64
При помощи водительских прав Бонни они арендовали в аэропорту Бирмингема маленький «Гремлин» и под серым позднедекабрьским небом проделали на нем двухчасовое путешествие до Файета. Южная зима уже началась, волна холодного ветра с дождем кружила коричневые листья. Два дня назад было Рождество.
Он проехали мимо большого плаката, пробитого пулями 22 калибра. «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В ФАЙЕТ — ДОМ МАЛЕНЬКОГО УЭЙНА ФАЛЬКОНЕРА, ВЕЛИЧАЙШЕГО ЕВАНГЕЛИСТА ЮГА!» Билли заметил, что вторая строка надписи выцвела. Ее не будут обновлять. Домом для тела Уэйна стало тщательно ухоженное кладбище по соседству с владениями Фальконеров. Он был похоронен рядом со своим отцом, и на его могиле всегда были живые цветы.
— Я никогда не видела столько холмов, — сказала Бонни. Она заметила, как Билли вздрогнул будто от старой раны, когда они проезжали мимо плаката. — В Ламезе все плоско, как блин. Долго нам еще?
— Мы будем там через несколько минут. Они сразу же за Файетом. Вокруг глаз Билли все еще были заметны темные круги, и ему нужно было набрать еще фунтов пять шесть, чтобы его лицо округлилось. Он смог начать ходить без костылей только на прошлой неделе. Еще раньше были несколько недель, выпавших из его жизни, когда он то приходил в себя, то впадал в беспамятство, борясь с обширной инфекцией. Его зашитая челюсть зажила быстро, как и рука, одетая в толстый гипс. Доктор Хиллберн все время была рядом с ним: врачи не могли понять, почему он не погиб в пустыне. Повреждения, полученные им при аварии самолета, сами по себе были достаточно серьезными, а заражение, которое он получил из-за рваной раны на запястье, должно было покончить с ним на все сто процентов.
Доктор Хиллберн ничего не сказала, когда Билли рассказал ей, что он умирал, но его прислали обратно с той стороны. А люди правы, сказал Билли, там так прекрасно. Однако, если доктор Хиллберн не возражает, он еще некоторое время побродит на этом свете.
Доктор Хиллберн улыбнулась и сказала, что ни капельки не возражает.
Позже Билли спросил ее о матери. Доктор Хиллберн подтвердила то, что он уже знал; Рамона Крикмор погибла при пожаре, возникшем по неустановленной причине. Лачуга полностью сгорела.
Бонни оставалась с ним днями и ночами, помогая в его страданиях. Теперь, когда он был в безопасности и его тело излечилось, разноречивые эмоции относительно Уэйна и потери матери хлынули из него горькими слезами. Когда он плакал, Бонни баюкала его голову. Некоторое время ему снились кошмары о падении самолета. В них Меняющий Облик в распухшем теле Крипсина крался за ним и Уэйном по горящей пустыне. Они закончились, как только его тело и сознание вылечились, однако когда они с Бонни ступили на борт самолета в Чикаго, чтобы совершить свадебное путешествие, которое было подарком сотрудников и пациентов института Хиллберн, он покрылся холодным потом. Самым трудном было пристегнуть ремень, и когда «Боинг-747» рейсом до Атланты пошел на взлет, он закрыл глаза и крепко вцепился в руку Бонни. Однако когда они поднялись в воздух, все его страхи пропали, и он даже смог несколько минут смотреть в иллюминатор. Полет на самолете был гораздо более быстр и удобен, чем поездка на автобусе или поезде, других альтернативах Билли, а он хотел попасть в Готорн как можно быстрее.
Он рассказывал Бонни фрагменты того, что произошло с ним в Мексике, но она знала, что ему ужасно тяжело говорить об этом. Она не хотела заставлять его; когда он захочет сам все рассказать, она будет внимательным слушателем.
Они проехали Файет, и до Готорна теперь оставалось всего пятнадцать миль.
Пока Билли лежал в госпитале без сознания, ему исполнилось двадцать один. Он понимал, что теперь он совсем не тот, что уезжал из Готорна в первый раз, чтобы присоединиться к «Призрак-Шоу» Доктора Чудо. Теперь он более ясно видел свою цель и свое место в мире. Он пробил себе дорогу сквозь хитросплетения лабиринта, в который вошел много лет назад, когда оказался в подвале Букеров. Теперь он был сильный сердцем и знал, что в его жизни орел победил.
Его Неисповедимый Путь тянул его вперед, в мир. Но прежде, чем он двинется дальше — в Калифорнийский университет, в Дюк или даже в Оксфорд в Англии, где изучали «алькоттскую ленту» и откуда тамошние парапсихологи нетерпеливо звали Билли присоединиться к программе исследования жизни после смерти — ему нужно было оглянуться на пройденный путь. Нужно было сказать «до свиданья» людям и местам. «Гремлин» повернул за поворот, и Билли увидел старое, истерзанное непогодой здание средней школы с кирпичной гимнастической пристройкой. На софтбольном поле был виден большой бесформенный шрам, как будто трава отказывалась расти на том месте, где взорвался костер.
Билли коснулся руки Бонни и попросил остановиться.
Стоянка была пуста. Все ученики разъехались на Рождественские каникулы. Билли опустил стекло со своей стороны и посмотрел на софтбольное поле. Его глаза потемнели от воспоминаний, связанных с Майской Ночью.
— Здесь произошло что-то плохое, да? — спросила Бонни.
— Да. Очень плохое.
— А что?
— Пострадало большое количество детей. Некоторые из них умерли.
Он обвел взглядом новую изгородь, вспоминая боль в ладонях во время взрыва. Он подождал несколько минут, прислушиваясь к шуму ветра, гуляющего по полю. Поодаль качались сосны, а облака, казалось, скользили по верхушкам холмов.
— Они ушли, — сказал он. — Здесь никого нет. Слава Богу. Хорошо. Я готов ехать дальше.
Они тронулись по дороге на Готорн. Когда Билли увидел кучу обгорелых бревен и каминную трубу там, где когда-то стоял его дом, его сердце екнуло. Поле заросло, пугало развалилось, все пришло в упадок. Он не попросил Бонни притормозить пока они не доехали до остова дома Букеров.
Заросли были расчищены, и на территории владений, когда-то принадлежащих Букерам, стоял трейлер. Он стоял намертво, на бетонных столбах, скопанных в землю. В переднем окне виднелась Рождественская елка с мигающими огоньками. Снаружи сидел — совсем непохожий на Вилла Букера — маленький мальчик и играл с большой коричневой собакой, норовящей лизнуть его в лицо. Мальчик заметил «Гремлин» и помахал. Билли помахал в ответ. Вокруг трейлера чувствовалось тепло, и Билли надеялся, что люди, поселившиеся здесь, будут счастливы. «Дома убийства» Готорна больше не существовало. Билли услышал высокий визг лесопилки в тот момент, когда они подъезжали к находящимся друг против дружки автозаправочной станции и парикмахерской. Рядом с автозаправкой сидело несколько фермеров, с интересом наблюдавших за тем, остановится ли «Гремлин». Кто-то грузил в грузовик тюки. В парикмахерской Куртиса Пила мерцал экран телевизора, и Билли разглядел силуэты людей, сидящих в красном сиянии старого камина. Жизнь в Готорне текла своим чередом. Несмотря на то, что здесь ощущалось дыхание цивилизации — на телефонной будке висел плакат, гласящий, что «ТРЕБУЕТСЯ КВАЛИФИЦИРОВАННАЯ РАБОЧАЯ СИЛА. ОБРАЩАТЬСЯ В ЛИЧНЫЙ ОФИС ЧЕТЕМА. МЫ ОФИЦИАЛЬНЫЕ ПРЕДСТАВИТЕЛИ НАНИМАТЕЛЯ» — сущность жизни, легкой и неторопливой, изменить было невозможно. Может быть, это и к лучшему, подумал Билли, приятно сознавать, что какие-то места в мире не меняются несмотря на то, что люди в них растут, мужают, учатся на своих ошибках.
— Останови здесь, — попросил Билли указав на обочину рядом с парикмахерской Пила. — Я хочу на минутку зайти туда. Хочешь пойти со мной?
— Я для этого сюда и приехала, — ответила Бонни.
Когда Билли открыл дверь парикмахерской, трое мужчин, сидящих около камина, оторвались от телевизионного шоу — это было «Делайте ставки» — и застыли. У Куртиса Пила отвисла челюсть. Старый Хайрам Келлер просто заморгал, и снова обратил свое внимание к Монти-холлу. Третий мужчина, самый молодой, с кудрявыми светлокоричневыми волосами и полными щеками, раскрасневшимися от сидения рядом с камином, подался вперед как будто увидев мираж.
— Лопни мои глаза! — сказал Пил и встал с кресла. — Это же… Билли Крикмор?
— Правильно. — Билли напрягся, готовый ко всему. Он узнал молодого человека и увидел, как сузились глаза Дюка Лейтона.
— Ну, черт меня… — И тут неожиданно лицо Пила расплылось в широкой улыбке. Он шагнул вперед, схватил Билли за плечи, обнял его и отступил на шаг. — Ух…
Мы не думали увидеть тебя снова…
Я имею в виду, мы…
— Я понял, что вы имеете в виду. Познакомьтесь с моей подружкой Бонни Хейли. Это Куртис Пил. Это Хайрам Келлер и Дюк Лейтон.
— Привет, — поздоровался Хайрам не отрываясь от телевизора.
— Не ожидал, что ты узнаешь меня, Билли. — Дюк потрепал свой толстый живот. — Я считал, что немного изменился. Да и ты тоже. Ты выглядишь так, будто с тобой произошел несчастный случай.
— Возможно.
Наступила долгая пауза, прерванная Куртисом.
— Эй! Молодежь не желает «Коку»? У меня есть и как раз такая холодная, какая нужна! Нет? Я слышал, что погода еще больше испортится. Ночью ожидаются заморозки. Слушайте, берите стулья и устраивайтесь…
— Мы ненадолго, — прервал его Билли. — Я хочу сходить на кладбище.
— О. Да. Э-э-э… Билли, это была плохая вещь. Страшная вещь. Огонь распространился так быстро, да еще ветер, дувший той ночью. Мне…
Мне очень жаль.
— Мне тоже.
Пил повернулся к Бонни и некоторое время смотрел ей в глаза, как загипнотизированный. Он неуверенно улыбнулся и снова повернулся к Билли.
— Тебе нужно подстричься, Билли. Давай, залезай в кресло, мы тебя обслужим. На дому, да? Я припоминаю, что ты любил запах «Виталиса». Он тебе все еще нравится?
— Нет, — ответил Билли и слегка улыбнулся желанию Куртиса услужить. — Боюсь, что нет. — Он почувствовал на себе неотрывный взгляд Лейтона, и внутри него начала закипать злость.
— Да… — Пил нервно закашлялся. — Мы тут все наслышаны о тебе, Билли. Ты знаменитость. Я имею в виду, что не понимаю, что ты из себя представляешь и все такое, но…
Посмотри сюда. — Он подошел к полке с одеколонами, шампунями и помадами и указал на что-то на стене. Он гордо улыбнулся, и Билли разглядел, что там был стенд, увешанный вырезками о «Таинственном Медиуме», «алькоттской ленте» и фотографиями Билли. — Видишь, Билли? Я храню их. Люди постоянно приходят сюда, чтобы почитать их. Ты на самом деле здешняя знаменитость! А теперь посмотри на эту стену. Узнаешь?
Он указал на вставленную в рамку вышитую сову, сидящую на дереве. Ее перья сияли всеми цветами радуги, а пронзительно живые глаза казалось наблюдали за вами. Билли узнал работу своей матери. — Парень из Монтгомери, приезжавший сюда месяц назад, предлагал мне за нее сто долларов, — сказал Куртис и гордо расправил грудь. — Я сказал «нет». Я сказал, что она была сделана местным мастером, и что вы не можете купить ни за какие деньги то, во что вложены такие чувства. Я правильно говорю, Хайрам?
— Да.
— Я меня есть еще одна, дома. На ней горы и озеро и орел, парящий высоко в небе. Я считаю, что это самая красивая вещь из всех, когда-либо виденных мною. Видишь, я повесил ее туда, где могу постоянно ее видеть!
Хайрам неожиданно зашевелился и посмотрел на рукоделие.
— Прекрасная работа, — сказал он прикурив трубку и ткнув ее в рот на своем морщинистом лице. — Нужно много исходить, чтобы найти что — нибудь получше. — Он склонил голову набок и посмотрел на Билли. — Твоя мать была полна чудес, мальчик. Она была чертовски хорошей женщиной, но нам понадобилось слишком много времени, чтобы понять это. Какая женщина может содержать в идеальном порядке ферму, делать такие картины и не жаловаться на невзгоды судьбы?.. Да, я помню ту ночь палаточной проповеди. Возможно, мы не хотели слышать, что она говорила, но она набралась на это мужества. И похоже, у тебя его тоже хватает. — Он ткнул своей трубкой в сторону стенда.
— Что?!.. — слова застряли у Билли в горле. Он был поражен, и в его глазах навернулись горячие слезы. — Вы хотите сказать, что вы…
Дюк Лейтон начал подниматься со своего места. Его взгляд в красном свете камина казался зловещим. Когда он выпрямился и сделал первый шаг, Билли увидел, что он хромает еще ужаснее, чем его отец. По мере приближения к Билли он, казалось, уменьшался, становясь тоньше и бледнее. Он остановился перед Билли, его нижняя губа подрагивала.
— Это произошло сразу после того, как ты уехал. Я ехал в машине вместе со своим отцом. Он…
Он был сильно пьян. Он часто напивался с тех пор, как умерла мама. Во всяком случае, он…
Автомобиль ехал слишком быстро и мы свалились с моста. Я отделался порезами, но мой отец умер еще до того, как приехала скорая помощь. — Его лицо сделалось застывшим и мрачным. — Неделю спустя Кой Гренгер пришел ко мне и сказал, что видел моего отца, стоящего на обочине дороги рядом с тем мостом, с которого мы слетели…
— Сам видел, — тихо сказал Хайрам. — Ясно, как день. Ясно, как вижу тебя.
— Мой папа…
Не ушел. — Голос Дюка треснул, а глаза наполнились влагой. — Я видел его, звал его, и было похоже, что он пытается мне ответить, но не может…
Не может произнести ни слова. Его…
Горло было раздавлено во время аварии, и он задохнулся. Когда я пытался прикоснуться к нему, то почувствовал страшный холод. Потом он исчез, просто растаял в мгновение ока. — Дюк беспомощно взглянул на Бонни, а затем снова обратился к Билли. — К кому еще я мог пойти? Я хотел помочь моему папе!
— И моя мать освободила его?
— Я попросил ее об этом, — Хайрам выпустил клуб голубого дыма. — Мы все просили. Она встала рядом с мостом, раскинув руки в стороны, и мы все увидели Ральфа Лейтона своими собственными глазами. — Он стиснул челюсти и проворчал: — Самая непостижимая вещь изо всех, что мне доводилось видеть. И Ральф…
Просто исчез, перенесся, я полагаю. Рамона упала на землю, и ей помогли добраться до дома…
— Моя жена провела с ней всю ночь, — вставил Пил. — Она ухаживала за ней.
Дюк рукавом вытер лицо.
— Извини. Я вел себя…
Как дурак. Я не верил в призраки до тех пор, пока не увидел своего собственного отца, пытающегося меня позвать…
— Чертовское мужество, — сказал Хайрам. — Она сделала это на виду у всех. О, поначалу некоторые смеялись. Но после того, как все это произошло…
Никто больше не улыбался.
— Я купил эту картину у нее после этого случая, — сказал Пил. — Она не хотела брать деньги, говорила, что они ей не нужны. Но я настоял на том, чтобы она их взяла. А на следующую ночь…
Да, огонь был такой сильный, а ветер порывистый, что все закончилось раньше, чем мы об этом узнали.
— Я ничего не знал. — Билли обвел взглядом мужчин. — Она никогда не писала мне о происшествии на мосту.
— Вероятно, она считала, что тебе хватает твоих собственных забот. — Хайрам снова раскурил трубку, зажал ее в зубах и принялся опять смотреть телевизор.
— Я сожалею о том, что произошло с твоим отцом, — сказал Билли Дюку.
— Спасибо. По правде говоря, в последнее время мы с ним не ладили. Сразу после окончания школы он отвез меня на призывной пункт военно-морских сил в Тускалузе. Так что я не попал в колледж, как хотел. Я попал во Вьетнам — тоже своего рода колледж. Я служил подрывником, но я думаю, что ты про это знаешь. Чудесно, а? Я — и подрывник! — Он попробовал улыбнуться, но его лицо было слишком печальным и усталым для этого.
— Чудесно? Почему?
Дюк долго молча смотрел на него.
— Ты…
Ты не знаешь, да? Ну да, откуда тебе. Я вернулся из Вьетнама в семьдесят первом с прострелянным бедром и Пурпурным Сердцем. Но это все равно продолжало съедать меня изнутри…
Поэтому я пошел к шерифу и все ему рассказал. Я отсидел — один год из положенных мне двух, и вышел недавно, в октябре. Но я хочу, чтобы ты знал, Билли, что это была не моя идея. Это не я ее предложил…
— Какая идея?
— Фейерверк, — тихо ответил Дюк. — Я думал, ты знаешь; я думал, все уже знают. Я был одним из тех ребят, которые подложили фейерверк в костер. Это…
Должно было послужить шуткой. Просто шуткой. Мы думали, что получится красочный салют. Мы думали, люди обрадуются. Клянусь, что не знал, что так рванет. Когда мой отец дознался до этого, то быстро сплавил меня в моряки. Я никогда не забуду ту ночь, Билли. Я плохо сплю. Знаешь, я до сих пор слышу звуки, которые они издавали. Билли…
Ты можешь узнать, остался ли кто-нибудь из них еще там, правда? Я имею в виду, что ты можешь поговорить с ними и помочь им?
— Они ушли, — ответил Билли. — Я уверен в этом.
Но Дюк отрицательно покачал головой.
— Нет, они все еще здесь. — Он открыл глаза и указал пальцем на свой череп. — Они все здесь, все до единого, кто погиб в ту ночь. Ты не сможешь помочь мне, да?
— Нет.
— Я так и думал. Я отсидел свой срок, был выпущен за примерное поведение. Отец хотел, чтобы я уехал на работу в Джорджию. Да… — Он прошел мимо Бонни и снял с вешалки свою шляпу. Это был головной убор работника заправочной станции. — Пойду на работу. Бензин не будет течь сам. Я думал, что ты все знал, Билли. Я действительно так думал.
— Они ушли, — повторил Билли, когда Дюк подошел к двери. — Тебе не нужно больше хранить их в себе.
— Да, — ответил Дюк. Он открыл дверь — маленький колокольчик весело звякнул у притолоки — и вышел.
Билли покачал головой; его глаза замутились, и Бонни взяла его под руку, чтобы поддержать.
— То, что произошло с сыном Фальконера, ужасно. Я слышал, что он погиб во время аварии самолета в мексиканской пустыне. Один Бог знает, что он там забыл. Я слышал, что он опустился, все забросил…
— Не все, — ответил Билли. — А только то, что не имело значения. — Что?
— Ничего, — Билли снова посмотрел на вышитую сову. Эту прекрасную работу должны видеть много людей. Он не мог придумать лучшего места, чтобы повесить ее. Пил коснулся его плеча.
— Билл, у меня есть прекрасная идея! Почему бы тебе и твоей юной леди не пообедать у меня сегодня вечером? Я позвоню жене, и обещаю вам такого жареного цыпленка, что пальчики оближете! Договорились?
— А для меня местечко найдется? — спросил Хайрам.
— Может быть. Черт…
Конечно! У нас найдется место для всех! Хорошо, Билли? Как ты на это смотришь?
Билли улыбнулся, посмотрел на Бонни, а затем кивнул.
— Мы на это смотрим очень положительно.
— Прекрасно! Тогда я начинаю трубить в рог!
— Куртис, — окликнул Билли Пила, когда тот направился к телефону. — Мне нужно повидать мать. Она на кладбище, да?
— О, да, конечно. Не беспокойся об этом. Мы хорошо заботимся о ней, Билли. Сам увидишь.
— Мы скоро вернемся.
Подходя к двери, Билли и Бонни услышали, как Куртис говорил по телефону:
— Ма? Сегодня вечером у нас будет настоящее торжество! Знаешь, кто…
— Большое мужество, — пробормотал Хайрам.
Пятнадцать минут спустя Билли и Бонни стояли у могилы Рамоны. Могила Джона Крикмора располагалась в нескольких футах от нее. Осыпавшиеся сосновые иголки покрывали землю, а между деревьев гулял холодный ветер. Билли чувствовал запах соснового сока: аромат жизни, ждущей весны, чтобы вырваться наружу.
В изголовье могилы Рамоны стоял надгробный камень. Гладко обработанный, он был прост, но горд. На камне были выбиты ее фамилия, имя, даты рождения и смерти, а подо всем этим рука мастера вывела печатными буквами: «ДОЧЬ ГОТОРНА».
Билли обнял Бонни. Он знал, что его матери здесь не было; ее тело вернулось обратно земле, как и полагается всем телам, но ее душа — та ее часть, которая делала ее не такой, как все — была где-то еще, все еще следуя своему Неисповедимому Пути. И его душа тоже уйдет туда, куда ушла ее. Он еще не раз встретит Меняющего Облик, потому что тот — земное воплощение Зла, но теперь он знал, что Орел всегда может победить змею. Смелость побеждает страх.
В нескольких футах от могилы Рамоны в кустах росло несколько крепких стеблей голденрода. Билли сорвал несколько штук, рассыпая по земле желтые цветы.
— Цветы для умерших, — произнес он. — И для живых.
Он протянул Бонни оставшийся стебелек и увидел, как засияли ее странные и прекрасные глаза.
Они стояли рядом под медленно бегущими по небу бело-серыми облаками. Ветер принес с собой снежные хлопья, которые цеплялись за их волосы и ресницы, и Билли вспомнил свои первые шаги по Неисповедимому Пути, когда он и его отец вышли из дома прогуляться по снегу и зашли в дом Букеров. Теперь рядом с ним должен идти кто-то другой…
Кто-то, кто понимает его и верит в него так же сильно, как и он в нее.
— Я знала, что ты вернешься, — сказала Бонни. — Я знала это. Ты оставил кусочек угля, и я подумала, что ты вряд ли оставил его надолго. Я хранила его в моей кровати все время, пока однажды утром он не исчез. Той ночью мне снился сон…
— О чем?
— О тебе, — ответила Бонни. — И обо мне тоже. Мы были…
Вместе и были старыми. Мы были уставшими, но это была хорошая усталость, вроде той, какую ты испытываешь после плодотворного труда и знаешь, что тебя ждет мирный сон. Я не знаю, где это было, но мы сидели на солнце и видели океан. Мы держались за руки. — К ее веснушчатому лицу подкрался румянец. — Я не знаю, почему, но после этого сна я поняла, что с тобой все будет в порядке. Я поняла, что ты вернешься. Чудно, да?
— Почему?
— Потому что это был первый сон, которого я не испугалась, — ответила Бонни.
Пора было уходить. Они спустились с холма к машине и сели в нее. Билли осознал, что его Неисповедимый Путь вот-вот утащит его — и, возможно, Бонни — очень далеко от Готорна. Жизнь и Смерть — это две части одной головоломки, части одного и того же загадочного процесса роста. Он надеялся когда-нибудь сам поработать в парапсихологических лабораториях, заняться исследованиями, узнать столько, сколько сможет; он хотел помочь понять другим, что Смерть — это еще не конец, и что сама Жизнь — удивительная тайна, полная загадок и случайностей.
— Ты когда-нибудь хотела побывать в Англии?
— Зачем?
Билли мягко улыбнулся.
— Доктор Хиллберн говорила мне, что в этой стране больше всего домов с привидениями на душу населения.
Они отъехали от кладбища. Билли смотрел в его сторону до тех пор, пока белая пелена снега не закрыла от него мраморное надгробие. Сколько предстоит сделать! — подумал Билли. Сколько предстоит узнать!
Билли сосредоточил свое внимание на дороге, которая через Готорн уходила в мир. Он навсегда сохранит в себе слова своей матери: «Нет страха».