Гораздо более угрожающим казалось положение на западной границе каганата. Тун-джабгу-хан был заклятым врагом восточных тюркютов. Его владения на востоке охватывали всю Джунгарию, и, следовательно, только хребет Монгольского Алтая разделял ставки восточного и западного ханов. Но, к счастью для Кат Ильхана, руки его врага были связаны на западе и юге, ибо уже к 620 г. окончательно определилась расстановка сил в войне, охватившей континент от Желтого моря до Средиземного, и роль тюркютов в ней стала ясной не только для позднейшего исследования, но и для них самих.

Для западнотюркютских ханов оставались неразрешенными две внешнеполитические проблемы: нужно было покорить аваров и пробить сквозь Иран дорогу для караванов с шелком. Собственных сил им для этого не хватало, но их естественным союзником в обоих случаях была Византия, которую в это время громили персы.

Хотя в 610 г. смена правительства в Константинополе привела к власти талантливого полководца Ираклия, положение Византийской империи продолжало оставаться критическим. Ее европейские провинции были наводнены аварами, которые заключили союз с Ираном, а потеря Египта в 616 г. оставила столицу без хлеба.

Персы и авары зажали Византийскую империю в клещи. Однако император Ираклий, подобно своему восточному союзнику Ли Шиминю, оказался незаурядным политиком и полководцем. Его эмиссары сумели возбудить среди кутургуров недовольство аварским господством, а коль скоро авары об этом узнали, они согласились за деньги снять осаду с Константинополя и в 620 г. отступили за Дунай. Это позволило Ираклию оставить спасенную им столицу и выехать к малоазиатской армии, которую он повел против персов.

План Ираклия заключался в том, чтобы, оставив персидским войскам захваченные ими земли, разгромить их тылы и тем лишить персов возможности продолжать войну. Эта война рассматривалась современниками как «крестовый поход» за христианскую религию, ибо персы осквернили святыни Йерусалима. Однако первый поход, начатый в апреле 623 г. [108, с. 134] через Армению к Атропатенскому Гандзаку, нельзя было назвать удачным. Несмотря на то, что греки разорили Двин, Нахичеван и Гандзак, где помещался храм огня, при отступлении они были так стеснены персами, что потеряли всех пленных и только в горах Каралага^[143] оторвались от преследующих их персов.

В поисках союзников Ираклий письменно предложил князьям агванским, иверским и армянским «добровольно выйти к нему навстречу и служить ему с войском своим во время зимы; в случае же отказа он обойдется с ними как с язычниками и войска его возьмут крепости их и опустошат пределы страны их» [77а, с. 102–103]. Но армяне и грузины отнюдь не стремились менять персидское иго на греческое, а агванские друзья разошлись по укрепленным замкам и предоставили наемникам Ираклия опустошать прекрасные поля и сады, которые они не могли защитить.

Весной 624 г. три персидские армии окружили Ираклия, но он пробился и отступил «в страны непроходимые, по дорогам трудным и шероховатым» [167, с. 250] на равнину Нахичевана. Персы преследовали отступавших греков по пятам, и тогда лазы и абазги покинули византийское войско. Несмотря на это, Ираклий нанес еще одно поражение персам и отошел в Киликию, а оттуда в Севастию.

Кампания окончилась. По существу, это был беспрерывный ряд побед отходящей армии. Маневрирование без тыловой базы и снабжения характеризует Ираклия как великого полководца и политика [252, S. 126]. Справедливую и глубокую оценку результатов этого похода дает Моисей Каланкатуйский в своей прекрасной «Истории агван»: «Хотя войска персидские претерпели сильные поражения, однако отразили преследователя и загнали его в страну его, завладев городами, которые насильно отняли у него» [77а, с. 103].

Действительно, наступление Ираклия захлебнулось, но самым грозным было то, что он оказался одинок перед лицом врага. Закавказские христиане, причем не одни лишь монофизиты, но и халкедониты, примирились с персидским господством и не только не оказали никакой поддержки православному императору, но и прямо выступили против него, как, например, Стефан, царь Картли [158, с. 124, прим. 3].

А тем временем опять оправились авары и готовились совместно с персами к наступлению на Константинополь. Византийский монарх не мог дольше медлить; он должен был найти союзника, и он его нашел.

В 625 г. [77а, с. 110] Ираклий направил некоего Андрея, «мужа умного и изобретательного, с обещаниями несметных сокровищ» к хазарам, и наместник «северного царя именем Джебу-хаган [см.: 7, с. 155], второй в царстве его... с большой готовностью дал ответ, говоря: „Я выйду на мщение против врагов его [Ираклия]; приду сам с храбрыми войсками моими на помощь ему, совершу угодное ему делами воинскими, мечом моим и луком, как он этого желает“»^[144] . Ответное посольство в сопровождении тысячи всадников, прорвавшись сквозь персидские заставы, достигло ставки Ираклия и утвердило союзный договор. На следующий год обещанное войско произвело диверсию в Агвании и Атрпатакане.

С этого момента византийские историки отождествляют тюркютов и хазар, надо полагать, потому, что хазары стали главной опорой каганата в Прикаспийских степях [7, с. 133].

Таким образом, Западнотюркютский каганат втянулся в борьбу Византии и Ирана, продолжая вместе с тем дружественные отношения с Китаем и, следовательно, враждебные с Восточнотюркютским каганатом [30, т. I, с. 284; 198, р. 24]. Цепь вражды замкнулась; создались две грандиозные коалиции: с одной стороны, Китай, Западнотюркютский каганат и Византийская империя, а с другой – Восточнотюркютский каганат, Иран и держава аваров.

Возникает вопрос: были ли эти коалиции действительно плодом дипломатических переговоров или здесь имеют место военные выступления государств, просто совпадающие во времени? Подобно ситуации 589 г., тут наблюдается определенная связь между всеми членами обеих коалиций. Персы и авары были связаны военным союзом. Византия заключила союзный договор с наместником западнотюркютского хана. Союз западнотюркютских ханов Шегуя и Тун-джабгу с Китаем, сначала Суйским, а после Танским, официально зафиксирован в китайских хрониках [30, т. I, с. 283; 77, VIII, тетр. 39]. Остается открытым вопрос о связи Византии с Китаем и Ирана с восточными тюркютами. Документов, удостоверяющих такую связь, нет, но это reductio ad silentium, в логике недопустимое. Иран сносился с Дальним Востоком и до этого [30, т. II, с. 263] и после. Поэтому гораздо правдоподобнее предположить наличие дипломатических связей между Восточнотюркютским каганатом и Ираном в 20-е годы VII в., чем их отсутствие. К сожалению, арабское завоевание уничтожило сасанидские архивы, а китайцы могли не знать о секретной дипломатии их врагов.

Что же касается связи между Византией и Китаем, то только ее наличие объясняет сепаратный мир Ираклия с наследником Хосроя Парвиза, Кавадом Широе, – мир, странным образом совпадающий с последней активизацией восточных тюркютов. В случае успеха восточные тюркюты ударили бы на западных и лишили бы Ираклия единственного союзника в борьбе с Ираном. Вместе с тем победоносные действия западных тюркютов в Азербайджане были известны китайцам [198, р. 24, 171, 172]. Вероятно, согдийские купцы, постоянно передвигавшиеся между Востоком и Западом, своевременно оповещали своих союзников о всех перипетиях войны.

Переходя к вопросу о причинах и движущих силах этой войны, необходимо отметить, что все члены первой коалиции – Византия, Китай и Западнотюркютский каганат – были заинтересованы в развитии караванной торговли. Что касается Византии и Китая, то это ясно и без дополнительных доказательств. В отношении Западнотюркютского каганата вопрос сложнее. Как было показано выше, в нем боролись две партии, или два союза племен: северовосточные кочевники – дулу, экономически связанные с северными тюркютами и Турфаном, на территории которого в это время укрепились сторонники свергнутой династии Суй [30, т. II, с. 291], и юго-западные кочевники – нушиби, тяготеющие к согдийским торговым городам. Так как интересы этих городов были тесно связаны с Китаем и Византией, то и нушиби придерживались прокитайской ориентации. Ханы Шегуй (611–618) и Тун-джабгу (618–630) были ставленниками нушиби; отсюда их тесный союз с Китаем против восточных тюркютов и с Византией против Ирана.

Итак, не будет ошибкой предположить, что помимо частных, местных целей у членов первой коалиции было общее стремление установить свободную и безопасную торговлю между Европой и Китаем.

Цели членов второй коалиции были различны. Аваров интересовал больше всего грабеж; у Ирана с Византией были давние счеты^[145] . Установление в Китае сильной власти грозило восточным тюркютам гибелью их самостоятельности как политической, так и экономической. Это отчетливо показала история предыдущего периода, когда усилилась династия Суй. Поэтому тюркютские ханы всеми силами поддерживали все восстания и беспорядки, возникавшие в Китае, и давали прибежище тысячам политических эмигрантов [240, S. 134, 182–183]. Кроме китайских повстанцев, Кат Ильхан имел еще двух союзников.

На востоке племена киданей и татабов (хи) не пошли по пути уйгуров, а сохранили верность каганату. Они составляли в 20-х годах VII в. раздел т?л?с и находились под личным управлением наследника престола Шибоби^[146] , сына Шибир-хана. Отношение киданей к династии Тан было определенно враждебным, а татабы, сверх того, вступили в союз с одним из претендентов Гао Кай-дао и совместно с ним вторгались в пределы Китая [30, т. I, с. 362, 371].

Вторым союзником восточных тюркютов стал Тогон, освободившийся во время падения династии Суй, в 615 г. Сначала тогонский царь Фуюнь оказывал помощь тайскому претенденту. Но как только тот возвратил ему заложников, Фуюнь переметнулся в стан его врагов [76, с. 89]. Надо думать, что здесь сыграли роль не тонкие политические расчеты, а настроение масс тогонского народа, пострадавшего и от китайцев, и от их союзников – западных тюркютов – и поэтому стремившегося к мести. Силы тогонцев были невелики, но удлинение линии фронта на запад распыляло табгачские силы и ослабляло северную границу, открытую ударам тюркютов. Поэтому Тогон был ценным союзником для тюркютского хана.