XIV

Короткие холодные зимние дни казались бесконечно далекими. По залитому ярким солнцем шоссе катили полчища одетых по-летнему велосипедистов, в цветочных ящиках на балконах Фредхелла^[45] расцвели яркие петуньи. Здесь простирался городской район нового типа – ничего похожего на сплошные кварталы с цементированными дворами. Высокие дома стояли раздельно на лесистых холмах, оставив деревья и траву в неприкосновенности.

Веселая компания, устроившаяся на травке около дороги, приветливо помахала вслед грузовику. Возможно, это были тоже члены Союза молодежи, а может быть, их просто увлекла мелодия и энтузиазм молодых голосов:

Темноволосая хохотушка Ингер сидела на ящике с лимонадом, аккомпанируя на гитаре. Она приехала в Стокгольм из шахтерского поселка за Полярным кругом и совершенно перевернула представление Оке о северянах как о немногословных, замкнутых людях.

Аксель ожидал товарищей по ячейке в летнем лагере на берегу озера Меларен – любимом месте гуляний молодежи. Он провел здесь уже целый месяц, загорел, как бедуин, и не без гордости повел друзей осматривать свою палатку. Она была старая и залатанная, но зато он настелил в ней дощатый пол и поставил топчан.

– Давно я не имел такой хорошей квартиры! – похвастался он друзьям и предложил Геге и Оке преночевать у него: они собирались переспать в кустах, завернувшись в свои одеяла. – Тесновато будет, но как-нибудь поместимся.

Разбив палатки и расчистив свою лагерную площадку, члены ячейки поспешили к воде.

Между крутой скалой и поросшим березками мысом простирался залив с песчаным дном. Только в одном месте дно было глинистое и здесь густо росли камыши.

Шум голосов и плесканье быстро разогнали прибрежную тишину. Стая вспугнутых уток поднялась с воды и полетела в сторону небольшого островка в заливе. С уступа на скале кто-то махал друзьям рукой.

– Это Бьёркнер, – угадал Геге. – Его повадку издали узнаешь. Поплывем туда, позагораем…

В воздухе повеяло вечерней прохладой, но освещенные золотистым предзакатным заревом камни еще не успели остыть. Вдали мелькали белыми крыльями паруса яхт. Сверкающие красным деревом быстроходные катера проносились мимо мыса, поднимая мелкие волны, которые с легким шлепком разбивались о берег.

– Настоящие дельфины, – сказал Бьёркнер.

– Эх, сейчас бы подвесной мотор и прокатиться на просторе! – вздохнул Геге.

Оке прислонился спиной к скале. Пресная вода стянула веки, во рту появился легкий привкус ила. Он ощутил вдруг острую тоску по родному острову, морю, по шхунам, предназначенным для тяжелого труда в тяжелую погоду и пахнущим нефтью, салакой и дегтем.

Бьёркнер громко присвистнул – Ингер выбралась из воды на камень внизу и сняла купальную шапочку. Ее гибкие движения отличались бессознательной грацией.

– Вот это девушка! Смотри не прозевай, Геге!

– Она в нашей ячейке, – ответил Геге сухо.

– Ну и что ж?

– Ты можешь говорить что хочешь, но я считаю, что к нашим девушкам нужно относиться серьезно. Иначе пойдет болтовня, начнутся всякие осложнения, которые только повредят товарищеским отношениям и нашей организации.

Бьёркнер грубовато рассмеялся:

– Пойду искупаюсь еще раз…

Он прыгнул прямо с уступа и врезался в воду около самого камня, рисуясь перед Ингер.

– Тебе нравится Бьёркнер? – спросил Оке.

– Да. У него хорошая голова, и он, пожалуй, сделает больше, чем от него ждут.

Оке задумался, почему он никогда не мог относиться с полной непосредственностью к Бьёркнеру. Или он просто завидовал ему? Когда Оке с жаром включался в дискуссии в кафе, набив голову тем, что прочитал в газетах и брошюрах, Бьёркнер любил с улыбочкой ловить его на каждом непродуманном утверждении, на каждой неясной или напыщенной формулировке. Часто он для вида соглашался с доводами Оке и завлекал его в самые неожиданные ловушки.

– Пора одеваться! Поплыли обратно? – позвал Геге.

По краям травянистой поляны вырос уже целый город палаток, а велосипеды с красными флажками всё прибывали и прибывали.

С наступлением сумерек, когда с озера стал наползать белый туман и появились тучи комаров, вспыхнул большой костер.

Концертную программу открыли два баяниста, быстро собрав вокруг себя большую группу слушателей. Когда Эдит вышла прочесть стихи, кое-кто собрался уйти, но потом все вернулись.

– Я прочту отрывок из «Песен угольщика» Дана Андерссона.^[46]

Звонкий голос, взлетающие к вечернему небу дым и искры, беспокойный отсвет огня на лицах рождали особое настроение. Песни звучали над лагерем до тех пор, пока от костра осталось лишь несколько подернутых пеплом угольков, но по-настоящему тихо стало лишь после полуночи.

– Этим летом наша ячейка держалась дружно, – сказал Геге удовлетворенно Акселю и Оке, когда они забрались в палатку.