на главную | войти | регистрация | DMCA | контакты | справка | donate |      

A B C D E F G H I J K L M N O P Q R S T U V W X Y Z
А Б В Г Д Е Ж З И Й К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Э Ю Я


моя полка | жанры | рекомендуем | рейтинг книг | рейтинг авторов | впечатления | новое | форум | сборники | читалки | авторам | добавить



Глава десятая

Во время праздничных церемоний и богослужений в честь святой Уинифред в дальнем уголке сознания Кадфаэля настойчиво, упорно, словно против его воли, билась мысль, ничего общего не имеющая с искренней любовью, которую он питал к этой святой, чья короткая жизнь была так жестоко оборвана. Он всегда представлял ее себе семнадцатилетней девушкой, милой, красивой, излучающей свет, преисполненной доброты (как до краев всегда был полон ее чудесный колодец), не страшащейся мороза, здоровой телом и духом. Ему и хотелось бы, чтобы в этот день все его внимание было занято только ею, но мысль упрямо возвращалась к рассказу Руалда, он словно видел бледную полоску на пальце, когда Дженерис сняла кольцо и тем самым отторгла того, кто ее бросил.

Теперь с еще большей очевидностью можно было сказать, что в этой истории замешан другой мужчина. Возможно, с ним она ушла из дому, чтобы обосноваться в другом месте, скорей всего в Питерборо или где-нибудь поблизости. Как раз этот район оказался сейчас таким неспокойным из-за этих варваров — солдат де Мандевиля. И возможно, Дженерис со своим мужчиной действительно решили бежать в более безопасное место. Они обратили все ценное, что у них было, в деньги и двинулись дальше, оставив в Питерборо кольцо, которое обнаружил Сулиен. Он-то и принес его и тем самым спас Руалда. Во всяком случае, Руалд в это верил. Каждое слово, которое он произносил в то утро перед алтарем, было исполнено искренности. Теперь многое зависело от тех сорока миль, что отделяли Кембридж от Питерборо. Расстояние само по себе не такое уж близкое, но если дела у короля пойдут успешно и он предпочтет обойтись без отряда Хью, который будет выгодней послать для охраны границы и наблюдения за графом Честерским, то возвращение через Питерборо ненамного удлинит путь Хью домой.

Если ответ будет положительным, подтверждающим каждое слово рассказанной Сулиеном истории, тогда Дженерис и впрямь жива, а покойница из Земли Горшечника пока будет пребывать безымянной. Но почему в таком случае Сулиен действовал столь решительно, хлопотал, чтобы оправдать Бритрика, человека ему постороннего? Откуда Сулиен мог знать, что он невиновен? Или что была жива или могла быть жива Гуннильд?

Если ответ будет отрицательным и Сулиен не проводил ночь у ювелира в Питерборо, не просил у него кольца, а от начала до конца выдумал эту историю, чтобы защитить Руалда, и для правдоподобия показал кольцо, которое находилось при нем уже давно, — значит, помогая другому человеку, он сам рыл себе яму.

Но ответа не было и ускорить поиски его было невозможно, так что брат Кадфаэль пока прилежно старался исполнять свои обязанности. Однако праздник Святой Уинифред он провел в раздумьях об этом деле. Следующие за ним дни он добросовестно трудился в своем садике, но куда делись его обычная сосредоточенность и внимание? Он был молчалив и редко обращался к своему помощнику, брату Винфриду, чей мирный нрав и искренний интерес к работе, к счастью, помогали ему спокойно относиться к переменам в настроении других, не теряя присутствия духа.


На первую половину ноября приходились праздники в честь валлийских святых. Брат Руалд напомнил Кадфаэлю, что шестого ноября будет день Святого Ильтуда, который с такой готовностью подчинился требованию своего ангела и презрел чувства супруги. В монастырях Англии этого святого почитали не слишком рьяно, зато святой Тисилио, чей день приходился на восьмое ноября, имел здесь, на границе с Повисом, гораздо больше почитателей. Его влияние распространилось и на соседние графства. Центром его пастырского служения являлась церковь Повиса в Мейфоде, расположенная в Уэльсе, недалеко от английской границы. Этого святого почитали в равной степени как за священнические добродетели, так и за военные доблести, за то, что он сражался на стороне христиан в битве при Мэзерфилде, близ Освестри, где король Освальд был схвачен и зверски убит язычниками. Поэтому восьмого ноября все валлийцы Шрусбери и Форгейта явились к заутрене. И все же Кадфаэль не рассчитывал на присутствие в церкви одной прихожанки из отдаленного манора.

Но незадолго до начала мессы она подъехала к привратницкой монастыря, сидя в дамском седле на лошади позади пожилого слуги. Ее почтительно опустил на вымощенный булыжниками двор более молодой слуга, ехавший следом на статной кобыле. Позади него сидела служанка — Гуннильд. Обе женщины остановились на минуту, чтобы оправить платье, затем со скромным достоинством пересекли двор и направились в церковь, госпожа — впереди, внимательная служанка — за нею следом. В это время слуги, переговорив с привратником, повели лошадей на конюшню. Совершенный образ молодой женщины, усвоившей правила поведения в соответствии со своим положением в обществе, путешествующей со служанкой-компаньонкой в сопровождении двух слуг? Пернель тем самым словно рассчитывала, что ее затея — подобный выезд из дома — привлечет к себе внимание. Она — старшая из детей лорда Отмира из Уиттингтона — была все-таки очень юной. Ей требовалось умерить свой природный нрав, заставить вести себя осмотрительно. И надо признать, что ей это отлично удавалось. В лице опытной Гуннильд она нашла преданную наперсницу. Они миновали большой двор, сложив руки на груди и опустив глаза долу, и через южный вход вошли в церковь, не рискуя встретить взгляд кого-нибудь из монахов, сновавших по монастырскому двору.

«Если у нее на уме то, о чем я догадываюсь, — рассуждал про себя Кадфаэль, наблюдая за обеими, — то ей потребуется вся практическая мудрость Гуннильд, а также собственный здравый смысл и решительность. Уверен, что Гуннильд ей предана и в любую минуту готова превратиться в дракона-хранителя».

Он бросил на девушку быстрый взгляд, когда вместе со всеми братьями вошел в церковь и направился к своему месту на хорах. Неф был заполнен молящимися: одни стояли возле приходского алтаря, откуда им было видно то, что происходит внутри, другие столпились вокруг массивных круглых колонн, поддерживающих церковный свод. Пернель стояла на коленях как раз на том месте, где на ее лицо падал свет. Глаза ее были закрыты, но губы не двигались: ее молитва заключалась не в словах. Вид у нее был сосредоточенный и строгий, какой и полагается иметь в церкви, мягкие каштановые волосы были спрятаны под белой накидкой, голову покрывал капюшон — в церкви было прохладно. Она походила на молодую монахиню, недавно принявшую постриг. Ее круглое лицо имело совсем детское выражение, но очертания губ говорили о твердости и решительности характера. За ее спиной стояла на коленях Гуннильд. Длинные полуопущенные ресницы не скрывали блеска ее глаз. Она пристально наблюдала за своей госпожой. Горе ждало того, кто отважился бы обидеть Пернель Отмир, пока рядом с ней ее служанка!

После мессы Кадфаэль стал искать их, но они смешались с толпой прихожан, медленно движущейся к выходу через западные двери храма. Кадфаэль вышел через дверь с южной стороны и теперь, стоя на дворе, спокойно ожидал, когда братья разойдутся выполнять свои обязанности. Брат Кадфаэль не удивился, когда при виде его Пернель насторожилась и глаза ее заблестели. Она сделала по направлению к нему всего один шаг, явно желая остановить Кадфаэля:

— Можно мне поговорить с вами, брат? Я получила разрешение от лорда аббата. — Тон ее голоса был деловой и решительный, но при этом она тщательно избегала проявить хоть малейшую неучтивость. — Я отважилась обратиться к нему только что — он после службы шел к себе. Кажется, лорду аббату уже известно мое имя. Его он мог узнать только от вас, — так я считаю.

— Наш настоятель полностью осведомлен обо всех подробностях того дела, которое привело меня к вам, — сказал Кадфаэль. — Он, как и все мы, заботится о справедливости по отношению как к живым, так и к мертвым.

— Он был приветлив со мной, — сказала Пернель, и вдруг лицо ее озарилось улыбкой. — Теперь мы соблюли все формальности, значит, я снова могу дышать свободно. Где мы сможем поговорить?

Кадфаэль повел их в свой сарайчик: слишком холодно, чтобы беседовать в саду. Воздух в сарайчике согрелся от жаровни, дощатая дверь была открыта настежь; недалеко, возле изгороди, брат Винфрид вскапывал участок земли. Гуннильд на приличном расстоянии стояла внутри сарайчика — и даже приор Роберт не усомнился бы в пристойности подобной встречи. Какой умницей оказалась Пернель, обратившись прямо к настоятелю, знавшему, какую роль она сыграла в истории с освобождением Бритрика, и, безусловно, не видящему оснований порицать ее за это. Разве она уже не продвинулась вперед по пути спасения и души? Теперь ей хотелось, чтобы брат Кадфаэль узнал об этом.

— Ну вот, — сказал Кадфаэль, помешивая угли в жаровне, чтоб огонь горел ярче. — Садитесь обе и чувствуйте себя как дома. Расскажите, что было у вас на уме, когда вы решили приехать сюда на службу, хотя в ваших краях есть своя церковь и священник? И эта церковь, как и церковь в Аптоне, принадлежит нашей обители Святых Петра и Павла. Ваш священник — человек редких добродетелей и учености, — об этом мне говорил брат Ансельм, его друг.

— Да, это так, — подтвердила Пернель, — и вы не думайте, что я серьезно не говорила с отцом Амвросием и не исповедовалась ему перед тем, как приехать сюда сегодня.

Пернель сидела на конце скамьи, у стены сарайчика, собранная, подтянутая. Ее светлое личико особенно выделялось на фоне темной деревянной стены. Она откинула капюшон плаща и, улыбнувшись, пригласила Гуннильд сесть рядом. Та, легким движением выступив из темноты, села на другой конец скамьи, оставив промежуток между собою и Пернель, словно подчеркивая этим разницу в их статусе, но в то же время давая понять, какая глубокая связь существует между нею и ее госпожой.

— Это благодаря отцу Амвросию я сегодня здесь, — сказала Пернель. — Отец Амвросий несколько лет учился в Бретани. А вы, брат, знаете, день какого святого мы празднуем сегодня?

— Как будто знаю, — сдерживая улыбку, отвечал Кадфаэль, с помощью мехов усмирял пылающий в жаровне огонь. — Он, подобно мне, родом из Уэльса, валлиец, и жил недалеко от нашего графства. Ведь он — святой Тисилио?

— А вам известно, что рассказывают о нем? Будто он скрылся в Бретани, чтобы избежать преследования со стороны одной женщины? Там, в Бретани, говорят о его жизни то же самое. Вы услышите об этом сегодня во время трапезы и перед началом поста. Но известен он там под другим именем. Они зовут его Сулиен.

— О нет, — сказала она, заметив пристальный взгляд Кадфаэля, устремленный на нее, — я не усмотрела в этом совпадении знака небес, когда отец Амвросий рассказал мне об этом. Просто само имя побудило меня к действию — ведь прежде я только размышляла, но не решалась ничего предпринять. Вот я и подумала: а почему бы мне не приехать именно в этот день? Его день? Вы, брат, наверно, считаете, что Сулиен Блаунт — не тот человек, каким хочет казаться, и не так уж он откровенен. Я долго об этом думала и задавала себе те же вопросы. Так складываются обстоятельства, что Сулиена могли подозревать в том, что ему слишком многое известно о мертвой женщине, которую нашли ваши монахи, вспахивая Землю Горшечника. Да, он слишком много знает. А может быть, даже и виновен, не правда ли?

— Конечно, он весьма осведомлен, это так, — сказал Кадфаэль. — А насчет его вины — это всего лишь предположение. Впрочем, основания подозревать его, к сожалению, имеются.

Он был в долгу перед нею за ее откровенность, и она могла ожидать от него того же.

— Не расскажете ли вы мне, — попросила она, — всю эту историю в подробностях? Ведь я знаю лишь то, о чем болтают вокруг. Помогите мне понять, какого рода опасность ему угрожает? Виновен он или нет? Но ведь он, во всяком случае, не позволил, чтобы другой человек был несправедливо осужден!

И Кадфаэль честно поведал ей все, начиная с того момента, когда монахи провели плугом на поле первую борозду. Она внимала ему, нахмурившись и вся обратившись в слух. Она отказывалась верить, что в юноше, посетившем ее с такой благородной целью, таится нечто порочное. Но одновременно не могла она и не считаться с теми доводами, которые побуждали других подвергать его слова сомнению. В конце рассказа она испустила глубокий вздох и закусила губу, раздумывая над услышанным.

— А вы признаете за ним вину? — спросила она прямо, пристально глядя на Кадфаэля.

— Я полагаю лишь, что он знает нечто такое, о чем не считает нужным никому рассказывать. Больше я ничего не могу вам сказать. Все зависит от того, рассказал ли он нам правду о том кольце.

— Но брат Руалд ему доверяет? — спросила она.

— Несомненно.

— Он ведь знает его с младенческих лет?

— В какой-то мере — да, — с улыбкой ответил Кадфаэль. — Конечно, он гораздо лучше нас знает этого молодого человека и явно не подозревает его ни в чем дурном.

— Я — тоже. Но одно не выходит у меня из головы, — очень серьезно сказала Пернель. — По-вашему, он знал об этой истории с покойницей еще до того, как отправился навестить родных в Лонгнер? Хотя сам он утверждает, что только в Лонгнере об этом узнал? Если вы правы, если ему все рассказал брат Жером еще до того, как Сулиен пошел за разрешением к аббату Радульфусу, почему он умолчал о кольце, не сообщил того, что должен был сообщить? К чему надо было ждать следующего дня? Получил ли он это кольцо недавно, как он рассказывал, или оно принадлежало ему с давних пор, но он мог бы избавить брата Руалда еще от одной мучительной ночи. Если он человек с такой нежной душой, каким кажется, отчего он заставил другого нести такую тяжкую ношу еще один лишний день?

Это было единственное соображение, таившееся в глубине сознания Кадфаэля, которое он никак не мог истолковать. Если Пернель тоже недоумевает по этому поводу, пусть она поделится с ним своими мыслями. Ведь над этой загадкой Кадфаэль до сих не слишком раздумывал. И он сказал ей прямо:

— Я не двигался в этом направлении. Это повлекло бы за собой необходимость расспрашивать брата Жерома, а мне не хотелось бы этого, пока у меня не созреет уверенность в основательности моих подозрений. Но на ум приходит лишь одна причина: по тем или иным соображениям Сулиену хотелось убедить всех, что он услышал о случившемся только в Лонгнере.

— Отчего бы это? — недоуменно спросила она.

— Полагаю, ему хотелось поговорить с братом до того, как принять относительно своего будущего то или иное решение. Он ведь долго отсутствовал. И ему надо было увериться, что его семье ничто не угрожает после этой истории, о которой он только что узнал. Естественно, что он хотел позаботиться об их интересах, тем более, что не виделся с родными так долго.

С этим она согласилась, многозначительно кивнув головой:

— Конечно, его это заботит, но я вижу еще и другую причину, отчего он медлил с признанием. Уверена, вы думаете так же.

— И в чем эта причина?

— А в том, что у него тогда еще не было кольца, — решительно заявила Пернель. — Он не мог его показать потому, что оно находилось в Лонгнере. И он поехал туда за ним.

Она высказала это с такой прямотой и смелостью, что Кадфаэль не мог не оценить этого. У нее было твердое мнение, что Сулиен невиновен, и доказать это всему миру было ее единственной целью. Но вера Пернель в спасительность правды неудержимо влекла ее искать эту правду. Она была убеждена, что правда окажется на ее стороне.

— Я знаю, — сказала она, — что это объяснение вроде бы еще больше вредит ему, но это не так. Ведь он невиновен. И я убеждена, что он поступил правильно. Нет иного пути, как только рассмотреть каждую возможность. Я знаю, вы скажете, Сулиен полюбил ту женщину — он сам в этом признался, и если она отдала кольцо другому мужчине, чтобы уязвить мужа, то этим мужчиной мог быть Сулиен. Как, впрочем, и любой другой. И хотя я не буду пытаться, сняв вину с одного, перекладывать ее на другого, но Сулиен был не единственным ближайшим соседом горшечника. И не одного его привлекала к себе эта женщина — по общему мнению, она была красавицей. Если Сулиен располагает сведениями о том, кто совершил преступление, и при этом не хочет или не может их обнародовать, он тем самым защищает и своего брата, и себя. Я не поверю, — горячо произнесла она, — что у вас не было подобной мысли!

— О, я перебирал множество разных вариантов, — спокойно согласился Кадфаэль. — Только вот не нашлось пока достаточно фактов, их подтверждающих. Да, ради себя самого и ради брата Сулиен мог и солгать. Или ради Руалда. Но в том случае, если ему доподлинно известно — так же, как то, что завтра взойдет солнце, — что наша несчастная покойница и есть Дженерис. И не стоит забывать, что есть еще один вариант. Вариант этот заключается в том, что он не лгал, будто Дженерис жива и здорова и живет где-то на востоке вместе со своим избранником. И нам, возможно, так никогда и не доведется узнать, кто же была та черноволосая женщина, которую погребли в Земле Горшечника.

— Но вы этому не верите! — сказала она решительным тоном.

— Я верю, что правда, как и зарытая глубоко в землю луковица, в конце концов прорастет на свет Божий.

— И мы бессильны ускорить это? — с покорным вздохом спросила Пернель.

— Пока — бессильны. Нам остается лишь ждать.

— И еще, наверно, молиться? — добавила она с грустной улыбкой.

Кадфаэль мог только гадать, что она будет делать дальше, потому что бездействовать сейчас было для нее невыносимо томительным — теперь, когда все ее мысли были заняты этим юношей, которого она и видела-то всего один раз. Неизвестно, обратил ли Сулиен внимание на Пернель, но, по мнению Кадфаэля, это рано или поздно должно будет произойти, потому что отступать она не намерена. У Кадфаэля не выходило из головы, что Сулиен слишком запутался, и если, положим, он выпутается из паутины этой тайны и останется при этом жив и невредим, то какою ценой? Из Кембриджа и соседних графств вестей пока не было. Да никто их так рано и не ожидал. Однако путники, пришедшие из соседних графств, рассказывали, что погода там скверная, идут проливные дожди и уже случаются первые заморозки — не слишком отрадное будущее для королевского войска, находящегося в незнакомой болотистой местности, которая, наоборот, хорошо знакома его неуловимому врагу. Хью отсутствовал уже больше недели, и Кадфаэль, вспомнив об обещании, испросил у аббата разрешения сходить в город — навестить Элин и своего крестника. Небо заволокло тучами, ненастная погода, пришедшая с востока, добралась уже и до Шрусбери. Шел мелкий дождь, пропитывающий все вокруг сыростью.

Под ногами темнела едва различимая дорога, проходящая через Форгейт. На Земле Горшечника уже были посеяны озимые, а ниже, по склону, на следующий год будет пастись скотина. Кадфаэль шел, не оглядываясь, но его внутреннему взору отчетливо представлялась черная плодородная почва, которая вскоре даст новую жизнь, — влажный зеленый дерн и спутанные вересковые заросли под деревьями и кустами. Недавно в этой неосвященной земле была тайно погребена женщина, о которой потом позабудут… Серый день навевал тоску. Поэтому Кадфаэль с облегчением вздохнул, когда очутился у ворот дома Хью, где его с громкими радостными криками обхватил за ноги малыш Жиль. Примерно через месяц Жилю исполнится уже четыре года. Он ухватился за рясу и радостно потащил Кадфаэля в дом. В отсутствие Хью он чувствовал себя хозяином и хорошо знал свои обязанности и привилегии. С важностью и достоинством он показал гостю дом, торжественно усадил его, а сам отправился в кладовку — за элем. Вернулся он, держа наполненную до краев кружку в обеих еще по-младенчески пухлых ручках, боясь пролить хоть каплю. Белокурые волосы малыша были взъерошены, от напряжения он даже высунул кончик языка. Следя, чтобы сын удержал равновесие и не потерял достоинства, его мать шла за ним на почтительном расстоянии. Неожиданно — словно луч солнца выглянул из-за туч — Кадфаэля поразило сходство между матерью и сыном. Серьезное круглое личико с пухлыми щеками, чистый овал широкого лба, заостренный подбородок — так они были различны и в то же время схожи: у обоих была матовая, похожая на лепестки лилии кожа, изящные черты лица и твердость во взгляде. «В самом деле, Хью — счастливчик», — подумал Кадфаэль и, опасаясь сглазу, прочел про себя молитву, чтобы удача не покинула его друга, где бы он в эту минуту ни находился.

Если у Элин и были опасения, заметить их было невозможно. Она сидела рядом с Кадфаэлем и, как всегда оживленно, с бездной здравого смысла, говорила о хозяйственных заботах, о том, как управляется в отсутствие ее мужа Ален Хербард с обязанностями шерифа, а Жиль, который еще несколько недель назад непременно вскарабкался бы на колени к крестному отцу, теперь сидел рядом с ним на скамье, как взрослый мужчина.

— Вот что, — сказала Элин, — сегодня прискакал лучник из отряда Хью. Он привез первую весточку. В одной из схваток с врагом этот человек получил легкое ранение, и Хью отослал его домой, видя, что тот в состоянии держаться в седле. Ален считает, что лучник, конечно, поправится, но рука его уже не сможет с прежней силой натягивать лук.

— А как там у них дела? — спросил Кадфаэль. — Удалось ли выманить Джеффри де Мандевиля из укрытия?

Она отрицательно покачала головой:

— Пока нет. Земля там залита водой, и дождь не прекращается. Им только и остается, что ждать, когда появятся вражеские солдаты, решившие пограбить деревни. Даже сам король ничего не может поделать, видя, что людям графа Эссекса отлично известны все проходимые тропы и что они могут запросто утопить наших в болоте. Но королевским отрядам удалось уничтожить уже несколько таких вражеских групп. Не это, конечно, цель Стефана, но ничего не поделаешь! Рэмзи полностью отрезан, и пока нет никакой надежды выбить оттуда врага!

— На это утомительное ожидание уходит много времени, — сказал Кадфаэль. — Стефан не в состоянии долго выносить такое положение. Это дорого стоит, а результаты ничтожны, поэтому он вынужден будет отозвать войско и избрать другую тактику. Если численность воинов у де Мандевиля столь велика, он должен будет добывать для них снабжение за пределами близлежащих деревень. Его отряды в таком случае будут уязвимы. А Хью? С ним все благополучно?

— Боюсь, он промок, озяб и весь в грязи, — ответила Элин с печальной улыбкой, — и, наверное, клянет все и вся на свете. Но вообще-то, он цел и невредим, по крайней мере был тогда, когда оттуда уезжал раненый лучник. В пользу этого утомительного, как ты его назвал, дела говорит лишь одно — это потери де Мандевиля. Но они все же не столь велики, чтобы причинить ему большой ущерб.

— Не достойно короля — тратить на это столько времени, — веско сказал Кадфаэль. — Я полагаю, Элин, нам не придется долго ждать возвращения Хью.

Жиль ближе придвинулся к Кадфаэлю, почти прижался к нему, но не произнес ни слова.

— А вам, милорд, — с улыбкой сказал Кадфаэль, обращаясь к Жилю, — предстоит вернуть владения его хозяину и отчитаться в своих действиях. Надеюсь, во время его отсутствия вы не выпустили бразды правления из своих рук?

Заместитель Хью издал негодующее восклицание при мысли о том, что в его умении могут усомниться.

— Я справляюсь, — твердо заявил он, — мой отец так считает. Он говорит, что у меня более крепкая рука, чем у него, и я чаще пришпориваю.

— Твой отец, — серьезно заметил Кадфаэль, — неизменно добр и справедлив даже к тем, кто его превосходит.

Кадфаэль почувствовал, что Элин улыбается, но старается не показать этого сыну.

— Он особенно справедлив с женщинами, — довольно заметил Жиль.

— Ну что ж, — улыбнулся Кадфаэль, — я могу этому поверить.


Король Стефан то и дело проявлял ничем не обоснованное упрямство, когда речь шла о военных действиях. И вовсе не отсутствие опыта или мудрости заставляло его после короткой осады снимать ее и идти на приступ. Это происходило, скорее, от нетерпения, утраченного оптимизма и отвращения к собственной пассивности. Он легко бросал одну свою затею и принимался за другую. Случалось, как, например, под Оксфордом, что он мог справиться с собой, если обстоятельства сулили надежду на конечную победу. Но в неопределенном положении он быстро терял бодрость и избирал новую точку приложения своих сил. Холодные осенние дожди и владевшая им ненависть к врагу вынуждали его проявлять более длительное, чем обычно, постоянство. Однако успехи его войска были ничтожны, и в последнюю неделю ноября он утратил веру, что когда-нибудь эта кампания кончится. Его воины, проваливаясь в топкую болотную грязь, все же шли в наступление, чтобы запереть де Мандевиля в болотах. Когда им удавалось выбраться на более сухую почву, они уничтожали вражеские отряды, но было очевидно, что враг располагает солидными запасами провианта и может некоторое время продержаться, не совершая набеги на окрестные деревни. Выгнать в скором времени солдат де Мандевиля из их нор не было никакой надежды. Стефан, с присущей ему в критический момент решительностью, резко изменил тактику. Он надумал отослать своих рекрутов, особенно тех, кого взяли из более уязвимых областей — по соседству с Уэльсом или из владений сомнительных друзей, вроде графа Честерского, — туда, где от них было бы больше толку. В здешних болотах Стефан предполагал разместить войско, состоящее в большинстве своем из строителей, соорудить кольцо из построенных хотя и на скорую руку, но выгодно расположенных укреплений, чтобы не только удерживать врага на его территории, но и внедряться в нее как можно глубже, угрожая дорогам, по которым подвозится продовольствие, и ожидая, когда запасы неприятеля истощатся. Управляемые опытными фламандскими наемниками, знакомыми с ведением боевых действий на залитых водою равнинах, такие укрепления способны были удержать в своих руках то, что было завоевано зимой, пока не представится возможность для открытого маневрирования.

Ближе к концу ноября Хью и его солдат поблагодарили за службу и приказали отправляться восвояси. Убитых в его отряде не было, лишь несколько легко раненных. Хью, счастливый оттого, что его воины теперь избавлены от топтания в вязких болотах, окружающих Кембридж, вместе с ними отправился на северо-запад, к Ханрингдону, где находился королевский замок и поэтому было относительно безопасно и дороги были свободны. Оттуда он послал свой отряд на запад, в Киттеринг, а сам поехал на север, в Питерборо.


Миновав мост через Нин и подъезжая к городу, Хью Берингар начал размышлять о том, что его здесь ожидает. Может, лучше было бы ни на что особенно не надеяться? Дорога привела его к многолюдному, оживленному рынку. Горожане, которые предпочли остаться в своих домах, не прогадали. Питерборо оказался слишком крепким орешком, чтобы стать добычей де Мандевиля, пока вокруг находились более слабые и незащищенные поселения. Хью определил лошадь в конюшню, а сам пошел пешком — разыскивать Священнические ворота.

Лавка преуспевающего ювелира, по крайней мере, стояла на месте и привлекала посетителей своим богатым фасадом. Это было первое подтверждение слов Сулиена. Хью вошел внутрь и спросил у молодого подмастерья, сидевшего около окна у верстака, можно ли видеть хозяина — Джона Хайнда. При одном упоминании этого имени подмастерье сразу побежал в глубь помещения, чтобы позвать хозяина. Опять-таки пока никакого расхождения со словами Сулиена не было. Лавка и ее хозяин были на месте.

Когда Джон Хайнд вышел из помещения, где он жил с семьей, Хью понял, что перед ним — явно состоятельный горожанин, такой мог делать щедрые пожертвования какому-нибудь монастырю и находиться в отличных отношениях с настоятелем. Это был мужчина лет пятидесяти, худощавый, подвижный, держащийся прямо, в богатом платье. Он бросил на Хью быстрый оценивающий взгляд:

— Я — Джон Хайнд. Что вам угодно?

На внешности Хью, на его одежде и доспехах явно сказалось утомительное пребывание во влажных, не защищенных от ветра засадах и долгие конные переходы.

— Вы — из королевского отряда? — осведомился ювелир. — Мы слышали, король отводит свое войско. Надеюсь, не для того, чтобы открыть дорогу де Мандевилю?

— Нет, не для этого, — заверил Хью, — меня, к примеру, отсылают назад, чтобы я защищал нашу границу. Пусть наш уход вас не тревожит. Между вами и врагом будут стоять фламандцы, и даже одно удачно расположенное укрепление будет держать врага на привязи. В преддверии зимы король вряд ли мог поступить иначе.

— Наша участь — в руце Божией, — философски заметил ювелир, — где бы мы ни находились. Это я понял уже давно, а потому меня трудно испугать. Так чем могу служить, сэр?

— Вы помните, — начал Хью, — в начале октября, первого или второго дня, один молодой послушник попросил вас приютить его на ночь? Это случилось сразу после захвата Рэмзи. Юноша пришел оттуда к вам, и это, по его словам, ему посоветовал настоятель монастыря. Настоятель Уолтер отсылал его домой, в монастырь Шрусбери, чтобы там узнали о печальной участи Рэмзи. Вы помните этого юношу?

— Отлично помню, — не колеблясь, ответил Джон Хайнд. — Заканчивался срок его послушничества. Братия вся разбрелась в надежде переждать опасность. Никто из нас не забудет этого времени. Я был готов дать этому юноше даже лошадь, хотя бы на первый этап пути. Но он сказал, что предпочитает идти пешком, потому что враги действуют на открытой местности, как рой пчел. Что с ним? Надеюсь, он благополучно добрался до Шрусбери?

— Да. И принес весть о Рэмзи, а также обо всем, что видел по дороге. Он здоров, оставил Орден и вернулся в дом брата.

— Помнится, он говорил, что его одолевают сомнения в правильности избранного пути, — заметил ювелир. — А аббат Уолтер не стал удерживать юношу вопреки его желанию. Что еще вы хотите узнать?

— Приметил ли он, — осторожно осведомился Хью, — у вас в лавке одно кольцо? И не спросил ли он о той женщине, у которой вы его купили тому назад дней десять? Простое серебряное кольцо с маленьким желтым камушком, с инициалами, выгравированными на его внутренней поверхности? И не попросил ли он у вас его, потому что он знал ту женщину с детских лет и чувствовал расположение к ней? Есть в этом хоть доля правды?

Воцарилось молчание, во время которого ювелир пристально смотрел в глаза Хью, что-то обдумывая. От напряжения черты его лица заострились: может быть, он подыскивал способ уйти от дальнейших расспросов, не зная, чем могут обернуться его ответы для юноши, который, не будучи виновным, случайно впутался в какую-то неприятную историю. Деловые люди обычно проявляют осмотрительность, прежде чем довериться другим. Внимательно посмотрев на Хью, ювелир, казалось, отбросил сомнения.

— Пройдемте ко мне, — сказал он решительно и в то же время осторожно и направился к двери, из которой вошел в лавку, жестом приглашая Хью следовать за собой. — Прошу вас! Мне хочется узнать, в чем дело. И тогда я отвечу на ваши вопросы.


Глава девятая | Цикл романов "Брат Кадфаэль". Компиляция. Романы 1-21 | Глава одиннадцатая