10

Дубняк смотрел на посредника, который приехал к нему от самого Миловидова, и медленно наливался ненавистью. Посредник это чувствовал и сильно нервничал. Он был молод, тщательно одет, не менее тщательно причесан и в целом похож на выпускника юридического вуза, навсегда приклеенного к своему портфелю.

– Я не верю, Андрей Павлович, – со зловещим пришепетыванием сказал Дубняк, – что наши с вами общие друзья не в состоянии справиться с такой малостью. Я вам в третий раз даю координаты Бондопаддхая, и в третий раз вы проваливаете дело. Вы проворонили индуса в аэропорту, потом в кинотеатре и последний раз в лесу. В лесу! Уж лучше места, казалось, не найти. Нет. Все сорвалось. Кого вы нанимаете для выполнения задания? Шелупонь зеленую?

– Отчего же, не шелупонь, – ответил Андрей Павлович, и его кадык, похожий на острую куриную косточку, сделал быструю ходку к подбородку и обратно. – Сегодня все будет по-другому. Мы нашли верного человека.

– Мало того, чтобы он был верным, – ласково принялся поучать Дубняк. – Нужно, чтобы он был еще и опытным. Не правда ли?

– Правда, – кивнул посредник. – Он опытный.

Дубняка радовало, что киллер, которого наняли в этот раз, действует один. Только с одиночками стоит иметь дело. Он не знал, сколько тому заплатили – о таких вещах не спрашивают. Но если бы узнал, пошел бы пятнами от злости. За такие деньги профессионалы не работают. Миловидову, несмотря на свое высокое общественное положение, не удавалось нащупать нужные каналы. И он вынужден был довольствоваться тем, что наклевывалось само.

На этот раз наклюнулся человек, назвавшийся Филом. Дубняк облегчил ему задачу до предела. В половине девятого вся команда «У» вместе с двумя индусами приедет на оговоренное место. Дубняк тоже будет там. Место идеальное. Перекресток двух крохотных улочек в спальном районе. В середине – маленький газон. На газоне – липа и скамейка под ней. Вот там Дубняк и будет ждать свою команду. Они подъедут и выберутся наружу. И двинутся к скамейке. Возможно, кто-то из них останется в машине, чтобы охранять индусов. Если так, то вместо одного выстрела киллеру предстоит сделать два. Но это неважно, он справится. Никто его там не ждет – вот в чем дело. Эффект неожиданности.

Если бы он мог использовать своих людей! Своих против своих. Но он не смел. Потому что затишье часто бывает обманчивым. Пока все молчат, но, как только что-нибудь случится, объявится преемник Барса и потребует отчет. И вот в этом случае у Дубняка должна быть прикрыта задница. Поэтому своих против своих он не использовал, занимался самодеятельностью. Жаль, что люди Миловидова ничего не сделали в лесу. И теперь группу «У» придется оставить. Распустить к чертовой матери. Это риск, конечно. Но не убивать же их всех прямо посреди города, да еще там, где будет находиться он лично?

На перекрестке пешеходов быть не должно. Одну улицу, по которой подъедут автомобили, перекроют неоатеисты. Если вдруг объявится какой-нибудь шальной пешеход, его завернут. После перекрестка эта улица упирается в тупик. Оттуда тоже ждать некого. Та, что идет поперек, занята складскими помещениями. В такое время все склады закрыты. Сторожей там нет. Значит, успех будет зависеть исключительно от мастерства киллера. Если он не криворукий и не кривобокий, все получится. Бондопаддхай наконец умрет. Он, Дубняк, отработает свои трудные денежки и завоюет очередную благодарность покровителя.

Ему казалось, что он учел все. Абсолютно все – даже погоду принял в расчет. Одного он не мог знать: в то время как Лайма и Корнеев отъезжали от дома Возницына, вслед за ними двинулся маленький замухрыжистый автомобильчик, за рулем которого сидел Роберт Агашкин.

На Агашкине была надета футболка, а поверх футболки – светлый жилет на «молнии». В то время как Лайма и Корнеев обрабатывали Возницына, Роберт прилаживал к своей нагрудной пружине половину обезьяньей головы. Он чувствовал, что Лайме угрожает опасность, и решил не спускать с нее глаз. Корнеев ему очень не понравился. Такой тип ничего не умеет, кроме как махать пистолетом. Поэтому Агашкин решил поторопиться со своим изобретением. Засыпать свинцовой стружкой свой кастет ему было уже некогда, и он приспособил полголовы бронзовой обезьяны прямо так. Кроме того, он, как и Дубняк, тоже рассчитывал на эффект неожиданности. Для того чтобы сделать обезьянью голову пострашнее, он нарисовал ей быстросохнущей краской кровавые глаза с черными зрачками посредине. Получилась не обезьяна, а настоящее чудовище.

Когда машина Лаймы, изрядно попетляв, свернула в узкий переулочек, Агашкин понял, что, если он сделает то же самое, его заметят. Зарулил в пустой дворик, выскочил и побежал бегом. Он не оборачивался, поэтому не видел, как позади него появились какие-то люди с яркими заградительными знаками и перекрыли улицу.

Тем временем Дубняк сидел на лавочке и изо всех сил старался не покачивать ногой. Люди его положения не нервничают. Все будет нормально. Фил уже здесь, он уверен.

Члены группы «У» приехали на встречу порознь. Индусов привез Медведь. Из машины он не выходил, вероятно, оценивал обстановку – прислушивался и приглядывался. Дубняка он видел, конечно, но никаких попыток сближения не предпринимал и по телефону ему не звонил.

Минут через десять подкатил второй автомобиль. Однако остановился он довольно далеко от перекрестка. Остановился и замер. Из него тоже никто не шел, и Дубняк начал сердиться. Они должны быть более бесхитростными, эти дилетанты! Чего они там мудрят?

Он поднял руку и посмотрел на часы. Этот его жест послужил сигналом. Из одной машины вышли Лайма и Корнеев, из другой – Медведь. Они убедились в том, что здесь безопасно. Они не оставили никого для прикрытия. Дубняк ликовал.

Когда троица подошла и встала напротив, он тоже встал. Девчонка просто красавица. С его стороны это страшно гуманно – оставить ее в живых.

– Поздравляю, – сказал Дубняк. – Я в курсе того, сколько атак вам пришлось отбить. Ваша группа показала высокий класс. Следующее задание также будет непростым.

Лайма чуть не завопила: «Какое следующее задание?!» – и сдержалась только колоссальным усилием воли. Не сейчас. Бондопаддхай еще тут, за их спиной. Вот отправят они его в Дели, тогда она заявит со всей ответственностью...

– В следующем месяце в Москву приезжает всемирно известная актриса. Есть сведения, что ее хотят похитить и потребовать грандиозный выкуп у правительства. Вы будете ее охранять. Но об этом позже.

Ерунда все, блеф, про актрису он на ходу придумал. Просто для того, чтобы занять чем-нибудь их мозги. Сейчас появится Фил, прозвучит выстрел или несколько выстрелов, Бондопаддхай упадет бездыханный, и группа будет распущена как недееспособная. Никаких следующих заданий. Дубняку очень хотелось обернуться назад, чтобы проверить, как там путь отступления – по-прежнему свободен? Он не станет болтаться здесь после нападения на Бондопаддхая.

Дальше все происходило, как в кино. Откуда-то – непонятно откуда! – появился высокий человек в кепке. Несмотря на жару, на нем была длинная черная куртка. Он вынырнул прямо возле машины с индусами. Лайма увидела его первой. Вместо того чтобы достать оружие и броситься вперед, как подобает командиру группы, она громко завизжала:

– Ребята! Атас!

И все равно – Фил успел бы выстрелить. Ему и нужно было сделать-то всего несколько шагов. Но тут, откуда ни возьмись, ему навстречу выскочил какой-то странный тип с перекошенным лицом. С криком: «Получи!» – он рванул «молнию» жилетки. На груди у него сидело какое-то чудовище с красными глазами. Почуяв волю, оно сгруппировалось и прыгнуло прямо на Фила, ударив его в солнечное сплетение. Рука, которая метнулась за оружием, застыла на взлете и похолодела. Фил медленно опустил глаза. Чудовище алчно тыкалось ему в грудь, собираясь, вероятно, загрызть его до смерти. Фил почувствовал, что ему не хватает воздуха, разинул рот, чтобы ухватить его побольше, закачался, прижал руки к бокам и солдатиком упал на асфальт.

Когда Медведь, Корнеев и Лайма подбежали к несостоявшемуся убийце, он уже был неопасен. Врачи подъехавшей через некоторое время «Скорой» констатировали инфаркт. Лайма от напряжения разрыдалась, а Агашкин все сражался со своим нагрудником, в тщетных попытках засунуть обезьянью башку обратно. В суматохе Дубняк исчез. Когда члены группы «У» спохватились, было уже поздно. Они принялись названивать ему по секретному номеру, но телефон не отвечал. Группа «У» осталась по этому поводу в некотором недоумении.

Решено было как можно скорее устроить большой совет, но тут Лайме позвонила Люба Жукова. Люба рыдала и не могла связать двух слов.

– Да что случилось?! – закричала Лайма, испугавшись до колик. – Говори сейчас же!

– Петю... Петеньку... Украли-и-и!!!

– Как украли? Кто?! Да подожди, не реви. Может, это Возницын? Он все знает про Петьку, он запросто мог...

– Возницын тут, рвет на себе волосы-ы-ы! – продолжала стонать Люба. – Что делать, что делать? Пришли сюда хотя бы своего Болотова!

Лайма принялась звонить Болотову, но он оказался недоступен. Это «недоступен» нередко сводило Лайму с ума. Как так – недоступен? Он нужен ей как воздух! Она стала звонить их общим знакомым, и кто-то из них высказал предположение, что Болотов мог отправиться на дачу.

– Он сказал, что ты сегодня не ночуешь дома, и решил подышать свежим воздухом.

Лайма никогда в жизни не была у Болотова на даче. Дача принадлежала ему и его сестре Рае. Они ее не делили, а выезжали за город все вместе или по очереди. Лайма не представляла, как это она явится туда, а там сестра Алексея, ее муж, их дети... А когда их там нет, остаются их комнаты, вещи... Неудобно. Вот когда они поженятся...

Кажется, Болотов говорил, что на даче есть телефон. Но номера этого телефона Лайма не знала. Подсказать его могла бы сестра Алексея, но Лайма не знала и ее номера тоже. Зато ей было известно, где сестра живет. Однажды они заезжали туда – завозили вещи из прачечной, которые Рая просила брата забрать.

– Мальчики! – обратилась Лайма к Медведю и Корнееву жалобным голосом. – Беда приключилась. Ребенка Сони Кисличенко украли. Мне надо ехать.

– Тебе надо поспать, – отрезал Медведь. – Куда ты собираешься мчаться?

– Мне надо в Отрадное.

– Тю-ю! Это знаешь, сколько трястись? Давай так. Я тебя повезу, а ты пока подремлешь.

Лайма согласилась, хотя спать совершенно не хотела – адреналин! Корнеев пообещал найти для индусов хорошее убежище. Они договорились, как будут связываться друг с другом, и разъехались.

Как только выбрались на шоссе местного значения, Медведь приказал Лайме «дремать». Она зевнула и на всякий случай завела будильник – в мобильном телефоне есть такая удобная функция. Лайма редко пользовалась ею. Обычно она заводила механический будильничек с резными стрелками, который тикал в ее квартире на прикроватном столике.

Она действительно задремала и проснулась от толчка. Медведь с сожалением констатировал, что они приехали. Лайма энергично растерла лицо руками и полезла из машины.

– Я здесь побуду, – пообещал он. – Дождемся, когда Жека позвонит и скажет, куда нам ехать.

Лайма кивнула и на прощание махнула ему рукой. Медведь махнул в ответ, оторвав на секунду свою громадную лапу от руля.

Рая жила в девятиэтажке с крохотным двориком. Во дворике были разбиты клумбы, а в палисадниках росла сирень. Зелень казалась чахлой и пыльной. Она жаждала дождя, а его все не было. Лайма тоже жаждала дождя. Ей хотелось встать под гигантскую небесную лейку и промокнуть с ног до головы. Вместе с водой в землю уйдет вся грязь, вся боль, которые так мучают ее. Возможно, тогда черная полоса в ее жизни завершится и начнется белая – прекрасная и удивительная.

Рая открыла дверь и растерянно сказала:

– А Алеши у нас нет... Он по делам уехал.

– По делам? – Лайма не смогла скрыть своего разочарования. – А я думала – он на даче. Мне сказали, он хотел туда поехать...

Рая была красивой женщиной с печальными глазами. Она казалась тихой и слегка пришибленной. Хотя с такой выигрышной внешностью могла бы выглядеть броско. Лайма полагала, что красивые женщины по определению не могут быть пришибленными. Однако поди ж ты...

Внезапное появление Лаймы сестру Болотова явно расстроило: она постоянно вытирала руки о передник и не приглашала ее в комнату, так и держала в коридоре.

– Телефон на даче? – переспросила она. – Да, там есть телефон. Я вам сейчас номер скажу.

Лайма полезла в сумочку, достала записную книжку, и тут из нее вылетела бумажка, которую она недавно разрисовала фломастером под «желтый шарф». Яркая бумажка резанула взгляд и спланировала прямо Рае под ноги. Она наклонилась и подняла ее. И спросила:

– Что это у вас такое... смешное?

– Так, – Лайма пожала плечами. – Это я изображала. Узорчик на ткани.

– Надо же. Бывает же такое.

– Что бывает? – насторожилась Лайма.

У нее внезапно засосало под ложечкой. Как будто предстояло сдавать экзамен, а она всю ночь просидела над билетами, и голова чугунная, и в желудке тянущая пустота.

– У моей мачехи было такое платье. Ну в точности такое. Оно у нас на даче висит в шкафу. Алексей отчего-то не хочет его выбрасывать.

– Платье вашей мачехи? – шепотом повторила Лайма. – Нет. Не может быть.

– Я ее почти не знала, потому что меня после маминой смерти сразу отправили к бабушке в Смоленск. А Алеша остался с отцом и с мачехой. Они, кстати, отлично ладили. Он ее очень любил и, когда мачеха с отцом погибли, горевал сильно.

Лайма стояла и тупо смотрела на нее, не в состоянии сформулировать ни одного вопроса. Она не могла говорить. И думать не могла. И ничего не чувствовала – вообще. Именно в этот момент в ее сумочке запищал мобильный телефон. Он пищал, а она не обращала на него внимания.

– Лайма, – робко сказала Рая. – Вас вызывают.

– А? Что?

Лайма очнулась, достала телефон и нажала на кнопку.

– Извините, – с трудом выговорила она. – Это я завела будильник. А у него звонок совсем другой. Не похож на телефонный. Там другая мелодия. Вот я ее и не узнала.

И замерла с открытым ртом. Она внезапно поняла, что разгадка все это время была у нее под носом. А она все прохлопала!

– Лайма! – Рая не знала, что и думать. – Что у вас случилось?

– У меня случилось... всякое. Вы можете мне сказать, как позвонить на дачу? И как туда доехать, хорошо? Я поеду... прямо сейчас.

– Конечно, поезжайте. Но лучше сначала позвонить. Я не думаю, что Алексей отправился именно на дачу. Он сказал, что у него деловое свидание. И у Павлуши моего машину напрокат взял. Он иногда берет ее, когда едет на важную встречу.

– Белая? – спросила Лайма.

– Кто?

– Машина. Машина вашего мужа – белая? И большая?

– Да, большая и белая, с тонированными стеклами.

На лестничную площадку Лайма вышла на негнущихся ногах и ступала так осторожно, точно боялась расколоть хрустальные туфельки. Остановилась между этажами и набрала номер Шаталова. Он имеет право знать.

– Геннадий, – проговорила она в трубку, когда услышала его голос. – Это Лайма Скалбе.

Он даже не спросил, почему она снова превратилась в Лайму – почувствовал по ее голосу, что случилась беда.

– Я вам нужен? – спросил он.

– Да. Очень.

Она стала объяснять ему, как проехать на дачу Болотова, и он постоянно повторял:

– Я знаю. Понял. Я прекрасно ориентируюсь. Буду там через полчаса.

– Только не вздумайте соваться один! – испугалась Лайма. – Дождитесь меня. Я приеду с человеком... специально обученным.

– Вместо овчарки, что ли? – буркнул Шаталов. – Ладно, обещаю. Буду ждать вас и обученного человека.

Он отключился, и Лайма побежала вниз по ступенькам – все быстрее и быстрее.

– Иван! – закричала она, ворвавшись в салон автомобиля, словно обезумевшая птица. – Это ужас, форменный ужас! Я знаю, кто похитил Нику Елецкову и мою подругу Соню!

Индифферентный Медведь удивился и спросил:

– А почему тогда ты плачешь?

– Потому что это мой будущий муж!

– А ты разве собираешься замуж? – обалдел Медведь. Потом подумал и добавил: – Не может быть.

– Может, может, Иван! Я это поняла, когда у меня будильник зазвонил. Я все сразу поняла! Болотов Соньке свидание назначил возле метро. Но, чтобы не попасть под подозрение, должен был обеспечить себе прикрытие. Он заехал за мной на работу и якобы повез ужинать. А сам завел будильник в мобильном телефоне. Когда будильник сработал, он телефон сразу выключил и к уху приложил – как будто ему кто-то позвонил, понимаешь? А Соню мы встретили случайно, она в тот вечер еще кучу свиданий назначила до встречи с Болотовым – улаживала разные проблемы.

– Нет, – честно признался Медведь, выруливая на шоссе. – Ничего не понимаю.

Светофоры в честь позднего времени мигали желтыми глазами и не мешали мчаться с захватывающей дух скоростью.

– Ну как же ты не понимаешь?! – закричала Лайма. – Он всегда Соньке нравился! Но мне и в голову прийти не могло, что она согласится с ним встретиться. Мы ведь такие подруги!

У нее все тело ходило ходуном – и ноги, и руки, и даже голова тряслась, норовя клацнуть челюстью и прикусить Лайме язык. Она изо всех сил старалась подавить дрожь, зажимала пальцы между коленей и с силой вдавливала затылок в спинку сиденья.

– Он сам с собой в пятницу по телефону разговаривал! Не было никакой китайской делегации. Ему нужен был предлог, чтобы высадить меня посреди дороги. Он высадил и поехал к сестре – позаимствовать большую белую машину с тонированными стеклами. Вернулся на ней к метро уже к назначенному времени, подобрал Соню и...

– Что – и? – спросил Медведь, который никогда не бросал фразы на середине. – Убил ее, да? И спрятал тело.

– Наверное. И шарфик ей подарил из того же материала, что и платье его мачехи. Вот почему Соня так долго болталась возле метро. Сначала она встретилась с Государевым, потом с Агашкиным, а потом... Потом ее увез Болотов. Поверить не могу!

– Это детская травма, – со знанием дела заявил Медведь. – Адвокаты так потом и скажут.

– Про травму я ничего не знаю, – простонала Лайма. – Ничегошеньки! Он всегда казался мне образцом здравого смысла, эталоном нормальности! Иван, вот скажи: разве можно жить с маньяком и не понять, что он маньяк?!

– Можно, – кивнул головой Медведь. Его непрошибаемое спокойствие странным образом успокаивало Лайму, хотя в самом начале ей даже хотелось его стукнуть. – У них часто бывают счастливые семьи. Я читал про это.

– Я собиралась создать счастливую семью с убийцей!

– А зачем он похитил Нику Елецкову? – пробубнил Медведь. – Зачем она ему понадобилась?

– Я не знаю!

– А почему ты решила, что он сейчас на даче?

– Потому что там забор очень высокий. Он сам мне сказал. И я подумала – нет лучше места, чтобы кого-нибудь убить, а тело спрятать. Ни одна живая душа не увидит.

– А чем твоему бывшему будущему мужу не понравилась твоя подруга? – продолжал допытываться Медведь. – Он ее на свидание пригласил зачем?

– Я не знаю! – простонала Лайма.

И тут снова зазвонил телефон.

– Лайма, он нашелся! – закричала Люба Жукова так громко, что Лайма от неожиданности икнула. – Петька нашелся! Его, оказывается, бабка похитила!

– Какая бабка? – не поняла она.

– Родная! Мамаша Возницына. Сережка с ней поделился переживаниями, ну она и подсуетилась. Утащила ребенка прямо из коляски.

– И теперь он писает в хрустальный горшок, – пробормотала Лайма.

– Что?

– Ничего, Люба. Я просто радуюсь. Да, кстати, я сейчас еду к Болотову на дачу – убийцу Сониного ловить.

– Убийцу? – ахнула Люба. – А кто убийца-то? Ты что – знаешь?

– Конечно, знаю, – ответила Лайма. – Убийца Болотов. Люба, ты ведь помнишь: я колебалась – выходить за него или нет. Все-таки колебалась.

– Ты с ума сошла! Какой тебе Болотов убийца! Он лучший мужик из всех, кого я знаю! Он столько с Петькой возился! Что же ты думаешь: сначала он Соню убил, а потом стал ее сына нянькать?

Лайма именно так и думала. Изощренное коварство Болотова с каждым километром становилось для нее все яснее и яснее. Он словно раздвоился в ее сознании. Один Болотов был прежним – педантичным, правильным, умным. А второй... Второго она боялась. Даже увидеть его боялась! Если бы они встретились один на один, Лайма просто умерла бы от ужаса.

На повороте к дачному поселку стояла машина, возле которой отирался Шаталов. Они посигналили ему, он тотчас же прыгнул за руль, тронулся с места и пристроился им в хвост. Медленно, один за другим, они докатили до высоченного забора, за которым скрывался дом Болотова. Шаталов первым выбрался из машины, и Лайма тоже выбралась. Подошла к нему и быстро сказала:

– Я могла бы влюбиться в вас с первого взгляда.

– Чего же не влюбились? – спросил тот, глядя ей в переносицу. – Я так ждал.

– Сначала – дело, потом – личное. Заметили? Стыдливое «личное» всегда стоит в планах последним пунктом. А должно быть первым.

– А как мы внутрь попадем? – поинтересовался Шаталов, отметая опасную тему. Однако продолжал смотреть на Лайму в упор, ел ее глазами, как недавно она его в ресторане.

– Там звонок есть.

В этот момент возле них вырос Медведь. Шаталов окинул его восхищенным взглядом, потряс за руку и с чувством сказал:

– Рад, что я вас дождался. Действительно рад.

Они подошли к калитке и прислушались. Из-за забора доносились неясные голоса – мужской и женский. Женщина смеялась тоненько, короткими приступами. Мужчина что-то говорил и говорил – не останавливался. Поверху тянуло вкусным дымком.

Лайма сделала вдох и надавила на кнопку звонка. И через минуту услышала до боли знакомый голос:

– Кто там?

– Мы, – ответила она, и Болотов резко распахнул дверь. Наверное, просто от неожиданности распахнул, от изумления.

Как только он это сделал, Медведь совершил рывок и ворвался на территорию, а хозяин отлетел далеко в сторону. Следом за Медведем во двор просочился Шаталов, а уж потом и Лайма. Они увидели дом с освещенной верандой, свет от которой падал на траву и накрывал куполом мангал с шашлычками, столик, накрытый на двоих, и плетеные стулья с высокими спинками. На одном из них сидела симпатичная молодая женщина с красивой прической, в светлом платье и с желто-черным шарфом на шее. Сидела и изумленно таращила глаза.

– Еще одна! – воскликнула Лайма испуганно. – Но мы успели. Господи, как мы вовремя...

– Что происходит? – ахнула женщина. – Кто это такие? Алешка?

Медведь повернулся к Болотову, который обрел равновесие и смотрел на них издали с вызовом, засунув руки в карманы.

– Ну, что, Алешка, – передразнил ее Медведь. – Расскажи, кто мы такие.

– Я вас никогда не видел, – огрызнулся тот и перевел взгляд на Лайму.

Она увидела, что глаза у него совершенно дикие, как у зверя, которого травили собаками и он долго бежал, но наконец понял, что предстоит умереть.

– Ах, какое несчастье, – передразнил Медведь. – Да-да-да, он же нас раньше никогда не видел.

– Это что, бандиты? Лешенька? – продолжала пищать женщина.

Она стала поджимать ноги, словно вновь прибывшие были крысами и собирались грызть ее ботинки.

– Дурочка! – цыкнула на нее Лайма. – Он хотел вас убить. Он шарфик вам не просто так подарил. Шарфик – это знак смерти. Верно, Алексей?

– Какого черта ты приехала? – строго спросил Болотов вместо ответа. Он взял себя в руки и сделался таким, как прежде. И это было гораздо, гораздо страшнее. – Ты ведь очень занята, или я что-то неправильно понял?

– Я действительно была занята – искала похитителя Сони. Где она? Ты ведь ее убил, да? – Болотов сделал несколько шагов назад, и лицо его исказилось, словно от горя. – Ты ведь болен, да?

– Это ты во всем виновата! – закричал он совершенно неожиданно. – Если бы не ты со своими матримониальными планами, все было бы хорошо! Я уже почти вылечился! Но ты сказала, что мы должны пожениться, что ты хочешь детей... Это было невыносимо, невыносимо!

– От чего ты лечился-то? – спросил Медведь. – Ты кто – шизофреник или другой какой фрукт?

– Сам ты шизофреник! Я просто мучился воспоминаниями... Ненавистью...

– Это все из-за мачехи, – пояснила Лайма Шаталову. Но сказала это довольно громко, и Болотов взвился:

– Да, из-за мачехи! Из-за нее! Отец работал в ночную смену, а она надевала свое лучшее платье, делала прическу, красила губы, душилась и уходила развлекаться. Я оставался один, мне было страшно, я плакал по двенадцать часов. И выл, и был в ужасе. Мне казалось, что все черти из ада пришли за мной! Все фантастические чудовища хотят отведать моего тела! Я помню, как умолял ее, как ползал на коленях... Она только хохотала. А когда я попробовал пожаловаться отцу, она заперла меня в ванной комнате. Она избила меня. Такие женщины не могут воспитывать детей! Понимаешь, Лайма, не могут!

Его случайная подружка, сидевшая на плетеном стуле, тихонько сползла на траву, потом встала и попятилась, не сводя глаз со своего «милого» знакомого.

– Вы обращались к врачу? – спокойно поинтересовался Шаталов. – К психотерапевту? Вы ведь не бедный человек, верно?

– Врач мне помог, – закивал Болотов. – Он сказал, что я должен похоронить прошлое. И я хороню его. Остался последний заход. Последний лоскут материи. Все, что осталось от той змеи...

– Я поняла, – глаза Лаймы стали пугающе огромными. – Ты разрезал выходное платье мачехи на шарфы. И когда тебе встречалась какая-нибудь женщина...

– Не какая-нибудь! – Изо рта Болотова полетела слюна. Он сделался таким омерзительным, что хотелось отвести глаза. – Не какая-нибудь, а та, что не достойна воспитывать своего ребенка! У нее дома малыш – один, беззащитный, а она наряжается и идет, видите ли, гулять! Развлекаться! Я решил, что перед тем, как жениться, мне нужно очиститься. Врач велел мне простить. Простить и похоронить прошлое. Сегодня я собирался похоронить последний шарф. Вы мне помешали.

Глаза его сверкнули хищным блеском.

– Похоронить вместе с женщиной, – добавил Шаталов. – Верно?

Болотов вытянул руку в направлении предполагаемой жертвы и обвиняющим тоном заявил:

– Она бросила дома крошечную девочку. Никто не пожалеет, если я задушу ее.

– Вы их прямо тут хоронили? – будничным тоном спросил Медведь. – В саду, верно?

– За кого вы меня принимаете? – возмутился тот. – Я что, по-вашему, сумасшедший? Хоронить трупы в своем саду! Я закапывал их на сельском кладбище. Там полное и абсолютное запустение.

– Алексей, а как ты познакомился с Никой? – спросила Лайма, взглянув на вытянувшегося в струнку Шаталова. – Ты ведь ее убил, верно?

– И это тоже из-за тебя! – заорал Болотов. – Все из-за тебя! Я должен был очиститься перед свадьбой, а свадьбу придумала ты! Ты сама!

– Откуда ты узнал о Нике? – настаивала Лайма.

Болотов выпрямился и повел плечом, приходя в себя. Немного сбавил тон.

– Я приревновал, подумал, что у тебя другой мужчина. Что ты решила прежде, чем выйти замуж, сравнить меня с кем-нибудь. Ты села в такси, а за тобой пристроился этот Роберт. Я подумал, что вы едете порознь в целях конспирации и где-то пересечетесь. Так я попал в аэропорт. И там увидел ее... Нику. Сначала она кокетничала с тем мужиком, которого ты опекала, с иностранцем. Я дождался, когда вы уедете, и подошел к ней. Она покупала булку и газированную воду. И от нее несло духами, как от моей мачехи, когда та уходила на всю ночь. Я ненавижу запах духов!

– А я думала, у тебя аллергия, – пробормотала Лайма.

– Мы разговорились. Ника без стеснения поведала, что дома у нее маленький сынишка. А она ездила развлекаться за границу. И теперь побудет немного тут, хочет погулять по Москве. Она назвала мне гостиницу, в которой собиралась ночевать, и я назначил ей свидание. Я еле дотерпел до утра.

Алексей говорил быстро, захлебываясь. У него столько всего накопилось на душе! А они трое стояли и жадно слушали. И та, которую он собирался убить, тоже слушала. Оцепеневшая, словно кролик перед удавом. От нее сильно пахло духами, и после признания Болотова она начала судорожно обмахиваться ладонями, чтобы разогнать удушливый аромат.

– Нужно было сразу вызвать милицию, – прошептала Лайма. – Это же признание! Вдруг позже он начнет от всего отказываться?

– Не начнет, – покачал головой Шаталов. – Ему стало легче, гораздо легче.

Выговорившись, Болотов разом потерял силы. Рухнул на деревянную скамейку возле дома, уронил голову на руки и затих. Лишь время от времени он издавал еле слышные мучительные стоны, от которых у Лаймы леденела кровь.

Когда приехали представители правопорядка, кроме стонущего Болотова, они обнаружили во дворе дачи только жертву несостоявшегося покушения и Шаталова. Он согласился прикрыть Лайму, потому что она сказала, что живет по фальшивому паспорту.

– Сейчас не время и не место, – заметил Шаталов, сдержанно прощаясь с ней. – Но когда все закончится, мы обязательно встретимся.

– Речь, кажется, шла о поцелуе и каких-то условиях?

– Никаких условий, – отрезал тот. – Мы поцелуемся безусловно.