XXVIII

На току с утра до вечера сортировали зерно. Ток был просторный, крытый, летом на нем танцы можно устраивать, такой это был ладный ток. Василий Кузьмич не хотел ставить навес. Анна поспорила с ним на правлении. Она уже научилась припирать Поспелова к стенке. «Дальше так работать я не могу…» И все. А что значила работа Гончаровой в колхозе, знали все. Она делала вид, что капризничает, и Поспелов — в который раз! — «создавал условия». Не для колхоза, для Гончаровой. Он побаивался ее, побаивался ее напористости, с ней считались в районе. Слава богу, что Гончарова не думала о себе.

Поспелов не очень одобрял затею заново пересортировать все зерно. «Не к чему это, — твердил он. — Отсеемся и так. Только людей занимать…» Поспелов работал ни шатко ни валко. Гончарова не жалела ни людей, ни себя. Почему-то ей хотелось обязательно быть впереди всех. Так ее понимал Поспелов. Но колхозники соглашались с агрономшей. Видели, куда она их тянет. Они теперь были не только сыты. Понакупили кроватей с бомбошками. Девчата шелковые платья шьют…

— Нам жемчуг, жемчуг нужен, — приговаривала Анна, взвешивая зерно на ладони. — Чтоб из каждого семечка пышка выросла!

Весна щебетала уже на дворе. Еще все было под снегом, а неуловимые признаки весны тревожили добрых хозяев. Безбожно суетились воробьи. Вздыхал по ночам снег. Ни с того ни с сего тревожно мычали коровы. Надо было торопиться. Надо было торопиться…

Сортировка работала два дня. Потом сломался шатун. Поставили новый. Опять сломался. Третий. Опять…

— Перекос, — решила Анна.

— Не может быть, — возразил Кудрявцев.

Кудрявцев пришел в колхоз из МТС. Работал там и шофером и трактористом. В МТС его хвалили, и он сам набивал себе цену. Поспелову он понравился своей дерзостью, размашистостью, может быть даже нахальством. Правление назначило его бригадиром тракторной бригады. Анна не спорила. Она не боялась новых людей. Работал он неплохо, но уж чересчур был уверен в себе.

Так и сегодня.

— Перекос!

— Не может быть.

Они заспорили. Оба полезли под сортировку. Кудрявцев снова сменил шатун. Пустили сортировку. Посыпалось вниз зерно. И опять…

— Перекос!

— Шатуны никуда не годятся.

Опять полезли под сортировку. Легли оба на спины, заспорили — есть перекос или нет.

— Чего вы там спорите? Кончайте!

Голос доносился точно издалека. Анна не могла разобрать, чей голос.

Кто-то постукал сапогом о сапог Анны. Довольно бесцеремонно. Анна даже рассердилась. Перевернулась на живот, полезла обратно, заторопилась, зацепилась спиной, располосовала фуфайку. Только этого не хватало!

Вылезла, повернулась, встала… Батюшки, Тарабрин!

— Иван Степанович!… Извините… Какими судьбами?

Рядом с Тарабриным стояла женщина в дорогом пальто, в меховой шапочке, с коричневым новым портфелем. Губы чуть подкрашены. Глаза остренькие…

Тарабрин смеялся. Сразу видно, в хорошем настроении. Против обыкновения. Обычно он приезжал накачивать, разносить, поправлять. А тут веселый. Стоит перед Анной и смеется.

— Приехал к вам собрание проводить. Вашему колхозу выпала честь выдвинуть депутата в областной Совет.

Анна сразу догадалась. Выдвигать в депутаты будут эту самую женщину. Для того ее Тарабрин и привез. Кто она? Учительница? Врач? Впрочем, не так важно. Райком знает, кого выдвигать.

От Анны требовалось только созвать собрание. Мазиловцев недолго собрать, труднее с Кузовлевом.

— А как с Кузовлевом?

— Пошлите машину, на лошадях привезите людей. Часа два подождем.

За два часа, конечно, можно организовать собрание. В клубе полно. Красный уголок с год как уже перестроили. Расширили зал, увеличили библиотеку, пристроили еще несколько комнат. Клуб получился не хуже, чем у людей. И все-таки, когда появились кузовлевцы, пришлось освобождать места, потеснить подростков из зала.

Перед открытием Анна наклонилась к Тарабрину:

— Иван Степанович, как фамилия этого товарища?

Незнакомка в меховой шапочке сидела с краю, в третьем ряду.

— А вам на что?

— Да в президиум…

— Не надо ее в президиум, — сказал Тарабрин. — Это корреспондент. Из областной газеты. Она будет писать о собрании.

Анна ошиблась. Кого же тогда? Может, самого Тарабрина?

Она открыла собрание. Рядом сидел Поспелов. Почему-то он усмехался. Анна вопросительно на него посмотрела. Потом на Тарабрина. Обыкновенно она первая называла кандидатуру. А сегодня ей некого назвать.

— Кто же первым? — шепотом спросила Тарабрина.

— Ведите, ведите собрание. — Он прямо-таки подгонял ее. — Спрашивайте.

Анна даже растерялась.

— Кто хочет? — громко обратилась она в зал. — Кто желает выступить?

Слова попросила Мосолкина.

Она неторопливо подошла к сцене, поднялась на трибуну, поправила на шее косынку, взглянула на Анну, тоже ей улыбнулась и уж затем повернулась к собранию.

— Нашему колхозу выпала честь выдвинуть депутата в областной Совет, и я лично выдвигаю кандидатуру нашего агронома — Анны Андреевны Гончаровой…

Уже на секунду раньше Анна знала, что скажет Мосолкина. Вот почему ей никто ничего не говорил. Вот почему улыбались…

Ее всю заколотило. Да что же это? Сердце остановилось и опять застучало. Так, что непременно должно выпрыгнуть из груди. Почему ее? Почему ее?

Она уже не могла вести собрание, и в президиуме это понимали. Председательствовал теперь Поспелов. Один за другим выступали знакомые люди — бригадиры, трактористы, доярки — и хвалили Анну…

Анна почувствовала, что она сейчас разревется… Закусила губу. Что, собственно, она такого сделала? Работала? Работала, как и все…

Пожалуй, после съезда партии она особенно отчетливо поняла, что ее сила в работе. Ее сила, сила всех этих людей, всего колхоза. Сила каждого человека в работе. Когда это все поймут, наступит коммунизм.

Анну хвалили, а ее трясло. Бросало то в жар, то в холод. Если ее заставят говорить, она не сможет.

Тарабрин придвинулся к ней.

— Анна Андреевна, успокойтесь. Неужели это вас так разволновало? Возьмите себя в руки…

Очередь дошла до нее. Поспелов предоставил ей слово.

Анна выступила очень спокойно. Внутри все клокотало, но она не позволила себе распуститься. Поблагодарила за доверие. За честь. Сказала, что постарается оправдать доверие…

После собрания к ней подошла сотрудница областной газеты. Она и ей ответила на вопросы. Ровно столько, сколько нужно. Училась в Пронске, была на фронте, работала в райсельхозотделе…

Сотрудница требовала подробностей. Каких-нибудь интересных деталей. Фактов. В чем проявился характер. Каких-нибудь эпизодов из фронтовой жизни…

— А у меня не было эпизодов, — виновато призналась Анна. — Была ранена. Не особенно тяжело. Потом демобилизовали. А в общем… Все, как у всех. Не знаю даже, на чем остановиться…

Корреспондентка, кажется, не очень удовлетворена…

Милочка Губарева проводила Анну до дому.

— Вы довольны, Анна Андреевна?

— Чем?

— Ну тем, что вас выберут.

— Не знаю. Конечно, на душе у меня хорошо. Но ведь надо справиться…

— Вы-то справитесь, — уверенно заявила Милочка. — Помните, как кукурузу садили? Никто и не думал, если по-честному сказать…

Ради одной Милочки Анна обязана была справиться!

Она вошла в дом. Коля и Ниночка играли. Женя читала. Алексей слушал радио.

Анна тронула мужа за плечо.

— Ты не был на собрании?

— А чего я там не видал?

Анна не сдержала упрека:

— Ты ведь коммунист!

— Но не формалист. Ты секретарь, а я пешка… — Он тут же сделал уступку: — Мой голос обеспечен… Кого ж на этот раз выдвинули?

— А если меня?

В ее голосе прозвучала гордость.

Алексей знал, Анна не будет шутить, однако ничем не выразил удивления.

— Что ж, поздравляю, — равнодушно сказал он.

— Ты не рад?

— А чему радоваться? Я тебя и сейчас мало вижу, а тогда…

Но больше ничего не сказал. Отвернулся к стене и принялся рассматривать обои.

О чем она могла с ним говорить?…

Весь вечер они играли в молчанку…

Легли спать дети, потом Алексей. Анна сидела на кухне одна. На душе было смутно, она положила голову на руки, задумалась и вдруг почувствовала, как ее обнимают теплые худенькие руки.

— Женечка…

Девочка стояла возле матери, кутаясь в ее шерстяной пушистый платок.

— Ты что?

Дочь вдруг приникла к Анне и тихо заплакала.

— Уедем, мамочка, уедем…

— Куда, доченька?

— Куда хочешь. Только я не останусь здесь…

Анна притянула Женю к себе, усадила на колени, принялась утешать.

— Куда ж мы с тобой поедем? У меня работа. Тебе надо учиться… — Она гладила Женю по волосам. — Ты кем хочешь быть?

— Не знаю…

— А все-таки?

— Учительницей. Хочу, чтобы всем ребятам жилось хорошо…

— А разве тебе плохо со мной? — Анну вдруг озарило. — Хочешь учиться в техникуме? В педагогическом техникуме? Кончишь весной семилетку и поступишь. Сама отвезу тебя в Пронск. Теперь я часто буду бывать в Пронске. На сессиях, по делам…

Женя согласилась без уговоров.

— Хочу…

— Чего хочешь-то?

— В Пронск. Хочу в Пронск. В техникум. Только ты приезжай…

Они заговорили о Пронске. Анна принялась рассказывать, как училась сама. Как ей было хорошо в Пронске…

Они строили планы и утешали друг друга — будущий депутат и будущая учительница. Девочка успокоилась, задремала. Анна довела ее до кровати, уложила, прилегла рядом, подождала, пока дочь заснет. А потом сунула голову под подушку и так, чтоб никто не слыхал, горько, по-бабьи, заплакала.