Глава 3. Гарри Поттер
Всем тем, кто прошел вместе со мной по этому туннелю из отчаяния и вины, а особенно автору стихотворения Эльвире.
Ты бередишь покой уснувших ран
Никчемной вспышкой жалости к себе.
Не потакай насмешливой судьбе:
Она не верный друг и не тиран.
В твоих глазах — манящий жар костра
И призрачно-хрустальный лунный свет.
Я — кутаюсь плотнее в тёплый плед,
Гадая, чем живёт твоя… душа.
Но всё же память не спеши стирать,
Не надо, не получится — я знаю.
Не убежать от призрачных страданий —
Природа справедлива и мудра.
Прошли года. С тобой, но больше — без.
Снег припорошил душу и виски.
Из цепких лап полуночной тоски
Не вырваться, не вспомнив… Боль и блеск,
Сомнения, умение прощать,
Победы, одиночество, печали —
Всё, что улыбкой на пути встречали
И с чем не жаждем свидеться опять…
Жизнь задаёт вопросы без ответов.
Пересеченье душ… Когда и кем
Решилось, без подробностей и схем,
Что мы — две стороны одной монеты?
Когда-нибудь… В окне зевает вечер.
На тёмном небе пепел облаков.
Пусть воплощать надежды нелегко,
Я знаю, что скажу тебе при встрече!
Я попрошу тебя о трёх вещах:
Не изменяйся — вопреки природе,
Не плачь о тех, кто в лучший мир уходит,
И никогда не говори: "Прощай!"
Он сидел на крыльце дома. Зелеными глазами смотрел на звездное, холодное небо. Облака застыли. Падал снег. В окнах горели свечи.
Он не чувствовал холода. Он не видел снега. Он не видел тыквенных лиц в окнах дома напротив. Он не видел ничего.
Только билась в голове мысль: тридцать семь лет.
Точка отсчета. Начало.
И, как он знал, конец.
Потому что он не чувствовал холода. Не видел снега. Не слышал смеха проходящих по улице людей.
— Гарри…
Он не повернулся. Вообще не двинулся.
Тридцать семь лет.
Тринадцать тысяч с половиной дней.
Тринадцать тысяч с половиной шагов.
— Гарри, ты замерзнешь…
На плечи лег плед, но он не пошевелился.
— Пойдем в дом, Гарри…
Он просто смотрел вперед, на улицу, а видел развалины своего первого дома.
Шаг — и отец.
Шаг — и мама…
Тридцать семь лет пути. Скоро конец.
— Гарри, ты меня слышишь?
Руки. Не теплые и не холодные. Не родные и не чужие. Просто руки, которые заставляют его встать.
В доме не темно и не светло.
Ничто не трогает. Ничто не раздражает.
Круг замкнулся. Круг в тридцать семь лет.
Круг, ставший туннелем.
Слез не было. Боли не было.
Была лишь тьма.
Он поднялся в спальню. Не в его спальню, просто — в спальню.
— Спокойной ночи.
Дверь закрылась. Он сел на кровать.
— Прощай.
И упал на спину, погружаясь то ли в сон, то ли в блаженную кому, где не было ничего.
Только тьма. И желанный покой.