на главную | войти | регистрация | DMCA | контакты | справка | donate |      

A B C D E F G H I J K L M N O P Q R S T U V W X Y Z
А Б В Г Д Е Ж З И Й К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Э Ю Я


моя полка | жанры | рекомендуем | рейтинг книг | рейтинг авторов | впечатления | новое | форум | сборники | читалки | авторам | добавить



VII


Полковник Бреде доказывал:

   — Послушайте, Борис Викторович. То, что я говорю, не пустые измышления — это плод долгих и тягостных наблюдений. К Рыбинску скрытно подтягиваются красные. Откуда? С севера, из Петрограда до Череповца, а оттуда берегом Шексны, через Мяксу и Пошехонье. Всего два пеших перехода. Рекой — за одну ночь. Красные замечены уже не только на левом берегу Шексны, но и на левобережье Волги. Скажите, пожалуйста, чего им там делать? Далее. Я получил достоверные сведения, что в сторону Рыбинска отправляется бронепоезд — «Ленин», разумеется. Ждут отправки два латышских полка... Да, мои милые латыши под командой земляка Геккера, тоже полковника, решили послужить мировой революции... Известно, что и личная охрана Ленина набрана из моих земляков. Ян Петерс! Истый палач! Сейчас он грядёт в гости к нам, Борис Викторович. Одно утешает: мой латышский полк разбежался ещё раньше: Петерсу не удалось натравить его на своего командира полка. Но зато: 6-й Тукумский и 8-й Вольмарский! Они уже грузятся в вагоны в пригороде Петрограда. И знаете, кто ими командует? Опять же Геккер. Вы должны знать фанатизм этого выродка: ещё в вашу бытность комиссаром Временного правительства солдатня избрала его начальником штаба 8-й армии. Он же, в противовес Корнилову и Деникину, создал 4-ю Донецкую армию. В связи с угрозой высадки союзников на севере — ох, запаздывает эта угроза! — его назначают комиссаром Беломорского военного округа... — Полковник Бреде от волнения закурил. — Извините.

Савинков молчал. Он знал всё это.

   — Но если такого незаменимого карателя срочно отзывают под Рыбинск и Ярославль — что это значит? Одно: большевики догадываются о нашем восстании. Уж не обессудьте, ещё добавлю: срочно готовится команда лётчиков, военно-санитарный поезд и...

   — ...и прекрасно! — разжал Савинков губы, которые только подчёркивали невозмутимую бледность его каменного лица. — Прекрасно, я говорю. Значит, понимают, с кем имеют дело.

   — Но откуда им известно о наших планах?!

Савинков ждал этого вопроса.

   — А вот об этом у начальника разведки надо спросить. У вас, — не повышая голоса, повторил он.

   — Недоверие?!

Наблюдавшего за всем этим Патина передёрнуло от какого-то внутреннего озноба. Чем тише говорил Савинков, тем яростнее кипела его внешне невозмутимая душа. В какой-то момент даже показалось: сейчас потребует арестовать Бреде, как-никак, тоже латыша. Но нет. Как бы смягчая удар, коротко всё отмёл:

   — Вера! Вера в наше правое дело. Что вы предлагаете, полковник?

Полковник Бреде был прямодушен:

   — Надо хотя бы на пару дней отложить наше всеобщее выступление. Пользуясь передышкой, на подходы к Рыбинску, особенно к мосту через Волгу, направить несколько диверсионных групп — в случае необходимости они отрежут продвижение петроградских поездов и даже взорвут единственный мост. Далее. На левый берег Шексны, откуда вместе с Геккером ожидается северное подкрепление, послать конный отряд. В окрестностях Рыбинска, в Переборах, нам удалось сформировать кавалерийскую роту — под началом поручика Ягужина. Бросим её в Заречье? При такой сухости Шексну и даже Волгу кавалерия перейдёт вброд. Им поможет взвод Вани-Унтера, ждущий нашего сигнала на том берегу...

   — Ваня? Унтер? Вы верите в партизанские доблести, полковник?

Бреде не дрогнул под этим тихо-язвительным обстрелом.

   — А вы, Борис Викторович, верите поручику Патину?..

Патин, без нужды не совавшийся со своими советами, вскочил и выжидательно смотрел на своего вождя, кумира... и дьявола, что ли! Уже давно под впечатлением общих скитаний и опасностей, у него сложилось мнение: «На лице у него рок пишет смертные письмена!» При своём невысоком росте Савинков в критические минуты явно вырастал в глазах противостоящего ему человека. И эти серо-зелёные глаза, ярко выделяющиеся на смертельно-бледном лице, вдобавок изрезанном ранними морщинами, как могильными бороздами... Если уж зажигался казавшийся непроницаемым взгляд, то становился испепеляюще зловещим при тихом, почти неслышно шелестящем голосе:

   — Патин! Ваше слово.

Нет, не робость сдерживала ответ — ощущение какой-то непоправимой беды, которую они сами же и накликают.

   — Вы спрашиваете моего мнения, Борис Викторович?.. — тянул он время, приходя в себя. — Я воздержусь от категорических суждений... потому что нет и у меня полной уверенности... Но вот несколько настораживающих фактов. Первый. Засылка в наши тылы убийц-диверсантов. Троих мы с вами обезвредили — но всех ли? Второй. Слежка уже явно за нами. Одного я убрал — но последнего ли?.. Третий. О партизанских доблестях, как выразились вы... Связная на конспиративную встречу не вышла...

   — Баба?

   — Женщина. Вы её знаете — Капа.

   — Всё равно, Патин. Разве можно в таком деле доверять женщине?

   — Можно! Ибо живая она смолчит... а мёртвая ничего не скажет!

Полковник Бреде об этом знал и уже хотел остановить излишнюю горячность поручика, но тот наступал:

   — Борис Викторович! Вы верили Марии Беневской, искалечившей себя при взрыве вашей бомбы и потом погибшей на каторге? Евгении Зильберберг, которая, после того как повесили её мужа, безоговорочно доверилась вам?.. Доре Бриллиант, тоже погибшей рядом с вами? Аристократке Татьяне Леонтьевой? Зинаиде Гиппиус, к счастью ещё живой?! Им-то вы верили?

Полковник Бреде, ошарашенный этой невозможной горячностью поручика, тащил его прочь за рукав засаленной армейской гимнастёрки, но Савинков, не дрогнув ни единым мускулом и не повышая голоса, ответил:

   — Нет. Нет, уважаемый поручик Патин.

После такой невоздержанной горячности и такой ледяной откровенности всем стало неловко. Даже у Савинкова чуток дрогнула негнущаяся нижняя губа. И как возвращение к жизни, как призыв ко всеобщему примирению — от самовара бесшабашный и беспечный голос Флегонта Клепикова:

   — А не закусить ли нам, господа?

В первую минуту все они непонимающе смотрели на юнкера, который возился у кухонного стола, полуразутый, при одном сапоге, — вторым трубу накачивал, торопя слишком большой и до жару не охочий самовар.

   — Не те сапоги пошли! Жёсткие, — смеялся бывший юнкер Павловского Императорского училища, который и в зелёные-то годы был при денщике и едва ли снисходил до закопчённых самоваров.

Но этот беспечальный смех пришёлся как нельзя кстати. Полковник Бреде первым шагнул к столу и первым поднял гранёную стопку:

   — Латыш говорит: за Россию!

   — За великую Россию!

   — За победу, господа!..

И последним поднял налитую стопку уже сам Савинков:

   — Я говорю: к оружию, господа офицеры!

Его тихий голос вызвал настоящую дрожь во всём теле — не ту, трусливую, что и сильного валит наземь, а ту, что и трусливого, заражённого общим порывом, бросает в штыковую атаку.

   — Перечисляя все невзгоды, вы забыли ещё одно: как раз накануне пропал кадет Заборовский...

   — Пре-едал?! — на этот раз не выдержал юнкер и, разливая чай, обжёг себе руку. — О, чёрт!..

Савинков бросил взгляд:

   — Заборовский не мог предать.

   — Странно, — заволновался Патин, — я потерял его из виду...

   — Очень плохо, что потеряли. Но! Не будем перед последним обедом портить себе аппетит. Поговорим лучше о женщинах. Прошу к столу.

Ранний обед пошёл дальше в мирной и, казалось, невозмутимой беседе о том о сём, а больше действительно о женщинах, — о чём же и поговорить, коль их-то как раз и не было? И когда поверилось, что вот так они и разойдутся, оставив роковое решение по крайней мере на завтра, Савинков встал, оглядел всех присутствующих вдруг потеплевшим взглядом и высказал уже сложившееся в его голове решение:

   — Я выслушал вас, господа. Единственное, в чём вы меня убедили: промедление в нашем деле смерти подобно. Да! Я тоже думал ещё пару дней дать на подготовку. Вижу — нельзя. Надо выступать. Пока, — кивнул он полковнику Бреде, — не подошли ваши любимые латыши. Пока кочегарят на сырых дровах бронепоезда. Пока красные военлёты ищут керосин для своих этажерок. Пока ваши красные пошехонцы, — Патину, — не собрались все на вашей любимой Шексне. И пока вслед за вашей связной... — новый кивок Патину, — не начали хватать и всех остальных. В единственном согласен: что-то не нравится и мне Рыбинск... Где наш любимый доктор? Почему и он не вышел на связь? Вы видели его, Патин?

   — Видел вчера вечером и, ничего конкретного не говоря, просил быть утром наготове. Но проснувшись, даже очень рано, на своей барже, уже не застал его дома. Несчастная Авдюша не могла ничего вразумительного объяснить. Лишь одно: вместе с ним исчез и дорожный саквояж, где петербургский доктор держал все свои ценности и деньги...

   — Да, странно, — не скрыл своего удивления разучившийся удивляться Савинков. — Но! — чуть возвысил он голос. — Доктора — найти. Хотя бы для нашей кровушки... Не морщитесь, господа. Вы хотели бы без крови захватить такой город, как Рыбинск? Со всеми его пристанями? Хлебными и армейскими складами? А главное — складами артиллерийскими? Нет, господа, так не бывает.

Он опять сел за стол в полнейшем общем молчании и докончил совсем кратко:

   — Общее военное командование принимает на себя, конечно, полковник Бреде. Но я — принимаю решение. Сегодняшней ночью. Ровно в два часа. По плану, который ещё раньше представлен полковником Бреде. Тут ничего не могу добавить, полностью доверяю военным. Я только смещаю сроки. Счёт не на дни — на часы. — Он щёлкнул крышкой своего старинного брегета. — Значит?.. Конного нарочного — на Гиблую Гать. Пешим переходом они едва успеют к утру, а с пароходами возиться некогда. Поручик Патин и юнкер Клепиков? Вам — оповестить и отдать мой приказ всем допущенным до этого секрета командирам. Как вы знаете, их четверо — на левом я на правом фланге Рыбинска. Особо — поручику Ягужину: не позднее двенадцати ноль-ноль пусть прибудет сюда.

Он оглядел вытянувшихся, застывших своих помощников.

— Есть вопросы? Нет вопросов, — сам себе и ответил. — Остальные детали согласуйте с полковником Бреде. А мне позвольте несколько часиков поспать. Ночь будет трудная... Трудная. Всё! С Богом, господа.

Квартира была в глухой мещанской улочке, ниже пристаней и дальше от соглядатаев; давно приготовленная, просторная и удобная — с дворовым выходом в глубоченный овраг Черёмы.

Кивнув всем на прощание, Савинков ушёл в задние комнаты. Патин и Клепиков, поговорив с полковником Бреде не больше пятнадцати минут, отправились к командирам четырёх основных отрядов. Патин взял на себя низовье Волги, Клепиков — верховье. К Ване-Унтеру сейчас было рискованно пробираться, а поручик Ягужин сам должен был прийти. Его небольшой кавалерийский эскадрон уже скрытно, лесами, выходил к пригородам Рыбинска со стороны Мологи.

«Что же с Капой? — солдатиком бегая с поручением Савинкова, неотступно, тревожно думал Патин. — Выстрелов на той стороне Волги не слышалось, сдаться без боя Ваня-Унтер не мог, значит... Значит, дело дрянь. Где-то вляпалась глупая Капа...»


предыдущая глава | Генерал террора | cледующая глава