20

— Пожалуйста, пойдемте со мной на кухню! — попросила Норма. — А то мне будет скучно, там поговорим.

Она встала, ее взгляд упал на большую фотографию женщины с девочкой в массивной серебряной рамке.

— Это его жена и дочь? Они погибли в автомобильной катастрофе?

— Скорей всего, — сказал Вестен и долго не сводил глаз с фотографии. — После их смерти он стал все чаще уединяться, пока не переехал сюда. Мысли о близкой кончине не оставляли его…

— Он вам об этом говорил? — Норма первой прошла в просторную кухню.

У двери, ведущей из кухни в сад, стоял охранник.

— Да. Но не в прямой связи с этой потерей. Однажды мы с ним говорили о смерти вообще. Выяснилось, что он так же высоко ставит книгу Цицерона «Катон Старший в старческом возрасте», как и я. В ней говорится о мудрости, которой достигаешь лишь перед самой смертью. «Я заранее рад этой зрелости, говорит Катон, ибо, приближаясь к смерти, полагаю, что вижу берег и после долгого путешествия по многим морям наконец войду в гавань». Что ж, Милленд достиг своего. Хотя что это за гавань… Вот, возьмите коробочку с чаем! — Вестен протянул ее Норме.

Они быстро обжились в чужой кухне и нашли все необходимое.

Барски положил на поднос ложечки. Из сада доносился опьяняющий запах цветов. День стоял чудесный. А ведь всего сорок часов назад убили человека, который жил в этом маленьком раю у моря, подумала Норма.

— Я люблю читать Цицерона, — сказал Вестен. — Я не сомневаюсь, что мое путешествие тоже близится к концу. Тем не менее я просил Господа Бога позволить мне еще немного побыть на судне. Нет, сам я жизнью сыт по горло, это ради тебя, Норма, ты знаешь. — Она нежно поцеловала его. — Теперь появились вы, доктор, — тихо проговорил бывший министр. — В случае чего вы позаботитесь по крайней мере о том, чтобы это дитя время от времени обедало.

— Не умирай никогда, — сказала Норма.

— Знала бы ты, до чего я устал.

— Я прошу тебя об этом не только из чистого эгоизма. Разве мало людей доживают до девяноста и девяноста пяти лет? Даже если Ян будет со мной, ты мне очень нужен и дорог. И Яну ты нужен. Ты нужен всем людям.

— Всем людям? — проговорил старик. — Вот был бы ужас. К счастью, ты ошибаешься. Я нужен тебе, Норма, — а кому еще? И, voila, не забудьте, пожалуйста, сахарницу! — он достал ее из буфета. — Вы странный человек, — обратился он к Барски. — Норма как-то рассказала мне, что вы знаете почти все о церквах и монастырях, в которых вам ни разу не приходилось бывать. А как обстоит дело с местными церквами и монастырями?

— Что ж, попытаюсь вспомнить, — совершенно серьезно начал Барски. — Церковь на рю де л’Эглиз, куда поехал Сондерсен, самая старая из маленьких церквей. Ее строительство было закончено, кажется, в тысяча сорок восьмом году. В ней есть хоры и поперечный неф. Рядом с северным входом — обитый железом ящик со святыми мощами, сработанный из цельного дубового ствола.

Норма поймала себя на том, что смотрит на Барски с нежной улыбкой. А ну-ка брось, сказала она себе. Не забывай о том, что все несчастья начинаются с этого слабоумия — с состояния влюбленности.

— На маленьких островах пролива есть чудесные церквушки, — продолжал Барски, прислонившись к двери, ведущей в сад. — Например, в Ле Вобелете, где находился подземный госпиталь вермахта, стоит миниатюрная церковь. Знаменита она не своими размерами, а тем, что и снаружи, и изнутри изукрашена пестрыми ракушками, мозаикой и фарфором. — Он смущенно улыбнулся. — Или возьмите храм в Миллбруке на острове Джерси. В этой церкви все из стекла: и алтарь, и крест, и скамейка между центральным нефом и хорами. И стена перед статуей Девы Марии, и огромной величины ангелы. Стеклянная купель — единственная в своем роде в Англии…

Барски стоял сейчас на фоне окна, обрамленного плющом. Ян в цветах, подумала Норма. Как на старинной картине. Все! Хватит! Довольно! Все несчастья начинаются с этого слабоумия.

Засвистел чайник.

Конечно, не всегда любовь — слабоумие, подумала Норма. Нет. Не всегда.