Глава пятая

Семейное планирование. Этим названием я воспользовался, озаглавив свою первую работу, а потом решил, что так будет называться вся серия. Семейное планирование № 2, № 3 и так далее до Семейного планирования № 8.

Веселый Роджер, Джун Кливер, сынишка и Бриллиантовая девочка станут номером 9. Я все еще продолжаю их компоновать. Обычно иерархия в семье вполне предсказуема, но эта команда нарушила все мои ожидания. В первую очередь Бриллиантовая девочка – это имя для нее пришло также естественно, как рассвет. Она тверда и прекрасна и, похоже, может наплевать на все. Она может стать ведущей в группе, невзирая на то, хотят этого ее родители или нет. Они отзываются на ее настрой. Даже Джун реагирует на Бриллиантовую девочку.

Еще раньше я обострил эту ситуацию, объявив, что решения принимает она, что она – их хозяин. Если кому-то что-то потребуется, просьба должна исходить от нее.

А они все чего-нибудь да хотят. Джун, например, первые две недели просила, а потом уже умоляла дать ей одежду. На ее колготках побежало дорожек больше, чем в Американском клубе собачьих бегов, а трусики у нее потеряли первоначальный цвет. Тогда я сказал ей:

– Попроси Бриллиантовую девочку, посмотрим, что она тебе на это ответит.

– Бриллиантовую девочку, – она задумалась, кто еще такой это может быть, и только потом уставилась на свою дочь. – Спросить ее?

Джун поднесла руку ко рту почти так же, как это делают индейцы прежде чем издать боевой клич в фильмах старика Джона Уэйна^[8]. Я думал, она лишится дара речи, когда узнала новость о том, что естественный порядок, в конце концов, не является таким естественным, хотя я просто узаконил то, что уже давно было у них в практике. Надо быть полным дураком, чтобы не заметить этого. Ее глаза изменили цвет. Я не шучу. Они потемнели. Из карих превратились в черные, стали величиной со столовую ложку. Она ухватилась за прутья клетки, чтобы не упасть, и рука ее наткнулась на кошачий череп. Ее розовые пальчики нырнули в пустые глазницы черепа. Насилие над смертью, которое она даже не заметила.

– Что тут происходит? – спросила она у дочери. – Почему ты творишь с нами такое? Думаешь, если будешь ему подпевать, он станет к тебе лучше относиться?

Тут она внезапно замолчала. Ее лицо вытянулось, словно ей на голову вылили кувшин холодной воды. С ее губ сорвалось слово, которое я не расслышал. Должно быть «Подожди». Ее глаза вылупились, а на лбу и щеках появились глубокие морщины. Больше всего она в этот момент напомнила мне свежевспаханное поле. Урожай не заставил себя долго ждать.

– Я все поняла, – заявила она сдавленным голосом. – Это ты. Ты и придумала все это, не так ли? Ты с ним заодно.

Говоря это, она выпустила кошачий череп и подошла к дочери. Роджер очнулся от летаргии и попытался ее остановить.

– Нет. Она не могла этого сделать. Она тут ни при чем. Ты просто слишком разнервничалась. Успокойся.

Но Бриллиантовая девочка улыбнулась и даже не попыталась отказаться от той роли, которую отвела ей мать. Некоторые люди рождены для власти.

Днем позже, после того как Джун несколько часов проплакала, она начала умолять дочь поговорить с ней. А Бриллиантовая девочка объявила, даже не посмотрев в ее сторону, что ей будет «позволено» – да, она выбрала именно это слово, которое как нельзя лучше подходило к обстановке, – носить набедренную повязку, но никаких бюстгальтеров и ничего верхнего. Почему она так решила? У меня в запасе были две набедренные повязки. Одна сатиновая – ярко-красная, а другая с белыми и розовыми цветочками.

Джун взорвалась, как нитроглицерин. Этого я и ожидал. Все эти слезы, увещевания, паранойя и материнское негодование, вся эта мишура улетучилась в один миг.

Она вскочила на ноги, подлетела к Бриллиантовой девочке и принялась на нее кричать, пинать ногами. Бриллиантовая девочка сгруппировалась и стала ждать, пока Веселый Роджер не исполнит свой отцовский долг, что он и сделал. Правда, не обошлось без последствий, так далеко зашла Джун. Локоть, которым она заехала мужу в нос, вызвал у него кровотечение. Это вернуло Роджера к жизни впервые после того, как он вошел в клетку. Он оттащил жену в сторону и пообещал, что если она не угомонится, то он выбьет из нее всю дурь.

Эта семейка вобрала в себя уйму пороков!

Я не мог удержаться, чтобы не подзадорить их. Поднявшись наверх, в помещение для гостей, я взял повязки и не спеша спустился вниз.

– Бриллиантовая девочка сказала свое слово. Которая?

Я протянул повязки, каждая не шире ладони. Джун удивленно уставилась на них.

– Они растянутся и подойдут, – заверил я ее.

Прежде чем я смог это продемонстрировать, она отвернулась.

– Давай розовую, – сказал Роджер. – А может обе? Чтобы было во что переодеться?

Я отрицательно покачал головой и бросил ему с розовыми цветочками. Джун не стала сразу же надевать ее. Но когда я заглянул в клетку в следующий раз, повязка была уже на ней.

– Твой бюстгальтер, – вытянул я в ожидании руку. Она знала уговор, но отрицательно покачала головой.

– Тогда сыночек не получит еды.

Появился бюстгальтер. Материнский инстинкт бывает очень сильным. Иногда. Она бросила гневный взгляд в сторону Бриллиантовой девочки, стоявшей, сложив руки на груди. Гримасничая, она передразнивала свою мать, чья попытка сохранить хотя бы минимальные приличия провалилась.

Большую часть месяца ели они плохо, хотя я к этому и не стремился. Пища вызывала сильные споры. Веселый Роджер и Джун испытывали голод почти постоянно, так как я хотел на порядок снизить количество жира в их телах. Возможно, с Джун это и не удастся, так как жир прикипает к женщине, как живица к дереву. Уверен, что это результат эволюции. Но я заставлю ее сбросить двенадцать-тринадцать процентов и поправлю ее тонус. Тогда она будет выглядеть великолепно. Роджер, хотя и терял вес, выглядел все равно не очень-то хорошо. Это из-за отсутствия тонуса. У него тело человека, который слишком злоупотреблял пищей, содержащей слишком много жира и натрия. Такой пищей кормят в дешевых ресторанах. При этом у него отсутствовала должная физическая нагрузка. Тут дело даже не в жире. Несмотря на свои размеры, он казался хилым. Теперь, когда я увидел его обнаженным, мне показалось невероятным то, что Джун когда-то могла возбудиться от перспективы заняться с ним сексом. Она, может быть, и чокнутая, но тело у нее симпатичное. Она уже дошла до той точки, когда начинает хмуриться и визжать на меня каждый раз, когда я к ней обращаюсь.

– Ты выглядишь очень хорошо, Джун, – сказал я, спускаясь по ступенькам подвала.

Она отвернулась, пряча грудь, но демонстрируя ягодицы. Правда заключается в том, что очень немногие женщины из тех, кому далеко за тридцать, умеют носить набедренные повязки, но когда я ей это сказал, это не улучшило ее настроения. Она начала проклинать меня, отбросив всякие нормы приличия.

– Послушай, я хотел сказать комплимент, а ты в ответ только огрызаешься. Ну что же, печенья тебе сегодня не положено. Я отдам твою долю Бриллиантовой девочке.

Джун остановилась, замерла на ходу. Я мог прочитать, что происходило у нее в голове. Печенье.

– Ты имеешь в виду эти маленькие кексы с шоколадом и кремом, с запахом абрикоса, вишни, клубники или кофе?

– Да, это и есть печенье, Джун.

Но я с самого начала не собирался давать ей печенья. Давать печенье тому, кто сгоняет жир? Это все равно, что давать «Джек Дэниелс»^[9] тому, кто собирается бросить пить. Нет, это специальное угощение для Бриллиантовой девочки и сыночка, ни тому, ни другому не надо сгонять вес. На самом деле меня больше заботит то, чтобы сохранить их в той же форме, которая и так почти великолепна.

– Ты все равно бы не дал мне ничего, – огрызнулась Джун, даже не оглядываясь на меня. – Без всяких на то причин.

– Ну, можно было бы попросить Бриллиантовую девочку... К тому же в пять у вас молитвенный час.

– Что?

Теперь она повернулась. Лицо у нее скривилось, сморщилось и напоминало тряпку. Даже Веселый Роджер поднял голову, когда услышал слова.

– Разве ты не говорила этого, Бриллиантовая девочка?

– Говорила, – фыркнула она. – Молитва в пять, будьте готовы.

Девочка просто великолепна. Быстро соображает и всегда готова подыграть. Мне будет ее не хватать.

Джун поняла, что опять проиграла и начала снова изрыгать проклятья, отчего и без того сильно расстроенный сыночек, начал плакать и причитать:

– Не надо говорить такие плохие слова, мама.

Джун потрясла головой, отчего ее груди очень соблазнительно закачались, и подошла к сыну. Он обнял ее и прижался лицом к ее голому животу. Она тоже обняла его и прошептала:

– Прости, сыночек.

Очень трогательно, если кого-то такие вещи могут тронуть.

Дележ пищи действительно создает напряженную обстановку. Мне теперь совершенно ясно, что Веселый Роджер и Джун возмущены полноценной пищей, которую я выдаю Бриллиантовой девочке и сыночку. Если мне прошлый опыт что-то и говорит, то я скоро увижу полный распад семейства. Могу поспорить, что Джун набросится на Бриллиантовую девочку, чтобы отобрать у нее еду. Роджер не вмешается, так как он в это время будет отбирать еду у сыночка.

Такое уже случилось с Семейным планированием №5, пятеркой из Кентукки. Я никогда не докачусь до такого состояния. Мне пришлось даже построить специальное убежище для детей. Иначе они бы не дожили до скульптуры.

Родительская проблема у них сильно усложнилась необычайно сильной никотиновой зависимостью. После одного дня без табака они визжали и орали друг на друга по малейшему поводу, а на второй день колотили друг друга вообще без всякого повода.

Мне пришлось отлить их намного раньше, чем я этого хотел, поэтому номер 5 получился самым слабым из всей серии. Даже критики согласились с этим. Если бы они только догадывались, через что мне пришлось пройти, то, наверное, были бы более снисходительны в своих статьях.

Заставить людей худеть – это такой труд, за который я бы и не взялся, если бы истощенный, голодный взгляд не усиливал бы проявление ужаса. Мускулы выдерживают дольше. То же можно сказать про вены. Но в тот самый момент, когда они уже видят лицо смерти, в их телах появляется такая... отчетливость.

Для этого одной диеты и добавок мало. Требуется планомерное внедрение ужаса. Именно таким образом вы заставляете их напрячься, делаете их дергаными и нервными. Их железы насыщены адреналином.

Я вкатил в клетку телевизор и видеомагнитофон. Экран большой. Мощные громкоговорители на стене лицом к ним.

– Время просмотра, – объявил я.

Бриллиантовая девочка с удивлением уставилась на экран.

– И что сейчас будет? – спросила она с большим добродушием, чем я того заслуживаю. – « Генри: Портрет серийного убийцы» или вы остановились на чем-то более остром, например, «Кровавое расчленение бензопилой в Техасе»^[10]?

– Не провоцируй его, – тихо пробормотал Роджер, но я-то все слышал.

– Что? – фыркнула в сторону отца девушка. – Думаешь, если ты будешь паинькой, он покажет тебе «Голубую лагуну»^[11]?

– А как насчет Терминатора? – спросил я.

– Заткнись! – заорала Джун. Мне пришлось приказать им замолчать и успокоиться.

– Ну, а теперь вот что. Я не могу заставить вас смотреть, но на вашем месте я бы все же посмотрел эту запись. Вы сейчас увидите свое будущее, которое вас ждет, если не будете слушаться меня, если не будете следовать всем моим инструкциям. И кто знает... – добавил я жизнерадостно, – ...может быть, вы сообразите, как можно отсюда выбраться? Может, я что-то упустил?

– Ага, а может быть она – рабыня Изаура, – кивнула Бриллиантовая девочка в сторону матери. – Только я так не думаю.

Хорошо, посмотрим, как ей это понравится. Посмотрим, как всем им это понравится.

Я уменьшил освещение и запустил запись.

Но тут произошла накладочка, и послышался визг, такой, что вызывает озноб по коже, визг молоденькой девушки. Чтобы быть точнее, Планирование семьи №8. Девочка немного моложе, чем Бриллиантовая девочка. Она привязана к столу и уставилась куда-то в сторону. Она вырывается из кожаных ремней, и каждый рывок открывает мускулы, которые, как я подозреваю, замечаю только я. Хотя сыночек смотрел на голую женщину широко раскрытыми глазами. Возможно, он еще никогда не видел обнаженную девушку, разве что на картинках у своих одноклассников. И, судя по всему, обнаженная плоть фей любви не очень-то интересовала его, хотя с этой семейкой нельзя сказать ничего определенного.

Камера была напралена вниз, прямо на нее. Освещение слабовато – я не кинематографист. А вот с резкостью все в порядке. Теперь камера начинает поворачиваться в ту сторону, куда смотрит девушка. Под чем-то вроде зеленоватой глины корчится на столе из нержавеющей стали другая женская фигура. Зеленая масса – альгинат, материал, который дантисты используют для снятия отпечатков зубов. Женщина задыхается. Ее хрипы действуют на нервы.

– Есть и другие фильмы, – внушительно и зловеще пообещал я.

А Бриллиантовая девочка не смутилась ни на йоту.

– У-у-у, – заворковала она. – Какие ужасы, пижон. Можно, я буду первой, – добавила она скучающим голосом. – Так я, наконец-то, смогу слинять отсюда.

Но она единственная, кто заговорил. Джун, например, потеряла дар речи. Веселый Роджер уставился на меня, а сынишка потерял всякий интерес к женской натуре и снова начал хныкать.

– Это была ее мамочка? Та, которая хрипела?

– Очень наблюдательно с твоей стороны, Бриллиантовая девочка.

Я чувствовал, что стараюсь тщательно подбирать слова. Это она со мной такое сделала, заставила меня быть осторожным. Мне это не понравилось. Ни капельки не понравилось, но она меня заинтриговала.

– Значит, я тоже увижу нечто подобное? – она улыбнулась своей матери, которая этого не видела. Она прислонилась к клетке, опустив голову.

– Может, я сделаю тебя первой, а она будет наблюдать, – высказал я предположение.

– Нет, – фыркнула Бриллиантовая девочка, наклонив голову, словно одноглазая проститутка в стране слепых. – Этого ты не сделаешь. Сначала ты убьешь ее, потом папочку, потом моего братца, и только потом меня.

Она права, но откуда она это узнала? На самом деле, мне очень хотелось спросить ее об этом. А она продолжала:

– Я это знаю, потому что на твоем месте сделала бы именно так.

Часами наблюдаю за ними на мониторе в моей спальне. У меня установлены три камеры, две на стенах и одна в потолке, как раз над ними. Уверен, они этого не заметили. Там нечего особо замечать; глазки камеры очень маленькие, а стены и потолок не закончены, не обработаны.

Но я очень многое увидел. Джун только что закончила один из нескончаемых раундов игры в крестики-нолики на грязном полу со своим сынишкой. Сегодняшний раунд продолжался более двух часов. Они стирали мел ладонями и играли, не говоря ни слова. Неделями занимались этим.

Веселый Роджер большую часть времени сидел, прислонившись к стене, а когда двигался, то держался за нижнюю часть спины так, словно у него вышиблены диски. Он не жаловался, днями почти ничего не говорил.

Бриллиантовая девочка внимательно, не хуже меня, наблюдала за своей семьей. Когда вчера Веселый Роджер попробовал заговорить с ней, она сказала ему, чтобы он «отвалил».

Я заметил, что она внимательно смотрит на потолок и стены, словно подозревает, что я наблюдаю за ними.

У меня также зародилась уверенность, что она соблазняет меня. Подозреваю, такое утверждения вызовет у нее только усмешку, но это очевидно. Особенно после инцидента с ее языком и моими пальцами в микроавтобусе, и после того, как она продемонстрировала свои прелести в «коробке для котят», когда мы только сюда приехали. Но даже в те часы, когда меня нет в подвале, она пытается соблазнить меня. Иногда она потягивается, проделывает целую серию очень женственных движений, при этом всегда позирует, максимально открывая что-нибудь для обозрения: то ли это ее приподнятый зад, когда стоит на четвереньках, то ли грудь, выставленную в профиль, когда расправляет плечи.

Прошла первая неделя. Меня сильно заинтриговало ее позирование, и я принес им всем ведра с теплой водой, мыло и салфетки для лица. Принес и полотенца. Я поставил все это в пределах их досягаемости и поднялся в спальню к своему монитору.

Сначала Джун и Веселый Роджер помогли вымыться сынишке. Затем они занялись собой. Веселый Роджер делал это заученными отрывистыми движениями, как человек, которому наплевать, как от него пахнет. А Джун яростно терла себя, как раскаивающаяся грешница – женщина, ненавидящая свое тело. Это напомнило мне тех, кто хочет от ванны только одного – содрать собственную шкуру.

Дочь подождала, пока они все отойдут в сторону, затем скинула одежды и машинально вымылась.

С этого момента я давал им ведра и мыльные принадлежности через день, только для того, чтобы наблюдать за Бриллиантовой девочкой. Проделал это во второй раз и удобно устроился перед своим монитором.

Бриллиантовая девочка стянула с себя весь верх, затем штанишки. Очень по-деловому. Но на этот раз она стягивала свои штанишки так, словно резинка оказалась очень тугой. Она меня дразнила. Определенно это отличалось от того, что я видел раньше. Может, она действительно подозревала, что я за ней наблюдаю, и пыталась играть на моих желаниях? Я сел ровнее, прекрасно понимая, что при желании могу в любой момент спуститься в подвал.

Когда ее трусики скользнули по бугорку Венеры, она остановилась, чтобы лениво почесать открывшийся темный уголок. Провокационно. Ее локти с каждым движением сжимали грудь, заставляя ту вылезать из бюстгальтера. Все это меня очень возбудило. Я не смог бы оторвать от нее взгляда, даже если бы весь сарай сейчас вспыхнул.

Оставаясь лицом ко мне, она наклонилась и сняла трусики. Ее волосы упали на лоб. На какое-то мгновение она стала воплощением самой скромности, но тут она резко выпрямилась, и трусики полетели у нее через голову за спину. Она расстегнула бюстгальтер. И опять-таки, она двигалась очень медленно. Ее пальцы многообещающе задерживались то тут, то там.

Все это заметил не только я один. Неряха Веселый Роджер тоже проявил горячий интерес, хотя Джун велела ему отвернуться. Он поднял руки в знак того, что подчиняется, словно был пойман на месте преступления. Отвернувшись, он заставил то же самое сделать и сынишку, думаю, по принципу того, что раз уж он не может смотреть на это, то справедливость требует того же и от его сына.

– Ты думаешь, что ты делаешь? – прошипела Джун дочери. Бриллиантовая девочка не обратила на нее никакого внимания и высвободила сначала одну грудь, затем другую.

Джун оглянулась, словно подозревала, что у девушки имеется аудитория, затем злобно уставилась на нее. Я тоже уставился на нее. Мне казалось, что я вижу ее груди в первый раз. Они такие во всех отношениях девичьи, такие упругие, так выступают вперед. Они еще не страдали от детей или времени, ожирения или потери веса, качающаяся часть женской плоти. Они... великолепные... непорочно белые с маленькими сосками. Темная полоска между ними образует почти правильную «V», соответствующую «V», расположенной ниже, на такой привлекательной, такой заманчивой белизне, что я не могу оторвать взгляд. Я обнаружил, что умоляю ее повернуться так, чтобы я мог лицезреть ее попку, которую до этого видел только мельком. И вот она сделала именно то, что я хотел. Но ее чертова мамочка взяла полотенце. Я проклинал эту женщину. Я убил бы ее, если бы она закрыла прекрасный образ, но Джун подняла полотенце между дочерью и мужской половиной семьи.

Я очарован бледным отпечатком трусиков на попке Бриллиантовой девочки. Мое дыхание – настоящая буря. Она с такой простотой исполняла самое великое мое желание, словно знала, чего я хочу.

Она подошла к краю клетки. Ее мать все время держала полотенце рядом с ней. А она взяла остатки воды в ведре и начала тщательно и без спешки мыться. Не торопясь? Да, я в этом несомненно уверен. Сегодня она не такая деловая. Она сегодня дерзкая. Бесстыдная. Знает, что делает... знает. Она порождает во мне все более и более богатые фантазии, и мне приходится сдерживаться, чтобы не вытащить ее из клетки. Я и так уже провел слишком много времени, наблюдая за ней, думая о ней. Прошлой ночью она даже мне приснилась. Она везла ребенка в коляске, назвала его Персик.

– Персик, – прошептала она мне в ухо.

Даже во сне я чувствовал ее горячее и влажное дыхание. Персик? Я только подумал об этом, но ничего не сказал.

Теперь она снова повернулась ко мне попкой и терла себя, терла, терла. Пробежала мочалкой по всему позвоночнику, потом вылила грязную воду и снова начала мыться. Ее кожа из бледной стала розовой.

Мечтать о ней? Никогда не мечтаю о них. Никогда. Мои мечты не отягощены такими трюками. Сейчас мне хочется встать на колени позади нее, положить руки на ее бедра, почувствовать их упругость, те волны тепла, которые они испускают, когда я их широко раздвигаю. Я хочу, чтобы мой язык прочувствовал тот жар, который она может предложить, одновременно вдыхая ее запах.

Она довела меня до этого. Она должна умереть, но, конечно, она права: она уйдет последней.

Я отвернулся от экрана, когда она снова нагнулась, подставляя моему взору все то, что меня так воспламенило. Теперь мне и самому надо обтереть себя, но когда я взял полотенце, я понял, то, что продемонстрировала Бриллиантовая девочка, полностью меня не удовлетворило.