на главную | войти | регистрация | DMCA | контакты | справка | donate |      

A B C D E F G H I J K L M N O P Q R S T U V W X Y Z
А Б В Г Д Е Ж З И Й К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Э Ю Я


моя полка | жанры | рекомендуем | рейтинг книг | рейтинг авторов | впечатления | новое | форум | сборники | читалки | авторам | добавить

реклама - advertisement



ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

В этот вечер Билл неподвижно сидел на краю кровати в маленьком номере гостиницы; он глубоко задумался.

— Что ж, — заметил он, наконец, с протяжным вздохом. — Можно сказать одно: на свете еще есть хорошие люди. Возьмем миссис Мортимер. Чудесный человек, настоящая американка старого закала.

— Умная, образованная женщина, — согласилась Саксон, — и ничуть не стыдится такой работы. Все наладила сама, своими силами.

— На двадцати акрах — нет, на десяти! И заплатила за них, и ввела всякие усовершенствования, и себя кормит, и четырех работников, кухарку-шведку с дочерью, своего племянника! Просто не верится. Десять акров! Мой отец не признавал участка меньше ста шестидесяти акров. Даже твой братец Том и тот все на мили мерит… А ведь она женщина, и притом совершенно одинокая! Нам повезло, что мы с ней встретились.

— Чем не приключение! — воскликнула Саксон. — В пути именно так и бывает. Никогда не знаешь, что тебя ждет завтра. Мы встретились с ней как раз в то время, когда ужасно устали, и все спрашивали себя, скоро ли будет этот Сан-Хосе. Мы и не мечтали с такой встрече. И обошлась она с нами вовсе не как с бродягами. А какой дом у нее — чистый, красивый. На полу ни пылинки. Я и не думала, что комнаты могут быть обставлены так уютно и изящно.

— И пахнет в них так хорошо, — добавил Билл.

— Да-да! В журнале для женщин это называется «создать атмосферу». Я раньше не понимала, что это значит. А про дом миссис Мортимер действительно скажешь, что в нем царит атмосфера красоты и уюта.

— Это вроде твоих вышитых вещиц, — сказал Билл.

— И это следующий шаг после того, как человек научился держать свое тело чистым, свежим и красивым; нужно, чтобы и его дом был свежим, чистым и красивым.

— Но так не может быть в помещении, которое сдается жильцам, а только в собственном доме, Саксон. Для сдачи внаем таких домов не строят. Одно мне ясно: дом миссис Мортимер в конце концов стоил недорого. Дело не в цене, — дело в том, как он построен. Лес-то самый обыкновенный, его можно купить на любом лесном складе. И наш домик на Пайн-стрит из такого же точно леса, но построен он совсем по-другому. Я не умею объяснить, но ты сама понимаешь, что я хочу сказать.

Саксон, занятая воспоминаниями о только что оставленных уютных комнатах, рассеянно повторила:

— Да, все дело в том — как…

На следующее утро они рано двинулись в путь и принялись отыскивать в предместье Сан-Хосе дорогу на Сан-Хуан и Монтери. Саксон хромала все сильнее. Началось с водяной мозоли на пятке, затем волдырь лопнул, и теперь башмак мучительно натирал ногу. Билл вспомнил советы отца относительно ухода за ногами и зашел в мясную лавку, чтобы купить на пять центов бараньего сала.

— Вот что тебе нужно, — сказал он Саксон: — иметь удобную обувь и хорошенько смазывать ноги салом. Как только мы выберемся из города, мы все это наладим. Хорошо бы прервать наше путешествие. Хорошо бы мне раздобыть работу и дать тебе несколько дней передохнуть. Уж я постараюсь.

Когда они достигли городской окраины, он оставил Саксон на шоссе и, свернув в длинную подъездную аллею, направился к видневшейся вдали большой ферме. Он возвратился сияющий.

— Все в порядке! — воскликнул он, подходя ближе. — Дойдем вон до тех деревьев — там есть ручеек, и мы раскинем лагерь. Я начну работать завтра с утра. Два доллара в день на моих харчах. А если на его харчах, так полтора. Я ему сказал, что предпочитаю первое и что все мое хозяйство при мне. Погода прекрасная, и мы тут отлично перебудем несколько дней, пока твоя нога не заживет. Идем. Устроим настоящий, заправский лагерь.

— Как ты достал работу? — спросила Саксон, когда они бродили по берегу ручья, выбирая место для лагеря.

— Подожди, устроимся, тогда и расскажу. Все это было прямо как сон.

Только когда были сделаны постели, разведен костер и в котелке закипели бобы, Билл, бросив у костра последнюю охапку хвороста, начал:

— Во-первых, Бенсон — отнюдь не старозаветный старикашка. По виду и не скажешь, что фермер. Современный тип, крепкой хватки, говорит и действует как настоящий делец. Я понял это сразу, когда попал на ферму, хотя еще не видел его самого. А он меня в пятнадцать секунд раскусил.

— Пахать умеете? — спрашивает.

— Конечно, — отвечаю.

— А насчет лошадей как?

— Я вырос в конюшне, говорю. И тогда — помнишь, за мной ехала фура с машинами, запряженная четверкой? Только я это сказал, она как раз во двор и въехала.

— И с четверкой справитесь? — роняет будто так, мимоходом.

— Еще бы! Можете их запрячь хоть в плуг, хоть в швейную машину, хоть в карусель.

— Ну-ка, садитесь на козлы, берите вожжи, — говорит он тут же, не теряя ни секунды. — Видите сарай! Объезжайте-ка его справа и станьте задом для разгрузки. А надо тебе сказать, что не так просто объехать этот сарай. Я сразу по следам колес заметил, что все объезжают его слева. Ну, а мне предстояло сделать двойной поворот, вроде восьмерки — с одной стороны угол загона, с другой — угол сарая. Вот тут и обогни! Да еще кучи навоза набросаны на самой дороге, их не успели убрать. Но я стою себе как ни в чем не бывало. Возчик передал мне вожжи, и я вижу, что он про себя ухмыляется: думает, где уж ему! Пари держу, что сам он бы с этим не справился! Я и виду не подал, когда поехали, а ведь я и лошадей-то хорошенько не разглядел. Ты бы посмотрела, как я погнал их прямехонько на кучу навоза: левая чуть не задела стенку сарая, а ступица правого колеса прошла дюймов на шесть от углового столба загона! Иначе никак не получалось. А лошади у него — красота! Передние чуть наземь не сели, когда я их осадил, дал тормоз и остановился как раз там, где было велено.

— Ладно, я вас беру, — говорит Бенсон. — Вы мастер.

— Ерунда, — говорю с этаким ледяным равнодушием. — Вы мне по-настоящему трудную работу дайте. — Он улыбнулся, — должно быть, понял.

— Вы здорово знаете свое дело, — говорит. — Я не всякому лошадей доверю. Большая дорога не место для вас. Вы хороший работник, да, верно, с пути сбились. Ладно, будете пахать на моих лошадях, начнете завтра с утра. — Вот и видно, что умен парень, да не совсем. Он ведь не узнал, умею я пахать или нет.

Когда Саксон подала бобы, а Билл — кофе, она задержалась, осматривая все, что стояло на разостланном одеяле — сахар в жестянке, сгущенное молоко, нарезанную солонину, салат-латук, помидоры, ломти свежего хлеба, тарелки с бобами, от которых шел пар, и кружки с кофе.

— Совсем не то, что вчерашний ужин! — воскликнула она, всплеснув руками. — Вчера у нас было настоящее приключение, прямо из книжки. Прав был тот мальчуган, с которым мы ловили рыбу. Помнишь, как красиво был вчера сервирован стол и как красив был дом, а теперь погляди на это. Мы с тобой могли бы тысячу лет прожить в Окленде и никогда не встретить такую женщину, как миссис Мортимер, и мы не подозревали бы даже, что бывают на свете такие дома. Подумай, Билли, а мы ведь только начали наше путешествие.

Билл проработал в поле три дня. Он уверял, что отлично справляется с плугом и что пахать, пожалуй, гораздо интереснее, чем он предполагал. Узнав, что ему это дело нравится, Саксон потихоньку радовалась.

— Вот уж не думал, что это мне доставит удовольствие, — заметил он. — Пахать — замечательное занятие. И здорово укрепляет мышцы ног; возчику этого особенно недостает. Если бы мне когда-нибудь опять пришлось тренироваться для бокса, я бы непременно занялся вспашкой. И знаешь, как хорошо пахнет земля, когда ее переворачиваешь! Страшно вкусный запах! Идешь себе весь день, поднимаешь толстые пласты земли, свежей, жирной! А лошади — умницы! Знают свое дело не хуже людей. Да, уж у Бенсона во всей усадьбе не найдешь плохой лошади.

В последний день небо покрылось тучами, воздух стал влажным, с юго-востока подул сильный ветер — словом, появились все признаки того, что надвигаются зимние дожди. Когда Билл пришел вечером с работы, он принес небольшой сверток старого брезента и натянул его на раму, чтобы защитить их постель от дождя. Несколько раз он жаловался на боль в мизинце левой руки. Этот палец мучил его весь день, признался он Саксон; по правде сказать, уже несколько дней: боль как при нарыве, — по всей вероятности, заноза; но где она сидит, он никак не найдет.

Билл продолжал готовиться к непогоде. Он подложил под одеяло несколько старых досок, которые выломал из стен заброшенного, развалившегося сарая на другом берегу ручья; вместо матраца навалил на доски кучу сухих листьев; брезент укрепил при помощи обрывков веревок и проволоки.

Когда брызнули первые капли дождя, Саксон пришла в восторг. Билл остался равнодушен. «Слишком болит палец», — заявил он. Однако ни он, ни Саксон не могли ничем помочь этой беде и все острили, а вдруг будет нарыв.

— А может, ногтееда? — сказала Саксон.

— Это что за штука?

— Право, не знаю. Помню, то же самое случилось с миссис Кэди, — но я была тогда еще слишком мала, — и тоже на мизинце. Кажется, она прикладывала вытяжной пластырь и потом мазала какой-то мазью. Нарывало все сильнее, и под конец сошел ноготь. А после этого палец очень скоро зажил, и вырос новый ноготь. Давай я тебе сделаю пластырь из горячего хлеба.

Но от пластыря Билл отказался, — он уверял, что к утру боль затихнет. Саксон очень встревожилась. Невольно поддаваясь дремоте, она чувствовала, что Билл не спит. Через несколько минут ее разбудил бурный порыв ветра и потоки дождя, хлеставшие по брезенту, и она услышала, что Билл тихонько стонет. Она приподнялась на локте и свободной рукой стала растирать ему лоб и виски, как делала не раз, когда он не мог заснуть.

Потом она опять задремала, и опять ее разбудили, — но на этот раз не буря. Было совершенно темно, однако она сразу почувствовала, что Билла нет рядом. Оказалось, что он стоит на коленях, упершись лбом в доски, и плечи у него сводит от нестерпимой боли, хотя он и силится ее подавить.

— Всю руку дергает, черт этакий! — сказал он, услышав ее голос. — Во сто раз худее всякой зубной боли. Но это все пустяки. Только бы брезент не сорвало. Подумай, каково было нашим отцам! — говорил он, пересиливая боль. — Отцу как-то пришлось быть в горах с одним товарищем, и тому медведь ногу ободрал почитай что до самой кости. Жратва у них вся вышла, и надо было двигаться дальше. Отец сажает его на лошадь, а с тем — обморок, и так два-три раза. Пришлось его к лошади привязать. Они ехали пять недель… И отец все это вынес. А Джек Кингли? У него ружье разорвалось, и всю правую руку отхватило к черту, а охотничий щенок возьми да и сожри на его глазах три пальца! Джек был один-одинешенек на болоте, и…

Саксон не пришлось услышать продолжение рассказа о Джеке Кингли: внезапно налетел ветер, сорвал веревки, сломал деревянную раму и на одно мгновенье прикрыл их обоих брезентом. В следующий миг брезент, раму и веревку унесло в темноту, и Саксон с Биллом залило дождем.

— Делать нечего, — крикнул он ей в ухо, — бери вещи и пошли в тот сарай.

Они перебрались в сарай под проливным дождем и в полной темноте, два раза им пришлось переходить по камням через ручей по колено в воде. Старый сарай протекал, как решето, но в конце концов им удалось найти сухое местечко и расстелить там мокрые насквозь одеяла. Страдания Билла терзали Саксон. Ей понадобился целый час, чтобы заставить его уснуть, — но едва она переставала поглаживать ему лоб, как он просыпался. Хотя и ее пробирали холод и сырость, она охотно примирилась бы с бессонной ночью, лишь бы он забылся и не страдал.

Когда, по ее расчетам, было уже за полночь, кто-то вдруг вошел в сарай. В открытую дверь блеснул свет электрического фонаря, точно луч миниатюрного прожектора обежал все помещение и остановился на ней и Билле.

Послышался грубый голос:

— Ага, попались! Ну-ка, вылезайте! Билл сел, ослепленный светом. Человек с фонарем приближался, повторяя свое требование.

— Кто здесь? — раздался голос Билла.

— Это я, — последовал ответ, — и я вам покажу, как тут валяться!

Голос звучал совсем рядом, на расстоянии ярда, не больше, но они ничего не могли разглядеть из-за света, который то вспыхивал, то гас, когда владелец фонаря уставал нажимать на кнопку.

— Ну, пошевеливайтесь! Выходите! — продолжал голос. — Свертывайте-ка ваше барахло и топайте за мной. Некогда мне с вами канителиться.

— Да кто вы такой, черт вас возьми! — раздраженно прервал его Билл.

— Я здешний констебль. Пошли!

— Что же вам от нас нужно?

— Вы мне нужны. Вы оба.

— По какому случаю?

— Бродяжничество! А теперь — живо! Не торчать же мне тут всю ночь из-за вас!

— Ах, проваливай откуда пришел! — огрызнулся Билл, — Я не бродяга. Я рабочий.

— Может, да, а может, и нет, — заявил констебль. — Это ты уж сам расскажешь утром судье Ньюсбаумеру.

— И ты, грязная скотина, воображаешь, что я пойду с тобой? — начал Билл. — Поверни-ка свет на себя, я хочу взглянуть на твою рожу. Забрать меня? Меня? Да я из тебя котлету сделаю…

— Успокойся, Билл, — умоляла его Саксон. — Не поднимай истории. Так и в тюрьму угодишь.

— Правильно, — одобрил ее констебль. — Слушайся своей барышни.

— Это моя жена, и потрудись обращаться с ней повежливее, — с угрозой сказал Билл. — А теперь катись отсюда, если хочешь остаться цел.

— Видал я таких молодцов! — отозвался констебль. — У меня найдется чем тебя убедить. Видал?

Луч света скользнул в сторону, и из темноты выступила зловеще освещенная рука, державшая револьвер. Эта рука казалась самостоятельным существом, не имеющим никакой телесной опоры. Она исчезала, точно рука привидения, и снова появлялась, когда палец нажимал кнопку фонаря. То они на миг видели перед собой руку с револьвером, то все окутывалось непроницаемой темнотой, а затем из нее опять выступала рука с револьвером.

— Полагаю, что теперь вы со мной пойдете? — издевался констебль.

— Как бы тебе не пришлось пойти в другое место… — начал Билл.

Но тут свет опять погас. Они услышали, как полицейский сделал какое-то движение, и фонарь упал наземь. И Билл и констебль стали торопливо шарить по полу, но Билл первый нашел фонарь и в свою очередь направил свет на констебля. Они увидели седобородого старика в клеенчатом плаще, с которого ручьями стекала вода. Саксон не раз видела таких стариков ветеранов среди участников процессий в День возложения венков note 7.

— Отдай фонарь! — рявкнул констебль.

Билл только усмехнулся в ответ.

— Тогда я продырявлю твою шкуру насквозь! Он направил револьвер прямо на Билла, который не спускал пальца с кнопки фонарика; блеснули кончики пуль в барабане.

— Эй ты, старая бородатая вонючка, да у тебя духу не хватит выстрелить в кислое яблоко! — воскликнул Билл. — Знаем мы вашего брата! Когда надо забрать какого-нибудь несчастного, забитого бедняка, так вы храбры, как львы, а когда перед вами настоящий мужчина, вы чуть что — ив кусты, как последние трусы! Ну, чего же ты не стреляешь, мразь ты этакая? Ведь поджав хвост побежишь, если на тебя хорошенько цыкнуть!

И, переходя от слов к делу, Билл заорал:

— Вон отсюда!..

Саксон невольно рассмеялась испугу констебля.

— В последний раз говорю тебе, — процедил он сквозь зубы, — отдай фонарь и ступай со мной, не то я уложу тебя на месте.

Саксон испугалась за Билла, но не очень: она была уверена, что констебль не посмеет выстрелить, — и, как в былое время, почувствовала трепет восхищения перед мужеством Билла — Лица его она не могла видеть, но была уверена, что оно такое же леденяще-бесстрастное, как и в тот день, когда он дрался с тремя ирландцами.

— Мне не впервой убивать людей, — угрожающе продолжал констебль. — Я старый солдат и не боюсь крови.

— Постыдились бы, — перебила его Саксон, — срамить да поносить мирных людей, которые не сделали ничего дурного!

— Вы не имеете права ночевать здесь, — заявил он, наконец, — этот сарай не ваш, вы нарушаете закон. А те, кто нарушает закон, должны сидеть в тюрьме. Я уже немало бродяг засадил на месяц за ночевку в этом сарае. Это прямо ловушка для них. Я хорошо разглядел вас, и вижу, что вы люди опасные. — Он повернулся к Биллу. — Ну, довольно я тут с вами прохлаждался. Вы когда-нибудь подчинитесь и пойдете со мной по доброй воле?!

— Я тебе, старая кляча, вот что скажу, — ответил Билл. — Забрать тебе нас не удастся — это раз. А два — эту ночь мы доспим здесь.

— Отдай фонарь! — решительно потребовал констебль.

— Брось, борода! Ты мне надоел! Проваливай! А что касается твоей коптилки, то ты найдешь ее вон там, в грязи.

Билл направил луч света на дверь, потом зашвырнул фонарь, как мяч. Теперь их окружал полный мрак, и было слышно, как констебль в бешенстве заскрежетал зубами.

— Ну-ка, выстрели — посмотришь, что с тобой будет! — прорычал Билл.

Саксон нашла его руку и с гордостью пожала ее. Констебль буркнул какую-то угрозу.

— Это что? — строго прикрикнул на него Билл. — Ты еще тут? Послушай-ка, борода! Надоела мне твоя болтовня. Убирайся, не то я тебя отсюда выброшу. А если ты опять явишься, я тебе покажу! Вон!

За ревом бури они ничего не слышали. Билл свернул себе папиросу. Когда он стал закуривать, они увидели, что в сарае пусто. Билл засмеялся:

— Знаешь, я так взбесился, что даже забыл про палец.

Он только теперь опять заныл.

Саксон уложила его и снова принялась поглаживать ему лоб.

— До утра нам двигаться не стоит, — сказала она, — А как только рассветет, мы поедем в Сан-Хосе, возьмем комнату, закажем горячий завтрак и достанем в аптеке все, что нужно для компресса.

— А Бенсон? — нерешительно напомнил Билл.

— Я позвоню ему из города. Это стоит всего пять центов. Я видела, что у него есть телефон. Даже если бы палец не болел, ты все равно не мог бы пахать из-за дождя. Мы с тобой оба полечимся. Пока погода прояснится, моя пятка заживет окончательно, и мы двинемся дальше.


ГЛАВА ТРЕТЬЯ | Лунная долина | ГЛАВА ПЯТАЯ