Но главным оставался вопрос: откуда взялось это зверье – ведь десяток лет назад о нем даже не слыхали. Некая статистика по этим вопросам все же накопилась, хотя такой задачи никто не ставил. Впечатление было, словно невдалеке приоткрылась “дверь в неведомое” и с каждым годом распахивалась шире. По срокам это совпадало с пресловутым Отделением и со столь же славным упрочнением губернских границ, так что задачка становилась все занятней. Правда, ни один из выявленных хищников, подбитых или замеченных, не подходил под косвенный портрет полуночного убийцы. Вообще, если верить наблюдениям, к городу они не приближались, – так что одна задачка вовсе не отменяла другую.

– Ладно, время убили с толком, – внезапно сказал Гризли, отрываясь от экрана. – Пора и за работу. Ну-ка, Лось, тормозни!

Послушно остановив машину, Вадим развернул кресло. В самом деле, если верить компьютеру, именно здесь следовало сворачивать с магистрали. При всем азарте Гризли не пропустил момента – что значит опыт!

– Подсоби, – распорядился верзила. Ссутулясь, он шагнул в глубь кабины, ухватил связку прозрачных бронещитов. Кивком указав на пулемет, попер щитки по лесенке, натужно кряхтя. Следом за ним Вадим выбрался в промозглую ночь, наполненную порывами студенного ветра, установил пулемет на турель. Затем помог Гризли соорудить над люком бронеколпак, оглядываясь на черные заросли, подступившие к самой дороге. После виденных картинок пистолеты уже не казались надежной защитой – под рукой хотелось иметь убойники, оставленные в кабине. Близкой опасности Вадим не ощущал, но, может, его чутье не рассчитано на чужеродных тварей?

Пулеметное гнездо получилось на славу, надежно защищая стрелка со всех сторон, кроме как спереди, но и там доступ перекрывал бронещиток, укрепленный на могучем станковике.

– Ох ты! – снова впечатлился Вадим грозным его видом. – И шестиствольный серафим на перепутье… Как зовете-то?

– А никак, – откликнулся Гризли. – Пулемет, ствол.

– Уж лучше тогда – “фимка”. Есть у меня такой дедок, тоже не одного уходил.

Сектор обстрела у шестиствольника достигал полуокружности, а на крайний случай с тыла была предусмотрена узкая бойница, через которую можно было пулять по преследователям из всех подручных средств.

– Здесь я обоснуюсь, – удовлетворенно прогудел Гризли, занимая подвесное кресло. – Подышу свежим воздухом, к тебе подпущу. А ты уж двигай по курсу, раз такой умный, – если что, я подправлю.

– Не обвалится под твоей тушей? – поинтересовался Вадим, с сомнением глядя на изящное сиденьице. – Не хватало мне эдакой бомбы сверху!

– Небось, небось…

Вернувшись к управлению, Вадим круто повернул броневичок, по ближайшей просеке направляя его прочь от бывшей магистрали. Почему нельзя было следовать по ней дальше, вплоть до самой границы, комп умалчивал. Может, впереди затаился блюстительский пост или понижалась местность, уходя под разлившуюся воду, а может, граница не везде годилась для пересечения – поди угадай!

Вообще, стало не до общения с компом, ибо с этого момента продвижение резко усложнилось, потребовав от Вадима полного внимания. Прежде он катил по слежавшемуся утрамбованному песку, пропускавшему сквозь себя лишнюю воду, – а здесь она пропитала все, собираясь в обширные лужи и местами настолько разжижая глинистый грунт, что тот уже не давал колесам опоры. Если бы не толстенные ребристые шины, иногда сохранявшие тягу на одной гребле, и не чудовищная мощь моторов, бэтрик завяз бы на первых же метрах. А еще Вадим опасался укрытых водой глубоких ямин, из которых пришлось бы выбираться с помощью лебедки, и расщепленных закаменелых пней, способных пропороть металлорезину. В лесу стало значительно темней, однако фар он по-прежнему не включал, пробираясь по просеке, словно по захламленному коридору, и мотаясь от одной непролазной стены к другой, лишь бы упростить задачу машине, надрывавшейся на такой дороге. И даже так ее раскачивало на ухабах, словно в хороший шторм, – вот когда пригодились аммортизаторы!

– А ведь неплохо идем, слушай, – донесся сверху удивленный голос Гризли. – Пока ни единого прокола – тьфу, тьфу… Умеет Брон подбирать кадры!

– Еще вопрос, кто кого подобрал, – сквозь зубы отозвался Вадим. – Ты не привязался, толстый? А то кэ-эк сверзишься при такой качке!

– Небось, небось… К тому же скоро станет полегче.

Действительно, просека уже обретала явственный уклон кверху, наконец выбираясь из гнилых топей. Затем и вовсе оборвалась, упершись в сравнительно сухое редколесье. Стало чуть светлей, но не уютней.

– Какие здесь были полянки, Гризли, – со вздохом посетовал Вадим. – И грибы – черт! Помнишь?

– Ага, иди пособирай, – хмыкнул тот. – Как бы самого потом не пришлось… Ах, сука! – Над головой громыхнул выстрел. – Подавись!

– Чего там? – всполошился Вадим, замедляя машину.

– Пиявка, мать ее, – возбужденно пробасил Гризли. – Двигай вперед, не тормози!.. И здоровенная, как удав, – видно, подцепили в одной из луж. Скакнула прямо в щиток. Представляешь, если б попала?

– С трудом, – признался Вадим. – Это опасно?

– Уж мало не покажется, – хмыкнул верзила. – Говорят, за присест такая обескровливает человека насухо. А чего, вполне может статься: ты б видел ее – мразь!

– Может, еще увижу, – успокоил Вадим, приглядываясь к инфракартинке на главном экране. – На пути это не последняя лужа… А вот сейчас ничего не наблюдаешь?

– Где?

– Слева, чуть впереди.

Вадим совсем остановил вездеход и закрыл глаза, концентрируясь на тусклом белесом пятне, мелькающем за силуэтами стволов. То, что он не почувствовал пиявки, его не удивило: безмозглейшая тварь, даром что гигантская, – прыгает на все теплое либо движущееся. Но вот этот ночной гость наверняка обладал развитым сознанием, а к нему и редкостно скверным характером: от такой неукротимой голодной свирепости бросало в дрожь.

– Ни черта не вижу, – пожаловался Гризли. – Я ж не летучая мышь!

– Да уж, на мышь ты точно не похож, – рассеянно согласился Вадим, лишь бы ответить. – И летаешь только вниз – как и плаваешь, сколько я помню. – Он удовлетворенно кивнул и открыл глаза: – Это хищник, Гризли, и охотится он на нас. Так что готовься возражать, если не хочешь быть слопанным.

Напарник вполголоса чертыхнулся и тут же заскрипел пулеметом, наводя на невидимую цель. Зато она видела стрелка отлично и стремительно сдвинулась в сторону, уходя из-под прицела. Вот это уже серьезно! – обеспокоился Вадим. Либо бестия не по-звериному умна (что не мешает ей охотиться на людей), либо она прекрасно усвоила человечьи повадки и имеет в таком промысле немалый опыт. И тогда спасут ли нас броня и убойники, включая самые грозные?

А больше всего бесила и смущала непреклонная уверенность хищника, что в конце концов он выковыряет добычу из вездехода, точно тушенку из консервной банки, и налопается ею всласть.

– Шандарахнуть бы из гранамета, – угрюмо пробормотал Гризли. – Но шум, мать его! Сейчас он ни к чему.

Это верно, мысленно согласился Вадим. Не приведи бог, слетятся “вороны”. Не от них ли мы страхуемся?

– Ничего не чувствуешь, Михей? – спросил он. – Чего тебе хочется больше?

– Я ж сказал: выбраться с гранаметом и подорвать засранца к ядрене фене!

– И думать забудь! Как раз этого он добивается: выманить нас из бэтра – себе на расправу.

– Еще поглядим – кто кого!

– Ты взбесился? – спросил Вадим. – Хочешь показать зверю, кто здесь венец творения? Так имей в виду: наш приятель – слегка телепат и тебя попросту провоцирует. Мера вполне в вашем духе: сначала вывести клиента из себя, чтобы потом слопать с потрохами.

Помолчав, Гризли спросил:

– Он не приближается?

– Вроде бы нет. Пока только уворачивается от пулемета.

– Ч-черт… И шустрый?

– Уж пошустрее волка, хотя размером с носорога. Вот деталей не разберу.

– “Нам не страшен серый волк, – объявил крутарь, – нас у мамы целый полк!” – И добавил: – По крайней мере, это не спрут. И не дракон.

– Хоть одна приятная новость. Даже две.

– Может, садануть наудачу из всех стволов? Резко развернуть пулемет по твоей наводке…

– Класс! – воскликнул Вадим.

– Чего?

– Только ты предложил это, как зверь вообще убрался из сектора обстрела. Похоже, он считывает с твоих мозгов, будто с экрана.

– А почему только с моих? – оскорбился Гризли.

– Да потому, старичок, что во мне ему не за что зацепиться: слишком мы разные. В отличие от вас, крутарей, я не даю воли инстинктам, а значит, защищен от его внушений и сенсоров.

– Тоже, умник! – проворчал Гризли. – Тогда давай я нацелю стволы вперед и буду ждать команды, а уж ты догони стервеца на развороте.

– А как же шум? – возразил Вадим. – Мы ведь здесь не для охоты, а сам зверюга пока не слишком нас достает – может, еще отвяжется? Лучше оставим этот вариант про запас.

– Ну, как скажешь, – нехотя уступил напарник. – Твое слово последнее. Только навряд ли он отстанет – не было такого в моей практике.

Мысленно Вадим с ним согласился: уж решимости в звере хоть отбавляй, а упрямство консервированных червячков только распаляло его азарт. И все же стрельбы Вадиму не хотелось – паталогически, до тошноты. Конечно, это было глупо, даже жестоко – по отношению к тем, до кого хищник сможет добраться потом. “Вор должен сидеть в тюрьме”, – всплыла цитата из старого сериала. А людоед?

Вздохнув, Вадим послал застоявшийся бэтрик вперед. Помимо прочего теперь приходилось следить и за белесым пятном, которое преданно следовало за ними то сзади, то сбоку, избегая обгонять, чтобы ненароком не угодить под пулемет. По счастью, дорога оставалась такой же сухой, и поваленных деревьев на пути не становилось больше: видимо, для настоящих потех смерчи облюбовали другие места. Между делом Вадим ухитрился сориентировать бортокомп на поиск картинок, схожих с мелькавшим на экране силуэтом, однако полного соответствия не обнаружил (неудивительно – при таком скудном наборе данных). Хотя и то, что подходило ближе, не доставило радости. С такими массивами и при некотором проворстве вполне можно завалить бэтрик набок. А затем либо попытаться сорвать крышку люка и запустить в кабину лапу, насадив человечков на чудовищные когти, либо терпеливо дожидаться снаружи, пока те не выберутся сами. И куда денешься? Конечно, можно дотянуть до утра, а там хоть какие-то шансы. Стало быть, время работает не на зверя.

Словно подслушав Вадима, тот легко обогнул вездеход сбоку, вдруг устремился в атаку. По напряженным нервам хлестнуло взметнувшейся яростью – ошеломляющей, цепенящей, будто Вадим и вправду переоценил свою защищенность.

– Держись! – успел выкрикнуть он и ударил по тормозам, разворачивая машину навстречу зверю. – Пли!

Пулемет включился мгновенно, словно Гризли уже едва себя сдерживал. И в свете искрящегося потока пуль, словно в прожекторном луче, Вадим наконец увидел хищника, набегающего безмолвно, но так стремительно, что из-под мелькающих лап будто земляной фонтан хлестал, – ужасающая безглавая глыба шипастой брони, по которой долбила пулевая струя, медленно пробиваясь вовнутрь. В последний миг Вадим рванул вездеход вперед, даже выстрелил в зверя лебедочным гарпуном, чтобы погасить инерцию, и все равно столкновение вздыбило бэтрик на задние колеса, едва не опрокинув. Сверху не смолкало громовое рычание Гризли, свирепостью не уступавшего хищнику, и трескучий визгливый вой, словно пулемет заклинило на первой же очереди, – а Вадим, ежась под натиском чужой воли, осторожно пятился, съезжая с влетевшей под вездеход туши. Наскоки становились все яростней, все безумней, и вдруг оборвались, словно обрезало, сменившись звенящей тишиной, больше похожей на смерть. И ни страха напоследок, ни сомнений – только вздымавшаяся до последнего мига ярость.

Вадим обмяк, страдальчески морщась: мало радости присутствовать при кончине – даже если гибнет враг. Он сдал машиной еще назад и заглушил моторы.

– Гризли, угомонись! – крикнул наверх. – Все уже, финиш! Побереги патроны, медведище!..

Пулемет наконец умолк, вместе с Гризли. Теперь и снаружи стало тихо, если не считать надсадного дыхания напарника. Чуть погодя тот возбужденно заговорил:

– А если б зазевались? Ну, сволочь: он же норовил нас в овраг сковырнуть – ты понял? Нет, приятель, это ты здорово его подловил! Я-то сдуру не просек, хотел рогом переть. “Акела промахнулся, Акела промахнулся!” – вдруг пропел он густым басом и с облегчением рассмеялся: – Во подвезло, а? Надо с Брона премию стребовать – за трофей. Такого нам еще не попадалось! И пасть у него, ты бы видел, – что твой чемодан, ей-богу! Если б здесь водились медведи или тигры, он передушил бы их, точно кроликов… А хочешь взглянуть ближе?

– Да ну его в болото! – резко отказался Вадим. Он все не мог прийти в себя после убийства, отделаться от ощущения разумности этого свирепого и враждебного, однако великолепного существа. Меньше всего ему хотелось осматривать искореженный труп хищника, заваленного, надо признать, не без его участия. Может быть, позже – когда сумеет отнестись к чужаку именно, как к трофею.

– Как бы его наверх взгромоздить? – уже гадал Гризли. – Давай-ка я…

– Погоди, Михей, не мельтеши!

Наскоро проконсультировавшись с бортокомпом, Вадим запустил лебедку, и увязший в бронированной туше гарпун плавно поволок ее по намокшей траве, затем с натугой оторвал от земли и вташил на покатый нос. Передние аммортизаторы слегка просели под новой и немалой тяжестью, зато уравновесился груженный кузов, так что устойчивость даже возросла.

– Обзор-то не заслоняет? – поинтересовался Гризли, вдруг сделавшись очень заботливым. Уж так не хотелось ему выбираться из бэтрика до рассвета! Оно и понятно: имея перед глазами подобное напоминание…

– Нормально, – отозвался Вадим, но тут же поправился: – По крайней мере, сносно. Ради премии можно и потерпеть, верно? К тому же осталось недолго.

Однако затяжной подъем все не кончался, даже прибавляя в крутизне. И усиливался порывистый ветер, раскачивая верхушки деревьев, и плотней наваливалась ночь, принося с собой холод, – пока под колесами не стал потрескивать свежий ледок. А затем повалил густой снег, присыпая ноздреватые сугробы, не успевавшие здесь растаивать за день, как будто с набором высоты они глубже погружались в зиму. Теперь Вадим в полной мере оценил обогреватели вездехода, будто специально приспособленного к такой погоде и такой дороге – точнее, к непогоде и бездорожью.

– Ау, Гризли, – позвал он, – не хочешь в берложку – погреться? Вокруг вроде спокойно.

– Ага, как на кладбище, – проворчал здоровяк. – Чтоб ты знал, здесь на каждую местность свои пакости. Иной раз вздохнуть не успеешь, не то что разглядеть, – как уже навалилось.

– А не закоченеешь?

– Это я-то? – Гризли хмыкнул. – Мне и прежде для согрева хватало собственной шерсти, а уж теперь, в этой кольчужке!..

– Насколько помню, Михей, ты не всегда был таким закаленным.

– А каким я только не был, – спокойно подтвердил тот. – Ни силы, ни выносливости, ни ловкости, ни здоровья – одно упрямство и куча болячек. Но своего шанса я не упустил – использовал на все сто!

– На все ли? – усомнился Вадим. – А сколько других “ни” так и остались при тебе?

– Плевать – зато я достиг, чего хотел. Или скоро достигну.

– Через “химию”?

– А чего “химия” – подумаешь! Ежели с умом…

– Ну конечно, “какой русский не любит быстрой езды”! Лишь бы скорей, да?

– А куда денешься? Это раньше мы были королями – когда качковых залов едва хватало для самых фанатов. А теперь тренажерники расплодились как грибы, и молодняк наступает на пятки – только и выезжаем, что на своей форе. Хоть на шажок, да впереди!

– Топтыжка-торопышка. А что потом?

– Суп с котом.

– Ну все-таки?

– У меня есть цель, – упрямо сказал Гризли, – и я ее добью. Прочее – не колышет.

– То-то и плохо.

– Чего не переношу, так это слюнтяйства! – сказал Гризли. – Помнишь, каким я пришел в клуб? Глиста в трико, одни кулаки болтались – на бледных таких макаронинах. Зато теперь? Пахать надо, пахать!.. А эти твои крепостные только и умеют, что плакаться да виноватых на стороне искать. На что они рассчитывают, а? И правильно, что на них ездят, – сами же спины подставляют!

– Эта ж какая спина нужна, чтобы тебя возить! – поразился Вадим. – Или спин должно быть много? А ты подумал, медведище, почему сей зажора так легко тебя раскусил? Да если б вместо меня тут торчал второй такой же долдон, вы бы оба выперлись на зверя пешими, щеголяя друг перед другом крутизной, и сейчас благополучно доваривались в его желудке – скажешь, нет?

– Ну и сварились бы, – буркнул верзила. – Тебе-то чего?

– А как же наше общее дело, Михей? – осведомился Вадим. – Забыл прощальное напутствие сэра Брона? Или собственный престиж для тебя важнее долга?

– Так я ж не упирался! – напомнил Гризли слегка смущенно. – Мало куда рванешь сгоряча? А ты сразу накручиваешь, будто репрессор!

– Вот и не дергайся в следующий раз, попробуй сперва взвесить последствия.

– А успею?

– Тогда спроси у меня. Будешь слушать старших, малец?

– Да буду, буду – отзынь! Следи лучше за дорогой, говорун.

– Птица? – с любопытством спросил Вадим. – “Отличается умом и сообразительностью”. И этот смотрел? Дай списать!

– Ну не сейчас же?

Ветер уже разгулялся в приличную вьюгу, наконец добравшись и до земли. Мощные снежные заряды с налета разбивались о вездеход, смерчами кружились вокруг, мороча инфракамеры и эхолот, поставлявшие теперь на дисплеи черт знает что. Если б не редкостное чутье Вадима, бэтрик уже не раз бы влетел в укрытые под сугробами ямы.

– “А вот такое хреновое лето”, – пробормотал он, удивляясь этому бесчинству: все же в городе погода еще держалась в рамках. – Куда мы едем, господи?

– Чего? – нежданно откликнулся голос свыше. – Громче говори – ни черта ж не слышно!

– Здесь всегда так? – спросил Вадим, добавив громкости.

– Почти. В прошлые ездки столько буксовали – что ты! Это с тобой на удивление, тьфу, тьфу… Благодетель! Хочешь, я тебе свечку поставлю?

– Как покойнику?

– Тьфу на тебя! Еще накаркаешь…

– Чего я не понимаю, так это подъема, – сказал Вадим. – Сколько можно, а? Если верить ощущениям, мы должны были забраться вверх километра на три. Даже дышать стало трудней – чувствуешь? И становится все круче.

– Ну и что?

– А то, что в нашей губернии сроду не было ни единой приличной горки – сплошные низины. И компьютер это подтверждает… Ну хорошо, я даже могу допустить, будто за какие-то несколько лет эти низины вспучились в кручи, накрывшись вечными снегами, – тогда почему мы не видим их из города?

– Ну не видим и не видим – подумаешь!

– Но ведь они есть?

– Есть, – легко согласился Гризли. – А увидеть нельзя. И лучше бы тебе это принять, чтобы не поехала крыша. Тут и не то бывает – прикажешь ломать голову над каждым местным взбрыком?

– Да упаси бог, такие перегрузки не для тебя!..

Кстати, стволы здешних деревьев продолжали расти перпендикулярно земле, только слегка изогнулись, бедные, под тяжестью заснеженных крон – впрочем изрядно поредевших. И чем дальше, тем нелепее это гляделось. Широкие колеса бэтра месили снежные завалы, как и низинную грязь, а иногда так же загребали о них ребристыми боками, будто лопастями. Склон становился все круче, и приходилось уже выбирать для подъема подходящие участки, чтобы не опрокинуться. Некоторые места штурмовали с разгона, на грани фола. По счастью, Вадим ощущал могучую машину, как собственное продолжение, и даже чувствовал придавившую ее нос тушу, действительно добавившую бэтру устойчивости. Наверное, для страховки больше бы пригодилась лебедка, занятая под того же зверя, но пока Вадим обходился. Ни разу еще он не промахнулся в расчетах, и ни разу его не подвела интуиция. А ошибаться теперь было накладно: неизвестно, сколько пришлось бы сыпаться вниз.

– Во шпарим! – не уставал восторгаться Гризли. – Ежели ничего не стрясется, даже успеем дрыхануть – как мыслишь?

– А если стрясется?

– Типун тебе на язык!

– Толстый, ты сделался мнительным? – удивился Вадим.

– Поездишь тут с мое – тоже станешь. Знаешь, сколько полегло на этой дорожке? И с каждым разом становится хуже. Похоже, скоро мы вообще не сможем сюда добраться, разве только на вертушке – если разживемся.

– Что, Михей, горек хлеб крутарей?

– А то! – подтвердил Гризли. – Ничто ведь не дается даром. В городе – сплошные разборки, а здесь – сам видишь.

– Ну, честных контрабандистов я всегда уважал: они хоть как-то компенсируют жадность чинуш, разобщающих людей ради собственной выгоды. А вот от городских хищников – уволь. Да если б они только между собою грызлись… Эй, – вдруг переключился Вадим, – ну-ка тихо!

Напарник послушно зацепенел, даже дыхание придержал, а Вадим заглушил моторы, напряженно вслушиваясь в себя. Что-то присутствовало рядом, возникнув из ничего, – громадное, могучее, едва проницаемое. И не разобрать было: угрозу оно в себе несет или любопытство. Однако интерес к людям в нем ощущался – это наверняка. Не хватало нам еще одного броненосца, обеспокоенно подумал Вадим, скачущего по этим кручам горным козлом, – то-то он сейчас наподдаст! И так едва держимся, а уж кувыркаться теперь будет куда, если не задержат деревья.

Торопливо он вскарабкался на очередной уступчик, подперев корму парой стволов, затем пробежался взглядом по экранам, но не обнаружил вокруг никого: как будто исполин был бестелес или невидим, причем на всех частотах. Что за наваждение! Уж ни мерещится ли это назойливое внимание?

– Никогда не ощущал на себе чужой взгляд? – вполголоса спросил Вадим.

– Для этого у меня слишком толстая шкура, – тотчас откликнулся Гризли. – А что?

– Твое счастье.

Впрочем, если это походило на взгляд, то на мысленный, – что еще хуже. До сих пор Вадим полагал свое экстра-чутье явлением уникальным, наградой за прежние страдания, а здесь, словно в той поговорке: “дальше в лес, больше дров”. И как бы не наломать их на чужой территории. Одного телепата уже приговорили – кто на очереди? Не сами ли мы? “Не слухай никого, понял? – вспыли в памяти слова Алехи. – Пусть себе зовут…”

– Может, переждем? – предложил Вадим. – Время-то терпит. Спускайся вниз, толстый, – теперь и вправду пора подкрепиться.

Без возражений Гризли втиснулся в люк, аккуратно закупорив за собой крышку, и снова принялся раскладывать по столику припасы, ласково на них взирая. На аппетит он не жаловался никогда и на такой призыв отозвался бы, наверно, даже если бы трапеза стала последней. Разместившись удобней, Гризли, однако, сперва завел речь:

– Брон говорил про твой “особый нюх”, как у того разведчика. (Оказывается, он смотрел не одни мультяшки!) И я не настолько тупарь, чтобы в это не верить – после всего. Такого водилу поискать, без дураков, и за тылы я нынче спокоен – не то, что в прошлые заезды. Какие хлюпаки попадались, даром что крутари! С одним и вовсе истерика случилась, пришлось выкидывать из бэтра, чтобы не гробануться обоим. А вот еще, помню…

– Не длинновато для вступления? – с улыбкой осведомился Вадим. – Ты заметил, Михей: опасность делает тебя болтливым.

– Ну, заметил – так что? – отмахнулся тот. – Не самый большой грех! Вот если б столбняк нападал, как на некоторых, или в панику кидался – тогда кранты, “уноси готовеньких”… Ладно, я вот чего хотел спросить: ты вправду чуешь этих тварей?

– Вправду.

– Как людей? Или хуже?

– От них зависит, от “тварей”. Пиявку я и вовсе прозевал, зато броненосца ощутил ясно. А вот теперь…

– Чего?

– Черт его знает, старичок. Крайности сходятся, знаешь? Может, этот, нынешний, слишком умен для меня? Тогда упаси боже иметь его среди врагов!

– Но что ты чуешь сейчас – конкретно?

– Он очень силен, Михей, – имею в виду не только мышцы. Знаешь, как разбираются меж собой крысы? Они не дерутся и не грызутся – нет. Просто стоят друг против друга, нагоняя страху, пока одна не уступит и не помрет без видимых причин. И среди крутарей нередки те же повадки. Здесь важна сила духа. Так вот, если здешнему исполину вздумается что-либо приказать: хотя бы удавиться, – я не уверен, что у нас хватит решимости ему отказать.

– Пусть попробует, – с угрозой сказал Гризли. – Видали мы таких!

– Как раз таких мы еще не видали, – возразил Вадим. – Честно сказать, даже и пробовать не хочу с ним задираться: кто знает, на что он способен. Ты не задумывался о таком понятии, как заклятие?

– Ну, еще колдунов приплети!

– Конечно, – согласился Вадим, – на кой тебе задумываться? Для этого есть спецы, на крайний случай – Брон. Так послушай спеца – одного из немногих в этой отрасли, если не единственного.

– Какой отрасли, чего ты вешаешь? – возмутился Гризли. – Уж не настолько я темный!

– Настолько, настолько, если не больше, – усмехаясь, заверил Вадим. – И государство сему способствовало – уж не с тайным ли умыслом? Ну казалось бы, что за дело ему до этих шалостей, хоть и ошибочных? Пусть кто-то верит в астрологию, кто-то – в хиромантию, телепатию, целителей, филиппинских и прочих, летающие тарелки… Кому от этого плохо, к чему такой шум? Сколько стараний положено, чтобы разубедить людей, чтобы они на двести процентов уверовали, будто этого нет и никогда не было, – зачем? А может, наши чинуши не такие дубы и берегут запредельное для себя, для личного своего благоденствия и упрочнения власти? Нормальная монополия государства – на водку, на оружие, на информацию… на мистику.

– Похоже, и тебя понесло, – благодушно заметил Гризли. – Давай-ка лучше лопать!

Он подал пример, и на сей раз Вадим с охотой ему последовал. Кто бы ни сторожил снаружи, есть от этого меньше не хотелось. Правда, от мясных блюд Вадим с легкостью отказался, как ни соблазнял его Гризли. Зато воздал должное прочему: овощам, грибкам, сырным бутербродам да фирменым салатам, наверно, поставляемым крутарям подотчетными кафе.

– Напрасно, Вадя, напрасно, – укорил напарник, смачно чавкая. – Конечно, на одном мясе “банки” не заполнишь, но и без него не обойтись.

– Не доказано, – откликнулся Вадим, тоже с набитым ртом. – Как видишь, я не такой фанат и вкалываю втрое меньше тебя, а намного ты меня обставил?

– Так я с чего начинал! И куда позже тебя.

– Зато я старше и все прибавляю в массе, к тому же без всякой “химии”. А ты еще доживи до моих лет.

– Куда я денусь?

– Выйди наружу – узнаешь.

– Хо-хо…

– Просто тебе нравится нагружаться, – заявил Вадим. – Мышечный наркоман! Больше-то упражнять нечего, да?

– Это дело я люблю, – с удовольствием признался силач. – Хлебом не корми – дай себя потерзать. Когда ворочаешь железо центнерами, чувствуешь себя человеком.

– Домкратом, – буркнул Вадим. – А вот стреляешь ты, по-моему, не блестяще. С глазомером трудности или руки дрожат?

– Я ведь не иудей – это у них узкая специализация. Не могу ж я долбить сразу по всем направлениям? И потом здесь тоже требуется опыт.

– Могу поспособствовать.

– С опытом? “Позвольте вам не позволить”.

– У наших замечательных иудеев, к твоему сведению, идеально отлажен единственный канал: от глаза к кисти, – и хорошо, если через мозг. Вот там скорость прохождения сигнала предельная и напряжение в сети на максимуме и подавляются все помехи. Потому-то у них тверда рука, а пистолет быстр и точен. Не пробовал состязаться с ними на pull?

– В пульку, что ль? Себе дороже!

– Давай сюда головешник, – грубовато потребовал Вадим. – Чуток вправлю мозги.

Протянув руку, он поместил ладонь на стриженный затылок богатыря, с удивлением ощущая пальцами, как и там взбухают мускулы. По второму разу процедура не показалась сложной – тем более, у Гризли и так все было отлажено на диво. Требовалось лишь добавить (рукою мастера) последние штрихи, которые крутарь вряд ли заметит, пока дело не дойдет до проверки. А уж если запахнет паленным!..

– И еще, – сказал Вадим, закончив настройку, – ты должен уметь взрываться. Мгновенно переходить от расслабленности к предельному напряжению – кстати, излюбленный прием ковбоев и самураев. Я уж не говорю о “растворении духа в Пустоте”, позволяющем следить за всеми противниками сразу.

– Понял, сэнсей, – ухмыляясь, откликнулся Гризли. – И где набрался ты этих премудростей?

– Уж было где, – уклонился Вадим. – А ты мотай на ус, толстый, если жизнь дорога. Хоть на это твоего соображения хватит?

– Да запросто! Захочешь жить – не то сообразишь…

Насытясь, они без спешки, очень старательно, убрали со стола немногие остатки, затем переглянулись.

– Не слинял гость? – спросил Гризли. – Может, подождем еще?

– А черт его поймет, – ответил Вадим, – Я даже не знаю, что опасней: ждать или ехать. Во всяком случае, таранить он уже вряд ли станет.

– Тогда вперед!

– “… и вверх, а там”, – добавил Вадим и вздохнул: – Только горы-то не наши, черта лысого “они помогут”.

– Были ваши, станут наши, – бодро объявил напарник, забираясь в пулеметное гнездо. – Осталось-то всего ничего.

– Дожили, – посетовал Вадим вдогонку. – Уже и гризли гнездятся – куда дальше? Скоро летать начнут. А может, ты и вовсе грызун? За что тебя наградили таким прозвищем, Михей?

– Шел бы ты…

– Поехали! – согласно кивнул Вадим и снова послал машину вверх по склону, стараясь не обращать внимания на подавляющее присутствие исполина, а заодно – на порывы ветра, обезумевшего к середине ночи. А тот норовил сорвать с кручи нахальный бэтрик, забравшийся непомерно высоко для нормального колесника. Ветрюга словно испытывал его на прочность, толкая и дергая то так, то эдак, причем со всех сторон. Но время от времени он обрушивался сверху всей массой, ощутимо придавливая бэтрик к земле, и на секунды стихал. Поначалу Вадим не придал этому значения, однако потом, озадачившись, засек время и присвистнул изумленно: периодичность воздушных обвалов оказалась идеальной, как будто это дышал исполин. Уж не тот ли самый?

Затем путь им преградил обширный выступ (когда-то, видимо, служивший холмом), повышающий крутизну до опасного предела, и пришлось двинуться в обход. Петляя меж деревьями, иногда даже опираясь на их наклонные стволы, бэтрик обогнул бывший холм, перебравшись на его пологую, почти горизонтальную сторону. Затем сдал немного назад, пока уклон вновь не сделался угрожающим, и здесь остановился, наехав кормой на кряжистую сосну и почти целиком укрывшись под могучей кроной.

– Вот и все пока! – сказал Вадим. – “Можно оправиться и закурить”. Если верить бортокомпу, именно здесь вы дожидаетесь рассвета.

– Ага, ежели успеваем добраться, – подтвердил Гризли, спускаясь в кабину. – А сейчас… – Он посмотрел на хронометр. – Класс, почти вдвое быстрей! Еще и выдрыхнуться сможем. – Качая головой, Гризли опустился в соседнее кресло, стал регулировать наклон спинки. – Вадя, ты наша “белая надежда” – кстати, последняя. Я уж думал: придется сворачивать бизнес.

– Может, и придется, – ответил Вадим. – Мне-то он на фиг? Я здесь по своим надобностям.

– Сбрендил? – изумился Гризли. – Это ж золотое дно!..

– И золото мне ни к чему – была охота над ним “чахнуть”! Вообще, Михей, я тут человек случайный, а с вами завязан по старой дружбе и временному совпадению интересов, – так что, будь добр, не раскатывай губу.

– Ладно, это ты с Броном торгуйся – мне чего? Я и сам наемник.

– А что, преданные слуги уже не котируются?

– Слово-то какое…

– “Вассал” – лучше? – предложил Вадим, вспомнив Валета.

– Ну, пусть. Да нет, преданность – штука полезная. Я и свою команду так подбираю, когда доводится руководить. Ежели не хочешь вылететь из стаи, должен затвердить намертво, что интересы вожака выше твоих, – это как бойцовский рефлекс, как программа в твоем компе. Чтобы при случае жизнь за вожака положить, не задумываясь!

– За сюзерена, – с улыбкой поправил Вадим.

– Именно. Но и сам вожак… то бишь сюзерен… должен неустанно подкреплять рефлекс выгодой, иначе… Кто же будет из раза в раз стараться себе в ущерб! Рано или поздно рефлекс накроется, и что тогда – нож в спину любимого господина? Или шпендель промеж бедрышек его обожаемой супруги? Или оба варианта вместе?

– А ты не прост, толстый, – заметил Вадим. – Сам додумался?

– Да уж, в чем надо – ориентируюсь, – польщенно прогудел Гризли. – Не вчера родился… Ладно, – переключился он, – кто первым на стреме?

– Наверху торчать не обязательно?

– Теперь-то какой смысл?

– Тогда я. Спи спокойно, родной.

– Шел бы ты, – привычно пожелал здоровяк, вытягиваясь в просторном кресле. – Разбудишь минуток через сто – моих законных. – И немедленно отключился, задышав мощно, мерно, но, к счастью, почти бесшумно: носоглотка функционировала у него безупречно даже в разреженной атмосфере.

А Вадим снова погрузился в недра компьютерной памяти, выгребая их досуха и при этом не забывая поглядывать на приборы – с ритмичностью автомата. Собственно, он смог бы и поспать так, пробуждаясь через равные промежутки, – если бы хотел. Но перед поездкой Вадим выспался впрок, суток на трое вперед, и теперь был рад возможности спокойно, без суеты и перестрелок, разобраться в накопленных впечатлениях.

Он уже знал, что увидит с холма утром, когда прекратится снег и взойдет солнце: все тот же захламленный промокший лес до самого горизонта. И никаких вздымающихся вершин с одной стороны и пологих, нисходящих к низинам склонов – с другой. Они обнаружат себя на исполинской покатой поверхности, обрывающейся в небесную пустоту, и хорошо, если внизу не будет видно звезд. Шутки гравитации – всего лишь. Вот только кому они по зубам, да еще в таких масштабах? Или это природный катаклизм, вроде метеорита или цунами? Ну да, с центром, пришедшимся аккурат на городскую площадь, и границей, в точности совпадающей с губернской, – пф-ф!.. Впрочем, не вполне, поправил себя Вадим, сверяясь с бортокомпом. Скорее всего, катаклизм сей, природный или нет, ограничен идеальной окружностью – чего не скажешь про губернию. Однако одна граница в другую вписывается как по заказу, отсекая несущественные окраины.

Векторы гравитации, насколько Вадим ощущал, вблизи поверхности вели себя странно. Под ней линии были направлены к центру Земли, как и должно; над ней – отклонялись от вертикали, причем тем сильнее, чем ближе Бугор. А на границе, судя по всему, векторы вообще повернутся на четверть, и что произойдет тогда?

Господи, но если края этого гигантского круга действительно вздымаются до вертикали, даже и субъективно, логично предположить, что они формируют цилиндр. И куда нацелена эта труба – в какую даль, космическую или временную? Выходит, когда пространство поворачивают на четверть, каждая точка на здешнем колечке расплывается в линию, уводя черти куда… либо в заданное кем-то место. Стало быть, стоит взобраться по стенке повыше (где вы, альпинисты?), как тебя вознесет, точно Христа!..

Спокойно, давай по порядку. Что имеем на текущий момент: помехи, ненастья, чудища, – и чем выше по склону, тем этого добра больше. (Или все-таки зла?) Иная, чуждая среда… И даже мысле-облако , кажется, ведет себя в ней по-другому, наливаясь новой силой. Как и сознания пришлых тварей: такое впечатление, что телепатов тут пруд пруди! Значит, по мере подъема мы приближаемся к другому миру. А на время затмения и вовсе с ним сливаемся – тогда-то и стекают к нам заряды, тучи, воды, звери… Выходит, тамошний круг должен казаться не чашей, но куполом? И его отделяет от соседей не Бугор, а, скажем, Пропасть – бездонная, с отвесными стенами. И скатываясь по этим стенам, попадаешь к нам. Странно, да? Начинаешь спуск снаружи цилиндра, а заканчиваешь внутри. Сродни листу Мебиуса…

Вадим насторожился, различив невдалеке новое сознание – не такое мощное и пугающее, как у последнего посетителя, однако развитием не уступавшее броненосцу. Столь же свирепое, алчущее, разбросавшее по сторонам мысленные щупы в поисках поживы, но еще более властное, гипнотизирующее животной мощью. Само сознание зверя было наглухо прикрыто броней из жизне-силы и сквозь нее излучало одну угрозу. А наружу торчали те самые щупы, похожие на щупальца, и методично обшаривали один клочок леса за другим, перемещаясь вместе с чудищем. Господи, еще один телепат, к тому же внушатель!

Торопясь, Вадим из мысле-облака соорудил такое же подобие спрута, уплотнив периферию до непрозрачной оболочки, по первому впечатлению вполне сошедшей бы за броню, а сквозь оставленные оконца выдавил в стороны похожие щупальца, словно и сам был не прочь поохотиться, – мимикрия, спасительная мимикрия!.. Предыдущего гостя подобная маскировка, наверно, позабавила бы, но “спрут” не выглядел столь проницательным. И если он не будет слишком настойчив…

Затем Вадим выглянул в иллюминатор, уже представляя, где искать, и содрогнулся: это на самом деле оказался спрут! Чудовищный, громадный, похожий на дюжину анаконд, обросших густой шерстью и сращенных головами внутри бесформенного кожистого мешка. Переставляя одно щупальце за другим, спрут перемещался по обрыву с пугающей легкостью, как будто силы в нем хватило бы и на слона (конечно, если тому вздумается здесь попастись).

Безусловно, это был лишь зверь – одно из многих странных чудищ, в последние годы заполонивших губернию. Однако Вадим ощущал в нем кое-что и сверх животной сути: не разум и не душу, нет, а некую подсказку к уяснению нынешней ситуации. Как будто именно этот урод послужил образцом для некоторых крепостных структур. Кстати, щупалец у спрута двенадцать – странное совпадение. Не от него ли произошли эти дюжины, и не по милости ли спрута такое число стало заветным при построении пирамид, и не случайно ли добавление: “чертова”?

Разумеется, спрут не обошел бэтрик вниманием: сначала ткнулся в сознание Вадима мысле-щупом , точно пробуя противника на прочность, затем подкрепил впечатление настоящим щупальцем, слегка покачав тяжелую машину на амортизаторах. И… поплюхал себе дальше, решив, видно, не связываться со странным зверем, изнутри выглядящим совсем не так, как снаружи. Кажется, под защитной оболочкой Вадима спрут не углядел дремлющее сознание Гризли, а тот даже не проснулся – к счастью. Иначе пришлось бы тратиться и на него.

Когда чудище наконец убралось на безопасную дистанцию, окончательно растворившись в пурге, Вадим с громадным облегчением перевел дух, только сейчас оценив, чего стоили ему эти минуты. Еще чуть, и он бы сломался. Все мускулы ныли, непонятно с чего сведенные судорогой, – Вадим с трудом их отпускал, один за другим. По скулам и спине струился холодный пот, мерзко щекоча кожу. В сознании растекалась вялость – симптом перенапряжения. По крайней мере, Вадим узнал свой нынешний предел. Но, собственно, с чего он так перетрусил? Разве эта гигантская скотина сумела бы его подчинить? Настолько, чтобы Вадим сам выбрался из бэтра – зверю на расправу. Разве в нем сыскалось бы столько покорности? Или он испугался за Гризли? Да уж, если громила полез бы разбираться со спрутом на кулачках…

Ну и зверище, а? – подумал Вадим с восхищением. Во всяком случае, морским головоногам этот спрут даже не родственник. Наверно, в нем запасен полноценный скелет с дюжиной позвоночников, иначе на воздухе ему пришлось бы туго. И к непогоде спрут приспособлен, и кровь у него наверняка горячая. А если он рождает спрутят живыми да еще вскармливает молоком!.. Не желаете домой такого любимца: спрутика-малыша?

И вот что еще странно: если сюда проникают громадины, то уж новыми микробами должна кишеть вся губерния! А никто особенно не болеет – конечно, если не считать болезнью всеобщую дебилизацию.

Между прочим, вдруг вспомнил Вадим, давно пора разобраться со здешней связью. Во-первых, откуда сей бэтр взялся: не из-за Бугра же? Скорее, боевой трофей, как и доспехи, – а у кого отбит, не у Шершней? (Помнится, у них мелькали похожие.) Или подброшен теми с умыслом… Тогда с каким? И что тут насчет вставки: не позабыта ли, славная моя?

Как и прочее, приемник в бэтре установили классный, не чета крепостным тивишникам, – с полным диапазоном волн, от длинных до ультракоротких, с отменной чувствительностью. Впрочем и ее вряд ли хватало, чтобы из сплошного треска выловить сигнал, – даже если б сюда доставали трансляции Студии. Тогда зачем он нужен? С прицелом на дальние экспедиции – скажем, за Бугор? Но это уже амбиции масштаба Крепости, не ниже.

Стоило приемник запустить, как Вадим ощутил знакомое присутствие вставки, странно бередившей мысле-облако . Он еще не слишком разбирался в тонкостях, однако и по этим ощущениям вставка не походила на обычный прибор: как будто в ней курсировали не только электротоки. И столь же странно осязался экран, почему-то ассоциируясь с чужим сознанием – точнее, с его оболочкой.

Вадим попробовал просочиться облаком в здешний эфир, как уже проделывал в городе, и, кажется, это снова удалось, – однако на сей раз он не услышал и не увидел там никого. Даже не почувствовал. Ни тех светлых, веселых ребят, ни того мрачного наблюдателя. Ну, с ребятами более-менее ясно: не висят же они на проводе круглосуточно, – но соглядатай!.. В обычных тивишниках он возникал неизменно и сразу, в момент включения. Так, может, здесь, на Бугре, совсем иное Зазеркалье, в которое нет допуска прежним знакомцам? Но тогда в нем должен присутствовать еще кто-то, иначе на кой оно сдалось? “Если звезды зажигают…”

Вадим сосредоточился, пытаясь определить, что он сейчас чувствует. Действительно, странный этот эфир смахивал на зеркальный лабиринт, составленный из неисчислимого множества кольцевых труб, – эдакая трехмерная кольчужка, уходящая в бесконечность. И наверняка он был насыщен чужими сигналами, только как же их выловить?

Постойте-ка… Тех парней я потому, наверно, и слышал, что они мало от меня отличались. Так сказать, единая резонансная частота, случайное совпадение контуров. Я будто соприкасался мысле-облаком с их сознаниями, вдобавок усиленными Зазеркальем, а их речи, уже закодированные для передачи (“мысль сформулированная”), поступали в меня напрямую, минуя их рты и мои уши. Но тогда, выходит, я смогу принять и других – надо лишь перестроиться. Не настолько ж я примитивен, чтобы не суметь вместить в себя многих? Я же творец, какой-никакой, а значит, внутри должна иметься подстройка. И круг подобия у меня широк – недаром же я могу найти общий язык почти с каждым!..

Надо преобразиться. В кого? Скажем, в крутаря. Во-первых, имеется уже опыт, а во-вторых, есть с кого срисовать. Вон, дрыхнет один такой, прямо под боком… Ну, кто я?

И Вадим стал представлять себя крутарем – бесстрашным, жестоким, алчным. Не слишком разборчивым в средствах, зато отлично сознающим цель. Похожим на многих его знакомцев, но еще – на древних норманов, этих расчетливых и удачливых воинов-купцов. И постепенно в сознании начали проступать голоса – сперва чуть слышные, шепчущие, затем все более и более громкие. Они не походили на прежние, просветленные и чистые, излагавшие созвучные Вадиму мысли на понятных языках, однако и в этих звуках ощущался смысл, а стало быть издавались они существами разумными – по крайней мере, рассудочными. Перед глазами даже забрезжили силуэты, вполне человекоподобные, только искаженные шипастыми доспехами. Их говор вряд ли сумела бы воспроизвести Вадимова гортань, а языковый код не поддавался расшифровке, – однако угадываемые интонации и настроения потусторонних “крутарей” Вадиму совсем не нравились. Похоже, этим даже нурманы показались бы на один зуб, не говоря о самураях. Что это за публика? И чего они делает в тех угрюмых надбугорных краях – проживают, что ли? Небожители хреновы… А теперь, значит, решили спуститься на землю, снизойти к нам, грешным. Век бы вам воли не видать!

Вадиму вдруг вспомнился недавний посетитель, чудовищный спрут, – с прикрытым непрошибаемой броней сознанием. А интересно, подумал он, как создается такая защита – может, таким же поворотом пространства, что и Бугор? И чем больше в оболочку вливается жизне-силы , тем круче угол, тем сильней отклоняются внешние воздействия. А при четверти оборота оболочка обретет такую гладкость, что отведет в сторону любую ментальную атаку, – уже неплохо, верно? Либо сделает невидимым сознание, которое окружает.

А если перевести все на вещественный уровень? – внезапно представил он. Или, хотя бы, на полувещественный: электромагнитные лучи – от радио до радиоактивных; поля – гравитационные и прочие. Но вот тут, как говаривал “субъект”-Игорек, начинаются чудеса! Здесь на простой жизне-силе не выедешь, нужна позарядка высшего уровня: магическая. Или же ее реалистический эквивалент – что, видимо, и происходит на этом замечательном Бугре.

Подлив себе из термоса чайку, горячего и густого, Вадим вновь плотно засел за компьютер, заодно погрузившись в собственные мысли. И больше никто не беспокоил его до самого утра.