ШТРИХИ УНИВЕРСИТЕТСКОЙ ЖИЗНИ

Сегодня состоится доклад доктора Хью Тиндала Биско о его поездке в Южную Америку. Целый год Хью изучал биологию сумчатых в различных районах Южной Америки. По этому случаю Хью, который обычно ходит в серой рубахе нараспашку, надел костюм, тёмный галстук в полоску и выглядит очень респектабельно, но явно непривычно как для него, так и для окружающих. В чайной комнате собралось человек сорок; большей частью это длинноволосые студенты, обросшие бородами, и студентки в очевидных, но невероятных мини и разноцветных брюках.

Доктор Николас на правах заведующего департаментом представил Хью, отпустив пару шуток о его пребывании в Колумбии и «о том, чем он там на самом деле занимался». После этого доктор Тиндал Биско приступил к рассказу о своей работе в Колумбии.

Он рассказал, что мелкие сумчатые многочисленны в колумбийских лесах. И хотя систематика сумчатых Южной Америки известна уже достаточно хорошо, но о биологии их известно очень мало, а местные учёные в основном изучают систематику и географию этих животных.

После того как Хью ознакомил слушателей с системЬй южноамериканских сумчатых, он перешёл к рассказу о своей работе, показал карту района исследований. В этих местах почти нет сезонных изменений климата, но зато в связи с высотной зональностью на расстоянии четырёх часов езды можно увидеть смену ландшафтов от влажнотропического леса до высокогорной тундры. Свой рассказ Хью сопровождает показом диапозитивов с типичными ландшафтами Колумбии.

— Для этих мест, — говорит Хью, — характерно чрезвычайное разнообразие птиц.

В это время на экране появляется слайд с группой коров, что вызывает общий смех. Далее — очень интересные снимки капибары, броненосцев, агути и других характерных млекопитающих Южной Америки, дикой морской свинки (сверху она серая, с беловатым брюшком) и, наконец, самого обычного из сумчатых — опоссума дидельфус. Он обитает в садах и парках. Хью говорит, что это наиболее безобразное и дурно пахнущее животное, которое он когда-либо встречал. Другой вид опоссумов — пятнистый водяной опоссум. Он отлично плавает и поселяется в прудах. Четырёхглазый опоссум имеет всего два глаза, но над ними два светлых пятна, и создаётся впечатление, будто на мордочке этого симпатичного зверька четыре глаза. Все самки южноамериканских сумчатых имеют сумки, но некоторые вынашивают детёнышей снаружи, потому что сумка настолько мала, что детёныши там не помещаются. В горных местах Колумбии помимо опоссумов живут горная тупайя, коати и очковый медведь. Горный опоссум, или ценолестес, очень похож на землеройку и вначале, когда его впервые добыли, даже был записан в землеройки. Позднее ценолестеса стали считать предком австралийских сумчатых, но сейчас доказано, что он не имеет с ними прямого родства.

Первый экземпляр опоссума привёз в Европу Пизон, а вписал его Гесснер. На рисунке, сделанном Гесснером, опоссум был больше похож на уродливого человечка, чем на животное. И название, которое дал ему Гесснер, тоже было своеобразным — симевульпа, что значит «обезьянолис». У южноамериканского опоссума беременность длится всего тринадцать дней. Затем крошечные детёныши забираются в сумку, в которой и проводят целых три месяца. Один выводок следует за другим с интервалом всего в три месяца. Пока предыдущий выводок сидит в сумке, самка уже беременна следующим выводком.

Все сумчатые ведут ночной образ жизни и поэтому часто попадают под колёса автомобилей в ночное время. Местные жители не любят опоссумов. Они считают их вредителями сельского хозяйства. Однажды Хью нанял таксиста из местных жителей, чтобы съездить с ним для отлова опоссумов. Он не сказал ему о цели поездки, боясь, что тот не повезёт, если узнает, что нужно ловить малопривлекательных и вонючих зверьков. Когда же они доехали до места и Хью поймал несколько опоссумов, таксист восторженно воскликнул: «О, опоссум, это же отличная еда! Поздравляю вас!»

После доклада мы ещё некоторое время беседуем вчетвером — Хью, Дик Барвик, Майк Ламберт и я. Майк специально пришёл на доклад, чтобы разузнать о Южной Америке: он поедет в апреле домой, в Великобританию, через Южную Америку, а также Новую Зеландию, острова Пасхи и Таити. Хью дал Майку целый ряд ценных советов и адресов.

Вечером я отправляюсь в гости к университетскому филологу доктору Гранту, который занимается языками редких племён. Сейчас он собирается с женой Джулией и маленькой дочерью отправиться на остров Пасхи, где будет изучать язык тамошних аборигенов. Ранее Грант изучал язык басков и хорошо владеет им. Он уже бывал на острове Пасхи, в Куско, Лиме и стал знатоком Центральной Америки.

— Ряд знаменитых статуй острова Пасхи поставлен недавно стоймя в шеренгу, и все — лицом к морю, — возмущённо говорит Грант. — Это грубая ошибка — ведь аборигены всегда ставили статуи лицом к суше.

— Вот и прекрасно, — говорю я Гранту, — теперь ты имеешь возможность исправить это: приедешь и повернёшь их все правильно, как по команде «кругом».

— Да, — восклицает Грант, — но они же чертовски тяжёлые! Грант показывает нам слайды этих статуй, поставленных, по его мнению, неправильно, а также неоконченных, выступающих наполовину из скалы или из земли. Все это тоже поле деятельности Гранта. Он ещё не знает, где будет там жить, и, показывая на слайдах каменные пещеры аборигенов, говорит, что, может быть, поселится именно в них.

На следующий день я поехал в наше посольство, взял разнообразную литературу о Советском Союзе, чтобы подарить мистеру Садек Хану — пакистанскому энтомологу. Он просил меня об этом уже несколько раз. Попрощавшись с товарищами из посольства, я заехал к нему в департамент ботаники, взял целую батарею банок-морилок для насекомых, которые он специально сделал для меня. Вместе возвратились в общежитие, и Садек Хан пригласил меня к себе на чашку чая.

В своей комнате Садек переоделся в белый шёлковый костюм — нечто похожее на ночную рубашку с торчащими из-под неё кальсонами, расстелил коврик и стал молиться, встав на колени и обращая молитву на восток — в угол над кроватью.

За чаем я отдал Хану литературу. Особенно его заинтересовала книга «Религия в СССР», где много фотографий церквей, мечетей, служителей различных культов, и в частности мусульманских священников, молящихся. Он был очень удивлён, так как был уверен, что молиться в нашей стране запрещено, особенно молодёжи. Он читал об этом в каких-то газетах. Удивило его и то, что я разбираюсь в вопросах религии и «даже» отличаю одну веру от другой. Мистер Хан полагал, что научному работнику в нашей стране знать такие вещи не положено.