ДВА ТАХРИМИХА
Профессор медицины Ивановский со своим ассистентом, Соколов, рабочие с лопатами и двое понятых, петляя среди могил, двигались за кладбищенским смотрителем — 30-летним Давидом Ципиным, долгий рост которого увеличивала копна черных курчавых волос. У смотрителя было такое печальное лицо, словно его самого собирались положить в могилу. Узнав, что Ивановский — знаменитый медик, Ципин заглянул в профессорские глаза и глубоко вздохнул:
— Ох! Вы знаете, господин доктор, я сам мечтал быть врачом, а стал надзирателем мертвых. Так что же? Прикажете плакать? Но если бы я был врачом, то излечил бы свой, я извиняюсь, геморрой. Вы рецепт не посоветуете? Я могу и заплатить, хотя и поиздержался. У нас украли сына — маленького Боруха, мы с женой везде ездили, искали. Потратили 810 рублей. А это не пустяк для бедного еврея. И не нашли. А вот и могилы несчастных женщин! Стол, как приказали, уже поставили. Если пришло время мертвых из могил таскать, то значит живым — фэртиг!
Первой подняли Эмилию, похороненную всего лишь несколько дней назад, начали разворачивать тахрихим — саван. Ивановский кивнул ассистенту. Тот большим скальпелем вскрыл брюшную полость. Смотритель не выдержал, заплакал. Стоявшие рядом банки начали заполняться кусочками легких, печени, почек, сердца, толстых кишок положили более аршина.
Лишь после этого, то, что осталось от доброй Эмилии, привели в порядок и вновь предали земле — теперь уж до последнего Суда.
Затем принялись за прах 23-летней Екатерины…
Белая ночь была еще в полной силе. И в ее ясном беловатом свете вся эта кладбищенская сцена казалась нереальной, какой-то фантастической постановкой ужасов.
…На другой день профессор Ивановский сообщил Вощинину и Соколову результаты экспертизы.
— Можно не сомневаться, — поблескивал профессор стеклышками золотого пенсне, — что обе женщины скончались от введения в их организм большого количества мышьяка. Сестры Пучевичи были молодыми здоровыми особами. Симптомы, наблюдавшиеся во время их болезни, представляют полную картину отравления. Яд был дан им в большой дозе, о чем свидетельствуют и отличное состояние их сердец, не подвергавшихся гниению. Профессор откашлялся, попил зельтерской воды, любезно предложенной Соколовым, и продолжал:
— Нет нужды, господа, напоминать вам, что мышьяк — противогнилостное средство. Обычно, при отравлении, мышьяк выводится из организма путем рвоты. Присутствие у Екатерины в теле мышьяка в количестве 0,580 грамм можно уверенно считать смертельным.
Профессор выразительно поднял палец:
— Что касается Эмилии, то у нее обнаружена прямо-таки лошадиная доза мышьяка — 0,981 грамм! Это удивительно потому, что больная боролась со смертью десять дней. Такое количество мышьяка убивает гораздо быстрее. Более того, за два дня до смерти у нее наступило значительное улучшение…
— И тогда бедной женщине дали еще одну, на этот раз смертельную, порцию мышьяка, — завершил докторскую речь Соколов. — Вот откуда взялась «лошадиная доза».
Врачи, пользовавшие Эмилию, терялись в догадках по поводу симптомов заболевания: постоянная жажда, острейшие рези в желудке, судороги икроножных мышц, сильнейшая рвота — такое состояние свойственно всем видам желудочно-кишечных заболеваний. Введенный в организм мышьяк при жизни диагностировать практически невозможно. После смерти женщин муж Эмилии — Оскар, просил докторов трупы не вскрывать, ссылаясь на религиозные убеждения.