Мой первый аборт

Прошла то ли вечность то ли десять минут, врач вернулся и поманил нас с Вайдой за собой, хотя другие ждали дольше. Наверное, это как-то было связано с Фостером.

— Прошу вас, — тихо сказал доктор Гарсия.

Мы пошли за ним через вестибюль в маленький кабинет. Там стоял столик и на нем — пишущая машинка. В темном прохладном кабинете с опущенными жалюзи, стояло кожаное кресло, на стенах и на столе — фотографии доктора с семьей.

Еще там висели различные аттестаты — они показывали, какие медицинские степени получил доктор и какие университеты окончил.

Дверь из кабинета вела прямо в операционную. Девочка-подросток наводила там порядок, ей помогал мальчик, тоже подросток.

На подносе с хирургическими инструментами запрыгало голубое пламя. Мальчик стерилизовал их огнем. Нам с Вайдой стало страшно. В операционной стоял стол с металлическими штуками — придерживать ноги, — и к ним прилагались кожаные ремни.

— Без боли, — сказал врач Вайде, а потом мне. — Без боли и чисто, все чисто, без боли. Не волнуйтесь. Без боли и чисто. Ничего не останется. Я доктор, — сказал он.

Я не знал, что ему ответить. Я так волновался, что был почти в шоке. С лица Вайды исчезли краски, а глаза будто ничего больше не видели.

— 250 долларов, — сказал врач. — Прошу вас.

— Фостер говорил, 200. Это все, что у нас есть, — услышал я собственный голос. — 200. Так вы сами сказали Фостеру.

— 200. Это все, что у вас есть? — сказал врач.

Вайда стояла и слушала, как мы торгуемся о цене ее живота. Ее лицо было бледнее летнего облака.

— Да, — сказал я. — Это все, что у нас есть.

Я вытащил из кармана деньги и отдал врачу. Протянул деньги, и он взял их из моей руки. Положил к себе в карман, не пересчитывая, и снова стал врачом — на все время, что мы там пробыли.

Он не был врачом всего одно мгновение. Как-то странно. Не знаю, чего я ожидал. Но хорошо, что он был врачом все остальное время.

Фостер, конечно, оказался прав.

Став врачом, он повернулся к Вайде, улыбнулся и сказав:

— Вам не будет больно и все будет чисто. Ничего не остается и без боли, милая. Поверьте мне. Я доктор.

Вайда улыбнулась половинчато.

— Сколько уже? — спросил врач у меня, начав показывать на ее живот, но не закончив, поэтому рука его стала жестом, который ничего не добился.

— Недель пять или шесть, — сказал я.

Вайда теперь улыбалась на четвертинку.

Врач помолчал и посмотрел на календарь у себя в голове, затем ласково кивнул ему. Вероятно, календарь ему был хорошо знаком. Они были старыми друзьями.

— Не завтракала? — спросил он, снова начав показывать на живот Вайды, но опять ему это не удалось.

— Не завтракала, — ответил я.

— Хорошая девочка, — сказал врач.

Вайда теперь улыбалась на одну тридцать седьмую.

Мальчик закончил стерилизовать хирургические инструменты и вынес небольшое ведерко в другую большую комнату, соседнюю с операционной.

В другой комнате, кажется, стояли кровати. Я наклонил голову и смог разглядеть в ней кровать — на кровати спала девушка, а рядом на стуле сидел мужчина. Похоже, в комнате было очень тихо.

В тот момент, когда мальчик вышел из операционной, я услышал, как в туалете спустили воду, потом вода полилась из крана, потом вода полилась в туалет, потом снова спустили воду, и мальчик вернулся с ведерком.

Ведерко было пустым.

На запястье у мальчика были большие золотые часы.

— Все в порядке, — сказал врач.

Девочка-подросток, смуглая и хорошенькая, и тоже с симпатичными часиками, вошла в кабинет и улыбнулась Вайде. Такой улыбкой, которая говорила: Уже пора; пойдемте, пожалуйста, со мной.

— Без боли, без боли, без боли, — повторял врач, точно нервную детскую считалку.

Без боли, подумал я, как странно.

— Вы хотите смотреть? — спросил у меня врач, показав на смотровую кушетку в операционной, где я мог сидеть, если мне хотелось посмотреть на аборт.

Я перевел взгляд на Вайду. Она не хотела, чтобы я смотрел, и я не хотел смотреть тоже.

— Нет, — ответил я. — Я останусь здесь.

— Пойдемте, прошу вас, милая, — сказал врач.

Девочка тронула Вайду за руку, Вайда зашла с ней в операционную, и врач закрыл дверь, но она, на самом деле, не закрылась. Она осталась открытой примерно на дюйм.

— Больно не будет, — сказала девочка. Она делала Вайде укол.

Затем врач сказал мальчику что-то по-испански, тот ответил "О'кей" и что-то сделал.

— Снимите одежду, — сказала девочка. — И наденьте это.

Затем врач сказал что-то по-испански, мальчик ответил по-испански, а девочка сказала:

— Пожалуйста. Теперь поднимите ноги. Вот так. Хорошо. Спасибо.

— Все правильно, милая, — сказал врач. — Совсем не больно, правда? Все будет в полном порядке. Ты хорошая девочка.

Затем он сказал мальчику что-то по-испански, девочка сказала врачу что-то по-испански, а тот сказал что-то по-испански им обоим.

На миг в операционной стало очень тихо. Я чувствовал прохладный сумрак докторского кабинета у себя на теле, словно руку какого-то совершенно иного доктора.

— Милая? — сказал доктор. — Милая?

Ответа не было.

Затем врач сказал что-то по-испански мальчику, и мальчик ответил чем-то металлическим, хирургическим. Врач сделал что-то этой штукой, металлической и хирургической, и вернул ее мальчику, а тот дал ему еще что-то, металлическое и хирургическое.

Некоторое время там все было либо тихо, либо металлически и хирургически.

Потом девочка сказала мальчику что-то по-испански, а он ответил ей по-английски:

— Я знаю, — сказал он.

Врач сказал что-то по-испански.

Девочка ответила ему по-испански.

Прошло несколько мгновений — хирургические звуки в операционной больше не раздавались. Теперь оттуда доносились звуки уборки, а врач, девочка и мальчик, разговаривали по-испански, завершая дела.

Их испанский больше не был хирургическим. Обычный повседневный испанский, как при уборке.

— Сколько времени? — спросила девочка. Ей не хотелось смотреть на свои часики.

— Около часу, — ответил мальчик.

Врач тоже заговорил по-английски.

— Много еще? — спросил он.

— Двое, — ответила девочка.

— Dos? — переспросил врач по-испански.

— Одна едет, — сказала девочка.

Врач сказал что-то по-испански.

Девочка ответила ему по-испански.

— Лучше было б три, — сказал мальчик по-английски.

— Хватит думать о девочках, — шутливо сказал врач.

Затем врач и девочка отрывисто и быстро заговорили по-испански.

За этим последовало шумное молчание, а потом, судя по звуку, врач вынес из операционной что-то тяжелое и бессознательное. Он положил это в соседнюю комнату и вернулся секунду спустя.

Девочка подошла к двери в кабинет, где сидел я, и открыла ее окончательно. Мой темный прохладный кабинет вдруг затопило светом из операционной. Мальчик делал уборку.

— Здравствуйте, — улыбнулась девочка. — Пойдемте, пожалуйста, со мной.

Она небрежно поманила меня через операционную, точно та была розовым садом. Врач стерилизовал хирургические инструменты голубым пламенем.

Он поднял голову от горящих инструментов и сказал:

— Все прошло отлично. Я обещал без боли, все чисто. Как обычно. — Он улыбался. — Идеально.

Девочка ввела меня в другую комнату, где на кровати без сознания лежала Вайда. Она была тепло укрыта. А выглядела так, словно видела сны другого столетия.

— Отличная операция, — сказала девочка. — Никаких осложнений, прошла гладко, как только можно. Она скоро проснется. Красивая, правда?

— Да.

Девочка принесла стул и поставила его рядом с Вайдой. Я сел и стал смотреть на Вайду. Она была так одинока в этой постели. Я протянул руку и коснулся ее щеки. Наощупь как будто только что появилась без сознания из операционной.

Небольшой газовый обогреватель в этой комнате потихоньку горел себе и горел. В комнате стояли две кровати, и та, на которой недавно лежала девушка, сейчас была пуста, рядом с ней стоял пустой стул, так и эта кровать вскоре опустеет, и стул, на котором я сейчас сидел — тоже.

Дверь в операционную была открыта, но оттуда, где я сидел, мне не было видно стола.