на главную | войти | регистрация | DMCA | контакты | справка | donate |      

A B C D E F G H I J K L M N O P Q R S T U V W X Y Z
А Б В Г Д Е Ж З И Й К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Э Ю Я


моя полка | жанры | рекомендуем | рейтинг книг | рейтинг авторов | впечатления | новое | форум | сборники | читалки | авторам | добавить



Глава четвертая

Когда кортеж принца на рассвете начал собираться в путь, погода еще не решила, хмуриться ей или улыбаться. А теперь, идя на молитву перед дорогой, Кадфаэль с Марком видели, что трава влажно поблескивает после недолгого ливня, капли блестят на солнце, а небо ясное, нежно-голубого цвета. Лишь на востоке виднелись легкие облака, ласково прикасавшиеся к восходящему огненному шару. Когда двое монахов снова вышли во двор, там все бурлило и в полном разгаре были сборы. Грузили поклажу на вьючных лошадей, седлали коней, а палаточный город на склоне холма уже был свернут. Теперь даже прозрачные перышки облаков растворились в сиянии, и все сверкало и дышало свежестью после дождя.

Марк стоял, с удовольствием наблюдая за подготовкой к отъезду, и лицо у него раскраснелось, как у ребенка, предвкушающего приключения. Кадфаэль подумал, что до этой минуты его спутник не вполне сознавал все радости и опасности, поджидавшие, быть может, его в этом путешествии. Правда, они ехали вместе с принцами, но где-то там, вдали, таилась угроза: брат, жаждущий мести, прелат, желавший внести реформы в уклад, который, по мнению населения, не нуждался в реформировании. И кто способен предугадать, что может случиться между святым Асафом и Бангором, между двумя епископами — чужим и своим?

— Я шепнул словечко на ухо святой Уинифред, — виновато покраснев, сказал Марк, словно он присвоил себе покровительницу, по праву принадлежавшую Кадфаэлю. — Я подумал, что мы, должно быть, совсем близко от нее, и мне показалось, учтивость велит известить ее о наших чаяниях и испросить ее благословения.

— Если мы его заслуживаем! — ответил Кадфаэль, правда, не сомневаясь, что такая кроткая и благоразумная святая снисходительно отнесется к такому мудрому простаку, как брат Марк.

— Да, действительно! А далеко ли отсюда, Кадфаэль, ее святой Колодец?

— Четырнадцать миль или около того, прямо на восток.

— Это правда, что он никогда не замерзает? Какой бы суровой ни была зима?

— Правда. Никто не видел, чтобы он затянулся льдом, в середине всегда пузырится.

— А Гвитерин, где ты поднял святую из могилы?

— Он находится на юго-западе от нас, довольно далеко, — сказал Кадфаэль, промолчав о том, что вернул святую в ее могилу. — Никогда не следует пытаться связывать ее имя с каким-то определенным местом, — осторожно посоветовал он Марку. — Она появится там, где ты ее призовешь, и внимательно выслушает твою просьбу.

— В этом я никогда не сомневался, — просто ответил Марк и упругим шагом бодро отправился собирать немногочисленные пожитки и седлать своего гнедого мерина с лоснившейся шерстью. Кадфаэль задержался на несколько минут, чтобы полюбоваться на веселую суету во дворе, а затем более степенно проследовал на конюшню. За стенами обители охрана Овейна и его придворные уже строились. Остались только бледные заплатки на зеленом дерне, где стояли шатры, но скоро и они зарастут свежей травой, и память о визите принца сотрется из памяти. А во дворе стоял разноголосый шум: свистели конюхи, цокали копыта, звенела упряжь, пронзительными голосами перекликались служанки. Пыль, поднявшаяся от этой суматохи, была ясно видна на солнце и казалась золотым туманом.

Компания, отправлявшаяся в путь, была так безмятежно настроена, словно ей предстояло собирать цветочки, — а надо сказать, ясное утро склоняло к столь приятному времяпрепровождению. Но когда начали садиться на коней, тучи внезапно сгустились: появилась Хелед, облаченная в дорожный плащ, спокойная и скромная, слева от нее шел каноник Мейрион с плотно сжатыми губами и насупленными бровями, а справа — каноник Морган, губы которого были столь же плотно сжаты, а брови сурово сдвинуты. Острый взгляд последнего, в котором читалось неодобрение, поочередно буравил то отца, то дочь. Несмотря на все эти предосторожности, в последний момент Блери ап Рис вклинился между канониками и сильными руками поднял девушку в седло с изысканной учтивостью, переходящей в наглость. И, что еще хуже, Хелед приняла эту услугу, благосклонно кивнув и сдержанно улыбнувшись, причем улыбка се была и укоризненной, и озорной одновременно. Оба столь безукоризненно соблюдали приличия, что было бы глупо выговаривать им за поведение. Каноники промолчали, но еще больше помрачнели, а брови их еще больше нахмурились.

И это маленькое происшествие было не единственной тучей на ясном майском небе, так как Кюхелин, со сдвинутыми бровями появившийся в воротах, тоже был мрачен. Сидя верхом, он обвел всю компанию пристальным взглядом, пока не остановился на Блери, и уже не спускал с него глаз, погрузившись в раздумья. Этот человек с долгой памятью и бурными страстями внимательно изучал врага. Кадфаэлю, наблюдавшему за немой сценой, подумалось, что кортеж принца прихватил с собой в дорогу тяжкий груз злой воли и обид.

Епископ спустился во двор, чтобы попрощаться со своими знатными гостями. Первая встреча прошла довольно гладко, если учесть, какую напряженную атмосферу создало появление в зале посланника Кадваладра. Епископ был не настолько бесчувственным, чтобы не ощутить этого, и теперь, когда все закончилось благополучно, он с облегчением вздохнул. «Другое дело, достаточно ли в нем смирения, чтобы понять, что все обошлось благодаря выдержке принца?», — продолжал размышлять Кадфаэль. Бок о бок с Жильбером шел Овейн, за ним — Хайвел. При появлении принца ожил весь нарядный кортеж, и, когда их повелитель вскочил в седло, все последовали его примеру. «Высоковато для меня, да, Хью? — мысленно произнес Кадфаэль, взбираясь на чалую лошадь с легкостью, которая возвысила его в собственных глазах. — Я покажу тебе, что вовсе не утратил страсть к путешествиям и не забыл, чему научился на Востоке, когда тебя еще и на свете не было».

Они выехали через широко раскрытые ворота и направились на запад. Впереди виднелась непокрытая голова принца, светлые волосы которого блестели на солнце. Епископ со своими приближенными стояли, глядя им вслед, довольные, что дипломатическая встреча успешно завершена. Над отъезжавшими гостями нависла тень угроз, произнесенных накануне вечером, но если епископ Жильбер и верил в них, его эти угрозы уже не касались.

Когда кавалькада выехала из ворот на зеленую тропинку, офицеры Овейна из лагеря присоединились к ней, выстроившись с обоих флангов. Кадфаэль с интересом, но без всякого удивления заметил, что среди них находились лучники, причем двое из них заняли позицию за спиной у Блери. Поскольку гость был весьма сообразителен, он также заметил лучников, но явно не возражал против их присутствия. На протяжении первой мили он, ничуть не обескураженный, пару раз подъезжал то к канонику Мейриону, чтобы вежливо обратиться к нему, то к Хайвелу аб Овейну, с которым обменялся любезностями. Но пробраться сквозь ряды охраны Блери не пытался. Если они считают его пленником — что ж, он не против и вовсе не собирается бежать. Он бросил взгляд налево и направо, чтобы убедиться, насколько четко выполняются негласные указания принца, и, судя по всему, остался доволен.

Все это представляло немалый интерес для пытливого ума, даже если пока что было трудно уловить суть происходившего. «Что же, нужно запомнить то, что покажется странным в этом путешествии, и придет время, когда все прояснится. А сейчас рядом едет Марк, безмолвный и счастливый, перед нами лежит дорога на запад, и в голове кавалькады золотом сверкают на солнце волосы Овейна. Что еще нужно человеку в чудесное майское утро?»

Они не свернули на север, к морю, как ожидал Марк, а направились прямо на запад по пологим холмам и защищенным от ветра долинам. Всадники ехали по зеленым тропинкам, порой едва видным, но неуклонно прямым, то поднимавшимся в гору, то спускавшимся с нее.

— Это старая, старая дорога, — сказал Кадфаэль. — Она берет начало у Честера и идет прямо к верховью возле Конви, где, как говорят, когда-то был форт вроде Честера. При отливе там можно перейти реку вброд, если хорошо знаешь дно, а когда прилив, лодки могут обойти это место.

— А когда мы переправимся через реку? — спросил с сияющим лицом Марк, жадно слушавший Кадфаэля.

— Потом мы будем карабкаться в гору. Если мы посмотрим отсюда на запад, может показаться, будто там нет пути, но тропинка ведет по горам и спускается прямо к морю. Ты когда-нибудь видел море?

— Нет. Как я мог его увидеть? До того как я попал к епископу, я ни разу не выезжал из графства. Я не отъезжал даже на десять миль от того места, где родился. — Теперь он напряженно всматривался вдаль, с восторгом ловя новые впечатления. — Должно быть, море — великое чудо, — сказал Марк, едва дыша.

— Добрый друг и злой враг, — веско произнес Кадфаэль, предаваясь воспоминаниям. — Уважай его, и оно будет к тебе благосклонно, но никогда не позволяй себе вольностей.

Принц ехал ровным шагом, который легко было выдерживать милю за милей в этой холмистой местности, поросшей свежей буйной растительностью. Всадники проезжали мимо деревушек, расположившихся в долинах, — несколько домиков и церковь, притулившиеся друг к другу, а вокруг — возделанные поля, походившие на гобелен. Попадались и одинокие хутора свободных землевладельцев, разбросанные там и сям, а среди них — не менее одинокая приходская церковь.

— Эти люди живут в одиночку, — сказал Марк, несколько удивленный.

— Это свободнорожденные люди клана. Они владеют своей землей, но не могут распоряжаться ею как им заблагорассудится — земля передается внутри семьи согласно строгим законам наследования. Деревни, где живут вилланы, вместе обрабатывают землю и вместе платят общинные налоги, хотя у каждого человека свой собственный дом, скот и надел. Мы следим за тем, чтобы земля распределялась по справедливости. Как только сыновья подрастают, они получают свой надел при следующем дележе.

— Значит, здесь никто не может наследовать землю, — резонно заключил Марк.

— Никто, кроме самого младшего сына — он наследует отцовский надел и дом. А его старшие братья к тому времени, как он подрастет, уже женятся и выстраивают свой собственный дом. — Кадфаэлю, а также, очевидно, и Марку казалось, что это справедливое, если и не совсем совершенное средство, гарантирующее, чтобы у каждого было жилище, работа и равное участие в доходах от земли.

— А ты? — спросил Марк. — Тут твой дом?

— Это и так, и не так, — ответил Кадфаэль, с некоторым удивлением думая о своих корнях. — Да, я родился в точно такой же деревне вилланов, а в четырнадцать лет получил свой надел. И поверишь ли — он не был мне нужен! Добрая валлийская земля, а я ничего к ней не чувствовал. Когда торговец шерстью из Шрусбери расположился ко мне и предложил работу, которая позволила бы увидеть хотя бы маленький кусочек нашего мира, я устремился в эту открытую дверь, не посчитав нужным упустить такую возможность. У меня был младший брат, готовый всю жизнь просидеть на одном клочке земли. А я устремился вдаль, и дорога привела меня в неведомые края. Я объездил полмира, прежде чем понял вот что: жизнь идет не по прямой линии, парень, а по кругу. Первую половину жизни мы стремимся убежать на край земли от дома, родных и покоя, а вторая половина окольными, но верными путями приводит нас обратно — туда, откуда мы начинали. Итак, я заканчиваю жизнь, привязанный обетом к тесному мирку, и мне редко выпадает случай выбраться из аббатства и съездить куда-нибудь. Я тружусь на маленьком клочке земли, и окружает меня ближайшая родня. И я доволен, — заключил брат Кадфаэль, удовлетворенно вздохнув.

Еще не наступил полдень, когда они перебрались через гребень высокой горы, и перед ними открылась долина Конви, а вдали, за зелеными пологими холмами, высились огромные бастионы Эрайри, и сверкавшие стальные пики вырисовывались на фоне бледно-голубого неба. Река, походившая на серебряную ленту, причудливо извивалась, пробираясь через илистые отмели на север, к морю. Сейчас был отлив, так что реку было легко перейти вброд. Дальше, как и предупреждал Кадфаэль, путь лежал в гору.

Первые несколько миль дорога была легкой, зеленой и солнечной, но затем она круто пошла вверх, соседствуя с горной речушкой. Наконец деревья остались позади, и путники очутились в краю вересковых пустошей, голом и открытом. Этой почвы не касался плуг, и здесь было пустынно — лишь внезапный порыв ветра шелестел в низких кустарниках, да взмывала ввысь птица, вспугнутая ехавшими впереди всадниками, да высоко в небе висели неподвижные ястребы. И все-таки даже в этой глухой, но прекрасной местности проходила дорога, выложенная камнями и поросшая грубой травой. Обходя заболоченные места и минуя лужи с коричневой торфяной водой, она шла прямо по скалистой стене, показавшейся брату Марку совершенно неприступной. В тех местах, где твердая скала выходила на поверхность, она становилась частью дороги, которую не надо было выкладывать камнями, и эта дорога неуклонно вела вперед.

— Это создали гиганты, — с благоговением произнес Марк.

— Это создали люди, — возразил Кадфаэль.

Дорога была достаточно широкой, чтобы по ней могла пройти колонна по шесть человек в ряд, но здесь помещалось не более трех всадников. Лучники Овейна, хорошо знавшие местность, отступили, оставляя мощеную дорогу для отряда. «Да, — подумал Кадфаэль, — эта дорога проложена не для приятных прогулок и соколиной охоты, а для перемещения множества людей из одной твердыни в другую с наибольшей скоростью». Дорога шла прямо, отклоняясь только там, где невозможно было пройти, и, обойдя препятствие, сразу же выпрямлялась вновь.

— Но мы не сможем пройти по этой отвесной стене, — изумился Марк, глядя на неприступные горы.

— Нет, там будет проход возле ущелья Бвлч и Ддеуфаэн. Мы переберемся через холмы, проедем еще три-четыре мили на этой высоте, а затем начнем спускаться.

— К морю?

— К морю, — ответил Кадфаэль.

Они подъехали к первому спуску, перед ними открылась защищенная от ветра деревьями и кустарником долина, в самом сердце которой весело журчал ручей. Вместе с отрядом он спускался с горы прямо к побережью. Теперь далеко позади остались речушки, которые текли на восток, к Конви, — здесь бурные горные ручьи сверкающими брызгами стремились прямо к морю. Вниз вела тропинка, проложенная у самого края расщелины, поросшей деревьями. Спуск постепенно становился все более пологим, ручей отклонился в сторону от тропинки, и внезапно перед всадниками открылось море.

Прямо под ними среди пестревших полей была деревушка, за ней — узкая полоска луга, переходившая в соленые отмели и гальку, а дальше — широкий морской простор. Там, вдали, в ясном полуденном свете отчетливо вырисовывалось побережье Англси, простиравшееся на север и оканчивавшееся крошечным островком Инис Ланог. У берега мелководье отливало бледным золотом с аквамарином, и лишь вдали, за песчаными дюнами Лаван Сэндз, темнела зеленовато-синяя вода глубокого канала. При виде этого чуда, о котором он грезил весь день, Марк придержал лошадь. Щеки его разгорелись, глаза сияли, и он все смотрел вдаль, зачарованный красотой и многообразием мира.

Случайно повернув голову, Кадфаэль заметил, что кто-то еще в ту же секунду осадил лошадь, вероятно, также в экстазе от открывшегося взору зрелища. Это была Хелед, ехавшая между двумя стерегущими ее канониками. Она тоже неотрывно смотрела вдаль, но взгляд ее был устремлен на далекий берег Англси, губы сурово сжаты, а выражение лица загадочно. Она смотрела на родной край своего жениха — человека, о котором слышала только хорошее. Она думала о свадьбе, неумолимо надвигавшейся на нее, и в лице ее читалось такое недоумение, грусть, обида и такое упорное неприятие своей судьбы, что Кадфаэль подивился, как это никто ничего не замечает.

Затем так же неожиданно Хелед встряхнула повод и, пустив лошадь рысью, помчалась вниз, оставив позади эскорт в черных рясах. Девушка хотела хоть на несколько минут избавиться от своего сопровождения, подняв маленькое восстание.

Наблюдая, как она врезалась в ряды кортежа принца, Кадфаэль не заподозрил Хелед в намерении подъехать поближе к Блери. Тот просто случайно попался ей на пути. Еще минута — и девушка проехала бы мимо. Однако Блери намеренно схватил уздечку ее лошади и, приглашая ехать рядом, улыбнулся уверенно, как близкий знакомый. Был миг, понял Кадфаэль, когда Хелед чуть не стряхнула его руку, презрительно скривив губы, — ничего, кроме снисходительной насмешки, Блери у нее не вызывал. Затем из упрямства она улыбнулась ему и поехала рядом, не торопясь освободиться от его сильной руки. Они ехали бок о бок в полном согласии, ведя непринужденный разговор. Глядя на их спины, Кадфаэль понял, что для обоих это всего лишь продолжение вчерашней игры. Однако, когда он осторожно обернулся, чтобы посмотреть, какое впечатление сей эпизод произвел на двух каноников из святого Асафа, стало совершенно ясно, что они воспринимают все иначе. Насупленные брови и сурово поджатые губы Мейриона таили угрозу для Хелед и Блери ап Риса, и Кадфаэль прекрасно понимал, что означает зловещая невозмутимость Моргана.

Ну что ж! Еще два дня, и все будет закончено. Они прибудут в Бангор, жених пересечет пролив, чтобы их встретить, и Хелед увезут на это побережье, окутанное голубым туманом, за Лаван Сэндз, сверкающие бледной позолотой и ледяным блеском. И тогда каноник Мейрион наконец-то сможет спокойно вздохнуть.

Они спустились к кромке соленых отмелей и повернули на запад. Справа от них было мелководье, зыбь которого отражала солнечный свет, а слева — зеленые поля и рощи, террасами поднимавшиеся по холмам. Пару раз они переправлялись через небольшие ручейки, стремившиеся к морю. Примерно час спустя показался высокий частокол, выстроенный вокруг королевских владений Овейна в Эбере. Привратники и стража у ворот завидели приближавшихся всадников и оповестили тех, кто находился внутри.

Из всех домов и служб, располагавшихся в маноре Овейна, высыпали люди. Кто-то бежал из конюшен, кто-то — из оружейной мастерской, покоев принца, зданий для гостей — тут были и домочадцы, и челядь, все торопились приветствовать принца и его гостей. Конюхи спешили принять лошадей, оруженосцы вышли с кувшинами и рогами. Хайвел аб Овейн, всю дорогу как представитель отца равномерно распределявший свое внимание между гостями, спешился первым. Он, несомненно, почувствовал подводные течения и созданную ими напряженность и тут же взял это обстоятельство на заметку с учетом интересов отца. Подойдя к Овейну, он элегантным жестом, выражавшим сыновнюю почтительность, принял поводья и только потом передал их подоспевшему конюху. Затем молодой человек подошел поцеловать руку у леди, которая вышла из дома приветствовать своего повелителя. Но она не была матерью Хайвела! Ее собственные сыновья, прыгая по ступенькам, спешили за ней — два темноволосых сорванца десяти и семи лет. Мальчики громко кричали от волнения, а под ногами у них метались собаки. Жена Овейна была дочерью принца Арвистли из центрального Уэльса, и ее шустрые сынишки унаследовали темные волосы матери. За двумя мальчиками следовал еще один, постарше, лет пятнадцати-шестнадцати. Он более степенно спустился по лестнице и уверенно направился прямо к Овейну, который обнял его с явной нежностью. Этот был светловолосый, как отец, но оттенок волос у сына был темнее — цвет чистого золота. Мальчик походил на Овейна, но если отец обладал просто приятной мужественной внешностью, то красота его сына поражала. Он был высокий, прямой, с атлетической грацией движений и не мог бы остаться незамеченным, в какой бы компании ни оказался. Даже на расстоянии северная синева глаз мальчика была ослепительной, словно солнце просвечивало сквозь сапфиры. Увидев его, брат Марк затаил дыхание.

— Его сын? — спросил он благоговейным шепотом.

— Но не ее, — сказал Кадфаэль. — Еще один, как Хайвел.

— Таких не может быть много в этом мире, — заметил Марк, не в силах отвести взгляд. Красотой других он любовался с нескрываемой доброжелательной восторженностью, считая себя самым некрасивым и незначительным из смертных.

— Такой и существует в единственном экземпляре, парень. Как тебе хорошо известно, любой человек, будь он светлым или темноволосым, неповторим, — заявил Кадфаэль, вновь задумавшись о неповторимости если уж не души, то телесной оболочки, вмещающей ее. — И все же у этого мальчика есть чуть ли не двойник — там, у нас, в Шрусбери. Его имя Рун. Взглянув на нашего брата Руна, после того как его посетила святая Уинифред, ты бы мог подумать, что один из них — удивительное эхо другого.

«Даже имя! И конечно же, — подумал Марк, с удовольствием вспоминая самого младшего из своих братьев в Шрусбери, — именно так должен выглядеть принц, сын принца, а также и святой, находящийся под покровительством другой святой. Весь — сияние и чистота, весь — открытость и безмятежность. Неудивительно, что отец, распознавший чудо, любит его больше остальных детей».

— Интересно, — произнес Кадфаэль, обращаясь, скорее, к себе самому и неумышленно омрачая свет, который созерцал Марк, — как будут к нему относиться двое ее собственных сыновей, когда все они вырастут?

— Невозможно, — твердо сказал Марк, — чтобы они когда-нибудь пожелали ему зла, далее если жажда власти и алчность к земле иногда делают братьев врагами. Этого юношу никто не сможет ненавидеть.

Совсем рядом кто-то сдержанно и печально произнес:

— Брат, я завидую твоей уверенности, но ни за что бы не стал ее разделять, так как истина слишком болезненна. Нет человека, которого не было бы за что ненавидеть, несмотря на все его достоинства. И нет человека, которого нельзя любить вопреки разуму. — Кюхелин, незаметно пробравшись в водовороте спешившихся всадников, их лошадей, собак, слуг и детей, подошел к ним. Этот обычно очень тихий человек был весьма встревожен. Замечание его прозвучало неожиданно. Кадфаэль обернулся как раз в тот момент и поймал взгляд молодого человека, с нежностью смотревшего на мальчика Руна, но вдруг взгляд этот стал холодным: Руна заслонила чья-то фигура. Кюхелин неотрывно следил за вставшим между ним и принцем человеком, и вначале Кадфаэлю показалось, что этот интерес имеет отвлеченный характер, но вскоре взгляд Кюхелина стал враждебным. Возможно, тут было и нечто иное, чем враждебность, — несомненное подозрение.

Молодой человек примерно одних лет с Кюхелином, похожий на него фигурой и цветом волос, хотя и с более тонкими чертами лица, стоял несколько поодаль, наблюдая за суматохой, царившей вокруг. Он стоял прислонившись к стене, руки его были скрещены на груди, и казалось, шумное прибытие кортежа принца не имеет к нему никакого отношения. Внезапно его поза бесстрастного наблюдателя изменилась, и он пересек пространство между Кюхелином и обнявшимися отцом и сыном, заслонив от взгляда Кюхелина сияющее лицо Руна. Значит, что-то из увиденного все-таки затронуло этого так похожего на Кюхелина молодого человека и кто-то из прибывших значил для него больше, чем церковники из святого Асафа и всадники из охраны Овейна. Проследив взглядом, Кадфаэль увидел, что тот схватил за рукав одного из спешившихся всадников. От этого прикосновения Блери ап Рис обернулся и оказался лицом к лицу с подошедшим молодым человеком. Блери узнал его, но прореагировал весьма сдержанно. На какое-то мгновение взгляды обоих потеплели, но лицо Блери сразу же стало непроницаемым, и юноша, поняв его, ограничился лишь официальным приветствием. Очевидно, не было нужды притворяться, что они не знают друг друга, но ни к чему было и раскрывать, насколько близко это знакомство.

Бросив взгляд через плечо, Кадфаэль спросил Кюхелина:

— Гвион?

— Гвион!

— Они близкие знакомые?

— Нет. Не более близкие, чем обычно бывают вассалы одного господина.

— Этого может быть довольно, чтобы случилась беда, — обеспокоенно проговорил Кадфаэль. — Как ты мне говорил, Гвион дал слово не пытаться бежать. Но он не обещал нарушить клятву, данную Кадваладру.

— Вполне естественно, что он подошел поздороваться с другим вассалом, — спокойно ответил Кюхелин. — Он сдержит слово. Что касается Блери ап Риса, то я прослежу за тем, чтобы условия его пребывания здесь не были нарушены. — Встряхнув головой, он взял обоих монахов под руки. В это время принц вместе с женой и сыновьями поднимались по лестнице в зал и за ними не спеша следовали самые близкие из домочадцев. — Идемте, братья, и позвольте мне быть здесь вашим герольдом. Я провожу вас в ваше жилище и покажу церковь. Сходите в нее, если найдете время, там вы познакомитесь с капелланом принца.

Теперь, находясь под защитой дружественных стен манора, брат Марк, отдохнувший и задумчивый, сидел в тишине отведенной им комнаты. Перед его широко открытыми серыми глазами проходили все события, происшедшие с момента прибытия в Эбер. Наконец он произнес:

— Что особенно поразило меня, так это сходство этих двух молодых людей — вассалов Анаравда и Кадваладра. Дело не только в одинаковом возрасте, одинаковом сложении и одинаковом типе лица — дело в той страсти, что горит в их душе. Кадфаэль, в Уэльсе какая-то особая форма верности, отличная даже от нормандской, — или мне только кажется? Они на разных сторонах, твой Кюхелин и этот Гвион, а ведь могли бы быть братьями.

— И как следует братьям — хотя не всегда так бывает, — они уважают и любят друг друга. Что не помешало бы одному убить другого, — признал Кадфаэль, — если бы дело дошло до вооруженной схватки между их повелителями.

— Вот это-то и кажется мне таким неправильным, — серьезно вымолвил Марк. — Как могут эти двое не видеть друг в друге самого себя? Тем более теперь, когда они живут бок о бок.

— Они как близнецы, один из которых левша, они двойники и в то же время антиподы. Они могли бы убить без злобы и умереть без злобы. Боже упаси, — сказал Кадфаэль, — чтобы до этого дошло. Но одно несомненно: Кюхелин будет следить за каждым словом, которым его зеркальное отражение перекинется с Блери ап Рисом, за каждым взглядом, которым они обменяются. Потому что мне кажется, что он знает о посланнике Кадваладра несколько больше, чем рассказал нам.

За ужином в зале Овейна был накрыт стол, мед и эль лились рекой, звучала арфа, и пелись лучшие песни. Хайвел ап Овейн слагал песни о красоте Гуинедда и величии его истории. Несмирившееся сердце Кадфаэля, забыв на полчаса о черной рясе, уносилось вслед за стихами далеко в горы Эбера, а через бледное зеркало Лаван Сэндз — в королевскую усыпальницу в Лланфаэс на Англси. В молодости приключения влекли его на Восток, а теперь, когда он постарел, глаза и сердце обратились на Запад. Все благословенные святыни находились на Западе, об этом говорится в каждой легенде, и это несомненно для тех, в чьих жилах течет кельтская кровь. Да, тут есть над чем поразмыслить старикам. Однако сегодня в королевском маноре в Гуинедде Кадфаэль не чувствовал себя старым.

Да и чувства его, по-видимому, ничуть не притупились: ведь даже сейчас, погруженный в грезы, он приметил, как Блери ап Рис обнял Хелед за талию, когда она подливала ему эль. Не ускользнуло от Кадфаэля и то, как застыло лицо каноника Мейриона, и то, как Хелед, тоже почувствовав на себе ледяной взгляд отца, не сразу освободилась от руки Блери и нарочно с улыбкой шепнула ему что-то на ухо. Правда, это могло быть нечто совсем не лестное, но Мейрион истолковывал все по-своему. Ну что же, если девушка играет с огнем, что тут поделать? Она прожила с отцом много лет, была ему преданной и любила его — так разве он не знает ее, разве у него есть повод не доверять ей? Блери ап Риса она использовала только для того, чтобы позлить отца за то, что он так торопился избавиться от нее.

Судя во всему, Блери ап Рис тоже не был всерьез заинтересован Хелед. Он восхищался ею и ухаживал за ней почти машинально, словно чувствовал, что от него этого ожидали. Блери с улыбкой сказал девушке какой-то комплимент, но тут же отпустил ее, как только та отстранилась, и взгляд его снова устремился на молодого человека, сидевшего среди охранников за нижним столом. Гвион, строптивый пленник, не пожелавший нарушить клятву, данную Кадваладру, молча сидел среди людей, равных ему по положению, точнее, среди врагов, некоторые из которых стали его друзьями, как, например, Кюхелин. Во время трапезы он помалкивал и старался не глядеть по сторонам. Однако когда изредка он взглядывал на стол, стоявший на возвышении, то взгляд его останавливался на Блери ап Рисе, и по крайней мере дважды Кадфаэль замечал, как тот отвечал Гвиону беглым взглядом. Они переглянулись, как союзники, которые лишены возможности поговорить друг с другом.

«Эти двое все равно ухитрятся свидеться наедине, — подумал Кадфаэль, — и не позже, чем еще сегодня ночью. А с какой целью? Причем встречи ищет не Блери, который на свободе, хотя и подозревается в каких-то тайных замыслах. Нет, это Гвион требует и страстно желает общения с Блери. Это Гвиону срочно понадобился сообщник для осуществления какого-то плана. Гвиону, давшему слово не бежать из плена, нужен Блери, который такого слова не давал».

Ну что же, Кюхелин поручился за честность Гвиона и поклялся не спускать глаз с Блери. Но Кадфаэлю показалось, что манор слишком велик, в нем сложно уследить за этими двумя, если уж они решили избегать Кюхелина.

Леди осталась в своих покоях вместе с детьми и не обедала в зале, принц тоже рано удалился, так как несколько дней не виделся с семьей. Он забрал с собой самого любимого сына, а Хайвела оставил за хозяина, пока гости не разойдутся. Поскольку теперь все могли свободно меняться местами и выходить во двор подышать свежим воздухом, в зале стало шумно и воцарилась полная неразбериха. Кто же мог в этом многоголосом шуме, когда все говорили одновременно, а арфисты играли, в этом чаде факелов, не освещавших темные углы, уследить за одним человеком среди многих? Кадфаэль заметил, как удалился Гвион, однако Блери ап Рис все еще сидел на своем скромном месте в конце стола, безмятежно наслаждаясь элем, — правда, как заметил Кадфаэль, пил он умеренно и внимательно наблюдал за всем происходящим в зале. Видимо, на него произвели впечатление строгий порядок в маноре Овейна и дисциплинированность многочисленной охраны, состоявшей из знатных молодых людей.

— Я полагаю, — сказал брат Марк на ухо Кадфаэлю, — мы будем в церкви не одни, если пойдем сейчас.

Наступало время повечерия. Брат Марк не будет знать покоя, если пропустит службу. Кадфаэль поднялся и вместе с ним вышел из большого зала во двор, вдохнув ночную прохладу. Они направились к деревянной церкви. Было еще не поздно, и сумерки не сгустились, так что те, кто любил пропустить стаканчик-другой, не спешили расходиться. В темных проходах между зданиями не спеша передвигались те, кто тут служил, — они выполняли свои обычные обязанности, ощущая легкую усталость после долгого и удачного дня.

Кадфаэлю и Марку оставалось пройти всего несколько ярдов до входа в церковь, когда на пороге ее показался мужчина. Свернув, он пошел мимо ряда домов, тянувшихся вдоль стены манора, и исчез в одном из узких проходов. На таком большом расстоянии они не могли его как следует разглядеть. Этот человек средних лет и высокого роста мог быть кем-то из придворных Овейна, неторопливой усталой походкой шедшим к себе спать, однако Кадфаэль, у которого из головы не выходил Блери ап Рис, несмотря на сгущавшиеся сумерки, был уверен, что это он.

Уверенность его усилилась, когда, войдя в церковь, где в полумраке горел лишь розовый огонек лампады на алтаре, он увидел темную фигуру человека, стоявшего на коленях в неосвещенной части. По-видимому, молившийся не заметил вошедших, хотя они особо и не старались не шуметь. Когда монахи остановились, не желая прерывать молитвы, он не проявил никакого интереса и, погруженный в молитву, не поднял головы. Наконец он пошевелился, вздохнул и поднялся. Проходя к дверям, он, нисколько не удивленный их присутствием, тихо сказал: «Спокойной ночи, братья!» Маленький красный глаз лампады осветил его профиль, правда, всего лишь на мгновение — однако этого хватило, чтобы они ясно разглядели молодое задумчивое лицо Гвиона.

Повечерие , давно закончилось, было уже за полночь, и они мирно почивали в своей маленькой комнате, когда раздался сигнал тревоги. Сначала принялись колотить в главные ворота манора, послышался приглушенный стук копыт въехавшего во двор коня, а потом взволнованные голоса всадника и стражи. Все эти звуки Кадфаэль слышал сквозь сон, не пробуждаясь, но Марк, у которого по молодости слух был лучше, да и перевозбужденность событиями дня сказалась, проснулся тотчас же, когда шепот еще не сменился громкими приказами. Все обитатели манора, заспанные, спешили во двор со всех сторон. И когда ночную тишину окончательно нарушил пронзительный звук рожка, Кадфаэль соскочил с кровати, готовый действовать.

— Что случилось?

— Кто-то прискакал. Очень торопился!

— Они не стали бы всех поднимать на ноги среди ночи из-за какого-то пустяка, — решил Кадфаэль, на ходу застегивая сандалии.

Снова затрубили в рожок, и эхо прокатилось по манору. На зов рожка во двор спешили вооруженные молодые люди, и многоголосый гул, сперва приглушенный, теперь превратился в гул, походивший на рев прилива в бурю. Все двери были раскрыты, и свет от ламп и свечей, которые второпях зажигали, падал во двор, время от времени выхватывая из толпы то одно, то другое лицо. Загнанную лошадь с поникшей головой вели на конюшню, а всадник, не обращая внимания на множество протянутых рук и не отвечая на сыпавшиеся со всех сторон вопросы, прокладывал путь сквозь толпу в покои принца. Не успел он дойти до подножия лестницы, как наверху отворилась дверь и на пороге появился Овейн в халате, отороченном мехом. Его большая фигура темнела, загораживая свет, лившийся из зала, а рядом стоял оруженосец, который и разбудил принца, сообщив ему о неожиданном гонце.

— А вот и я, — громко и звонко произнес принц. — Кто меня спрашивает? — Он сделал шаг к лестнице, свет из зала упал на лицо гонца, и Овейн узнал его. — Это ты, Горонви? Из Бангора? С какими новостями?

Гонец торопливо преклонил колено. Его знали и ему доверяли, так что не стоило тратить драгоценное время на церемонии.

— Милорд, сегодня вечером к нам приехал гонец из Карнарвона, и я примчался к вам, чтобы передать его сообщение. Примерно во время вечерни они завидели корабли к западу от Аберменая, большой флот в боевом порядке. Моряки говорят, что это датские корабли из королевства Дублин, которые собираются напасть на Гуинедд и заставить вас раскрыть карты. И этот Кадваладр, ваш брат, с ними! Он привел их, чтобы отомстить и вопреки вашей воле восстановиться в своих правах. То, что он не смог вернуть себе любовью, он теперь покупает предательским золотом.


Глава третья | Цикл романов "Брат Кадфаэль". Компиляция. Романы 1-21 | Глава пятая