Глава 2
Сложно сказать, бывают ли неудачливыми крысы
- как будто само рождение крысой - можно назвать удачей
(Там же)
Альк и Рыска уже немного успокоились, попив отвара из ежи и мятлика — травяной чай, как известно, успокаивает. Альк попытался как-то развеселить подругу — лучше всего получалось не успокаивать и утешать, а именно пошутить — тогда и слёзы куда-то девались, и настроение из печального превращалось просто в ворчливое, даже боевое.
Удивительно было то, что после сражения у Длани Сашия, прошла целая седьмица, а Рыска, хоть и видела кошмары почти каждую ночь, раньше не седела!
Крыс стоял на воротнике её рубашки и взволнованно тыкал холодным носиком в шею. Да и как можно поседеть полностью за один сон? Даже ресницы и брови были почти снежного цвета.
— Ты ринтаркой была ненормальной, теперь будто саврянкой заделалась — и снова нестандарт. Тебе не надоело? — Спросил шутливо Альк.
— Ничего себе шуточки! Ты лучше скажи, что теперь делать? Судя по тому, что я уже пару раз посетила с утра кусты, тебе обязательно хотелось меня отравить вчера теми грибочками... И прикопать по-тихому.
— Это синие черпуши. Мы их не одно столетие едим.
— То-то вы все белые ходите. Может это сугубо народное кушание. Что саврянам хорошо, то ринтарцам — смерть! А?
— Хм! Думаешь, что у нас настолько разный состав ферментов, что за одну ночь можно потерять весь пигмент?
— Ферме... Что? Помёт?
— Ты не исправима!
— Ты сам! Что мне теперь, так и ходить, как белый нетопырь? Это пройдёт?
— Нет, боюсь, что теперь ни тебе, ни даже твоим детям, жить в Ринтаре не грозит. Даже в мирное время, ненависть двух народов утихнет ещё не сразу. А в городе мы тебе краску купим - хоть брови и ресницы покрасить. И в кормильне сегодня будем ночевать.
— А волосы покрасить нельзя?
— Они же отрастать будут. Да и краска всё не прокрасит.
Город Венцборк показался через пару лучин неспешной езды. Рыска молчала, всё ещё переживая о том, что какие-то мало съедобные грибочки кардинально изменили все её планы на жизнь. Остаться в Саврии?! Об этом, как и о мужчине, сидящем на соседней корове — хорошо было только мечтать. А вот столкнуться с реальностью оказалось страшновато.
Несмотря на печаль Рыски, Альк ещё больше убедился, что теперь их судьба неразрывно связана — ну куда она пойдёт без него? В родной веске камнями забросают. А в городе жить и укропом раскидываться, как он сам — пивными кружками? Нет. Такому не научишь. Это врождённый боевой характер. Раньше она ему помогала, а теперь сама не сможет без его помощи выжить. Саврянин мечтательно еле заметно улыбнулся, представляя, как обрадуются его невесте родители.
***
Венцборк был крупным городом. Его, как каменным гнездом, окружала рыжая высокая стена с зубцами. За ней виднелись шпили башен и соборов. Вся архитектура была величественной: стены украшала лепнина, мозаика, а стрельчатые окна соревновались между собой по красоте витражей. Камень кладки больше напоминал кость кого-то огромного — гладко вылизанную и просушенную не одно столетие на солнце. Множество арок и колонн, как скелетные рёбра. Здания, будто пытались взлететь и достать не только до небес, но и до самой Хольгиной обители.
— Венцборк — город-венец. Когда-то он был столицей савританской империи, — рассказывал Альк, — там дальше по улице белоснежное здание Академии и Главный Храм Хольги, а перед ним площадь "Семи фонтанов".
— Ух ты! А можно посмотреть?
— Конечно, кто же тебе запрещает? — снова удивился саврянин.
Умильные и восхищенные ахи и охи стали свидетельством постепенного примирения девушки с миром. Жизнь показалась не такой уж и плохой. Да и как можно думать о каких-то волосах, когда ты такая маленькая песчинка в таком огромном и величественном месте.
Альк не умолкал. Из его долгого рассказа Рыска почерпнула некоторые сведения, относительно архитектуры, хотя... Кому она будет рассказывать про фронтоны, порталы, карнизы, витражи и каркасное строение? Разве что козе под ухо, чтоб стояла смирно и хорошо доилась... Альк знал этот город, знал язык, был образованным — он окунулся в этот чуждый Рыске мир, как вётла в бочку, а девушка всё больше чувствовала разницу их положения. Немудрено, что он звал её весчанской дурой...
Пока Альк ходил в лавку со всякими благовониями, притираниями и кремами, где продавалась ещё и краска для ресниц, к Рыске, стоящей у коровязи, успели прицепиться сурового вида мужички.
— Тешчь, пенкьнэ джученэ. Цо ты ту робишь вшистко сам? (Здравствуй, красивая девушка, что ты делаешь здесь одна?).
— Чекам моега... Пшиачелля, — запинаясь и смущаясь, ответила Рыска. Красивой девушкой на саврянском её называли впервые, а отвечать кому-то кроме Алька было так в новинку. Да и как сказать, кого она ждёт... Своего... Друга? Да, так подойдет.
Но ответ пришёлся мужикам не по нраву. То ли они надеялись познакомиться, а строптивость девицы каралась смертью, то ли Рыска что-то неприличное сказала, а может акцент... Они исподлобья ещё раз внимательно оглядели её белые ресницы и брови, и настоятельно попросили её пройти с ними, подкрепив это заламыванием рук. Из-за ворота рубашки показался сонный крыс и ощерился в ответ. Рыска пискнула. Ей на голову надели чёрный, пропахший потом да мышами, мешок и оглушили.