Глава 16. Хинэри-маки
При сноровке оплетка цука занимает не более двух часов, причем большая доля времени уходит на вязание финального узла. Из множества стилей реально внимания заслуживает лишь один, самый простой, надежный и практичный — "хинэри — маки"
Вот это я прокатился. С опухшей физиономией светя кровоподтеками под глазами, стоял навытяжку, потупив взор. Генерал Воронцов распекал меня уже минут десять и слова не давал сказать. Его адъютант Смирнов доставил меня в расположение только что.
Спасибо Платову, не поленился, послал гонца к Воронцову чтоб прояснить мою персону.
Да не дал меня казачками на растерзание. Но приложить они меня успели. Ещё как успели. А я не сопротивлялся. Первый раз в жизни не сопротивлялся. Не враги они мне. А то, что убили бы в горячке. Значит судьба такая.
— Это что за кульверты поручик? Вас точно вчера контузило? Что это за похождения к
Платову? Вы кем себя возомнили? Пророком? Новым мессией? Да таких как вы, Ростопчин в 'девятке' держит!
'Девяткой' в старой Москве именовали дом душевнобольных 'Девяткин приют'.
Генерал-губернатор Ростопчин питал к домам для душевнобольных особое расположение.
Он часто заезжал туда, разговаривал с больными, а при желании мог упечь туда и здорового. Так, что все последующие правители в обращениях с диссидентами были не оригинальны. Лечили больных в психушке обливаниями колодезной водой. И зимой тоже. Поэтому к весне там было полно свободных коек.
— Да если б не вы вчера добыли в сражение знамя, я бы пальцем не пошевелил. Пусть бы Платов вам голову оторвал. И что такого вы ему наговорили, что он сам не свой? Опять ужасами грядущими стращали?
'Мон женераль' выдохся и готов был к конструктивному диалогу.
— Ваше превосходительство, я кажется уже доказал, что гаданием на кофейной гуще не занимаюсь. Вы уже получили наградной лист на меня? — задал я риторический вопрос.
В углу походного шатра на лавочке лежали пять шашек. И я всенепременно был уверен, что одна из них моя.
— То, что вы угадали награду, ещё ни о чем не говорит, — генерал прошелся пальцами по краю стола, словно на фортепиано играл. — В армии вы без года — неделя. И учитывая то, что это ваша первая награда, на большее рассчитывать смешно. Хотя отбить полковое знамя — нанести противнику серьезное оскорбление. За потерю знамени полк несомненно будет расформирован, а офицеры понижены в звании. Да же и не знаю как с вами поступить? Не ровен час на своих с шашкой кинетесь? Отправить вас в Москву?
— Ваше сиятельство! — взмолился я, — Христом Богом прошу! Не делайте этого! Я свою преданность доказал и ещё докажу! Завтра бой и каждый человек на счету! И поверьте мой клинок лишним не будет!
— Ну хорошо, — смилостивился Воронцов, — а что вы там за сюрприз готовите? Какие-то колья тайно изготовили? Может вас в ополчение отправить, кольями то воевать?
Генерал улыбался. Но в улыбке его тепла было не больше, чем в Антарктиде зимой.
— А это граф сюрприз неприятелю.
И я вкратце рассказал о своей задумке. Воронцов выслушал внимательно и с пониманием.
— Тут ваше превосходительство главное внезапность, — закончил пояснения я.
— Ну, что ж. Задумка не плоха. Попробуйте. Можете быть свободны, — генерал сделал паузу, — в пределах диспозиции.
Я развернулся на выход, щелкнув каблуками.
— Да. Поручик заберите свою шашку.
— А можно перо и чернила?
Воронцов пожал плечами, а я взяв со стола перо быстренько нарисовал прямо на наградном листе иероглиф — Ронин, или как его называют в Китае ля-дзын, дословно 'ходи туда-сюда'.
— Да вы сума сошли! На наградном листе черте знает что!
— Вы уж простите ваше сиятельство, но от слов своих, сказанных мною вчера я не отказываюсь и просьба моя остается в силе. Оставьте шашку у себя. А по этому знаку ваш внук меня опознает.
— Идите прочь! — раздраженно сказал генерал, — Пока я вас под арест не отправил!
— Честь имею! — козырнул я ещё раз, и вышел.
Завтра к полудню Воронцов убедится в справедливости моих 'предсказаний' и с шашкой поступит как и просил.