Мальчик — птичье дерьмо

Это оказался тот самый попрошайка, что встретился доктору прошлым утром, тот самый, который стоял на голове на пляже Чоупатти и спал на песке. Вид раздавленной слоном ноги снова разбередил его душу, поскольку противоречил его представлениям о стандартах ортопедии. Мартин увидел темные гнойные выделения в уголках глаз попрошайки. Казалось, больной ребенок уже схватился за распятие. Иезуит лишь на секунду отвел глаза от мальчика, чтобы посмотреть на небо, однако этого было достаточно и маленький нищий исполнил популярный в Бомбее трюк под названием «птичье дерьмо».

Как представлял себе Дарувалла, этот грязный трюк обычно исполнялся следующим образом: пока одной рукой человек указывал на несуществующую в небе птицу, другой этот маленький негодяй хватал прохожего за туфли или за брюки и оставлял на них кусочек «птичьего дерьма». Это вещество напоминало беловатую замазку и годился для него любой пузырек с небольшим отверстием, через которое и попадала на клиента жидкость типа свернувшегося молока или взболтанного на воде теста. Впечатление было такое, что на обувь или на брюки налипло настоящее птичье дерьмо. Когда вы опускали глаза с неба, так и не увидев птицу, на вас уже красовались ее испражнения, а сопливый маленький попрошайка вытирал их с помощью куска материи. Приходилось давать ему за это одну-две рупии — все это понимали.

Но только не Мартин Миллс. Он не понял, что от него ждут денег. Он посмотрел на небо без всякого указания мальчика, а попрошайка воспользовался случаем и вылил жидкость на черную туфлю миссионера.

Калека действовал так проворно и так ловко спрятал пузырек под рубашку, что доктор Дарувалла ничего не заметил, кроме движения рук к рубашке. Мартин поверил, что птица бесцеремонно опорожнила кишечник на его ботинок и что трагически изуродованный мальчик вытирает это дерьмо нижней частью своих штанов. Для миссионера этот ребенок-калека предстал посланцем неба.

С этими мыслями иезуит прямо на аллее опустился на колени. Такая реакция изумила нищего, протянувшего руку за подаянием. Мальчишку испугали объятия миссионера.

— О Боже, благодарю тебя! — закричал будущий священник, а калека обратил свой взгляд к доктору в надежде на помощь. — Этот день для тебя счастливый, — сообщил иезуит растерявшемуся нищему. — Этот человек — доктор. Он может вылечить твою ногу.

— Я не могу вылечить его ногу! Не говорите ему такие вещи! — воскликнул Дарувалла.

— Но, разумеется, вы можете сделать так, чтобы нога выглядела намного лучше, чем сейчас! — ответил Мартин.

Калека скорчился, как загнанный в угол зверек, глаза его тревожно бегали с доктора на миссионера.

— Я уже размышлял над этой проблемой и уверен, что не смогу восстановить подвижность суставов. Неужели вы думаете, что этого мальчишку беспокоит, как выглядит его нога? Он так и останется хромым! — сказал Фарук в свое оправдание.

— Тебе хочется, чтобы нога выглядела получше? Может быть, ты желаешь, чтобы она меньше напоминала клюку или дубинку? — спросил Миллс калеку.

Произнося эти слова, миссионер положил руку на то место ноги, где срослись лодыжка и ступня. Попрошайка неуклюже поставил ногу на пятку. При ближайшем рассмотрении доктор смог подтвердить возникшую у него догадку о том, что здесь нужно пилить кость. Вероятность успеха минимальна, а риск очень велик.

— Primum non nocere. Я полагаю, вы знаете латинский язык, — сказал Фарук.

— Прежде всего не навреди, — перевел иезуит.

— На него наступил слон, — объяснил Дарувалла.

Затем Фарук вспомнил то, что ему говорил калека.

— Ты не можешь исправить то, что сделал слон, — повторил он слова мальчишки.

Тот осторожно кивнул.

— У тебя есть мать или отец? — спросил иезуит. Мальчик снова утвердительно кивнул головой.

— Кто-нибудь присматривает за тобой? — продолжал Мартин.

Снова кивок.

Дарувалла не знал, насколько хорошо мальчик понимает английскую речь, однако он помнил, что понимал нищий намного больше, чем показывал окружающим. Паренек казался очень смышленым.

— На пляже Чоупатти таких, как он, целая банда. Они попрошайничают и сдают выручку в общую кассу, — сказал доктор.

Мартин Миллс не слушал его, пристально уставившись в больные глаза калеки и забыв «скромно опускать очи», как это принято у иезуитов. Он словно гипнотизировал мальчишку, доктор это видел.

— Кто-то же присматривает за тобой? — сказал миссионер мальчику, который медленно кивнул головой. — У тебя есть какая-нибудь другая одежда, кроме этой? — допытывался иезуит.

— Нет никакой другой одежды, — сразу же ответил мальчик. Для своего возраста он выглядел маленьким, но уличная жизнь закалила его. На вид нищему можно было дать лет восемь-десять.

— Когда ты ел в последний раз? Когда у тебя было много еды?

— Очень давно, — ответил калека, которому, может быть, уже исполнилось двенадцать лет.

— Вы не сделаете этого. В Бомбее много таких мальчишек, они не поместятся в миссии Святого Игнатия. Они не поместятся даже в здании колледжа, в храме или за оградой миссии. Им не хватит ни школьного двора, ни стоянки автомашин! Везде слишком много таких мальчишек! Вы не можете начинать первый день в Бомбее с усыновления беспризорников! — заволновался Фарук.

— Не всех беспризорников, а только этого паренька. Святой Игнатий сказал, что пожертвует жизнью, если сможет на одну ночь предотвратить грех хотя бы единственной проститутки, — ответил миссионер.

— О да, понятно. Как я вижу, вы уже попробовали сделать это, — не сдавался Дарувалла.

— На самом деле это очень просто. Я хотел купить одежду, а теперь куплю ровно наполовину меньше того, чем требуется. Остальное — ему. Думаю, поем что-нибудь сегодня попозже, и в два раза меньше обычного… — Миллс был невозмутим.

— Можете не говорить, что остальное отдадите ему! Великолепно! Не понимаю, как я много лет назад не додумался до этого! — огрызнулся Дарувалла.

— Все начинается с первого шага. Ничего не кажется невыполнимым, если постепенно делать шаг за шагом, — спокойно уточнил иезуит.

Миллс встал, держа нищего на руках. Чемодан он оставил доктору и стал обходить такси. Вайнод продолжал спать.

— Поднимаем… поднимаем… поднимаем. Двигаем… двигаем… двигаем. Опускаем… опускаем… опускаем, — повторял миссионер, а мальчишка смеялся, думая, что это игра.

— Ты видишь? Он счастлив. Сначала одежда, потом еда. Затем, если ничего не получится с ногой, то по крайней мере с глазами вы можете что-нибудь сделать, — объявил иезуит.

— Я не специалист по глазным болезням. Здесь они очень распространены и я могу направить его к другому врачу, — ответил Дарувалла.

— Ну, это только начало. Мы только приступаем к тому, чтобы сделать из тебя человека, — сказал иезуит калеке.

Доктор постучал по окошку рядом с водителем, отчего Вайнод в страхе проснулся. Неуклюжие пальцы карлика схватились за ручки от ракеток, пока он не узнал Фарука. Вайнод поспешил открыть машину. При дневном свете карлик обнаружил, что Мартин Миллс не очень сильно походил на своего брата-близнеца, однако у него все же не возникло никаких подозрений. Карлика даже не смутил церковный воротник миссионера. Внешние изменения в облике актера Вайнод объяснил последствиями его избиения проститутками-трансвеститами.

Фарук с сердцем кинул чемодан придурка в багажник. Нельзя терять время. Он должен доставить Мартина Миллса в храм Святого Игнатия как можно быстрее. Отец Джулиан и другие братья будут держать его взаперти. Мартин не посмеет ослушаться. Он ведь давал клятву послушания старшим. Доктор даст отцу-ректору простой совет — держать иезуита в миссии и не выпускать его из колледжа. Нельзя, чтобы он свободно разгуливал по Бомбею! Невозможно представить, какой от этого может возникнуть хаос!

Когда Вайнод выезжал из аллеи, Дарувалла заметил, что миссионер и калека улыбались. В этот момент доктору пришло в голову слово, которое прежде ускользало от него, когда он должен был объяснить Джону, кто такой Мартин Миллс. Следовало сказать: «опасный человек». Доктор не удержался, чтобы не повторить слово вслух.

— Знаете ли вы, кем на самом деле являетесь? Вы — опасный человек, — сказал Дарувалла иезуиту.

— Спасибо, — ответил Миллс.

Потом они не разговаривали до тех пор, пока карлик не стал искать места для машины на оживленной улице Кросс Майдан вблизи Гумкана. Доктор повел миссионера и калеку на улицу Фэшн-стрит, где можно купить самые дешевые хлопчатобумажные вещи, забракованные на фабрике и имеющие небольшие дефекты. Дарувалла увидел кусочек искусственного птичьего дерьма, который засох на его правой сандалии. Фарук чувствовал, что частичка этого вещества застыла и между пальцев на ноге. Мальчишка, должно быть, измазал Фарука, пока тот спорил с иезуитом. Хотя была маленькая вероятность и того, что дерьмо натурального происхождения.

— Как тебя зовут? — спросил миссионер нищего.

— Ганеша, — ответил мальчишка.

— Он назван по имени бога с головой слона, самого популярного в штате Махараштра, — стал объяснять иезуиту доктор, зная, что так звали почти всех беспризорников на пляже Чоупатти.

— Ганеша, можно я буду называть тебя «Мальчик — птичье дерьмо»? — спросил Фарук попрошайку.

Непроницаемо черные глаза калеки даже не дрогнули. Или он ничего не понял, или подумал, что лучше всего сохранить молчание. Парень оказался неглупым.

— Вам, конечно, не надо его так называть, — запротестовал миссионер.

— Тогда Ганеша? Думаю, ты тоже опасный человек, Ганеша, — сказал Дарувалла.

Черные глаза парнишки быстро метнулись к Мартину Миллсу, а затем уставились на Фарука.

— Спасибо, — ответил он.

Вайнод сказал слово последним. Карлик не имел склонности жалеть всех калек без разбора. Он не походил на миссионера Миллса.

— Ты — «Мальчик — птичье дерьмо». Ты на самом деле опасен, — заявил Вайнод.