Глава третья

И вот, наконец, утро, и перед ними — прекрасный город с загадочным храмом. Несмотря на ранний час, в городе было очень оживленно. Жители в нарядных одеждах выходили из домов и спешили к храму. Конан и Дхавана, медленно двигаясь в густой толпе, с интересом разглядывали богатые постройки, дома с ажурными украшениями, ворота с затейливой резьбой.

Казалось, они соперничали между собой: на одних воротах были вырезаны диковинные цветы, на других — райские птицы, на третьих — битва единорогов… Ни один узор не повторялся, ни один дом не уступал другому. Воистину Кубира, бог богатства, простер над городом свою руку, и его жители ни в чем не знали нужды.

Вот и сейчас обитатели города спешили к площади, чтобы лицезреть главного жреца, когда он выйдет из монастыря и прошествует в храм для утренней молитвы и жертвоприношения.

Конан и Дхавана без труда очутились в первом ряду толпы — горожане почтительно расступались перед конем, с изумлением глядя на могучего всадника со шкурой тигра на плечах.

Пестрая шумная толпа вдруг затихла, ворота монастыря распахнулись, и раздалась дикая, резкая музыка — трубачи, флейтисты, барабанщики извлекали из своих инструментов такие невероятные звуки, что мог бы ожить и мертвый.

Следом за музыкантами шли монахи в желтых и красных одеждах, опоясанные мечами и похожие скорее на грозных воинов, чем на служителей божества. Оттеснив толпу, они выстроились двумя рядами между монастырем и храмом и образовали широкий проход. Следом за ними высыпала толпа служек. Они проворно разложили на земле золотые кирпичи, по которым должен был пройти главный жрец. Куда бы тот ни направлялся, перед ним всюду выкладывали дорожку из золотых кирпичей, чтобы его нога не коснулась земного праха.

Музыканты еще оглушительнее задудели в свои дудки, и показался сам главный жрец в сопровождении приближенных. Они несли жертвенные сосуды в форме бычьих голов, наполненные молоком, медом и кровью жертвенных животных.

В толпе зашептали: «Ваджран! Святой Ваджран!» и стали опускаться на колени. Конан заметил, как Дхавана соскользнул с крупа коня и тоже встал на колени. Сам он, сидя верхом, возвышался над толпой и невозмутимо разглядывал процессию. Взгляд главного жреца невольно остановился на мощной фигуре киммерийца, он замедлил шаг и что-то сказал одному из монахов. Потом в сопровождении многочисленной свиты он величественно вошел в храм, и на площади снова стало тихо. Люди стояли на коленях и чего-то ждали. Конан, до этого с интересом глядевший на торжественную процессию, теперь рассматривал храм и поражался его великолепию и богатству.

Никак не верилось, что это ослепительно белое здание было воздвигнуто человеческими руками. Скорее, оно могло возникнуть чудом, в одну ночь.

К главному входу вела аллея из стоявших друг против друга каменных слонов. Их глаза, сделанные из темно-красных рубинов, сверкали на солнце, и казалось, что изваяния живые. Ноги слонов были украшены золотыми браслетами, сиявшими множеством драгоценных камней. Каждый такой браслет был дороже любой царской короны. На их спинах стояли золотые чаши, в которых пылал огонь. Такие же слоны, подняв белоснежные хоботы и сверкая золотыми бивнями, стояли вокруг всего храма.

Внутри этого круга возвышался храм. Чудилось, будто на его стены накинуто тонкое ажурное покрывало — так изящна была покрывавшая их каменная резьба. Высокие узкие окна венчали орнаменты из драгоценной мозаики, и такая же мозаика украшала ворота, сделанные из драгоценного сандалового дерева.

Огромный граненый купол, так же как и стены, украшенный искусной резьбой и мозаичными узорами, устремлялся к небу высоким золотым шпилем.

Казалось, что огромное здание вот-вот взлетит в небеса сияющим белым облаком. Но оно стояло на земле, прославляя своей красотой и богатством могучего бога Кубиру.

Однако красота и великолепие пробуждали в Конане совсем другие мысли: сияя на солнце, золотые кирпичи, рубины и браслеты так и просились к нему в руки, обещая наслаждения и веселую привольную жизнь.

Ворота внезапно распахнулись, и под звуки оглушительной музыки из храма величаво вышел жрец, а следом — его многочисленная свита. Народ поднялся с колен и словно ждал чего-то. И когда жрец трижды махнул рукой, толпа оживленно зашевелилась и послышались негромкие возбужденные голоса.

Как по волшебству, на площади возник небольшой помост, сооруженный расторопными служками. Собранный в мгновение ока из хорошо пригнанных деревянных брусьев, он был украшен развевающимися лентами и гирляндами бубенцов.

Сбоку от помоста установили высокое кресло для главного жреца. Он торжественно обошел площадь, затем сел и хлопнул в ладоши. Взвыли флейты, и двое дюжих монахов с трудом вынесли из ворот храма большой сундук. Когда они откинули крышку, по толпе пронесся восхищенный шепот.

Все это время Конан внимательно прислушивался к разговорам горожан, а потому уже звал, что сейчас произойдет. Оказывается, раз в несколько дней, когда на то была воля божества, здесь, на площади, происходило состязание во славу Кубиры. Самый сильный из монахов вызывал на поединок любого из горожан или паломников. Их заклад не должен уступать закладу Кубиры. Если побеждал горожанин — ему доставался сундук с богатствами и благословление божества, а это сулило большую удачу во всех делах. Если выигрывал монах — то заклад горожанина доставался храму, но проигравший все равно был благословлен Кубирой за участие в поединке. Поэтому всегда находилось много желающих принять участие в состязании.

Вот и сейчас к помосту подошел коренастый крестьянин в холщовой одежде. Следом за ним двое юношей несли сундук с закладом. Его поставили рядом с монастырским сундуком и откинули крышку. Жрец с высоты своего кресла осмотрел содержимое и медленно кивнул.

Крестьянин сбросил одежду, на нем осталась лишь полоска материи вокруг бедер. Его умащенное маслом тело играло буграми огромных мышц.

Противником крестьянина был опытный воин. Видно, он участвовал не только в рукопашных боях — на его теле светлели рубцы, оставшиеся от ран, нанесенных мечом или секирой. Он был крепок и жилист и казался отлитым из темной бронзы.

Оба бойца подошли к жрецу и преклонили перед ним колени. Жрец поднялся, взял из рук служки небольшую чашу и окропил вином их головы, произнося молитву во славу Кубиры. Затем он громко благословил обоих и дал знак к началу состязания.

Бойцы поднялись на помост и стали медленно сходиться, как бы оценивая друг друга. Затем последовал молниеносный выпад воина — и вот они уже сцепились, пытаясь оттеснить друг друга к краю площадки. Толпа, до этого тихая и сдержанная, вдруг взорвалась криками:

— Мерван! Непобедимый Мерван одолевает! Славься, великий Мерван!

— Супанда! Держись, Супанда! Боги помогут тебе! Смелее, Супанда!

Конану тоже хотелось кричать и вопить вместе со всеми, он видел, что Дхавана не выдержал и тоже что-то выкрикивает, подбадривая Супанду. Помня о своей роли немого, киммериец замычал, впрочем, звуки эти больше походили на рычание раненого зверя. Люди, стоявшие рядом, с опаской косились на странного чужеземца и старались отойти подальше. Вскоре вокруг Конана образовалось пустое пространство. В гордом одиночестве он возвышался на своем коне прямо напротив кресла жреца, привлекая к себе всеобщее внимание.

Тем временем бой на помосте продолжался. Опытный воин теснил Супанду. Казалось, крестьянин вот-вот упадет с помоста. Но каждый раз гигант уворачивался, и противники вновь кружили друг против друга, готовясь к новой атаке.

Толпа явно желала удачи Супанде, бойцу, впервые вышедшему на храмовый помост. В Поталии сила ценилась не меньше богатства и удачи, поэтому его здесь хорошо знали. Он играючи носил тяжелые мешки с рисом, которые с трудом могли поднять пять здоровых мужчин. Но слава доблестного Мервана, уже давно не имевшего себе равных, заставила Супанду усомниться в своих силах. Однако желание выйти на поединок с прославленным бойцом и получить благословение Кубиры, а, может быть, и сундук, победило все сомнения — вот он и вышел на помост.

Бой длился уже довольно долго, но соперники ни в чем не уступали друг другу. Уже не один раз нога непобедимого Мервана касалась края помоста, но он упорно теснил противника к центру, стараясь удержаться и выискивая удобный момент для нападения. Но коварные приемы, столько раз приносившие Мервану победу, на этот раз ни к чему не приводили. Супанда почувствовал, что Мерван растерялся, неожиданно схватил его поперек туловища, и, несмотря на отчаянные попытки воина высвободиться, тяжелым шагом подошел к краю помоста. Несколько мгновений он подержал извивающегося и рычащего в бессильной ярости противника в воздухе и бросил его вниз. Мерван молниеносно, как кошка, вскочил на ноги и снова ринулся в бой, желая отплатить за свое унижение. Но главный жрец поднялся с кресла и поднял руку. Несколько опоясанных мечами монахов подбежали к Мервану и увели его с площади.

Служки торжественно подвели победителя к жрецу. Там на него, еще тяжело дышащего после схватки, надели расшитые золотом одежды и трижды провели вокруг площади. Неутомимые музыканты раздували щеки, но музыки не было слышно из-за восторженного рева толпы. Потом торжествующий победитель удалился, став обладателем богатства и благословения.

Помост исчез так же быстро, как и появился. Жрец поднялся с кресла и, ступая по золотым кирпичам, двинулся к монастырю. Вооруженные монахи плотной толпой проследовали за ним, и, натужно скрипя, ворота монастыря закрылись.

Толпа быстро редела. Расходясь по домам, горожане оживленно обсуждали состязание, радуясь победе молодого Супанды.

Вскоре на площади остались только Конан и Дхавана. Храм сиял белизной и блеском драгоценных камней, горели огни в золотых чашах, и ничто не напоминало о том, что совсем недавно здесь было так людно и шумно.

Путники стояли, не зная, куда теперь направиться. Для начала нужно было найти торговую площадь и разузнать о постоялых дворах. Конан тронул поводья, и конь не спеша двинулся к одной из улиц, огибавших монастырь. Ему казалось, что именно туда ушла большая часть толпы.

Вдруг в стене монастыря открылась небольшая дверь, и оттуда вышли два монаха в ярких одеждах, явно из свиты жреца. Они подошли к путникам. Один из них взял под уздцы коня, второй почтительно поклонился и протянул приглашение главного жреца. Им, как самым почетным гостям, предлагали погостить в монастыре. Конан посмотрел на монахов, пожал плечами и что-то промычал. Дхавана слез с коня, поклонился монахам и ответил:

— Мой брат и я — незнатные люди и недостойны такой чести. Но если вы не ошиблись и святой Ваджран действительно хочет оказать нам гостеприимство — мы с радостью и благодарностью последуем за вами.

И путники вошли в дверь сбоку от главных ворот.

Перед ними раскинулся большой монастырский двор с многочисленными постройками. Как и все дома в этом городе, они поражали своей красотой и гармонией. Крыши были украшены затейливыми водостоками, а у каждой двери сидели на страже каменные изваяния.

По двору взад-вперед носились служки: одни несли корзины с фруктами, другие выносили кувшины с вином из погреба, третьи просто бежали неизвестно куда. Двое служек приняли поводья из рук Конана и увели коня в глубь двора, где виднелась конюшня. А потом гостей подвели к большому дому, где их встретил приветливый старец и, почтительно кланяясь, проводил в богатые покои. Вездесущие служки распахнули перед ними дверь, и они оказались в сводчатой комнате с бассейном. Голубовато-зеленая вода маняще плескалась о край глубокой мраморной чаши.

Конан вопросительно посмотрел на Дхавану, но тот уже снимал одежду, собираясь искупаться. Конан последовал его примеру, и вскоре они оба с наслаждением погрузились в прохладную проточную воду.

Усталость долгого пути тут же исчезла, тело было легким, а мысли — ясными. Конан лежал в бассейне, с удовольствием ощущая движение водяных струй, и думал — с чего это им оказывают такие почести? Права была девушка, похоже, они действительно очень нужны жрецу, но зачем? Конан хотел спросить Дхавану, но, помня о том, что ему отведена роль немого, лишь замычал, вопросительно глядя на юношу. Судя по всему, Дхавана думал о том же, поэтому ответил сразу, как будто читал мысли друга:

— Сундари знала, что мы понадобимся жрецу — и вот мы здесь, в монастыре. Посмотрим, что будет дальше, может быть, найдем Критану…

Неся нарядные одежды, вошли служки. Конан смотрел и все не переставал удивляться, с какой стати жрец оказывает им такой прием.

В принесенных служками одеждах они стали похожи скорее на богатых горожан, чем на усталых запыленных путников. Конан хотел было надеть свой пояс с мечом и кинжалом, но обнаружил, что пояс на месте, а оружия — нет. Ему даже не понадобилось притворяться, чтобы издать гневный рык. Варвар стоял посреди зала, размахивая поясом, и яростно сверкал глазами, наводя ужас на служек.

Старый монах, порядком испугавшись, подошел к Дхаване и спросил, что случилось с его спутником, почему он так рычит, что его так разгневало. Надев поверх богатого платья холщовую суму, с которой Дхавана ни за что не согласился бы расстаться, как Конан с оружием, юноша сказал:

— Мой названый брат не может говорить, но я понимаю, что его рассердило. Он воин и со своим оружием не расстается ни днем, ни ночью. Он не понимает, почему вы унесли его меч, и хочет, чтобы его вернули.

Служки в замешательстве переглянулись, а старик покачал головой и сказал:

— Сегодня вы гости нашего монастыря. Здесь вам не угрожает опасность, поэтому оружие вам не нужно. Служители Кубиры опоясаны мечами, но это — их обет перед богом, а гости предстают перед главным жрецом без оружия.

— Перед главным жрецом?! — изумился Дхавана.— Кто мы такие, чтобы с нами разговаривал сам святой Важдран?

— Он так пожелал, значит, вы его увидите. А сейчас я отведу вас в трапезную.— И старик предложил им следовать за ним.

Вслед за стариком Дхавана и Конан вошли в другую комнату. Здесь стоял огромный деревянный стол, за которым могло бы уместиться по крайней мере сорок человек.

Дхавана поклонился и сказал старику, что они пришли из деревни, жители которой от рождения не едят мяса, поэтому даже запах мясных кушаний им невыносим. Запах еды щекотал ноздри, и Конан с тоской подумал, что будет нелегко насытиться фруктами и сладостями.

Глядя на Конана, стиснувшего зубы и хмуро рассматривавшего богатый стол, можно было подумать, что он действительно с отвращением вдыхает запах жареной дичи.

Повинуясь взгляду старика, служки схватили блюда и скрылись за дверью. Тем временем гости уселись за стол и наполнили кубки вином, намереваясь подкрепиться свежим монастырским хлебом и ароматным сыром. Но в это время дверь распахнулась, и внесли кушанья, запах которых будоражил аппетит не меньше, чем аромат хорошо поджаренного мяса. Поистине, эти монахи знали толк в еде! Чего только не было приготовлено из фруктов, овощей, молока и творога! Конан и Дхавана не скоро смогли оторваться от обильного угощения, а когда, наконец, служки унесли последнее блюдо, гостей торжественно пригласили в покои главного жреца.

Они долго шли по длинным коридорам, минуя просторные, роскошные залы, пока не остановились перед черной эбеновой дверью. Она неслышно распахнулась, и гости оказались в просторной комнате с высокими окнами. Солнечный свет делал узоры роскошных ковров ярче, отражался бликами от полированного камня колонн, разделявших стены на равные промежутки. С высокого потолка на толстых цепях свисал огромный золотой обруч с многочисленными светильниками и изящными коваными подвесками.

В глубине комнаты на возвышении сидел сам жрец, святой Ваджран. В богатом парчовом одеянии и шапочке, усеянной драгоценными камнями, он мог служить земным воплощением Кубиры — такая сила и властность исходили от него, так пронзительно глядели горящие черные глаза.

Жрец внимательно рассматривал вошедших. Он ничем не выдавал своих чувств, но облик варвара поразил его еще во время утренней церемонии, а сейчас ошеломляющее впечатление от этой дикой силы и мощи лишь усилилось.

Конан стоял перед жрецом, смело глядя ему прямо в глаза. Его черные, еще влажные после купания волосы падали неровными прядями на лоб и плечи, подчеркивая суровость смуглого лица и решительно сжатых губ. Наброшенная на могучие плечи шкура огромного тигра делала его похожим на посетившее вендийские земли божество далеких северных стран, о которых здесь немало слышали от купцов и паломников.

Этим мощным, покрытым многочисленными шрамами рукам явно не хватало меча, а ноги, казалось, могли неутомимо нести своего хозяина по всему свету — так сильны и пропорциональны они были.

Конан чувствовал, что жрец рассматривает его, как породистого жеребца, и гнев засверкал в его синих глазах, ноздри затрепетали, руки невольно сжались в кулаки — он мгновенно стал похож на тигра, готового к прыжку.

Жрец, привыкший к покорным и восхищенным взглядом паломников, невольно отшатнулся, прижавшись спиной к резному дереву высокого кресла, и подумал: «Как хорошо, что у этого чужеземца отобрали меч!» Однако он величественным жестом указал паломникам место возле себя, и те подошли ближе, Дхавана — глядя восхищенно и почтительно, Конан — не отводя горящих гневных глаз.

Появились служки и рядом с возвышением поставили низкие кресла. Гости сели, и жрец не спеша стал расспрашивать, откуда они пришли и что хотят попросить у Кубиры.

Отвечал один Дхавана, хотя жрец спрашивал обоих. Не дождавшись ответа от Конана, жрец удивленно спросил у Дхаваны:

— Почему твой спутник все время молчит? Ты называешь его братом, но ведь он северянин и, наверное, не знает нашего языка?

— Да, о святой Ваджран, он северянин, но я не знаю, откуда он и что забросило его в наши края. А братом я называю этого человека потому, что я спас его от смерти, и теперь мы не можем жить друг без друга. Он умрет в разлуке со мной, а я — в разлуке с ним.

— Расскажи, Дхавана, что случилось и как ты спас ему жизнь?

— Это было год назад, вскоре после того, как я лишился своего родного брата. Однажды утром мы услышали доносившийся с улицы шум, крики, лай собак, и отец послал меня узнать, что случилось. Я выбежал из дома и увидел, что навстречу мне, шатаясь, идет огромный человек. Он стонал при каждом шаге и обеими руками опирался на свой меч, как на посох. Кровь ручейками текла из его ран, оставляя на дороге красную полосу. Глаза его, казалось, ничего не видели, великан шел, сам не зная куда. Увидев меня, он открыл рот, силясь что-то сказать — и не мог. Сделав еще один шаг, он схватился за мое плечо и упал, увлекая меня за собой. Когда я поднялся, он лежал на земле, как мертвый. Соседи с ужасом смотрели на него, не смея подойти ближе, а женщины плакали.

Вдруг из дома выбежала моя сестра. Она наклонилась над воином и положила руку ему на голову. «Он жив! — воскликнула она. — Несите его поскорей к нам в дом!» Несколько мужчин с трудом подняли раненого и понесли его к дому. Меч великана волочился по земле. Его рука так крепко стиснула рукоять, что ее было не разжать. Так, с мечом в руке, его уложили на ложе моего брата…

Моя сестра Сундари с детства владеет чудесным даром — она может исцелить любую болезнь, залечить любую рану. Она знает секреты всех целебных трав. Вот и тогда она сделала отвар и промыла все раны незнакомца. Тот открыл глаза, рука, сжимавшая меч, разжалась, и он вновь коснулся моего плеча, силясь что-то сказать. Потом он уснул и спал до следующего утра. Все это время я не отходил от него и промывал раны отваром, который приготовила сестра. Он был страшно изранен, и временами нам казалось, что никакие целебные травы не вернут его к жизни — но он победил смерть, как победил своих врагов.

Целый месяц я не отходил от него, как от малого ребенка, и моя скорбь об умершем брате уступила место любви к спасенному незнакомцу.

Дхавана замолчал, и Конан увидел, что слезы текут по его щекам. Юноша вновь вспомнил Критану, сгинувшего где-то здесь, в этом монастыре.

— Так, значит, этот воин был немой? — спросил жрец, заинтересовавшись рассказом Дхаваны.

— Он потерял способность говорить от ужасных ран. Он все время пытался что-то сказать и сердился, когда не мог этого сделать. Наш язык он понимал, и я смог его кое о чем расспросить. Он кивал, отвечая «да», и качал головой, отвечая «нет». Так я узнал, что он северянин и что в наших краях он искал своего старого врага. Его друзья погибли, он сам едва остался жив, но сумел отомстить.

Когда он стал поправляться и начал понемногу ходить, он везде старался следовать за мной. Я рассказал ему, что очень тоскую о брате, а он знаками объяснил, что навсегда останется со мной. Отец и мать полюбили его как сына и дали ему новое имя — Сегир.

— Скажи мне, Дхавана, почему ты и твой названый брат не притронулись к кушаньям из дичи?

Жрец, внимательно слушавший рассказ молодого ткача, как видно, хотел узнать о своих гостях как можно больше.

— Я — ткач, о святой Ваджран, и все жители нашей деревни — тоже ткачи. Рагни, первый мастер, поселившийся на этом месте, пообщал богине ткачества Лури не есть мяса, и все его потомки свято соблюдают этот обет. Кто нарушает его, тот теряет способность ткать золотую парчу, достойную украшать троны царей, и вскоре умирает.

— Золотую парчу? Но ведь многие мастера могут ее ткать, и не воздерживаясь от мясной пищи!

— Золотая парча, сотканная нашими мастерами, сияет, как солнце. Золотые нити не тускнеют, а с годами становятся еще ярче. Узоры, вытканные на ткани, как талисманы, охраняют того, кто ей владеет, от злобы и зависти врагов. Когда был жив мой брат, мы с ним могли соткать такую парчу, но теперь, когда я подхожу к станку, тоска сжимает мне грудь, и я не могу работать. Только Сегир приносит мне утешение, если бы не он, я бы тоже умер…

Конан сидел, опустив голову, и сквозь густые пряди своих волос исподтишка разглядывал главного жреца. Тот был настолько поглощен рассказом Дхаванны, что лицо его совершенно утратило величественное выражение. Глядя на ткача горящими алчными глазами, он напрягся, как хищник, почуявший добычу. Конан всей кожей чувствовал опасность и, поражаясь этой перемене, не спускал с него глаз. А Дхавана между тем продолжал свой правдивый рассказ:

— И Сегир так же, как и все жители нашей деревни, отказался от мяса, хоть и не ткал парчу. А когда мне во сне явилась богиня Лури и велела посетить храм Кубиры в Потали, чтобы вернуть мое мастерство, он дал мне понять, что не расстанется со мной даже на час, и мы отправились вместе.

Жрец перевел взгляд на Конана, тот по-прежнему сидел, опустив голову. Не подозревая, что острые глаза киммерийца наблюдают за ним, жрец жадно разглядывал его мощную фигуру и спросил Дхавану, показывая на шкуру тигра:

— А этого зверя он убил?

— Да, о святой Ваджран, это случилось два дня назад, по пути в Потали. Если бы не он, меня бы уже не было в живых…

— Неужели он один справился с тигром?! Ведь это сам Шанги, демон, проклятие джунглей! Многие пытались его убить, но никто не вернулся живым! Сегир один сделал это?! — Высокомерие напрочь слетело с лица святого Ваджрана, и теперь даже Дхавана смотрел на него с удивлением и опаской. Опомнившись, жрец откинулся на спинку кресла, снова принял величественную позу, опустил веки, унимая зловещий блеск в глазах, и продолжал: — Значит, ты хочешь вернуть свое мастерство? Я совершу молитву, и Кубира тебе поможет. Но ты должен будешь принести богатую жертву… И брат твой по моей молитве обретет дар речи — но ему придется послужить во славу Кубиры… Вы согласны?

Конан поднял глаза и, притворяясь изумленным, встал. Дхавана тоже вскочил в притворной радости:

— Я вытку царское покрывало для храма! О, святой Ваджран! Я уже сейчас чувствую дрожь в руках и огонь в крови, как перед удачной работой! Но, чтобы соткать парчу, мне нужен искусный помощник. Лишь вдвоем можно выткать чудесное покрывало!

— У нас в монастыре много искусных умельцев, и ткачи среди них тоже есть. Взгляни на мое одеяние. Мастер, соткавший эту ткань, подойдет?

Жрец подозвал Дхавану поближе к возвышению. Тот подошел, вгляделся в парчу и попытался что-то сказать. Язык явно не слушался его, но, заметив удивленный взгляд жреца, Дхавяна справился с волнением и сказал:

— Прости, о великий! Взглянув на эту прекрасную парчу, я вспомнил брата… Да, я буду рад такому помощнику! Во славу Кубиры я за месяц сотку такое покрывало, какого еще не было ни у одного царя!

Услышав это, Ваджран остался очень доволен. Он хлопнул в ладоши, и четверо монахов тут же появились на пороге.

— Вам покажут место, где вы будете жить и работать. А что потребуется от твоего спутника — узнаете завтра.

Жрец встал и величественно удалился в боковую дверь, а монахи, больше похожие на стражников, повели Конана и Дхавану обратно, по тем же коридорам и переходам. Не останавливаясь, они миновали трапезную и комнату с мраморным бассейном и вышли во двор. День уже клонился к вечеру. Закончив все дела, служки, как видно, молились в своих кельях — лишь несколько монахов охраняли входные ворота и еще какую-то невзрачную дверь небольшой постройки, похожей на винный погреб. Конан подумал, что монахи не дураки и знают, что охранять, но очень удивился, когда их подвели как раз к этой двери.

Когда дверь за ними со стуком захлопнулась, Конан почувствовал себя попавшим в капкан зверем. Его ногти впились в ладони, и он с трудом сдержался, чтобы не расшвырять стоявших рядом монахов и не вырваться на волю. Дхавана, тоже чувствуя себя неважно, настороженно озирался по сторонам, не понимая, что все это значит.

Один из монахов прошел вперед и, ухмыляясь, предложил им следовать дальше. Прямо напротив двери темнел проем, и широкие каменные ступени вели вниз, в глубину подземелья. Спускаясь по ступеням вслед за монахом, Конан пытался понять, зачем жрец заманил их в эту нору и как теперь отсюда выбраться.

Они спустились в довольно просторное подземное помещение, где дежурили еще десятка полтора вооруженных монахов. Стало ясно, что это подземная тюрьма. Но при чем здесь бог Кубира?! Все это было так не похоже на роскошь и богатство, оставшиеся наверху, что Конан и Дхавана ничего не могли понять.

Монах, шедший впереди, что-то сказал стражникам, и двое из них быстро скрылись в одном из многочисленных коридоров, расходившихся во все стороны из подземного зала. Остальные с интересом разглядывали пленников, особенно Конана, метавшего яростные взгляды. Казалось, он сейчас бросится на них, подобно тигру, шкура которого покрывала его плечи. Стражники невольно попятились к стенам, а некоторые даже вынули мечи из ножен.

Конан понимал, что они с Дхаваной близки к разгадке тайны монастыря, и ярость его была отчасти наигранной. Он мало чего боялся. Просто ему хотелось подразнить стражников и нагнать на них страху. Он сжал кулаки, напрягся и зарычал, как раненый зверь. Рев, усиленный каменным сводом, обрушился на стражников, как гром небесный, и эти видавшие виды воины невольно растерялись. Конан подумал, что ему ничего не стоит выхватить меч у одного из них и разделаться со всей этой сворой, но он помнил, что не для этого полез в это осиное гнездо и что самое трудное еще впереди.

Внезапно, как бы потеряв к стражникам всякий интерес, он расслабился, опустил руки и повернулся к Дхаване, который смотрел на него с неменьшим изумлением, чем стражники.

В этот момент раздались гулкие шаги, и двое монахов, уходивших куда-то, вернулись и дали знак пленникам следовать за ними. Конан и Дхавана неохотно пошли в темноту коридора, а сзади послышался топот множества ног — опасаясь ярости бешеного пленника, их сопровождал весь караул.

Широкий, тускло освещенный коридор привел их в следующий подземный зал. Они миновали его, не останавливаясь. Здесь, под присмотром все тех же вооруженных монахов, изможденные люди в жалких лохмотьях варили в огромных котлах похлебку. Котлов было много. Сколько же пленников томилось в этих страшных подземельях?!

Проходя мимо одного из котлов, Конан, как бы невзначай, заглянул в него — и невольно отшатнулся. То, что он увидел, сразу сделало понятным слова пророчества — не есть мясо в стенах монастыря. В огромном котле, кипя и бурля, варились куски человеческого тела — во всяком случае, руки киммериец разглядел совершенно ясно. Так вот, значит, что приходится есть пленникам бога Кубиры! Ярость горячей волной забилась в мозгу, желание разрушить это прибежище черных сил было таким сильным, что Конан едва сдержался, до боли стиснув зубы и сжав кулаки.

И вновь они свернули в широкий коридор, куда выходило множество дверей, сколоченных из толстых деревянных брусьев, окованных железом. У одной из них стражники остановились, послышался лязг открываемого замка, и дверь распахнулась. Окружив пленников плотным кольцом, стражники затолкали их внутрь, и дверь с грохотом захлопнулась.