Флешбэк
– Можно начинать. Она готова.
Он снова сидел за письменным столом, из переговорного устройства раздавался женский голос.
– Мы все подготовили, доктор Хаберланд.
Он отложил диктофон в сторону.
Хаберланд? Его так зовут?
Пойманный в своем трехмерном воспоминании, он медленно встал, прошел через кабинет с медицинскими свидетельствами на стене и открыл белую обитую дверь.
Затем режиссер его фильма-воспоминания включил быстрый просмотр, и он видел только лихорадочные кадры: маленькая девочка с брекетами, которая устало улыбалась. Ее светловолосая голова сонно опускается на медицинскую кушетку.
А затем дрожь. Спазматическая дрожь этого филигранного детского тела, которое – как во время сеанса экзорцизма – тряслось под сильными руками, что тщетно пытались уложить ее обратно на кушетку. Под его руками.
Каспар услышал хлопок, лицо обожгло, но он лишь моргал, а затем все вокруг потемнело. Поезд воспоминаний заехал в туннель или находился посреди ночи в необитаемом месте, возможно, в лесу, потому что он долгое время ничего больше не видел. До момента сильного толчка, когда поезд словно сошел с железнодорожных путей.
Его тело встряхнуло, снова раздался хлопок, на этот раз еще громче, а затем он вдруг оказался в абсолютно другой обстановке, напомнившей ему сон, из которого его вырвал Линус несколько часов назад.
Теперь он сидел уже не в поезде, а в машине. В своей машине. Снаружи по лобовому стеклу барабанил сильный дождь. Бешеная скорость. Еще быстрее, чем деревья, мелькающие по сторонам.
Почему я несусь на такой скорости через непогоду?
Он включил дворники, но на стекле все равно оставалась мутная пелена, даже в максимальном режиме.
Я плачу! Почему я плачу? И почему не концентрируюсь на дороге, а тянусь… к пассажирскому сиденью?
Он взял папку и пролистал где-то до середины, до фотографий.
Их было две. Та, что побольше, с Йонатаном Бруком, упала на пассажирское сиденье и осталась лежать там рядом с полупустой бутылкой виски.
Но намного важнее была маленькая фотография на паспорт.
Почему я достаю фотографию своей дочери из медицинской карты и рассматриваю ее? Почему не смотрю на дорогу, залитую дождем полосу, которую и так едва вижу из-за слезной пелены на глазах?
Выскочили обе подушки безопасности, и ремень отбросил его назад. Но против языков пламени, которые вскоре появились на приборной панели, встроенные системы безопасности его лимузина были бессильны. Он пытался пошевелить ногами, смял в руке фото своей дочери, когда, превозмогая боль, хотел повернуться на бок, чтобы открыть дверь. Но он был… парализован. Или зажат.
«Проклятье, я в западне. Мне отсюда не выбраться, я должен… проснуться… я должен…»