Глава II
Любимец Сталина
К октябрю в Москве воцарилась паника. Населением владели самые разнообразные настроения — от страха перед приближавшимся врагом до тайной надежды на крушение диктатуры Сталина. Участились грабежи. Правительственные архивы, органы управления, министерства и дипломатический корпус эвакуировались в Куйбышев. Составы для привилегированных представителей режима, располагавших правом приоритетного передвижения, запрудили Казанский вокзал — единственный, с которого еще отправлялись поезда в восточном направлении. Все новые эшелоны беспрестанно катились на восток, мешая доставке свежих войск из Сибири. Сталин остался в Москве с членами Политбюро, многие из которых занимали места уничтоженных предшественников. Кроме самого Сталина, в живых оставались лишь три из четырнадцати членов и кандидатов в члены первого советского Политбюро — Молотов, Ворошилов и Калинин.
Власов добрался до Москвы 10 ноября 1941 г., когда на станциях выгружались из эшелонов авангарды сибирских дивизий. С помощью жесточайших мер Сталину удалось восстановить относительный порядок. Тайной полиции было приказано «расстреливать на месте всех провокаторов, шпионов и вражеских агентов, которые нарушают закон и порядок». Вновь созданные рабочие батальоны шли на фронт, а женщин сгоняли в предместья столицы на рытье окопов и противотанковых заграждений.
Власова — по обычаю Сталина — вызвали около полуночи. Он поехал в Кремль с маршалом Ворошиловым и генералом Шапошниковым, начальником Генерального штаба. Миновав несколько контрольно-пропускных пунктов, они очутились в кабинете Поскребышева — странного и почти таинственного человека, который на протяжении многих лет пользовался абсолютным доверием Сталина. Власов, которому предстояла первая встреча со Сталиным, не мог подавить некоторого волнения. Спустя некоторое время он вслед за Ворошиловым и Шапошниковым был препровожден в командный бункер Сталина. В углу стоял гигантский письменный стол хозяина. Вдоль одной из стен тянулся длинный, покрытый кумачом стол для заседаний, за которым сидели Берия, Жуков, Маленков и Сталин. Быстрый и даже проворный в движениях Сталин поднялся и поздоровался с вновь прибывшими за руку. Так как он был роста ниже среднего, Власов, казалось, нависал над ним, как скала.
— Товарищ Жуков, — произнес Сталин, говоривший тихо, но очень четко.
Маршал Жуков наглядно доложил обстановку — очень неблагоприятную на тот момент. На центральном участке фронта немцы находились всего в сорока километрах от Москвы. На юге бронетехника генерала Гудериана вышла почти на самые подступы к Туле. Поскольку распутица, давшая потрепанной Красной Армии некоторую передышку, закончилась, следовало ожидать возобновления немецкого наступления. Можно было предполагать, что 3-я танковая группа генерал-полковника Гота на севере и Гудериан на южном участке предпримут охватный маневр Москвы — возьмут ее «в клещи». Хотя сибирские части прибывали во все большем количестве, существовали сомнения, удастся ли бросить их в бой своевременно.
Когда Жуков закончил, Сталин обратился к Власову:
— А что вы думаете по поводу обстановки?
Медленно, словно бы раздумывая на ходу, Власов указал на то, что сама по себе мобилизация неподготовленных рабочих, переброска и развертывание их на фронте без регулярных войск ничего не дадут. Если в ближайшие дни в достаточном количестве прибудут сибирские части, тогда можно попробовать осуществить прорыв на запад — так удастся немного выиграть время. А дальше скажет свое слово русская зима.
— С войсками любой сможет защитить Москву, — жестко, почтит грубо бросил Сталин. — Необходимо мобилизовать миллионы жителей города и бросить их на оборону каждого квартала, каждого дома. Плюс к тому товарища Берию обязали обеспечить десять тысяч осужденных из лагерей.
— Есть танки? — поинтересовался Власов.
— Нет у меня танков, — отозвался Сталин и вдруг с ухмылкой обратился к Маленкову: — Товарищ Маленков, сколько танков мы можем дать товарищу Власову?
— Пятнадцать, — ответил Маленков.
— Что ж, получите пятнадцать танков. Больше все равно нет.
Затем Сталин назначил Власова командующим новой 20-й армии, создавать которую предстояло на ходу. Потом Сталин поднялся — обсуждение было закончено. Власова немало поразили холодное самообладание Сталина, его ясное осознание ситуации, отсутствие как рисовки, так и замешательства при отдании приказов в отчаянной обстановке. Более того, в такой трудный час Сталин позволял себе с улыбкой говорить о том, что у него есть всего пятнадцать танков.[18]
Приняв командование несуществующим соединением, Власов вместе с Шапошниковым поехал в штаб армии, чтобы обсудить задачи, которые ему предстояло решать в связи со своим новым назначением. Наибольшую трудность представляла нехватка транспортных средств. Власов решил цугом прицепить к пятнадцати танкам — ни одним больше, ни одним меньше — по нескольку тяжелых саней с боеприпасами и вооружением. Многие другие проблемы приходилось решать подобным же примитивным способом, хотя ничего нового или необычного тут для русских не было. Немцы так глубоко продвинулись, что 20-й армии пришлось вступать в боевые действия еще до завершения своего формирования. На севере немецкие танки, миновав район Красной Поляны, вышли к предместьям столицы. На северо-западном и центральных участках фронт находился примерно в тридцати километрах, а на юге танки Гудериана ревели моторами под Каширой. Падение Москвы было, казалось, делом решенным.
О возможности удержать оборону по всему фронту не шло и речи. Несмотря на нехватку сил, Власов решил контратаковать. Он шел на риск, однако атака представлялась ему единственным способом нарушить планы противника — задержать немецкое наступление. Силами нескольких танков, командование над которыми он возглавил лично, и моторизованных частей он сумел пробить брешь в позициях немцев, однако через несколько часов оказался в окружении, отрезанный от остальных войск армии. По рации Власов отдал приказ об отвлекающем ударе на следующее утро и устремился вперед, чтобы поддержать своих встречной атакой с запада. Маневр увенчался успехом, и оба острия наступления соединились под Химками.
Немцы остановили наступление — обороняющимся удалось выиграть столь драгоценное для них время. Однако очень скоро натиск возобновился, снова стало казаться, что враг вот-вот прорвется в Москву. Власов истратил последние резервы, а тем временем с севера поступали все более тревожные донесения. И вот в критический момент на фронт прибыла готовая к бою сибирская бригада. Ее командир получил приказ выступить на усиление соседней армии на севере, однако в пути часть сбилась с дороги из-за разыгравшейся метели. Власов тотчас же включил бригаду в состав своего командования. Он прекрасно понимал, чем может грозить ему подобное самоуправство, но время поджимало, к тому же его армии требовалась срочная помощь. Он дал вновь прибывшим два часа отдыха, а затем бросил их в бой на самом угрожаемом участке.
Решение это стало своего рода поворотным пунктом. Немцы столкнулись с противодействием, и удар их не достиг цели. Метели и образовавшиеся из-за них метровые сугробы осложняли работу служб снабжения, отказывали двигатели и оружие, остро не хватало теплого обмундирования, и тысячи обмороженных ожидали отправки в тыл. Самоубийственное наступление, приказ о котором отдал Гитлер, захлебнулось. Немецкие дивизии, оказавшиеся не в состоянии сдерживать контратаки свежих частей, начали откатываться. Однако и им в свою очередь удалось заставить русских остановиться, и на какой-то момент обстановка на фронте стабилизировалась.
На следующий день, 6 декабря, Власов принял второе решение, которое раз и навсегда определило исход битвы за Москву. Несмотря на большой риск, не зная точного положения дел у противника, он возобновил контратаку. Измотанные немецкие части начали отступать. 20-я армия Власова устремилась вперед, выдвигаясь примерно на 150 км от Волоколамска к Ржеву. Соседствовавшие с ней русские армии тоже перешли в наступление.[19] Впервые с начала войны удалось серьезно потрепать овеянные ореолом славы блицкрига немецкие дивизии. Москву отстояли, спасли, и одним из ее спасителей по праву можно назвать Власова.
Конечно, командовал на центральном направлении Жуков, и помимо 20-й армии Власова там действовали многие другие соединения — 30-я армия Лелюшенко, 1-я ударная армия Кузнецова, 16-я Рокоссовского, 5-я Говорова, 50-я Болдина и 10-я армия Голикова. Однако 20-я армия Власова находилась в центре, и именно она совершила действия, переломившие ход сражения.
Фамилия его была теперь у всех на устах, и журналисты наперебой искали встречи с ним. Американский корреспондент Ева Кьюри писала: «Этот человек знает, как сражаться, и сражается не только с решимостью, не только с храбростью, но и со страстью».[20] Илья Эренбург встретился с Власовым и написал об этой встрече статью.[21] 24 января 1942 г. Власов получил орден Красного Знамени[22] и звание генерал-лейтенанта.[23]