В СЕРДЦЕ ПУСТЫНИ

Они шли туда по страшной, отполированной до металлического блеска плоскости при свете дня, закрывая лица от мучительного здесь солнца черными вуалями. На закате люди в серебристых плащах ставили большой шатер, явно используя при этом колдовство, потому что все они шли, экономя силы, с пустыми руками. Абраксас запрещал Аойде смотреть, как на черной зеркальной глади появляется шатер, он и сам отворачивался, каменея лицом; Аойда не сразу заметила, что с каждым ночлегом людей в серебристых плащах становится все меньше. Ей стало ясно, что каждая ночь в безопасности покупается здесь ценою жизни одного из серебристых, но она так уставала за день, что ни говорить, ни думать об этом, когда наступала темнота, у нее не хватало сил и не было желания.

Пройт шел с ними – молчаливый, мрачный, но не отстающий ни на шаг. Аойда полагала, что Абраксас мог бы приказать серебристым избавиться от него, но Абраксас смотрел сквозь Пройта невидящими глазами и просто не замечал его. Пройт входил с ними вечером в шатер, ел в сторонке и в сторонке же ложился спать, всегда отворачиваясь, а утром выходил, так и не проронив ни слова. Серебристый плащ он бросил давно, решив, вероятно, что сейчас плащ является для него большей опасностью, чем враждебная пустыня, окружающая их.

Возможно, что он был и прав, думала Аойда. Она не знала, где и как он им завладел, и боялась думать об этом, но с тех пор, как Аойда увидела его в серебристом плаще, он очень переменился. Плащ, возможно, здесь был и ни при чем, и таким Пройта сделало все пережитое, но от самих плащеносцев Айда ничего хорошего не видела, и поэтому склонна была вить ненавистное одеяние, нежели приписывать изменения в ха-пактере своего друга – и даже чуть более, чем просто друга – его епазделенной любви, которая, как известно, может возвысить человека, но может и сделать грубым животным…

Однако очень скоро Аойда тоже научилась не замечать его; вернее, и на это у нее больше не оставалось сил. Как проклятие она воспринимала весть о том, что снова наступил рассвет и надо вставать на ноги и целый день брести на юг, лишь изредка останавливаясь для отдыха. И что это за отдых, скажите на милость? Тонкий княжий плащ приходилось сворачивать в несколько слоев чтобы сквозь него не жег нагретый камень, а жалкое подобие тени создавали серебристые истуканы, заслонявшие их от солнца своими плащами. Фляги пустели слишком быстро, и к вечеру Аойда молила небо лишь о том, чтобы побыстрее можно было войти в чудесную прохладу шатра, сесть на толстый пушистый ковер, увидеть перед собой кувшины, покрытые мелкими капельками росы, и блюда со свежими – свежайшими! – фруктами.

Ночь наступала внезапно, сразу после того, как расплавленная солнечная капля проваливалась за горизонт. Вдруг невесть откуда налетал ветер, стенки шатра вздрагивали – и трепетали уже до самого восхода, когда ветер так же внезапно Исчезал. Слушать свист ветра было жутко, но и к этому Аойда быстро привыкла и не замечала, и засыпала тотчас же, едва касалась головой подушки.

Однажды, когда уже казалось, что путь их будет длиться бесконечно, Абраксас взял ее за руку и махнул рукой вперед, когда она подняла к нему взгляд:

– Смотри… Смотри, совсем немного осталось.

Она глянула вперед и увидела на фоне черной пустыни и белесоватого выжженного неба замок, словно построенный из осколков радуги.

Аойда остановилась и долго смотрела на него; замок веселил усталую душу своим праздничным чудесным видом.

– Мы успеем дойти до вечера? – спросила она с надеждой.

Абраксас пожал плечами.

Они дошли до замка даже раньше. До заката оставалось еще три часа, как они ступили на мозаичную площадку перед высокими арочными воротами. Створки ворот блестели как золотые – да они и были золотыми.

Абраксас остановился перед воротами, задумался, прислушиваясь к чему-то внутри себя, оглянулся на свой сильно поредевший отряд – теперь, кроме Аойды и Пройта, с ним оставалось только трое плащеносцев. Потом он медленно поднял руку и ударил в золотые ворота дверным молотом, сделанным из киммерия в форме причудливого дракона, кусающего свой хвост.

Он ударил в ворота трижды, и ворота дрогнули, подались внутрь, открывая вход в замок.

Они вошли в безлюдный двор и огляделись. Огромный двор оказался заботливо ухоженным парком: вокруг сверкали на солнце чистой нежной зеленью аккуратно подстриженные газоны, извивались подстриженные самым причудливым образом обрамляющие их кусты и деревья, чьи кроны трудами неведомого, но несомненно искусного садовника, были превращены в невиданных животных. По дорожкам с мозаичным орнаментом, мимо фонтанов и пруда с плавающими по зеркалу воды лебедями Абраксас и Аойда прошли прямо к возвышающемуся посередине великолепному зданию, высоко возносящему к голубому здесь небу свои ажурные стрельчатые башни.

Аойда обернулась. Оставшиеся за воротами замка фигуры в серебристых плащах исчезли, как будто были порождением кошмара Жуткой Пустыни.

– Ну что же, – негромко сказал Абраксас. – Мы пришли.

Он взял Аойду за руку и повел ее в здание, невидимый привратник которого открыл перед ними высокие двери с витражом.

Остановившись на пороге, Аойда оглянулась. Пройт стоял перед входом – прямой, стройный и почерневший от дыхания пустыни. Он настороженно осматривался вокруг чуть суженными глазами, и впечатление производил весьма мрачное и опасное для радужного окружения волшебного замка, чудом оказавшегося посреди огромной пустыни.

Открывающиеся перед Абраксасом поочередно двери провели его и жену через длинную анфиладу комнат, где все было необычайно изящным и роскошным, в приготовленные для них покои. Они вдруг оказались в просторной комнате, где их ожидали свежие белые одежды, приготовленная ванна размером с небольшой бассейн, блестевшая прозрачной водой, и стол, уставленный самыми изысканными блюдами. Неведомо откуда рядом с ними появились молодые прелестные девушки, безмолвно окружившие их заботами и услугами. Аойда только и помнила, как взяла с блюда сочный персик, – и оказалась уже в бассейне, когда три девушки в облепивших их гибкие юные тела полупрозрачных одеждах, прикасаясь к ней ласково и неназойливо, мыли лицо и мягко массировали уставшее тело.

Абраксас, тоже окруженный прелестными мойщицами, блаженствовал в противоположном углу заполненного нежной благовонной пеной бассейна. Юная служанка подносила ему кубок с вином и кормила чуть ли не из уст в уста экзотическими фруктами; впрочем, и сама Аойда наслаждалась их вкусом таким же образом.

Вспомнить, как они потом оказались в постели, Аойда так и не смогла.

Полдень был ярким и солнечным, но солнце в замке казалось нежным и ласковым, а не жгучим, как в окружающей его пустыне. Аойда проснулась раньше мужа и около часа сидела в мягком кресле на широкой веранде, куда, словно угадав ее мысли, безмолвная служанка вынесла столик с легким завтраком.

Парк на первый взгляд был чудесен, но что-то в нем было не так, чего-то все-таки не хватало в его искусственном великолепии, так что Аойде вскорости надоело смотреть, и она подозвала одну из прислужниц и попыталась разговорить ее, задавая вопросы. Девушка, однако, не произнесла ни слова; улыбаясь заученной улыбкой, вместо ответов она чуть качала головой и, кажется, не смела произнести хотя бы один звук.

– Тебе запрещено говорить? – прямо спросила ее Аойда. Девушка чуть склонила голову, подтверждая.

– Но я разрешаю тебе!

Девушка, однако, была непреклонна, и Аойда поняла, что, по ее мнению, гостья не была вольна распоряжаться прислугой до такой степени.

Из спальни донесся голос Абраксаса.

Аойда немедленно встала и пошла к нему. Абраксас полулежал в постели в окружении прислужниц, облаченных в весьма легкомысленные одеяния, подававших своему повелителю завтрак прямо в постель.

Аойдачуть сдвинула брови. Абраксас рассмеялся, видя неудовольствие жены, и велел девушкам оставить его с женой одних. Служанки немедленно исчезли. Аойда подошла к кровати и села на краешек.

– Здесь просто райское место, – заметил Абраксас. Аойда повела взглядом вокруг, села ближе к мужу и сказала очень тихо, но внятно:

– Здесь еще страшнее, чем в пустыне.

– Ты просто сердишься на меня, – свободно ответил Абраксас, поднимая с подноса гроздь винограда. – Но ведь эти девушки обычные прислужницы. Если бы ты дождалась меня, то нас угощали бы обоих…

– Нет, – помотала головой Аойда. – Я не об этом. Абраксас улыбнулся, но глаза его посмотрели на нее серьезно и тревожно.

– О чем же? – спросил он одними губами.

– Не знаю, – прошептала Аойда. – Я… я словно кожей чувствую какое-то напряжение. В пустыне было не так. Там мы уставали до того, что бояться просто не оставалось сил. А сейчас… – Она не находила слов, чтобы объяснить.

– Что тебе снилось сегодня? – спросил он обычным голосом.

– Сад, ручьи, фонтаны, дождь, – сказала Аойда. – И среди зелени мелькали тигры и смотрели на меня недобрыми глазами.

– Здесь могут водиться тигры? – снова усмехнулся Абраксас.

Однако и он не был так спокоен, как хотел казаться. Он теперь не ощущал той силы, которая влекла его сюда, потому и чувствовал себя так легко и свободно, словно, добравшись до замка, он сбросил с себя тяжкий груз этой силы. И все же… Все же где-то внутри него не проходило ощущение, что не все еще окончено, что груз хоть и сброшен, но он от него не избавился, что скоро его снова позовут.

Встряхнув головой, чтобы избавиться от неприятного ощущения, Абраксас привлек к себе покорную жену и нежно обнял ее.

Это произошло, когда Абраксас и Аойда сидели за завтраком, и юные прислужницы вились вокруг них. угадывая малейшее желание.

В распахнутое окно вдруг впорхнула большая птица и, плавно облетев под высокими сводами всю комнату, села на высокую спинку стоящего напротив Абраксаса стула.

Это был сокол. В клюве гордая птица держала небольшой конверт, перевязанный тесьмой и запечатанный большой красной сургучной печатью. После легкого замешательства Аойда взяла из клюва птицы конверт и протянула мужу. Тот глянул на печать с изображением сокола, символа родов Тевиров и Ахеа, и, поддев ее подвернувшимся под руку фруктовым ножиком, вскрыл конверт.

Там было только два слова: «Жду тебя».

Абраксас положил письмо на стол, взял салфетку, промокнул губы и нервно швырнул ее себе под ноги.

Свершилось…

Аойда тревожно посмотрела на мужа и хотела встать, но он остановил ее властным жестом и сказал чужим голосом:

– Оставайся! Это приглашение для меня одного.

Прислужницы, как всегда угадав желание господина, принесли ему камзол, помогли одеться, повертелись вокруг, поправляя кружева на воротнике и манжетах. Абраксас поправил в ножнах свою шпагу, порывистым движением нахлобучил шляпу и, отмахнувшись от служанок, посмотрел на птицу:

– Ну?

Сокол искоса поглядел на него темным глазом.

– Веди! – потребовал Абраксас.

Сокол, словно поняв, снялся со своего насеста и, сделав круг по комнате, вылетел в распахнувшиеся двери.

Абраксас, мельком оглянувшись на смотревшую на него со смешанной во взгляде болью и жалостью жену, вышел, так и не произнеся ни единого слова.

Сокол, кружась вокруг него, то обгоняя, то отставая, вел его коридорами; двери сами гостеприимно распахивались на их пути. Они привели его в другое крыло замка, где последнюю дверь открыла перед ним склонившаяся в глубоком поклоне служанка.

Абраксас вошел в роскошно убранный зал. Ему показалось сначала, что в зале никого нет, но потом из кресла, стоящего в глубине зала у широкого окна, донесся смешок.

Абраксас шагнул туда и, подойдя, увидел сухонького сморщенного старичка, утонувшего в многочисленных подушках; сокол сидел на спинке его кресла.

– Пришел, – с довольным смешком проговорил старичок. – Долго же мне пришлось тебя дожидаться…

Абраксас всмотрелся в морщинистое лицо старичка. Что-то в нем было неуловимо знакомое, казалось, что где-то он его уже видел; и видел неоднократно. Но в то же время Абраксас мог поклясться, что никогда не встречал этого человека.

Если старичок был простым человеком.

– Что так смотришь, сынок? – спросил старичок. – Узнать не можешь? Неужто кровь тебе ничего не подсказывает?

– Нет, не подсказывает, – подтвердил Абраксас. Он огляделся и, пододвинув поближе стул, сел на него. – С кем имею честь?

– Предок я твой, – сказал старичок, усмехаясь. – Аха-колдун. Слыхал?

– Слыхал, – спокойно сказал Абраксас. – Только… Люди ведь столько не живут. Или ты бессмертный?

– Увы, нет, – признался Аха. – Иначе не стал бы беспокоить тебя, не тащил бы сюда за столько миль, не тревожил бы Книгу. – Он кашлянул и добавил: – Наследник мне нужен, вот я и выбрал тебя. – И, посмеиваясь, колдун принялся расписывать, какую жизнь ведет здесь.

Райская, по его словам, получается жизнь – сам, по собственному вкусу устраивал. К его услугам десятки невольников и не только служаночки, но тех ему, Абраксасу, видеть пока рано, так что – надо признаться – слухи о том, что он ворует детей, имеют под собой кое-какие основания.

– Хороши служаночки-то, верно? Небось распробовал уже? – дребезжал старичок, масляно сверкая глазками. – А ты зачем-то с собой мунитайскую княжну привел. Неужто она слаще?

– Это моя жена, – мрачно проговорил Абраксас.

– Это все проклятый Арканастр! – недовольно пробурчал старик. – Вечно он лезет не в свое дело, когда его не просишь! Выскочка! Неуч! Да никакой он не маг! Куда ему против меня! – Аха самодовольно ухмыльнулся. – Маг из него, как из меня сочинитель книжек

И вдруг откуда-то сбоку раздался голос:

– Ах ты, старый сморчок! Ах, прыщ ты гнойный!

Абраксас невольно вздрогнул и оглянулся. В одном из кресел, уставленных вдоль стола, сидел кто-то смутно знакомый, кто-то, кого он видел когда-то давно, кто-то, с кем он говорил. Это был высокий грузный старик, не плюгавый и немощный, как Аха, хотя, наверное, такой же старый – а может, и еще старше, – а мощный и сильный, сразу видно. Точнее сказать, он не сидел в кресле, а нависал над столом, уперев в него свои огромные кулаки, словно грозный судья, выносящий неминуемый приговор. И говорил как судья – не громко, но веско и грозно. Эхо услужливо разносило его слова по залу.

– Как ты смеешь рассуждать о том, в чем не смыслишь вот ни на столько! – Его кулак оторвался от столешницы. – Ты, бездарь, питающаяся падалью древней магии. Ты сам – сам! – сотворил хоть одно заклинание? Это ты, – кончик длинного костистого пальца устремился в лицо Ахи, – ты без своей Книги смог сотворить что-то? Я не говорю плохое, хорошее, ли – просто хоть что-то? Своими руками, своей головой?! И это в мире, где все пропитано магией так, что любая кривляющаяся макака, дай ей возможность говорить, натворит столько чудес, что никакому Мерлину не приснится!.. Ну, отвечай! – грозно взревел старик и замолчал ожидая.

Аха, который при виде своего, видимо, вечного врага покраснел так, что, казалось, вот-вот лопнет или помрет от удара, и, пока тот говорил, только открывал и закрывал рот, как вынутая из воды рыба, издал какой-то хрип и заорал верещащим голосом:

– Я! Да я создал все, – он обвел дрожащей лапкой вокруг, – все вот это! Этот замок, этот зал, этот рай земной! Когда я пришел сюда, здесь ничего не было вовсе! Песок и песок!

– И Книга, – резко напомнил мудрец Арканастр, потому что это был несомненно он.

– Да, Книга! – взвизгнул Аха. – Она лежала прямо на земле. Она ждала меня. Меня, а не кого-то еще! Потому что она позвала меня! Потому…

– Потому, – резко оборвал его Арканастр, – что в твоих тощих жилках течет разбавленная водичка от крови тех, кто создал ее, кто собрал в ней все, кто хотел этим спасти этот проклятый с момента его создания мир, исправить его. А ты да предшественнички твои, такие же скудокровные и скудоумные наследники забытых идей, только и смогли, что строить себе дворцы, воровать девиц для услаждения своих страстишек да для собственного удовольствия просматривать картинки-миражи. Вы даже не удосуживались толком разобраться, что там, за этими картинками кроется, для чего они? Дикари! – воскликнул он. – Самодовольные, эгоистичные дикари, мастурбирующие с помощью сверхсовременного компьютера! Вам в руки попало знание, умение – а вы натворили из них королевских печатей, чтобы колоть ими для себя орехи! Даже Книга не выдержала! Вы вашими душонками опошлили ее, низвели до состояния жалкого паразита, питающегося вашими страстишками, потакающего вашим мелким желаниям. Потому что она не может жить одна, ей необходимо быть нужной! Нужной вам, нужной всем! Чтобы помочь вам всем стать хоть чуточку лучше. А вышло все с точностью До наоборот! Такую песню испортили, сволочи!

– Как! – вскричал, потрясая тощими ручками, Аха. Абраксасу показалось, что он страшно напуган. – Как ты, ничтожный чудак, пришелец, можешь так говорить о великой Книге!!! Боги подарили ее нам, и не тебе, чужаку, рассуждать об этом! Ты просто завидуешь мне! – заорал Аха ядовито. – Завидуешь! И всегда завидовал. С тех самых пор, когда впервые пришел ко мне со своими жалкими разговорами. – Аха пренебрежительно передразнил: – «Счастья, счастья для всех, даром. .И чтобы никто не ушел обиженным»! – Он попробовал саркастически засмеяться, но только как-то глупо хмыкнул. Арканастр нахмурился и поморщил лицо.

– Не фыркай, – только и буркнул он, – сопля вылетит. Кажется, Аха сумел задеть какие-то струны в его душе. И тот тоже почувствовал это и принялся добивать:

– И чего ты добился с тех пор? Чего? Я построил для себя это счастье. Даром! И Книга мне в этом помогла. Мне, а не тебе! Так кто же из нас прав?

– Да не завидую я тебе, идиот. Больно мне за вас. А ты мне тогда показался приличным парнем. – Старик не глядя ткнул пальцем в сторону Абраксаса. – Как вот он.

– Его не трожь! – Аха чуть не подпрыгнул в кресле, так что пледы и одеяла посыпались с него. – Ты уже пробовал испортить жизнь мне. Пробовал и его остановить – и что? Вот он здесь, и я передам Книгу ему! Он будет продолжать мое дело.

– Какое дело? – горько усмехнулся мудрец. – Ты ни разу не задумывался, почему каждый раз Книгу находят вот как ты – на голом песке? Не задумывался?

– Я передам ее ему в руки! – взвился Аха. – И с него начнется возрождение нашего рода, рода владык Книги!

– Ну это если он того захочет. – Арканастр вдруг посмотрел на Абраксаса. – Ты сам-то у него спрашивал?

– Он не глупец, чтобы отказаться от своего счастья! – торжественно провозгласил Аха. Он тоже смотрел на Абраксаса.

– Что-то я не слышу в твоем голосе уверенности. Не научился, значит, читать будущее? Я же говорю, только в игрушки тебе играть. Как ты был тогда сопляком, так им и остался. Так им и помрешь… Не желаю я с тобой больше разговаривать, тратить на тебя цветы своей селезенки, – сказал вдруг Арканастр другим тоном – спокойно и холодно. – Оставайся и подыхай! Наконец-то недолго тебе осталось.

Он оторвал от стола кулаки и, не отшвырнув, а просто чуть задев громоздкое кресло, которое, однако, отлетело в сторону так, будто оно было из воздуха, пошел к двери, которая как-то испуганно распахнулась пред ним, а когда он вышел, захлопнулась так, что все вздрогнуло, а с потолка что-то просыпалось.

– Я еще тебя переживу, неудачник! Ну и иди отсюда! Пошел ты… – заорал вслед ему Аха надтреснутым голоском. Арканастр даже не обернулся на его выкрик, хотя адрес, указанный в последней фразе, был явным грубым, площадным оскорблением – это Абраксас понял скорее по выражению, потому что слов таких он не знал. Спина мудреца, пока он шел по залу, выражала даже не презрение – она ничего не выражала, будто сзади ничего и не было.

Аха же еще долго и непонятно ругался в запертую дверь, пока голос его не сошел на нет, на какое-то бормотание и наконец не затих вовсе.

…Абраксас слушал без видимого проявления эмоций, просто сидел на своем стуле, прикрыв глаза. Все это его не касалось. Эти двое, кем бы они ни были, решали за него его судьбу? Пусть. Это были их, колдунов, внутренние разборки, которые его, простого смертного, не касались. Или касались, но он-то этого не хотел. Он для себя уже все решил…

Когда наконец все затихло, Абраксас открыл глаза и увидел, что Аха смотрит на него. Выглядел он еще более постаревшим, чем каких-нибудь полчаса назад.

– Знаю, знаю. Все знаю про тебя, – заговорил колдун так, словно ничего не было, словно никто здесь не появлялся, словно он продолжает прерванный разговор. – А тот малый, что пришел с вами? – продолжал колдун. – Скажешь, и он тебе тоже какой-нибудь родственник?

Абраксас не удивился. Он пожал плечами.

– Я его с собой не звал.

– Забавный он малый, – заметил Аха и даже захихикал. – Шустрый такой. Он тут ко мне уже заглядывал. Чем-то ты его сильно обидел, сынок. Он на тебя очень зол.

Абраксас снова пожал плечами и ничего не ответил.

– Я бы на твоем месте не держал при себе столь явного врага, – сказал старичок наставительно. – Хочешь, его завтра же тут не будет? Хочешь, а?

Абраксас молчал.

– Что-то ты, я вижу, не рад нашей встрече, – сварливо сказал колдун. – Впрочем, я знаю, как тебя расшевелить. – Он чуть сдвинулся и извлек откуда-то из-под себя большой ключ из киммерия с замысловато сложным узором выступов и бороздок. – Вот, сходи посмотри на свое наследство. – Рука, протягивающая ключ, заметно дрожала.

Абраксас взял ключ и выжидательно посмотрел на Аху. Аха махнул рукой в сторону двери, и дверь медленно раскрылась.

– Иди, иди, – устало махнул рукой старичок. Бодрость его иссякала прямо на глазах.

Абраксас снова пошел по пути, указываемому открывающимися дверями.

На этот раз они привели в подвал. Он спустился по лестнице ярдов на тридцать и увидел перед собой массивную решетку, в центре причудливого рисунка которой было размещено изображение сокола. Абраксас присмотрелся к нему и в крыле птицы нашел замочную скважину. Он вставил ключ и повернул.

С мелодичным звоном решетка разделилась на две части. Верхняя ее половина поползла в потолок, нижняя ушла в пол; металлический же сокол остался на прежнем месте, неизвестно на чем держась.

Абраксас обошел его и вступил в сокровищницу.

С первым его шагом вокруг стало светло, зажглись чудесным образом лампы и вспыхнули факелы. Первое, что увидел, в их мерцающем неровном свете Абраксас, была оскаленная морда золотого дракона с ярко горящими рубиновыми глазами. Дракон был размером с лошадь, правда, немного ниже ее и несколько длиннее; его когтистые лапы были расставлены в стороны, грива на тонкой шее развевалась, как будто ее трепал неощутимый ветер, и змеиный хвост кольцом загибался вокруг его левой задней ноги; по золотому телу шла инкрустация бирюзой, изображавшая чешую, а линию позвоночника отмечала полоса, набранная из одинаковых голубоватых жемчужин; когти были из сверкающего полированного киммерия.

С перезвоном, будто сотни музыкальных шкатулок, открылись стоящие вдоль стен сундуки. Абраксас подошел и, заглянув внутрь, увидел сияние драгоценных камней: сундуки были полны рубинов, агатов, сапфиров, изумрудов, самородных и уже ограненных под бриллианты алмазов, отсортированного по размерам, форме и цвету жемчуга. На полках, заглубленных в стены наподобие ниш, в безукоризненном порядке, как на прилавке ювелирной лавки, разложены были те же камни, но уже вставленные в изумительные по красоте и ценности изделия.

Абраксас взял в руки диадему, которую впору надевать самой Императрице, подивился тончайшей работе и подумал, что за стоимость всего лишь трех крупных изумрудов из этой диадемы, украшающих передний зубец, можно было бы выкупить не одно имение, подобное тому, каким владел сейчас род князей Ахеа, и с горечью вспомнил это единственное село – зажиточное по тамошним меркам, но нищее по сравнению с селами центральных и юго-западных губерний Империи; впрочем, у многих окрестных князьков во владении и вовсе были деревеньки, но ведь те князьки и не мечтали о королевской короне, а предки Ахеа по прямой были королями Товьяра!.. А того, что хранилось в этой сокровищнице, хватило бы для того, чтобы скупить пол-Империи, а уж на то, чтобы организовать настоящую войну и пройти по Империи не в потешном шествии, прикрываемом чарами серебристых плащей, а настоящей армией, вооруженной не магией, а мечами, пушками и аркебузами, хватило бы и десятой части…

Он поставил диадему на место, поправил, чтобы она лежала на нежно-сиреневом бархате точно так, как раньше. Его взгляд привлек сложенный из пудовых золотых слитков-кирпичей колодец, доверху заполненный ювелирной мелочью, сверкающей в переменчивом свете ламп. Абраксас задумчиво запустил руку в колодец, зачерпнул не глядя. В пригоршню попало несколько колец, одинокая серьга, какие-то подвески, сияющие бриллиантовой радугой; с пальцев свешивалось, покачиваясь, ожерелье из жемчуга и шпинели. Абраксас наклонил ладонь, глядя, как драгоценности скользнули обратно в колодец.

Он еще раз обвел взглядом несметные богатства и пошел к выходу, чуть не ударившись грудью о висящего без опоры сокола. Светильники в сокровищнице сразу начали меркнуть. Абраксас повернул в замке ключ и, не дожидаясь, пока створки решетки сомкнутся, стал подниматься по лестнице.

…Аху он не видел полчаса, вряд ли много больше, но старик за это время изменился почти неузнаваемо – сейчас он больше напоминал ожившую мумию: на побледневшем, даже позеленевшем лице выделялись совершенно птичьи черные глаза.

– Быстро же ты вернулся, – просипел старик.

Юная прелестная прислужница поднесла к его губам питье; контраст был ужасающий – цветущий лик жизни и пергамент смерти; Абраксас отвел глаза.

– Неужели не понравилось? – продолжал Аха.

– Я не девица, чтобы ахать при виде нитки бус, – неохотно ответил Абраксас.

– Трудный у тебя характер, – пожаловался старик. – Когда я тянул тебя сюда – ты сопротивлялся, сейчас опять недоволен… Лед в твоей крови, что ли?

Абраксас пожал плечами.

Он протянул старику ключ, но тот отказался его взять:

– Нет, сынок, это все твое. И еще Книга… Она тоже твоя.

– Книга? – бесстрастно переспросил Абраксас.

– Посмотри вправо.

Справа открылась дверь в соседнюю комнату. Это был кабинет, если судить по книжным шкафам, большому глобусу, стоящему в углу комнаты; у окна стоял резной аналой, на котором лежала огромная книга, закрытая сейчас на три небольших замка.

– Бери ее, – сказал старик. – И возьми ключи. Никому не давай их в руки. Читай сам, в одиночестве. Там – все. – Голос его при этом торжественно задрожал.

Абраксас безразлично пожал плечами. Он поднял увесистый том, сдвинул его, чтобы было удобнее нести, взял под мышку; ключи он положил в кармашек.

– Иди, – произнес старик совсем уже тающим голосом. – А мне надо отдохнуть… И Абраксас ушел.

Он вернулся в отведенное ему крыло и обнаружил, что Аойда не одна.

Пройт сидел вместе с ней на веранде, и они играли в шашки, словно где-нибудь на загородной вилле.

– Что он здесь делает? – спросил Абраксас недовольно, давая наконец волю накопившемуся раздражению.

– У меня нет слуг, которые могли бы выставить из моих комнат нежелательных гостей, – с раздражением ответила Аойда. – Должна же я проводить как-то время с гостем… Пройт нагло ухмыльнулся.

Абраксас бросил книгу на стол в комнате, потряс, как колокольчиком, связкой из трех ключиков от ее замков. Мигом к нему подпорхнула перепуганная служанка.

– Я желаю, – сказал Абраксас, – чтобы этот господин не приближался к моей жене ближе чем на сто ярдов.

Девушка низко склонилась перед Абраксасом. Пройт по-прежнему ухмылялся, а когда служанка подошла к нему и с поклоном жестами пригласила его выйти, он только покачал головой и ответил:

– Нет, дорогая.

Абраксас мрачно наблюдал.

Девушка не задумалась ни на секунду. Она свистнула в какой-то еле слышный свисток, который достала из складок полупрозрачных одежд, и в комнате неведомо откуда появилось еще с полдюжины девиц. Они мгновенно облепили Пройта и повлекли его к выходу. Разъяренный Пройт попробовал отбиваться, но это оказалось невозможно. Посмеивающиеся и в то же время вполне серьезные хрупкие девушки, в своих одеяниях больше напоминающие нимф, с настойчивостью мегер волокли его к лестнице буквально на своих плечах.

Первая прислужница вернулась и склонилась перед Абраксасом в почтительном поклоне.

– Чудесно, – по-прежнему мрачно сказал Абраксас. – А теперь, милочка, я хочу, чтобы вы усвоили: я не желаю, чтобы в мои покои кто-то входил без моего зова и ведома. Это касается и служанок…

Девушка низко склонилась и поспешно покинула комнату.

Аойда смотрела на него тревожно.

– Ты сердишься, потому что я разговаривала с Пройтом? – спросила она на всякий случай.

– Он тебя развлекает?

– Нет.

– Значит, и нечего о нем говорить, – сказал Абраксас, почти падая в кресло.

Аойда присела на скамеечку у его ног.

– Тебе нравится этот замок? – спросил Абраксас, с раздражением поглядывая на сад и струящиеся в нем фонтаны.

– Здесь очень красиво, – осторожно сказала Аойда.

– Это все наше, – сообщил Абраксас. Аойда вопросительно посмотрела на него.

– Я только что разговаривал со своим пращуром, колдуном Ахой, – объяснил Абраксас. – И он объявил меня наследником. Я только что был в сокровищнице. Хочешь там побывать?

– Аха? – переспросила Аойда. – Аха-колдун?

– Он самый.

– Я не знала, что ты его родич, – сказала Аойда.

– Как же! Разве ты забыла, что я из рода Ахеа?

– Сколько же ему должно быть лет?

– Не знаю точно, но выглядит он так… Так, как будто он прожил сто лет, столько же пролежал в могиле, а потом вылез обратно.

Аойда попробовала представить Аху, но ее передернуло: слишком тошнотворное зрелище ей представлялось.

На ее счастье, Аха не потребовал, чтобы Абраксас представил ему свою жену; он полагал, что Абраксас поступил глупо, приведя с собой в Ар-и-Диф дочь мунитайского князя. Сам Аха предполагал похитить для наследника одну из дочерей Императора – Меиссу или Сухейль – или же, на крайний случай, какую-нибудь махрийскую царевну. Однако к причуде своего потомка старик отнесся с пониманием – что ж, решил он, Абраксас скоро сам поймет, что в его руках большая сила.

Абраксас, однако, боялся этой силы как огня.

Он так и не рассказал Аойде свой сон, который видел здесь в первую ночь. Он шел по лесу, где стволы деревьев были из золота, а листья из прозрачных мерцающих на свету изумрудных пластинок. В этом лесу были множество живых птиц, но когда одна из них – разумеется, сокол – села ему на плечо, тот ощутил киммериевую тяжесть. Потом Абраксас увидел впереди беседку, убранную занавесями из нитей с жемчужным бисером. Он поднялся на несколько ступеней и раздвинул занавеси, собираясь войти, но тут рука Аойдысхватила его за плечо: «Не входи туда!» А из беседки донесся другой голос: «Войди, войди скорее! Подойди ко мне. Загляни в меня – и силы твои умножатся!» И он вошел. Там, в беседке, стоял стол, и на столе лежала книга. И пока он смотрел на нее, на стол вползла маленькая, не больше локтя, змейка, приподняла головку, будто заглядывая в книгу, и вдруг начала расти и стала змеей двенадцати ярдов длины, и на голове ее заблестела диамантами корона. «Кто заглянет в меня, станет господином всего!» – снова услышал он исходящий из книги голос. А Аойда сказала: «Не открывай ее, там – смерть», и сняла с плеча Абраксаса киммериевого сокола и бросила его прямо на стол. Сокол тоже заглянул в книгу и тут же начал увеличиваться, однако же при этом форма его изменилась, и он перестал быть соколом, а стал огромным смердящим стервятником, на голой шее которого засиял бриллиантами ошейник, от которого протянулась цепь к книге и прошла через все ее три замка. Аойда сказала тихо: «Кто заглянет в книгу, тот станет ее рабом». И Абраксас проснулся.

Поэтому, когда Аха отдал ему Книгу – точь-в-точь такую, как он увидел во сне, – Абраксас меньше всего хотел раскрыть ее три замка и увидеть, что написано внутри…

Старик сдавал с каждым днем. Каждое утро Абраксас приходил навещать его и всякий раз Аха, все больше и больше напоминающий ожившего мертвеца, настойчиво спрашивал его, когда он откроет Книгу, а Абраксас отговаривался разными делами. Бдительности, однако, он не терял. Что с того, что колдун отдал ему свою Книгу, – он и без того был набит колдовством по самую макушку и мог даже сейчас больше, чем дюжина магов в расцвете сил и здоровья.

Ради того, чтобы оттянуть этот момент и не навлечь на себя гнев старика, Абраксас затеял массу бесцельных хлопот. Он, к примеру, заставил Аойду шить себе множество платьев, отчего их покои стали напоминать склад тканей, где вволю похозяйничали какие-нибудь вандалы, и, .мало того, в те часы, когда в комнатах не было толпы помогавших в шитье служанок, занимался рукоделием сам.

Аойда с недоумением следила за поведением мужа и однажды, не выдержав, спросила напрямик:

– Что с тобой происходит? Ты хочешь сделать воздушный шар? Абраксас кивнул в ответ, а затем снял с колечка один из ключей от Книги и протянул Аойде.

– Возьми его и ни в коем случае не отдавай мне, слышишь? Сегодня ночью я проснулся и понял, что я стою возле нее и открываю первый замок. Она зовет меня. И искушение слишком велико.

Книга и в самом деле тянула к себе. Аойда убедилась в этом в первую же ночь после того, как муж отдал ей ключ. Как-то так получилось, что она, едва он заснул, сама вдруг подошла к Книге и принялась гладить ее сафьяновую покрышку, забранную в золотой оклад; не сразу она пришла в себя и опомнилась: «Что я делаю! Ведь раньше мне такое никогда не приходило в голову…»

Утром она рассказала о произошедшем мужу.

Тот устало прикрыл глаза:

– Нам надо быть очень осторожными. А старый козел, как назло, все никак не хочет умирать… Все утро он мрачно смотрел, как девушки шьют Аойде очередное платье, а потом вышел прогуляться в сад и встретился там с Пройтом.

Незваный гость замка завтракал под сенью дерева у павильона, в котором жил теперь. Жил, надо признаться, со всеми доступными здесь удобствами – ему даже прислуживала девушка; не с тем, конечно, почтением, что Абраксасу, но все же…

– Не присоединитесь? – нагловато предложил Пройт и, не дожидаясь ответа, крикнул: – Стул для его высочества!

Словно по мановению руки у стола появилось второе кресло. Абраксас сел, пригубил из поспешно налитого служанкой бокала вина и бросил в рот ломтик сыра.

Посидели молча.

Пройт разглядывал Абраксаса, Абраксас смотрел в сторону. Потом он снял с колечка второй ключ от замка Книги и протянул его Пройту.

– Что это? – спросил Пройт, подбрасывая ключик на ладони. Абраксас отставил в сторону недопитый бокал.

– Подарок, – ответил он и ушел.

И Книга тут же потянула за собой Пройта.

Два дня спустя, когда Аойда гуляла по саду, Абраксас застал Пройта в комнате, где он держал Книгу: Пройт стоял у стола и тупо смотрел на сафьяновый переплет.

– Остальные ключи у тебя? – спросил Пройт, почувствовав присутствие Абраксаса.

– Только один.

– В первый день в этом замке я видел сон, – сказал Пройт, не отводя от Книги глаз. – Змейка, заглянувшая в Книгу…

– Да, – перебил era Абраксас. – Не ты один это видел. А что случилось с соколом, ты видел?

– С соколом? – удивился Пройт. – Сокола я не видел.

– Значит, это только моя часть сна, – заметил Абраксас. – Сокол у Тевиров в гербе.

– Никакой ты не Тевир, – сказал Пройт спокойно.

– Да? – безразлично отозвался Абраксас. – Думай как хочешь. Все же мне не нравится, когда ты заходишь в мои покои. Я, пожалуй, распоряжусь, чтобы тебя сюда не допускали совсем.

Пройт не отреагировал, он по-прежнему смотрел на Книгу. Абраксас поймал себя на том, что тоже не может оторвать взгляд от саФьяна с золотом, стряхнул с себя оцепенение и вышел.