Пистолет гвардии капитан-лейтенанта ободряюще похлопывал по бедру. Юнга очутился в лесу, слабо освещенном гаснущими «люстрами». Бесшумно пружинил мох. Вдали перекатывалось эхо от выстрелов. Ого! Гвардии лейтенанта Князева провожают до порога, со всеми почестями — с фейерверком и музыкой. Гвардии старший лейтенант уйдет завтра не так — поскромнее. Шурка понял с полунамека. Важно отстояться у острова. Тщательно замаскироваться, притаиться. Втихомолку в течение дня исправить повреждения. И следующей ночью, закутавшись, как в плащ, во мглу и туман, выскользнуть из шхер. Дерзкий замысел, но такие и удаются гвардии старшему лейтенанту. Только бы не оказалось на острове фашистов! Шурка постоял в нерешительности, держа одну ногу на весу. Он очень боялся змей, гораздо больше, чем фашистов. Сейчас весна, змеи оживают после зимней спячки. Он ясно представил себе, как опускает ногу на мох и вдруг под пяткой что-то начинает ворочаться. Круглое. Скользкое. Брр! Потому ему вспомнилось, как командир объяснял про страх: — Если боишься, не колеблясь, иди навстречу опасности! Страх страшней всего. Это как с собакой. Побежишь — разорвет! Юнга сделал усилие над собой и нырнул в лес, как в холодную воду. Что-то чернело между стволами в слабо освещенном пространстве. Громоздкое. Бесформенное. Валун? Дот? Шурка вытащил пистолет из кобуры. Ощущая тяжесть его рукоятки, как пожатие верного друга, он приблизился к черневшей глыбе. Нет, не дот и не валун. Сарай! Осмелев, провел по стене рукой. Жалкий сараюшко, сколоченный из фанеры! Сгорбившись, юнга подобрался к двери, прислушался. Тихо внутри. Он толкнул дверь и шагнул через порог. В сарае было пусто. У стен только лотки для сбора ягод — с выдвинутым захватом, вроде маленьких грабель. Летом в шхерах столько земляники, брусники, черники, клюквы, что глупо было бы собирать по ягоднике. В углу стоят большие конусообразные корзины. В таких перевозят на лодке скошенную траву. Ну, ясно: остров необитаем! Выйдя из сарая, Шурка удивился. Почему стало так темно? А! Фашисты «вырубили» верхний свет. Вокруг, пожалуй, даже не темно, а серо. Деревья, кустарник, валуны смутно угадываются за колышущейся серой завесой. Только сейчас Шурка заметил, что идет дождь. С разлапистых ветвей, под которыми приходилось пролезать, стекали за воротник холодные струйки. Конусообразные ели и нагромождения скал обступили юнгу. Протискиваясь между ними, он больно ушиб колено, зацепился за что-то штаниной, разорвал ее. Некстати подумалось: «Попадет мне от боцмана». То был «еж», злая колючка из проволоки. Полным-полно в шхерах таких проволочных «ежей», куда больше, чем их живых собратьев. Фашисты, боясь десанта, всюду разбрасывают «ежи» и протягивают между деревьями колючую проволоку. Вскоре юнга пересек остров в узкой его части. Людей нет. Ободренный, он двинулся — по-прежнему ползком — вдоль берега. Вдруг Шурка испуганно отдернул руку. По-змеиному в сухой траве извивалась проволока. Не колючая проволока. Провод! Этот участок берега был минирован! Юнга шарахнулся от провода. Гранитные плиты были гладкие, скользкие. Он оступился и бултыхнулся в воду! Когда юнга вынырнул метрах в десяти-пятнадцати от берета, вода была уже не темной, а оранжевой. Это светилось над ней небо. Беспокойный луч полоснул по острову, суетливо зашарил, зашнырял между деревьями. Потом медленно пополз к Шурке. В уши набралась вода, и он не слышал, стучат ли пулеметы, видел лишь этот неотвратимо приближающийся смертоносный луч. Юнга сделал сильный гребок, наткнулся на какой-то шест, наклонно торчавший из воды. А! Вешка! Держась за шест, он нырнул. Луч неторопливо прошел над ним, на мгновение осветил воду и расходящиеся круги. Это повторилось несколько раз. Прячась за голиком,[11] юнга не отводил взгляда от луча. Едва луч приближался, как он поспешно нырял. В воде Шурка приободрился. Напоминало игру в пятнашки, а уж в пятнашки-то он играл лучше всех во дворе. Вот луч, как подрубленное дерево, рухнул неподалеку на воду. Только плеска не слышно. Теперь скользит по взрытой волнами поверхности, подкрадываясь к Шурке. Внимание! Нырок! Луч переместился дальше, к материковому берегу. Тяжело дыша, то и дело оглядываясь, Шурка вполз по гранитным плитам на берег. Некоторое время он неподвижно лежал в траве, раскинув руки, разглядывая исполосованное лучами враждебное небо. Только сейчас ощутил озноб. Мокрый бушлат, фланелевка, брюки неприятно прилипали к телу. Змеи! Он уж и думать забыл про змей! Не до них! Небо над шхерами стало темнеть. Сначала упал один луч и не поднялся. За ним поник другой. Юнга слушал, как перекликаются пулеметы. Затукал один, издалека ему ответил второй, третий. Похоже, будто собаки лают ночью где-то в захолустье. Паузы длиннее, лай ленивее. Наконец стало снова тихо, темно… Луны в небе нет. Нет и звезд. Дождь все моросит. Разведку можно считать законченной: людей на острове нет. Южный берег минирован. По ту сторону восточной протоки расположены батареи и прожекторная установка. Так юнга и доложил Шубину по возвращении. — О, да ты мокрый! В воду упал? — Почти обсох. Пока через лес полз. Юнга очень удивился переменам, происшедшим в его отсутствие. Теперь катер был уже не катером, а чем-то вроде плавучей беседки. — Здорово замаскировались! — Без этого нельзя, — рассеянно сказал Шубин. — Мы же хитрим, нам жить хочется… Аврал заканчивался. Из трюма были извлечены брезент и мешковина. Ими задрапировали рубку. С берега приволокли валежник, нарубили веток, нарезали камыш и траву. Длинные пучки ее свешивались с наружного борта. — Отдохни, обсушись, подзаправься, — сказал командир Шурке. — Обратно пойдешь. С вражеского берега глаз не спускать. Утром будет нам экзамен. — Какой экзамен, товарищ гвардии старший лейтенант? — А вот какой. Начнут садить по нас из пушек и пулеметов — значит, срезались мы, маскировка ни к черту!..3