Глава 27

Неаполь, февраль 1816 года

Квинлан нетерпеливо мерил шагами галерею длиной восемьдесят футов. Он уже знал точное количество черных и белых мраморных плит на полу, так как за последний месяц часто проводил время подобным образом. Только сегодня за час он трижды прошел галерею из конца в конец. Вряд ли в жизни существовало нечто, что он ненавидел сильнее, чем ожидание. К своему ужасу, он обнаружил, что склонность опаздывать являлась самым большим недостатком Кетлин Джеральдин.

Кроме этого, он обнаружил еще кое-что. Она великолепная собеседница, мастерски умеющая обсуждать достоинства Чосера и Свифта, Данте, Байрона и Шелли. Ее понимание его творчества и интриговало Квинлана, и льстило ему. Она дискутировала пылко, страстно, однако всегда проявляла к нему исключительно научный интерес. Когда он поднимал какую-либо тему, ее обычно твердый взгляд загорался эмоциями. Этого было достаточно, чтобы лишить его покоя на всю ночь. Она была увлечена им не меньше, чем он ею. Так почему же она не признает этого?

Квинлан не мог решить, что именно питает его нетерпение-то ли стремление быть с нею, то ли ее нежелание демонстрировать такое же стремление быть с ним. Он заметил, что она никогда не заставляла ждать Франкапелли, и завидовал их не омраченным сложностями отношениям. Граф часто служил буфером между ними. Сегодня он отсутствовал, отправился в Милан на прослушивание сопрано для своей новой оперы.

— Это противоречит здравому смыслу!

Квинлан посмотрел на длинную широкую лестницу, ведущую на третий этаж, и принял решение. Он устал играть роль терпеливого обожателя, который чувствует себя безмерно счастливым лишь от одного милостивого взгляда возлюбленной. Его утомили попытки завоевать ее доверие. Он покажет ей, как велика его любовь.

— Будь проклята эта любовь! — пробормотал он, поднимаясь по лестнице. Его галантность почти полностью испарилась под иссушающим жаром эмоций, которыми он уже не мог управлять.

Замечательно! Возмутительно! Когда правда откроется, он превратится в посмешище в глазах своих друзей. Ну и пусть. Женщина, которую он даже по-настоящему и не целовал, завладела его сердцем. К нему пришла любовь.

Это было абсолютно новое для него чувство. Он не очень хорошо представлял, как вести себя в подобных обстоятельствах. Но знал, что нельзя сидеть сложа руки.

Ему не было известно, где находятся комнаты Кетлин, однако он достаточно часто видел, как она спускается по левой лестнице.

Ему не составило труда найти ее. Оказавшись в коридоре, он пошел на веселый женский голос и смех и открыл последнюю дверь.

Они были одни. Мать с дочерью на руках сидела в кресле с высокой спинкой. Их заливал свет полуденного солнца, проникавший через арочную дверь на террасу. Огненные волосы Кетлин были собраны в простой хвост и стянуты лентой. Ее бледно-голубой халат был расстегнут и сполз с одного плеча, обнажив округлую грудь. К груди была прижата головка младенца, покрытая темно-каштановыми кудряшками.

Замерев в дверном проеме, Квинлан услышал тихое причмокивание и увидел, как из-под пеленки появилась крохотная розовая ручка и с жадностью вцепилась в материнскую грудь.

— …какая у меня милая доченька! — донесся до него восторженный голос Кетлин, которая наклонилась и поцеловала малышку в темную макушку. — Ты настоящая красавица.

Раньше он бы посмеялся над этой прозаической картиной семейного счастья. Конечно, свет воспринял бы поведение Кетлин как недопустимое. Но Квинлана почему-то охватило щемящее чувство тоски. Вид кормящей матери тронул его до глубины души, хотя он бы никогда не признался в этом.

Он не мог утверждать, что его мать прижимала его к себе с такой же любовью, вернее, был уверен в том, что не прижимала. Как большинство детей из аристократических семей, его сразу после рождения отдали кормилице. Насколько он помнит, никто никогда не убаюкивал его с такой нежностью, как Кетлин свою дочь, воркуя над ней на странной смеси английского, ирландского и даже итальянского.

Квинлану стало немного стыдно за то, что он подсматривает, но он не мог заставить себя уйти. Его взгляд устремился на профиль Кетлин. Как хорошо ему знакомы эти нежные черты! Он постоянно думает о ней, она пробуждает в нем мечты, превращающие его жизнь в пытку. Он еще не знает, что будет делать со своим чувством к ней, зато отлично понимает, что это чувство в значительной степени осложнит его существование.

Внезапно Кетлин подняла голову и улыбнулась.

— А, виконт. — Она покраснела, но не от смущения. Ее взгляд смягчился, но не потому, что она увидела его.

— У нас с вами свидание, графиня.

— Разве? А я забыла.

Квинлан ощутил острый укол там, где находилось его «я»: она даже не извинилась и не выразила сожаления из-за того, что забыла о встрече! Не дожидаясь приглашения, он вышел на террасу, украшенную цветами и деревцами в горшках.

— Я не привык к тому, чтобы нарушали мои планы, — с необъяснимой грубостью заявил он. Обычно, даже разгневанный, он соблюдал правила приличия.

— Вы аристократ, — спокойно сказала Кетлин. — Считаете, что другие должны менять свои планы ради того, чтобы услужить вам. — Она посмотрела на дочку и, что-то ласково проговорив ей, добавила: — Здесь же балом правит Грейн.

Квинлан заставил себя проглотить готовые сорваться с языка возражения на ее отповедь. Ей нравится подчеркивать, что он аристократ, а она простая дворянка, к тому же ирландка. Почему ей в голову не приходит, что его высокое положение обязывает ее держать свое мнение при себе? Если сравнивать ее самонадеянность и его высокомерие, на которое он имеет право по рождению, то она может дать ему сто очков вперед!

— Мы еще успеем на праздник в бухте.

— Я вынуждена отказаться. — Кетлин улыбнулась какой-то своей мысли. Если бы она так улыбнулась ему, он бы смягчился. — У Грейн режутся зубки, поэтому она капризничает.

Квинлан позавидовал малышке, темноволосая головка которой уютно лежала на материнской груди.

— Мне кажется, она замечательно себя чувствует. Мы уйдем ненадолго. — Произнося следующие слова, он заставил свой пленительный голос звучать как можно более убедительно: — У меня для вас сюрприз.

Кетлин подняла на него глаза. Мечтательное выражение на ее лице не имело к нему ни малейшего отношения.

— Что вы сказали?

От возмущения у Квинлана раздулись ноздри. Она так поглощена своим ребенком, что обращает на него внимания меньше, чем на муху! Кажется, у него появился соперник.

Снедаемый любопытством, он придвинулся поближе к ее креслу, чтобы рассмотреть своего соперника, вернее, соперницу. Завернутая в тончайшую как паутинка шаль, малышка оказалась крохотной.

— Так вот она какая.

Кетлин подняла дочку вертикально и посмотрела на Квинлана.

— Ну разве она не самое красивое создание на свете?

— Вы абсолютно правы, мадам, — польстил он. У младенца было круглое лицо с голубыми глазами величиной с соверен и сморщенным ртом. Квинлан надменно вскинул брови. Он бы не узнал ее даже среди дюжины таких же!

Неожиданно девочка икнула. Ее глаза расширились, и она улыбнулась, сопроводив улыбку каким-то булькающим звуком. Сердце Квинлана дрогнуло.

— Какая очаровательная крошка! Уверен, я ей нравлюсь!

— Глупости, — бесстрастно остудила его пыл Кетлин и салфеткой вытерла молоко с губок малышки.

Грейн зевнула так широко, что ей пришлось закрыть глаза. Открыв их, она обнаружила у самого своего носа собственный кулачок и принялась запихивать его в рот, громко чмокая.

— Ты все еще голодна, маленькая моя! — Кетлин взяла в руку свою грудь и поводила соском по щечке дочери. Грейн мгновенно повернула голову и начала сосать.

Квинлан пытался делать вид, будто светская беседа во время кормления — обычное явление в жизни обоих. На самом же деле ему только сегодня впервые дозволили взглянуть на дочь Кетлин.

Почмокав, Грейн с довольным вздохом выпустила сосок, и закрыла глаза. Квинлан обнаружил, что таращится на полную грудь, которая заканчивается розовым соском. Картина возбудила его, а также напомнила о том, что за последние недели в их отношениях не наметилось никакого прогресса. Жемчужно-белая кожа манила к себе, а он еще не дотронулся до нее. Даже ни разу не поцеловал Кетлин за это время! Со всей прямотой — ведь именно прямота превращала его ум в грозное оружие — он признался себе в том, что стоит перед Кетлин в полной боевой готовности, а она же воспринимает его со спокойным безразличием, как брата — нет, как евнуха.

Он привык очаровывать женщин, зажигать в них огонь лишь силой своего слова и доводить до безумия благодаря совершенному владению искусством прикосновения. С тем, что происходит между ним и Кетлин, надо покончить.

Он почти не спал ночью, так как долго писал, причем только для того, чтобы не думать о ней. В результате он закончил одну пьесу и начал следующую. Возможно, возбуждение стимулировало его вдохновение, однако оно, хладнокровно отметил он, лишило его спокойствия и превратило бант (Та часть брюк, панталон, где спереди сходятся брючины) бриджей в бесформенный бугор!

Он всегда получал то, что хотел. И не допустит, чтобы сейчас ему отказали, даже из-за ребенка!

Словно прочитав его мысли, Кетлин устремила на него вопросительный взгляд. Он знал только один способ ответить: он поцеловал ее.

Ее губы были мягкими и влажными, дыхание теплым и сладким. Он закрыл глаза, что делал очень редко, когда целовался. Будучи опытным сердцеедом, он по выражению лица женщины судил, отвечает ли она ему взаимностью и в какой степени возбуждения находится. Но с Кетлин ему было не до оценок — его захлестнул шквал эмоций.

Один поцелуй — и его мужское естество опять напряглось. Один поцелуй — и внизу живота появилась сладкая боль. Один поцелуй — и он готов был овладеть ею прямо здесь, на полу. Не безумное стремление удовлетворить свою похоть, а глубинная сущность его желания заставила его оторваться от нее.

Его охватили странные чувства, когда он поднял голову и утонул в бездонной глубине ее глаз. Он увидел в них желание. Но самое потрясающее заключалось в том, что ее страсть была так же сильна, как и его. В нем вспыхнула настоятельная потребность обнять и защитить ее, уберечь от всех возможных несчастий. Ему захотелось ласкать ее до тех пор, пока все воспоминания о прошлом не сотрутся из ее памяти. А потом он расскажет ей, сколь велика его любовь.

Его взгляд опустился на обнаженную грудь. Рука последовала за взглядом, но ей так и не довелось достичь своей цели: он увидел мужское кольцо, приколотое с изнанки к халату, и сразу узнал печатку барона Лисси.

Сразу сообразив, в чем дело, Кетлин поспешно запахнула халат и бесстрастно произнесла:

— Теперь вам все известно.

— Вы могли бы давно довериться мне. — На этот раз ее молчание не обескуражило Квинлана. — Я бы заверил вас в том, что наличие у вас печатки барона рассматривалось бы его родственниками как доказательство вашего союза. Внешность Грейн подтвердила бы ваше право на часть личного имущества Петтигрю. Ведь, в конце концов, он погиб холостым и не оставил наследника.

Кетлин твердо посмотрела на него.

— Я думала об этом. Сомневаюсь, что они были бы рады видеть беременную любовницу лорда Петтигрю. К тому же я опасалась, что они заберут у меня ребенка, как только он родится. Мне пришлось бы противостоять им в одиночку.

— Знайте, что я всегда буду на вашей стороне. Если желаете, я напишу им от вашего имени. — К своему изумлению, Квинлан увидел в ее глазах проблеск благодарности, и в ответ в нем поднялось то самое чувство, от которого он когда-то отмахивался.

Он собрался еще раз поцеловать ее, но она внезапно встала.

— Теперь я не нуждаюсь в их сострадании. Пожалуйста, подержите Грейн.

Квинлану показалось, что ребенка швырнули ему так же бесцеремонно, как мешок с мукой. В одно мгновение у него в руках появился корчащийся сверток. Он не знал, что с ним делать. Его плоская мужская грудь служила плохой заменой полной груди матери. Он беспомощно посмотрел на Кетлин.

— Я не умею обращаться с младенцами. Никогда не держал их на руках.

Кетлин искоса взглянула на него и принялась застегивать корсаж.

— Не уроните ее. Это все, что от вас требуется.

— В том-то и дело.

Квинлану удалось устроить головку малышки на сгибе локтя, а другую руку подсунуть ей под спинку. Он с радостной улыбкой повернулся к Кетлин, готовый услышать от нее похвалу, однако его ждало разочарование.

Взгляд Кетлин был холоден и насмешлив.

— Думаю, я все же составлю вам компанию. Прошу простить меня, мне нужно одеться.

— А Грейн? — встревожился Квинлан, когда она направилась в гардеробную.

Кетлин остановилась, и на ее лице промелькнуло озорное выражение.

— Ах да, я позвоню горничной. А вы пока подержите ее. Если, конечно, у вас нет других дел.

Возможно, Квинлан не знал, как ухаживать за младенцами, зато у него хватило ума понять, что мужчина, не восхваляющий ребенка, обречен на провал с матерью.

— Конечно. Это несложно. Мне нравится общество Грейн, если вы доверяете ее мне.

— Доверие тут ни при чем, — философски заметила Кетлин. — Если вы ей не по душе, она начнет плакать.

Слишком уж часто, раздраженно подумал Квинлан, ей удается свалить всю вину на него.

— Десять минут, графиня. Я подожду десять минут, не больше.

— Мне хватит, — ответила Кетлин и скрылась за дверью. Нимало не смягчившись, Квинлан опустил глаза на крохотное личико малышки. Тени от ее темных ресниц напоминали два полумесяца. Носик казался только намеком на настоящий нос. Но облик Эррола Петтигрю проступал очень отчетливо. От матери девочке достались лишь пухлые, сочные губы.

— Мы с тобой, малышка, не совсем чужие, как полагает твоя мама, — с грустной улыбкой проговорил он. — Я хорошо знал твоего папу. Он был безнравственным прожигателем жизни, зато другом — отличным. Когда ты станешь старше, я расскажу тебе, как он спас мне жизнь при Ватерлоо. Но сначала заключим сделку. Мы оба добиваемся внимания твоей мамы. Если у нее буду я, как мы его поделим?

При звуке незнакомого голоса Грейн открыла затуманенные сном глазки. Сначала Квинлан усомнился в том, что она разглядела его, но широкая улыбка, появившаяся на круглом личике, убедила его в обратном.

Каждый раз выходя в город, Кетлин с благоговейным восторгом погружалась в праздничную атмосферу. Почти ежедневно в Неаполе находился какой-нибудь повод для торжества. Сегодняшний день не являлся исключением. И Кетлин сосредоточилась на развлечениях, движимая единственной целью — использовать любой предлог, дабы отвлечься от соблазнительно красивого мужчины рядом. Своим поцелуем он смутил ее, и она сомневалась, что способна устоять против него.

Они прибыли на праздник во второй половине дня, когда веселье бескрайним морем затопило весь город. Кетлин задержалась перед деревянной сценой и посмеялась над Пульчинеллой, спорившим с обезьянкой. До этого она вдоволь наслушалась уличного торговца, расхваливавшего достоинства своего лекарства, которое, как он утверждал, лечит все: от лысины и бесплодия до запора и подагры. Она восхищалась жонглерами и мимами, танцорами и уличными певцами. Ближе к вечеру она забрела в торговые ряды, где продавались шелковые чулки, мыло, черепаховые табакерки, мраморные столики, инкрустированная мебель. Ее потрясла красота фарфора и искусно вырезанных и раскрашенных картинок с изображением сцен Рождества, давно известных по всей Европе.

Потом они обошли зеленные ряды, где Кетлин с восхищением взирала на казавшиеся восковыми овощи, виноград, тыквы и фиги, сложенные в живописные горки, — так торговцы стремились привлечь внимание покупателя. В рыбных рядах всевозможные сорта рыбы возлежали на зеленых листьях. Лангусты, устрицы, морские моллюски и мидии были ссыпаны в корзины. В мясных рядах с крюков на балках свешивались четвертины коровьих, телячьих и бараньих туш. При виде разукрашенных кусков постного мяса Кетлин даже ахнула. В гастрономических рядах ее привели в восторг колеса колбас, оплетенные красными лентами, и каплуны с маленькими красными флажками, воткнутыми в огузок.

Когда опустились сумерки, Кетлин получила новый повод, для восторга, так как улицы заполонили горожане, одетые в красное и синее, в атлас и бархат, в золотое кружево и перья. Драгоценностей на них было столько, сколько вряд ли наберется в Уайтхолле. Приготовившись к карнавалу, который должен был длиться всю ночь, одни надели маски, а другие почти ничего на себя не надели. Священники и монахини, правоведы в черных мантиях являли собой резкий контраст с толпами ливрейных лакеев, сопровождавших своих господ вдоль побережья. В роскошные кареты было впряжено не менее шести лошадей, а в некоторые даже восемь. Все стремились затмить друг друга великолепием. В бухте среди владельцев лодок царило такое же соперничество, как и на берегу среди владельцев экипажей.

Наступила ночь, и неаполитанцы продолжали веселиться с тем же пылом. Но Кетлин понимала, что никакие красоты Неаполя не сравнятся с ее спутником. Малейшего движения его пальца хватало для того, чтобы полностью завладеть ее вниманием. Ей казалось, что она может нарисовать его руки, — так часто она смотрела на них за последние часы, лишь бы не встречаться с ним взглядом.

На улицах зажгли фонари, чтобы разогнать ночной мрак. Когда они проходили под фонарем, Кетлин любовалась профилем Делейси и его светло-каштановыми волосами. Когда он заговаривал, она наслаждалась звуком его голоса, когда случайно касались друг друга, ей хотелось выть от бессилия. Сопротивление бесполезно: она загоралась желанием, стоило ей лишь посмотреть на него. Сегодня он поцеловал ее только один раз. Когда же он опять это сделает?

Целый месяц она всеми силами пыталась состязаться с ним в холодной насмешливости и надменной сдержанности. Он великолепно владел собой, хотя она подозревала, что это только маска, под которой скрывается чувственность. Она знала, как поступать с его подчеркнутым и в то же время спокойным вниманием. Тревога сводила ее с ума. Она едва не плакала каждый раз, когда он уходил от нее, так и не поцеловав. Она думала о нем, когда его не было рядом, а в его присутствии она чувствовала себя несчастной. Как он может быть таким спокойным, безразличным и ужасно привлекательным? До чего же несправедливо!

Всего два дня назад Франкапелли с раздражением вскидывал к потолку руки, недовольный ситуацией. Только англичане, восклицал он, способны так запутать свои эмоции, дабы избежать непродолжительного совокупления, полезного для здоровья!

Франкапелли предложил ей соблазнить Делейси, а потом пустить все на самотек.

— Чему быть, того не миновать, — заявил он с беспечной уверенностью, которой недоставало Кетлин. Ведь у нее есть Грейн, ей надо думать о будущем. Однако ее чувства не менее важны.

Она полюбила Квинлана Делейси, когда его характер был лишь словами из книги, а лицо — портретом на бумаге. Каков он в действительности? Познакомившись с ним, она обнаружила, что у него необыкновенный цвет глаз. Оказалось, что за годы, прошедшие с издания той книги с портретом, его красота не померкла. Живое общение с ним доставляло ей большее удовольствие, чем воображаемые дискуссии. Она тщательно обдумывала каждый свой шаг в отношении его, испытывая нечто более глубокое, чем физическое притяжение или влюбленность. Ее влечение к лорду Петтигрю являлось отблеском того, что она чувствовала к Делейси. Итак, лучше страдать молча. Если он не ответит на ее чувства, она умрет.

Они дошли до конца пирса как раз в тот момент, когда к нему причалила пышно разукрашенная, освещенная десятком факелов барка с четырьмя гребцами. В центре барки среди цветов на бархатном диванчике в ленивой позе расположилась темноглазая молодая женщина, одетая в золотое платье. Ее длинные тяжелые волосы были собраны в сложную прическу. Лицо оставалось бесстрастным, взгляд — безразличным, но только до той секунды, пока она не увидела Квинлана. Выпрямившись, она провела руками от груди до талии, демонстрируя ему свои прелести, и одарила его соблазнительной улыбкой. В мгновение ока женщина превратилась из холодной статуэтки в полную живого огня красавицу.

— Какая прекрасная дама, — проговорила Кетлин. Она заметила искорку интереса в глазах Квинлана, но не обиделась на него. — Признаться, я потрясена красотой миндалевидных глаз неаполитанцев. Если бы мне сказали, что непривлекательность является преступлением в Неаполе, я бы поверила.

Квинлан бросил на нее скептический взгляд.

— Неаполь славится обилием очаровательных покладистых девственниц и не менее привлекательных сговорчивых молодых мужчин.

Улыбка Кетлин слегка померкла, исчезло и радостное выражение лица. Может, он уже испытал на себе их чары?

— Я слышала об этом.

— Только слышали, графиня? Это же Неаполь. Здесь считают, что люди вольны попробовать все, что им предлагается, особенно друг друга. Думаю, Франкапелли сообщил вам о скандальной репутации города.

Кетлин облизнула губы. В его ленивом взгляде читалось довольство.

— Почему вы так решили?

Его лицо не изменилось, но Кетлин все же почувствовала, что он насторожился, прежде чем наклониться и поцеловать ее. Со всех сторон раздались свист и ругань, но Кетлин не испытывала смущения.

Поцелуй, преисполненный чувственности, стал игрой языков и губ. Оглушенная силой собственных эмоций, Кетлин подняла руку, чтобы прикоснуться к своему спутнику, но он внезапно оторвался от нее. Их взгляды встретились, и Кетлин затрепетала. Никогда, никогда в жизни ее так не целовали! Но почему здесь, почему сейчас?

— Зачем вы это сделали?

Квинлан тихо засмеялся и провел большим пальцем по ее губе.

— Мне показалось, вам требуется поцелуй.

Зардевшись, Кетлин отвела взгляд. Он хочет ее! Похоть, которая делала других мужчин глупыми и противными, лишь усилила его красоту и зажгла огонь желания в его глазах. Кетлин почувствовала, что этот огонь способен опалить всю ее жизнь.

Квинлан снова дотронулся до ее лица: убрал с ее щеки локон.

— Идите со мной.

— Куда? — нахмурилась Кетлин. Он пристально посмотрел на нее:

— В мою постель.

Кетлин попыталась улыбнуться, но внезапно поняла, что сейчас расплачется, и отвернулась. Ох, как вести себя женщине, если она влюбилась в мужчину вроде него?

За день они привыкли к шуму и уже не обращали на него внимания. Неожиданно их оглушил взрыв, и мрак ночи разорвал дождь звездочек. Кетлин, впервые видевшая фейерверк, подняла голову.

Даже сквозь восторженные вопли толпы и гром аплодисментов Кетлин почувствовала, что слева от нее начинается нечто уродливое и опасное. Шум резко стих. Кто-то что-то крикнул по-итальянски, затем воздух прорезал дикий вопль.

У Кетлин мурашки пробежали по коже. Она посмотрела туда, где был Квинлан, но его там не оказалось. Слева от нее два человека выхватили ножи, лезвия которых зловеще блеснули. В полной тишине, нарушаемой лишь шипением ракет в небе, они бросились друг на друга.

Кетлин никогда не сталкивалась с бесчинствами на улицах, но мгновенно догадалась, что последует дальше. Толпу охватила паника, которая ширилась, как пожар, раздуваемый ветром. Вокруг основной массы дерущихся завязывались мелкие драки. Мерцание фейерверка усиливало ощущение кошмара. Испуганные или взбешенные, люди метались из стороны в сторону, крича и толкаясь. Вдруг чья-то сильная рука ухватила Кетлин за талию.

— Пошли! Быстро! Сюда!

Квинлан потащил ее за собой. Он шел стремительно, почти бежал, но действовал абсолютно осознанно, спокойно. Словно почувствовав его уверенность, толпа расступалась перед ним.

Кетлин изо всех сил старалась поспеть за ним, но проход, который образовывался перед Квинланом, быстро смыкался. Кто-то наступил ей на ногу. Она потеряла туфлю. Однако он не давал ей упасть, увлекая ее за собой. Вскоре страх в Кетлин уступил место буйной радости. Она почувствовала, что ей ничто не грозит, пока он рядом. Ухватившись за эту мысль как за спасательный круг, она плыла за ним, подобно воздушному змею на нитке.

Выбравшись из гавани, Квинлан углубился в лабиринт узких извилистых улочек, который заканчивался небольшой и на удивление пустой площадью. Там Квинлан и остановился. Повернувшись к Кетлин, он весело рассмеялся. Она рассмеялась в ответ. На мгновение они почувствовали себя единственными живыми существами на свете.

Квинлан потянул ее за руку, и она с готовностью приникла к нему. Их губы соединились, и она ощутила на них вкус искренней и неугасимой страсти.

Когда Квинлан отстранился от нее, Кетлин поняла, что больше не может обманывать себя, и ее охватило отчаяние. Какая она глупая — рискует своим будущим ради любви к мужчине!

Квинлан шагнул к двери дома позади него.

— Пойдем со мной. — Он протянул ей руку. Кетлин с сомнением оглядела незнакомое место.

— Где мы?

— Около гостиницы, в которой я снимаю комнаты, — ответил Квинлан.

Кетлин посмотрела на него. Тревога боролась в ней с безграничной любовью.

— А как же Грейн?

— Я пошлю записку во дворец. — В его глазах светились нежность и сострадание. — Ты же знаешь, что о ней позаботятся.

Кетлин торжествовала, однако ее победа немного омрачалась легким разочарованием. Ей казалось, что это единственный способ раз и навсегда избавиться от сводящего с ума томления, погасить губительную страсть к нему.

— Если ты так хочешь, я пойду с тобой.

— Нет, — покачал головой Квинлан. — Или ты идешь, повинуясь непреодолимому желанию, или не идешь совсем.

Повинуясь непреодолимому желанию! Этими словами он бросал ей вызов, предостерегал и указывал путь к спасению. Петтигрю не остановил ее, когда она поддалась своей безрассудной страсти. А вот Квинлан Делейси другой. Он не будет принуждать ее, лишать возможности принять решение или взять на себя ответственность за события следующего часа.

Кетлин знала, что пойдет с ним, без колебаний полетит к нему. И вложила свою руку в его.