Май, 24-е

Айронбридж, Шропшир

Ясмина проснулась в пять часов утра, за два часа до того, как должен был зазвонить ее будильник. В доме ничего не изменилось с того момента, как она улеглась, оставшись в одиночестве. После того как Рабия, в районе половины девятого вечера, сообщила ей, что Мисса на ночь останется в Ладлоу, Ясмина не ждала, что в доме появится Сати, если только ее не привезет Мисса, но думала, что в какой-то момент в дом вернется Тимоти, даже если это произойдет совсем рано утром. Но он не вернулся.

Несмотря на ранний час, она позвонила Рабии. Ей показалось, что Тимоти мог появиться у нее. Но там он тоже не показывался, и по тону Рабии – когда она услышала от Ясмины, что Тимоти пропал, – можно было догадаться, что она не исключает ничего, даже самого страшного: езду в пьяном виде, несчастный случай со смертельным исходом, передозировку опиатов и бог знает что еще.

– А Мисса?.. Как она? – спросила Ясмина у свекрови. – Разговаривать с полицией было сложно? Они плохо с ней обращались?

– Обращались они с ней достаточно мягко. Разговор был совсем не таким травмирующим, как с тобой и Тимом.

– Вы передадите ей, что я звонила? Мне очень жаль за… я не знаю за что, мама. За то, что ей пришлось пережить…

– В этом виноват лишь тот негодяй, который совершил это, Ясмина. Но мы все должны готовиться…

По тому, как заколебалась Рабия, Ясмина поняла, что накануне произошло еще что-то. По голосу свекрови она слышала, что та не хочет делиться с ней новостями.

– Мама, вы должны мне все рассказать, – надавила она на Рабию. – Я же чувствую, что-то не так. И очень беспокоюсь о Тимоти. Если это как-то связано с ним, не молчите.

Рабия призналась в том, что к ней за семейными фотографиями приезжал патрульный офицер. Особенно его интересовали фото, на которых было ясно видно лицо Тимоти. Когда Рабия спросила его, зачем они нужны, он ответил, что не знает и что получил приказ привезти их.

– Мне пришлось передать ему одну фотографию, – продолжила свой рассказ свекровь. – Я спросила, куда он ее повезет. На это он ответил крайне уклончиво. Ясмина, дорогая моя… – Рабия замолчала, и Ясмине показалось, что она прекрасно знает, зачем полиции понадобилось фото Тимоти.

– Он что-то натворил, – вырвалось у Ясмины.

После телефонного разговора она оделась как на работу, потому что не могла придумать, чем еще ей заняться. Выбора у нее практически не было. Ясмина знала, что если она поедет к Сати, та начнет спрашивать ее о Миссе, а у Ясмины не было ни сил, ни воображения, чтобы что-то придумать для своей младшей дочери. Пока она сама не выяснит, что происходит, Сати придется изнывать в неведении.

Вскоре после того, как она пришла к этому выводу, в доме появился Джастин, рассказать Ясмине то, что она давно уже знала: вчера Мисса не появилась на работе и, что гораздо хуже, домой к нему она тоже не вернулась.

– Она поднялась наверх, чтобы переодеться, – рассказал Джастин, – и сказала, что Рабия хочет, чтобы она переговорила с вами, и что не видит возможности избежать этого разговора. А потом она пропала.

– Она поехала в Ладлоу, – объяснила Ясмина.

– Зачем? Мисса плакала. Когда она поднялась наверх, лицо у нее было в пятнах, и она… Я видел, что Мисса плакала, но она так и не сказала почему, и я знаю, что все вы что-то с ней сделали, потому что она сказала, что собирается поговорить с вами; и я знаю, что вы против нашей женитьбы, что бы вы ни говорили. А я ведь был дураком и подумал… Я хочу знать, где она сейчас.

– Она у Рабии.

– Все вы пытаетесь нас разлучить. Мисса говорила, что вы на все пойдете, чтобы ее остановить, и даже можете отправить ее в Индию.

– Это неправда.

– И я ей звоню… Практически беспрерывно с того момента, как она не появилась на работе. Мисса не отвечает – что вы сделали с ее мобильным?

Ясмина почувствовала опасность: сильный молодой человек, полный гнева, который – и она это прекрасно знала – был вполне оправдан.

– Я дам тебе номер Рабии. Позвони, и она…

– Не получится! Вы сами скажете мне, что произошло.

– Об этом тебе может сказать только сама Мисса. Я не могу – особенно после всего того, что успела натворить. За что я полностью отвечаю и о чем безумно сожалею. Действительно сожалею, Джастин.

Услышав это, молодой человек стал вести себя по-другому.

– Я ее очень люблю. Она вернется? – негромко произнес он.

– Думаю, да.

– Но вы не уверены?

– Я сейчас вообще ни в чем не уверена. Я не могу винить тебя, если ты не хочешь верить мне на слово, но ничего больше сказать тебе не могу.

Видимо, этого ему пока оказалось достаточно – торжественного «слова», которое она ему предложила, – и Джастин отправился на работу в Блистс-Хилл. Он сказал, что позвонит Рабии и, если потребуется, будет звонить до бесконечности.

Через сорок минут перед домом остановилась машина. Ясмина подбежала к окну как раз вовремя, чтобы увидеть, как из нее вылез Тимоти. Он остановился и на мгновение прижался лбом к крыше автомобиля.

Ясмина подошла к двери. Они открыли ее одновременно: он – снаружи, с верхней ступеньки крыльца, а она – изнутри, из тишины холла. И потому, что искала это без всякого на то желания, сразу же заметила кровь. На его левом предплечье и на правом рукаве рубашки.

– К Рабии приезжал полицейский, – сказала Ясмина. – Он спрашивал твою фотографию.

У Тимоти был совершенно измученный вид.

– Я все решил, – сказал он, направляясь к лестнице.

– Что ты сделал? – спросила Ясмина, загораживая ему проход.

– Я только что сказал.

– Ты должен мне все рассказать. Ты что, изувечил кого-то?

Он бросил на нее такой презрительный взгляд, что Ясмина даже отступила на шаг.

– Не более, чем изувечили Миссу, – раздалось в ответ. Затем Тимоти оттолкнул жену в сторону и поднялся по лестнице.

Ясмина заперла входную дверь. Она услышала, как наверху муж прошел в ванную и открыл воду. И почти сразу же закрыл ее – времени должно было хватить лишь на то, чтобы наполнить стакан, который он всегда держал рядом с краном с холодной водой. Она бросилась вверх по ступенькам, отлично зная, что он собирается сделать, но поклялась себе, что именно сейчас не допустит этого. Им необходимо поговорить.

Она опоздала. Ему удалось раздобыть где-то свою отраву, и как раз в этот момент он вытряс на ладонь две таблетки.

С криком «Поговори со мной!» она выбила их у него с ладони.

Никакой реакции не последовало. Муж просто вытряс еще две таблетки. Его рука сжалась в кулак, да так сильно, что Ясмина сразу поняла, что не сможет отобрать их у него.

– Наговорились уже, – сказал Тимоти. Затем поднес руку ко рту, проглотил таблетки и вышел.

Ясмина прошла за ним в спальню.

– Ты зачем это делаешь? – разрыдалась она. – Одна дочь умерла, вторую изнасиловали, а третья боится вернуться домой – и вот что ты делаешь! Я пришла к тебе. Я прошу тебя. Ты мне нужен. Ты всем нам нужен – и это твой ответ?

Тимоти ничего не ответил. Он молчал, будто хотел, чтобы она услышала саму себя. Чего не могло произойти в принципе, потому что произнесенное слово мгновенно исчезает. Это обычная проблема со словами, сказанными вслух.

– Ты думаешь, что все это, – Тимоти сделал жест в сторону ванной комнаты, и Ясмина поняла, что он говорит о таблетках, – началось с Янны. Ты считаешь, что до ее болезни в семье все было прекрасно. А вот с болезнью мы справились не очень хорошо. Ее смерть, если по-твоему, сказалась на всех нас еще хуже.

– Ты же делал все возможное, чтобы просто ничего не чувствовать. Ты и сейчас ведешь себя точно так же.

– Нет, – ответил Тимоти. – Ничего такого я не делал. Но тебе так кажется, потому что в твоем понимании горевать можно только одним способом – так, как горюешь ты сама. Все, что случилось со всеми нами – с тобой, со мной, с девочками, – случилось только из-за твоей абсолютной веры в то, что ты обладаешь мистической властью над всем, что ты относишь к сторонам своей жизни. А самой важной стороной для тебя становятся люди, являющиеся ее частью, и то, что с ними происходит.

– И не стыдно тебе говорить мне такое – мне, которая всю свою жизнь посвятила…

– Ты посвятила всю свою жизнь манипуляциям близкими тебе людьми. Ты вообще не воспринимала нас как людей. Ты видела лишь то, как нами можно играть, наподобие шахматных фигур. Но понять это ты не способна, потому что если ты поймешь, то тебе придется делать то, чего ты ждешь от меня и чего я, по-твоему, не делаю, – скорбеть, чувствовать и… я не знаю – может быть, выть на луну по ночам, в ярости от того, что произошло и что вся жизнь пошла под откос.

– Что ж, ты можешь меня обвинять. И даже сделать из меня козла отпущения. Ведь так тебе будет гораздо проще бросить нас и жить наедине с самим собой.

Тимоти нахмурился. Почесал лоб. Потом побарабанил по нему пальцами.

– Яс, – сказал он, – речь не о вине. Просто так сложилось.

С этими словами Тимоти лег на кровать и повернулся к жене спиной. Через минуту он уже спал.

А она осталась с тем, с чем осталась, – со словами, из которых складывались обвинения, с обвинениями, требующими признания вины, и с виной, требующей искупления.

Ладлоу, Шропшир

Когда Линли позвонил ему утром, Раддок сразу же спросил о мальчиках.

– Вчера один из офицеров из Шрусбери заехал в участок, чтобы воспользоваться компьютером, – объяснил он. – Рассказал о том, что произошло. Я полночи пытался дозвониться до Фриманов, но они не отвечают на звонки. С мальчиками всё в порядке? С Финном всё в порядке?

– Мой сержант почти все время провела в больнице с семьей, – ответил Линли. – Я сейчас о семье Фримана. Мы хотели бы с вами поговорить.

– Боже! Но вы же не думаете, что на этих двоих напал я?

– У нас есть описание нападавшего. И у него была на то причина. По крайней мере, мы думаем, что он так считает.

– И что же это за причина?

– Вот об этом мы и хотим с вами поговорить. Нам заехать к вам? Мы это с удовольствием сделаем.

Нет. Нет. Раддок сказал, что, как и раньше, встретится с ними в участке. У него есть минут тридцать?

Линли ответил, что готов дать ему пятнадцать. Если нет, то им придется приехать к нему. Но им нужен адрес.

ПОП согласился быть на месте через пятнадцать минут. Про себя Линли отметил, что по телефону голос у него был абсолютно нормальным – он не скрывал попыток дозвониться Фриманам, спокойно говорил о мальчиках и был готов помочь.

Накануне, как только позволили эксперты-криминалисты, Линли и Дена Дональдсон обыскали комнату Брюса Касла в поисках одежды, которую Динь в него швырнула. К счастью, Брюс просто запихнул и юбку, и топ под кровать. К несчастью, с тех пор они так и лежали там, среди комков пыли. Еще хуже было то, что с того момента, как Мисса Ломакс носила эти вещи, прошло несколько месяцев, и все это время они не только висели в шкафу Динь без всякого футляра, но до них дотрагивались и Динь, и Брутал – по крайней мере, его ноги. Однако что-то говорило Линли о том, что они еще могут пригодиться, поэтому, когда Динь их обнаружила, инспектор убрал их в пакет для вещественных доказательств, которым его обеспечил эксперт-криминалист.

За это время полицейский доставил фото семейства Ломакс, полученное у Рабии, и его показали Динь. Было очевидно, что она не хочет опознавать отца Миссы как человека, избившего Финна и Брутала. «Я ведь видела его всего… – мямлила она, – я не знаю… может быть, секунд пять?» Но когда ей объяснили, что позже наверняка будут найдены его отпечатки на кочерге и на входной двери, девушка поняла, что ее слово станет не единственным фактом, который решит судьбу человека, напавшего на ее соседей по дому. Но и тогда она лишь слегка кивнула. «Я себя совершенно ужасно чувствую, понимаете?»

А потом появилась мать Динь, которая приехала, чтобы забрать ее в Мач-Уэнлок, с криками: «Динь! О боже, Динь! Стоит мне только подумать, что могло случиться и с тобой…» После чего крепко обняла и расцеловала дочь и проводила ее к своей машине. Линли она поблагодарила с такой горячностью, словно была уверена, что это он сделал что-то, чтобы день закончился относительно благополучно, тогда как в действительности Динь все сделала сама. Если б она появилась в доме в Тимсайде чуть позже, один из двух юношей, скорее всего, был бы сейчас мертв.

После этого инспектор вернулся в гостиницу. Он не только хотел подождать там вестей от Хейверс, чтобы узнать, с чем конкретно они столкнулись, но и подумать. Барбара, несомненно, была права в своей оценке Гэри Раддока, но, в отсутствие убедительных улик, инспектору было необходимо решить, каким образом они смогут вывести его на чистую воду.

Вернувшись из Шрусбери, Хейверс рассказала ему все подробности происходившего в больнице. А рассказывать было о чем, поскольку, хотя Финн все еще был без сознания, Брутал смог достаточно точно описать мужчину, с которым столкнулся, когда шел в туалет.

– Похоже на Тимоти Ломакса, – заметил Линли.

Он рассказал Барбаре, как Динь опознала в Ломаксе мужчину, ворвавшегося в их дом. Благодаря наблюдательному соседу по имени Киган, добавил инспектор, они нашли кочергу, которой он пользовался, избивая молодых людей. По словам Томаса, преступник перебросил ее через стену, перекрывавшую доступ к заводи возле Ладфорд-бридж. Эксперты забрали ее на предмет отпечатков пальцев.

Уже в гостинице лондонцы решили, что утро вечера мудренее, и договорились встретиться утром. Они заедут в участок и попытаются выяснить, почему на белье изнасилованной девушки не осталось, судя по всему, никаких улик.

Детективы добрались до участка в течение тех же пятнадцати минут, которые Линли дал Раддоку. ПОП появился всего через несколько мгновений после них. Он был тщательно выбрит, как всегда аккуратно одет и выглядел хорошо отдохнувшим.

Линли захватил с собой пакет с вещественными доказательствами. Он заметил, как Раддок бросил на него быстрый взгляд. Но вопросов ПОП задавать не стал; вместо этого приветственно кивнул и отпер участок.

– Кофе? – предложил он.

Детективы согласились. Это давало им время, чтобы изучить Раддока. Если б он сам не предложил им кофе, они попросили бы его об этом.

Всё в той же бывшей столовой лондонцы заняли оба находившихся там пластиковых стула. На один из них Линли положил пакет с уликами, а на спинку другого Хейверс повесила свою безразмерную сумку.

– Я сейчас… – сказала она и вышла, чтобы через несколько минут вернуться с рабочим креслом из кабинета, в котором умер Йен Дрюитт. Когда сержант вкатила его в столовую, на ней были латексные перчатки; их Линли велел ей надеть заранее.

Раддок был занят «Нескафе», кружками и необходимыми дополнениями в виде сахара и порошкообразной массы, которую он, с извинениями, назвал «отбеливателем», и улыбнулся при этом. Но улыбка исчезла, когда Газ увидел перчатки на Барбаре.

– Сержант, вы несколько поторопились, – заметил Линли начальственным тоном.

– Отпечатки пальцев, ДНК и все такое. – Хейверс была непоколебима. – Если он сидел на этом стуле, на нем должны остаться следы, а нам нужны именно они.

– Вы про Йена Дрюитта? – подал голос Раддок. – Так он на нем не сидел. Как я уже говорил, когда вы изучали фото с места преступления, в кабинете стоял пластиковый стул.

– Давайте пока оставим это, – предложил Линли Барбаре.

– Имея эти потертости на полу? Зная то, что мы уже знаем? Да вы шутите, инспектор.

– Могу я спросить, что здесь происходит? – Раддок впервые насторожился.

– Присядьте пока, – предложил инспектор Барбаре. – Будем рассматривать проблемы по мере их появления.

– Надо же, как, черт побери, мудро, – заметила сержант с издевкой.

Она села, но не на рабочее кресло, а на пластиковый стул. Но перед этим извлекла из своей сумки блокнот и механический карандаш. Линли переложил пакет с уликами со стула на стол. Раддок бросил быстрый взгляд на пакет, а потом отвел глаза.

– Вижу, что-то произошло, – сказал он. – Если вам нужна моя помощь, то вам придется рассказать, что именно. Я знаю только, что вчера Финн Фриман и этот второй мальчик…

– Брутал, – подсказала Барбара. – Какой-то придурок сломал ему руку с криками, что у него изнасиловали дочь. Он считал, что это сделал кто-то из них двоих – или Брутал, или Финн.

– А почему, ради всего святого, он так решил?

– Потому что это случилось у них в доме.

– Боже!.. Когда?

– В декабре. Это случилось после экзаменов. На Куолити-сквер состоялась коллективная пьянка, с которой надо было побыстрее разобраться, потому что соседи, как всегда, жаловались. Все напились до изумления. А поскольку вы отвезли целую группу в Тимсайд, то, полагаю, вам запомнился этот день?

– Начиная с прошлой осени я доставлял эту банду в Тимсайд не один раз. И если кто-то говорит, что в ту ночь я это тоже сделал, то он, скорее всего, прав.

– Та ночь оказалась довольно приметной, – заметил Линли. – Прежде всего, сбежала Динь. То есть, я хотел сказать, Дена Дональдсон. Так что остались Финн, Брутал и вторая девушка, которая там не жила, но тоже не хотела показываться дома в пьяном виде. Это ее тогда изнасиловали. Об этом она рассказала только Динь, и никому больше. По крайней мере, не сначала. Прошу вас, присаживайтесь, мистер Раддок.

– А кофе?..

– Думаю, что я откажусь. Барбара?

– Тоже. – Сержант постучала карандашом по блокноту, раскрытому на девственно чистой странице.

Раддок также не стал заморачиваться с кофе. Дрожат ли у него руки? Возможно, но не точно.

– Я тогда тоже не буду, – сказал он и сел в кресло на колесиках. Оно немного отодвинулось. ПОП уперся ногами в пол.

– Наверное, поэтому стул должен был быть пластиковым, – обратилась Барбара к Линли, указывая на ноги Раддока. – Но мы об этом и сами догадались, правда?

– Именно, – ответил инспектор.

Раддок молчал. Одна его нога отбивала какой-то ритм, но как только он понял, что Барбара следит за его ногами, стук прекратился.

– У меня впереди еще утренний обход, – сказал ПОП. – Так чем я могу вам сейчас помочь?

«Приз за наглость», – подумал Линли.

– Кроме Динь, изнасилованная девочка рассказала о произошедшем Йену Дрюитту, – сказал инспектор. – Она с ним несколько раз встречалась…

– Семь раз, сэр, – вставила Хейверс.

– …и ему пришлось потрудиться, чтобы выведать у нее эту историю, хотя встречались они по совсем другому поводу. После случившегося она решила бросить колледж и не посещать его во время весеннего семестра. От этого ее смогли отговорить ее родители, но потом ее результаты становились все хуже и хуже, и это – не будем сейчас говорить, каким образом, – привлекло к ней внимание мистера Дрюитта.

– Логично, – Раддок кивнул. – Я слышал, что он был человеком отзывчивым.

– М-м-м… да. – Линли переложил пакет с уликами со стола на пол.

– Мы тоже говорили с этой девочкой, Гэри, – сказала Барбара. – Это случилось вчера. Ей было очень тяжело, но, так как она уже обо всем рассказала родителям, говорить с нами ей было немного легче. Итак, в обычных обстоятельствах никому и в голову не придет, что после нескольких месяцев, предшествовавших ее разговору с Дрюиттом, могут остаться какие-то улики. Я хочу сказать, что на ее теле уже ничего не было, а любые другие доказательства были бы заранее скомпрометированы, если вы меня понимаете. Вот только… Понимаете, до той ночи девочка никогда не пила, и ей было очень стыдно, поскольку она была уверена, что сама навлекла на себя это изнасилование. И вот ей понадобилась память – хотя, на мой взгляд, это больше похоже на… как называются эти штуки, которыми религиозные фанатики избивают себя, сэр?

– Бич, – ответил Линли, не отводя глаз от Раддока. – Плетка-девятихвостка или что-то в этом роде.

– Точно, – подхватила Хейверс. – Только у нее был не настоящий бич. Да и вообще люди сразу заметили бы, если б она ходила с кровью, сочащейся сквозь ее футболку, и все такое, после того как она опробовала бы бич на своей спине, как делают эти придурки. Поэтому она просто сохранила белье, в котором была в тот день. Она спрятала его в шкаф, и – хотя сама она об этом не говорит – полагаю, что время от времени доставала его и рассматривала, чтобы не забыть, какой идиоткой, дурой, балдой, кретинкой – или как еще она там себя называла – она была в ту самую ночь. Знаете, некоторые девочки так делают… А она? Мне кажется, что ее воспитали именно так.

– Она передала белье Йену Дрюитту, – продолжил Линли, – а он смог сказать ей лишь, что никаких следов на нем не осталось.

– И мы думаем, что именно с этим связаны ваши телефонные переговоры с диаконом, – сказала Хейверс. – Такой отзывчивый человек, каким вы его описали, наверняка пожелал бы, чтобы человек, изнасиловавший девушку, о чем она ему рассказала, понес заслуженное наказание. Поэтому он звонил вам, чтобы узнать, чем закончился анализ колготок и трусиков. Сначала вы сказали ему, что новостей нет, но звонки не прекращались, правда? И в конце концов вы были вынуждены сказать, что вам очень жаль, но следов нет и бла-бла-бла. А поскольку вы представитель закона, Гэри, – а ведь вы им действительно являетесь, – Йен Дрюитт был вынужден поверить, что все сказанное вами правда, а это значило, что или девушка по каким-то причинам все это выдумала, или что преступник умудрился не оставить никаких следов. И в том, и в другом случае, что бы пострадавшая ни говорила потом, ее слово было против слова неизвестного насильника, особенно в отсутствие каких-либо доказательств. Как вы, собственно, и сказали…

– Но вот что она не сказала Йену Дрюитту, Гэри, – добавил Линли. – Белье действительно принадлежало ей, а вот верхняя одежда была ее подружки. И она – эта подружка – все эти месяцы хранила ее в безопасном месте. Вчера она ее нам выдала. – Инспектор дотронулся до пакета с уликами.

– Мы полагаем, что на них все еще есть ДНК насильника, – сказала Хейверс. – Что вы обо всем этом думаете, Гэри? Хотелось бы услышать ваше мнение. Кстати, мы ведь раскрыли тайну смерти Дрюитта. Сэр?

Линли медленно и четко зачитал Раддоку его права. Тот никак не среагировал на это, только пальцы крепче сжали подлокотники кресла.

– Дрюитт знал имя изнасилованной девушки, – сказал инспектор. – Он знал о том, что у нее хранятся вещественные доказательства. Их он передал вам, в надежде на то, что вы выполните ваши обязанности.

– Заключавшиеся в том, – добавила Барбара, – чтобы зарегистрировать их в системе и направить на анализ, который неизбежно показал бы…

– Я должен был защитить его, – прервал сержанта Раддок. – Мне было велено его защищать. Я лишился бы работы, если б не стал этого делать.

– Вы сейчас говорите о Финнегане Фримане? – уточнил Линли.

– Когда он переехал в Ладлоу, она прямо велела мне следить за ним, и что я мог сделать? Отказать заместителю главного констебля? Каким образом? Что бы вы сделали на моем месте? Или любой другой… И когда я узнал… когда Дрюитт рассказал мне, что произошло в доме, я сделал то, что мог.

– И что же именно? – задал вопрос Линли.

– Рассказал ей все. Все, что произошло, – хотя поначалу мы все думали, что ничего такого не было и что девушка просто фантазирует, о чем я сразу и сказал Дрюитту. Я сказал ему, что знаю этих ребят и что девушка говорит неправду. Это или месть, или злоба, или что-то в этом роде. И я посоветовал ему поговорить с ней именно с этой точки зрения. Что он и сделал – а потом появился с ее трусиками и колготками, и я сразу же понял, что все это значит.

– И вынесли ему смертный приговор?

– У меня и в мыслях такого не было! Я думал, что достаточно будет избавиться от улик, поэтому передал их ей, и всё. Но она думала иначе. Ей нужна была гарантия того, что никто никогда не узнает, что Финн сделал с этой девочкой, когда она была пьяна. А знал об этом только Дрюитт. Поэтому…

– Поэтому вы его убили, – закончил предложение Линли.

– Нет! Богом клянусь, я ничего не сделал этому парню – кроме того, что забрал его из церкви Святого Лаврентия и привез в участок. А потом я стал звонить, как уже рассказывал, а в это время кто-то его прикончил.

– Вы забыли рассказать о ризнице, – напомнила Хейверс.

Раддок облизал губы. Его правая нога вновь стала отбивать ритм. И вновь он усилием воли остановил ее.

– А при чем тут ризница?

– Именно в ризнице Йен Дрюитт разоблачался в вашем присутствии, – пояснил Линли.

– Я не отвечаю за то, что он воспользовался возможностью…

– Это вы воспользовались возможностью, Гэри, – сказала Хейверс. – И если б вы хоть раз в жизни сходили в церковь, то сейчас не выглядели бы таким презренным стопроцентным козлом…

– Достаточно, сержант, – мягко одернул ее Линли и обратился к Раддоку: – Вы выбрали не ту ст'oлу. В данном случае цвет имеет значение. Йен Дрюитт никак не мог засунуть в карман ту столу, которую носил во время службы. Она была фиолетовой. А вы выбрали красную.

В помещении повисла тишина. Было бы здорово, если б в какой-то момент Раддок действительно повел себя как пойманное животное, но этого не произошло. Из чего следовало, что у него на руках какие-то важные карты и он собирается их разыграть. Не знал он только – да и не мог знать, – что главный козырь был на руках у Линли.

Задняя дверь в участок хлопнула, и инспектор сделал знак Барбаре, чтобы она посмотрела, что там происходит. Сержант встала и вышла.

– Она на меня давила, – сказал Раддок, когда та покинула комнату. – И не хотела отпускать. Когда я рассказал ей о Дрюитте и о том, что он узнал о той ночи от самой девочки… Это она спросила о вещественных доказательствах, и я сказал Дрюитту, что без них и речи ни о чем идти не может. Он сказал об этом девочке – и вот вам пожалуйста; и он передал их мне, а мне пришлось сказать ей, что они у меня. Если б я этого не сделал, то Финна арестовали бы, и обвинили, и приговорили, и все из-за того, что в одну несчастливую ночь он совершил несчастливую ошибку. У девочки все прошло бы. Конечно, ей было бы тяжело, кто спорит. Но раны затянулись бы, а если б она держала рот на замке, то никто… Я не мог позволить, чтобы мальчик попал в тюрьму. Из-за того, что он сделал, он попал бы туда уже с клеймом. Я знал это и рассказал об этом Кловер. Информация разлетелась бы в момент, и сокамерники стали бы его пользовать. Он бы попал в лапы к уголовникам, те вставали бы в очередь, и как бы, черт побери, он смог бы это все пережить? А ведь этого не случилось бы, если б улики исчезли.

– Понятно… – Линли замолчал и нахмурился, сдвинув брови. – Еще раз – для того, чтобы я понял, – белье нельзя было передавать на экспертизу, потому что его с той ночи не носили и на нем обязательно обнаружилась бы ДНК. Значит, оно или все еще у вас, или вы передали его заместителю главного констебля, дабы она убедилась, что вы выполняете ее приказы.

– Я отдал его ей. Я уже сказал об этом. Но Дрюитт все равно знал, что белье существует, а она не могла этого допустить. Сам я против него ничего не имел. Он только делал то, что считал своей обязанностью. Но она не хотела рисковать.

– Простите?

– Не хотела рисковать, что кто-то из них – или Дрюитт, или девочка – вдруг не поверит сказке про отсутствие улик; что один из них, захотев рассказать собственную историю в полиции Шрусбери, позвонит туда и скажет: «Вот что произошло, только нам сказали, что никаких следов не осталось, а как такое может быть при содомии?»

– Ах вот как… – На мгновение Линли замолчал. Он притворился, что глубоко задумался, – мужчина, который тщательно взвешивает и оценивает все услышанное. – Вот в этом-то вся ваша проблема, Гэри, – сказал он наконец.

– Не понял.

– В том, что вы знаете, что с девочкой занимались анальным сексом.

– Дрюитт…

– Нет, ни Дрюитт и никто другой. До вчерашнего дня девушка ни одной живой душе не говорила, что это был анальный секс. Ей было слишком стыдно.

– Она должна была сказать…

– Но не сказала. В ее культурной схеме – или, скорее, в схеме ее матери – девственность имеет очень высокую цену. И хотя она была – и до сих пор остается с технической точки зрения – девственницей, она не могла даже помыслить о том, чтобы рассказать кому-то, что с ней в действительности произошло, – частично из-за того, что люди могли подумать, будто она больше не чиста.

– Это все Финн. Я клянусь вам. Это сделал Финн.

– Это ведь именно то, во что вы позволили поверить ЗГК, не так ли? Надо лишь добиться того, чтобы она впала в панику по поводу собственного сына, и тогда все остальное легко организовать: изменение угла наклона камеры наружного наблюдения на участке; звонок в диспетчерскую, достаточно туманный для того, чтобы на него среагировали немедленно; звонок именно из участка, чтобы все выглядело так, как будто вас хотят подставить; и, наконец, звонок сержанту Гандерсон как раз в тот момент, когда произошла цепь ограблений, которыми занялись именно те офицеры, при других обстоятельствах доставившие бы Дрюитта в Шрусбери после звонка ЗГК.

– Говорю же вам…

– Не сомневаюсь. Но когда мы добрались до мобильного Дрюитта, ситуация для вас стала критической, поэтому не оставалось ничего другого, как втянуть в эту историю Финна в качестве человека, насчет которого у Дрюитта были «сомнения». Но Финн Дрюитта совсем не волновал, потому что все улики и вправду были на его стороне. Пока они вдруг не исчезли…

– Я действовал по приказу. По ее приказу. По приказу ЗГК Фриман.

– Возможно. Хотя не думаю, чтобы она приказывала вам насиловать девочку извращенным способом… Сержант! – последнее слово Линли произнес в сторону коридора. В дверь вошла Хейверс, а вместе с ней – два офицера в форме.

– Эти ребята отвезут вас в Шрусбери, Гэри, – сказала сержант. – Там вас ждет прекрасная камера в изоляторе временного содержания.

Королевская больница Шрусбери

Пригород Шелтона, Шропшир

Кловер появилась в палате Финнегана в районе половины десятого, одетая в гражданское.

– Давай я заступлю на дежурство. Тебе надо поспать, – предложила она Тревору.

Прежде чем тот успел ответить, раздался голос Финна: «Мам?»

– Я здесь, милый, – повернулась она к нему. – Папа поедет домой, чтобы поспать, но кто-то из нас все время будет с тобой, пока мерзавца не возьмут под стражу.

С того самого момента, как Кловер вошла в палату, Тревор чувствовал, что ему не по себе. Ему не хотелось уезжать.

– Думаю, я еще немного посижу, – сказал он.

– В этом нет необходимости, – заметила Кловер. – Теперь, если кто-то захочет поговорить с Финнеганом, им придется иметь дело со мной.

– Это ты про копов? – Финн говорил тем же сонным голосом, что и ранним утром.

Кловер села на стул, с которого только что встал Тревор.

– Они захотят допросить тебя официально, – сказала она, наклонившись к сыну. – Если только уже не успели поговорить с тобой… Или нет? О том, что произошло вчера? Или о чем-то еще?

Финн смотрел не на нее, а скорее в потолок. Однако теперь он повернул голову, и мать смогла рассмотреть, насколько пострадало его лицо. Опухшее, поцарапанное, с зашитыми ранами, оно напоминало физиономию призового бойца.

– Что? – переспросил Финн.

– Они могут захотеть допросить тебя насчет того, что произошло зимой, – сказала ЗГК. – Если они начнут… Если они вспомнят… Но я останусь с тобой, так что не будем волноваться раньше времени. Однако, может быть, они уже успели поговорить с тобой? Ты так и не ответил на мой вопрос. – Тут она повернулась к Тревору: – Он же не говорил еще с полицией, да? Эта женщина из Скотланд-Ярда не смогла вчера добраться до него?

– Скотланд-Ярд? – переспросил Финн.

– Мама волнуется, что тебе пришлось еще раз пообщаться с детективами из полиции Метрополии, – объяснил Тревор. – Или с кем-то еще из полиции.

– Но ты же сам сказал… Им нужны будут мои показания…

– Я не о том, что произошло вчера, Финн, – сказал Тревор. – Я о другом. О том, о чем мы с тобой говорили ночью.

– Ночью? – Юноша сощурился, словно свет из окна мешал ему.

– Мы говорили о девушке… в Тимсайде… об изнасиловании, – напомнил ему Тревор. Он почувствовал взгляд Кловер, но не посмотрел на нее.

– А что… была девушка, папа? Динь не было дома, когда появился этот мужик. По крайней мере… я не думаю…

– У тебя проблемы с памятью, Финн. Сейчас она нечеткая, но доктор говорит, что со временем она восстановится.

– Значит, сейчас он ничего не может вспомнить… – негромко заметила Кловер, и Тревору показалось, что он услышал облегчение в ее голосе.

– Детективы из Метрополии захотят поговорить с тобой о девушке, которая отключилась у вас в доме в декабре. Мама этого не хочет, потому что девушку, очевидно, изнасиловали.

Кловер выпрямилась на стуле.

– Тревор, ты не должен… – начала она.

– Мама хочет, чтобы ты ни с кем не обсуждал того, что произошло в декабре, – прервал ее Тревор. – Потому что это может в конце концов выйти тебе боком. А это значит – по крайней мере, я так думаю, что она не хочет, чтобы ты рассказывал полиции о вчерашней попытке убить тебя.

Кловер, отойдя на шаг от постели, произнесла:

– Надо поговорить, Тревор.

Но прежде чем она вывела его в коридор, где, вне всякого сомнения, хотела с ним «поговорить», раздался голос Финна:

– Но… кто… насиловал… Ма?

– Вот результат твоей дури. – Голос Кловер был негромким, но свирепым.

– Тебе придется постараться вспомнить, – сказал Тревор сыну. – Все, что сможешь, о той ночи в декабре.

– Это невозможно. Он не может помнить, – прошипела Кловер. – Доктор сказал, что его память какое-то время будет нарушена.

– Но попытаться он должен, не так ли?

– Он должен ничего не говорить. Никому. С этим все понятно, Тревор?

– Папа… мама…

Фримана-старшего вдруг поразило, как по-детски звучит его голос. И не только голос. Каким ребенком выглядит сын в кровати с забинтованной головой и полными слез глазами… Казалось, что он прилагает сверхусилия, чтобы не разрыдаться в присутствии родителей.

– Твоя мама не позволит тебе говорить с полицией, пока ты не убедишь ее, что ни насилие, ни содомия не являются частью твоих обычных ухаживаний за девушками, отключающимися по пьяни на софе в вашем доме.

Кловер со свистом втянула воздух.

– Да как ты смеешь…

– А ты что собираешься делать? – ответил он на это. – Ты же не можешь навечно спрятать его от полиции. Ты можешь присутствовать при допросе – если он захочет, – но не можешь отвечать на вопросы вместо него.

– Они обведут его вокруг пальца. Они это прекрасно умеют делать. Ты что, действительно думаешь, что мне ничего не известно о способах работы детективов?

– Если он скажет им правду…

– Боже мой! Как же можно быть таким наивным! Правда ничего не значит. И никогда не значила. Когда речь идет о вине и невиновности, во время расследования в первую очередь страдает правда. И если он сделает хоть один неправильный шаг…

– Ты думаешь… – Голос Финна ломался, как в детстве. Оба родителя повернулись к нему. – Ты думаешь, что это сделал я. Ты думаешь, что я… – Он поднял здоровую руку и прикрыл ею глаза.

Раздался звонок мобильного Кловер.

– Не отвечай, – сказал Тревор.

ЗГК взглянула сначала на экран, а потом на мужа.

– Не могу, – сказала она. – Это из управления.

И с этими словами вышла из палаты.

Ковентри, Уорикшир

Ясмина не могла не заметить иронии в том, где поселились ее родители, выйдя на пенсию, потому что когда-то они отправили ее именно в Ковентри – сразу же после того, как она рассказала им на втором курсе универа, что тайно вышла замуж за английского мальчика. Наверное, они смогли бы смириться с мыслью о ее замужестве вопреки их желаниям, религии и национальной принадлежности, но то, что она забеременела от этого английского мальчика до свадьбы, поменяло все в корне. Потому что беременность означала полное пренебрежение культурными и религиозными убеждениями, касавшимися чистоты женщины. Но еще больше их привело в ярость то, что, родив ребенка в столь раннем возрасте, Ясмина ставила под угрозу свое будущее в медицине. Она была старшей из пяти дочерей, обязанной подавать остальным сестрам пример, быть для них маяком, на тот случай, если у них появятся собственные идеи о том, как можно прожить собственную жизнь. Все девочки были обязаны в первую очередь получить образование, во вторую – сделать карьеру и только потом выйти замуж за подходящих и так же хорошо образованных женихов. А все остальное – дом, дети, внешние признаки успеха и список достижений, которыми могли гордиться их родители, – должно стать результатом первых трех действий.

Родители были уверены, что ничего этого Ясмине достичь уже не удастся – именно потому, что она перешагнула через те сексуальные запреты, которые являлись неотъемлемой частью ее жизни. И поэтому они вычеркнули ее из своей жизни. За все прошедшие годы Ясмина видела их лишь дважды: первый раз – когда попыталась показать им их первую внучку, а второй – когда приехала, чтобы рассказать о полученной степени доктора педиатрии. И ни разу ей не позволили войти в дом. Сейчас в Ковентри она хотела положить конец былым обидам.

Когда Тимоти выпил свои таблетки и улегся спать, Ясмина спустилась в подвал. Там она раскопала старый сундук, достала из него одежды, тщательно отгладила и надела их. И вот теперь ехала в них в Ковентри.

Из всех тех одеяний, которые она хранила в надежде на то, что ее будут приглашать на торжественные мероприятия – такие, как свадьбы сестер или рождения внуков, – Ясмина выбрала сари приглушенных тонов. Естественно, что ее никуда не приглашали, но она верила, что со временем все будет прощено и ее семья распахнет перед ней свои объятья.

Сари было темно-зеленого цвета, и она задрапировалась им в стиле Ниви[242]. Мышечная память двигала ее пальцами, когда она убирала конец под тугой пояс нижней юбки, надевала поверх блузу, а расшитую золотом паллу[243] закидывала за левое плечо. На ноги Ясмина надела сандалии, на правой руке позвякивали тонкие золотые браслеты. На левой кисти красовался широкий золотой браслет, а в ушах – тяжелые золотые серьги с зелеными турмалинами. Посмотрев на свое отражение в зеркале, Ясмина увидела то, что хотела показать своим родителям, – индианку, помнящую о своих корнях.

И вот она подошла к их двери. День обещал быть теплым, и даже на закрытом крыльце родительского дома Ясмина чувствовала, как солнце припекает ей затылок. Она позвонила. Ей пришлось нажать звонок дважды, прежде чем дверь открылась. Перед ней появилась ее мать, одетая в заношенный спортивный костюм и кроссовки без шнурков.

За те годы, что Ясмина ее не видела, волосы женщины поредели и стали совсем седыми. Она, прищурившись, смотрела на Ясмину, и той показалось, что солнечные лучи, падавшие у нее из-за спины, не позволяют матери рассмотреть ее лицо. Гостья сделала шаг вперед, чтобы оказаться в тени остроконечной крыши крыльца. Заговорили они с матерью одновременно.

– Мадхур? – произнесла ее мама.

– Мама? – произнесла Ясмина.

Как будто не услышав, что сказала Ясмина, женщина продолжила:

– Мадхур, в доме нет кексов. Есть чай, но нет молока, да и сам дом…

– Мама, это я, Ясмина. – «Кто такая эта Мадхур?» – подумала она.

– …в том виде, в каком он сейчас, не вызывает у меня гордости. Ты опять пришла поговорить по поводу Раджни?

– Мама, это я, Ясмина. Твоя старшая. Ясмина. Ты впустишь меня?

– Но я не могу, – сказала ее мать. – Вы должны меня простить. Палаш сказал, что я не могу… А Раджни… ты разве не знаешь, Мадхур, что она давно вышла замуж? Она здесь больше не живет, и мы ее теперь и не видим. Палаш не одобрил выбора, потому что его сделала не ты, и он был очень сердит на проявленное неуважение. – Внезапно тема разговора переменилась. – Это ты пришла, Раджни? Нет. Этого не может быть. Это не разрешено. Раджни ждет ребенка, если только не успела его потерять. Раджни, ты потеряла ребенка? Ты что, забыла забрать его, когда была здесь последний раз? Но тебя же здесь не было, правда? Ведь это Бина приходила?

Ясмина начала кое-что понимать.

– А Палаш дома? – спросила она. – Мамочка, папа дома? – Она не могла представить себе, что ее отец мог оставить мать одну в таком состоянии.

– У Раджни всё в порядке, – сказала мать. – Она не стала тем, кем бы мы хотели, но ее свадьба… Амбика говорит, что она принесла ей богатство. А вот у самой Амбики все не так хорошо, а я на нее так надеялась… Но Палаш сказал, у нее что-то случилось с головой.

– И что же с ней произошло? – спросила Ясмина. – Мама, папа дома? Прошу тебя, позволь мне войти.

– Ой, мне очень, очень жаль, – женщина начала закрывать дверь. – Палаш говорит, что мне нельзя…

– Мамочка! – Ясмина слегка нажала на дверь, чтобы не дать ей закрыться окончательно.

– Мадхур! Раджни! Нельзя! Амбики здесь нет. Палаш говорит всегда…

– Мамочка, впусти меня!

У ее матери не хватило сил, чтобы закрыть дверь, и Ясмина смогла войти внутрь, но, войдя, она сразу же подумала, что лучше б ей было остаться на пороге. Горы газет, изобилие полупустых пластиковых пакетов, картины, сброшенные, казалось, каким-то ураганом на столы и пол, заляпанная мебель, нераспечатанные письма, журналы под ногами, немытые чашки, тарелки и стаканы…

– Нельзя! Нельзя! – кричала ее мать. – Палаш! Палаш! Мадхур пришла за Раджни, а Амбика сейчас поранит себя, если ты не спустишься! Палаш!

Над головами у них раздались шаги; затем они загрохотали по ступеням, и вниз спустился крупный мужчина в домашнем халате.

– Да, да, Веда, – приговаривал на ходу отец Ясмины, – Палаш уже здесь. Но Мадхур умерла. В Индии, Веда. Давным-давно. Ты просто забыла. А Раджни с Амбикой ушли, милая. А кому это ты открыла дверь, когда я велел тебе…

Он замолк, увидев Ясмину.

– Ты, – только и смог произнести он.

Ясмина не стала ждать, что будет дальше.

– Что случилось? – спросила она. – Мама… Папа, ты что, сам за ней ухаживаешь? Сколько времени…

– Убирайся, – услышала она. – Вот что из всего этого получилось. Как будто каждая из них – овца, а ты – пастух.

– Палаш, – сказала ее мать. – Палаш, когда придет Амбика? И Свати? Почему мы не видим Свати? Она разве не ходит для нас на рынок?

– Веда, ты должна отдохнуть, – сказал Палаш жене. – Иди на кухню и подожди меня там.

– А разве мы не должны напоить Мадхур чаем?

– Конечно. Набери чайник, Веда. Всего лишь только набери воду в чайник. И больше ничего не делай.

Казалось, женщина задумалась о воде в чайнике. Она пробормотала «воду» себе под нос и пошла, но споткнулась о груду газет в гостиной. Это отвлекло ее настолько, что она встала перед ними на колени и стала разбирать их по одной ей понятному принципу.

Ясмина следила за ней с растущим чувством отчаяния.

– Что я могу сделать? – спросила она. – Скажи, чем я могу помочь? Где они все?

Ноздри ее отца задрожали, как будто от нее исходил неприятный запах.

– Оставь нас, – сказал он. – Все вы умерли, и духи моих дочерей не имеют права входить в мой дом.

Ясмина обратила внимание на слово «моих» и все поняла.

– Так ты всех нас выгнал? – ужаснулась она.

– Это ты сделала, – ответил отец. – Если они для нас умерли, то это то, чего хотела ты. Ты вбила кол в мое сердце. Ты разрушила мозг своей матери. И осталось только то, что ты сейчас видишь перед собой. А теперь оставь нас с нашим горем и стыдом. – Он развернул ее и подтолкнул в сторону двери.

Пытаясь сопротивляться, Ясмина вся напряглась.

– Но ведь необязательно все должно быть именно по-твоему! Почему ты не хочешь этого понять?

– Убирайся! – Голос отца стал громче, и он поднял сжатый кулак, наступая на нее так же, как наступал много лет назад и как, без сомнения, наступал на ее сестер.

– Где они? – спросила она, пятясь под его натиском. – Что случилось с моими сестрами? Где они, папа? Скажи же.

– Для нас все они умерли, – прорычал он в ответ. – Убирайся и оставь нас в покое! Здесь ничего не изменилось и никогда не изменится!

Королевская больница Шрусбери

Пригород Шелтона, Шропшир

Барбара Хейверс сожалела, что ей придется пропустить Решающий Момент, но, когда Линли объяснил ей, как он планирует заставить Раддока выдать себя, она сразу же поняла, что это их лучший шанс закрыть не только дело об убийстве Йена Дрюитта, но и об изнасиловании Миссы Ломакс. Когда же сержант услышала свое имя в коридоре полицейского участка Ладлоу, в котором ждала вместе с двумя патрульными офицерами, она поняла, что инспектор добился своего.

Их дальнейшее общение с ПОПом было сплошной формальностью. На него надели наручники, так же как когда-то он надел их на Йена Дрюитта, довели до патрульной машины и быстро увезли. В следующий раз они с Линли увидят его в комнате для допросов изолятора временного содержания в Шрусбери. Но до этого им еще надо разобраться с Кловер Фриман.

С парковки возле полицейского участка Линли позвонил главному констеблю Уайетту. Барбара могла слышать только то, что говорил инспектор. После неизбежного ожидания – «и почему только, ради всего святого, главного констебля надо непременно ждать?» – подумала она, – Линли сказал только, что они с детективом-сержантом Хейверс направляются в Вестмерсийское управление полиции, где им надо будет переговорить с заместителем главного констебля по поводу смерти Йена Дрюитта. Не может ли Уайетт обеспечить ее присутствие на территории управления?..

Какое-то время Линли выслушивал то, что говорил ему Уайетт, а Барбара чувствовала себя лошадью перед стартовыми воротами. Она как раз бормотала: «Ну давай же, давай!», когда Линли закончил разговор и сообщил, что Фриман на работе не появлялась.

– Боже! Сделала ноги!

– Не думаю. Она отзвонилась и сказала, что едет к сыну в Королевскую больницу Шрусбери. Что ее муж провел там всю ночь и ей нужно сменить его.

– Так вы думаете… Что она сидит там и ждет, когда мы за ней приедем?

– Думаю, что она ничего не знает о том, что происходит. И если мы поторопимся, то у нас появятся хорошие шансы застать ее там.

Отправились они немедленно. Расстояние было не таким уж большим, но по дороге не попалось ни одного отрезка шоссе с двухрядным движением, поэтому их дважды здорово тормозили большегрузы. Не имея ни сирен, ни мигалок, полицейским приходилось ждать, пока можно будет обогнать медленно движущийся транспорт.

Тревога Барбары росла с каждой минутой, подстегиваемая нарочитым спокойствием Линли.

Хейверс была уверена, что Кловер Фриман уже давно уничтожила улики, переданные ей Раддоком, если он вообще их передал, что все еще было под вопросом. А в этом случае все сведется к формуле «она сказала, он сказал», поскольку оба они прекрасно знали, что даже если Раддок катался по одежде, найденной под кроватью у Брутала, на ней все равно будут остатки ДНК буквально всех и каждого. Динь сама призналась, что оказывала сексуальные услуги Раддоку, чтобы он не отвез ее, пьяную, домой к мамочке, так что наличие ДНК ПОПа легко объяснялось поведением самой девушки.

Линли же считал иначе. Он указал Барбаре на то, что, хотя они и мало что знали о ЗГК, им хорошо было известно, что она старалась контролировать своего сына всеми доступными ей способами. Раддок действовал от ее имени в качестве виртуального шпиона, а самого мальчика заставили заняться одобренным матерью общественно-полезным трудом, помогая Дрюитту в его детском клубе. А так как мальчик рос и контролировать его становилось все труднее, матери, без сомнения, требовалось что-то совсем неординарное, чтобы иметь возможность управлять им в будущем. И улики, указывающие на изнасилование девушки, находившейся в бессознательном состоянии, как раз и были этим неординарным фактом.

– Но это значит, что она верит в то, что это сделал Финн, – сказала Барбара, выслушав объяснение инспектора.

– Раддок, вне всякого сомнения, сделал все, чтобы она в это поверила.

– Тогда почему бы не избавиться от улик, как только они попали к ней в руки?

– Потому что они дают ей власть.

Линли выехал на встречную полосу, переключил скорость и до упора выжал педаль газа, что позволило ему пролететь мимо двух машин и трактора. Мотор его машины был древним, но это был мотор, созданный для гонок. Барбара взглянула на инспектора, когда деревья вдоль дороги превратились в смазанные полосы зеленого цвета. Казалось, что Томас абсолютно доволен своей машиной.

– По мне, так это слишком большой риск, – сказала Хейверс, имея в виду отнюдь не обгон мешающего им транспорта.

– Правильно, но она понимала, что этот риск окупится сполна. Поскольку предполагается, что все свои поступки она оправдывала желанием действовать на благо Финна. Так ей было легче уговорить себя.

– И все равно… – сказала Барбара, обдумав услышанное. – Я хочу сказать, что помимо того, что наплел ей Раддок, у нее должны иметься какие-то еще причины поверить в то, что Финн изнасиловал Миссу Ломакс.

– Мне кажется, он сам делал все, чтобы отдалиться от нее, – заметил Линли. – Может быть, в душ'e Финн – неплохой парень, но одно то, что он сотворил со своим внешним видом, свидетельствует о таком уровне открытого неподчинения, который ей ни за что не мог понравиться. И я уверен, что этот случай – не единственный.

В приемном покое Королевской больницы Шрусбери Линли предъявил свое удостоверение. После телефонного звонка к ним вышел полицейский в форме. Когда инспектор заверил его, что их цель – переговорить с матерью Финнегана, а не с самим пострадавшим, офицер сказал, что в палате находится только отец юноши.

– Нам сказали, что она приехала сменить мистера Фримана, – возразил Линли. – Разве это не так?

– Она приезжала, но быстро уехала, – сказал офицер. – Мне кажется, что отец не хочет оставлять мальчика одного.

– Тогда мы поговорим с мистером Фриманом, – решил Линли. – Это дело не терпит отлагательства.

Офицер задумался. Несколько секунд он цыкал зубами, словно пытался очистить их от остатков завтрака. Пока он занимался этим, Линли добавил:

– Это займет не больше пяти минут.

– Ладно. Но только мне запрещено пускать в палату посторонних.

– Мы можем поговорить и в коридоре, – заверил его Линли.

– На крыше, на парковке, в лифте или даже рядом с мусорным баком… – нетерпеливо добавила Барбара.

Офицер дернул головой, что должно было означать: «Следуйте за мной». Когда они добрались до палаты Финна, дверь оказалась закрытой. Полицейский велел им подождать и нырнул в палату. Появился он вместе с Тревором Фриманом. Последний выглядел так, словно попал под паровой каток.

– Вам нельзя с ним разговаривать, – сказал он. – Он то приходит в себя, то снова отключается. У него нарушена память, и если только…

– Мы должны поговорить с вашей женой, а не с сыном, – прервал его Линли. – Надеюсь, что ему уже лучше?

– Постепенно он поправится. Вы уже арестовали ублюдка, который это сделал?

– У нас есть предварительное опознание, сделанное человеком, находившемся в тот момент в доме. Орудие избиения, которым он, по-видимому, пользовался, отправилось на экспертизу на предмет отпечатков пальцев. Мистер Фриман, нам сказали, что сюда приезжала ваша жена и что она быстро уехала. Не знаете куда?

– Ей позвонили, – ответил Фриман. – Она сказала, что звонят из Управления, и вышла из комнаты. Думаю, что Уайетт попросил ее вернуться в Хиндлип.

– Почему вы так думаете?

– Потому что она уехала. Вышла из комнаты и не вернулась. – Фриман смотрел то на Барбару, то на Линли; выражение его лица стало подозрительным. – А в чем, собственно, дело? Кстати, я в курсе того, что происходит, и вот что я хочу вам сказать по этому поводу: мой сын никого не насиловал, тем более в извращенной форме. Он вообще не знал, что в ту ночь у них на диване отключилась девушка. Кто-то чужой забрался в дом, потому что…

– Мы все знаем, – вставил инспектор. – И уже произвели арест.

– И кто же он?

– Большего я сейчас сказать не могу. Предстоят допросы, необходимо оповестить жертву и ее семью… Но прежде всего нам нужно переговорить с вашей женой.

– Может быть, мне позвонить ей на мобильный? Или в офис?

Линли задумался. А подумав, сказал: «Нет». Барбара понимала, что меньше всего сейчас инспектор хотел бы поднять шум вокруг всего происходящего. Он сильно сомневался, что Кловер Фриман действительно вызвали в Хиндлип, но убедиться в этом хотел бы без ненужных звонков к ней в офис или на мобильный.

Томас поблагодарил Фримана, пожелал ему всего хорошего, сказал, что надеется на быстрое и полное выздоровление Финнегана, и обещал еще позвонить.

Когда он направился к лифту, Барбара двинулась вслед за ним. Ей очень не нравилось то, что они только что узнали. Звонок инспектора в полицейский участок в Шрусбери, который он сделал сразу же, как только они вышли из больницы, ничуть не удивил ее. Томас попросил дежурного по ИВС. Со всеми своими сиренами и проблесковыми огнями полицейская машина, которая везла Раддока из Ладлоу в Шрусбери, должна была добраться туда гораздо быстрее, чем они, даже принимая во внимание мотор «Хили Элиотт» и сноровку, с которой Линли обгонял транспорт, следующий в параллельном направлении. Перед тем как его заперли в камеру, Раддок должен был потребовать – и получить – один телефонный звонок, на который имел право. И мало кто сомневался, что он позвонил Кловер Фриман, которая, находясь в больнице, была от него всего в нескольких минутах езды.

– Она поехала за уликами, – заявила Барбара, пока Линли ждал, когда его соединят с дежурным сержантом. – Больше некуда, сэр. Ей необходимо от них избавиться.

– Это первый из возможных сценариев, – согласился инспектор.

– А что, есть второй?

Линли не успел ответить, потому что заговорил в трубку – скорее всего, с дежурным сержантом. Доставили ли Гэри Раддока в участок? Да, доставили. Поместили ли его в камеру? Да поместили. Он воспользовался телефонным звонком? Воспользовался. Линли выслушал ответ, показавшийся Барбаре длиннее, чем это требовали обстоятельства. В заключение он спросил, навещал ли его кто-нибудь. Да, навещал.

И опять инспектор слушал, а Барбаре от нетерпения хотелось вырвать мобильный у него из рук или крикнуть ему, чтобы он включил громкую связь. Но ей пришлось ждать. Наконец Линли поблагодарил собеседника и разъединился.

– Она была у него, – сказал он Барбаре.

– Они что, разрешили ей с ним увидеться?

– Маловероятно, что дежурный сержант откажет заместителю главного констебля в просьбе увидеться с только что арестованным человеком.

– Значит, он позвонил ей.

– Этого сержант не смог подтвердить, но Раддок сказал тому, кому он звонил – кто бы это ни был, – что его арестовали и что им надо поговорить. Из этого сержант заключил, что он звонил своему адвокату. Но, я думаю, мы с вами можем согласиться на том, что звонок Раддока был равносилен требованию к ЗГК, чтобы она немедленно явилась. И, так как она приехала и встретилась с ним, мы с вами можем быть уверены, что он рассказал ей все – с несколькими купюрами[244].

– Но он же не стал говорить ей, что сам изнасиловал Мисси Ломакс? Ведь правда?

– Позволю себе предположить: он хочет, чтобы ЗГК продолжала верить, что это дело рук Финнегана. А если он сказал ей, что мы вышли на Финна, то она может захотеть избавиться от улик. Возможно, она и хранила их, как рычаг воздействия на сына, но теперь, когда тот у всех на виду и подозревается в нападении на Мисси Ломакс… Она захочет избавиться от них как можно скорее.

– Но ЗГК не может рисковать и выбрасывать их где-то возле дома, – сказала Барбара. – Она же знает, что мы перевернем каждый контейнер с мусором и обыщем все помойки в Вустершире, если возникнет такая необходимость.

– На работе она это тоже не сделает, – заметил Линли. – По той же самой причине. И что нам остается?

Хейверс задумалась над потенциальными местами сброса. Они слишком мало знали о ЗГК. Если все это время она возила улики в машине, то вполне могла выбросить их где угодно: сбросить в яму, сжечь в барбекюшнице, оставить в мусорном контейнере в гипермаркете или вообще улететь с ними в Тимбукту и там…

– Взлетное поле, сэр, – решила Барбара. – Она – член клуба планеристов вместе с Рабией Ломакс и Нэнси Сканнелл. Вы помните фото? На планере она сможет легко добраться до водохранилища или до болот на пустоши. Да куда угодно… Она может просто выбросить улики в воздухе, а если сделает это над достаточно далекой и достаточно труднодоступной точкой, то их не найдет ни одна живая душа.

– А где этот аэродром? – поинтересовался Линли.

– На пустошах над Чёрч-Стреттоном, прямо посреди неизвестно чего. Мы с командиром встречались там с Нэнси Сканнелл.

– И вы сможете его найти?

– Могу попытаться. Это в Лонг-Минд.

– А вы знаете, как называется сам аэродром?

Барбара стала копаться в памяти. Она помнила, что название как-то связано с Мидлендс. И неожиданно вспомнила его.

– Клуб планеристов Западного Мидленда.

– Тогда позвоните им. И скажите, чтобы они задержали ее, если она захочет взлететь.

Но, вспомнив один восхитительный и жизненно важный факт, Барбара прищелкнула пальцами и радостно воскликнула:

– Их планер сломан! Ведь именно об этом шла речь в доме Рабии Ломакс, когда мы приехали допрашивать ее. Помните? Там была встреча по поводу сломанного планера. Кловер Фриман может не знать, что планер никуда не полетит, как бы ей этого ни хотелось.

– У них могут быть другие планеры для тех, кто не может себе позволить купить их в собственность. Или для тех, кто берет уроки пилотирования. Или для тех, кто хочет взлететь в компании с опытным пилотом. И если это так – если у них есть еще планеры, – мы должны сделать все, чтобы она ими не воспользовалась. Так что звоните, сержант. А потом показывайте кратчайшую дорогу до клуба.

Айронбридж, Шропшир

Подъехав к дому, Ясмина увидела Тимоти, который успел уже проснуться и сейчас пыхтел, взбираясь вверх по крутой Нью-роуд, доходившей до самой Варфейдж-стрит. Поравнявшись с ним, она опустила окно и предложила:

– Хочешь, я подвезу тебя?

Он посмотрел на нее, покачал головой и жестом руки предложил ей следовать своей дорогой, что она и сделала. На этот раз Ясмине удалось поставить машину в гараж. Выбравшись из нее и подойдя к входной двери, она увидела, что муж находится на расстоянии двух домов от нее, и поэтому решила подождать. Если его и удивило то, как она была одета, он никак не прокомментировал ее этнический наряд. Просто вошел в дом и оставил дверь открытой, чтобы она тоже могла войти.

Ясмина видела, как муж прошел через прихожую и направился на кухню. Сама она поднялась по лестнице на второй этаж. В спальне сняла сари и другие части своего костюма, аккуратно сложив их и приготовив для возврата в подвал. После этого оделась в свою обычную одежду.

Когда она спустилась на кухню, то увидела, что муж готовит сандвич. Он оглянулся на звук, когда Ясмина вошла в помещение, и спросил:

– Хочешь, и тебе приготовлю? Один или два – нет никакой разницы. Сыр, маринованный лук и помидоры. Я пошел было на рынок, но… я не знаю. Мне показалось, что до него не добраться.

Ясмина ответила, что сандвич как раз подойдет. Тимоти молча продолжил свою работу. Ей захотелось спросить, что подняло его с постели, но она решила не дергаться. Вместо этого налила воды в чайник и включила его. Достав чай – «Эрл Грей» для него и «Дарджилинг» для себя, – взяла два заварных чайника, поставила их под горячую воду и приготовила заварку.

– Это все Ма, – произнес наконец Тимоти. – Она позвонила соседям.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Ма звонила сюда. Не знаю, сколько раз… три или четыре. Но я не проснулся. Поэтому, когда ни я, ни ты не ответили, она позвонила в клинику. Думаю, в тот момент она запаниковала… насколько Ма вообще способна паниковать. И решила позвонить старому Регу Дугласу, который живет в конце улицы. Он пришел, чтобы проверить… ну, ты понимаешь. Но в любом случае это он поднял меня. Сказал, что я должен ей позвонить.

– Что-то случилось с Миссой? – вырвалось у Ясмины.

– Рег ничего толком не сказал, потому что ничего не знал. Но, судя по тому, как Ма обзванивала соседей… – Тимоти неопределенно махнул ножом, которым раскладывал соленья на куске хлеба. – В общем, он меня разбудил. – Тимоти посмотрел на жену. – Я не мог понять, куда ты делась. То есть уже после того, как позвонил в клинику. Ты не была на работе.

– Тимоти, что было нужно Рабии? Почему она стала звонить соседям?

– К ней пришли из полиции и сказали, что был произведен арест.

Ясмина боялась спросить, но знала, что должна это сделать, поэтому она поинтересовалась:

– Кого? И за что?

– За то, что произошло с Миссой.

– Это был один из мальчиков?..

– Это был кто-то другой. Рабия сказала, что спрашивала об этом, но полицейский не стал говорить. Ему разрешили лишь сообщить, что негодяй арестован и доставлен в Шрусбери. Чтобы мы не беспокоились, что он может появиться и сделать что-то с Миссой.

Чайник закипел. Ясмина тщательно заваривала чай, пока Тимоти разрез'aл сандвичи сначала напополам, а потом на четвертинки. Он принес их к столу на большой тарелке, захватив с собой две маленькие, специально для сандвичей, будто они с Ясминой готовились к ежедневному ритуалу послеобеденного чая. Она тоже внесла в это свою лепту – достала из буфета чашки с блюдцами, разложила салфетки, расставила молоко и сахар. Они сели за стол и какое-то время молчали, до тех пор пока Ясмина не рассказала мужу, где она была.

– Так вот почему сари, – произнес он.

– Думала, оно поможет.

– Но, насколько я понимаю, не помогло. – Тимоти налил ей чай, а потом, обслужив себя, взял четвертинку сандвича. Ясмина последовала его примеру.

– Я подумала, что сари смягчит их, – продолжила она. – Но маму оно лишь еще больше запутало, а отец, по-моему, его даже не заметил. Все они ушли. Со всеми ними произошло то же самое.

– Ты о сестрах?

– О них.

– Только они не залетали… Не могу себе представить, чтобы кто-то из них решился на такое после того, что произошло с тобой.

– Не знаю, – сказала Ясмина. – Знаю только, что он всех их выгнал и теперь папа с мамой живут вдвоем. А их дом… Такое иногда показывают в фильмах, Тимоти. Впечатление такое, что они превратились в настоящих барахольщиков.

Казалось, что муж смотрит на свой сандвич в течение целых двух минут, хотя в реальности прошло не больше тридцати секунд. Затем, подняв голову, так же долго изучал ее.

– Мне очень жаль, – произнес он наконец. – Для тебя, Яс, это, должно быть, настоящий удар. А где твои сестры? Что с ними стало?

– Я не знаю. Придется начинать поиски. – Ясмина откусила сандвич, но горло у нее совсем пересохло из-за того, что ей предстояло сказать. Она вернула сандвич на тарелку и сделала пару глотков чая. – Ты был прав во всем.

– Я уже много лет ни в чем не прав.

– Это неправда. В том, что касается девочек, ты был прав с самого начала. – Ясмина пыталась подобрать слова, чтобы объяснить мужу, что для нее значило увидеть родителей, узнать, как жизнь поступила с ними и с сестрами. – Тимоти… Когда я их увидела… впервые поняла… Мне кажется, я никогда не смогу этого описать.

– И не надо. У меня пока еще достаточно воображения, чтобы представить себе это.

– Я хочу сказать…

Поняв, что она колеблется, муж посмотрел на нее, и выражение его лица изменилось – теперь Ясмина не знала, чего в нем было больше: надежды, сострадания, беспокойства или простого сожаления о том, что все потеряно.

– Я хочу, чтобы ты знал, – она бросилась вперед как в омут, – что все это – борьба между тем, чем я хочу быть, вместо того, чем я уже стала, – будет продолжаться всю оставшуюся жизнь.

– Не уверен, что понимаю тебя.

– Я намерена сделать все, что в моих силах, для того чтобы иметь возможность жить в мире с самой собой, чтобы превратиться в человека, с которым смогут жить и ты, и девочки. Вот что я имею в виду. А еще я хочу сказать, что мне невероятно стыдно за то, до чего я довела нашу семью.

– Ну, это касается не только тебя.

– Но частично касается наверняка, и это то, о чем я едва могу думать, не говоря уже о том, чтобы согласиться с этим.

Ясмина ждала, хотя и не была уверена, чего ждет. Да и вообще не была уверена, что ей надо чего-то ждать. В самом деле, разве она не должна отвечать лишь за собственные действия, за собственные решения, за те шоры, которые были у нее на глазах? То, что делал – или хотел сделать – Тимоти, было его собственной проблемой.

– Рабия привезет ее домой, – сказал он. – Она звонила еще и по этому поводу. Мисса сама попросила ее об этом.

– Ты хочешь сказать, в Айронбридж?

– Я хочу сказать, сюда. Домой.

Какое-то время Ясмина размышляла над услышанным, а потом наконец сказала:

– Не могу понять, что я сейчас чувствую. Наверное, страх. А что может означать страх перед собственной дочерью? – Когда Тимоти ничего не ответил, она продолжила: – Ей от меня будет нужно что-то, а я не знаю, есть ли у меня что ей дать.

– Думаю, вначале тебе надо будет выяснить, нужно ли ей от тебя хоть что-то. И мы оба – сами – должны спросить ее об этом.

Лонг-Минд, Шропшир

Найдя телефон клуба планеристов, Хейверс звонила по нему беспрерывно. И после каждого неудачного звонка повторяла или «гребаный автоответчик», или «в этом гребаном месте что, никто вообще не работает? Должен же быть секретарь. Там же был офис. Мы с командиром его видели. Так где же он?».

– Продолжайте звонить, – велел Линли.

Двигались они в сторону Лонг-Минда достаточно быстро, но у Кловер Фриман имелось очень большое преимущество. Быстро переговорив с Гэри Раддоком, она должна была понять, что куда ни кинь, всюду клин. Ведь это ЗГК организовала смерть диакона, это она скрывала доказательства, это она помешала не только расследованию КРЖП, но и двум расследованиям, которые проводила полиция Метрополии. И миссис Фриман должно было быть понятно, что ей придется провести в казенном доме Ее Величества много времени, если только она не сможет избавиться от улик, которые были в ее распоряжении и которые – она была в этом уверена – указывали на ее сына как на насильника. Помимо ее звонков Гэри Раддоку и его звонков ей, приходивших на мобильный ее мужа, у полиции на нее ничего не было, за исключением этого периода ожидания в девятнадцать дней, появившегося из-за того, что наручники на Йена Дрюитта должен был надеть Раддок, а не кадровые патрульные офицеры. Но если у нее найдут белье, которое Мисса Ломакс передала Дрюитту, объяснить его наличие в суде будет практически невозможно. И это белье должно быть при ней. Она достаточно проницательна, чтобы понимать, что кольцо вокруг нее сужается. Без сомнения, белье должно было быть у нее постоянно под рукой, с того самого момента, как Гэри Раддок передал его ей. Эти – не только важная часть расследования, они служат более высокой цели в ее извращенных отношениях с сыном.

Полицейские неслись на юг, по шоссе А49, мимо аккуратных полей, засаженных яровой пшеницей. На этот раз им больше повезло с транспортом, и так как путь, который им предстояло преодолеть, был короче, чем та дорога из Ладлоу, уже через четверть часа они поворачивали направо, на одну из второстепенных дорог Шропшира. За окнами промелькнула деревенька Олл-Стреттон, и они быстро приблизились к городку Чёрч-Стреттон.

– Здесь! Вот здесь, сэр! – закричала вдруг Хейверс.

Из-за того, что деревья были такими густыми, а дорога, на которую ему указывала сержант, была такой узкой, Томас чуть не проскочил поворот. Очень скоро она сузилась до ширины одной машины, и когда Барбара сказала: «Ой, прощения просим, сэр», Линли понял, что она имеет в виду «Хили Элиотт». Слова «через пару секунд будет еще хуже» его совсем не обрадовали. И стало действительно хуже.

– Вот сюда. Сразу за будкой, – наконец сказала сержант, когда они добрались до нескольких ферм, расположенных в верхней части Астертона. Томас увидел, что сразу за красной будкой «Бритиш телеком»[245], которая сейчас была справа от них, начинается грунтовая дорога, взбиравшаяся на холм так круто, что он засомневался, что сможет преодолеть ее даже на низшей передаче.

Томас переключил скорость. На дорогу выбралась упитанная овца в сопровождении ягненка. Выругавшись, инспектор ударил по тормозам.

– Там еще и утки будут, – порадовала его Хейверс. – Я сейчас…

С этими словами она вылезла из машины, отогнала овцу и ее отпрыска на край дороги, что дало Линли лишних шесть дюймов, чтобы проехать мимо них.

Вернувшись в машину, Барбара продолжила названивать в клуб. Наконец ей удалось с кем-то соединиться. Она назвала себя, сказала, что они уже едут, и спросила насчет Кловер Фриман.

Какое-то время сержант слушала, затем рявкнула в телефон:

– А вы не можете поднять задницу и поискать ее?.. Что вы говорите? Да вас там никогда не было, потому что я звоню без перерыва, и никто…

Линли взглянул на сержанта. Лицо у нее наливалось кровью, пока она слушала то, что ей говорили.

– А теперь послушай меня, гребаный козел, дело… – сказала она наконец.

– Сержант, – одернул ее Линли.

– …идет о расследовании убийства, и эта женщина влипла в него по самое не могу. А то, что вы сейчас пытаетесь сделать, подпадает под действие статьи… Хорошо. И немедленно. – Она отключила телефон и сказала Линли: – Он попросит, чтобы ее поискали.

– А насколько велик этот клуб?

– Бараки времен войны, используемые в качестве ангаров, вспомогательные постройки, амбары и громадная стоянка для гребаных домов на колесах… – Выругавшись, она быстро добавила: – Вот здесь, сэр. Теперь уже скоро.

Линли был рад услышать это, потому что дорога давно уже превратилась просто в направление со следами автомобильных покрышек. Сейчас они находились высоко на пустоши, и перед ними раскинулась бескрайняя панорама свободного от деревьев пространства, расцвеченного в это время года желтыми цветами утесника, среди которых встречались зеленые кружевные пятна папоротника орляка и гигантские территории, заросшие вереском, которые позже выкрасят пустоши в фиолетовый цвет. Было понятно, почему Лонг-Минд – это Мекка планерного спорта. На западе располагались волнистые холмы Шропшира; некоторые из них состояли из кварца, другие – из вулканического пепла. В одном месте ландшафт постепенно поднимался к группе скал, получивших название Стиперстон, но в остальном был практически плоским. И если позволяли воздушные потоки, отсюда можно было перелететь прямо в Уэльс.

– Здесь направо, сэр! – крикнула Барбара, и инспектор увидел сначала указательный знак, а потом и ворота аэродрома.

Не успел он затормозить, как Хейверс выскочила из машины и распахнула их. Вернувшись в машину, она указала на главное здание, расположенное за засыпанной гравием площадкой, использовавшейся в качестве парковки.

Напротив здания, на расстоянии около трехсот ярдов[246], располагалась площадка запуска планеров. На ней находились два планера, готовые к взлету. Третий, который стоял немного впереди, кто-то удерживал за конец крыла, пока механик с планшетом в руках проводил то, что было похоже на предполетный осмотр.

– Может быть, мне… – спросила Хейверс и махнула рукой в сторону площадки.

– Вперед, – согласился Линли. – А я проверю помещения. – И он направился в здание, в то время как Барбара бросилась в сторону стоящих в очереди планеров.

Войдя, инспектор разыскал ресепшн. К своему огорчению, там он узнал, что на аэродроме Кловер Фриман обнаружить не удалось. Планеров на ее имя никто не брал, беглый осмотр построек ничего не выявил, на объявления, сделанные по внутренней и внешней громкой связи, никто не откликнулся.

Линли негромко выругался. А ведь все казалось таким логичным… Они знали, что она планерист. Знали, что она член консорциума пилотов. Знали единственное место в Шропшире, где члены консорциума могли…

«Члены», – подумал инспектор. Он спросил, была ли на аэродроме Нэнси Сканнелл и не брала ли она планер на свое имя.

Администратор – смуглый джентльмен, которого, судя по бирке на груди, звали Кингсли и который выглядел так, будто весь свой пубертатный период провел под палящими лучами солнца на холмах Шропшира, – сначала посмотрел на списки находившихся на поле, затем перебрал формы, которые, по-видимому, заполнялись, когда пилот брал планер напрокат, и покачал головой. Никакой Нэнси Сканнелл. Ему очень жаль. Все дело в том, что единственный планер, взятый сегодня напрокат, был взят дамой по фамилии Ломакс. Написано достаточно неразборчиво, но похоже на… может быть, Рейчел?

– Рабия Ломакс? – уточнил Линли. И, прежде чем мужчина ему ответил, спросил: – Она уже в воздухе? Вы можете ее остановить?

Кингсли объяснил, что в лучшем случае он может связаться по радио с техником, управляющим лебедкой.

– Так Кловер Фриман вам не нужна? – поинтересовался он.

– Это и есть Кловер Фриман, – ответил Линли. – Немедленно свяжитесь с техником. Скажите ему, что я сейчас буду.

Инспектор перешел на легкий бег. Вдали он видел Хейверс, торопившуюся к двум оставшимся планерам. Третий уже поднялся в воздух. Он почти скрылся в небе, направляясь в сторону Уэльса. На земле проверяли второй планер, а его пилот уже сидел в кабине. Хейверс на всех парах летела к нему.

Но сейчас главным был не планер. Им необходимо заблокировать лебедку. Инспектор набрал номер Барбары – и сразу же понял свою ошибку, увидев, как та остановилась и стала рыться в сумке. Выругавшись, он сбросил звонок. Сержант прекратила поиски, но теперь смотрела в том направлении, откуда он бежал. И, что было еще хуже, она заколебалась. Линли махнул ей. И закричал. Если даже Кловер Фриман готова к взлету, она не сможет взлететь без помощи лебедки. Хейверс должна это знать. Конечно, она это знает. Она должна не допустить, чтобы механик использовал тот механизм, который применяется при запуске. Саму Кловер Фриман останавливать было бесполезно.

Но Барбара не поняла его сигналов и продолжала нестись в сторону планеров. Теперь вся надежда была на Кингсли на ресепшне – сможет ли он связаться по радио не просто с техником, а именно с тем, с каким надо, потому что на поле стояли две лебедки по обеим концам поросшей травой взлетной дорожки.

Хейверс добежала до того планера, который ждал своей очереди, и забарабанила по плексигласовому колпаку. Тот поднялся. Сержант о чем-то поговорила с пилотом и, развернувшись, бросилась к готовому к взлету планеру. В этот момент ближняя лебедка подала дальней сигнал фарами. Планер начал движение. Хейверс добежала до него. Раздался визг какой-то сирены. Сержант как будто попыталась открыть плексигласовый колпак, но времени на это у нее уже не было, хотя она и смогла уцепиться за его край. Планер выкатился вперед, и все было кончено. Хейверс упала. Летательный аппарат оторвался от земли – дальняя лебедка разгоняла его. Все остальное сделали аэродинамические силы. Планер круто пошел вверх. Линли знал, что канат отцепится, как только…

Канат отцепился. Но произошло это на высоте не более 500 футов[247]. Подъемной силы оказалось недостаточно. Высоты – тоже. Планер стремительно упал на землю.

Линли услышал крики, доносившиеся со всех сторон. Те, кто следил за взлетом с парковки, бросились к останкам планера. Хейверс, с трудом поднявшись на ноги, тоже побежала к планеру, в то время как техник с лебедки выскочил из кабины с криком: «Она сама! Сама отцепилась!» Пилот из ожидавшего планера выбрался из кабины и теперь торопился к месту катастрофы, зажав рот рукой. Остальные, находившиеся поблизости, тоже мчались к месту крушения, а над всем этим звучал сигнал с дальней лебедки, как бы сообщая тем, кто еще был в здании, о произошедшей трагедии.

До планера Линли добрался одновременно с Хейверс. Первыми оказались те, кто бежал от парковки. То, что оставалось от колпака кабины, было убрано, и пилот полувисела на ремнях безопасности. Людей становилось все больше, и со всех сторон доносились голоса. «Кто проводил гребаный предполетный осмотр?» – вопрошал кто-то, а другой отвечал ему: «Я проверил каждый гребаный сантиметр. Не было ничего…»

– Она жива?

– Боже, Франклин, а ты сам как думаешь?

– Что-то случилось с замком троса.

– Я проверял. Проверял. Откуда ни возьмись, появилась эта женщина…

– Вытащите ее.

– Не трогайте! Может быть, она…

– Как ты прав Стив, твою мать.

– Какая женщина? Где она?

– Ты что, не понимаешь? Она сама отцепила канат. С замком было все…

– А почему тогда она отцепилась на такой высоте?

– Может быть, она не знала, чем это…

– Кто она?

– Это что, ее первый самосто…

– Он что, не остановил запуск? Я же сообщил ему по радио! Боже… Ему сказали, что полиция где-то здесь, неподалеку… А, вот они. Они хотели…

– Полиция?

Разговоры мгновенно прекратились, потому что все дружно пытались найти козлов отпущения, а полиция подходила на эту роль не хуже других.

– Она слишком рано отцепила канат, сэр, – сказала Хейверс. – Мне чертовски жаль. Я думала, что смогу ее остановить. Но когда она увидела меня…

– Она знала, что игра окончена, – заметил Линли. – И знала, что последует дальше, Барбара.

Айронбридж, Шропшир

Сначала Рабия подумала, что заедет и заберет Сати. Но, хорошенько все обдумав, решила, что поспешное возвращение маленькой девочки домой – как бы это ни подбодрило самого ребенка – могло помешать тому, что должно было произойти между Миссой и ее родителями. Поэтому она направилась прямо в дом Тимоти, объяснив Миссе, что Джастин привезет Сати из резиденции Гудейлов сразу же, как только она даст ему отмашку. Также она сказала Миссе: Джастин знает о том, что Рабия собирается привезти ее в Айронбридж. «Он хотел, чтобы Мисса знала, что он волнуется, – рассказала Рабия, – хотел, чтобы она знала, что он уже говорил с Ясминой. А еще Джастин хотел знать, что же все-таки произошло, потому что надо было что-то говорить Сати. А разве они не договаривались, что никогда не будут врать ни себе, ни друг другу, ни младшей сестре Миссы?»

Девушка выслушала все это – и ничего не сказала.

– Спасибо, Ба. Спасибо за то, что не сказала ему.

– А почему я должна была что-то ему говорить? – поинтересовалась Рабия. – Как вообще такая идея могла прийти тебе в голову?

– Но ведь если б он обо всем этом узнал… Я же вижу, ты понимаешь, что в этом случае он мог не захотеть жениться на мне.

– И ты полагаешь, что я так подумала? Абсурд.

– Не ты, так мама.

– Все равно абсурд. Мы можем ничего не знать об этой жизни вообще и о нашей семье в частности, но отлично знаем: Джастин тебе верен. Всегда таким был и всегда таким останется. И твоя мама думает так же, Мисса, несмотря на все, что ты могла бы подумать после того, как она поступила с тобой, с Джастином, с вашей свадьбой, с университетом и бог знает с чем еще. Никто никогда не сомневался в том, что он тебя любит. Может быть, ты сама – но только не мы.

Рабия видела, что эти слова Мисса обдумывала на всем протяжении пути из Ладлоу. Это всегда было одной из самых сильных черт ее характера и в то же время самой слабой чертой – она всегда думала о том, что подумают другие люди, даже в тех случаях, когда их мнение надо было послать куда подальше.

Хорошо зная свою невестку, Рабия ожидала, что Ясмина бросится из дома им навстречу, как только они приедут. Она думала, что невестка будет следить из окна, и ей действительно показалось, что она заметила ее профиль, когда парковалась перед домом. Но Ясмина не вышла, а когда Рабия позвонила в дверь, ее открыл Тимоти.

Он крепко обнял Миссу. На мгновение девушка окаменела, а потом обняла его в ответ. Придерживая ее за плечо, Тимоти повел дочь в дом.

– Спасибо, Ма, – поблагодарил он Рабию, которая вошла следом.

Ясмина была в гостиной, ближе к кухне, чем к входу. Она протянула руки навстречу Миссе, но быстро опустила их, будто не хотела произвести ложное впечатление.

Рабия слишком хорошо знала свою внучку, чтобы удивиться ее словам:

– Мне жаль, что я доставила вам столько хлопот.

Этого оказалось достаточно, чтобы Ясмина сделала шаг вперед, хотя было видно, что она все еще колеблется.

– Ты ни капельки не виновата в случившемся. Я хочу, чтобы ты это поняла.

На это Мисса промолчала; казалось, слова матери сбили ее с толку. Она посмотрела сначала на отца, потом на бабушку.

В комнате повисла тишина. В этот момент зазвонил мобильный Рабии. Увидев незнакомый номер, та нахмурилась.

– Слушаю вас, – негромко сказала она в трубку и услышала голос детектива из Скотланд-Ярда, который сообщил об аресте ПОПа из Ладлоу за нападение на Миссу и о смерти Кловер Фриман, которая была старшим офицером арестованного. И хотя у Рабии была масса вопросов, она не стала задавать их инспектору Линли.

– Спасибо, – только и смогла сказать миссис Ломакс. – Я привезла Миссу в Айронбридж. Она вам не нужна?

В ответ Рабия услышала, что пока нет и что полиция будет держать с ней связь.

Все не отрываясь смотрели на нее, пока она прятала телефон в сумку.

– Детективы из полиции Метрополии арестовали полицейского общественной поддержки Ладлоу, – сказала Рабия Миссе. – Это был он, милая.

Говоря это, она старалась не смотреть на Тимоти. С тем, что тот натворил накануне, им придется разбираться позже. Однако Тимоти убрал руку с плеча Миссы, подошел к дивану, сел и свесил руки между ног.

– В ту ночь, когда это все произошло… когда я напилась… – Мисса обращалась к бабушке. – Это он отвез нас домой. Но ведь он ушел, Ба. Мы подумали… то есть я подумала, что он пошел за Динь. Она его здорово разозлила. Не стала делать то, что он велел. Поэтому, когда она убежала, я подумала, что он пошел ее искать.

– Может быть; но, думаю, он ее не нашел. И в какой-то момент вернулся в дом.

– Но ведь я вообще не должна была там быть. И напиваться не должна была.

– Ты опять винишь во всем себя, Мисса, – подала голос Ясмина. – Не делай этого.

– Я лучше знаю, мама.

– Ты должна знать лишь, что тогда ты сдала все экзамены и собиралась весело провести вечер.

Мисса опустила голову, словно не могла понять – не говоря уже о том, чтобы согласиться с этим, – то, что ей говорила мать.

– Ты можешь хотя бы посмотреть на свою маму? – Ясмина подошла ближе к дочери. – Если нет, то это не обязательно. Я лишь надеюсь, что ты меня выслушаешь. – Она не стала дожидаться реакции дочери и продолжила: – Я хочу вернуть тебе твою жизнь. И хочу сделать это от чистого сердца. А в ответ прошу только одного: если ты сможешь – прости меня когда-нибудь. Не сейчас. Я даже не хочу, чтобы это произошло сейчас, – ведь тогда ты простишь меня, поскольку считаешь, что обязана делать то, что будет мне приятно, тогда как в самой глубине души знаешь, что это не так, – и именно об этом ты так долго пыталась мне сказать. Мои грехи, Мисса, я совершала из любви к тебе, и надеюсь, что когда-нибудь ты это поймешь. Но только не питай иллюзий – так же как не питаю их сейчас я: все, что я делала, и говорила, и на чем настаивала… Все это было грехом.

– Мам, я никогда…

– …в жизни не пыталась спорить со своей мамочкой? – вмешалась Рабия. – Поверь мне, Мисса, ты делала то, что должна была делать.

Ясмина протянула руки навстречу дочери. Рабия мысленно умоляла ту взять их в свои, сделать хотя бы один шаг, который покажет Ясмине: то, чего никогда не было между ними, как между матерью и дочерью, может со временем появиться. Но Мисса ее не услышала.

– Можно я позвоню Джасти? – спросила она вместо этого.

Ясмина опустила руки, хотя лицо у нее осталось открытым, доброжелательным и любящим.

– Джастин будет счастлив, если ты это сделаешь. Если хочешь, можешь сказать ему, чтобы он приехал и забрал тебя.

И тем не менее казалось, что Миссе нужно дополнительное разрешение. Она посмотрела на отца. Тот кивнул. Девушка посмотрела на Рабию.

– Он ждет не дождется твоего звонка, Мисса, – сказала та.

– Мне что, попросить его, чтобы он привез Сати домой, Ба?

– Только если Сати захочет приехать, – ответила на это Ясмина.

Мисса вышла. Рабия подождала, пока ее шаги зазвучали на втором этаже, а потом закрылась дверь в ее спальню. Сама она ничего не сказала ни своему сыну, ни его жене. Просто ждала того, что должно было быть сказано, и внутренне молилась, чтобы в семье осталось достаточно мужества для этого.

Тимоти поднялся с дивана.

– Думаю, что один из них дал тебе карточку, когда они были у тебя, – сказал он.

– Женщина, – подтвердила Рабия. – Детектив-сержант.

– Тогда я позвоню ей. – Кивнув, Тимоти протянул руку.

– Когда они попросили твое фото, я ничего не могла…

– Оставь это мне, Ма, – прервал ее Тимоти. – Мне кажется, что пора разобраться со своей жизнью, а? И все, что должно быть сделано сейчас, я сделаю сам.

Вустер, Херефордшир

После того как детективы из Мет покинули Королевскую больницу Шрусбери, Тревор беспрерывно звонил Кловер. Безрезультатно. Он также попытался дозвониться до Газа Раддока, но и это ему не удалось.

От Финна Тревор старался все это скрывать. После того как лондонские детективы во плоти появились на пороге палаты сына, он решил никуда не отходить от него – не только до того момента, как выяснит, что же все-таки происходит, но и пока не убедится, что мальчик в полной безопасности и что никто не собирается его допрашивать. Но время шло, и ему все труднее было сохранять спокойствие. Что-то действительно случилось, иначе Кловер давно хоть как-то ответила бы на его многочисленные звонки. То, что она этого не сделала, погрузило Тревора в пучину самых мрачных предчувствий. Когда ближе к вечеру его мобильный все-таки зазвонил, он схватил его и выскочил в коридор. Финн находился в полузабытьи, и ему не хотелось будить мальчика.

Оказалось, что звонит ему тот самый детектив из Лондона, который приезжал в больницу в поисках Кловер. Сначала он спросил Тревора, где тот находится, а потом попросил его приехать в Вустер. Когда Фриман ответил, что он все еще в больнице в Шрусбери со своим сыном, инспектор подчеркнул, что им необходимо встретиться именно в Вустере, в доме Фриманов. Он поинтересовался, стоит ли все еще в коридоре полицейский, и, услышав утвердительный ответ Тревора, заметил, что Финн находится в абсолютной безопасности.

– Я никак не могу дозвониться до Кловер, – сказал ему Тревор.

Инспектор Линли объяснил ему, что это одна из причин, по которой с ним хотят встретиться именно в Вустере. Сам он со своим сержантом находится в полицейском Управлении в Хиндлипе. У них только что закончилась встреча со главным констеблем. А вот ЗГК Фриман, кстати, в Управлении так и не появилась. И из Шрусбери она, как оказалось, направилась в Лонг-Минд.

– Какого черта? – вырвалось у Тревора. – Уж не хотите ли вы сказать, что она отправилась полетать на планере?

Однако Линли ничего больше говорить не стал и лишь настойчиво подчеркнул свое желание продолжить разговор с Тревором в Вустере. «Когда мистер Фриман может туда приехать?» – последовал вежливый вопрос.

Так что, если Тревор хотел получить хоть какую-то информацию, выбора у него не было.

Когда он подъехал, детективы уже ждали его. Они прибыли на машине, не похожей ни на одну из тех, на которых мог бы разъезжать офицер полиции. И он обязательно прошелся бы по поводу древнего механизма, если б не заметил выражение лиц офицеров.

Тревор отвернулся, стараясь оттянуть неизбежное. Он провел их внутрь дома. Включил свет в прихожей. То же самое сделал в гостиной – и подошел к шкафу, в котором в доме хранилось спиртное. Открыв его, уставился на содержимое, размышляя над тем, что ему употребить, дабы подготовиться к тому, что он сейчас услышит.

Детективы из Мет ждали. Когда Тревор отвернулся от напитков, они смотрели на него с такой серьезностью на лицах, которую он ничем не смог бы разогнать – ни выпивкой, ни вопросами, ни рассказом о состоянии Финна, и ничем другим.

Поэтому Фриман спросил, наперед зная, что сейчас услышит:

– Как?

– Ее планер разбился практически сразу же после взлета, – ответил Линли.

– С ним кто-то что-то сделал?

– Она слишком рано отцепила пусковой трос, – пояснила Хейверс. – Потому что увидела меня, мистер Фриман. И поняла, зачем мы приехали.

– Примите мои соболезнования, – это сказал инспектор.

– Она…

– После падения она была жива несколько мгновений, но ничего не успела сказать. Вы не хотите присесть?

– Финн. Я должен… – Неожиданно Тревор разозлился. – И для этого я должен был приехать домой? А вы сами не могли доехать до Шрусбери, чтобы мне не пришлось оставлять сына? Это было так чертовски важно, чтобы я… Почему вдруг? Что вы хотите рассказать мне о моей жене?

Казалось, что они готовы предоставить ему время на то, чтобы перевести дух, и Тревор им воспользовался. Эти мгновения были ему действительно необходимы, потому что стены гостиной неожиданно запульсировали, а висевшие на них семейные фотографии превратились в черные пятна.

Один из полицейских взял его за руку. Когда зрение восстановилось, Тревор увидел, что это был Линли, который силой заставил его сесть.

После этого детектив из Лондона заговорил. А Тревору оставалось только слушать. Он пытался убедить себя, что раньше ничего не замечал. А разве он действительно ни о чем не догадывался, но избегал задавать прямые вопросы?

Они ничего не стали утаивать от него. Когда Линли замолчал, продолжила Хейверс. Так что к концу рассказа Тревор знал, что Газ Раддок сделал в декабре с девушкой в доме, в котором жил Финн; как он сумел убедить Кловер поверить в преступление; как все это было связано с несчастным Йеном Дрюиттом; что произошло с ключевыми уликами; как был сфабрикован арест и инсценировано самоубийство. А самое главное, он узнал, что все это было сделано лишь потому, что Кловер Фриман так и не смогла поверить в то, что ее сын не только не виновен в преступлении, но даже не подозревает, что оно произошло в ту ночь, когда они с друзьями напились в стельку. И вот, выложив перед ним весь этот абсолютный кошмар, они закончили тем, чего Тревор никак не ожидал услышать.

– Мы обыскали планер и машину, на которой она приехала в клуб, – сказал Линли. – Бригада экспертов обшарила там все здания. Главный констебль Уайетт разрешил нам доступ в ее кабинет, и его мы тоже обыскали. Ваш дом – это наша последняя надежда найти то, что мы разыскиваем.

Тревор недаром был женат на Кловер больше двадцати лет – он сразу все сообразил.

– С какого бодуна она стала бы хранить улики здесь? – спросил он. – В этом нет никакого смысла, если она была уверена, что Финн… – И сразу понял, что для Кловер, если она действительно верила в то, что Финн изнасиловал девушку, в этом был очень большой смысл.

– С вашего разрешения мы хотели бы осмотреть дом, – сказал Линли.

Это заняло у них больше трех часов. Тревору и в голову не могло прийти, что обыск может длиться так долго, но полицейские работали тщательно и не торопясь. То, что они искали, отыскалось наконец в подвале. Колготки девочки и ее белье Кловер так и хранила в пакете для вещественных улик, в который их положил Раддок. Она спрятала его в картонной коробке среди младенческой одежды Финна. Тревор сразу почувствовал иронию происходящего.

– Мы все время надеялись… – сказал он тусклым голосом, но не стал заканчивать мысль. Вместо этого повернулся к офицерам и спросил: – И как вы собираетесь это использовать? В смысле теперь?

Скорее всего, Линли понял, что он имеет в виду, потому что ответил:

– Естественно, цепочка улик сейчас уже нарушена благодаря вашей жене и Раддоку. Но мы верим, что остатки ДНК на этом белье поставят жирную точку в расследовании, и особенно в той его части, которая касается вашего сына.

– Как только Раддок узнает, что у нас есть это, – тут Хейверс сделала жест в сторону пакета, – и с его ДНК, а не с ДНК Финна, ему придется задуматься над тем, как все это объяснить. Особенно потому, что девушка, о которой идет речь, не относится к категории девиц, с которыми ему приходилось иметь дело до той декабрьской ночи. Она никогда не пила, поэтому он никогда не отвозил ее, и совсем не была похожа на тех девчонок, позволявших ему залезать к себе в трусики из страха, что он доставит их к родителям.

– Вы что, хотите сказать, что Раддок раньше не знал девушку, которую изнасиловал?

– Именно, – ответил Линли. – По крайней мере, мы так думаем.

– Он был здорово зол на Дену Дональдсон, – добавила сержант. – Позже Раддок вернулся в дом, увидел на диване в гостиной девушку и, так как было темно, то ли принял ее за Динь, которую хотел наказать за то, что она от него сбежала, то ли ему было уже все равно, кому засунуть, коль уж так приспичило.

Тревор задумался. Он знал, что должен сейчас что-то испытывать – хоть чуть-чуть, – но все никак не мог переварить все услышанное. Он едва ощущал свои конечности, не говоря уже об эмоциях.

– Не знаю, как скажу обо всем этом Финну… Мне что, надо сказать ему, что до самой своей смерти его мама пыталась найти рычаги влияния на него? Что до самой смерти она считала его насильником?

Казалось, что Линли тщательно обдумал все варианты, прежде чем ответить:

– Может быть, стоит сказать ему, что она была живым человеком, как и все мы? Ему можно сообщить, что она поверила в фальшивку, которую рассказал ей ПОП, а все остальное было результатом этого ошибочного решения с ее стороны.

– Но почему она готова была поверить Газу Раддоку, а не собственному сыну? – задал вопрос Тревор. Задал он его себе самому и сам же на него ответил: – Она просто боялась прямо спросить его об этом, правильно? Она видела, что в тот момент он был далек от того образа, какой она хотела в нем видеть, а поскольку ей не приходило в голову, что он прежде всего… Поэтому Раддоку было так легко убедить ее. Боже… Боже! – Голос Тревора надломился.

– С вами здесь все будет в порядке, мистер Фриман? – Это спросила женщина, Хейверс.

Он собрался с духом, чтобы ответить, а уже потом начинать действовать.

– А я здесь не останусь. Я возвращаюсь в больницу, к Финну.

Айронбридж, Шропшир

Ясмина благодарила Бога за то, что ее свекровь осталась у них. После того как Тимоти позвонил детективам из Скотланд-Ярда, после того как ему сказали, что за ним выслали патрульную машину, после того как машина прибыла и он был арестован, железное самообладание Рабии покинуло ее. Сказались годы переживаний, которые она держала в себе. И на каждый вопрос, который свекровь раньше не задавала, ей было необходимо получить ответ, который Ясмина не могла дать.

Сати и Джастин появились уже после того, как увезли Тимоти, – это был маленький подарок судьбы, потому что Сати не пришлось наблюдать за арестом собственного папы. Она и так вошла в дом с осторожностью, будто ожидала худшего, и сердце Ясмины сжалось от горя, когда она увидела выражение лица ребенка и ее рефлекторную попытку спрятаться за спиной Джастина.

Что же касается молодого человека, то по нему было видно: он настроен узнать обо всем, что происходит в семействе Ломакс.

– Пора вам прояснить некоторые вещи, – сказал Джастин тоном, показывавшим, как все они его достали.

За это Ясмина не могла его упрекнуть, поэтому ничего не сказала, а Рабии в этот момент в комнате не было. Однако рядом находилась Мисса, ответившая:

– Все дело во мне, Джасти. Ты не хочешь прогуляться?

И они оставили Ясмину с Сати. Мать и дочь следили друг за другом через пропасть, которую одна из них должна была преодолеть.

– Я подвела тебя, Сати, – сказала Ясмина дочери. – Но больше такого не повторится.

Сати смотрела на нее, не совсем понимая, что она ей говорит. Ясмина видела это непонимание в прекрасных глазах девочки, в том, как они двигались на ее лице, как инстинктивно искали пути отступления. И все это было результатом ее, Ясмины, бурной деятельности.

– Сати, послушай меня, – сказала женщина. – Я хочу вернуть тебе твою жизнь.

Девочка прикусила нижнюю губу.

– Я тебя ударила… – Тут Ясмина остановилась. – Нет, не просто ударила. Я в ярости нанесла тебе удар кулаком. Это случилось мгновенно, и, должна тебе признаться, в тот момент я хотела это сделать. Я хотела сделать тебе больно. Думала, что если сделаю, то ты поймешь… Сейчас я даже не знаю, что ты должна была понять. Что я права? Что ты ошибаешься? Теперь этого уже никто не знает. Но то, что я сделала… Это было жестоко и неправильно, и мне нет прощения. Обещаю тебе, что никогда в жизни не сделаю попытки повторить подобное. И если ты, став взрослой, по какой-то причине напомнишь мне об этом… Знай, Сати, что до тех пор, пока я буду в здравом уме, я никогда не стану отрицать сделанного или искать себе оправдания.

Ясмина понимала, что то, что она говорит сейчас, трудно понять двенадцатилетней девочке, особенно девочке, которой за последние два года пришлось пережить столько, сколько пришлось пережить Сати. Но слова эти были необходимы, если только все они хотели начать все сначала и восстановить свою жизнь.

Сказав все, что она должна была сказать, Ясмина замолчала. И Сати, с ее доброй душой, не позволила ей долго мучиться неизвестностью.

– Мамочка! – закричала она и бросилась к Ясмине.

Женщина прижала ребенка к себе и пробормотала:

– Спасибо тебе.

Когда Мисса вернулась, Ясмина была наверху, вместе с Рабией и Сати. Они все трое лежали на постели, в которой Тимоти теперь долго не будет спать. И ничего не делали. Похоже было на то, что они даже пальцем пошевелить не в состоянии.

Несколько мгновений Мисса, стоя в дверном проеме, наблюдала за ними в тусклом свете лампы, стоявшей на прикроватной тумбочке. Ясмине показалось, что дочь не понимает того, что видит перед собой.

– Ты застала нас совершенно без сил, – слабым голосом пояснила она девушке.

– Мама, а бабушка… – произнесла Мисса с тревогой в голосе.

Рабия пошевелилась. Она лежала, прикрыв глаза рукой, но, услышав голос Миссы, опустила ее.

– Бабушка, – заявила она, – еще и не такое переживала. – И добавила через мгновение: – Ну хорошо, может быть, так плохо мне еще никогда не было, но я все равно не намерена сдаваться. А ты? – Рабия подвинулась на кровати и похлопала по освободившемуся месту.

Казалось, все надолго затаили дыхание, прежде чем Мисса пересекла комнату и присоединилась к ним. Рабия прижала свою руку к ее щеке. Потом взяла руку Сати и прижала ее к своей. Сати, убедившись, что от нее ждут именно этого, взяла руку Ясмины.

Они просто лежали и дышали. Сейчас они превратились в единый организм. И у них были силы лишь на то, чтобы быть этим единым организмом. Может быть, их хватит и на что-то большее.

Ясмине показалось, что прошло минут десять, прежде чем Мисса заговорила.

– Он хочет подождать, – сообщила она. – Говорит, что теперь все понимает. И хочет, чтобы все случилось, как было задумано, но немного позже. А еще говорит, что ему надо наладить бизнес, а мне надо… не знаю.

– Что ты ему сказала? – спросила Ясмина.

– Я сказала, что буду…

– Нет, – сразу же остановила ее мать. – Я не о том, что ты сказала ему в ответ на его слова. Я хочу знать, что ты рассказала ему о том, что произошло в Ладлоу в декабре прошлого года.

– Правду, – ответила девушка.

– И из-за этого он теперь хочет подождать, – уточнила Рабия.

– Нет. Он говорит, что хочет подождать, потому что в настоящий момент это для нас правильно.

– А ты как думаешь? – не отставала Рабия.

– Я уже давно ничего не думаю, Ба.

– Что ж, тогда нас уже двое, – заметила та.

– Трое, – добавила Ясмина.

Вместе с Сати их было четверо.