5. «Пеликан»

За четыре года подводная лодка «Пеликан» опустилась в грунт на половину своего корпуса – кингстоны были открыты белогвардейцами. В лодку набралось много ила. При осмотре выяснилось, что некоторые люковые крышки отсутствуют. Вот почему «Пеликан» не пошел на от­качку у Балашова.

Приняли более удачный проект нашего Деда Архимеда – Шпаковича, который предложил применить два доковых прямостенных пон­тона, по четыреста тонн каждый. Сейчас этот способ не вызывает ника­ких сомнений, а в то время возникало много тревожных вопросов. Все-таки «Пеликан» – первая проба сил эпроновцев на поприще судоподъ­ема. Достаточно ли двух понтонов, чтобы вырвать лодку из грунта? Не раздавят ли они лодку при подъеме? Не переломится ли «Пеликан» в середине, если подхватят его по краям, с кормы и с носа? Не перережут ли стальные полотенца и стропы корпус лодки? Каким образом прорыть тоннель под лодкой, если там окажутся крупные камни или жидкий ил, который будет сразу затягивать разрытое место? И все-таки проект Шпаковича утвердили.

Ранним утром седьмого июля на мачте эпроновского бота подняли красный флаг – сигнал: «Под водой водолаз – судам убавить ход!» На палубе качальщики вращали помпу. На шланге и сигнале стояли два старых водолаза – Галямин и Сергеев.

Галямин – длинный-длинный, как Дон-Кихот, был самым добро­душным человеком. Молодые водолазы часто подшучивали над ним, при­щемляли его тараканьи усы, когда завинчивали на шлеме иллюминатор. Он никогда не выходил из себя, только посмеивался.

Сергеев в то время был одним из лучших специалистов. За спиной у него больше двадцати лет водолазного стажа. В годы русско-японской войны он служил матросом на броненосце «Цесаревич». В Китайском море в броненосец попал японский снаряд. Сильным ударом разворотило корму и многих матросов сбросило за борт. Пришел миноносец, взял на буксир поврежденный корабль и увел в порт. А матросов оставили в мо­ре... Сергеев плавал на обломке. Он слышал вокруг себя хохот сходив­ших с ума матросов... Только на следующий день вспомнили о них и подобрали.

Впоследствии Сергеев соорудил деревянную корму к броненосцу. Два месяца трудился. Окрасили корму под цвет металла, и «Цесаревич», с виду целый и невредимый, прошел почти все порты мира и благопо­лучно добрался до Петербурга. Это был своеобразный политический ход, – мол, не весь флот разбили японцы при Цусиме. Сергеева, рядового матроса, наградили орденом «Святого Владимира», который давался только офицерским чинам.

В Петербурге Сергеев много лет работал водолазом на постройке мостов у бельгийца Альберта Томи.

– Бывало, в получку, – рассказывал Сергеев, – наймет мне извоз­чика, за свой счет, конечно. Сижу я важно, в картузе с лакированным козырьком, в плисовой рубахе и в модных сапогах бутылкой. А Томи, сухонький, в шляпе, идет рядом. «Поезжай потихоньку, – скажет, – а мне променад полезен». Жандармы перед ним вытягиваются и честь от­дают. Он был миллионер и крупнейший строитель мостов в России.

Часто вызывали меня и на другие гидротехнические работы. Каж­дую трубу в Неве знал. На Фонтанке, против Апраксина двора, ставил стояк, который через металлическую сетку воду засасывает. Чертеж сде­лал заграничный инженер. То и дело вызывают меня этот стояк чистить. Как только волна от буксира, так вся грязь в сетку. А мне совестно ска­зать ученому человеку, что его чертеж пустое дело. Сам-то не догадает­ся. Все прошу его: «Спуститесь, мелко ведь, посмотрите сами». Уговорил наконец. Спустил инженера на грунт. И тут волна набежала, ударила его. От страха схватился он за шпунт, насилу его отодрали. Спасибо, доски гнилые, в его руке сломались.

– Видели? – спрашиваю.

– Все видал, – говорит.

– Ну и как?

– Хорошо, – отвечает.

– Нет, плохо, – сказал я ему и переделал все по-своему. Два года после этого сетку чистить не вызывали.

Помнил Сергеев и рослого полицейского Синицу в Севастополе. Стоял он у входа на бульвар возле надписи «Матросам и собакам вход воспрещается!» И, если забывчивый матрос сворачивал на бульвар, Си­ница опускал на него свой свинцовый кулак. Об этом не забыли матро­сы. Как-то после революционных боев спустился Сергеев на дно Сева­стопольской бухты и встретил там полицейского Синицу. Он стоял прочно, как на посту, с камнями на ногах.

Севастопольскую и Одесскую бухты Сергеев знал превосходно.

Третий, совсем еще молодой, водолаз Сезонов, опыта имел мало, но, работая бок о бок с таким мастером, как Сергеев, он стал потом отлич­ным водолазом.

День подходил к концу. Сигнал в руке Сергеева дернулся три раза – показался Сезонов. Он тяжело взобрался на бот.

– А ну, показывай, где изорвал рубаху? – спросил Сергеев и вы­нул из кармана химический карандаш. Сергеев беспокоился не зря. Во­долазных рубах было всего три, а на «Пеликане» много острого взъеро­шенного железа. Сезонов указал пальцем на прорывы возле колена и на боку. Сергеев начертил здесь два фиолетовых кружка, чтобы потом наложить на них заплаты.

8 июля к боту подошел кран, и водолазы стали очищать «Пеликан» от железного хлама.

9-го вся команда занялась вспомогательными работами. Изготовля­ли стропы из шестидюймового стального троса. Дело это нелегкое. Жара около сорока шести градусов. Палуба бота как раскаленная сковородка под ногами матросов. Глазам больно от нестерпимого блеска воды.

10 июля жара не спала. Галямин снял на «Пеликане» мешавший работе щит, поставленный теми, кто пытался поднять лодку. Неизвест­но, в каком положении минные аппараты «Пеликана», нет ли готовых к выстрелу торпед? Галямин лезет в узкие проходы лодки, добирается до минных аппаратов и щупает. Они закрыты.

11 июля пробовали начать подрезку тросов, но они не пошли под корпус, помешал твердый грунт: ракушка, галька и сбитый песок. Надо промывать тоннели.

Струя била в грунт и развела муть, – ничего не видно, но Сергеев упорно продолжал пробиваться вперед, под корпус. Вскоре стало так узко, что пришлось работать лежа. Отгребать за Сергеевым песок и ра­кушку спустился Галямин. В этот день пробили половину тоннеля.

На другой день Галямин начал вести встречный тоннель, с другого борта. Скоро он сомкнулся с первой половиной. Протянули стальное по­лотенце. Потом промыли второй тоннель.

30 июля Галямин и Сергеев пошли под воду вдвоем. Галямин про­брался внутрь лодки, а Сергеев стоял на ее палубе. Начали открывать крышку миннопогрузочного люка. Галямин не удержал крышку, и она отсекла ему конец указательного пальца. К вечеру рука разболелась и он не мог спускаться под воду. Сергеев работал один.

3–6 августа топили понтоны к бортам «Пеликана» и пристегивали к ним полотенца.

10 августа продували понтоны. Галямин стоял на борту с перевязан­ной рукой, но здоровой старался помогать Сергееву.

Через два дня назначен подъем «Пеликана». Автор понтонного про­екта Шпакович волнуется: всплывет или не всплывет? Волнуется и ка­питан Балашов.

12 августа на рассвете «Пеликан» был встречен радостными крика­ми эпроновцев, впервые поднявших целое судно.

Весть о поднятой подводной лодке быстро разнеслась по Одессе. Унылые пророчества не сбылись. ЭПРОН сделал то, что считали невоз­можным. Пришло поздравление из Москвы.

Так в 1924 году эпроновцы вырвали у моря первое военное судно – «Пеликан».