12
Впрочем, ответы на все загадки я получила. Сперва на первую, на московскую.
В один из дней, когда мы потные, изможденные любовью расползлись по разным углам необъятной гостиничной кровати, он вдруг начал рассказывать о своей работе.
— Представляешь, — говорил он, — тебя качает, и кита качает. Притом оба вы качаетесь в разных амплитудах и ритмах. У тебя скорость и у него скорость, у него направление и у тебя, да еще и ветер до двадцати метров в секунду и бешеная парусность линя… И вот тебе нужно уловить тот единственный момент, когда все совпадает, когда линии судеб, твоя и кита, перекрещиваются, и успеть нажать на спуск гарпунной пушки. Для этого нужен особый охотничий инстинкт, своего рода талант. Я это умею лучше всех. Поэтому и китов за сезон у меня бывает больше всех. И практически ни одного подранка. Я бью только наверняка.
Вот тогда-то мне и открылось, что именно охотничий инстинкт не позволял ему сделать решительный шаг в Москве. При том особом душевном состоянии, помня Наркома и еще боясь его тени, я непременно в самый последний момент взбрыкнула бы, и уж тогда исправить положение было бы невозможно.
Правда, я тогда еще не знала за собой такого свойства собственного характера, это обнаружилось в недалеком будущем, а он уже знал. Чувствовал своим необыкновенным охотничьим чутьем. И выстрелил наверняка, когда стало можно, когда все совпало и линии наших судеб пересеклись.
Он и относился-то ко мне как к своей добыче. Как он, раздев, оглаживал меня, осматривал. Какое вспыхивало в его глазах охотничье удовлетворение. Он даже признался мне, что предпочитает сажать меня сверху, чтобы при этом видеть всю и иметь возможность погладить или забрать в руку любую часть моего тела, особенно живот, к которому имел особенное пристрастие.
Однажды, в редком перерыве между любовными схватками, целуя мой влажный еще от пота живот широко открытым ртом и слегка покусывая его, он сказал:
— Ты похожа на касатку.
— На ласточку? — удивленно спросила я.
— Нет, что ты! — покровительственно улыбнулся он. — Ты похожа на огромную морскую касатку.
— Так это кит?
— Какой кит? Ни один кит не сравнится с ней ни скоростью, ни красотой. Это самый большой дельфин. Они бывают длиной больше десяти метров и весят тонн десять… Они самые лучшие пловцы, потому что тело у них идеальное, и страшные хищники, но живот у них нежный и белый, как у тебя…
— Ты убивал касаток? — с внезапным тревожным предчувствием спросила я.
— Это не киты, их трудно убить…
— Но ты убивал? — Мне вдруг стало нестерпимо жалко похожих на меня дельфинов. Ну и что из того, что они хищники. Должны же они чем-то питаться. Я вон тоже много ем мучного и сладкого…
— Бывало… — уклончиво ответил он.
— И тебе их не жалко было?
— Охота есть охота, — жестко ответил он.