Глава десятая
ОБМАНУТЫЕ НАДЕЖДЫ
Всю ночь на английском фрегате «Нереида», где капитаном был Корбет, светились огни, и английские вооруженные шлюпки до утра кружились под самыми бортами «Дианы», особенно у якорных канатов.
«Диана» была в плену.
Это было столь же ясно для Василия Михайловича, что сомневаться в этом он более не мог.
Товарищески доверчивое отношение его к своему старому английскому приятелю, которого он так радостно встретил, исчезло само собой.
Обычная доверчивость его сменилась размышлениями, порой горькими, близкими к отчаянию, но, однако, нисколько не влиявшими на обычную ясность его ума и способность быстро применяться к обстоятельствам.
Он понял, что англичане его так просто не отпустят.
Что же было делать?
Сняться с якоря, поднять паруса и, открыв пушечные люки, вступить в бон одному против всей британской эскадры, быть может, и было бы подвигом великого мужества, но деяние сие почитал бы он бессмысленным, достойным лишь слабого разума ребенка, а не ума опытного, боевого капитана.
Погибнуть стоило небольшого труда. А вот как спасти «Диану» и достигнуть желанной цели, какую поставил он себе всеми своими трудами?
Василии Михайлович всю ночь ходил по палубе шлюпа, не делясь пока ни с кем своими мыслями.
Имелась еще одна надежда: «Диана» хотя и была военным кораблем Российского императорского флота, но плавание ее имело научные цели, и паспорт, выданный шлюпу английским Адмиралтейством на свободное плавание во всех водах, лежал в секретном отделении капитанского бювара.
И, наконец, еще не ясно было, чего хотят англичане и что предпримет Корбет.
Головнин решил не ускорять развязки.
Рассвет застал его на ногах.
На Столовой горе лежали еще заночевавшие там облака, тронутые розовыми мазками зари, и утренний бриз играл красно-синим гюйсом на бушприте «Дианы».
Рикорд, заглянувший в каюту к Головнину, застал его в необычном для столь раннего часа виде: он был уже чисто выбрит и одет в полную форму, имея, несмотря на бессонную ночь, не только бодрый, но и свежий вид.
Но обычно живые, открытые черты его лица, на котором отражалось даже самое малое движение его горячей души, теперь были неподвижны. И взгляд его черных выразительных глаз ничего не говорил.
Рикорд удивился.
— Чего это ты, Василий Михайлович, так преобразился? — спросил он. — Вижу перед собою и ни ученого и ни солдата, коих знал в тебе.
Головнин загадочно улыбнулся.
— Ты прав, Петр. Перед тобой сейчас только дипломат. Жду англичан.
Рикорд рассмеялся.
Лучше нам теперь не смеяться, — заметил Головнин. — Ведаю их повадки и предвижу великие испытания нашему терпению и благоразумию, кои единственно могут нас освободить из этого плена и дать нам достигнуть цели. Корбет, наверное, пришлет своего офицера. Прими его у трапа достойно, без вражды и приведи ко мне.
— Исполню все, как говоришь, — отвечал Рикорд.
И действительно, вскоре Корбет прислал на «Диану» офицера. Головнин привял его учтиво, заставив, однако, немного подождать.
Офицер вручил ему письмо от капитана Корбета. Письмо было весьма вежливое, но совершенно официальное.
Корбет писал, что считает своим долгом задержать «Диану» и в знак этого требует приспустить флаг Российского императорского флота.
«Мой офицер, — писал он, — должен находиться на вашем судне до получения распоряжения от временно командующего эскадрой капитана Роулея, которому мною послано донесение с курьером».
— Чудесно, — заметил спокойным тоном Головнин. — Можете считать себя нашим гостем, лейтенант. Идите полюбуйтесь на российский флаг, который бывает очень красив под жарким небом.
Офицер в самом деле вышел на палубу и долго глядел на бело-синее полотнище андреевского флага, который гордо развевался над «Дианой», блестя и играя по ветру.
Но, постояв под этим флагом, который не спускался ни на дюйм, он вдруг сел в шлюпку и уехал, имея, должно быть, на то особую инструкцию от Корбета.
Вслед за тем Корбет прислал другого офицера, который привез от его имени весьма любезное приглашение капитану «Дианы» на обед.
Василий Михайлович мог не принять этого приглашения, но, поразмыслив, сказал Рикорду:
— Сие приглашение надлежит принять, ибо это даст нам возможность лучше выяснить наше положение.
И он сел в шлюпку и отплыл на фрегат «Нереиду». Но во время этого свидания решил ничем не напоминать Корбету об их совместной службе на «Фосгарте», о горячем бое с корсарами, об отведенном от Корбета ударе корсарского ножа.
Корбет принял Головнина весьма радушно.
Обед, поданный в капитанскую каюту, был великолепен и по части многочисленных блюд и по части напитков, среди которых можно было видеть французское шампанское и местное золотистое капштадтское вино.
Первый тост Корбет предложил за здоровье гостя. Головнин учтиво принял тост и в ответ выпил за здоровье капитана Корбета, похвалив душистое вино.
— Здесь, в Капштадте, прекрасные вина, — сказал Корбет.— Сюда были завезены колонистами и испанская и французская лоза.
Выпили еще.
И Корвет вдруг сказал:
— Чорт побери все на свете, если мистер Головнин думает, что капитан Корбет такой уж плохой малый. Он в своей каюте с настоящим врагом не стал бы обедать. Честное слово, я должен вам откровенно признаться, что и сам не знаю, как мне поступить с вашей «Дианой».
Головнин улыбнулся и пожал плечами.
— Но мне кажется, — продолжал Корбет, — что начальник эскадры не имеет права отпустить вас до получения разрешения из метрополии, ибо с тех пор, как нашим правительством вам был выдан паспорт на свободное плавание, положение изменилось: тогда были только разговоры о разрыве, а теперь наши страны находятся в войне.
— Мое судно не боевое, хотя и несет военный флаг, — сдержанно ответил Головнин. — Мы идем в научную экспедицию, как я уже объяснял вам, дорогой мистер Корбет.
— Не сомневаюсь в этом, дорогой мистер Головнин, — сказал капитан Корбет, — но до решения командора не могу считать ваш шлюп иначе, как военным судном неприятельской державы, и потому не могу разрешить вам поднимать ваш флаг, поскольку это неприятельский флаг. Но для отличия того, что ваше судно не объявлено призом и по-прежнему принадлежит его величеству русскому государю, я оставляю вам вымпел. Согласны?
— Нет, — ответил Головнин. — Скорее я потоплю свой шлюп, чем приму позор для флага моего отечества!
— Я вас понимаю, — сказал Корбет. — Может быть, я поступил бы так же на вашем месте. Выпьемте еще.
Когда выпили еще по бокалу вина, Корбет сказал:
— Но, может быть, мы здесь найдем кого-нибудь, кто знает русский язык. Дайте мне инструкцию о цели вашего плавания; если этот документ подтвердит ваши слова, а кроме того, в нем не окажется никаких других, клонящихся ко вреду Англии предписаний, а лишь открытие новых земель, то, может быть, я собственной властью разрешу вам уйти.
— Меня премного удивляет ваше требование, дорогой мистер Корбет, — отвечал Головнин. — Всякому офицеру должно быть известно, сколь секретны предписания, даваемые начальникам экспедиций, посылаемых для открытия новых земель. Содержание таких документов не разрешается сообщать даже собственным офицерам. Посему показать вам инструкцию, определяющую цель моего плавания, я не имею нрава, да и не могу, ибо, узнав, что вы считаете мой шлюп задержанным, тотчас эту инструкцию сжег.
— Га! — воскликнул Корбет. — Вы плохой дипломат. Я вижу, что вы того сделать не могли, ибо чем теперь вы докажете мне мирные цели вашего плавания?
— У меня имеются другие документы» равным образом свидетельствующие об этом» — сказал Головнин. — Сии документы я вам могу показать.
— Ну что же, — согласился Корбет, — это тоже не плохо» Вы видите, я не желаю вам зла. Пусть целью вашего путешествия будут хотя и не географические открытия, а скажем, мена мехов у жителей западных берегов Северной Америки, то и этого будет достаточно, чтобы вас отпустить. Признайтесь, дорогой мистер Головнин, что я угадал настоящую цель вашего плавания. Выпьем же еще!
Выпили еще вина, и Головнин подумал: «О купцы, иного вы и помыслить не можете». Вслух же сказал:
— Вы большой дипломат, дорогой Корбет, вы угадали и из того можете заключить сами, что поход «Дианы» военных целей не имеет. Выпьем же еще! — предложил на сей раз сам Головнин.
— Это я люблю, — сказал Корбет, наливая бокалы. — А все ж таки ваш флаг придется спустить, дорогой мистер Головнин.
— Как вам угодно, мистер Корбет, но я этого не сделаю и флаг буду поднимать по-прежнему, — отвечал Василий Михайлович. — Но вместе с ним буду поднимать и белый флаг в знак, того, что мое судно находится на мирном положении.
Корбет отрицательно покачал головой.
— Этого, мистер Головнин, вы делать не имеете права, — заявил он, — так как лишены права передвижения и, возможно, ваше судно будет объявлено призом. Но пока, мистер Головнин, выпьем еще за ваше дальнейшее плавание.
— За это выпью с охотой, — отвечал Головнин. И оба капитана снова чокнулись.
Головнин поднялся из-за стола совершенно трезвым, чем привел в большое удивление капитана Корбета, едва державшегося на ногах.
Корбет проводил своего гостя до самого трапа, подождав пока Головнин не сядет в шлюпку.
В эту ночь на «Диане» стояла неспокойная тишина, в которой слышны были неторопливые шаги часового, ходившего по палубе, да откуда-то изнутри доносились приглушенные звуки гуслей, на которых бренчал экономический помощник Елизар Начатиковский.
У кормы «Дианы» дежурила вооруженная английская шлюпка.
Ночь была темная, небо обложено тучами. Разбросанные в гавани огни английских судов светились, как тихие, далекие звезды. Морская волна чуть плескалась у невидимых берегов. В дальних холмах плакал, как грудной ребенок, шакал.
Никаких других огней, кроме топового, на «Диане» не было. Окно капитанской каюты было плотно закрыто штормовым щитом и не пропускало ни одного луча, хотя каюта была освещена,— там происходила беседа капитана с его офицерами.
Рассказывая о встрече с Корбетом, Василии Михайлович решительно заключил:
— Что касаемо нашего российского флага, то я его завтра подниму, чем бы сие ни кончилось. Доколе у нас в руках имеется оружие и доколе мы живы, наш флаг не может быть спущен. Прошу вас помнить об этом, господа офицеры.
На другой день командор Роулей возвратился из Капштадта. Он сообщил Головнину через Корбета, что желал бы видеть русские бумаги. Головнин послал ему инструкцию адмиралтейского департамента, касающуюся чисто хозяйственных сторон экспедиции, и некоторые другие документы.
В тот же день Головнин и сам посетил Роулея, который принял его также весьма учтиво.
Роулей заявил, что, к сожалению, не нашел ни одного человека, знающего русский язык, чтобы показать ему врученные Головниным бумаги, и потому не может вынести решения до тех пор, пока не найдет переводчика и пока не посоветуется с губернатором колонии.
Затем командор Роулей сказал:
— Я надеюсь, что все кончится наилучшим образом для вас, мистер Головнин, и наиприятнейшим для меня, поэтому я не буду вам препятствовать готовиться к продолжению вашего путешествия.
Эти слова командора привели Василия Михайловича в большую радость. И сколь много ни думал он теперь о вероломстве своих английских друзей и сколь мало ни верил им, но обычная доверчивость к людям, вера в них, свойственная его характеру, вновь вернулись к нему.
Прибыв на «Диану» он отдал приказ запасаться водой к провизией и приготовил шлюп к немедленному выходу в море.
Однако через несколько дней командор Роулей, снова ездивший в Капштадт, объявил ему, что переводчика не нашлось и там, а без этого, и к тому же будучи лишь временно командующим эскадрой, он не может решить вопрос о судьбе русского судна и просит подождать прибытия из Англии уже назначенного постоянного командующего вице-адмирала Барти.
— А до того? — спросил Головнин.
— До того ваш шлюп должен считаться не как приз, а как находящийся под сомнением. Мы оставляем вам ваш флаг. Во внутренние распоряжения ваши никто вмешиваться не будет, офицеры сохраняют свои шпаги, и вообще ваша команда будет пользоваться свободой подданных нейтральной державы. Военный транспорт «Абонданс» срочно отправляется в Англию, чтобы отвезти мое донесение о вашем деле.
— Из Южной Африки в Англию... срочно! — воскликнул с горестью Головнин.
Итак, напрасны были его вера и его надежда на скорое отплытие!
Плен предстоял хотя и почетный, но долгий.
Головнин вспомнил Англию, Лондон и Портсмут, Англию адмиралтейств и министерств, таможенных чиновников, Англию, которая не сулила его «Диане» ничего хорошего.
И с этой минуты Василий Михайлович стал неустанно помышлять о побеге.
Как это сделать, было еще не ясно для него самого, но пока требовались лишь терпение и твердость и снова терпение, что сделал он теперь своим правилом, с любовью и нежностью взирая на русский флаг, который продолжал реять под жарким африканским солнцем на мачте маленькой «Дианы» в этой синей бухте среди множества тяжелых английских кораблей.
