Глава 52

Когда Катрина прибыла к пруду Сместаддаммен, Сон Мин Ларсен уже был на месте. Собака на поводке скулила и дрожала, она испуганно жалась к ногам хозяина, как будто хотела спрятаться. Откуда-то доносился тонкий, пронзительный писк, похожий на сигнал будильника.

Они подошли к трупу, лежавшему на боку рядом со скамейкой. Катрина установила, что звук исходит от трупа, который принадлежит Свейну Финне. И что Финне убит двумя выстрелами – в пах и в глаз, но ни на спине, ни на затылке нет выходного отверстия от пуль. Возможно, использовалось какое-то особое оружие. Казалось, что монотонный электронный звук, исходящий от часов покойного, становился все громче, хотя Катрина понимала, что этого просто не может быть.

– Почему никто… – начала она.

– Отпечатки пальцев, – пояснил Сон Мин. – У меня есть предварительные свидетельские показания, хорошо бы исключить вероятность того, что кто-то другой прикасался к его часам, да?

Катрина кивнула и велела всем отойти немного назад.

Сотрудники дежурной бригады начали оцеплять место преступления оградительной лентой, а Сон Мин тем временем рассказывал Катрине, что узнал о случившемся от Алисы Крог-Рейнертсен и ее шефа Юхана Крона, которые сейчас находились на противоположном берегу пруда вместе с другими любопытными зрителями. Ларсен объяснил, что отправил всех туда, чтобы, так сказать, убрать их с линии огня, поскольку нельзя было исключить того, что Свейн Финне стал случайной жертвой неизвестного снайпера и что преступник ищет другие мишени.

– Ну… – произнесла Катрина, оглядывая склон. – Поскольку мы с вами сейчас стоим прямо на линии огня, то, стало быть, сами в это не верим.

– Согласен, – кивнул Сон Мин.

– И что вы обо всем этом думаете? – поинтересовалась Катрина и наклонилась погладить собаку.

– Я теряюсь в догадках, а вот у Крона есть версия.

Катрина кивнула:

– Это труп Финне так напугал вашу собаку?

– Нет. Когда мы пришли, на нее напал лебедь.

– Вот бедняга. – Катрина почесала пса за ухом. У нее в горле появился ком: в преданном взгляде Каспарова ей вдруг почудилось что-то знакомое.

– А Крон объяснил, почему позвонил именно вам?

– Да.

– И?..

– Думаю, вам надо самой с ним поговорить.

– Хорошо.

– Братт?

– Да?

– Как я уже говорил, Каспаров – это бывшая полицейская собака. Ничего, если мы с ним попробуем выяснить, откуда пришел Финне?

Катрина посмотрела на дрожащего пса:

– Я не против, но ведь, наверное, Каспарова не просто так отправили на пенсию, была же какая-то причина?

– У него истерлись бедренные кости, – ответил Ларсен. – Но я могу его нести, если придется идти далеко.

– Вот как? А разве нюх собаки с годами не ослабевает?

– Немного, – ответил Ларсен. – Однако это происходит и с людьми.

Катрина Братт с интересом посмотрела на Сон Мина. Это камешек в огород Уле Винтера?

– Действуйте, – сказала она и потрепала Каспарова по спине. – Удачной охоты.

И будто в ответ на ее слова, хвост старой собаки, висевший, подобно сломанной ветке, начал вилять.

Катрина обошла вокруг пруда.

И Крон, и его ассистентка выглядели бледными и замерзшими. Начал дуть слабый, но очень холодный северный ветер – тот, что заставляет жителей Осло забыть о весне.

– Боюсь, вам еще раз придется рассказать все с самого начала, – сказала Катрина, доставая блокнот.

Крон кивнул:

– Все началось с того, что Финне пришел ко мне несколько дней назад. Внезапно появился на моей террасе. Он решил рассказать, что убил Ракель Фёуке, чтобы я сумел помочь ему, на случай если вы вдруг выйдете на его след.

– А как насчет Харри Холе?

– После убийства он одурманил инспектора и оставил его на месте преступления. Провернул трюк с термостатом, чтобы судмедэксперты подумали, будто бы Ракель убили в более позднее время. Мотивом Финне была месть: ведь Харри Холе застрелил его сына, Валентина Йертсена, во время задержания.

– Вот как? – Катрина не знала, почему сразу не поверила в эту историю. – А Финне объяснил, как он выбрался из дома Ракели Фёуке? Я хочу сказать, дверь-то была заперта изнутри?

Крон помотал головой:

– Откуда мне знать? Может, слез по водосточной трубе? Я видел, как этот человек появляется и исчезает необъяснимыми способами. Я договорился встретиться с ним здесь, потому что хотел уговорить его сдаться полиции.

– Как вы думаете, кто застрелил Финне?

Крон пожал плечами:

– Свейн Финне не раз насиловал совсем юных девушек, а таких типов в тюрьме не любят. Ему удалось выжить за решеткой, но я знаю, что несколько ранее освободившихся только и ждали, когда Финне выйдет на свободу. А у таких людей, к сожалению, часто имеется стрелковое оружие, с которым они умеют хорошо обращаться.

– Таким образом, у нас целая толпа потенциальных подозреваемых, отбывавших сроки за тяжкие преступления, в том числе и за убийство, вы это хотите сказать?

– Именно так, Братт.

Крон, без сомнения, говорил убедительно. Возможно, скептическое отношение Катрины было связано с тем, что прежде она слышала слишком много сказок, поведанных им в зале суда.

Она взглянула на Алису:

– У меня есть несколько вопросов, вы готовы отвечать?

– Пока еще нет, – произнесла девушка, складывая руки на груди. – Я буду отвечать только через шесть часов. Новейшие исследования показывают, что если вспоминать драматические события до этого, то повышается риск получения психологической травмы.

– Но ведь где-то рядом бродит убийца, поймать которого с каждой минутой все труднее, – возразила Катрина.

– Это не моя проблема, я не оперативник, а адвокат. – Во взгляде Алисы светилось упрямство, однако голос ее предательски дрожал.

Катрине было ее жалко, но сейчас следовало применить кнут, а не пряник.

– В таком случае вы отвратительно сделали свою работу: ваш клиент мертв, – жестко заявила она. – И никакой вы не адвокат, а девчонка, окончившая юридический факультет, которая трахается со своим шефом, потому что думает, будто это принесет ей пользу. Не надейтесь, не принесет. И строить из себя крутышку передо мной тоже бесполезно. Ну, будем говорить?

Алиса Крог-Рейнертсен уставилась на Катрину, изумленно моргнула. Первая слезинка проделала дорожку на слое пудры, нанесенном на юную щеку.

Через шесть минут в распоряжении Катрины имелись все подробности. Она попросила Алису закрыть глаза, вспомнить первый выстрел и сказать «вот», когда пуля попала в Финне, и «вот», когда она услышала гром. Между двумя «вот» прошло более секунды, значит выстрел был произведен с расстояния минимум четыреста метров. Катрина призадумалась: пули попали в гениталии и глаз. Наверняка это не случайность. Убийца либо профессиональный стрелок, либо специально обученный военный. Среди тех, кто отбывал срок одновременно со Свейном Финне, таких должно быть немного. Вообще ни одного, как она подозревала.

И у нее промелькнуло подозрение, подобное надежде, нет, даже не надежде, а так, безумному желанию. Промелькнуло и исчезло. Но вспышка альтернативной истины оставила ощущение тепла и подействовала словно обезболивающее: так религиозные люди, не в силах справиться с тем, что отказывается принимать их разум, ищут утешения в вере. И на несколько секунд Катрина перестала чувствовать северный ветер, она смотрела на раскинувшийся перед ней парк: скоро на острове зазеленеет ива, зажужжат насекомые, запоют птицы, и все это она покажет Герту. И тут у нее появилась другая мысль.

Истории, которые она будет рассказывать Герту о его отце.

Чем старше мальчик будет становиться, тем сильнее станет ощущать потребность знать, кто он, из какого материала он создан.

И это знание сможет стать причиной для гордости или для стыда.

А ведь в ней действительно проснулся барсук. Теоретически барсук за свою жизнь может прокопать туннель, пронизывающий насквозь земной шар. Но насколько глубоко хотела копать она сама? Возможно, Катрина уже нашла все, что искала.

Она услышала какой-то странный звук. Нет, это был не звук, а тишина.

Часы на другой стороне пруда перестали пищать.

Обоняние собаки приблизительно в сто тысяч раз лучше, чем у человека. Как показывают последние исследования, о которых читал Сон Мин, собаки способны не только нюхать. Так называемый орган Якобсона – периферический отдел дополнительной обонятельной системы – позволяет им улавливать и распознавать феромоны и другие вещества, не имеющие запаха. Таким образом, собака при идеальных условиях может идти по следу человека спустя месяц после того, как он его оставил.

Правда, в данном случае условия были отнюдь не идеальными.

Хуже всего, что следы Финне находились на тротуаре, а это значит, что прошедшие по нему другие люди и животные усложнили картину. К тому же вокруг имелось мало растительности, способной удерживать частицы запаха.

С другой стороны, на улице Сёркедалсвейен и на тротуаре, который проходил по жилому району, движение не такое оживленное, как в центре. На улице было прохладно – это тоже хорошо. Но что еще важнее: несмотря на наползающие с северо-запада тяжелые тучи, дождя здесь сегодня не было.

Сон Мин напрягался каждый раз, когда они проходили мимо остановки автобуса, опасаясь, что здесь-то след и оборвется, потому что Финне приехал на автобусе. Но Каспаров все шел и шел, натягивая поводок и, судя по всему, позабыв о больных лапах, и на холмах в районе Рёа Сон Мин всерьез пожалел, что не сменил костюм на спортивную одежду.

Он вспотел, но все больше оживлялся. Они шли почти полчаса, и теперь ему представлялось маловероятным, что Финне пользовался общественным транспортом на некоторых отрезках пути, чтобы потом так долго идти пешком.

Харри смотрел на Порсангер-фьорд, на океан в сторону Северного полюса, в сторону конца и начала, туда, где в ясную погоду должен виднеться горизонт. Но сегодня море, небо и земля сливались в одно целое. Казалось, ты сидишь под огромным серо-белым куполом шатра, в котором тихо, как в церкви, и единственные звуки – это редкие жалобные крики чаек и ленивый плеск моря о борт лодки, где сидят молоденький парень и мужчина средних лет.

До него донесся голос Олега:

– …И когда я пришел домой и сказал маме, что сегодня на уроке поднял руку и заявил, что Старый Тикко – не самое старое дерево в мире, а всего лишь старейшие на земле корни, она смеялась до слез. А потом сказала, что именно такие корни у нас троих. Я не стал ей возражать, но про себя подумал, что это не так, потому что ты ведь не мой папа, а те корни были отцом и матерью Старого Тикко. Но с течением времени я понял, что она имела в виду. Корни – это нечто растущее. И когда мы с тобой сидели и болтали о… Да, о чем мы там болтали? О тетрисе. О коньках. О музыкальных группах, которые нам нравились…

– Мм… Или обоим…

– …не нравились, – Олег криво улыбнулся. – Именно тогда мы пускали корни. Так ты становился моим отцом.

– Ну, положим, отцом я был неважным.

– Ерунда.

– Хочешь сказать, я был средним отцом?

– Ты просто был не таким отцом, как у всех. Худшие оценки по одним предметам – и отличные по другим. Ты спас меня, когда вернулся домой из Гонконга. Но вот что странно: лучше всего я помню мелкие детали. Как, например, ты меня однажды обманул.

– Я тебя обманул?

– Когда я наконец-то побил твой рекорд в тетрисе, ты стал хвастаться, что зато знаешь наизусть все названия из «Атласа мира», стоявшего на полке. И ты ведь правильно рассчитал, как я на это отреагирую.

– Ну…

– Я потратил на это пару месяцев – помню, как приятели странно поглядывали на меня, когда я вдруг произносил что-нибудь вроде «Джибути», – однако в конце концов выучил назубок все страны мира, их государственные флаги и столицы.

– Почти все.

– Все.

– Не-а. Ты перепутал Сан-Сальвадор с просто Сальвадором и думал, что…

– Неправда, не было такого.

Харри улыбнулся и ощутил ее, эту улыбку. Она была подобна проблеску солнца после долгой тьмы. И хотя теперь, когда он окончательно проснулся, его вновь ожидала долгая тьма, хуже того, через что они уже прошли, быть просто не могло.

– Маме нравилось, – сказал Харри. – Ей нравилось слушать, как мы болтаем.

– Правда? – Олег смотрел на север.

– Она брала с собой книгу или вязанье и устраивалась поблизости от нас. Никогда не прерывала нас и не влезала в разговор, даже не прислушивалась к тому, о чем мы говорим. Она признавалась, что ей просто нравился звук нашей беседы. Ведь мы с тобой были мужчинами ее жизни.

– Мне тоже нравился звук, – произнес Олег и потянул удочку на себя, так что конец ее чинно склонился к поверхности воды. – Вашего с мамой разговора. Когда я укладывался спать, то открывал дверь, только чтобы вас слышать. Вы говорили тихо, и казалось, вы уже почти все друг другу сказали и все поняли. И вам были нужны только несколько ключевых слов. И все же ты заставлял маму смеяться. И в этом было столько умиротворения, что я спокойно засыпал.

Харри тихо засмеялся и кашлянул. Он подумал, что в такую погоду звук разлетается далеко – может, до самого берега. И для вида подергал свою удочку: не зря же они пришли на рыбалку.

– Хельга говорит, что она никогда не видела, чтобы два взрослых человека были настолько влюблены друг в друга, как вы с мамой. Она надеется, что и мы с ней тоже сумеем стать такими же, как и вы.

– Хм… Возможно, ей следует надеяться на большее.

– В смысле?

Харри пожал плечами:

– Сейчас я произнесу банальную фразу. Твоя мать заслуживала лучшего мужа, чем я.

Олег улыбнулся:

– Мама знала, что получает, и именно это она хотела иметь. Ей просто требовалась пауза, чтобы вспомнить об этом. Чтобы вы оба снова ощутили корни Старого Тикко.

Харри кашлянул.

– Слушай, наверное, пора рассказать…

– Нет! – перебил его Олег. – Я не хочу знать ничего о том, почему мама выгнала тебя. Если ты не возражаешь. И… о другом тоже.

– Хорошо, – кивнул Харри. – Каждый сам решает, сколько хочет знать.

Так он обычно говорил Ракели. Она, как правило, довольствовалась небольшим объемом информации.

Олег провел рукой по борту лодки.

– Лишняя правда причиняет боль, так ведь?

– Да.

– Я слышал, как ты сегодня ночью ворочался в гостевой комнате. Ты вообще спал?

– Мм…

– Мама умерла, и этого уже ничто не сможет изменить, но сейчас мне достаточно знать, что в ее смерти виноват кто-то другой, а не ты. Если я пойму, что должен знать больше, то ты когда-нибудь расскажешь мне все.

– Ты умный, Олег. Совсем как твоя мать.

Олег криво улыбнулся и взглянул на часы:

– Хельга нас ждет. Она купила на ужин треску.

Харри посмотрел вниз, в пустое ведро, стоявшее вплотную к банке:

– Какая догадливая девушка.

Они смотали удочки. Харри посмотрел на часы. У него был билет на вечерний самолет до Осло. Что случится после возвращения, он не знал: план, который они придумали вместе с Юханом Кроном, так далеко не распространялся.

Олег вставил весла в уключины и принялся грести.

Харри разглядывал его и вспоминал, как много лет назад он сам греб, а дедушка сидел на банке перед ним, улыбался и давал внуку советы: чтобы он работал верхней половиной туловища и вытягивал руки, чтобы действовал спокойно, не нервничал, нашел ритм – и тогда равномерно скользящая по воде лодка пойдет быстрее, а сил он при этом израсходует меньше. Чтобы он мышцами ощутил, что сидит прямо на банке, поскольку все дело в балансе, что не стоит смотреть на весла, их надо чувствовать, а взглядом надо следить за кильватером, и тогда то, что уже заведомо случилось, расскажет, в каком месте пути мы сейчас находимся. Однако, говорил дедушка, почти ничто не поведает нам о том, что будет дальше. Это решает следующий взмах весел. Дедушка доставал из кармана фляжку и объяснял: когда мы доберемся до суши, вся поездка будет казаться нам одной прямой линией от исходного пункта до места прибытия. Этаким единым повествованием, наполненным смыслом и направлением. Мы станем вспоминать, будто именно здесь нам казалось, что лодка вот-вот налетит на мель. Но место прибытия и пункт назначения – это разные вещи. И вовсе не обязательно одно лучше другого. Мы прибываем туда, куда прибываем, и хорошо утешать себя тем, что именно сюда мы и собирались с самого начала или, по крайней мере, направлялись все это время. Но наша слабая память подобна доброй матери, которая говорит нам, какие мы молодцы, и уверяет, что отдельные гребки были прекрасными и хорошо укладывались в логичную и желанную ткань повествования. Мысль о том, что в какой-то момент мы сбились с курса, попросту не знали ни где мы находимся, ни куда движемся, что жизнь – это хаотичные, судорожные взмахи веслами, настолько неприятна, что мы предпочитаем переписать историю после путешествия. Именно поэтому так называемые успешные люди, когда их просят рассказать о своем пути на вершину, любят говорить, что с самого детства у них была мечта, причем в единственном числе, добиться успеха как раз в той области, где они его и достигли. Конечно, они верят, что говорят правду. Просто эти люди наверняка позабыли про все остальные свои мечты – те, что не получили подпитки, ослабли и исчезли. Если бы только мы лучше видели бессмысленный хаос случайностей нашего существования, если бы, вместо того чтобы писать автобиографии, изначально записывали свои представления о жизни, о том, как, по нашему мнению, будет складываться наша судьба, а потом забыли бы о написанном и вспомнили бы о нем только в конце жизненного пути, то лишь тогда мы бы узнали, о чем мечтали на самом деле.

Вот в этом месте дедушка обычно делал большой глоток из фляжки, глядя на внука. А Харри смотрел в тяжелые глаза старика, такие тяжелые, что казалось, они вытекут из головы, что он выплачет и белки, и радужную оболочку. Тогда Харри об этом не думал, а вот теперь ему пришло в голову, что дедушка надеялся, что у его внука жизнь сложится лучше, чем у него самого. Харри избежит тех ошибок, что сделал дед. И однажды, когда мальчик вырастет, он сам будет сидеть вот так и смотреть, как гребет его сын, дочь или внук. Станет давать советы и видеть, как некоторые из них помогают, а другие забываются или же пропускаются мимо ушей. И у него что-то сожмется в груди, а в горле встанет ком от удивительной смеси гордости и сочувствия. Гордости оттого, что ребенок получился лучше тебя самого. Сочувствия оттого, что впереди его ждет больше боли, чем осталось позади, и вот сейчас он гребет, твердо уверенный в том, что кто-то – если не он сам, то уж наверняка дедушка – знает, куда им плыть.

– Мы тут расследуем одно дело, – сказал Олег. – Два соседа дружили с детства, а потом вдруг поцапались на вечеринке. Вроде бы оба солидные люди, раньше никогда ни в какие истории не попадали. Они разошлись по домам, но на следующее утро один из них, учитель математики, заявился к другому, прихватив домкрат. И прежде чем тот успел захлопнуть дверь, ударил его по голове. После этого сосед подал на бывшего приятеля заявление в полицию, обвинив его в покушении на убийство. Я вот теперь сижу и думаю: если даже учитель математики так себя повел, то, выходит, каждый из нас способен на убийство. Или нет?

Харри не ответил.

Олег вынул весла из воды.

– Когда сотрудники Крипоса заявили мне, что у них есть против тебя доказательства, то я им не поверил. Это просто не могло быть правдой. Да, я знаю, что тебе приходилось убивать по долгу службы, в целях самообороны или ради защиты других людей. Но совершить предумышленное, тщательно спланированное убийство, да потом еще подчистить за собой все следы… Ты ведь не способен на такое, правда?

Харри смотрел на Олега, а тот сидел и ждал его ответа. Юноша, который скоро станет мужчиной, у которого все еще впереди и есть возможность стать лучше, чем Харри. У Ракели в голосе всегда звучала озабоченность, когда она говорила, что Олег слишком уж восхищается им, пытается копировать его до мельчайших деталей, даже ходит, как Харри, слегка выворачивая ступни – вроде Чарли Чаплина. Мальчик перенимал любимые слова и выражения Харри, как, например, архаичное «льзя». Олег точно так же, как и он сам, почесывал шею во время напряженных раздумий и повторял его аргументы о правомерности и ограничениях, присущих правовому государству.

– Ну разумеется, я на такое не способен, – заверил парня Харри, вынимая из кармана пачку сигарет. – Для того чтобы спланировать хладнокровное убийство, необходимо иметь особый склад личности, а мы с тобой не такие.

Олег улыбнулся; судя по всему, он испытал облегчение.

– Можно стрельнуть у тебя…

– Ну уж нет, курить я тебе не позволю. Греби давай.

Харри закурил. Дым поднимался прямо вверх, а потом его уносило к востоку. Он таял в направлении отсутствующего горизонта.

Крон, стоявший в дверях своего дома в одних трусах и тапочках, казался совершенно растерянным. Он немного помедлил, прежде чем пригласить Харри войти. Они расположились на кухне, и Юхан сварил в громадной кофемашине безвкусный эспрессо. Харри напомнил ему, что адвокат обязан хранить услышанное от клиента в тайне, после чего изложил ему всю историю без утайки.

Когда он закончил, чашка Крона оставалась нетронутой.

– Значит, ты хочешь снять с себя несправедливые обвинения. Но сделать это так, чтобы никто при этом не заподозрил в убийстве Бьёрна Хольма, – резюмировал адвокат.

– Да, – сказал Харри. – Ты можешь мне помочь?

Юхан Крон почесал подбородок.

– Это трудно. В данном случае, как ты наверняка и сам понимаешь, полиции потребуется другой подозреваемый. А что у нас есть? Анализ крови с брюк, который подтверждает, что тебя накачали рогипнолом, и показания электросчетчика, свидетельствующее о том, что термостат включали и выключали в определенное время. Но это всё косвенные улики, из них много не выжмешь. Твоя кровь могла попасть на брюки в другой день, а потребление электричества и вовсе ничего не доказывает. Вот кто нам действительно нужен, так это козел отпущения. Человек без алиби, но с железным мотивом, чтобы все выглядело убедительно.

Харри отметил, что Крон уже говорит «мы», как будто они в одной команде. Кроме того, с ним произошла разительная перемена. На его лице заиграл румянец, он глубже дышал, зрачки расширились. Словно хищник, заметивший добычу, подумал Харри. Ту же самую добычу, что и он сам.

– Весьма распространенное заблуждение заключается в том, что люди почему-то думают, будто бы козел отпущения непременно должен быть безвинным, – сказал Крон. – Однако в действительности это не так. Даже в современных правовых государствах мы сплошь и рядом наблюдаем, что если в делах, которые привлекают внимание общественн

– Может, обсудим конкретную кандидатуру? – предложил Харри.

– У тебя кто-то есть на примете?

– Свейн Финне.

Юхан посмотрел на Харри и коротко кивнул, подавая сигнал, что они поняли друг друга.

– Принимая во внимание новую информацию по делу, – произнес Крон, – у Финне больше нет алиби на момент убийства, к тому времени он еще не добрался до родильного отделения. И у него имеется мотив: он ненавидит тебя. Мы с тобой можем поспособствовать тому, чтобы насильник-рецидивист отправился за решетку. И он уж точно не безвинный козел отпущения. Только представь, сколько боли он причинил людям. Между прочим, Финне недавно признался, что в свое время напал на дочь епископа Бора, которая жила всего в нескольких сотнях метров отсюда. Нет, он даже не признался, а хвастался этим!

Харри вынул из кармана пачку и достал из нее сломанную сигарету.

– Расскажи лучше, что у Финне есть на тебя.

Крон рассмеялся и поднес чашку к губам, как будто пытался закамуфлировать неестественный хохот.

– Сейчас не время кокетничать, Крон. Давай уже выкладывай во всех подробностях.

Юхан сглотнул.

– Конечно. Прошу прощения, просто я сегодня почти совсем не спал. Бери кофе, и пойдем в библиотеку.

– Зачем?

– Моя жена… Там звукоизоляция лучше.

Акустика в помещении, где книги занимали все стены от пола до потолка, и впрямь была приглушенной. Харри слушал, сидя в глубоком кожаном кресле. На этот раз к кофе не прикоснулся он.

– Хм… – произнес он, когда Крон закончил. – Может, перестанем ходить вокруг да около?

– С радостью, – искренне ответил Крон.

Теперь он напоминал Холе одного эксгибициониста, орудовавшего в лесу в Уппсале, когда Харри был маленьким. Они с Эйстейном отправились в поход и обстреляли этого типа из водяных пистолетов. Но больше всего Харри запомнилось, что, когда они уходили, мокрый растерянный эксгибиционист смотрел на них глазами побитой собаки, и мальчик в тот момент даже пожалел о том, что они сделали, хотя сам не знал почему.

– Ты не хочешь, чтобы Финне оказался за решеткой, – сказал Харри. – Ведь в этом случае он может запросто рассказать твоей жене обо всем, что знает. Ты бы предпочел, чтобы Финне исчез. Совсем исчез.

– Ну… – начал Крон.

– Мне живой Финне тоже не нужен, – перебил его Харри. – Моя проблема состоит в том, что если мы вообще его найдем, то может выясниться, что у этого типа есть алиби на промежуток времени с восемнадцати до двадцати двух часов, о котором мы не знаем. А вдруг он несколько часов провел с той беременной женщиной, прежде чем они отправились в больницу? Разумеется, она вряд ли заявит об этом, если Финне убьют.

– Убьют?

– Устранят, ликвидируют, зачистят. – Харри затянулся сигаретой, которую закурил, не спросив разрешения хозяина дома. – Я предпочитаю слово «убьют». Вещи надо называть своими именами.

Крон обескураженно рассмеялся:

– Ты говоришь как хладнокровный убийца, Харри.

Холе пожал плечами:

– Убийца – это правильно, хладнокровный – нет. Но если мы хотим провернуть это дело, нам придется отключить термостат. Понимаешь?

Юхан кивнул.

– Хорошо, – ответил Харри. – А теперь дай мне немного подумать.

– Можно пока стрельнуть у тебя сигаретку?

Харри протянул ему пачку.

Двое мужчин молча сидели и смотрели, как дым поднимается к потолку.

– Что, если… – начал Крон.

– Тш-ш-ш…

Адвокат вздохнул.

Сигарета догорела почти до фильтра, прежде чем Харри заговорил:

– Мне кое-что потребуется от тебя, Крон, а именно – чтобы ты солгал полиции.

– В смысле?

– Ты скажешь, что Финне сознался тебе в убийстве Ракели. А я посвящу в это двух человек: сотрудника Института судебной медицины и снайпера. Никто из вас не будет знать имен друг друга. Хорошо?

Крон кивнул.

– Значит, договорились. Мы напишем приглашение Финне с указанием, когда и где он должен встретиться с твоей ассистенткой, и ты прикрепишь послание к могиле при помощи одного предмета, который я тебе дам.

– И что же это за предмет?

Харри сделал последнюю затяжку и бросил окурок в кофе.

– Троянский конь. Финне коллекционирует ножи. Если нам повезет, то эта улика станет решающей и поставит в деле жирную точку.

Глядя вверх, на выросшую прямо перед ним отвесную скалу, Сон Мин услышал, как где-то между деревьями каркает ворона. Талая вода прочертила черные полоски на сером граните, который вздымался из земли метров на тридцать. Они с Каспаровым шли почти три часа, и теперь было хорошо заметно, что псу больно. Трудно сказать, что руководило им – преданность хозяину или охотничий инстинкт, но даже когда они стояли у конца грязной лесной тропинки и смотрели на хлипкий веревочный мост, ведущий через ручей в лесное бездорожье, он тянул за поводок, требуя идти дальше. Сон Мин увидел следы на снегу на другой стороне ручья, однако, чтобы попасть туда, ему надо было перенести Каспарова через мост, при этом держась одной рукой за поручень. Вот так задача! Элитные ботинки Ларсена давно уже промокли и порвались, вопрос был в том, как долго он сможет идти на скользких кожаных подошвах по непроходимому, покрытому снегом лесу, раскинувшемуся по другую сторону мостика.

Сон Мин присел на корточки перед Каспаровым, потер замерзшие руки и посмотрел в усталые глаза старой собаки.

– Раз ты можешь, то и я смогу, – сказал он.

Каспаров выл и вертелся, когда Сон Мин поднимал его и тащил к их мокрому рубежу, но каким-то образом им удалось перебраться на другой берег. И теперь, после двадцати минут пути, дорогу им преградила эта скала. Ну и как быть дальше? Ларсен прошел по следам до того места, где со скалы свисала потрепанная мокрая веревка, привязанная к стволу дерева, растущего на почти вертикальном склоне. Ага, веревка шла дальше между деревьями, а на склоне виднелось нечто вроде ступенек. Но Сон Мин не мог подтягиваться на веревке и одновременно держать в руках Каспарова.

– Прости, друг, сейчас тебе будет больно, – произнес он, встал на колени, положил передние лапы Каспарова себе на плечи, повернулся и крепко связал их своим шарфом. – Мы только посмотрим и сразу вернемся назад. Обещаю.

Сон Мин схватился за веревку и поставил ноги на скалу. Каспаров выл, беспомощно болтаясь на шее у хозяина, как рюкзак, царапаясь и цепляясь когтями задних лап за его пиджак.

Дорога заняла меньше времени, чем рассчитывал Ларсен, и вот они уже стояли на вершине покрытой лесом скалы.

В двадцати метрах от них находился красный дачный домик.

Сон Мин освободил Каспарова, но, вместо того чтобы взять след и пойти прямо к дому, пес вдруг прижался к его ногам и принялся выть.

– Ну-ну, здесь некого бояться, – заверил собаку Сон Мин. – Финне мертв.

Ларсен заметил следы какого-то зверя, причем довольно крупного. Не его ли учуял Каспаров? Сон Мин сделал шаг в сторону домика и ощутил ногой веревку, но было слишком поздно, он понял, что попал в капкан. Раздался шипящий звук, и он успел увидеть вспышку света от взлетевшего перед ним предмета, наполненного взрывчатым веществом. Инспектор автоматически закрыл глаза. А когда вновь открыл их, ему пришлось запрокинуть голову, чтобы разглядеть летевший вверх предмет, который оставлял позади себя тонкий хвост дыма. Потом раздалось мягкое «бабах», ракета взорвалась, и даже при свете дня он увидел заискрившиеся золотые, синие и красные огоньки, как будто над ним грянул миниатюрный праздничный салют.

Кто-то, очевидно, хотел получить предупреждение о приближении незваного гостя и, возможно, отпугнуть его. Сон Мин чувствовал, как прижавшийся к его ноге Каспаров дрожит всем телом.

– Это всего лишь фейерверк, – сказал он, похлопывая пса. – Но спасибо за предупреждение, дружище.

Сон Мин приблизился к дощатой террасе перед домиком.

К Каспарову вернулась храбрость, и он побежал к двери впереди хозяина.

Сон Мин понял, что ему не придется ломать замок: кто-то уже сделал это до него.

Он открыл дверь и зашел внутрь.

С первого взгляда стало понятно, что на даче нет ни электричества, ни водопровода. Веревки висели на крючках на стенах, возможно, чтобы мыши не сгрызли.

А вот на скамейке у западного окна лежала еда.

Хлеб. Сыр. И еще тут был нож.

Непохожий на короткую финку с коричневой рукояткой, которую он обнаружил, когда обыскивал труп Финне. У этого ножа, по его прикидке, длина лезвия составляла около пятнадцати сантиметров. Сон Мин почувствовал приятное возбуждение, и сердце его заколотилось почти так же, как при виде величественно входящей в ресторан «Статхолдергорден» Александры Стурдза.

– А знаешь что, Каспаров? – прошептал он, скользя взглядом по дубовой рукоятке и гарде из рога. – Я думаю, зима на самом деле скоро закончится.

Сомнений не было. Это универсальный нож фирмы «Тоджиро». Тот самый нож.