Мой тайный талисман навеки

Мы снова заняли те же места над крылом, и снова я сидел у окна. Вдруг за двенадцать секунд стало темно. Вайда сидела тихо, устало. На кончике крыла мигал огонек. Я привязался к нему в темноте — словно к маяку, горящему в двадцати трех милях, — и сделал его навеки своим тайным талисманом.

Через проход от нас сидел молодой священник. Весь короткий путь до Лос-Анжелеса он просидел, пораженный Вайдой, как громом.

Сначала он пытался не подавать виду, но скоро сдался и в какой-то миг даже перегнулся через проход, собираясь сказать что-то Вайде. Он действительно собирался ей что-то сказать, но потом передумал.

Вероятно, я еще очень долго буду размышлять, что же он собирался сказать моей бедной, измученной абортом дорогой девочке — несмотря на слабость и усталость после тихуанских передряг, она оставалась самой красивой девочкой в небесах над Калифорнией, в небесах, быстро летящих к Лос-Анжелесу.

От Вайды и священника я перешел к размышлениям о Фостере и библиотеке: как он обращается с книгами, поступившими к нам за этот день.

Я надеялся, что он встречает их, как полагается, а авторам с ним так же уютно и желанно, как со мной.

— Что ж, скоро мы будем дома, — сказала Вайда после долгого молчания, шумевшего от мыслей. Когда Вайда заговорила, все самообладание священника затрепетало.

— Да, — сказал я. — Я как раз об этом думал.

— Я знаю, — сказала она. — Мне слышно, как у тебя мысли в голове шуршат. Не волнуйся, в библиотеке все в порядке. Фостер старается.

— Ты и сама стараешься, — сказал я.

— Спасибо, — сказала она. — Скорее бы добраться до дома. Сразу в библиотеку — и спать.

Я был очень доволен, что она считает библиотеку своим домом. Я выглянул в окно и посмотрел на талисман. Я любил его так же сильно, как кофейное пятно на пути из дома.