7

Мика уже лежал на спине, пока я еще стаскивала шмотки. Зрелище голого Мики на фоне белых подушек и бело-золотого покрывала заставило меня застыть и уставиться на него. Нет, не только на пах. Как можно смотреть только на что-то одно, когда он весь лежит передо мной?

В одежде он не выглядел таким мускулистым. Чтобы оценить эту тонкую игру мышц на руках, на груди, на животе и на ногах, надо было видеть его достаточно обнаженным. В одежде он казался хрупким – особенно для мужчины. А голый он выглядел сильным и как-то более... более каким-то таким, что одежда скрадывает. Загар, темнеющий на фоне покрывала, выделял его тело как нарисованное. Плечи у него были широкие, бедра и талия – узкие. Сложен он был как пловец, и это было у него природное, а не от занятий спортом.

Мне не хватало разлива его волос вокруг лица, но он не стал расплетать косу, и я его не попросила. Иногда удобно, чтобы волосы не получали свободы, а то они, бывает, могут помешать.

– Как ты красив! – сказала я.

Он улыбнулся:

– А это не моя реплика?

Я взялась за пояс:

– Мне пояс и чулки снять или оставить?

– А ты сможешь снять белье, не снимая пояса? – спросил он.

Я завела большие пальцы под резинку кружевных трусиков и стянула их прочь. Жан-Клод отучил меня носить их под низ. Они, говорил он, нужны только для красоты. А на самом деле их следует надевать в последнюю очередь, тогда можно их снять первыми.

Этого я говорить, конечно, не стала вслух, потому что не знала, как Мика отнесется к напоминанию, что у меня и с другими мужчинами секс бывает. Он делился с ними нормально и вроде ничего против не имел, но вспоминать в процессе секса другого любовника – это просто дурной тон.

Минуту я простояла раздетая – только в поясе с чулками и туфлях на высоком каблуке. Стояла, пока его глаза не наполнились темнотой, которая заполняет глаза мужчин в тот момент, когда они понимают: ты уже не скажешь "нет". Что-то есть в этом взгляде от обладания, что-то такое, что говорит: "Мое". Не могу объяснить, но видела достаточно, чтобы знать: это общее для всех мужчин, по крайней мере иногда. А у женщин бывает такой же одинаковый взгляд? Может быть. А у меня? Без зеркала не узнать.

Он подобрался по кровати ко мне и сказал:

– Иди сюда.

Его пальцы обхватили мое запястье, притянули меня к кровати, но мне пришлось залезать туда, помочь ему меня втаскивать.

Он вел меня, пока мы не добрались до изголовья, и он затащил меня на большую подушку. Их было так много, такие высокие, я просто полусидела в них.

Я думала, Мика ляжет рядом со мной, но он не лег.

Отклонившись назад, он просто на меня смотрел.

– Bay! – Голос прозвучал как хриплое рычание. Совершенно невинное слово, сказанное с какой угодно интонацией, только не невинной. – Вот это вид!

Голос по-прежнему звучал с рычанием, хрипло, будто говорить было больно.

Он начал опускаться ко мне лицом, как медленно приближают губы для поцелуя. Потом остановился.

Он лизнул меня, и от такого ощущения разом разлетелись прочь мои мысли и чувства.

По его телу прошел спазм, содрогнулась спина, плечи, руки, пальцы сжали меня сильнее. Эти шартрезные глаза смотрели на меня снизу, и возникала иллюзия, что на этих зелено-золотых глазах лицо кончается.

– Боже мой, Мика, как мне нравятся твои глаза, когда вот так!

Он зарычал, и этот звук отдался во мне дрожью. Я вскрикнула, закинув голову и закрыв глаза. Рычание перешло в мурлыканье, мурлычущее рычание прошло по моей коже, дрожа, нарастая.

Тяжелое, сладкое тепло нарастало во мне, и тяжесть взорвалась приливом теплой радости, пронизавшей меня, захлестнувшей с головой, снова и снова, с каждым его движением, и это было наслаждение, которому нет конца. Я ловила ртом воздух, зажмуренные веки дрожали, во мне не осталось костей, я не могла шевельнуться. Разбитая, разрушенная, утонувшая в удовольствии. Кровать шевельнулась, Мика оказался на мне. Я пыталась открыть глаза, но могла лишь трепетать веками и видела лишь свет и темноту.

– Анита, – почти шепнул он, – как ты?

Я попыталась сказать, что хорошо, но звука не было. Подумать я могла, но пока что – ничего больше.

– Анита, скажи что-нибудь. Мигни, если меня слышишь.

Я смогла моргнуть, но даже перед открытыми глазами все плыло. Мир превратился в расплывчатые цвета. Я подняла большой палец, показывая, что все о'кей, потому что говорить было еще слишком трудно.

Он наклонился так близко, что лицо стало размытым пятном.

– А теперь я тебя трахать буду, – сказал он.

– Да, – сумела я шепнуть. – Да.