть, сумеет украсть из очага огонь — как в рассказанной Темной Луной легенде. Но даже несмотря на разбитую и туго соображающую голову, он и сам понял, что такое действие будет безрассудной глупостью.

Куда же тогда идти? Укрытие — вот ответ! Он должен отыскать такое место, где до него не доберется ветер. И там дождаться, пока снова не потеплеет.

«Пока не потеплеет». Черный юмор этой фразы показался Полу настолько смешным, что он попытался рассмеяться, но разразился лишь хриплым кашлем. «И насколько затянется ожидание? Кстати, сколько длился ледниковый период?»

Джонас побрел вниз по склону, прокладывая каждый шаг в глубоком снегу, начав небольшое, но изматывающее сражение в войне, выиграть в которой он практически не надеялся.

Луна вскарабкалась над линией деревьев и теперь, полная и жирная, висела перед ним, доминируя в небе. Пол не думал — и думать не хотел — о том, что бы он стал делать, окажись ночь безлунной. Но даже при луне бедный путник часто не замечал предательские углубления в серебристом снегу и проваливался в них. Каждый раз у него уходило все больше времени, чтобы выбраться из очередной ямы. Тело прикрывала какая-то шкура мехом внутрь, но вот ноги настолько окоченели, что уже некоторое время не ощущались, и теперь Полу казалось, будто они заканчиваются в нескольких дюймах выше лодыжек. То был скверный признак, и чтобы понять это, университетского образования не требовалось.

«Снег, — думал Пол, утопая в нем почти по пояс — Слишком много снега». Эта и другие мысли, сводящие с ума своей очевидностью, были его единственными спутниками на протяжении последнего часа. Требовались усилия, чтобы отогнать их, сохранить сосредоточенность, а сил на это оставалось все меньше и меньше.

Снег… снежно-белый… подснежник… сугроб. Он поднял ногу — все равно какую — и опустил ее, продавливая корочку наста. Ветер куснул в лицо — там, где капюшон отошел от щек. Сугроб. Снег, нанесенный ветром.

Пусть будет дрейф. Плавание по воле ветра и волн. Назовем это так. Пол только и делал, что дрейфовал. Сквозь жизнь, сквозь школу, потом работу в галерее «Тейт», снова и снова слыша одни и те же бородатые шутки о себе на дамских вечеринках. Когда-то Пол думал, что станет в жизни неординарной личностью. В детстве он, сам того не понимая, боролся с этой идеей, не в силах предвидеть, кем окажется будущая личность. Теперь же (как если бы некий бог младших архивариусов заметил его бесцельность и назначил наказание в соответствии с преступлением) Пола, очевидно, приговорили дрейфовать еще и сквозь пространство и время, подобно человеку, заблудившемуся в бесконечном музее после закрытия.

Да, именно это он и делал — дрейфовал. Даже здесь, в таком холодном и примитивном месте, когда к нему вернулась — почти вся — память, он позволил другим выбирать за него путь. Люди вытащили его из реки, когда он не мог освободиться сам, и решили, что он… (как это сказал Бегает Далеко?) …человек из Страны Мертвых. И Пол с этим согласился, наполнившись такой же неэффективной жалостью к себе, как если бы кто-то поставил портфель на последнее свободное сиденье в вагоне подземки, вынудив его стоять.

Они назвали Пола Речным Духом. И оказались гораздо ближе к истине, чем думали. Ведь несомненно, что везде, где ему пришлось побывать с тех пор, как началась эта безумная эпопея, он лишь дрейфовал наподобие бездомного духа. И где бы Пол ни появлялся, рано или поздно он оказывался дрейфующим по реке, словно это была одна и та же река, идеальная метафора бесцельной жизни, снова и снова одна и та же…

Мятущиеся мысли Пола внезапно перебило воспоминание. «Они станут искать тебя на реке». Так сказал ему кто-то. А не был ли это сон, один из его странных снов? Нет, то был голос из золотого кристалла — во сне он обернулся поющей арфой, но кристалл говорил с ним и здесь, в ледниковом периоде: «Они станут искать тебя на реке», — сказал кристалл. Значит, это правда — река что-то обозначает. Возможно, именно поэтому ее никак не избежать.

Пол остановился. Пробившись сквозь боль и смятение, его поразило нечто иное — не воспоминание, а идея наполнила мучительной ясностью, которая в тот момент отодвинула в сторону все прочее. Он дрейфовал и дрейфовал, а теперь — хватит! Если он не намерен и дальше лететь и кувыркаться, подобно гонимому ветром листку, то должен взять ситуацию под контроль.

Река есть граница, которую я пересекаю, переходя из одного места в другое. Он знал это без сомнений, хотя такая мысль не приходила прежде. Страна Зазеркалья, Марс, здесь… и всякий раз я попадал в новое место из реки. Поэтому если я отыщу ее…

Если он отыщет ее, то обретет направление, все изменится, и приблизится хоть какое-то понимание.

Пол попытался вспомнить, каким путем шла группа охотников, попробовал определить свое местонахождение по положению луны на небе, но он никогда не учился ориентированию в прежней жизни. Однако Пол знал, что вода стекает в низины. Значит, надо идти вниз по склону. Он пойдет вниз и выберется. Он больше не будет дрейфовать. Никогда.

Луна прошла уже большую часть пути по черной тропе над его головой, но до рассвета оставалось еще долго. Каждый шаг теперь причинял мучительную боль, а каждый рывок вперед происходил лишь после того, как Пол давал телу обещания, которые вряд ли сумел бы сдержать. Утешало лишь то, что он спускался по самой пологой части склона, и когда он пробирался между низкорослыми заснеженными деревьями, земля перед ним выровнялась.

Но в подобных условиях идти даже по такому пологому склону было трудно. Пол остановился, опираясь на древко копья и мысленно поблагодарил Птицелова за то, что тот ударил его именно этик копьем, которое кровь Пола сделала табу. Потом задумался, так ли все было на самом деле. Интерпретация грозящей племени опасности, высказанная Бегает Далеко и Темной Луной, привела к тому, что Пола не убили на месте, а потом снабдили теплой одеждой и копьем. Возможно, они — на свой манер — подарили ему шанс на выживание.

Поэтому нет смысла этот шанс упускать. Пол набрал в грудь побольше воздуха и шагнул вперед.

Странно думать, что он вполне может быть обязан жизнью двум неандертальцам, современникам своих невероятно далеких предков. Еще более странно думать об этих людях, как о живших более или менее нормальной жизнью до того дня, пока он на них не наткнулся. И кто они такие на самом деле? И где он находится?

Пол все еще размышлял над этим, когда ветер переменился и окатил его запахом смерти.

Внезапный ужас мурашками пробежал по натянувшейся коже, каждый волосок на голове встал дыбом. Воняло не просто гниющей плотью, а еще и животным мускусом, мочой, грязью и кровью. Это было отчаяние. Конец пути. Пол резко обернулся, и темный силуэт выше по склону мгновенно замер. На долю секунды Пол даже решил, что его подвели утомленные темнотой глаза, а силуэт позади — всего лишь камень. Но тут, чуть дальше, шевельнулась другая тень. Когда она повернула голову, подставив морду переменившемуся ветру и улавливая доносимые им запахи, Пол увидел отражение лунного света в блеснувших на миг желто-зеленых глазах.

Ветер усилился, вновь обдав Пола ужасной вонью, и все его мускулы напряглись, когда мозг послал им древнейший из сигналов тревоги. Даже стиснутый все нарастающей паникой, Пол знал, что бежать бесполезно. Еще один массивный четвероногий силуэт пересекал склон наискосок. Эти безымянные звери не напали на него только потому, что еще не разобрались в том, кто он такой и насколько опасен. Но если он побежит… Даже Пол, видевший меньше диких зверей, чем большинство деревенских детей, не сомневался, что бегство станет универсальным сигналом: «обед подан».

И тогда он совершил, вероятно, самый смелый в жизни поступок — повернулся и осторожно шагнул вперед, хотя и знал, что эти огромные темные силуэты у него за спиной и неумолимо приближаются. Его охватило абсурдное желание засвистеть подобно персонажу мультфильма, изображающему храбреца. И ему захотелось стать таким персонажем, нереальным существом, способным получить самые страшные раны и остаться живым, здоровым и готовым к новым приключениям.

Ветер снова изменил направление, стал дуть ему в лицо, и Полу почудилось, что он слышит за спиной низкое одобрительное рычание — звери вновь уловили его запах. У Пола имелся единственный шанс — отыскать место, где он сможет занять оборону, вроде пещеры, высокого валуна или дерева, на которое можно забраться. Неудивительно, что Люди селились в горных пещерах. Его отпуска ограничивались солнечными пляжах и время от времени поездками в шотландские горы, поэтому Пол никогда воистину не понимал жуткого и беспомощного одиночества человека в Природе. Теперь ему этой Природы хватало с избытком.

Снег был теперь менее глубоким, и, хотя Пол мог идти чуть быстрее, местность стала еще более предательски опасной, словно под снегом простиралось полотнище льда. Пол выругался про себя, но продолжал передвигать ноги. Он не мог себе позволить поскользнуться. Пока за его спиной оставались эти существа, падение попадало в ту же категорию, что и бегство.

Краем глаза он заметил справа какое-то движение и как можно более осторожно повернул голову. Темный силуэт перепахивал снег, держась параллельно на расстоянии хорошего броска камня. Лохматые голова и спина существа напоминали собачьи, но контуры тела казались какими-то неправильными, искаженными. Дыхание вырывалось из его пасти облачками пара.

Теперь земля под ногами стала почти совершенно плоской, но даже корявые деревья почти пропали. Перед ним расстилалась лишь нетронутая белизна — ни валунов, ни укрытия. Пол обернулся, гадая, нельзя ли вернуться обратно к подножию холма и замеченным по дороге валунам, но два мелькающих на склоне силуэта убили эту идею в зародыше. Значит, зверей, казавшихся ему неправильной формы или размера, всего трое и они охотятся стаей.

Попытка обернуться на ходу оказалась ошибкой. Пол споткнулся, потом заскользил. Какое-то ужасное мгновение ему казалось, что он вот-вот упадет, но Пол сумел устоять, оперевшись на древко копья, хота сильно ударился коленом об удивительно твердый грунт. Боль оказалась бы значительно сильнее, если бы он к тому времени не успел почти насквозь промерзнуть, а так Пол не ощутил почти ничего, кроме новой слабости в суставе. Три силуэта, теперь вновь сблизившиеся, остановились, наблюдая за ним. Бледные огоньки глаз замерли в темноте, подмигивая, когда их на мгновение заслоняли облачка пара.

Даже рукой ему было трудно отыскать опору на скользкой, припорошенной снегом поверхности. Пытаясь оттолкнуться и встать, Пат вдруг осознал, что это лед, что вокруг него целое полотнище льда. Первоначальный гнев из-за почти свершившегося падения смела волна неожиданной надежды.

Река?..

Но тут, словно почуяв ничтожное оживление его духа и стремясь скорее с этим покончить, к нему помчался ближайший из трех животных, без усилий сокращая разделявшее их расстояние. Зверь бежал настолько быстрее, чем Пол предполагал, что их разделял всего десяток метров, когда Пол внезапно осознал происходящее и поднял копье.

— Эй! Назад!

Пол яростно взмахнул свободной рукой, потом ткнул в темный силуэт копьем, надеясь, что зверь не распознает в его пронзительном вопле откровенный ужас.

Зверь остановился, но не отступил. Он рассматривал человека, опустив голову, и воздух между ними сотрясло низкое пульсирующее рычание. И только тогда, испытав потрясение, подобное физическому удару, Пол осознал, что именно казалось ему неправильным в этих существах. Перед ним была какая-то разновидность гиены, но очень и очень крупной — высотой в холке с небольшую лошадь, с широким телом и массивными костями. А челюсти у твари были настолько широкие, что могли сомкнуться вокруг его торса.

Зверь снова зарычал, и этот рокот Пол ощутил даже костями. От такого рычания ноги словно превратились в желе, и ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы устоять. Ветер донес вонь мертвечины, смешанную с мускусом. Сердце, и без того колотящееся слишком быстро, теперь словно помчалось под гору, рискуя в любой момент споткнуться и рухнуть замертво.

Пещерная гиена. Название вспомнилось внезапно. Примерно такого зверя он видел в документальном фильме или на выставке по естествознанию — как будто имеет значение, как называется это жуткое чудовище. Пещерная гиена, обитатель равнин ледникового периода, ходячая машина смерти, с которой человек не встречался лицом к лицу вот уже пятьдесят тысяч лет.

Весь дрожа, Пол отступил на шаг. Гиена, сохраняя дистанцию, тоже шагнула к нему, не поднимая головы. Ее глаза светились зеленью. Две другие, похрустывая снегом под лапами, спустились по склону и обошли Пола с боков, двигаясь с неторопливой небрежностью профессиональных убийц. Пол поднял копье и снова помахал им. Он попытался закричать, но сумел лишь что-то прохрипеть.

«Река! — мелькнула отчаянная мысль. — Я на реке!» Но какой ему теперь от этого толк? Он понятия не имел, как использовать реку для перемещения из одного места в другое. И он знал, что шансов убежать от этих монстров у него не больше, чем оседлать одного из них и промчаться на скачках в Эскоте.

Ближайшая гиена снова зарычала и двинулась вперед неторопливой трусцой. Пол опустился на колени и постарался как можно прочнее упереть копье в лед. Зверь приближался, набирая скорость — медленнее обычной гиены, но двигаясь по снегу расторопнее, чем это удавалось Полу.

Возможно, зверюга не разглядела оружие на фоне меховой одежды или же попросту не знала, что такое копье. Распахнув пасть настолько широко, что Пол за секунду до броска ощутил горячее дыхание, гиена напоролась на наконечник копья с такой силой, что от удара у Пола едва не вывихнулись запястья. Он застонал от боли и навалился на древко, ощущая, как копье с хрустом пронзает мускулы и хрящи. Зверь взвыл и рухнул на охотника. Пола отшвырнуло в сторону с такой силой, словно его сбила машина, а древко едва не вырвалось из окоченевших пальцев, когда гиена проковыляла мимо. От рывка Пол упал на живот, и гиена протащила его по льду порядочное расстояние, прежде чем копье выскочило из ее тела.

Ошеломленный, Пол пролежал ничком несколько секунд, пытаясь вспомнить, где у него руки и где ноги. Он услышал звук, похожий на пистолетный выстрел, и на какое-то безумное мгновение решил, что к нему на выручку пришли охотники с большими ружьями, как в «Пете и волке». [5] Потом поднял голову и увидел, как раненая гиена неожиданно заскользила назад и исчезла в черной дыре, распахнувшейся на белом льду.

Послышавшееся сзади рычание заставило его резко обернуться. Две оставшиеся гиены мчались к нему, проворно перебирая толстыми мускулистыми ногами. Скользя и оступаясь, Пол кое-как поднялся и, охваченный безнадежным отчаянием, поднял над головой копье. Раздался новый взрывоподобный хлопок, потом еще один, и лед под его ногами разошелся во все стороны ломаными черными трещинами — Полу на секунду даже почудилось, что он стоит в центре паутины. Лед дрогнул. У Пола еще осталась секунда изумиться тому, почему одна нога кажется короче другой, да еще при этом стала холоднее, чем была (или, возможно, горячее), но тут лед под ним разошелся, и его всосала голодная черная вода.


ГЛАВА 5 МАРШИРУЮЩИЕ МИЛЛИОНЫ | Река голубого пламени | ГЛАВА 7 ВИЗИТ ПРАДЕДУШКИ