Глава 62

Карен взяла в руки коричневого плюшевого медвежонка, которого Роберт принес в больницу в день рождения Чарли. За эти годы животному пришлось пройти огонь и воду. Медвежонок бывал покрыт рвотой, его таскали за одно ухо, а набивка была из него практически выдавлена.

В последние годы его переселили на самый верх шкафа, чтобы освободить место для более важных для девятилетней девочки вещей, но он продолжал оставаться на виду.

Три недели назад Чарли слегла с ангиной и кашлем, и медведь каким-то образом перебрался со шкафа на подушку.

И вот теперь Карен сидела на кровати, прижимая его к себе.

Это была комната, в которой она пряталась от остального мира, где ее окружали Чарли и ее сокровища. Все в комнате о чем-то напоминало: и рамка для фото, украшенная ракушками с Ямайки; и зеркало с разноцветными лампочками, которые зажигались от батарейки, над туалетным столиком; и гребень со щеткой для волос, купленные во время поездки в Лондон.

В этой комнате Карен ощущала присутствие своей дочери так, будто Чарли просто вышла на несколько минут в душ.

Комната была единственным местом в доме, где еще не успели побывать чужаки. Карен больше не ощущала себя дома в своем же доме. Теперь здесь было поле битвы, гостиница, крепость – и в то же время это чувство отчуждения не было связано с непривычной деятельностью, которая охватила весь дом, а скорее с тем, чего в доме не хватало. А именно с ее маленькой девочкой.

Она крепче прижала к себе медвежонка и почувствовала приступ физической боли. Душевная боль превратилась в физическую, и это стало для Карен откровением. За все свое детство, проведенное в детских домах, приемных семьях и сопровождаемое периодическими избиениями и надругательствами, она не испытывала такой боли.

– Я люблю тебя, мой ангел, – прошептала Карен. – Держись. Мамочка вызволит тебя.

Глаза горели от слез, но общение вслух с Чарли почему-то облегчило ее боль, хотя и совсем немного.

– Привет, милая. Я так и знал, что найду тебя здесь.

В дверях стоял единственный в мире человек, которому позволялось входить в эту комнату.

Карен похлопала рукой по кровати, и Роберт сел, крепко прижав ее к себе.

Она хорошо понимала, что видят люди, глядя на ее мужа: высокий, хорошо сложенный мужчина с сильной проседью. Нос немного слишком острый для такого лица, а уши торчат чуть больше, чем надо. Кроме того, они замечают возрастные пятна у него на руках, которых нет у нее.

Но они не видят того, что видит она. Если б они внимательнее вгляделись в его глаза, то все поняли бы. Его глаза светились любовью, силой, участием и свидетельствовали о широте его натуры. Она наблюдала это изо дня в день.

– Мы вернем ее, милая, я обещаю. С каждым часом следственная бригада все ближе и ближе к решению задачи.

У него был мягкий, теплый и уверенный голос. Карен прикрыла глаза и прижалась к его груди, позволив себе на минуту спрятаться в этом безопасном месте.

– Бедный медведь, – сказал Роберт, беря игрушку за левое ухо. – Помнишь, однажды мы пытались вымыть его после того, как Чарли скормила ему бутерброд с джемом?

Карен кивнула, не отрывая лица от его груди.

– Мы все испробовали, чтобы отобрать его у нее, но когда она поняла, что мы хотим сделать, она еще сильнее вцепилась в него.

Карен улыбнулась.

– Тогда мы предложили сыграть в «Твистер»^[216], понимая, что так ей придется положить медведя. Ты тогда незаметно ускользнула и запихала медведя в стиральную машину. А через полчаса она вошла на кухню и закричала, увидев медведя через окно барабана. Она подумала, что мы решили его убить.

– Я помню.

– В ту ночь я долго не мог уснуть, – вздохнул Роберт. – Все думал, не нанесли ли мы ей психологической травмы, позволив увидеть такое обращение с любимой игрушкой.

Как и всегда, муж смог облегчить ее страдания.

– И это ты называешь меня курицей-наседкой?

– Вы – моя семья, и я люблю вас.

Карен почувствовала, как тело ее мужа напряглось. Он придерживался традиционных взглядов и считал, что защищать ее и дочь – это его святая обязанность. И вот сейчас он не смог ее выполнить.

– Ты не мог этого предотвратить, Роб. – Карен взяла мужа за руку. – Никто из нас не мог.

Большим пальцем руки она потерла его ладонь.

– Нам надо вернуть ее, Каз. – Роберт погладил ее по голове.

Она кивнула. Рано или поздно это должно было произойти.

Супруги проговорили почти всю ночь. Мысли двигались по кругу, и слов уже не хватало. Чувство потери боролось с пониманием того, что они совершают предательство; многолетняя дружба не позволяла решиться на совершение очевидного действия; а необходимость обеспечить выживание дочери нарушала целостность их взгляда на жизнь. Только в десять минут пятого утра они смогли прийти к согласию.

Пора было посылать текст.