34

В три часа небо затянула легкая дымка, набежавшая с северо-запада. Она постоянно сгущалась, и за каких-то пятнадцать минут стала плотной, совсем закрыв солнце. В половине четвертого первые капли дождя упали на асфальт, но это нисколько не опечалило Вяземскую.

Сегодня был особенный день. У нее все получалось. Анна ощущала потребность поделиться с кем-нибудь своей маленькой клокочущей радостью, но в отделении преимущественно работали мужчины. Рассказывать им ничего не хотелось. Собственно говоря, если бы среди врачей преобладали женщины, она тем более не стала бы откровенничать, — Анна не верила в женскую дружбу.

Но, так или иначе, чувства бурлили в ее душе и рвались наружу. Вяземская догадывалась, что со стороны она выглядит немного наивно и смешно — словно школьница, обожженная первым неловким поцелуем. И тем не менее ничего не могла с собой поделать. К полудню коллеги стали подозрительно на нее коситься — чужая радость всегда вызывает в лучшем случае подозрение, — и Анна, не желая никого дразнить, закрылась в ординаторской проверять истории.

Она сама удивилась, как быстро и легко справилась с этой рутинной и обычно надоедливой работой, которую всегда старалась отложить на потом. До конца рабочего дня (а значит — до встречи с НИМ) оставалось еще достаточно времени, и Вяземская решила спуститься в боксовое отделение.

Анна пошла туда одна — она не собиралась входить в бокс. К тому же — все санитары были заняты приготовлениями к обеду.

Вяземская отперла тяжелый засов и открыла массивную решетку с толстыми прутьями. Петли надсадно заскрипели. Они скрипели давно, но никто из технического персонала не торопился их смазывать. Анна где-то читала, что двери в тюрьмах и психиатрических лечебницах просто обязаны скрипеть — заключенные должны помнить, что каждую минуту за ними следят. И даже если они не видят надзирателя, то пусть хотя бы слышат — это уже немало.

Вяземская перешагнула порог и стала считать шаги. До глухой стены, которой заканчивался общий коридор, их было ровно двадцать: Анна загадала, что если Панина встанет с кровати и подойдет к стеклу раньше, чем она насчитает десять, то… То… То, наверное, все будет хорошо. Просто так. «Все будет хорошо». Она не вкладывала в это понятие какой-то конкретный смысл.

Семь… Восемь… Девять… Анна остановилась и поглядела на третий бокс. Паниной не было видно. Вяземская громко прокашлялась. Десять. Пустота. Черный плексиглас.

Анна двинулась дальше, и тут… «Безумная Лиза» появилась из глубины бокса — как всегда, неожиданно.

Панина стояла, положив обе руки на стекло, и смотрела на Вяземскую пристальным немигающим взглядом. Но сегодня в ее глазах читалось что-то особенное… Или это просто показалось?

— Как вы себя чувствуете? — спросила Анна. — Как ваши… раны?

Лиза не отвечала, да Вяземская и не ждала ответа. Услышав голос врача, Панина блаженно зажмурилась и выгнула спину дугой, словно кошка в томительном ожидании мартовских утех.

— Ничего… — Анна неопределенно помахала рукой. — Не воспалилось?

В боксе была высокая влажность, поэтому даже небольшая ранка могла обернуться гнойным воспалением. Этого она и опасалась.

Панина чуть-чуть отступила и медленно расстегнула пуговицы. Она развела руки в стороны и вдруг… вышла из больничной куртки, как выходят из лифта, из густых клубов дыма, из теплого летнего моря, из темной аллеи. Просто сделала грациозный шаг вперед и осталась по пояс обнаженной. Вяземской почудилось, что одежда из грубой синей ткани несколько секунд неподвижно висела в воздухе, а потом — мягко осела на холодный бетонный пол.

«Безумная Лиза» прильнула к стеклу. Крылья носа задрожали, ноздри широко раздулись; она ловила какой-то, одной ей ведомый запах и никак не могла им насладиться.

Анна невольно подалась назад. Панина бросилась на колени, прижалась щекой к плексигласовой стене и широко раскинула руки. Она делала короткие судорожные вздохи, из глаз, наполовину прикрытых веками, беззвучно текли слезы. Вяземская впервые увидела, как «безумная Лиза» плачет.

Панина вдруг открыла глаза и посмотрела на Анну в упор. Вяземская проследила направление взгляда и поняла, куда она смотрит — на низ живота. Ощущение было такое, словно холодные сухие руки лезли под юбку, ощупывали ноги, поднимались все выше и выше, норовили сорвать белье.

Анна машинально повернулась боком.

— Я вижу… с вами все в порядке, — сказала она. — Я еще зайду… Завтра. Да, завтра.

Вяземская развернулась и пошла по коридору.

«Неужели от меня действительно так пахнет… мужчиной? — думала она. И тут же, — Боже, какой вздор! Что я несу?! Как можно такое подумать?».

Она поднялась в ординаторскую, выпила воды и успокоилась.

Конечно же, все это — глупые фантазии. Ничего подобного не было и быть не могло. Но все же…

Перед глазами стояла Лиза, жадно втягивающая воздух, млеющая под волнами запаха, словно под ласковыми струями воды, возбуждающаяся под действием незримых токов, готовая вот-вот разрядиться бешеным слепящим импульсом…

— Так! — громко сказала Анна. Посмотрела на часы и сняла халат. — На сегодня с работой покончено! Пора подумать о личной жизни!

Она подошла к раковине, открыла кран, намылила руки. Украдкой обнюхала себя — ничего. Только тонкий аромат духов и запах дезодоранта. И больше — ничего.

В половине четвертого первые капли дождя упали на асфальт, но это нисколько не опечалило Анну. «Блестящая и неотразимая госпожа Вяземская» вышла через проходную и забыла обо всем, что творится за стенами института. Оказалось, ненадолго.